Страница:
— …Нет, Гас…
— …прости, прости, Кэвендиш-сквер…
Он не виноват, подумала я, тщетно пытаясь успокоиться. По-своему, это даже очень мило. И кто бы не путался в цифрах и названиях, выпив столько, сколько выпил Гас?
— …Нет, нет, нет, Люси, только не сердись! Ньюкасл-сквер, 56, в пять часов вечера.
— Шесть.
Его лицо исказила гримаса болезненного недоумения.
— Ты же сама сказала — в пять! — возроптал он. — Но ничего страшного, Люси, женщинам полагается часто передумывать, так что, если это необходимо, передумывай, пожалуйста.
— Нет, Гас, ничего я не передумала. Я имела в виду пять часов, дом номер шесть!
— Ладно, теперь, кажется, дошло, — улыбнулся он. — Часов пять, дом шесть. Пять часов, шестой дом. Часов пять, дом шесть.
— До встречи, Гас.
— А не в шесть часов у дома номер пять? — спросил он.
— Нет! — в тревоге воскликнула я. — А, понимаю, ты опять шутишь…
Он помахал мне рукой на прощание и затараторил, как попугай:
— Часов пять, дом шесть, пять часов, шестой дом, извини, Люси, не могу прерваться, чтобы сказать тебе «до свидания», потому что боюсь забыть пять часов, шестой дом, часов пять, дом шесть, но мы непременно увидимся в пять ча…
И пошел прочь, продолжая твердить:
— …дом шесть, пять часов, дом шесть…
Я постояла у калитки, глядя ему вслед на темную дорогу, немного разочарованная, что он даже не попытался меня поцеловать. Ничего, утешала я себя. Гораздо важнее, чтобы он запомнил, где должен встретиться со мной во вторник. При условии, что он придет к нужному дому в правильный день и назначенный час, для поцелуев у нас будет куча времени.
— …пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть… — долетело до меня с холодным ночным ветром. Гас продолжал распевать свои мантры.
Я вздрогнула, отчасти от холода, отчасти от восторга, и пошла в дом.
Так что мое беспокойство утром во вторник объяснялось как страхом, что Гас вообще не придет, так и радостным ожиданием.
Я не сомневалась, что нравлюсь ему, что он не может назначить свидание и умышленно не прийти, но совсем не была уверена, что в воскресенье он не напился до такой степени, чтобы напрочь забыть обо всем.
Тем не менее я надела новые и очень миленькие трусики, потому что предусмотрительность лишней не бывает. Потом примерила маленькую зеленую штучку, похожую на жакет с широким поясом на бедрах, но на самом деле это обалденное мини-платье. Затем натянула сапоги и залюбовалась собой в зеркале. Очень даже неплохо, подумалось мне. Стильно, лаконично, а-ля гарсон.
Затем меня охватил краткий приступ паники — что, если Гас не придет? Почему, ну почему я не взяла у него телефон, тоскливо думала я. Надо было спросить, но я боялась, что, сделав это, проявлю чрезмерный интерес к предмету.
Также я понимала: весь наш чудесный персонал сразу заподозрит, что я иду после работы на свидание, поскольку пришла на службу в платье, не прикрывающем задницы, если поднять руки. На работе всегда так — волосы расчесать нельзя, чтобы не пошел слушок, что ты кого-то кадришь, челку лишний раз не подстричь, не возбуждая всеобщих догадок, не появился ли у тебя новый парень.
На пяти этажах нашего учреждения рассеяны триста работников, и все они живо интересуются делами своих сослуживцев. О том, насколько им интересны их прямые обязанности, уже говорилось выше.
У нас работаешь, как будто в аквариуме. Ни одно происшествие не остается без комментария. Даже дискуссия о том, кто с чем делает бутерброды, легко занимает большую часть дня («Раньше она никогда не ела сандвичи с яйцом, только с ветчиной. А за эту неделю дважды съела с яйцом. По-моему, она беременна»).
Главный источник сплетен — Кэролайн. Глаз у нее просто ястребиный, она не пропускает ничего, а если нечего пропускать, выдумывает сама. Всегда останавливает кого-нибудь на входе, чтобы многозначительно шепнуть: «Смотрите-ка, Джеки из бухгалтерии что-то сегодня не в лице. Не иначе, дела сердечные». И, не успеете вы понять, что к чему, все пять этажей уже гудят от слухов о скором разводе Джеки. А все потому, что сегодня утром бедняжка проспала и не успела как следует наложить тон.
Поэтому для меня была невыносима сама мысль об унижении провести день, уклоняясь от своих обязанностей в интригующе-полуголом виде, чтобы в пять часов тот, ради кого я старалась, так и не пришел.
Я могла бы пронести выходную одежду в нашу комнату в пакете и переодеться после работы, но это спровоцировало бы еще больший скандал («Вы видели эту Люси Салливан? Со сменой одежды на завтра? Да еще во вторник? Говорю вам, она помолвлена!»).
Как бы ни было, стоило мне скинуть ужасное коричневое зимнее пальто и явить себя обществу во всей своей мини-красе, как в комнате начался невероятный переполох.
— М-да, — заявила Меган, — что-то ты сегодня форсишь!
— Кто он? — трагически воскликнула Меридия.
Краснея, я попыталась сделать вид, будто не понимаю, о чем они, но толку от этого было мало. Врать я не умею совершенно.
— Я… э-э-э… в выходные познакомилась с одним парнем…
Меридия и Меган обменялись торжествующими взглядами, — дескать, мы-то знали, что это случится.
— Ну, это мы сами видим, — пренебрежительно проронила Меридия. — И сегодня вечером у вас свидание…
— Да.
Во всяком случае, очень надеюсь.
— Расскажи нам о нем.
С минуту я колебалась: ведь, по идее, я на них еще сержусь, но желание поговорить о Гасе победило мою суровость.
— Ладно, — примирительно улыбнулась я, подвинула стул к столу Меган, устроилась поудобнее и приступила к подробному рассказу:
— Зовут его Гас, ему двадцать четыре…
Меган с Меридией напряженно слушали, одобрительно охали и ахали и заерзали от восторга, услышав, сколько хорошего наговорил мне Гас.
— …И он сказал, что хотел бы подарить тебе маленький пылесос для мягкой мебели? — восторженно переспросила Меридия.
— Да. Правда, мило?
— О боже, — возведя взгляд к небу, пробормотала Меган. — Ерунда все это. Прибор у него какой? Короткий и толстый? Длинный и тонкий? Или мой любимый вариант: длинный и толстый?
— Э-э-э, гм… нормальный, — неопределенно протянула я.
Не успели меня вынудить к признанию, что на самом деле я ничего еще не видела, как в комнату влетел Гадюка Айвор и увидел, что мы сидим в кружок и ничего не делаем. Он немного покричал, и мы виновато поплелись к своим столам.
— Мисс Салливан, — рявкнул он вдогонку, — вы, кажется, сегодня забыли надеть нижнюю часть костюма.
От несчастной любви он стал противным и злобным. Хотя, конечно, противным и злобным он был и до бегства Хетти из семьи.
— Вообще-то, это платье, — отважно возразила я, осмелев от внушенного Гасом счастья.
— Я таких платьев никогда не видел, — заорал он. — И впредь у себя в отделе не потерплю. Завтра наденьте что-нибудь приличное.
И, грохнув дверью, скрылся в своем логове.
— Фиг тебе, — буркнула я.
33
34
— …прости, прости, Кэвендиш-сквер…
Он не виноват, подумала я, тщетно пытаясь успокоиться. По-своему, это даже очень мило. И кто бы не путался в цифрах и названиях, выпив столько, сколько выпил Гас?
— …Нет, нет, нет, Люси, только не сердись! Ньюкасл-сквер, 56, в пять часов вечера.
— Шесть.
Его лицо исказила гримаса болезненного недоумения.
— Ты же сама сказала — в пять! — возроптал он. — Но ничего страшного, Люси, женщинам полагается часто передумывать, так что, если это необходимо, передумывай, пожалуйста.
— Нет, Гас, ничего я не передумала. Я имела в виду пять часов, дом номер шесть!
— Ладно, теперь, кажется, дошло, — улыбнулся он. — Часов пять, дом шесть. Пять часов, шестой дом. Часов пять, дом шесть.
— До встречи, Гас.
— А не в шесть часов у дома номер пять? — спросил он.
— Нет! — в тревоге воскликнула я. — А, понимаю, ты опять шутишь…
Он помахал мне рукой на прощание и затараторил, как попугай:
— Часов пять, дом шесть, пять часов, шестой дом, извини, Люси, не могу прерваться, чтобы сказать тебе «до свидания», потому что боюсь забыть пять часов, шестой дом, часов пять, дом шесть, но мы непременно увидимся в пять ча…
И пошел прочь, продолжая твердить:
— …дом шесть, пять часов, дом шесть…
Я постояла у калитки, глядя ему вслед на темную дорогу, немного разочарованная, что он даже не попытался меня поцеловать. Ничего, утешала я себя. Гораздо важнее, чтобы он запомнил, где должен встретиться со мной во вторник. При условии, что он придет к нужному дому в правильный день и назначенный час, для поцелуев у нас будет куча времени.
— …пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть… — долетело до меня с холодным ночным ветром. Гас продолжал распевать свои мантры.
Я вздрогнула, отчасти от холода, отчасти от восторга, и пошла в дом.
Так что мое беспокойство утром во вторник объяснялось как страхом, что Гас вообще не придет, так и радостным ожиданием.
Я не сомневалась, что нравлюсь ему, что он не может назначить свидание и умышленно не прийти, но совсем не была уверена, что в воскресенье он не напился до такой степени, чтобы напрочь забыть обо всем.
Тем не менее я надела новые и очень миленькие трусики, потому что предусмотрительность лишней не бывает. Потом примерила маленькую зеленую штучку, похожую на жакет с широким поясом на бедрах, но на самом деле это обалденное мини-платье. Затем натянула сапоги и залюбовалась собой в зеркале. Очень даже неплохо, подумалось мне. Стильно, лаконично, а-ля гарсон.
Затем меня охватил краткий приступ паники — что, если Гас не придет? Почему, ну почему я не взяла у него телефон, тоскливо думала я. Надо было спросить, но я боялась, что, сделав это, проявлю чрезмерный интерес к предмету.
Также я понимала: весь наш чудесный персонал сразу заподозрит, что я иду после работы на свидание, поскольку пришла на службу в платье, не прикрывающем задницы, если поднять руки. На работе всегда так — волосы расчесать нельзя, чтобы не пошел слушок, что ты кого-то кадришь, челку лишний раз не подстричь, не возбуждая всеобщих догадок, не появился ли у тебя новый парень.
На пяти этажах нашего учреждения рассеяны триста работников, и все они живо интересуются делами своих сослуживцев. О том, насколько им интересны их прямые обязанности, уже говорилось выше.
У нас работаешь, как будто в аквариуме. Ни одно происшествие не остается без комментария. Даже дискуссия о том, кто с чем делает бутерброды, легко занимает большую часть дня («Раньше она никогда не ела сандвичи с яйцом, только с ветчиной. А за эту неделю дважды съела с яйцом. По-моему, она беременна»).
Главный источник сплетен — Кэролайн. Глаз у нее просто ястребиный, она не пропускает ничего, а если нечего пропускать, выдумывает сама. Всегда останавливает кого-нибудь на входе, чтобы многозначительно шепнуть: «Смотрите-ка, Джеки из бухгалтерии что-то сегодня не в лице. Не иначе, дела сердечные». И, не успеете вы понять, что к чему, все пять этажей уже гудят от слухов о скором разводе Джеки. А все потому, что сегодня утром бедняжка проспала и не успела как следует наложить тон.
Поэтому для меня была невыносима сама мысль об унижении провести день, уклоняясь от своих обязанностей в интригующе-полуголом виде, чтобы в пять часов тот, ради кого я старалась, так и не пришел.
Я могла бы пронести выходную одежду в нашу комнату в пакете и переодеться после работы, но это спровоцировало бы еще больший скандал («Вы видели эту Люси Салливан? Со сменой одежды на завтра? Да еще во вторник? Говорю вам, она помолвлена!»).
Как бы ни было, стоило мне скинуть ужасное коричневое зимнее пальто и явить себя обществу во всей своей мини-красе, как в комнате начался невероятный переполох.
— М-да, — заявила Меган, — что-то ты сегодня форсишь!
— Кто он? — трагически воскликнула Меридия.
Краснея, я попыталась сделать вид, будто не понимаю, о чем они, но толку от этого было мало. Врать я не умею совершенно.
— Я… э-э-э… в выходные познакомилась с одним парнем…
Меридия и Меган обменялись торжествующими взглядами, — дескать, мы-то знали, что это случится.
— Ну, это мы сами видим, — пренебрежительно проронила Меридия. — И сегодня вечером у вас свидание…
— Да.
Во всяком случае, очень надеюсь.
— Расскажи нам о нем.
С минуту я колебалась: ведь, по идее, я на них еще сержусь, но желание поговорить о Гасе победило мою суровость.
— Ладно, — примирительно улыбнулась я, подвинула стул к столу Меган, устроилась поудобнее и приступила к подробному рассказу:
— Зовут его Гас, ему двадцать четыре…
Меган с Меридией напряженно слушали, одобрительно охали и ахали и заерзали от восторга, услышав, сколько хорошего наговорил мне Гас.
— …И он сказал, что хотел бы подарить тебе маленький пылесос для мягкой мебели? — восторженно переспросила Меридия.
— Да. Правда, мило?
— О боже, — возведя взгляд к небу, пробормотала Меган. — Ерунда все это. Прибор у него какой? Короткий и толстый? Длинный и тонкий? Или мой любимый вариант: длинный и толстый?
— Э-э-э, гм… нормальный, — неопределенно протянула я.
Не успели меня вынудить к признанию, что на самом деле я ничего еще не видела, как в комнату влетел Гадюка Айвор и увидел, что мы сидим в кружок и ничего не делаем. Он немного покричал, и мы виновато поплелись к своим столам.
— Мисс Салливан, — рявкнул он вдогонку, — вы, кажется, сегодня забыли надеть нижнюю часть костюма.
От несчастной любви он стал противным и злобным. Хотя, конечно, противным и злобным он был и до бегства Хетти из семьи.
— Вообще-то, это платье, — отважно возразила я, осмелев от внушенного Гасом счастья.
— Я таких платьев никогда не видел, — заорал он. — И впредь у себя в отделе не потерплю. Завтра наденьте что-нибудь приличное.
И, грохнув дверью, скрылся в своем логове.
— Фиг тебе, — буркнула я.
33
Примерно без двадцати пять я покинула рабочее место, чтобы сходить в уборную накраситься в ожидании Гаса, который, по моим расчетам, должен был прибыть через семнадцать тысяч часов.
От беспокойства мне было физически нехорошо. Рассказав Меган и Меридии про Гаса, я почти сразу же раскаялась, что вообще открыла рот. Зачем, зачем я выдала им свой секрет? Что бы мне прикусить болтливый язык, но я же не могла ничего с собой поделать!
Мне до смерти хотелось похвастаться своим счастьем, зато теперь я была уверена, что сама его разрушила. Разговорами о нем я прогневила судьбу, и Гас не придет.
Я никогда больше его не увижу, подумала я.
Но на всякий случай все-таки накрашусь.
По дороге к уборной я увидела, как два охранника выталкивают кого-то взашей. Пьяницы и бездомные бродяги вечно пытаются пробраться к нам в здание, чтобы погреться, и на охранниках лежит неприятная обязанность выдворять их. Самое печальное для меня то, что я часто завидую этим бродягам. Если выбирать, где сидеть — в конторе или на картонке у чужого подъезда, пусть даже в мороз, — думаю, я бы предпочла картонку у чужого подъезда.
Еще охранники должны проверять документы на входе, впуская только тех, кто приглашен, записан на прием или имеет гостевой пропуск. Но они, бедолаги, все же не профессиональные охранники, приемами самозащиты владеют слабо, а потому иногда при попытке выдворить незваного гостя ситуация существенно осложняется — как правило, если нарушитель пьян.
Тогда начинается потеха, и если Кэролайн в хорошем настроении, она обязательно звонит нам в отдел, и мы всей комнатой бежим поглазеть на бесплатный цирк.
Я вытянула шею, чтобы лучше видеть. Инородное тело было уже оттеснено к двери, но оно отчаянно сопротивлялось, брыкалось и даже лягнуло Гарри. Я улыбнулась: мои симпатии всегда на стороне гонимых.
Потом пошла дальше, смутно сознавая, что в выдворяемом нарушителе есть нечто очень знакомое, и вдруг услышала, как меня зовут по имени: «Вон она идет, Люси Салливан, Люси, Люси, Люси!»
Я медленно обернулась с ужасным предчувствием.
То был Гас. Брыкающийся, извивающийся, лягающийся тип в руках Гарри и Уинстона — Гас!
Он изогнулся, устремил на меня дикий взор и воззвал:
— Люси, спаси меня!
Гарри с Уинстоном замерли, так и не завершив процедуру изгнания Гаса на улицу.
— Вы знаете этого человека? — недоверчиво спросил Уинс-тон.
— Да, знаю, — холодно ответствовала я. — Может, вы объясните мне, что здесь происходит?
Я пыталась говорить со спокойным превосходством, не подавая виду, что умираю от стыда, и, кажется, мне это удалось.
— Мы обнаружили его на четвертом этаже, и у него не было пропуска, и…
На четвертом этаже, с ужасом подумала я.
— Я искал тебя, Люси! — страстно воскликнул Гас. — Я имел полное право быть там.
— Ошибаешься, голубь мой, — угрожающим тоном возразил Гарри. Видно было, что ему не терпится вывести Гаса за ухо, обойтись с ним как с мальчишкой-трубочистом из романа Чарлза Диккенса. — Подумать только, до четвертого этажа добрался. И вел себя так, будто вся тамошняя роскошь принадлежит ему. Веришь, расселся прямо в кресле мистера Балфура. Я тридцать восемь лет здесь работаю, состариться уже успел, но такого…
На четвертом этаже находились кабинеты руководителей высшего звена, и отношение простых смертных к этому месту было благоговейно-почтительным. Четвертый этаж в нашей компании по оптовой продаже металла и пластика имел такое же значение, как Овальный кабинет в Белом доме.
Сама я там ни разу не была, потому что я слишком мелкая сошка, но Меридия однажды под каким-то предлогом просочилась, и, судя по ее словам, то была настоящая страна чудес с толстыми красивыми коврами, глупыми красивыми секретаршами, стенными панелями красного дерева, произведениями искусства для услаждения начальственных взоров, уютными кожаными креслами, мини-барами в виде глобусов и толпами лысых толстяков, принимающих сердечные препараты.
Так что, при всем моем священном ужасе, я не могла не восхититься дерзновенным прорывом Гаса, но вот Гарри с Уинсто-ном, видимо, были глубоко шокированы его невежеством и неуважением к высшим ценностям.
Я решила взять дело в свои руки.
— Спасибо, ребята, — по возможности небрежно сказала я охранникам, — все в порядке. Я сама с ним разберусь.
— Но у него до сих пор нет пропуска, — не сдавался Гарри. — Ты ведь знаешь правила, солнце мое. Без пропуска нельзя.
Гарри очень милый человек, но слишком верит печатному слову.
— Ладно, — вздохнула я. — Гас, не мог бы ты немного подождать меня у входа? В пять часов я освобожусь и найду тебя.
— Где?
— Вот здесь, — скрипнув зубами, улыбнулась я и подтолкнула его к креслам, рядком стоявшим прямо у дверей.
— Люси, а здесь мне ничто не угрожает? — опасливо спросил он. — Они не набросятся на меня снова, как тогда?
— Посиди здесь, Гас.
Кипя от гнева, я отправилась, куда шла, — в уборную. У меня стучало в висках от ярости. Я злилась на Гаса за то, что выставил меня на позорище перед родным коллективом, но еще больше — за то, что все это произошло со мной, когда я еще не успела накраситься.
— Чтоб тебя! — чуть не плача от злости, вся багровая, прошипела я и пнула ногой бачок для мусора. — Чтоб тебя, чтоб тебя, чтоб тебя!
Впору было умереть.
Кэролайн видела все, с начала до конца, так что через пять минут о случившемся будут знать остальные. Не прошло и недели, как я в последний раз стала посмешищем, буквально не сходя с рабочего места, и сейчас вовсе не была уверена, что хочу повторения. И, что еще хуже, Гас видел меня без макияжа!
Я уже знала, что Гас несколько эксцентричен, и мне это нравилось, но сцена, которую мне довелось наблюдать только что, меня нисколько не обрадовала. Моя вера в Гаса утратила свою незыблемость, и это было ужасно. Может, я в нем ошиблась? Неужели мои отношения с ним — очередной кошмар? Стоит ли так из-за него беспокоиться? И не лучше ли поставить точку прямо сейчас?
Но я не хотела так думать о Гасе.
Господи, прошу тебя, не дай мне разочароваться в нем! Я этого не вынесу. Он так мне нравится, и я так надеюсь, что мы будем вместе!
Но тихий голосок упорно нашептывал мне, что можно оставить Гаса сидеть у проходной и сбежать через запасной выход. Почему-то при мысли об этом я испытывала невероятное облегчение, пока не поняла, что он, вероятно, прождет меня всю ночь, а наутро вернется к проходной и будет ждать еще целую вечность, покуда я наконец не появлюсь.
Что же мне делать?
Я решила действовать решительно и бестрепетно.
Спущусь к проходной, с Гасом буду мила и приветлива, поведу себя так, будто ничего особенного не случилось.
К моменту нанесения на ресницы четвертого слоя туши я уже немного успокоилась.
А губная помада, тональный крем и карандаш для глаз действуют на раздраженную психику очень благотворно.
То, что происходит у нас с Гасом. не более чем болезнь роста. Страх первой ночи.
Я вспомнила субботний вечер, радость первой встречи с Гасом. Потом я подумала о том, как чудесно мы вдвоем провели воскресенье, как много у нас общего, как Гас оказался именно тем мужчиной, о котором я мечтала, как он смешил меня, как понимал с полуслова.
И я еще собираюсь бросить его? Да как я могла?!
Особенно в тот момент, когда он, преодолев все недоразумения, сумел прийти вовремя (и даже раньше), в нужный день и в условленное место. Меня охватили сочувствие и нежность. Бедный Гас, растроганно подумала я. В своем простодушии он как ребенок: откуда ему, в самом-то деле, знать суровые правила и ограничения нашей мощной империи оптовых продаж металла и пластика?
Ему тоже пришлось нелегко, ему тоже досталось. Должно быть, он пережил настоящий шок. Гарри и Уинстон — ребята плечистые, внушительные, на голову выше его. Наверное, он испугался.
Когда наконец я подошла к проходной, чтобы забрать Гаса, то не только я успокоилась, но и в нем, казалось, произошла некая перемена. Он выглядел намного серьезнее, взрослее, вполне владел собой.
Увидев меня, он встал. .
Я хорошо помнила, какой длины у меня юбка, и видела, как заинтересованно оборачивается в мою сторону толпящийся в вестибюле перед выходом народ.
Гас окинул меня оценивающим взглядом с ног до головы, после чего на его лице появилось какое-то похоронное выражение — унылое и беспокойное.
— Люси, — тихо и мягко промолвил он, — так ты все-таки вернулась? Я боялся, что ты сбежишь через запасной выход.
— Эта мысль приходила мне в голову, — честно призналась я.
— Не могу сказать, что я тебя бы не понял, — с несчастным видом сказал он.
Затем прочистил горло и пустился в пространные извинения, настоящую речь, которую, очевидно, отрепетировал, пока я слой за слоем лихорадочно накладывала косметику в женской уборной.
— Люси, я могу только чистосердечно извиниться, — быстро начал он. — У меня не было намерения делать что-то не то, и я надеюсь, ты найдешь в себе душевные силы простить меня, и…
Он не умолкал ни на секунду, говорил, что, даже если я его прощу, сам он вряд ли когда-нибудь сможет простить себя, и так далее, и так далее.
Мне оставалось только ждать, когда он закончит, когда исчерпает все возможные извинения, но его самоуничижение становилось все яростнее и яростнее, спина все согбеннее, выражение лица — все смиреннее… нет, слишком смиренное и кроткое. И вдруг этот эпизод потряс меня своим комизмом.
Ну и что с того, недоумевала я, не в состоянии остановить расплывающуюся на моем лице улыбку, по мере того как понимала, насколько все это глупо.
— Эй! — окликнул меня Гас, прервав поток самообличений. — Что тут смешного?
— Ничего, — сквозь смех выдавила я. — Только ты. Понимаешь, у тебя был такой вид, будто тебя вот-вот казнят, да еще Гарри с Уинстоном — они вели себя так, будто ты опасный преступник, и…
— А мне вот было не очень смешно, Люси, — обиженно сказал он. — Прямо как в «Полуночном экспрессе». Я думал, что сейчас меня вышвырнут в мусоропровод, и опасался за свою физическую сохранность.
— Но Гарри и Уинстон мухи не обидят, — заверила я.
— Мне как-то все равно, что Гарри и Уинстон делают с насекомыми, — кипя благородным негодованием, возразил Гас. — Их частная жизнь меня не касается, но, Люси, я был уверен, что они убьют меня.
— Но ведь не убили же? — нежно спросила я.
— Кажется, нет.
Он вдруг расслабился и усмехнулся.
— Ты права. Господи, я боялся, ты никогда больше не захочешь со мной говорить. Мне так стыдно…
— Это тебе-то стыдно?! — фыркнула я.
А потом рассмеялась, и он тоже рассмеялся, и тогда я поняла, что этот забавный инцидент — первый в копилке историй, которые мы будем рассказывать нашим внукам («Дедушка, дедушка, расскажи, как тебя однажды чуть не выбросили с бабушкиной работы…»). Так делается семейная история.
— Надеюсь, у тебя не будет из-за меня неприятностей, — снова забеспокоился Гас. — Ты ведь не потеряешь работу из-за меня?
— Нет, — ответила я. — Ни в коем случае.
— Точно?
— Абсолютно точно.
— Почему ты так уверена?
— Потому что со мной никогда ничего хорошего не случается.
И мы снова хором рассмеялись.
— Ладно, — улыбнулся он, обнимая меня за талию и подталкивая к ступенькам. — Позволь мне сводить тебя куда-нибудь и потратить на тебя уйму денег.
От беспокойства мне было физически нехорошо. Рассказав Меган и Меридии про Гаса, я почти сразу же раскаялась, что вообще открыла рот. Зачем, зачем я выдала им свой секрет? Что бы мне прикусить болтливый язык, но я же не могла ничего с собой поделать!
Мне до смерти хотелось похвастаться своим счастьем, зато теперь я была уверена, что сама его разрушила. Разговорами о нем я прогневила судьбу, и Гас не придет.
Я никогда больше его не увижу, подумала я.
Но на всякий случай все-таки накрашусь.
По дороге к уборной я увидела, как два охранника выталкивают кого-то взашей. Пьяницы и бездомные бродяги вечно пытаются пробраться к нам в здание, чтобы погреться, и на охранниках лежит неприятная обязанность выдворять их. Самое печальное для меня то, что я часто завидую этим бродягам. Если выбирать, где сидеть — в конторе или на картонке у чужого подъезда, пусть даже в мороз, — думаю, я бы предпочла картонку у чужого подъезда.
Еще охранники должны проверять документы на входе, впуская только тех, кто приглашен, записан на прием или имеет гостевой пропуск. Но они, бедолаги, все же не профессиональные охранники, приемами самозащиты владеют слабо, а потому иногда при попытке выдворить незваного гостя ситуация существенно осложняется — как правило, если нарушитель пьян.
Тогда начинается потеха, и если Кэролайн в хорошем настроении, она обязательно звонит нам в отдел, и мы всей комнатой бежим поглазеть на бесплатный цирк.
Я вытянула шею, чтобы лучше видеть. Инородное тело было уже оттеснено к двери, но оно отчаянно сопротивлялось, брыкалось и даже лягнуло Гарри. Я улыбнулась: мои симпатии всегда на стороне гонимых.
Потом пошла дальше, смутно сознавая, что в выдворяемом нарушителе есть нечто очень знакомое, и вдруг услышала, как меня зовут по имени: «Вон она идет, Люси Салливан, Люси, Люси, Люси!»
Я медленно обернулась с ужасным предчувствием.
То был Гас. Брыкающийся, извивающийся, лягающийся тип в руках Гарри и Уинстона — Гас!
Он изогнулся, устремил на меня дикий взор и воззвал:
— Люси, спаси меня!
Гарри с Уинстоном замерли, так и не завершив процедуру изгнания Гаса на улицу.
— Вы знаете этого человека? — недоверчиво спросил Уинс-тон.
— Да, знаю, — холодно ответствовала я. — Может, вы объясните мне, что здесь происходит?
Я пыталась говорить со спокойным превосходством, не подавая виду, что умираю от стыда, и, кажется, мне это удалось.
— Мы обнаружили его на четвертом этаже, и у него не было пропуска, и…
На четвертом этаже, с ужасом подумала я.
— Я искал тебя, Люси! — страстно воскликнул Гас. — Я имел полное право быть там.
— Ошибаешься, голубь мой, — угрожающим тоном возразил Гарри. Видно было, что ему не терпится вывести Гаса за ухо, обойтись с ним как с мальчишкой-трубочистом из романа Чарлза Диккенса. — Подумать только, до четвертого этажа добрался. И вел себя так, будто вся тамошняя роскошь принадлежит ему. Веришь, расселся прямо в кресле мистера Балфура. Я тридцать восемь лет здесь работаю, состариться уже успел, но такого…
На четвертом этаже находились кабинеты руководителей высшего звена, и отношение простых смертных к этому месту было благоговейно-почтительным. Четвертый этаж в нашей компании по оптовой продаже металла и пластика имел такое же значение, как Овальный кабинет в Белом доме.
Сама я там ни разу не была, потому что я слишком мелкая сошка, но Меридия однажды под каким-то предлогом просочилась, и, судя по ее словам, то была настоящая страна чудес с толстыми красивыми коврами, глупыми красивыми секретаршами, стенными панелями красного дерева, произведениями искусства для услаждения начальственных взоров, уютными кожаными креслами, мини-барами в виде глобусов и толпами лысых толстяков, принимающих сердечные препараты.
Так что, при всем моем священном ужасе, я не могла не восхититься дерзновенным прорывом Гаса, но вот Гарри с Уинсто-ном, видимо, были глубоко шокированы его невежеством и неуважением к высшим ценностям.
Я решила взять дело в свои руки.
— Спасибо, ребята, — по возможности небрежно сказала я охранникам, — все в порядке. Я сама с ним разберусь.
— Но у него до сих пор нет пропуска, — не сдавался Гарри. — Ты ведь знаешь правила, солнце мое. Без пропуска нельзя.
Гарри очень милый человек, но слишком верит печатному слову.
— Ладно, — вздохнула я. — Гас, не мог бы ты немного подождать меня у входа? В пять часов я освобожусь и найду тебя.
— Где?
— Вот здесь, — скрипнув зубами, улыбнулась я и подтолкнула его к креслам, рядком стоявшим прямо у дверей.
— Люси, а здесь мне ничто не угрожает? — опасливо спросил он. — Они не набросятся на меня снова, как тогда?
— Посиди здесь, Гас.
Кипя от гнева, я отправилась, куда шла, — в уборную. У меня стучало в висках от ярости. Я злилась на Гаса за то, что выставил меня на позорище перед родным коллективом, но еще больше — за то, что все это произошло со мной, когда я еще не успела накраситься.
— Чтоб тебя! — чуть не плача от злости, вся багровая, прошипела я и пнула ногой бачок для мусора. — Чтоб тебя, чтоб тебя, чтоб тебя!
Впору было умереть.
Кэролайн видела все, с начала до конца, так что через пять минут о случившемся будут знать остальные. Не прошло и недели, как я в последний раз стала посмешищем, буквально не сходя с рабочего места, и сейчас вовсе не была уверена, что хочу повторения. И, что еще хуже, Гас видел меня без макияжа!
Я уже знала, что Гас несколько эксцентричен, и мне это нравилось, но сцена, которую мне довелось наблюдать только что, меня нисколько не обрадовала. Моя вера в Гаса утратила свою незыблемость, и это было ужасно. Может, я в нем ошиблась? Неужели мои отношения с ним — очередной кошмар? Стоит ли так из-за него беспокоиться? И не лучше ли поставить точку прямо сейчас?
Но я не хотела так думать о Гасе.
Господи, прошу тебя, не дай мне разочароваться в нем! Я этого не вынесу. Он так мне нравится, и я так надеюсь, что мы будем вместе!
Но тихий голосок упорно нашептывал мне, что можно оставить Гаса сидеть у проходной и сбежать через запасной выход. Почему-то при мысли об этом я испытывала невероятное облегчение, пока не поняла, что он, вероятно, прождет меня всю ночь, а наутро вернется к проходной и будет ждать еще целую вечность, покуда я наконец не появлюсь.
Что же мне делать?
Я решила действовать решительно и бестрепетно.
Спущусь к проходной, с Гасом буду мила и приветлива, поведу себя так, будто ничего особенного не случилось.
К моменту нанесения на ресницы четвертого слоя туши я уже немного успокоилась.
А губная помада, тональный крем и карандаш для глаз действуют на раздраженную психику очень благотворно.
То, что происходит у нас с Гасом. не более чем болезнь роста. Страх первой ночи.
Я вспомнила субботний вечер, радость первой встречи с Гасом. Потом я подумала о том, как чудесно мы вдвоем провели воскресенье, как много у нас общего, как Гас оказался именно тем мужчиной, о котором я мечтала, как он смешил меня, как понимал с полуслова.
И я еще собираюсь бросить его? Да как я могла?!
Особенно в тот момент, когда он, преодолев все недоразумения, сумел прийти вовремя (и даже раньше), в нужный день и в условленное место. Меня охватили сочувствие и нежность. Бедный Гас, растроганно подумала я. В своем простодушии он как ребенок: откуда ему, в самом-то деле, знать суровые правила и ограничения нашей мощной империи оптовых продаж металла и пластика?
Ему тоже пришлось нелегко, ему тоже досталось. Должно быть, он пережил настоящий шок. Гарри и Уинстон — ребята плечистые, внушительные, на голову выше его. Наверное, он испугался.
Когда наконец я подошла к проходной, чтобы забрать Гаса, то не только я успокоилась, но и в нем, казалось, произошла некая перемена. Он выглядел намного серьезнее, взрослее, вполне владел собой.
Увидев меня, он встал. .
Я хорошо помнила, какой длины у меня юбка, и видела, как заинтересованно оборачивается в мою сторону толпящийся в вестибюле перед выходом народ.
Гас окинул меня оценивающим взглядом с ног до головы, после чего на его лице появилось какое-то похоронное выражение — унылое и беспокойное.
— Люси, — тихо и мягко промолвил он, — так ты все-таки вернулась? Я боялся, что ты сбежишь через запасной выход.
— Эта мысль приходила мне в голову, — честно призналась я.
— Не могу сказать, что я тебя бы не понял, — с несчастным видом сказал он.
Затем прочистил горло и пустился в пространные извинения, настоящую речь, которую, очевидно, отрепетировал, пока я слой за слоем лихорадочно накладывала косметику в женской уборной.
— Люси, я могу только чистосердечно извиниться, — быстро начал он. — У меня не было намерения делать что-то не то, и я надеюсь, ты найдешь в себе душевные силы простить меня, и…
Он не умолкал ни на секунду, говорил, что, даже если я его прощу, сам он вряд ли когда-нибудь сможет простить себя, и так далее, и так далее.
Мне оставалось только ждать, когда он закончит, когда исчерпает все возможные извинения, но его самоуничижение становилось все яростнее и яростнее, спина все согбеннее, выражение лица — все смиреннее… нет, слишком смиренное и кроткое. И вдруг этот эпизод потряс меня своим комизмом.
Ну и что с того, недоумевала я, не в состоянии остановить расплывающуюся на моем лице улыбку, по мере того как понимала, насколько все это глупо.
— Эй! — окликнул меня Гас, прервав поток самообличений. — Что тут смешного?
— Ничего, — сквозь смех выдавила я. — Только ты. Понимаешь, у тебя был такой вид, будто тебя вот-вот казнят, да еще Гарри с Уинстоном — они вели себя так, будто ты опасный преступник, и…
— А мне вот было не очень смешно, Люси, — обиженно сказал он. — Прямо как в «Полуночном экспрессе». Я думал, что сейчас меня вышвырнут в мусоропровод, и опасался за свою физическую сохранность.
— Но Гарри и Уинстон мухи не обидят, — заверила я.
— Мне как-то все равно, что Гарри и Уинстон делают с насекомыми, — кипя благородным негодованием, возразил Гас. — Их частная жизнь меня не касается, но, Люси, я был уверен, что они убьют меня.
— Но ведь не убили же? — нежно спросила я.
— Кажется, нет.
Он вдруг расслабился и усмехнулся.
— Ты права. Господи, я боялся, ты никогда больше не захочешь со мной говорить. Мне так стыдно…
— Это тебе-то стыдно?! — фыркнула я.
А потом рассмеялась, и он тоже рассмеялся, и тогда я поняла, что этот забавный инцидент — первый в копилке историй, которые мы будем рассказывать нашим внукам («Дедушка, дедушка, расскажи, как тебя однажды чуть не выбросили с бабушкиной работы…»). Так делается семейная история.
— Надеюсь, у тебя не будет из-за меня неприятностей, — снова забеспокоился Гас. — Ты ведь не потеряешь работу из-за меня?
— Нет, — ответила я. — Ни в коем случае.
— Точно?
— Абсолютно точно.
— Почему ты так уверена?
— Потому что со мной никогда ничего хорошего не случается.
И мы снова хором рассмеялись.
— Ладно, — улыбнулся он, обнимая меня за талию и подталкивая к ступенькам. — Позволь мне сводить тебя куда-нибудь и потратить на тебя уйму денег.
34
Вечер был чудесный.
Сначала Гас привел меня в паб и взял мне джин с тоником. И даже заплатил сам.
Затем, вернувшись к столику, сел рядом со мной, порылся в сумке и преподнес мне маленький, изрядно помятый букетик. Несмотря на помятость, цветы явно были куплены в магазине, а не позаимствованы из чужого сада или с клумбы, что привело меня в восторг.
— Спасибо, Гас, — сказала я. — Очень красивые цветы.
Они и правда были красивые, просто чуть растрепанные.
— Но только зачем ты это, — спохватилась я. — Не надо было…
— Разумеется, надо, Люси, — решительно возразил он. — А как еще? Такой прекрасной женщине, как ты…
И улыбнулся, и сразу стал так хорош собой, что у меня защемило сердце. Счастье пело во мне, и я вдруг почувствовала, что все идет как надо.
Как же я была рада, что не бросила его и не удрала через запасной выход!
— Это еще не все, — продолжал Гас, доставая из сумки, как Санта-Клаус из мешка, нарядный сверток в подарочной бумаге, разрисованной младенцами, колыбельками и аистами. — О господи, Люси, — сконфузился он, глянув на нее, — за упаковку прошу прощения. В магазине не заметил, что картинки свадебные.
— Ладно, не волнуйся, — успокоила я его, поскорее убирая с глаз долой возмутительную обертку.
Под ней оказалась коробка шоколадных конфет.
— Спасибо, — восхищенно ахнула я, потрясенная тем, что ради меня он так беспокоился.
— И это еще не все, — объявил он, опять полез в сумку, запустив туда руку до самого плеча.
Если это мини-пылесос для мягкой мебели, то я умру от смеха, решила я, совершенно очарованная этим тщательно продуманным парадом подарков, — несомненно, явившимся следствием нашего воскресного разговора в пиццерии.
Наверно, я ему понравилась. И понравилась сильно, если он пошел на такие траты. Я просто умирала от счастья.
Наконец он извлек из недр сумки маленький пакетик из той же бумаги с аистами.
Сверточек был размером со спичечный коробок, так что пылесос там при всем желании поместиться не мог.
Какая жалость! Меридия бы долго ахала, но ладно, неважно. Так что же там, если не мини-пылесос для мягкой мебели?
— Я не мог с первого захода купить тебе целое манто, — объяснил Гас, поняв мое любопытство, — поэтому решил дарить его тебе частями. Открой.
Я уставилась на него в полном недоумении, и он рассмеялся.
Я развернула бумагу. В пакетике лежал брелок из меха для ключей.
Какая прелесть! Значит, и о меховом манто он помнил!
— Пусть у тебя не будет недостатка в мехах, — сказал он. — Кажется, это горка.
— Может, ты хотел сказать «норка»? — нежно поправила его я.
— Очень может быть, — кивнул он. — Или соболь. Но ты, пожалуйста, не волнуйся. Я знаю, как некоторые расстраиваются из-за мехов, истребления животных и всего такого — я-то нет, я вырос в деревне, но знаю, что другие да, — но ни одно живое существо не пострадало при изготовлении этого брелока.
— Понятно.
Значит, на самом деле это не норка (или горка?) и не соболь. Но это ничего не значит. Во всяком случае, при встрече с активистами общества защиты животных и их ведрами с красной краской мне ничего не грозит.
— Спасибо огромное, Гас, — чуть задыхаясь от полноты чувств, сказала я. — Спасибо за чудесные подарки.
— Пожалуйста, Люси, — ответил он. И многозначительно подмигнул: — Имей в виду: на сегодня это еще не все. Не забывай, вечер только начинается.
— Вот как, — отчаянно краснея, промямлила я.
Может, сегодня все и произойдет? У меня под ложечкой заныло от разгорающегося нервного возбуждения. После вечера бывает ночь.
— Скажи-ка, — хихикнула я, уходя от щекотливой темы, — что ты делал в кресле мистера Балфура?
— Просто сидел, как тебе и сказал тот мужик, — пожал плечами Гас. — Святынь не осквернял.
— Но мистер Балфур — наш исполнительный директор, — начала объяснять я.
— И что? — удивился Гас. — Это всего лишь кресло, а мистер Балфур, кто бы он ни был, всего лишь человек. Я правда не понимаю, из-за чего поднялся такой переполох. Им что, беспокоиться больше не о чем? Если так, рад за них. Ладно, Люси, допивай, и пойдем еще куда-нибудь. Я накормлю тебя ужином.
Я замахала руками.
— Гас, я не могу позволить тебе истратить на меня все твое пособие. Не могу, и все. Меня совесть замучит.
— Люси, успокойся. Сейчас ты поужинаешь, а я заплачу за ужин, и давай закроем эту тему.
— Нет, Гас, я так не могу, правда не могу. Ты накупил мне столько подарков, ты платил за меня в пабе, поэтому позволь, пожалуйста, за ужин заплатить мне.
— Нет, Люси, и слушать не хочу.
— Я настаиваю, Гас, я решительно настаиваю.
— Настаивай сколько угодно, Люси, — упорствовал Гас, — ничего у тебя не получится.
— Замолчи, Гас, — рассердилась я. — Я плачу, и все тут.
— Ну, если ты настаиваешь, — с сожалением протянул он.
— Настаиваю, — отрезала я. — Куда бы ты хотел пойти?
— Да практически куда угодно, Люси. Мне угодить легко. Была бы еда, а уж съесть я ее никогда не откажусь…
— Отлично, — обрадовалась я. Голова у меня закружилась от многообразия открывающихся перед нами возможностей. Вот, например, тут недалеко чудесный малайзийский ресторанчик…
— …особенно если это пицца, — продолжал Гас. — Очень люблю пиццу.
— Ясно, — кивнула я, уводя свое воображение с юго-востока Азии.
— Ладно, Гас, пицца так пицца.
Вечер удался на славу. В нашем стремлении общаться мы стрекотали наперебой — так много надо было нам поведать друг другу. Слов не хватало, они не успевали за нашим общим энтузиазмом и радостным возбуждением.
Каждую минуту один из нас восклицал: «Точно, я тоже так думаю», или: «Поверить не могу — тебе тоже так показалось?», и еще: «Совершенно мои слова. Я полностью с тобой соглашаюсь».
Гас рассказывал мне о своей работе, об инструментах, на которых играет, какую музыку пишет.
И все было просто волшебно. Знаю, мы проговорили почти всю ночь в субботу, провели вместе воскресенье, но сегодня другое дело. Сегодня у нас было первое свидание.
Мы просидели в ресторане много часов и все говорили и говорили, и держались за руки над тарелкой с чесночным хлебом.
Мы говорили о том, какими были в детстве, о том, какие мы сейчас, и я чувствовала: что бы я ни сказала Гасу, что бы ни рассказала о себе, он поймет. Поймет, как никто другой никогда не понимал и не мог понять.
Я даже позволила себе чуточку помечтать, каково мне будет замужем за Гасом. Разумеется, наш брак будет не самым традиционным, ну и что с того? Время маленьких, кротких женщин, которые хлопочут по хозяйству в маленьком домике с розами в палисаднике, пока мужчины в поте лица трудятся от рассвета до заката, давно прошло.
Мы с Гасом будем друг для друга лучшими друзьями. Я буду вдохновлять его в занятиях музыкой, буду работать и содержать нас обоих, а потом, когда он прославится на весь мир, он расскажет в шоу Опры Уинфри, что не смог бы добиться этого без меня и своим успехом всецело обязан мне одной.
Сначала Гас привел меня в паб и взял мне джин с тоником. И даже заплатил сам.
Затем, вернувшись к столику, сел рядом со мной, порылся в сумке и преподнес мне маленький, изрядно помятый букетик. Несмотря на помятость, цветы явно были куплены в магазине, а не позаимствованы из чужого сада или с клумбы, что привело меня в восторг.
— Спасибо, Гас, — сказала я. — Очень красивые цветы.
Они и правда были красивые, просто чуть растрепанные.
— Но только зачем ты это, — спохватилась я. — Не надо было…
— Разумеется, надо, Люси, — решительно возразил он. — А как еще? Такой прекрасной женщине, как ты…
И улыбнулся, и сразу стал так хорош собой, что у меня защемило сердце. Счастье пело во мне, и я вдруг почувствовала, что все идет как надо.
Как же я была рада, что не бросила его и не удрала через запасной выход!
— Это еще не все, — продолжал Гас, доставая из сумки, как Санта-Клаус из мешка, нарядный сверток в подарочной бумаге, разрисованной младенцами, колыбельками и аистами. — О господи, Люси, — сконфузился он, глянув на нее, — за упаковку прошу прощения. В магазине не заметил, что картинки свадебные.
— Ладно, не волнуйся, — успокоила я его, поскорее убирая с глаз долой возмутительную обертку.
Под ней оказалась коробка шоколадных конфет.
— Спасибо, — восхищенно ахнула я, потрясенная тем, что ради меня он так беспокоился.
— И это еще не все, — объявил он, опять полез в сумку, запустив туда руку до самого плеча.
Если это мини-пылесос для мягкой мебели, то я умру от смеха, решила я, совершенно очарованная этим тщательно продуманным парадом подарков, — несомненно, явившимся следствием нашего воскресного разговора в пиццерии.
Наверно, я ему понравилась. И понравилась сильно, если он пошел на такие траты. Я просто умирала от счастья.
Наконец он извлек из недр сумки маленький пакетик из той же бумаги с аистами.
Сверточек был размером со спичечный коробок, так что пылесос там при всем желании поместиться не мог.
Какая жалость! Меридия бы долго ахала, но ладно, неважно. Так что же там, если не мини-пылесос для мягкой мебели?
— Я не мог с первого захода купить тебе целое манто, — объяснил Гас, поняв мое любопытство, — поэтому решил дарить его тебе частями. Открой.
Я уставилась на него в полном недоумении, и он рассмеялся.
Я развернула бумагу. В пакетике лежал брелок из меха для ключей.
Какая прелесть! Значит, и о меховом манто он помнил!
— Пусть у тебя не будет недостатка в мехах, — сказал он. — Кажется, это горка.
— Может, ты хотел сказать «норка»? — нежно поправила его я.
— Очень может быть, — кивнул он. — Или соболь. Но ты, пожалуйста, не волнуйся. Я знаю, как некоторые расстраиваются из-за мехов, истребления животных и всего такого — я-то нет, я вырос в деревне, но знаю, что другие да, — но ни одно живое существо не пострадало при изготовлении этого брелока.
— Понятно.
Значит, на самом деле это не норка (или горка?) и не соболь. Но это ничего не значит. Во всяком случае, при встрече с активистами общества защиты животных и их ведрами с красной краской мне ничего не грозит.
— Спасибо огромное, Гас, — чуть задыхаясь от полноты чувств, сказала я. — Спасибо за чудесные подарки.
— Пожалуйста, Люси, — ответил он. И многозначительно подмигнул: — Имей в виду: на сегодня это еще не все. Не забывай, вечер только начинается.
— Вот как, — отчаянно краснея, промямлила я.
Может, сегодня все и произойдет? У меня под ложечкой заныло от разгорающегося нервного возбуждения. После вечера бывает ночь.
— Скажи-ка, — хихикнула я, уходя от щекотливой темы, — что ты делал в кресле мистера Балфура?
— Просто сидел, как тебе и сказал тот мужик, — пожал плечами Гас. — Святынь не осквернял.
— Но мистер Балфур — наш исполнительный директор, — начала объяснять я.
— И что? — удивился Гас. — Это всего лишь кресло, а мистер Балфур, кто бы он ни был, всего лишь человек. Я правда не понимаю, из-за чего поднялся такой переполох. Им что, беспокоиться больше не о чем? Если так, рад за них. Ладно, Люси, допивай, и пойдем еще куда-нибудь. Я накормлю тебя ужином.
Я замахала руками.
— Гас, я не могу позволить тебе истратить на меня все твое пособие. Не могу, и все. Меня совесть замучит.
— Люси, успокойся. Сейчас ты поужинаешь, а я заплачу за ужин, и давай закроем эту тему.
— Нет, Гас, я так не могу, правда не могу. Ты накупил мне столько подарков, ты платил за меня в пабе, поэтому позволь, пожалуйста, за ужин заплатить мне.
— Нет, Люси, и слушать не хочу.
— Я настаиваю, Гас, я решительно настаиваю.
— Настаивай сколько угодно, Люси, — упорствовал Гас, — ничего у тебя не получится.
— Замолчи, Гас, — рассердилась я. — Я плачу, и все тут.
— Ну, если ты настаиваешь, — с сожалением протянул он.
— Настаиваю, — отрезала я. — Куда бы ты хотел пойти?
— Да практически куда угодно, Люси. Мне угодить легко. Была бы еда, а уж съесть я ее никогда не откажусь…
— Отлично, — обрадовалась я. Голова у меня закружилась от многообразия открывающихся перед нами возможностей. Вот, например, тут недалеко чудесный малайзийский ресторанчик…
— …особенно если это пицца, — продолжал Гас. — Очень люблю пиццу.
— Ясно, — кивнула я, уводя свое воображение с юго-востока Азии.
— Ладно, Гас, пицца так пицца.
Вечер удался на славу. В нашем стремлении общаться мы стрекотали наперебой — так много надо было нам поведать друг другу. Слов не хватало, они не успевали за нашим общим энтузиазмом и радостным возбуждением.
Каждую минуту один из нас восклицал: «Точно, я тоже так думаю», или: «Поверить не могу — тебе тоже так показалось?», и еще: «Совершенно мои слова. Я полностью с тобой соглашаюсь».
Гас рассказывал мне о своей работе, об инструментах, на которых играет, какую музыку пишет.
И все было просто волшебно. Знаю, мы проговорили почти всю ночь в субботу, провели вместе воскресенье, но сегодня другое дело. Сегодня у нас было первое свидание.
Мы просидели в ресторане много часов и все говорили и говорили, и держались за руки над тарелкой с чесночным хлебом.
Мы говорили о том, какими были в детстве, о том, какие мы сейчас, и я чувствовала: что бы я ни сказала Гасу, что бы ни рассказала о себе, он поймет. Поймет, как никто другой никогда не понимал и не мог понять.
Я даже позволила себе чуточку помечтать, каково мне будет замужем за Гасом. Разумеется, наш брак будет не самым традиционным, ну и что с того? Время маленьких, кротких женщин, которые хлопочут по хозяйству в маленьком домике с розами в палисаднике, пока мужчины в поте лица трудятся от рассвета до заката, давно прошло.
Мы с Гасом будем друг для друга лучшими друзьями. Я буду вдохновлять его в занятиях музыкой, буду работать и содержать нас обоих, а потом, когда он прославится на весь мир, он расскажет в шоу Опры Уинфри, что не смог бы добиться этого без меня и своим успехом всецело обязан мне одной.