Кайз Мэриан. Не учите меня жить!

   — Я тебя тоже люблю, — добавила я, поразмыслив. — Лет сто уже, наверное.
   Тут счастье и облегчение стали постепенно наполнять меня, потом переполнять и, наконец, хлынули через край, точно прорвало трубу. Но мне надо было убедиться окончательно.
   — Ты действительно меня любишь? — недоверчиво спросила я.
   — О господи, разумеется!
   — Давно?
   — Очень.
   — С тех пор, как Гас…
   — Намного раньше.
   — А почему никогда не говорил?
   — Потому что ты бы меня засмеяла и стала бы издеваться…
   — Я? Да ни за что! — вознегодовала я.
   — Еще как стала бы.
   — Ну, может, и стала бы, — неохотно признала я, тут же воспылав раскаянием. — Дэниэл, прости меня, пожалуйста. Мне просто приходилось быть вредной, потому что ты был уж очень хорош. Вообще-то, это комплимент, — уточнила я на всякий случай.
   — Неужели? — улыбнулся он. — Но ведь все, с кем ты встречалась, совершенно не такие, как я. Как я мог сравниться с парнем вроде Гаса?
   Он был прав: до недавнего времени я не нашла бы общего языка с человеком без финансовых проблем и алкогольной зависимости.
   Я еще немного подумала.
   — Ты правда меня любишь?
   — Да, Люси. Люблю, люблю!
   — В таком случае, может, пойдем в постель?

85

   Ошеломленная собственным бесстыдством, я взяла Дэниэла за руку и повела в спальню.
   Я разрывалась между острым желанием и мучительным стыдом. Потому что боялась, что все еще может пойти наперекосяк.
   Прекрасно, что он меня любит и сказал мне об этом вслух, но настоящее испытание, самое страшное и трудное, впереди.
   Вдруг в постели я полное ничтожество?
   И как быть с тем, что мы дружим целых десять лет? Опасность разочарования очень велика. Сможем ли мы отнестись друг к другу трепетно и романтично, ни разу глупо не захихикав? Вдруг он подумает, что я уродина? Он ведь привык к женщинам с большой грудью. Что он скажет, увидев мои два прыщика?
   Я так нервничала, что чуть не передумала. Но потом взяла себя в руки.
   У меня появился шанс переспать с ним, и я была намерена использовать этот шанс. Я люблю Дэниэла. И нравлюсь ему. По крайней мере, нравлюсь.
   Однако после многообещающего начала, когда я, забыв стыд, за руку привела любимого человека в спальню, вся моя отвага испарилась. Оказавшись на месте, я уже не знала, что делать дальше. Обольстительно раскинуться на покрывале? Или повалить его на кровать и взгромоздиться сверху? Нет, не могу, слишком стыдно.
   Я примостилась на краешке кровати. Дэниэл сел рядом.
   Боже, насколько же все это легче, когда выпьешь!
   — Что не так? — шепотом спросил он.
   — Вдруг ты подумаешь, что я уродина?
   — А вдруг ты подумаешь, что я урод?
   — Но ты ведь у нас красавец, — пролепетала я.
   — И ты, Люси, красивая.
   — Боюсь ужасно, — шепнула я.
   — Я тоже. Честное слово, — сказал он. — Вот смотри, как сердце бьется.
   Я насторожилась. В прошлом, когда я доверчиво протягивала руку, чтобы пощупать, как бьется сердце, молодой человек клал ее себе на ширинку и начинал быстро массировать ею страждущий орган.
   Но Дэниэл действительно положил мою руку себе на грудь, и я в самом деле почувствовала частые сильные толчки.
   — Люси, я тебя люблю, — сказал он тихо.
   — Я тебя тоже, — робко ответила я.
   — Давай поцелуемся, — попросил он.
   — Давай.
   Я подняла к нему лицо, но закрыла глаза. Он целовал мои веки, брови, лоб, провел губами по виску вниз, к шее. Его поцелуи были легкими, мимолетными, они доставляли мне мучительное, невыносимое наслаждение. Затем он поцеловал меня в уголок рта и нежно прикусил мою нижнюю губу.
   — Прекрати свои донжуанские штучки, — возмутилась я, — и целуйся по-человечески.
   — Ну, если моя манера целоваться не устраивает девушку… — рассмеялся он.
   Затем продемонстрировал самую удачную из своих улыбок, и я поцеловала его, потому что просто не могла удержаться.
   — Ты вроде нервничала, — сказал он.
   — Тс-с-с, — поднесла я палец к губам. — На секунду я об этом чуть не забыла.
   — А если я лягу на кровать, а ты устроишься рядом и я тебя обниму? — спросил он, укладывая меня рядом с собою. — Это тоже донжуанские штучки?
   — Нет, это очень мило и достаточно скромно, — уткнувшись ему в грудь, ответила я.
   — Люси, могу я надеяться, что ты еще раз меня поцелуешь? — шепнул он.
   — Можешь, — шепнула я в ответ. — Только, пожалуйста, не надо демонстрировать чудеса ловкости и снимать с меня лифчик одним движением руки.
   — Не беспокойся. Я буду долго возиться с застежкой.
   — И не надо говорить: «Люси, что это» и доставать мои трусы у меня же из-за уха. Слышишь? — строго сказала я.
   — Но это ведь мой коронный номер, — заспорил он. — Лучшее из всего, что я делаю в постели.
   Я еще раз поцеловала его и немного расслабилась. Так замечательно было лежать, прижавшись к нему, вдыхать его запах, касаться лица… Господи, как же он был хорош!
   — Ты меня правда любишь? — спросила я.
   — Люси, я ужасно тебя люблю.
   — Нет, я не об этом. Ты меня правда-правда любишь?
   — Я правда-правда люблю тебя, — ответил он, глядя мне в глаза. — Никого и никогда я не любил так сильно. Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.
   Я успокоилась. Но очень ненадолго.
   — Нет, Дэниэл, серьезно?
   — Совершенно.
   Мы помолчали.
   — Это ничего, что я спрашиваю?
   — Ничего.
   — Мне просто надо точно знать.
   — Очень тебя понимаю. Ты мне веришь?
   — Верю.
   Мы лежали и улыбались друг другу.
   — Люси? — спросил Дэниэл.
   — Что?
   — Ты меня правда любишь?
   — Дэниэл, я тебя правда люблю.
   Он снимал с меня одежду медленно, очень медленно, искусно возясь с каждой «молнией» и подолгу путаясь с теми деталями туалета, с которыми не должно было возникнуть ни малейших затруднений. Расстегнув пуговицу, он каждый раз долго целовал меня, прежде чем взяться за следующую. Он целовал меня везде. Ну, почти везде, спасибо, хоть ноги не трогал. Мужчины почему-то свято верят, что должны облизать каждый пальчик на ногах дамы перед тем, как исполнить свой мужской долг. Несколько лет назад они с тем же рвением, достойным лучшего применения, ублажали своих подруг оральным сексом. Эдакий элемент обязательной программы. Не люблю слишком близко подпускать мужчин к своим ногам, если только тщательно не подготовилась заранее — по меньшей мере, педикюр сделать надо. Так вот, Дэниэл целовал меня, расстегивал пуговицы, снова целовал, снимал мне рубашку с одного плеча, опять целовал, снимал рубашку с другого плеча, целовал, не говоря ни слова о цвете моих некогда белых трусов, целовал, убеждая меня, что мои груди похожи не на два прыщика, а на две воздушные булочки, и опять целовал, без конца повторяя: «Люси, какая же ты красивая. Как я тебя люблю».
   И так, пока на мне не осталось ничего.
   Быть голой рядом с ним, совершенно одетым, почему-то оказалось страшно возбуждающе.
   Я прикрыла руками грудь, свернулась клубочком и смущенно хихикнула.
   — Давай снимай свой футляр.
   — Романтичная ты моя, — заметил он, по очереди убирая мои руки с груди, — не прячься. Ты слишком прекрасна.
   И с этими словами аккуратно отвел мои колени от живота.
   — Отстань, — пытаясь скрыть возбуждение, сказала я. — Почему это на мне уже ни нитки не осталось, а ты все еще при полном параде?
   — Если хочешь, могу раздеться, — поддразнил он.
   — Так давай, — стараясь не заикаться, согласилась я.
   — Попроси.
   — Вот еще.
   — Тогда придется тебе самой.
   Я сняла с него одежду. Пальцы у меня так дрожали, что с пуговицами на рубашке я справилась еле-еле. Но дело того стоило.
   У него было такое великолепное тело, такая гладкая кожа, такой плоский живот…
   Я провела пальцем по линии волос от пупка вниз и вздрогнула, потому что услышала, как он ахнул.
   Затем тайком покосилась на ширинку, увидела, как натянулась ткань, и это ужаснуло и взбудоражило меня.
   Наконец набралась смелости и начала медленно расстегивать на нем брюки. Но раздевать мужчин, которые носят костюмы, я не привыкла. Штаны Дэниэла были оснащены такой хитрой системой кнопок, крючков и «молний», что я запуталась.
   Наконец мы общими усилиями выпустили на волю его рвущийся в бой член.
   Тест на качество белья Дэниэл прошел на «отлично», чего нельзя сказать обо мне. Мои трусы знавали лучшие времена, в основном вертясь в стиральной машине, куда я по ошибке когда-то отправила их вместе с черной одеждой.
   Дэниэл же был великолепен — и, что делало его еще более для меня привлекательным, он не был безупречен. Хоть тело у него было красивое, но не такое накачанное, как у тошнотворных моделей из мужских журналов.
   Прикосновение его тела к моему было неописуемо. Все чувства обострились до того, что, обнимая Дэниэла, я ощущала кожей легкое покалывание. У него были такие твердые мускулы, что я совсем ослабла, когда его бедра прижались к моим, а потом внизу живота сладко заныло.
   Стыд прошел без следа. Осталось только желание. Даже истерически смеяться расхотелось, когда я поймала взгляд Дэниэла. Мы перешли границу: теперь мы были уже не Дэниэл и Люси, а просто мужчина и женщина.
   О противозачаточных средствах мы не говорили, но в нужный момент оба повели себя как взрослые, ответственные люди эпохи ВИЧ-инфекции и гепатита С.
   Дэниэл достал презерватив, а я помогла ему надеть его. А потом мы… ну, в общем, понятно…
   Ему понадобилось не больше трех секунд. Видеть, как лицо Дэниэла исказилось от наслаждения — наслаждения, причиной которого стала я, — было для меня блаженством.
   — Извини, Люси, — выдохнул он. — Не смог остановиться, ты такая красивая, и я столько мечтал о тебе…
   — А я думала, в постели ты безупречен, — притворно посетовала я. — Вот не знала, что имею дело с мастером преждевременной эякуляции.
   — Нет, нет, — нервно возразил он. — Со мной такого с пятнадцати лет не случалось. Дай мне еще пять минут, и сама убедишься.
   Я лежала в кольце его рук, а он осыпал меня непрерывными поцелуями, гладил по спине, бедрам, животу…
   И через рекордно короткое время предпринял вторую попытку.
   В этот раз все продолжалось долго-долго, и делал он это медленно, вдумчиво, с полным вниманием ко мне и ко всему, чего мне хотелось. Никто и никогда еще не был со мной так бескорыстен и щедр в любви. И я еще ни разу не испытывала ничего подобного: я содрогалась, трепетала, и глаза мои были расширены от изумления и блаженства.
   Теперь он не закрывал глаза ни на миг и все смотрел, смотрел на меня. Я чуть не растаяла — до того это было эротично.
   Мы душили друг друга в объятиях, но хотели быть еще ближе.
   — Жаль, я не могу расстегнуть на себе кожу, чтобы спрятать тебя в себе, — сказал он. И я понимала, что он имеет в виду.
   Потом мы немного полежали молча.
   — Ну что, не так уж и плохо, правда? — заметил Дэниэл. — И чего, спрашивается, ты боялась?
   — Много чего, — рассмеялась я. — Вдруг бы ты подумал, что у меня ужасное тело. Или заставил бы меня делать всякие глупости.
   — Тело у тебя восхитительное. А что за глупости? Завязать тебе глаза и намазать живот медом?
   — Ну, не до такой степени, ты ведь все-таки не Микки Рурк, а я — не Ким Бейсинджер, но…
   — Слушай, ты меня заинтриговала. Что же такого я упустил?
   — Сам знаешь, — застеснялась я.
   — Нет, не знаю.
   — Ну, — пояснила я, — есть мужчины, которые, например, говорят такое: «Может, встанешь на голову, вот так, о боли не думай, мне сказали, что потом терпеть будет легче. Так, теперь раздвинь ноги под углом 130 градусов, я войду в тебя сзади, вот, а теперь своди и разводи бедра с амплитудой приблизительно восемь дюймов — восемь, я сказал, а не десять, дрянь безмозглая, ты что, убить меня хочешь?», ну и дальше в том же роде.
   Дэниэл так хохотал, что долго не мог успокоиться, и это тоже было чудесно.
   Потом, уже сонные и разнеженные, мы снова занялись любовью.
   — Который час? — спросила я, немного отдышавшись.
   — Около двух.
   — Тебе утром на работу?
   — Да, а тебе?
   — Тоже. Наверное, надо немного поспать.
   Но спать мы не стали.
   Я умирала с голоду. Дэниэл сходил на кухню, принес пакет шоколадного печенья, и мы ели его, лежа в обнимку в постели, и болтали ни о чем.
   — Пора в спортклуб записываться, — ткнув пальцем себе в живот, сокрушенно заметил он. — Если б знал, что так получится, давно бы записался.
   Чем умилил меня окончательно.
   Когда мы доели печенье, он приказал:
   — Сядь.
   Я села.
   Дэниэл тщательно разгладил простыни.
   — Не могу позволить любимой женщине спать на крошках печенья, — сказал он.
   Я улыбнулась. Тут зазвонил телефон, и я подскочила на полметра в высоту. Трубку снял Дэниэл.
   — Алло! Да, Карен, привет. Да, я сейчас в постели.
   Пауза.
   — Люси? — медленно переспросил он, как будто слышал такое имя впервые. — Люси Салливан? Да, да, в постели рядом со мной, — подтвердил он. — Дать ей трубку?
   Я трясла головой как сумасшедшая, махала руками, затем скрестила указательные пальцы перед телефоном.
   — Да, — бодро продолжал Дэниэл, — три раза. Да, Люси?
   — Три раза что? — спросила я с ужасом.
   — Сколько раз я занимался с тобой любовью за последние два часа?
   — Ах да. Три, — еле живая от страха подтвердила я.
   — Да, Карен, три раза. Хотя, может, до утра мы еще успеем. Что еще ты хотела узнать?
   Из телефона доносились яростные вопли и визг Карен. И даже я слышала грохот, когда она швырнула трубку.
   — Что она сказала? — поинтересовалась я.
   — Сказала, что надеется, что мы заразим друг друга СПИДом.
   — Ну же, Дэниэл, что она еще говорила?
   — Не хочу тебя расстраивать, Люси…
   — Нет уж, давай говори.
   — Она сказала, что спала с Гасом, когда у вас с ним был роман, — неохотно признался он и с тревогой взглянул на меня. — Я тебя огорчил?
   — Нет, я даже испытываю некоторое облегчение. Всегда подозревала, что у него еще кто-то есть. А ты что, расстроился?
   — Я-то почему? Я же не встречался с Гасом.
   — Нет, но ты встречался с Карен, когда у меня был роман с Гасом, и если она спала с Гасом, значит…
   — А, понятно, — весело закончил он. — Значит, изменяла мне.
   — Тебе это неприятно? — забеспокоилась я.
   — Да ну, ничуть. С кем спит Карен, меня совершенно не волновало. А вот что ты с ним спала…
   Мы лежали молча, боясь нарушить наше блаженство.
   — Придется мне искать новую квартиру, — наконец сказала я.
   — Хочешь, переезжай сюда.
   — Не говори глупостей. Мы с тобой всего три с половиной часа как встретились впервые. Не рановато ли говорить о сожительстве?
   — Сожительстве? — до крайности удивился Дэниэл. — Кто говорит о сожительстве?
   — Ты.
   — Ничего подобного. Я слишком боюсь твою маму, чтобы предлагать ее единственной дочери жить во грехе.
   — Ладно, тогда к чему ты клонишь?
   — Люси, — робко начал он, — я… Могу ли я надеяться?
   — На что надеяться?
   — Ты, наверно, подумаешь, что я ужасный нахал, но я так тебя люблю, и…
   — Дэниэл, — взмолилась я, — прошу тебя, скажи прямо, о чем это ты?
   — Тебе вовсе необязательно отвечать сразу…
   — На что отвечать? — застонала я.
   — Думай, сколько хочешь…
   — О чем думать? — завопила я.
   Он помолчал, сделал глубокий вдох и выпалил:
   — Люси Кармел Салливан, будь моей женой!

Эпилог

   Хетти больше не вернулась на работу. Она развелась с Диком, бросила Роджера, перестала носить твидовые юбки, накупила облегающих брючек, вступила в ряды феминисток и вкушает радости взаимной любви с серьезной шведкой по имени Агнета. По словам Меридии, обе они не бреют подмышек.
   Фрэнк Эрскин тоже не вернулся на работу, а поспешно подал в отставку и уволился без лишнего шума. Наверно, теперь играет в гольф.
   Адриан работает в видеопрокате только по выходным, потому что поступил на режиссерские курсы, где, надеюсь, найдет хорошую девушку, умеющую отличить Уолта Диснея от Квентина Тарантино.
   Рут, женщина, с которой Дэниэл встречался до Карен, мелькнула в «Мировых новостях» из-за того, что спала с каким-то важным политиком.
   Джед и Меридия сняли квартиру на двоих и, кажется, безмерно счастливы. Несмотря на свой маленький рост, Джед очень трогательно опекает большую Меридию и часто имеет возможность доказать ей свою силу.
   На самом деле Меридию зовут Валери. Ей тридцать восемь лет. Это я выяснила случайно, когда меня вызывали на ковер к начальству за частые опоздания. Ее личное дело лежало открытым на столе Бландины, и я, разумеется, бросила взгляд на бумаги. Меган я ничего не сказала. Да и остальным тоже.
   Шарлотта пока не нашла человека, который принимал бы ее всерьез, и поговаривает, не сделать ли ей операцию по уменьшению груди. Кроме того, она собирается поступить на какие-нибудь курсы по психологии. Как только научится правильно писать слово «психология».
   Вскоре после нашего с Дэниэлом сближения Карен сошлась с Саймоном, и оказалось, что их взгляды на жизнь полностью совпадают, равно как и с рекомендациями глянцевых журналов. Они покупают вороха дорогих тряпок, ходят по открытым неделю назад барам, интерьеры которых регулярно появляются в архитектурных журналах.
   Дэннис пока еще не встретил своего единственного, хотя ищет с большим удовольствием. Он пережил тяжкий удар, когда Майкл Флэтли ушел из сериала «Танцы на воде», но теперь самое страшное уже позади.
   Меган беременна.
   Отец ребенка — Гас. Очевидно, они были вместе все то лето, когда я активно гуляла с ним. Меган даже написала за Гаса его прощальную речь для меня. Хоть Гаса я давно не видела, думаю, неминуемое отцовство вряд ли сделает его более ответственным. Бедняжка Меган выглядит измученной и совершенно несчастной. Мне ее искренне жаль, причем я говорю это вовсе не так, как, бывает, говорят, когда никакой жалости к человеку не испытывают, а, наоборот, ненавидят его лютой ненавистью. Я сочувствую ей всем сердцем.
   Мама до сих пор живет с Кеном Кирнсом, и ведут они себя, как одуревшие от любви подростки. Кен вставил себе новые зубы, на вид очень дорогие, шик-блеск, высший класс. Мама все молодеет и молодеет. Скоро ее не будут обслуживать в пабах. Мы с мамой заключили осторожное перемирие. И, хотя пока задушевными подружками нас назвать трудно, мы над этим работаем.
   Папа по-прежнему пьет, но за ним присматривают. К нему прикреплены социальный работник и помощник по хозяйству. Крис, Питер и я навещаем его по очереди. Дэниэл обычно не отпускает меня одну, что замечательно, потому что папе приходится делить свои оскорбления на двоих. Меня все еще мучит совесть, и, наверно, так оно и будет всегда, но умирать от чувства вины я не собираюсь. С ним можно жить.
   Дэниэл постоянно просит моей руки. А я постоянно прошу его не приставать. «Рассуждай практически, — говорю я. — Кто же меня замуж будет выдавать? Даже если бы папа не так меня ненавидел, он все равно не протрезвеет настолько, чтобы довести меня до алтаря, не споткнувшись по пути». Но на самом-то деле я не соглашаюсь выйти за Дэниэла, потому что до сих пор боюсь, что он бросит меня прямо у алтаря. Никак не привыкну к тому, что мужчина обращается со мной по-человечески. Но Дэниэл утверждает, что будет любить меня всю жизнь, и никогда не бросит, и что, помимо вручения мне отрезанного детородного органа в заспиртованном виде, ему нечем доказать свою бесконечную преданность, кроме женитьбы.
   Я сказала, что подумаю. О женитьбе, разумеется. А не об отрезанном… ну, вы понимаете, что я имею в виду.
   А если мы все же поженимся, я хочу позвать в почетные свахи миссис Нолан.
   Дэниэл клянется, что любит меня. И действительно ведет себя так, будто любит.
   И, знаете, я уже наполовину верю ему.
   Сама я твердо уверена в одном: я люблю Дэниэла.
   Вот так-то!