Кайз Мэриан. Не учите меня жить!

   Разумеется, я продолжала работать локтями, пробираясь к выходу, ибо, помимо золотого платья, меня ладно облегал мой комплекс неполноценности, и я ни на секунду не задумалась, что богиней могли назвать меня.
   — И не просто богиня, — продолжал голос, — а моя самая любимая — богиня темного пива «Гиннесс».
   Реплика о пиве «Гиннесс» пробила стену моей неуверенности. Я обернулась. Там, в тесном углу, вольготно облокотившись на холодильник, стоял парень. Ничего необычного в этом не было: вечеринка, полно людей, и среди них даже попадаются мужчины, один из которых решил отдохнуть, прислонившись к домашней технике.
   Молодой человек — насколько молодой, сказать сложно, — был очень привлекателен: шапка черных вьющихся волос, зеленые глаза в тонких розовых прожилках от усталости. Он смотрел на меня в упор и улыбался так, будто знает меня, — а мне в данный момент это было очень кстати.
   — Привет, — кивнул он просто и дружески.
   Наши взгляды встретились, и у меня возникло странное ощущение: я почувствовала, что тоже знаю его. Я пялилась на него, понимая, что это невежливо, но оторваться не могла. Меня бросило в жар от смущения, и в то же время я была заинтригована, потому что, хотя я была уверена, что нигде с ним не встречалась, никогда прежде его не видела, откуда-то я его знала. Я не понимала, почему мне так кажется, но было в нем что-то очень знакомое.
   — Ты где пропадала? — весело спросил он. — Я тебя давно жду.
   — Ты — меня? — нервно сглотнув, выдавила я.
   У меня застучало в висках. Что происходит? Кто он? Что это за внезапное узнавание, полыхнувшее между нами?
   — Ну да, — подтвердил он. — Я мечтал о прекрасной женщине с банкой пива «Гиннесс», и вот явилась ты.
   Я не нашлась, что ответить.
   Он вольготно привалился к стене, излучая расслабленное спокойствие, всем довольный, симпатичный, несмотря на красные глаза. Казалось, он не находил в нашей беседе ничего необычного.
   — И давно ждешь? — спросила я, почему-то почувствовав, что задать такой вопрос абсолютно нормально, как будто болтаешь со случайным человеком на автобусной остановке.
   — Добрых девятьсот лет, — вздохнул он.
   — Как девятьсот? — подняла брови я. — Девятьсот лет назад баночный «Гиннесс» еще не придумали.
   — Точно! — обрадовался он. — Вот и я о том же! Бог свидетель, как я страдал. Пришлось столько ждать, пока они разработают технологию, так скучно было! Если б я мечтал о кувшине меда или кружке эля, я сэкономил бы нам массу времени и сил.
   — И все эти годы ты стоял здесь? — поинтересовалась я.
   — Почти все, — честно ответил он. — Иногда отходил туда, — он показал на квадрат пола примерно в полуметре от себя, — но в основном здесь.
   Я улыбнулась, совершенно плененная им и его болтовней.
   Именно такие мужчины мне и нравились — не скучные и положительные, но наделенные фантазией, изобретательностью и быстрым умом.
   — Я ждал тебя так долго, что, когда ты появилась, мне трудно в это поверить. Ты настоящая? — спросил он. — Или ты плод моего истомившегося по «Гиннессу» воображения?
   — Абсолютно настоящая, можешь не сомневаться, — уверила его я. Хотя сама в этом уверена не была, как, впрочем, и в том, что он настоящий.
   — Я хочу, чтобы ты была на самом деле, ты говоришь мне, что ты настоящая, но, может, я все это выдумал, даже тот эпизод, где ты говоришь мне, что ты настоящая. Тут так легко запутаться — ты понимаешь, в чем моя проблема?
   — Безусловно, — серьезно подтвердила я. Я была очарована.
   — Можно мне получить мою законную банку «Гиннесса»? — осведомился он.
   — Даже не знаю, — занервничала я, на минуту забыв, что я очарована.
   — Девятьсот лет, — мягко напомнил он.
   — Да, понимаю, — сказала я, — и полностью разделяю, но, видишь ли, эти банки не мои, а Дэниэла. То есть он за них заплатил, и я как раз собиралась отнести ему одну, но… а, ладно, неважно. Бери.
   — Может, Донал за них и заплатил, но судьба предназначила их мне, — доверительно сообщил он, и я почему-то даже не усомнилась.
   — Правда? — нетвердым голосом спросила я, разрываясь между желанием сдаться на милость сверхъестественных сил, играющих этим человеком и мною, и страхом быть обвиненной в том, что обнаглела и распоряжаюсь чужим пивом, как своим.
   — Донал не стал бы возражать, — продолжал он, мягко высвобождая что-то у меня из-под мышки.
   — Дэниэл, — рассеянно поправила я, оглядывая толпу в прихожей; нашла глазами сблизившихся головами Карен и Дэниэла и подумала, что, судя по виду Дэниэла, ему сейчас не до пива.
   — Может, ты и прав, — согласилась я.
   — Есть только одна загвоздка, — сказал парень.
   — Какая?
   — Если ты — плод моего воображения, то и «Гиннесс» твой тоже плод моего воображения, а воображаемый «Гиннесс» вполовину не так хорош, как настоящий.
   У него был чудесный выговор, такой мягкий, лиричный, и звучал знакомо, но я никак не могла определить, почему.
   Парень открыл банку и вылил ее содержимое себе в горло. Он осушил всю банку одним глотком, а я стояла и смотрела. Могу честно признать: он меня впечатлил. Почти никто из моих знакомых так не умел. Если точно, единственный, кто умеет, — мой папа.
   Я пришла в полный восторг, совершенно пленившись этим мужчиной-мальчиком, кто бы он ни был.
   — Хмм, — задумчиво промычал он, посмотрев на пустую банку, а затем на меня. — Трудно сказать. Может, оно настоящее, но, опять-таки, может, и воображаемое.
   — Вот, — сказала я, протягивая ему вторую банку. — Это настоящее, ручаюсь.
   — Почему-то я тебе верю. — И он взял вторую банку и повторил представление с начала до конца. — Ты знаешь, — глубокомысленно продолжал он, вытирая губы тыльной стороной кисти, — я думаю, ты права. А если пиво настоящее, значит, и ты тоже настоящая.
   — Пожалуй, да, — согласилась я. — Хотя часто я в этом не уверена.
   — Ты, наверно, иногда чувствуешь себя невидимкой? — спросил он.
   У меня екнуло сердце. Никто, никто никогда еще не задавал мне этот вопрос, а ведь в точности так я чувствовала себя большую часть своей жизни. Он что, читает мои мысли? Я была просто околдована. Такое чутье! Кто-то понял меня. Совершенно незнакомый человек только что заглянул мне прямо в душу и увидел мою суть. От радости, волнения и надежды у меня закружилась голова.
   — Да, — слабо кивнула я. — Иногда я чувствую себя невидимой.
   — Я знаю, — сказал он.
   — Откуда?
   — Просто знаю, и все.
   — Ясно.
   Потом мы оба замолчали, стояли и, слегка улыбаясь, смотрели друг на друга.
   — Как тебя зовут? — вдруг спросил он. — Или лучше называть тебя просто Богиней «Гиннесса»? Если хочешь, можно сократить до БГ. Но тогда я могу перепутать тебя с какой-нибудь лошадью и попытаться поставить на тебя, а ты, будем откровенны, совсем не похожа на лошадь, и хотя у тебя красивые ноги… (тут он остановился, нагнулся вперед так, что его голова оказалась вровень с моими коленями). Да, ноги красивые, — продолжал он, выпрямляясь, — но не думаю, чтобы ты умела бегать так быстро, чтобы выиграть Большой Кубок. Хотя, может, ты пришла бы в первой тройке, так что я в любом случае мог бы ставить на тебя … Посмотрим, посмотрим. И все-таки, как тебя зовут?
   — Люси.
   — Значит, Люси? — повторил он, глядя на меня зелеными-презелеными глазами. — Красивое имя для красивой женщины.
   Я точно знала, что он ответит на мой следующий вопрос, но все равно решила спросить:
   — Скажи… ты, случайно, не ирландец?
   — Разумеется, господи, кем же мне еще быть, как не ирландцем? — откликнулся он с театрально-преувеличенным ирландским акцентом и выдал какое-то замысловатое танцевальное па. — Самый что ни на есть, из графства Донегал.
   — Я тоже ирландка, — взволнованно сообщила я.
   — По выговору не похоже, — усомнился он.
   — Нет, правда, — возразила я. — Во всяком случае, мои родители оба ирландцы. Моя фамилия Салливан.
   — Действительно ирландская, — признал он. — Ты из вида Пэддиус, подвид Этникус?
   — Что-что?
   — Ты ирландского происхождения?
   — Да, родилась здесь, — согласилась я, — но ощущаю себя ирландкой.
   — Ладно, для меня этого достаточно, — весело заметил он. — А меня зовут Гас, но друзья для краткости называют меня Огастес.
   Я была совершенно очарована. Он нравился мне все больше и больше.
   — Чрезвычайно рад нашему знакомству, Люси Салливан, — сказал он, беря меня за руку.
   — А я чрезвычайно рада познакомиться с вами, Гас.
   — Нет, пожалуйста! — протестующе вскинув руку, воскликнул он. — Огастес, я настаиваю.
   — Если тебе все равно, я бы лучше звала тебя Гас. Огастес так длинно, что весь рот забивает.
   — Я? — с искренним удивлением произнес он. — Весь рот? Ты ведь только что со мной встретилась!
   — Ну, ты же понимаешь, что я имела в виду, — смутилась я, испугавшись, что мы не поймем друг друга.
   — Ни одна женщина до сих пор обо мне такого не говорила, — заявил он, внимательно глядя на меня. — Ты необычная женщина, Люси Салливан. Ты, если я могу так выразиться, очень проницательная женщина. И если ты настаиваешь на формальном обращении, так и быть, зови меня Гасом.
   — Спасибо.
   — Сразу видно, что ты хорошо воспитана.
   — Правда?
   — Конечно! У тебя чудесная манера поведения, очень мягкая и вежливая. Ты, наверно, умеешь играть на фортепьяно?
   — М-м-м… нет, не умею, — промямлила я, недоумевая, что заставило его столь резко переменить тему. Мне хотелось сказать ему, что умею играть на фортепьяно, потому что я изо всех сил старалась ему понравиться, но беззастенчиво врать все же боялась: вдруг он тут же предложит сыграть в четыре руки?
   — Значит, на скрипке?
   — Нет.
   — На окарине?
   — Нет.
   — Значит, наверное, на аккордеоне?
   — Нет, — в отчаянии ответила я. Когда он наконец остановится? Дались ему эти музыкальные инструменты!
   — По твоим запястьям не похоже, чтобы ты играла на бод-хране, но ты, должно быть, все равно играешь.
   — Нет, и на бодхране я не играю.
   Да о чем это он?
   — Ладно, Люси Салливан, ты совсем меня озадачила. Сдаюсь. Теперь скажи сама, какой у тебя инструмент?
   — Инструмент?
   — На чем ты играешь?
   — Я вообще ни на чем не играю!
   — Как?! Но, если не играешь, то наверняка пишешь стихи?
   — Нет, — коротко ответила я и стала думать, как бы сбежать. То, что происходило, было слишком странно даже для меня, хотя я очень терпима к странностям.
   Но тут, как будто прочитав мои мысли, он положил руку мне на плечо и повел себя нормально.
   — Прости, Люси Салливан, — кротко попросил он, — я виноват. Я тебя напугал, да?
   — Немного, — признала я.
   — Прости, — повторил он.
   — Да ладно, — заулыбалась я, чувствуя небывалое облегчение. Не имею ничего против людей неожиданных и даже слегка эксцентричных, но когда их мелкие причуды перерастают в психопатию, предпочитаю ретироваться.
   — Дело в том, что я тут сегодня хорошо поел наркотиков класса «А», — продолжал он, — и сейчас не совсем в себе.
   — «А», — слабо отреагировала я, не зная, что думать. Значит, он принимает наркотики? А я как к этому отношусь? Наверное, никак, решила я, пока он на моих глазах не готовит себе инъекцию героина, — да ему и негде: в этой квартире явно не хватает чайных ложек.
   — Что ты принимаешь? — осторожно спросила я, стараясь не впадать в обличение.
   — А что ты можешь предложить? — рассмеялся он. Затем оборвал себя: — Опять я начинаю, да? Пугаю тебя?
   — Ну, как тебе сказать…
   — Не беспокойся, Люси Салливан. Я тяготею к мягким растительным галлюциногенам или релаксантам, а больше ничего не принимаю. В малых дозах. И не очень часто. На самом деле, скорее очень редко. В отличие от пива. Должен признать, что к пиву я питаю искреннюю склонность и готов потреблять его в любых количествах и в любое время суток.
   — Ну, это не страшно, — сказала я. С пьющими мужчинами у меня все в порядке.
   Но тут мне пришло в голову: если сейчас он под воздействием какого-то зелья, значит ли это, что в нормальном состоянии он не рассказывает байки, ничего не выдумывает и вообще такой же скучный, как все? Я отчаянно надеялась, что нет. Было бы невыносимым разочарованием, если б этот великолепный, обая-тельный, необычный человек исчез, как только из его крови испарятся остатки наркотика.
   — А обычно ты тоже такой? — спросила я. — Ну, выдумываешь, рассказываешь всякие истории и вообще? Или это от наркотиков?
   Он пристально посмотрел на меня сквозь упавшие на лоб волнистые пряди.
   Почему, ну почему я никак не добьюсь, чтобы мои волосы так блестели, позавидовала я. Интересно, каким кондиционером он пользуется?
   — Это важный вопрос, не так ли, Люси Салливан? — не сводя с меня глаз, промолвил он. — От ответа многое зависит.
   — Пожалуй, — промямлила я.
   — Но я должен быть честен с тобой, — сурово продолжал он. — Я не могу так вот просто взять и сказать тебе то, что ты хочешь услышать, верно?
   Положа руку на сердце, я не стала бы утверждать, что полностью с ним согласна. В нашем непредсказуемом и неприятном мире услышать то, что хочется, было бы и необычно, и очень приятно.
   — Пожалуй, — вздохнула я.
   — Тебе не понравится то, что я скажу, но это все равно мой нравственный долг.
   — Ладно, — загрустила я.
   — У меня нет выбора. — Он легко дотронулся до моей щеки.
   — Знаю.
   — О! — неожиданно вскрикнул он, театральным жестом широко раскинув руки, чем привлек к себе беспокойные взгляды всей кухни — даже те, кто стоял у двери, обернулись к нам и вытянули шеи. — «О, что за паутину ткем, когда впервые робко лжем!» Ты не согласна, Люси Салливан?
   — Согласна, — рассмеялась я, не сдержавшись, — так он был хорош и безумен.
   — Люси, ты умеешь ткать? Нет? В наше время это мало кому нужно. Умирающее ремесло, забытое искусство. Я и сам, признаться, не умею — руки-крюки, что поделаешь. Так вот, Люси Салливан, говорю как на духу…
   — Надеюсь.
   — Слушай же! Без наркотиков я еще хуже! Вот, я это сказал! Наверное, теперь ты встанешь и уйдешь навсегда?
   — Вообще-то нет.
   — Но разве ты не считаешь меня ненормальным, горем луковым и клоуном несчастным?
   — Считаю.
   — Ты хочешь сказать, что клоуны и ненормальные — твоя публика?
   Об этом я никогда не думала, но если уж он спрашивает…
   — Да, — сказала я, — пожалуй…

19

   Он взял меня за руку и повел через холл. Я шла послушно, не сопротивляясь. Возбуждение мое росло. Куда он меня тащит? Вот мы протиснулись мимо Дэниэла, который вопросительно поднял брови и предостерегающе погрозил мне пальцем, чего я решила не замечать. Сделать мне выговор он еще успеет.
   — Присядем, Люси Салливан, — Гас указывал на нижнюю ступеньку лестницы, — здесь можно поболтать без помех.
   Его выбор показался мне не очень удачным: по лестнице вверх и вниз сновали люди, и движение тут было покруче, чем на Оксфорд-стрит в час пик. Что происходило наверху, в точности сказать не могу — полагаю, обычный секс по пьянке с парнем лучшей подруги на пальто этой самой лучшей подруги или что-то вроде.
   — Так вот, Люси, извини, что напугал тебя там, на кухне, но мне просто показалось, что ты — человек творческий, — начал Гас, когда я наконец устроилась на ступеньке. — Сам я музыкант и музыку люблю страстно, — продолжал он. — Поэтому подчас забываю, что не все чувствуют так же, как я.
   — Это же здорово, — в полном восторге сказала я. Какое счастье: он не только психически нормален, он еще и музыкант, а все мужчины, которые мне нравятся, всегда оказываются музыкантами, писателями, в общем — подвластны вдохновению и испытывают муки творчества. Ни разу не влюблялась в человека, имеющего постоянную работу, и надеюсь не влюбляться впредь. Что может быть скучнее мужчины со стабильным доходом, знающего цену деньгам и умеющего жить по средствам?! Лично для меня финансовая нестабильность — сильнейший возбуждающий фактор. По этому вопросу мы вечно цапаемся с мамой, но в том-то и дело, что в маме нет ни капли романтики, тогда как я пропитана ею до мозга костей, причем абсолютно всех костей, какую ни возьми: лучевой, локтевой, большой и малой берцовой, лонного сочленения (в особенности!), грудинной, плечевой, обеих лопаток, спинных позвонков всех отделов, ребер в ассортименте, полного набора мелких косточек плюсны и кисти, двух крохотных во внутреннем ухе — не помню, как называются, — все начинены романтикой.
   — Так ты музыкант? — оживилась я. Может, потому мне показалось, что я его знаю: слышала о нем или видела где-нибудь фотографию. — Известный музыкант?
   — То есть?
   — Ну, в своем кругу?
   — Люси Салливан, я неизвестен в своем кругу, у меня и круга-то нет. Ни узкого, ни широкого. Я тебя разочаровал, да? Мы только познакомились и уже находимся в кризисе. Люси, нам непременно надо обратиться за помощью к специалистам. Посиди здесь, а я схожу за справочником и найду номер телефона доверия.
   — Не надо, — рассмеялась я. — Ничего я не разочарована. Просто у меня возникло ощущение, будто я знаю тебя, хоть и непонятно, откуда, и я подумала: если ты известный музыкант, то я тебя где-нибудь видела.
   — Ты хочешь сказать, мы не знаем друг друга? — с потрясенным видом спросил он.
   — По-моему, нет, — хмыкнула я.
   — Не может быть, — убежденно сказал он. — Если не в этой, то хоть в прошлой жизни мы наверняка были знакомы.
   — Все это очень мило, — протянула я, — но, даже если в прошлой жизни мы были знакомы, кто сказал, что тогда мы друг другу нравились? Меня всегда мучил этот вопрос: ведь если люди узнают друг друга в следующей жизни, они вовсе не обязательно друг другу приятны, верно же?
   — Ты совершенно права, — крепко стиснув мне руку, подхватил Гас. — Я тоже всегда так думал, но в моей практике ты первая, кто думает так же, как и я. Ты просто чудо. Но мы-то с тобой уж точно прекрасно ладили, в какой бы жизни нас ни свела судьба. Мне рядом с тобой как-то уютно: наверно, ты одолжила мне денег на изломе века, когда я был на мели, или сделала еще что-нибудь хорошее. А «Гиннесс» еще есть?
   Я отправила Гаса к холодильнику, устроилась на ступеньке поудобнее и принялась ждать. Душа моя пела, счастье переполняло меня. Какой он славный! Как я рада, что пришла на эту вечеринку — ведь запросто могла и не пойти и тогда не встретила бы его! Неужели права миссис Нолан, и Гас — тот самый единственный, тот самый мой человек, которого я столько ждала?
   Кстати, где этого единственного черти носят?
   Сколько нужно времени, чтобы дойти до холодильника и похитить оттуда оставшиеся банки купленного Дэниэлом пива? А что, если, пока я сижу тут разомлевшая и улыбаюсь, как идиотка, он уже убалтывает другую покладистую девушку, а обо мне забыл?
   Я занервничала.
   Интересно, сколько еще мне здесь торчать, пока можно будет встать и отправиться на поиски? Спустя какое время прилично проявить беспокойство?
   И не рановато ли он начинает, даже имея дело со мной, заставлять меня дергаться и ждать?
   Мою мечтательную расслабленность как рукой сняло. Мне следовало раньше понять, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Вдруг я осознала, что все это время вокруг ходили люди, разговаривали, шумели, а я и забыла о них, пока говорила с Гасом. А что, если они смеются надо мной? Может, Гас на их глазах проделывал то же самое с тысячами других дурочек? В эту секунду передо мной уже стоял растрепанный Гас.
   — Люси Салливан, — с огорченным видом объявил он, — прости, что я так долго, но я попал в ужасную передрягу.
   — О господи, — рассмеялась я, — что случилось?
   — Когда я подошел к холодильнику, какой-то тип примеривался к пиву твоего друга Донала. «Поставь назад!» — крикнул я. «Нет», — говорит он. «Еще как поставишь», — говорю я. «Это мое», — говорит он. «Не твое», — говорю я, а потом, Люси, случилась потасовка, из которой я вышел с легкими ранениями, зато теперь «Гиннесс» в безопасности.
   — Неужели? — в некотором недоумении протянула я, потому что увидела в руках у Гаса только бутылку красного вина, а пива что-то не заметила.
   — Да, Люси, я пожертвовал собой и спас его. Пусть теперь кто-нибудь попробует его украсть.
   — Ты что сделал?
   — Сделал? Разумеется, Люси, я его выпил. А что еще я мог с ним сделать?
   — Э-э-э…
   Я беспокойно оглянулась через плечо и, конечно же, увидела, как Дэниэл с не предвещающим ничего хорошего лицом пробирается через холл к лестнице.
   — Люси, — кричал он, — какой-то мелкий мерзавец украл…
   Тут он замолчал, потому что увидел Гаса.
   — Ты! — взревел он.
   О боже! Кажется, Дэниэл и Гас уже знакомы.
   — Дэниэл, Гас. Гас, Дэниэл, — вяло пробормотала я.
   — Это он, — сердито выпалил Гас. — Тот нечистый на руку тип, который хотел украсть пиво твоего друга.
   — Какой же я дурак, — возмущенно тряся головой, воскликнул Дэниэл, не обращая ни малейшего внимания на обвиняющий перст Гаса. — Просто идиот, все же было понятно. Люси, и где ты их только находишь? Объясни мне — где?
   — Да пошел ты, ханжа несчастный, — огрызнулась я, не зная, что еще сказать от стыда и досады.
   — Ты его знаешь? — воинственно осведомился Гас. — По-моему, он не из тех, с кем тебе следует дружить. Видела бы ты, какой…
   — Я ухожу, — заявил Дэниэл, — и забираю бутылку вина, которую принесла Карен.
   После чего выдернул бутылку из рук Гаса и растворился в толпе.
   — Ты видела? — завопил Гас. — Он опять за свое!
   Я честно старалась не смеяться, но сдержаться не могла — видимо, была не так трезва, как мне самой казалось.
   — Прекрати, — выдохнула я, дергая его за рукав. — Сядь и веди себя прилично.
   — Ах, так это я должен вести себя прилично?!
   — Да.
   — Понятно!
   Он замолчал, скорчил свирепую гримасу (насколько можно сделать свирепой такую славную мордаху) и посмотрел на меня.
   — Ну, Люси Салливан, если ты говоришь…
   — Я говорю!
   Он послушно сел на ступеньку рядом со мной, старательно изображая пай-мальчика. С минуту мы сидели молча.
   — Ладно, — сказал он наконец. — Но попробовать стоило.

20

   Весь мой словарный запас как-то неожиданно иссяк. Я сидела на ступеньке, прижатая людским потоком к Гасу, и лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.
   — Ну ладно! — начала я излишне бодро, стараясь скрыть неловкость. Что теперь будет? Раскланяемся, скажем, как приятно было познакомиться, и разбежимся в разные стороны? Как в море корабли? Очень не хотелось бы.
   Тогда я решила задать ему вопрос: людям, как правило, нравится говорить о себе.
   — Тебе сколько лет?
   — Я стар, как горы, и юн, как утро, Люси Салливан.
   — А поконкретнее можно?
   — Двадцать четыре.
   — Ясно.
   — Девятьсот двадцать четыре, если совсем точно.
   — В самом деле?
   — А тебе сколько лет, Люси Салливан?
   — Двадцать шесть.
   — Вот оно как. Ты понимаешь, что я тебе в отцы гожусь?
   — Если тебе девятьсот двадцать четыре ты, пожалуй, и на дедушку потянешь.
   — Если не на прадедушку.
   — Но для своих лет ты неплохо сохранился.
   — Здоровый образ жизни, Люси Салливан, вот что главное. Да еще сделка, которую я заключил с дьяволом.
   — Что за сделка?
   Как же он мне нравился, как мне было весело!
   — Не стареть ни на год из тех девятисот, что я тебя дожидался, но, если я сделаю хотя бы шаг, чтобы заполучить постоянную работу, то немедленно одряхлею и умру.
   — Забавно, — сказала я. — Именно это происходит со мной всякий раз, как я иду на работу, но мне не приходилось девятьсот лет ждать, когда это произойдет.
   — Неужели ты ходишь на службу? — в ужасе спросил он. — Бедная, бедная Люси, милая моя девочка, как же это? Ты вообще не должна работать. Тебе следует проводить дни, лежа в мягкой постели в золотом платье, поглощать конфеты и благосклонно принимать поклонение своих обожателей.
   — Всю жизнь об этом мечтаю, — искренне призналась я.
   — Чудесно, — воодушевленно кивнул он. — К слову, о мягкой постели… С моей стороны будет очень большой наглостью предложить проводить тебя домой?
   Я открыла рот, чувствуя легкое головокружение от тревоги.
   — Прости меня, Люси Салливан, — патетически воскликнул он, больно сжав мой локоть. — Не могу поверить, что я такое сказал. Прошу тебя, прошу, сотри мои слова из памяти, постарайся забыть, что я вообще их говорил, что с моих губ сорвалось столь бесстыдное предложение. Разрази меня гром! Удара молнии, пожалуй, и то будет мало.
   — Все в порядке, — успокоила я его, тронутая глубиной его раскаяния. Если он так смутился, значит, у него нет привычки навязываться в гости к дамам, с которыми едва знаком?
   — Нет, не все в порядке, — возразил он. — Как у меня язык повернулся сказать подобное такой женщине, как ты? Сейчас я скроюсь, сгину с глаз твоих и прошу тебя забыть, что мы были знакомы. Больше я ничего не могу для тебя сделать. Прощай, Люси Салливан.
   — Не надо, не исчезай, — заволновалась я, пока не зная, хочется ли мне спать с ним. Чтобы он ушел, не хотелось точно.
   — Ты желаешь, чтобы я остался, Люси Салливан? — не скрывая беспокойства, спросил он.
   — Да!
   — Ну, если не шутишь… побудь здесь, а я сбегаю за курткой.
   — Но…
   Господи боже! Я-то хотела, чтобы он остался со мной здесь, на вечеринке, и развлекал меня дальше, а он, похоже, решил, что я пригласила его остаться в моей мягкой постели, и теперь мне предстояло объяснить ему это заблуждение и свести его появление в моей квартире к обычному незапланированному визиту. А вдруг он обидится?