Кайз Мэриан. Не учите меня жить!

   Тем временем Гас вышел из ванной, и я услышала, как Карен и Дэниэл здороваются с ним.
   — Доброе утро, Гас, — сказал Дэниэл, и в его голосе мне почудилась издевка.
   — Привет, Дэнни! — весело ответил Гас как ни в чем не бывало.
   — Привет, дружок, — послышался язвительный голос Карен.
   — Привет, подружка, — ответил ей Гас.
   Я услышала взрыв хохота. Центр нашей квартиры сейчас явно переместился к двери ванной.
   Мои соседи и мой друг успешно восстановили отношения, и никто не испытывал ни малейшей неловкости, кроме меня.

49

   Так мы с Гасом снова стали встречаться.
   Я старалась расслабиться сама и держать на длинном поводке, его.
   Гас — натура вольная, постоянно напоминала я себе. Обычные правила к нему неприменимы. Даже если он опаздывает на свидание или несколько часов подряд общается с кем-то другим на вечеринке, куда сам меня привел и где я ни с кем не знакома, это вовсе не значит, что ему на меня наплевать.
   Я не занижаю требований, решила я. Просто меняю точку зрения.
   Я знала, что он любит меня, потому что он вернулся после трех недель полной безвестности. Он не обязан был так поступать, никто его не заставлял.
   Благодаря моим новым взглядам мы с Гасом ладили замечательно. Вел он себя безупречно — ну, настолько безупречно, насколько мог, оставаясь самим собой.
   Настало лето, и раз в сто лет оно было похоже на лето.
   В Лондоне было настолько непривычно тепло и солнечно, что многие восприняли это как знак близкого конца света. Дни плыли один за другим, а жара не спадала, небо оставалось все таким же голубым, и солнце ни на минуту не пряталось за тучами, но погода так много раз подводила жителей Лондона, что все были уверены в скором и резком похолодании.
   Люди качали головами и мрачно роняли: «Вот увидите, долго это не продлится». Но жара продолжалась, и казалось, будто солнце будет ярко светить всегда.
   Для меня наступило время идиллии. Неделю за неделей я пребывала в райском блаженстве. Меня не оставляло ощущение, будто я живу в маленьком золотом коконе.
   Каждое утро спальню заливал желтый солнечный свет, так что вставать и приступать к ежедневным трудам стало почти удовольствием.
   Депрессия моя летом всегда отступала, и даже необходимость работать не так раздражала — особенно после того, как мы слегка взбунтовались, и хозяйственный отдел поставил нам вентилятор.
   В обеденный перерыв мы с Джедом шли на Сохо-сквер, где в упорной борьбе с несколькими тысячами других офисных служащих за каждый квадратный дюйм газона освобождали себе место под солнцем, ложились и читали книжки.
   Для подобных вылазок Джед подходил как нельзя лучше, потому что, когда он пытался заговорить со мной, я просто просила его заткнуться, и он действительно замолкал. С ним рядом можно было молчать сколь угодно долго.
   Во всяком случае, мне было спокойно.
   Меридия с нами не ходила: она ненавидела солнце. Обеденный перерыв она проводила на работе, за опущенными жалюзи, пытаясь наколдовать дождь; каждый день с жадным нетерпением читала прогноз погоды, надеясь на скорое похолодание, и приходила в ярость, когда плывущие из Ирландии большие черные тучи обходили Соединенное Королевство стороной и направлялись прямиком во Францию.
   В течение дня мы не раз имели удовольствие наблюдать, как она задирает юбку, раздвигает свои гигантские ляжки, изводит на них тонны талька и горестно замечает: «Тяжело крупной женщине в жару» и спрашивает, не хотим ли мы посмотреть, какая у нее там потница.
   Единственное, что поднимало ей настроение, — прогноз погоды для тех мест, где еще жарче, чем в Лондоне. «Хорошо хоть, что я не в Мекке», — вздыхала она. Или: «Подумайте только, каково сейчас в Каире».
   Меган тоже не ходила в парк.
   Как настоящая австралийка, она наслаждалась теплом и к солнечным ваннам относилась крайне серьезно. Гораздо серьезнее, чем мы с Джедом.
   Она искренне потешалась надо мною и другими робкими северянами, которые сидят на траве, подняв юбки чуть выше коленок, и считают, что разделись почти догола. Меган принадлежала к высшему обществу: она шла к открытому бассейну и загорала без лифчика.
   Меридию она презирала еще более энергично, чем всегда.
   — Слушай, — шипела она, — если ты немедленно не перестанешь скулить о своих ляжках, я вам всем покажу, как у меня обгорели соски.
   — Говори, говори, — с жаром воскликнул Джед, обращаясь к Меридии. Та бросила на него кислый взгляд и проворчала:
   — Меня зовут Меридия.
   Меган в жару расцветала и чувствовала себя прекрасно. Она ходила на работу в высоко обрезанных джинсах и выглядела как персонаж «Спасателей Малибу». Она не хотела быть вызывающей, но ничего не могла поделать с тем, что красива.
   Но я была очень рада, что не живу в Австралии. Мне было бы слишком совестно все лето разгуливать полуголой, и я не уставала благодарить бога, что родилась в холодной стране.
   После работы, как правило, мы ходили есть мороженое, и нашей компанией не брезговал даже Айвор. Непривычная погода заставила нас на время забыть о неприязни и вражде, как пограничников, что в Рождество играют в футбол на нейтральной полосе.
   Хотя мы без всякого удовольствия наблюдали, как Айвор сначала обкусывает со своего эскимо весь шоколад, а потом слизывает мороженое толстым красным языком.
   Наконец Меган вызвали наверх, к начальству, потому что кому-то не понравились ее шорты. Жалобу, вероятно, подал кто-то из работников женского пола, потому что мужчины, которые по любому поводу и без повода толпами валили к нам в комнату, чтобы взглянуть на ее длинные загорелые ноги, вряд ли это сделали бы.
   Меридия была поражена. Она надеялась, что Меган уволят, но Меган вернулась сверху с таинственной, но довольной улыбкой.
   — Помочь тебе собрать вещи? — спросила Меридия.
   — Может быть, может быть, — усмехнулась Меган.
   — Чего это ты такая довольная? — не зная, что и подумать, спросила Меридия, мучимая неясными подозрениями. — Кстати, меня зовут Меридия, — рассеянно добавила она.
   — Возможно, я поднимаюсь вверх. — Меган ткнула пальцем в потолок. — Вверх, понятно?
   Меридия не сразу оправилась от шока.
   — Что ты имеешь в виду? — выдавила она. — Куда же выше — в очередь за пособием по безработице?
   — Да нет. — Меган опять улыбнулась той же таинственной, плотоядной улыбкой сфинкса. — На несколько этажей вверх.
   У Меридии сделалось такое лицо, будто она вот-вот упадет в обморок.
   — На сколько? — хрипло спросила она.
   Меган загадочно улыбнулась.
   — На два? На три? — полузадушенно пискнула Меридия.
   А Меган, жестокосердая Меган, выждала несколько нестерпимо долгих секунд и отрицательно покачала головой.
   — Не на четвертый же этаж? — из последних сил пролепетала бедная Меридия.
   — Да, толстенькая моя, именно на четвертый.
   Как выяснилось, Меган в своих шортах попалась на глаза Фрэнку Эрскину, одному из пузатых, лысых, падких на молоденьких девочек старых пердунов из дирекции. И этот самый Фрэнк, всемогущий, как все они, ничтоже сумняшеся, пообещал изменить ее служебное положение.
   — Какое еще такое положение? — злобно съязвила Мери-дия. — Лежа на спине, ноги врозь?
   Эта весть стремительно распространилась по учреждению, ибо короткие отношения Меган с сильными мира сего занимали воображение всего персонала. Кто бы не мечтал быть выхваченным из безвестности отдела по контролю платежей на первом этаже и вознесенным в заоблачные выси четвертого! Разумеется, с соответствующей прибавкой к жалованью.
   Люди вздыхали и говорили: «Вот и не верь после этого в сказки».
   Меридия приняла сенсационную новость болезненно: несчастье сломило ее. «Восемь лет я торчу здесь, — стонала она, — восемь лет! А эта австралийская штучка только что с самолета! Да кто она такая? Ее предки, наверно, овец воровали. Или трахали овец. У, шлюха».
   Стоило кому-нибудь сказать Меридии: «Я слышал, что Меган идет в гору», она отвечала: «Она идет в гору, потому что катится в бездну, если вы понимаете, о чем я». Затем поджимала губки и с выражением оскорбленной добродетели трясла головой.
   Довольно скоро многозначительные намеки Меридии дошли и до Меган.
   Тогда она с белыми от ярости глазами отвела Меридию в сторонку. Уж не знаю, о чем они там говорили, только после беседы Меридия два дня ходила бледная и напуганная и с тех пор при любом случае энергично убеждала всех, что Меган получила повышение исключительно благодаря своим профессиональным достоинствам.
   По крайней мере, публично она высказывалась именно так.

50

   Когда я думаю о том лете, то вспоминаю, как Гас встречал меня с работы. Палящая жара дня понемногу отступала, и тихими, теплыми вечерами мы сидели за вынесенными на улицу столиками пабов, пили холодное пиво, болтали и смеялись.
   Иногда собирались большие компании, иногда мы с Гасом были только вдвоем, но неизменным оставался прогретый солнцем воздух, звон кружек и шум разговоров вокруг.
   Солнце садилось поздно, и настоящая ночь так и не успевала наступить. Синева просто сгущалась, небо темнело, а через несколько часов снова вставало солнце, и начинался новый ослепительный день.
   Жара изменила всех, сделала нас намного приветливее и терпимее.
   Лондон наполнился разговорчивыми, приятными людьми — людьми, которые, обычно в остальные три времени года, съежившись от холода, молча снуют по улицам. Они стали по-средиземноморски открытыми и милыми оттого, что могли до одиннадцати часов вечера сидеть в открытых уличных кафе в одних майках без риска замерзнуть до смерти.
   Стоило только посмотреть на полные народу пабы, чтобы безошибочно определить, кто из посетителей работает, а кто сидит без работы — и не потому, что безработные никогда никому не выставляли угощение. Просто загар у них был по-южному великолепен.
   Жара стояла такая, что не хотелось даже думать о еде до десяти-одиннадцати часов вечера, а тогда мы забредали в какой-нибудь ресторанчик с открытыми настежь по случаю лета окнами и дверями, пили там дешевое вино и воображали себе, будто мы за границей.
   Каждую ночь, ложась спать, мы открывали все окна, но даже под тонкими простынями было слишком жарко, чтобы уснуть.
   Было невозможно представить себе, что когда-нибудь снова похолодает. Как-то ночью, устав от духоты, я в отчаянии вылила на себя стакан воды, что оказалось очень приятно. А приступ бурной страсти, которым в результате воспылал ко мне Гас, был еще приятнее.
   У нас всегда находилась куча дел. Жизнь превратилась в непрерывную череду пикников, вечеринок и ночных развлечений — по крайней мере, так мне запомнилось. Наверно, иногда я все-таки оставалась дома, мирно смотрела телевизор и рано ложилась спать, но, если и так, я этого не помню.
   Кроме того, что мы все время были чем-то заняты, вокруг нас постоянно клубилась тьма народу, а уж Гас, разумеется, каждый вечер был готов идти куда угодно.
   Ни разу за все лето у меня не возникло проблемы, что хочется пойти выпить, но не с кем.
   Сотрудники нашего дружного отдела вечерами часто составляли нам компанию, и даже бедняжка Меридия, охая и отдуваясь, доходила до кафе, падала на стул и, обмахиваясь изо всех сил веером, жаловалась на страшную слабость.
   Джед и Гас очень подружились, хотя и не сразу. При первой встрече они вели себя, как два застенчивых мальчика, которым ужасно хочется поиграть вместе, но они не знают, как друг к другу подступиться. Потом наконец они отважились выглянуть из-за моей юбки и предпринять какие-то шаги к сближению. Гас, вероятно, предложил Джеду посмотреть на его новую трубку для гашиша, а может, еще на что-нибудь в этом роде. Потом их уже было не остановить. Мне едва удавалось молвить слово с Гасом в те вечера, когда с нами ходил Джед. Тогда они склонялись голова к голове и вполголоса вели долгие, таинственные разговоры — как мне кажется, о музыке. Мальчики часто говорят о таких вещах. В основном они старались перещеголять друг друга, вспоминая название какой-нибудь малоизвестной группы, гитарист которой потом стал играть где-то еще, и это могло тянуться дни напролет.
   Но, стоило кому-нибудь поинтересоваться у Джеда и Гаса, о чем они беседуют, оба загадочно произносили: «Это наши мужские дела. Ты все равно не поймешь».
   Что служило поводом для снисходительных улыбок, пока в один прекрасный вечер они не ответили так другу Шарлотты, Саймону.
   Оба постоянно прохаживались насчет Саймона, его пристрастия к дорогой, модной одежде, электронной записной книжке и глянцевым номерам «Арены» и «Космополитен». Но незачем было так афишировать это.
   Они никогда не упускали случая испортить настроение бедняге Саймону.
   — Это у тебя новая майка? — спрашивал Гас с непроницаемым выражением лица, обычно предвещавшим какую-нибудь каверзу.
   — Да, от Пола Смита, — гордо отвечал Саймон, разводя руки в стороны, чтобы мы все могли как следует рассмотреть его обновку.
   — Да мы с тобой близнецы! — восклицал Гас. — Твоя майка один в один как те, что я купил на рынке на Чепел-стрит, пять штук за пятерку. Но, по-моему, тот тип, что продал их мне, не Смит, потому что всех Смитов прищучили месяц назад за скупку краденого. Ты уверен, что это Смит?
   — Да, — напряженно кивал Саймон. — Абсолютно уверен.
   — Может, их уже выпустили, — предполагал Гас и тут же заговаривал о чем-то еще, радуясь, что отравил Саймону удовольствие от новой вещи.
   Пришел и долгожданный вечер, когда наконец-то познакомился с Гасом Дэннис. Он пожал Гасу руку и вежливо улыбнулся. Затем повернулся ко мне, изобразил на лице душевную муку, засунул себе в рот кулак, шепнул: «На два слова» и потащил меня в дальний угол паба.
   — Ох, Люси, — простонал он.
   — Что такое? — заволновалась я.
   Дэннис закрыл лицо руками и драматически прошептал:
   — Он ангел, совершенный ангел!
   — Он тебе понравился? — возгордилась я.
   — Люси, он БОЖЕСТВЕННО ХОРОШ!
   Я не могла не согласиться.
   — Симпатичные ирландцы так ужасно редки, — продолжал Дэннис, — но уж когда красивы, то красивы по-настоящему.
   В тот вечер Дэннис бесстыдно ухаживал за Гасом, что я воспринимала крайне болезненно. По его мнению, в любви и на войне все средства хороши. Во всяком случае, совращая чужих парней, он всегда так говорит. Позже, в автобусе по пути домой, Гас сказал мне:
   — Этот Дэннис — классный парень, такой приветливый, открытый.
   Неужели Гас настолько наивен?
   — У него есть девушка?
   — Нет.
   — Безобразие, чтобы у такого миляги никого не было.
   Я приготовилась услышать от Гаса, что Дэннис пригласил его выпить в мужской компании через пару дней, но, к счастью, этого не произошло.
   — Надо его с кем-нибудь познакомить, — сказал Гас. — У тебя есть свободные подружки?
   — Только Меридия и Меган.
   — Только не бедняжка Меридия, — сочувственно протянул Гас.
   — А это еще почему? — насторожилась я.
   — Разве так непонятно? — пожал плечами Гас.
   — Что непонятно? — процедила я, готовясь столкнуть его с сиденья прямо на пол.
   — Да ну, Люси, только не говори, что ничего не заметила, — наставительно возразил он.
   — Что она полновата? — с жаром воскликнула я. — Хорошо, нечего ска…
   — Да нет же, дурочка, — сказал он. — Я вовсе не о том. Господи, Люси, как ты могла? Вот уж не ожидал от тебя.
   — Так о чем же говоришь ты?
   — О Меридии и Джеде, разумеется.
   — Гас, — серьезно сказала я, — ты спятил.
   — И это может быть, — легко согласился он.
   — Что значит «о Меридии и Джеде»?
   — То, что Меридии очень нравится Джед.
   — Нам всем очень нравится Джед.
   — Нет, Люси, — терпеливо пояснил Гас, — я имею в виду, что Джед нравится ей в физическом смысле, что ей хотелось бы с ним переспать.
   — Вот уж нет, — фыркнула я.
   — А разве ты ничего не заметила? Ты ведь женщина, у тебя должно быть чутье.
   — Но, но… она для него слишком старая.
   — И ты старше меня.
   — Всего на пару лет.
   — Для любви возраста не существует, — изрек Гас. — Я это прочел на вкладыше в коробку с рождественским печеньем.
   Так-так-так! Очень захватывающе. Романтика! Интриги! Тайная любовь!
   — А он за ней ухаживает? — внезапно заинтересовавшись, спросила я.
   — Откуда я знаю?
   — Так выясни. Вы ведь с ним много разговариваете.
   — Да, но мы мужчины и о такой ерунде не говорим.
   — Обещай мне, что попробуешь узнать, — взмолилась я.
   — Обещаю, — сжалился Гас. — Хотя это все равно не решает проблему отсутствия девушки у Дэнниса.
   — Может, Меган?
   Гас поморщился и покачал головой.
   — Слишком много она о себе понимает. Думает, она круче всех. Наверняка решит, что для Дэнниса она слишком хороша, хоть он сам чудо что такое.
 
   Потом своими впечатлениями со мной делился Дэннис. Первым делом он заявил, что Гас — просто чудо, затем, как обычно в таких случаях, — что Гас голубой. После чего несколько нарушил восторженный настрой вопросом о финансовых делах Гаса.
   — Ах, что ты, — небрежно проронила я, — это не проблема.
   — Но деньги-то хоть у него есть?
   — Немного.
   — Вы ведь каждый вечер куда-нибудь ходите.
   — Что с того?
   — Ты хоть раз была на его концерте?
   — Нет.
   — Почему?
   — Потому что он работает в основном зимой.
   — Смотри, будь осторожна, Люси, — предупредил Дэннис. — Этот малый просто сердцеед.
   — Спасибо за совет, Дэннис, но я сама могу о себе позаботиться.
   — Нет, не можешь.
   За это лето я много виделась с Шарлоттой и Саймоном. Когда наша обычная компания собиралась после работы, чтобы выпить, они почти всегда оказывались в гуще событий.
   Потом они на неделю уехали в Португалию. Они звали и нас с Гасом, точнее, Шарлотта позвала меня и сказала, что я могу взять с собой Гаса, если захочу, и не волноваться из-за его постоянных ссор с Саймоном.
   Но денег на поездку у нас с Гасом не было — да я и не особенно переживала, потому что моя жизнь и так была похожа на праздник.
   В аэропорту Шарлотту с Саймоном провожали Гас, Джед, Меридия, Меган, Дэннис и я: мы настолько привязались друг к другу, что не хотели разлучаться даже ненадолго.
   Всю неделю, пока их не было, мы часто спрашивали друг друга: «Как вы думаете, что сейчас делают Шарлотта и Саймон?» или: «Интересно, они о нас вспоминают?»
   Даже Гас скучал по Саймону.
   — Теперь мне некого подкалывать, — искренне сетовал он.
   В тот вечер, когда они вернулись, всеобщее ликование было столь велико, что вылилось в стихийный праздник. Мы выпили все португальское молодое вино, купленное путешественниками в магазине беспошлинной торговли. Вечер удался бы на славу, но Шарлотту стошнило, и пришлось срочно укладывать ее спать.
   Единственными, кто этим летом не участвовал в нашем общем веселье, были Карен и Дэниэл. Карен теперь не вылезала из квартиры Дэниэла. Домой она заходила буквально на пять минут, чтобы взять смену одежды, и всегда торопилась, потому что Дэниэл ждал внизу в машине.
   Мы с Дэниэлом вообще больше не встречались и даже не звонили друг другу.
   Об этом я жалела — такая уж я сентиментальная, эмоциональная дурочка. Но что с этим делать, не знала. Дороги назад не было.
   Поэтому я старалась сосредоточиться на приятном в своей жизни, а именно на Гасе.
   Как далеко зашли отношения Карен и Дэниэла, я поняла только после того, как стало известно, что в сентябре они вместе собрались в Шотландию. Судя по блеску в глазах Карен, она явно думала, что с Дэниэлом у нее все как надо, и жаркие споры с мамой о фасоне подвенечного платья, о том, приглашать ли на свадьбу пятиюродных сестер новобрачной, и о преимуществах воздушного лимонного торта перед десертом из мороженого «Аляска» — всего лишь вопрос времени.
   Интересно, думала я, предложит она мне быть подружкой невесты? Почему-то мне казалось, что не предложит.
 
   Однажды вечером в субботу все мы — я, Шарлотта, Саймон, Гас, Дэннис, Джед, Меган и даже Карен с Дэниэлом — пошли на концерт под открытым небом, который устраивался в парке на севере Лондона.
   Хоть в программе была только классическая музыка, мы чудесно провели время. Лежали, растянувшись на теплой траве, слушали, как шелестят листья в неподвижном воздухе, потягивали шампанское и ели сосиски в тесте и маленькие пирожные.
   После концерта мы решили, что хватит вести себя как взрослые и что мы еще не до конца насладились прекрасным вечером. Была всего лишь полночь, а ложиться спать до восхода солнца считалось бессмысленной тратой времени.
   Поэтому мы накупили вина в круглосуточном магазинчике, где с радостью пошли нам навстречу и нарушили закон о торговле спиртным, погрузились в несколько такси и отправились к нам домой.
   Чистых стаканов у нас не оказалось, поэтому Карен отрядила меня помыть их.
   Пока я торчала на кухне, ополаскивая под краном посуду и сожалея о каждой минуте, проведенной вне царящего в гостиной веселья, вошел Дэниэл. Его послали за штопором.
   — Как жизнь? — спросила я и улыбнулась. От старых привычек избавляться трудно.
   — Нормально, — как-то безрадостно ответил он. — А у тебя?
   — Тоже ничего.
   И мы оба замолчали.
   — Сто лет тебя не видела, — сказала я наконец.
   — Да уж, — согласился он и снова ушел в себя. Говорить с ним было все равно что пытаться выжать сок из репы.
   — Так вы едете в Шотландию? — спросила я.
   — Да.
   — Ты этого ждешь?
   — Да, я ни разу не был в Шотландии, — ответил он.
   — Но дело ведь не только в этом, верно? — мягко поддразнила его я.
   — Что ты имеешь в виду? — холодно взглянул на меня он.
   — Ну, знакомство с семьей Карен и все такое, — с жаром пояснила я. — А дальше что?
   — Да о чем ты? — поджав губы, процедил он.
   — Ты знаешь, — неуверенно улыбнулась я.
   — Нет, не знаю, — отрезал он. — Я просто еду в отпуск, ясно?
   — Господи, — пробормотала я, — помнится, раньше у тебя было чувство юмора.
   — Извини, Люси.
   Он попытался схватить меня за руку, но я отдернула ее и вышла из кухни.
   У меня в глазах стояли слезы, что не на шутку перепугало меня, потому что я никогда не плачу. Только перед месячными, но это не считается.
   Или, например, во время телепередачи про сиамских близнецов, которых разделили, и один из них погиб. Или когда вижу старичка, одиноко бредущего по улице. Или когда войду в гостиную, а все начинают орать, почему я не принесла чистые стаканы. Сволочи!
 
   Но, несмотря на постоянное присутствие в моей жизни Меридии, Джеда, Меган, Дэнниса, Шарлотты и Саймона, глупо отрицать, что то лето было летом Гаса.
   С того момента, как он вернулся ко мне после трехнедельного отсутствия, мы не расставались почти ни на минуту.
   Время от времени я делала вялые попытки провести вечер в одиночестве — не потому, что мне этого хотелось, а потому, что чувствовала, что все ждут от меня этого.
   Приходилось притворяться независимой, делать вид, будто у меня есть своя отдельная жизнь, но, по правде говоря, все, чему я радовалась без Гаса, в его обществе приносило мне несравненно большее удовольствие.
   Впрочем, ему тоже.
   — Сегодня вечером мы не увидимся, — говорила я. — У меня большая стирка и вообще куча дел.
   — Но, Люси, — вопил он, — я же буду скучать!
   — Встретимся завтра, — ворчала я, притворяясь рассерженной, но на самом деле радуясь. — Как-нибудь выживешь один вечер без меня.
   Но каждый раз в девять часов вечера Гас заявлялся ко мне домой, пытаясь выглядеть пристыженным, но явно недоигрывая.
   — Извини, Люси, — улыбался он. — Знаю, ты хочешь побыть одна, но мне нужно было увидеть тебя хотя бы на пять минут. Я сейчас уйду и надоедать тебе не стану.
   — Нет, не уходи, — всякий раз говорила я, как он и рассчитывал.
   Время без Гаса я считала потраченным впустую, и это меня несколько тревожило.
   Хоть я и пыталась не отдавать себе в том отчета, но я сходила по нему с ума. И он, кажется, тоже сходил с ума по мне, если считать показателем сумасшествия долгие часы, что он проводил со мною.
   Единственной проблемой, если это проблема, было то, что он никогда не признавался мне в любви. Он так ни разу и не сказал: «Люси, я люблю тебя». Не то чтобы это меня беспокоило — разве только самую малость, — я знала, что обычные правила к Гасу неприменимы. Безусловно, скорее всего, он любил меня, просто как-то все время забывал сказать об этом вслух. Что делать, такой уж он человек. Тем не менее я сочла за благо тоже не говорить ему, что люблю его — хотя и любила, — пока он первый не скажет.
   Поспешность в таких делах ни к чему. Кроме того, всегда оставался крохотный шанс, что он меня не любит, и тогда вышло бы ужасно неловко.
   Мне очень хотелось поговорить с ним о наших отношениях, о том, что будет дальше, но сам он никогда не затрагивал эту тему, а я не решалась начать первой.
   Приходилось быть терпеливой, но играть в бесконечное ожидание было очень нелегко. Несколько раз, когда страхи и сомнения одолевали меня, я вспоминала о предсказании миссис Нолан и уверяла себя, что уже видела свое будущее, и это Гас (или, как выразился этот самодовольный кретин Дэниэл, я видела свое будущее, и оно было пьяно).
   Я утешала себя тем, что терпение — добродетель, что тот, кто ждет, получает все, что тише едешь — дальше будешь, игнорируя пословицы, советующие ковать железо, пока горячо, не быть лежачим камнем, под который не течет вода, и утверждающие, что стоять на месте — значит умереть.