Страница:
У меня язык чесался напомнить ей, что это всего-навсего обед с друзьями и почетный гость — всего-навсего Дэниэл, но я вовремя остановилась. От Карен исходили волны агрессии.
Мы сидели в напряженном молчании.
— Никто не придет, — чуть не плача, сказала Карен, залпом выпив бокал вина. — Можно все выбрасывать. Ну что, пошли на кухню, вывалим эту чертову жратву в мусорное ведро.
Она с размаху поставила бокал и встала.
— Пошли, чего сидите!
— Нет уж! — возмутилась Шарлотта. — С какой радости нам все выбрасывать? После всех наших стараний? Сами съедим, а что не съедим сразу, то заморозим!
— Понятно, — злобно протянула Карен. — Сами, значит, съедим. А почему это ты так уверена, что никто не придет? Что ты такое знаешь, чего не знаю я?
— Ничего, — раздраженно отмахнулась Шарлотта. — Ты же сама сказала…
Раздался звонок. Это пришел Дэниэл. На безупречно накрашенном лице Карен отразилось несказанное облегчение. Боже мой, подумала я, подскочив на месте, а ведь она, кажется, и правда к нему неровно дышит.
Дэниэл был в черном костюме и ослепительно белой рубашке, оттенявшей легкий загар после февральского отпуска на Ямайке. Высокий, красивый, темноволосый, он много улыбался, волосы эффектно падали ему на лоб, и он принес две бутылки охлажденного шампанского — идеальный гость, да и только. Я не могла сдержать улыбку. Хорош невероятно, манеры лучше некуда, придраться не к чему — рекламная картинка, да и только.
Он сказал все, что полагается говорить милому, воспитанному человеку, приходя на домашний обед: «Ммм, как вкусно пахнет, что это?» и «Карен, ты чудесно выглядишь. И ты, Шарлотта».
Только когда он добрался до меня, учтивость несколько изменила ему.
— Салливан, над чем это ты смеешься? — резко спросил он. — Над моим костюмом? Или над прической? Что не так?
— Ничего, — ответила я. — Все в порядке. Зачем бы мне над тобой смеяться?
— А зачем изменять старым привычкам? — буркнул он. Затем отошел от меня и сказал еще несколько приличествующих вежливому гостю вещей типа: «Чем помочь?», точно зная, что получит в ответ: «Что ты», «Спасибо, ничего не нужно» или истерически-бодрое «Все под контролем».
— Что ты будешь пить, Дэниэл? — промурлыкала Карен, оттесняя Дэниэла в гостиную. Мы с Шарлоттой робко попытались пойти следом, но Карен оглянулась, прошипела: «На кухню!», телом закрыла нам вход, и я наступила Шарлотте на пятку.
Опять позвонили в дверь — на сей раз Саймон. Как всегда, сногсшибательно одетый, в смокинге, с широким красным атласным поясом, который, сказать по правде, выглядел весьма нелепо. И тоже с бутылкой шампанского, Боже мой, подумала я, Гас будет здесь белой вороной — то есть больше, чем обычно. Шампанского он не принесет. И вообще, скорее всего, придет с пустыми руками.
Не то чтобы меня это сильно смущало, но я беспокоилась, что это может смутить его.
Не сбегать ли в круглосуточный магазин за бутылкой шампанского, чтобы незаметно сунуть ее Гасу, когда он придет? Но надо следить, чтобы не подгорела картошка, так что замысел мой был обречен.
Как и Дэниэл несколькими минутами раньше, Саймон сказал: «Ммм, как вкусно пахнет».
Гас не стал бы миндальничать, а выпалил бы сразу: «Где моя картошка, умираю от голода!»
— Как дела? — спросила Карен, заглядывая в кухню. Очевидно, она оставила Дэниэла и Саймона наедине в гостиной, чтобы они могли без помех побеседовать о своем, о мужском.
— Отлично, — отрапортовала я.
— Следи за соусом, Люси, — нервно распорядилась она. — Если в нем будут комки, я тебя убью.
Я ничего не сказала, но мне захотелось запустить в нее кастрюлькой с соусом через всю кухню.
— А где твой сумасшедший ирландец?
— Едет.
— Пусть поторапливается.
— Не волнуйся.
— Во сколько ты велела ему быть?
— В восемь.
— А сейчас четверть девятого.
— Карен, он сейчас придет.
— Это в его же интересах.
Карен подхватила под мышку какую-то бутылку и метнулась обратно в гостиную.
Я продолжала помешивать соус, чувствуя, как под ложечкой зарождается тихий трепет беспокойства.
Гас придет.
Но я со вторника не говорила с ним и не видела его с воскресенья, и сейчас этот отрезок времени вдруг показался мне ужасно долгим. Неужели он уже успел забыть меня?
Не прошло и десяти минут, как снова прилетела Карен.
— Люси, — завопила она, — уже полдевятого!
— И что?
— Где, наконец, твой Гас?
— Не знаю, Карен.
— Ясно, — проскрежетала она. — Не кажется ли тебе, что самое время это выяснить?
— Может, позвонить ему? — предложила Шарлотта. — Просто чтобы убедиться, что он не забыл. Может, перепутал день.
— Или год, — злобно съязвила Карен.
— Уверена, он уже едет, — сказала я, — но на всякий случай звякну.
Говорила я намного увереннее, чем ощущала себя. Я вовсе не была уверена, что Гас едет к нам. Он мог забыть, его могли задержать, он мог попасть под автобус. Но я не собиралась подавать виду, как беспокоюсь. Этого никто не должен знать.
Я растерялась. Мне было стыдно Кавалеры Карен и Шарлотты оба приехали вовремя, с бутылками шампанского. А мой опаздывал уже на полчаса, и ясно было, что не привезет и бутылки пива, да что пива — воды из-под крана, когда наконец появится.
Если появится, произнес тоненький голосок у меня в голове.
Меня охватила паника. Что, если он не приедет? Что, если больше не придет, не позвонит, вообще я о нем никогда не услышу? Что мне тогда делать?
Я пыталась успокоиться. Конечно, он придет. Должно быть, сейчас уже подходит к нашему дому. Я ему очень нравлюсь, я определенно ему небезразлична, конечно же, он меня не бросит.
Звонить Гасу я не хотела, я никогда не звонила ему. Он дал мне свой номер телефона, когда я попросила, но у меня осталось ощущение, что мои частые звонки его не обрадуют. Он говорил, что ненавидит телефоны, что они — необходимое зло. Да у меня и не было надобности ему звонить, потому что он всегда звонил сам, и, если задуматься, то были почти всегда краткие звонки из телефона-автомата с уличным шумом в качестве фона. Или он сразу приходил ко мне домой, или встречал меня с работы.
И уж, конечно, мы не висели на телефоне по нескольку часов, шепча и хихикая в трубку, как Шарлотта и Саймон.
Я нашла в записной книжке номер Гаса, набрала его. Из трубки плыли длинные гудки, и никто не подходил.
— Не отвечают, — с облегчением сказала я. — Наверно, уже едет.
Но тут на том конце провода кто-то снял трубку.
— Алло, — сказал мужской голос.
— Мм… алло, можно Гаса?
— Кого?
— Гаса. Гаса Лавана.
— А, этого. Нет, его нет.
Я прикрыла микрофон ладонью и улыбнулась Карен.
— Он едет.
— Когда вышел? — спросила она.
— Давно он ушел? — послушно повторила я.
— Дайте подумать… Да уже недели две как.
— Что-о-о?!
Видимо, ужас слишком явственно отразился на моем лице, потому что Карен тут же взорвалась:
— Не верю! Спорю на что угодно: этот паршивец вышел пять минут назад. Что ж, тем хуже для него, потому что ждать мы больше не будем…
Голос удалялся: не переставая говорить, Карен двинулась на кухню — несомненно, подгонять Шарлотту, чтобы заканчивала сервировать закуски.
— Две недели? — спокойно переспросила я. Как ни велик был мой ужас, я понимала, что эмоции лучше держать при себе. Слишком унизительно обнародовать их перед соседками и их приятелями.
— Да, пожалуй, недели две, — раздумчиво ответил голос в трубке. — Может, дней десять, но не меньше.
— А, ну спасибо.
— А кто это? Менди?
— Нет, — ответила я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. — Это не Менди.
Черт, что еще за Менди такая?
— Передать ему что-нибудь, если вдруг увижу?
— Нет, спасибо. До свидания.
Я повесила трубку. Творилось что-то не то, и я это знала. Такое поведение ненормально. Почему Гас даже не обмолвился, что сменил квартиру? Почему не дал мне новый номер телефона? И, наконец, где он сейчас?
В коридор вышел Дэниэл.
— Господи, Люси, что с тобой?
— Ничего, — с вымученной улыбкой ответила я.
Из кухни вернулась Карен.
— Люси, прости меня, мы подождем его еще немного.
Не надо. Нет, нет, нет. Я не хотела больше ждать ни минуты. У меня появилось ужасное чувство, что он вообще не придет. Я не хотела, чтобы мы все сидели и смотрели на дверь, потому что тогда станет совершенно очевидно, что он не придет. Пусть уж вечер идет своим чередом без него. А потом, если он все-таки приедет, лишний раз порадуюсь.
— Да нет, Карен, пойдем лучше за стол.
— Ерунда какая. Подождем еще полчаса, это нетрудно.
Вот всегда так. Когда это мне совсем не нужно, Карен со мной мила до чрезвычайности, а в принципе такое с ней случается редко.
— Иди к нам, сядь, выпей вина, — предложил Дэниэл. — Ты белая, как привидение, и вид у тебя измученный.
Мы перебазировались в гостиную, я взяла из чьих-то рук бокал вина и постаралась вести себя как обычно.
Все остальные действительно были веселы и спокойны: они болтали, дурачились, потягивали вино, а я сидела каменная от напряжения, бледная, не говорила ни слова, в молитвенном ожидании звонка в дверь или по телефону.
«Пожалуйста, Гас, не поступай так со мной, — молча умоляла я. — Господи, прошу тебя, пусть он придет».
Полчаса пролетели как полминуты, и вот уже пробило девять.
Время — непонятная штуковина. Когда хочется, чтобы оно мчалось во весь опор, как мне на работе, оно еле ползет. Но при этом сутки могут пролететь как один час. Сейчас, когда я так жаждала, чтобы время остановилось, оно неслось вперед с бешеной скоростью. Мне нужно было, чтобы оно застыло на отметке 8.30 часа на два, не меньше, и Гас не так сильно опоздал бы; чтобы оно шло медленно-медленно, удерживая меня в том промежутке, где он еще мог приехать. Каждая проходящая секунда, каждая секунда, прибавляющая время, была моим врагом. С каждым тиканьем часов Гаса уносило от меня все дальше и дальше.
Как только в беседе возникала заминка, — а их было немало, потому что все мы чувствовали себя несколько неловко из-за непривычных в нашем доме церемоний, а выпито пока было недостаточно, — кто-нибудь обязательно говорил: «Что там у Гаса стряслось?», или: «Откуда ему ехать? Из Кэмдена? Наверно, авария в метро», или: «Конечно, он не понял, что ты приглашаешь его на восемь буквально».
Никто особенно не нервничал. А я нервничала.
Мне было страшно.
И не только потому, что он опаздывал, хотя и это само по себе было неловко после переполоха, который Карен устроила из-за этого обеда; опоздание пугало, потому что он, оказывается, съехал с квартиры, не известив меня. Теперь оно казалось мне дурным знаком. Неважно, как именно я смотрела на это, но чувствовала, что это НЕХОРОШО.
Меня стало понемногу одолевать отчаяние.
Что, если он не придет?
Что, если я никогда больше его не увижу?
Кто такая Менди?
Я делала попытки принять участие в легком, необременительном общении в гостиной, пыталась слушать, что говорят другие, растягивать непослушные, онемевшие губы в улыбке.
Но была настолько возбуждена, что с трудом могла усидеть на месте больше минуты.
А потом маятник качнулся в противоположную сторону: я успокоилась. В конце концов, Гас опаздывает всего на час, ну, на час с четвертью, — проклятье, неужели прошел уже час с четвертью? Скорее всего, он вот-вот появится, немного пьяный, с каким-нибудь веселым, неправдоподобным объяснением. Я всегда реагирую слишком остро, сурово твердила я себе. Я не сомневалась, что он придет, и слегка посмеивалась над своей вечной склонностью предполагать худшее.
Гас мой друг, мы так сблизились за последние два-три месяца, я знаю, что он любит меня и не сделает мне больно.
40
41
Мы сидели в напряженном молчании.
— Никто не придет, — чуть не плача, сказала Карен, залпом выпив бокал вина. — Можно все выбрасывать. Ну что, пошли на кухню, вывалим эту чертову жратву в мусорное ведро.
Она с размаху поставила бокал и встала.
— Пошли, чего сидите!
— Нет уж! — возмутилась Шарлотта. — С какой радости нам все выбрасывать? После всех наших стараний? Сами съедим, а что не съедим сразу, то заморозим!
— Понятно, — злобно протянула Карен. — Сами, значит, съедим. А почему это ты так уверена, что никто не придет? Что ты такое знаешь, чего не знаю я?
— Ничего, — раздраженно отмахнулась Шарлотта. — Ты же сама сказала…
Раздался звонок. Это пришел Дэниэл. На безупречно накрашенном лице Карен отразилось несказанное облегчение. Боже мой, подумала я, подскочив на месте, а ведь она, кажется, и правда к нему неровно дышит.
Дэниэл был в черном костюме и ослепительно белой рубашке, оттенявшей легкий загар после февральского отпуска на Ямайке. Высокий, красивый, темноволосый, он много улыбался, волосы эффектно падали ему на лоб, и он принес две бутылки охлажденного шампанского — идеальный гость, да и только. Я не могла сдержать улыбку. Хорош невероятно, манеры лучше некуда, придраться не к чему — рекламная картинка, да и только.
Он сказал все, что полагается говорить милому, воспитанному человеку, приходя на домашний обед: «Ммм, как вкусно пахнет, что это?» и «Карен, ты чудесно выглядишь. И ты, Шарлотта».
Только когда он добрался до меня, учтивость несколько изменила ему.
— Салливан, над чем это ты смеешься? — резко спросил он. — Над моим костюмом? Или над прической? Что не так?
— Ничего, — ответила я. — Все в порядке. Зачем бы мне над тобой смеяться?
— А зачем изменять старым привычкам? — буркнул он. Затем отошел от меня и сказал еще несколько приличествующих вежливому гостю вещей типа: «Чем помочь?», точно зная, что получит в ответ: «Что ты», «Спасибо, ничего не нужно» или истерически-бодрое «Все под контролем».
— Что ты будешь пить, Дэниэл? — промурлыкала Карен, оттесняя Дэниэла в гостиную. Мы с Шарлоттой робко попытались пойти следом, но Карен оглянулась, прошипела: «На кухню!», телом закрыла нам вход, и я наступила Шарлотте на пятку.
Опять позвонили в дверь — на сей раз Саймон. Как всегда, сногсшибательно одетый, в смокинге, с широким красным атласным поясом, который, сказать по правде, выглядел весьма нелепо. И тоже с бутылкой шампанского, Боже мой, подумала я, Гас будет здесь белой вороной — то есть больше, чем обычно. Шампанского он не принесет. И вообще, скорее всего, придет с пустыми руками.
Не то чтобы меня это сильно смущало, но я беспокоилась, что это может смутить его.
Не сбегать ли в круглосуточный магазин за бутылкой шампанского, чтобы незаметно сунуть ее Гасу, когда он придет? Но надо следить, чтобы не подгорела картошка, так что замысел мой был обречен.
Как и Дэниэл несколькими минутами раньше, Саймон сказал: «Ммм, как вкусно пахнет».
Гас не стал бы миндальничать, а выпалил бы сразу: «Где моя картошка, умираю от голода!»
— Как дела? — спросила Карен, заглядывая в кухню. Очевидно, она оставила Дэниэла и Саймона наедине в гостиной, чтобы они могли без помех побеседовать о своем, о мужском.
— Отлично, — отрапортовала я.
— Следи за соусом, Люси, — нервно распорядилась она. — Если в нем будут комки, я тебя убью.
Я ничего не сказала, но мне захотелось запустить в нее кастрюлькой с соусом через всю кухню.
— А где твой сумасшедший ирландец?
— Едет.
— Пусть поторапливается.
— Не волнуйся.
— Во сколько ты велела ему быть?
— В восемь.
— А сейчас четверть девятого.
— Карен, он сейчас придет.
— Это в его же интересах.
Карен подхватила под мышку какую-то бутылку и метнулась обратно в гостиную.
Я продолжала помешивать соус, чувствуя, как под ложечкой зарождается тихий трепет беспокойства.
Гас придет.
Но я со вторника не говорила с ним и не видела его с воскресенья, и сейчас этот отрезок времени вдруг показался мне ужасно долгим. Неужели он уже успел забыть меня?
Не прошло и десяти минут, как снова прилетела Карен.
— Люси, — завопила она, — уже полдевятого!
— И что?
— Где, наконец, твой Гас?
— Не знаю, Карен.
— Ясно, — проскрежетала она. — Не кажется ли тебе, что самое время это выяснить?
— Может, позвонить ему? — предложила Шарлотта. — Просто чтобы убедиться, что он не забыл. Может, перепутал день.
— Или год, — злобно съязвила Карен.
— Уверена, он уже едет, — сказала я, — но на всякий случай звякну.
Говорила я намного увереннее, чем ощущала себя. Я вовсе не была уверена, что Гас едет к нам. Он мог забыть, его могли задержать, он мог попасть под автобус. Но я не собиралась подавать виду, как беспокоюсь. Этого никто не должен знать.
Я растерялась. Мне было стыдно Кавалеры Карен и Шарлотты оба приехали вовремя, с бутылками шампанского. А мой опаздывал уже на полчаса, и ясно было, что не привезет и бутылки пива, да что пива — воды из-под крана, когда наконец появится.
Если появится, произнес тоненький голосок у меня в голове.
Меня охватила паника. Что, если он не приедет? Что, если больше не придет, не позвонит, вообще я о нем никогда не услышу? Что мне тогда делать?
Я пыталась успокоиться. Конечно, он придет. Должно быть, сейчас уже подходит к нашему дому. Я ему очень нравлюсь, я определенно ему небезразлична, конечно же, он меня не бросит.
Звонить Гасу я не хотела, я никогда не звонила ему. Он дал мне свой номер телефона, когда я попросила, но у меня осталось ощущение, что мои частые звонки его не обрадуют. Он говорил, что ненавидит телефоны, что они — необходимое зло. Да у меня и не было надобности ему звонить, потому что он всегда звонил сам, и, если задуматься, то были почти всегда краткие звонки из телефона-автомата с уличным шумом в качестве фона. Или он сразу приходил ко мне домой, или встречал меня с работы.
И уж, конечно, мы не висели на телефоне по нескольку часов, шепча и хихикая в трубку, как Шарлотта и Саймон.
Я нашла в записной книжке номер Гаса, набрала его. Из трубки плыли длинные гудки, и никто не подходил.
— Не отвечают, — с облегчением сказала я. — Наверно, уже едет.
Но тут на том конце провода кто-то снял трубку.
— Алло, — сказал мужской голос.
— Мм… алло, можно Гаса?
— Кого?
— Гаса. Гаса Лавана.
— А, этого. Нет, его нет.
Я прикрыла микрофон ладонью и улыбнулась Карен.
— Он едет.
— Когда вышел? — спросила она.
— Давно он ушел? — послушно повторила я.
— Дайте подумать… Да уже недели две как.
— Что-о-о?!
Видимо, ужас слишком явственно отразился на моем лице, потому что Карен тут же взорвалась:
— Не верю! Спорю на что угодно: этот паршивец вышел пять минут назад. Что ж, тем хуже для него, потому что ждать мы больше не будем…
Голос удалялся: не переставая говорить, Карен двинулась на кухню — несомненно, подгонять Шарлотту, чтобы заканчивала сервировать закуски.
— Две недели? — спокойно переспросила я. Как ни велик был мой ужас, я понимала, что эмоции лучше держать при себе. Слишком унизительно обнародовать их перед соседками и их приятелями.
— Да, пожалуй, недели две, — раздумчиво ответил голос в трубке. — Может, дней десять, но не меньше.
— А, ну спасибо.
— А кто это? Менди?
— Нет, — ответила я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. — Это не Менди.
Черт, что еще за Менди такая?
— Передать ему что-нибудь, если вдруг увижу?
— Нет, спасибо. До свидания.
Я повесила трубку. Творилось что-то не то, и я это знала. Такое поведение ненормально. Почему Гас даже не обмолвился, что сменил квартиру? Почему не дал мне новый номер телефона? И, наконец, где он сейчас?
В коридор вышел Дэниэл.
— Господи, Люси, что с тобой?
— Ничего, — с вымученной улыбкой ответила я.
Из кухни вернулась Карен.
— Люси, прости меня, мы подождем его еще немного.
Не надо. Нет, нет, нет. Я не хотела больше ждать ни минуты. У меня появилось ужасное чувство, что он вообще не придет. Я не хотела, чтобы мы все сидели и смотрели на дверь, потому что тогда станет совершенно очевидно, что он не придет. Пусть уж вечер идет своим чередом без него. А потом, если он все-таки приедет, лишний раз порадуюсь.
— Да нет, Карен, пойдем лучше за стол.
— Ерунда какая. Подождем еще полчаса, это нетрудно.
Вот всегда так. Когда это мне совсем не нужно, Карен со мной мила до чрезвычайности, а в принципе такое с ней случается редко.
— Иди к нам, сядь, выпей вина, — предложил Дэниэл. — Ты белая, как привидение, и вид у тебя измученный.
Мы перебазировались в гостиную, я взяла из чьих-то рук бокал вина и постаралась вести себя как обычно.
Все остальные действительно были веселы и спокойны: они болтали, дурачились, потягивали вино, а я сидела каменная от напряжения, бледная, не говорила ни слова, в молитвенном ожидании звонка в дверь или по телефону.
«Пожалуйста, Гас, не поступай так со мной, — молча умоляла я. — Господи, прошу тебя, пусть он придет».
Полчаса пролетели как полминуты, и вот уже пробило девять.
Время — непонятная штуковина. Когда хочется, чтобы оно мчалось во весь опор, как мне на работе, оно еле ползет. Но при этом сутки могут пролететь как один час. Сейчас, когда я так жаждала, чтобы время остановилось, оно неслось вперед с бешеной скоростью. Мне нужно было, чтобы оно застыло на отметке 8.30 часа на два, не меньше, и Гас не так сильно опоздал бы; чтобы оно шло медленно-медленно, удерживая меня в том промежутке, где он еще мог приехать. Каждая проходящая секунда, каждая секунда, прибавляющая время, была моим врагом. С каждым тиканьем часов Гаса уносило от меня все дальше и дальше.
Как только в беседе возникала заминка, — а их было немало, потому что все мы чувствовали себя несколько неловко из-за непривычных в нашем доме церемоний, а выпито пока было недостаточно, — кто-нибудь обязательно говорил: «Что там у Гаса стряслось?», или: «Откуда ему ехать? Из Кэмдена? Наверно, авария в метро», или: «Конечно, он не понял, что ты приглашаешь его на восемь буквально».
Никто особенно не нервничал. А я нервничала.
Мне было страшно.
И не только потому, что он опаздывал, хотя и это само по себе было неловко после переполоха, который Карен устроила из-за этого обеда; опоздание пугало, потому что он, оказывается, съехал с квартиры, не известив меня. Теперь оно казалось мне дурным знаком. Неважно, как именно я смотрела на это, но чувствовала, что это НЕХОРОШО.
Меня стало понемногу одолевать отчаяние.
Что, если он не придет?
Что, если я никогда больше его не увижу?
Кто такая Менди?
Я делала попытки принять участие в легком, необременительном общении в гостиной, пыталась слушать, что говорят другие, растягивать непослушные, онемевшие губы в улыбке.
Но была настолько возбуждена, что с трудом могла усидеть на месте больше минуты.
А потом маятник качнулся в противоположную сторону: я успокоилась. В конце концов, Гас опаздывает всего на час, ну, на час с четвертью, — проклятье, неужели прошел уже час с четвертью? Скорее всего, он вот-вот появится, немного пьяный, с каким-нибудь веселым, неправдоподобным объяснением. Я всегда реагирую слишком остро, сурово твердила я себе. Я не сомневалась, что он придет, и слегка посмеивалась над своей вечной склонностью предполагать худшее.
Гас мой друг, мы так сблизились за последние два-три месяца, я знаю, что он любит меня и не сделает мне больно.
40
К десяти вазы с чипсами опустели, а мы все порядочно напились.
— Больше я это дерьмо не слушаю, — объявила Шарлотта, выключая музыку. — Джаз, шмаз — на фиг.
— Какой у тебя плебейский вкус, — поморщилась Карен.
— Ну и что? — громогласно спросила Шарлотта, вся красная и разгоряченная. — Все равно это дерьмо — ни мелодии, ни смысла. Сколько раз я пыталась подпевать, и ничего не выходит, не попадаю. Где там мои «Симпли Ред»?
Карен позволила Шарлотте поменять кассету, а это значило, что и она сама уже пресытилась последними музыкальными изысками Джона Колтрана.
— Ну ладно, — объявила Карен, меняя тему. — С Гасом или без Гаса, а нам пора начинать обед. Я хочу, чтобы вы вкусили эти божественные блюда до того, как окончательно напьетесь и вам будет уже все равно, что есть. Кушать подано. Шарлотта, Люси, — подтолкнула она нас к дверям.
То был условный знак, по которому мы превращались в девочек на побегушках.
Я не могла съесть ни крошки, ибо до сих пор из последних сил надеялась, что Гас объявится. Просто войдет в дверь с каким-нибудь фантастическим, невероятным объяснением своего опоздания. «Гас, я не буду на тебя сердиться, — пылко обещала я. — Честное слово, не буду, только приезжай, я ни слова не скажу».
Через некоторое время никто уже не говорил ничего вроде: «Интересно, что же там у Гаса?» или «Что же стряслось с Гасом?», выглядывать из окна, не подъезжает ли к дому такси.
Наоборот, все прилагали максимум усилий, чтобы вообще не упоминать о Гасе. Стало ясно, что Гас не просто опаздывает, а вообще не придет.
Они уже знали, что меня бросили, и неловко, неумело делали вид, что это не так, а если и так, то никто ничего не заметил.
Я понимала, что ребята просто стараются быть добрыми, но доброта их была унизительна.
Вечер тянулся бесконечно. Мы наготовили столько всякой еды и в таких количествах, что, казалось, никогда ее не съедим. Я отдала бы что угодно за то, чтобы пойти и лечь, но мешала гордость.
Много, много позже, когда все уже были действительно пьяны (в отличие от предыдущей стадии — сильного опьянения), разговор опять зашел о Гасе.
— Пошли его к черту, — заплетающимся языком сказала Карен. Ее высокая прическа заметно покосилась. — Как он смеет так с тобой обращаться? Я бы его убила.
— Давай дадим ему еще один шанс, — натянуто улыбнулась я. — С ним могло случиться что угодно.
— Да ладно тебе, Люси, — фыркнула Карен. — Как можно быть такой идиоткой? Ясно же, что он тебя бросил.
Разумеется, было ясно, что он меня бросил, но я надеялась сохранить остатки собственного достоинства, делая вид, что это не так.
Дэниэл и Саймон явно чувствовали себя неловко, поэтому Саймон с воодушевлением спросил Дэниэла:
— Ну, как там твоя работа?
— Мог бы позвонить, — сказала Шарлотта.
— А вдруг забыл? — жалко пролепетала я.
— Лучше бы не забывал, — с трудом выговорила Карен.
— Эй, а ты проверила, работает ли телефон? — вскрикнула Шарлотта. — Наверняка нет, может, непорядок на линии или еще что-нибудь, потому он и не звонит.
— Сомневаюсь, — проронила Карен.
— Может, трубку плохо повесили? — предположил Дэниэл. — Если она не лежит на рычаге, к нам никто не дозвонится.
Поскольку это сказал Дэниэл, все сразу поверили, разом вскочили (я первая) и всей компанией бросились в прихожую к телефону, вопреки здравому смыслу надеясь, что Дэниэл прав. Разумеется, зря. С телефоном ничего не случилось, и трубка лежала как надо.
Как стыдно…
— Может, с ним что-нибудь случилось, — робко произнесла я. — В аварию попал, например. Его могла сбить машина, он мог погибнуть, — продолжала я, воодушевляясь. Уж лучше пусть Гас лежит окровавленный и искалеченный, под тяжкими колесами рока, чем примет решение, что я больше ему не нужна.
Карен вела с Саймоном страстный, но несколько несвязный спор о шотландском национализме, когда в дверь квартиры постучали.
— Спокойно, — крикнул Дэниэл, — кажется, кто-то пришел.
Мы онемели: паче желания услышать стук, нас лишило дара речи изумление.
Затаив дыхание, прислушались. Да, Дэниэл был прав.
Кто-то действительно стучал в дверь.
Господи, спасибо тебе, лихорадочно подумала я, и от облегчения мне стало дурно.
Спасибо тебе, господи, спасибе, спасибо! Вели мне заниматься благотворительностью, быть доброй к беднякам, жертвовать на нужды церкви, дай мне плохую кожу, обреки на что хочешь, но спасибо тебе, господи, что вернул мне Гаса!
— Люси, я открою. — Шарлотта, пошатываясь, встала на ноги. — Ты ведь не хочешь, чтобы он подумал, что ты волновалась. Веди себя естественно.
— Спасибо, — пробормотала я, в панике бросаясь к зеркалу. — Я нормально выгляжу? Прическа в порядке? Господи, ну и рожа — как помидор! Быстрее, быстрее, дайте кто-нибудь помаду!
Я дрожащими пальцами пригладила волосы, плюхнулась на диван, стараясь выглядеть беззаботной, и стала ждать, когда в комнату войдет Гас. Я была так счастлива, что не могла сидеть смирно и с нетерпением ждала сложных, запутанных оправданий, на которые он такой мастер. Разумеется, он выдумает что-нибудь смешное.
Но прошла минута, две, а Гас не появлялся. Из прихожей доносились голоса.
— Что он там копается? — прошипела я, беспокойно ерзая на краешке дивана.
— Расслабься. — Дэниэл стал гладить меня по коленке, но резко остановился, когда Карен пронзительно посмотрела на его руку, потом на него самого, потом опять на руку со странным выражением, которое как-то не держалось на лице. Я сообразила, что она хочет вопросительно приподнять брови, но не может ввиду сильного опьянения.
Прошло еще несколько минут; Гас не появлялся. Я поняла, что произошло что-то плохое; может, он не входит, потому что ранен. Прождав еще несколько минут, я совсем потеряла терпение и, плюнув на свою мнимую беззаботность, выбежала посмотреть, в чем дело.
Гаса в прихожей не было.
У двери стоял Нил, наш сосед снизу.
Он был не в духе, жаловался на громкую музыку и был одет в очень короткий халат.
Я была настолько убеждена, что сейчас увижу Гаса, что мне потребовалось сильно напрячь воображение для осознания того, что на самом деле это не он. Пьяно пошатываясь, я протиснулась мимо Нила, удивляясь, почему не вижу у него за спиной Гаса.
А когда до меня дошло, что Гас все-таки не приехал, я не могла в это поверить.
Разочарование мое было столь острым, что земля буквально поплыла у меня под ногами. А может, я просто выпила слишком много вина?
— …громкость убавлять необязательно, — говорил Нил, — но сжальтесь надо мной, поставьте другую кассету. Если в вас есть хоть капля сострадания и любви к ближнему, смените музыку.
— Но мне нравится «Симпли Ред», — возразила Шарлотта.
— Знаю! — воскликнул Нил. — Иначе зачем бы тебе крутить их восемь недель без перерыва? Прошу тебя, Шарлотта!
— Ну ладно, — надулась она.
— Будь добра, поставь вместо них вот это, — попросил он, протягивая ей кассету.
— Да пошел ты! — вскипела Шарлотта. — Наглость какая! Это наша квартира, и музыку мы слушаем, какую хотим…
— Да, но ведь мне тоже приходится слушать, — простонал Нил.
Я вернулась в гостиную.
— Где Гас? — спросил Дэниэл.
— Не знаю, — буркнула я.
Потом я совсем напилась и глубокой ночью, что-то около полтретьего, решила, что найду Гаса. Может, узнаю его новый телефон у того человека, с кем говорила по старому.
Я выскользнула в прихожую к телефону. Если бы Карен с Шарлоттой узнали, что я делаю, то попытались бы остановить, но, к счастью, тоже были в доску пьяны. Они уже перестали играть в ассоциации на раздевание, потому что Шарлотта настояла, чтобы поставили испанскую музыку, продемонстрировала движения, которые выучила на уроках фламинго, как она упорно это называла, и заставила всех пуститься в пляс.
Я понимала, что все мои действия продиктованы отчаянием, но сильное опьянение лишило меня силы воли. Я понятия не имела, что сказать, если доберусь до Гаса; как объясню, что добыла его новый номер телефона и выследила его, без риска показаться назойливой. Мне было все равно.
Разумеется, у меня есть полное право найти его, поговорить с ним, пьяно рассуждала я. Я заслуживала объяснения.
Но решила, что сердиться на него не буду. Просто мирно и спокойно спрошу, почему он не пришел.
Крохотная частичка меня, мыслящая трезво, твердила, что я не должна звонить, что веду себя как безумная, что усугубляю свое унижение, пытаясь выследить его, но я не слушала. Я уже не принадлежала себе и остановиться не могла.
Но по старому телефону никто не подошел. Я села на пол и слушала длинные гудки до тех пор, пока механический голос не сообщил мне, что мой абонент не отвечает, — спасибо огромное, а то я бы сама не поняла, — и тогда злобно швырнула трубку. На приглушенные звуки из гостиной я не обращала ни малейшего внимания.
— Не отвечают? — спросил кто-то. Я подпрыгнула.
Проклятие! То был Дэниэл, который шел на кухню, — видимо, посмотреть, не осталось ли вина.
— Нет, — буркнула я, сердясь, что меня застукали.
— Кому звонила? — спросил он.
— А ты как думаешь?
— Бедная Люси.
Я чувствовала себя ужасно. Все было не так, как раньше, когда Дэниэл смеялся надо мной, потешался над моими невзгодами. С тех пор положение дел изменилось, и я уже не воспринимала Дэниэла как друга. И свои чувства должна была от него скрывать.
— Бедная моя, маленькая, — повторил он жалобно.
— Заткнись ты, — обиженно сказала я, не вставая с пола и глядя на него снизу вверх.
Мы перешли какую-то невидимую грань, и наши добродушные перепалки стали настоящими, злобными склоками.
— Что случилось, Люси? — Дэниэл сел на корточки рядом со мной.
— Только вот этого не надо, — отрезала я. — Сам знаешь, что случилось.
— Нет, — возразил он, — я спрашиваю, что случилось с нами?
— Никакого «мы» нет, — сказала я, отчасти желая сделать ему больно, отчасти — чтобы оттянуть открытое столкновение с разговором без намеков, который казался мне неизбежным.
— Нет, есть.
Он мягко положил руку мне на шею и начал поглаживать за ухом легкими круговыми движениями большого пальца.
— Есть, — повторил он. От его прикосновений у меня по коже растекались, тая где-то в груди, волны странного озноба. Потом мне вдруг стало трудно дышать, а далее я, к моему великому изумлению, почувствовала, что у меня твердеют соски.
— Ты что это делаешь? — шепнула я, вглядываясь в его красивое, знакомое лицо, но не отстранилась. Я была пьяна, меня отвергли, а кто-то проявил ко мне участие и тепло.
— Не знаю, — сдавленно ответил он. Я ощущала на своей щеке его дыхание, о боже, какой ужас, его лицо медленно приближалось! Сейчас он меня поцелует! Дэниэл! Дэниэл собирается меня поцеловать, несмотря на то, что его девушка находится в полутора метрах от нас, а я настолько пьяна, или огорчена, или что там еще, что, кажется, позволю ему это сделать!
— Что там у Дэна? — спросил голос Карен, и она сама выскочила в коридор.
Избавительница моя!
— Какого черта вы оба тут расселись? — процедила она.
— Так, ничего, — поднимаясь на ноги, сказал Дэниэл.
— Ничего, — выдохнула я.
— Кажется, тебя попросили принести тазик с водой для Шарлотты, — побелев от бешенства, сказала Карен.
— А что с ней случилось? — поинтересовалась я, радуясь, что вышла из неловкого положения, хоть как-то, но вышла. Дэниэл рванул в кухню.
— Она оступилась, показывая, как танцуют фламинго, — холодно ответила Карен. — Подвернула ногу и растянула щиколотку. Но, как видно, Дэниэлу приятнее сидеть на полу в прихожей и болтать с тобой, чем помочь бедной Шарлотте.
Я вернулась в гостиную. Шарлотта во фривольной позе лежала на диване, хихикала и ойкала. Саймон массировал ей ступню и заглядывал под юбку.
Вина почти не осталось, разве только по глотку в каждой бутылке, но я педантично обошла кругом стол, допивая все на своем пути, покуда не потеряла всякую надежду найти еще хоть каплю, а выпить еще хотелось отчаянно.
Затем началась громкая ссора, потому что Шарлотта утверждала, что нога у нее сломана и надо срочно ехать в больницу, а Саймон говорил, что перелома нет, а есть только растяжение связок. Тогда Карен приказала Шарлотте перестать скулить, но Саймон оскорбился и велел Карен заткнуться и не говорить гадостей его девушке, и если Шарлотта желает ехать в больницу, то они немедленно поедут в больницу, и дело с концом. Карен спросила Саймона, кто приготовил ему обед, а Саймон ответил, что уж он-то наслышан про художества Карен и про то, как она эксплуатировала бедную Шарлотту, и если кто и заслуживает благодарности за вкусный обед, то это Шарлотта… и так далее, и тому подобное.
Я прихлебывала красное вино из полупустой бутылки, которую обнаружила за диваном, и наслаждалась зрелищем.
Потом Карен наорала на Шарлотту за то, что та наврала Саймону, будто все приготовила одна, а на самом деле палец о палец не ударила. Ну, разве только почистила две-три морковки, и все…
На секунду забыв о том, что случилось, или чуть не случилось, в коридоре, я улыбнулась Дэниэлу. Он расплылся в ответной улыбке, но тут я вспомнила, что случилось, вернее, чуть не случилось в коридоре, покраснела и отвела взгляд.
Затем нашла немного джина и допила его, но мне все еще было мало. Я была уверена, что в буфете в гостиной есть бутылка рома, но, как ни искала, так ее и не нашла.
— Наверно, твой Гас спер, — предположила Карен.
— Наверняка, — мрачно подтвердила я.
В конце концов я признала себя побежденной, легла спать в горьком одиночестве и тут же отключилась.
— Больше я это дерьмо не слушаю, — объявила Шарлотта, выключая музыку. — Джаз, шмаз — на фиг.
— Какой у тебя плебейский вкус, — поморщилась Карен.
— Ну и что? — громогласно спросила Шарлотта, вся красная и разгоряченная. — Все равно это дерьмо — ни мелодии, ни смысла. Сколько раз я пыталась подпевать, и ничего не выходит, не попадаю. Где там мои «Симпли Ред»?
Карен позволила Шарлотте поменять кассету, а это значило, что и она сама уже пресытилась последними музыкальными изысками Джона Колтрана.
— Ну ладно, — объявила Карен, меняя тему. — С Гасом или без Гаса, а нам пора начинать обед. Я хочу, чтобы вы вкусили эти божественные блюда до того, как окончательно напьетесь и вам будет уже все равно, что есть. Кушать подано. Шарлотта, Люси, — подтолкнула она нас к дверям.
То был условный знак, по которому мы превращались в девочек на побегушках.
Я не могла съесть ни крошки, ибо до сих пор из последних сил надеялась, что Гас объявится. Просто войдет в дверь с каким-нибудь фантастическим, невероятным объяснением своего опоздания. «Гас, я не буду на тебя сердиться, — пылко обещала я. — Честное слово, не буду, только приезжай, я ни слова не скажу».
Через некоторое время никто уже не говорил ничего вроде: «Интересно, что же там у Гаса?» или «Что же стряслось с Гасом?», выглядывать из окна, не подъезжает ли к дому такси.
Наоборот, все прилагали максимум усилий, чтобы вообще не упоминать о Гасе. Стало ясно, что Гас не просто опаздывает, а вообще не придет.
Они уже знали, что меня бросили, и неловко, неумело делали вид, что это не так, а если и так, то никто ничего не заметил.
Я понимала, что ребята просто стараются быть добрыми, но доброта их была унизительна.
Вечер тянулся бесконечно. Мы наготовили столько всякой еды и в таких количествах, что, казалось, никогда ее не съедим. Я отдала бы что угодно за то, чтобы пойти и лечь, но мешала гордость.
Много, много позже, когда все уже были действительно пьяны (в отличие от предыдущей стадии — сильного опьянения), разговор опять зашел о Гасе.
— Пошли его к черту, — заплетающимся языком сказала Карен. Ее высокая прическа заметно покосилась. — Как он смеет так с тобой обращаться? Я бы его убила.
— Давай дадим ему еще один шанс, — натянуто улыбнулась я. — С ним могло случиться что угодно.
— Да ладно тебе, Люси, — фыркнула Карен. — Как можно быть такой идиоткой? Ясно же, что он тебя бросил.
Разумеется, было ясно, что он меня бросил, но я надеялась сохранить остатки собственного достоинства, делая вид, что это не так.
Дэниэл и Саймон явно чувствовали себя неловко, поэтому Саймон с воодушевлением спросил Дэниэла:
— Ну, как там твоя работа?
— Мог бы позвонить, — сказала Шарлотта.
— А вдруг забыл? — жалко пролепетала я.
— Лучше бы не забывал, — с трудом выговорила Карен.
— Эй, а ты проверила, работает ли телефон? — вскрикнула Шарлотта. — Наверняка нет, может, непорядок на линии или еще что-нибудь, потому он и не звонит.
— Сомневаюсь, — проронила Карен.
— Может, трубку плохо повесили? — предположил Дэниэл. — Если она не лежит на рычаге, к нам никто не дозвонится.
Поскольку это сказал Дэниэл, все сразу поверили, разом вскочили (я первая) и всей компанией бросились в прихожую к телефону, вопреки здравому смыслу надеясь, что Дэниэл прав. Разумеется, зря. С телефоном ничего не случилось, и трубка лежала как надо.
Как стыдно…
— Может, с ним что-нибудь случилось, — робко произнесла я. — В аварию попал, например. Его могла сбить машина, он мог погибнуть, — продолжала я, воодушевляясь. Уж лучше пусть Гас лежит окровавленный и искалеченный, под тяжкими колесами рока, чем примет решение, что я больше ему не нужна.
Карен вела с Саймоном страстный, но несколько несвязный спор о шотландском национализме, когда в дверь квартиры постучали.
— Спокойно, — крикнул Дэниэл, — кажется, кто-то пришел.
Мы онемели: паче желания услышать стук, нас лишило дара речи изумление.
Затаив дыхание, прислушались. Да, Дэниэл был прав.
Кто-то действительно стучал в дверь.
Господи, спасибо тебе, лихорадочно подумала я, и от облегчения мне стало дурно.
Спасибо тебе, господи, спасибе, спасибо! Вели мне заниматься благотворительностью, быть доброй к беднякам, жертвовать на нужды церкви, дай мне плохую кожу, обреки на что хочешь, но спасибо тебе, господи, что вернул мне Гаса!
— Люси, я открою. — Шарлотта, пошатываясь, встала на ноги. — Ты ведь не хочешь, чтобы он подумал, что ты волновалась. Веди себя естественно.
— Спасибо, — пробормотала я, в панике бросаясь к зеркалу. — Я нормально выгляжу? Прическа в порядке? Господи, ну и рожа — как помидор! Быстрее, быстрее, дайте кто-нибудь помаду!
Я дрожащими пальцами пригладила волосы, плюхнулась на диван, стараясь выглядеть беззаботной, и стала ждать, когда в комнату войдет Гас. Я была так счастлива, что не могла сидеть смирно и с нетерпением ждала сложных, запутанных оправданий, на которые он такой мастер. Разумеется, он выдумает что-нибудь смешное.
Но прошла минута, две, а Гас не появлялся. Из прихожей доносились голоса.
— Что он там копается? — прошипела я, беспокойно ерзая на краешке дивана.
— Расслабься. — Дэниэл стал гладить меня по коленке, но резко остановился, когда Карен пронзительно посмотрела на его руку, потом на него самого, потом опять на руку со странным выражением, которое как-то не держалось на лице. Я сообразила, что она хочет вопросительно приподнять брови, но не может ввиду сильного опьянения.
Прошло еще несколько минут; Гас не появлялся. Я поняла, что произошло что-то плохое; может, он не входит, потому что ранен. Прождав еще несколько минут, я совсем потеряла терпение и, плюнув на свою мнимую беззаботность, выбежала посмотреть, в чем дело.
Гаса в прихожей не было.
У двери стоял Нил, наш сосед снизу.
Он был не в духе, жаловался на громкую музыку и был одет в очень короткий халат.
Я была настолько убеждена, что сейчас увижу Гаса, что мне потребовалось сильно напрячь воображение для осознания того, что на самом деле это не он. Пьяно пошатываясь, я протиснулась мимо Нила, удивляясь, почему не вижу у него за спиной Гаса.
А когда до меня дошло, что Гас все-таки не приехал, я не могла в это поверить.
Разочарование мое было столь острым, что земля буквально поплыла у меня под ногами. А может, я просто выпила слишком много вина?
— …громкость убавлять необязательно, — говорил Нил, — но сжальтесь надо мной, поставьте другую кассету. Если в вас есть хоть капля сострадания и любви к ближнему, смените музыку.
— Но мне нравится «Симпли Ред», — возразила Шарлотта.
— Знаю! — воскликнул Нил. — Иначе зачем бы тебе крутить их восемь недель без перерыва? Прошу тебя, Шарлотта!
— Ну ладно, — надулась она.
— Будь добра, поставь вместо них вот это, — попросил он, протягивая ей кассету.
— Да пошел ты! — вскипела Шарлотта. — Наглость какая! Это наша квартира, и музыку мы слушаем, какую хотим…
— Да, но ведь мне тоже приходится слушать, — простонал Нил.
Я вернулась в гостиную.
— Где Гас? — спросил Дэниэл.
— Не знаю, — буркнула я.
Потом я совсем напилась и глубокой ночью, что-то около полтретьего, решила, что найду Гаса. Может, узнаю его новый телефон у того человека, с кем говорила по старому.
Я выскользнула в прихожую к телефону. Если бы Карен с Шарлоттой узнали, что я делаю, то попытались бы остановить, но, к счастью, тоже были в доску пьяны. Они уже перестали играть в ассоциации на раздевание, потому что Шарлотта настояла, чтобы поставили испанскую музыку, продемонстрировала движения, которые выучила на уроках фламинго, как она упорно это называла, и заставила всех пуститься в пляс.
Я понимала, что все мои действия продиктованы отчаянием, но сильное опьянение лишило меня силы воли. Я понятия не имела, что сказать, если доберусь до Гаса; как объясню, что добыла его новый номер телефона и выследила его, без риска показаться назойливой. Мне было все равно.
Разумеется, у меня есть полное право найти его, поговорить с ним, пьяно рассуждала я. Я заслуживала объяснения.
Но решила, что сердиться на него не буду. Просто мирно и спокойно спрошу, почему он не пришел.
Крохотная частичка меня, мыслящая трезво, твердила, что я не должна звонить, что веду себя как безумная, что усугубляю свое унижение, пытаясь выследить его, но я не слушала. Я уже не принадлежала себе и остановиться не могла.
Но по старому телефону никто не подошел. Я села на пол и слушала длинные гудки до тех пор, пока механический голос не сообщил мне, что мой абонент не отвечает, — спасибо огромное, а то я бы сама не поняла, — и тогда злобно швырнула трубку. На приглушенные звуки из гостиной я не обращала ни малейшего внимания.
— Не отвечают? — спросил кто-то. Я подпрыгнула.
Проклятие! То был Дэниэл, который шел на кухню, — видимо, посмотреть, не осталось ли вина.
— Нет, — буркнула я, сердясь, что меня застукали.
— Кому звонила? — спросил он.
— А ты как думаешь?
— Бедная Люси.
Я чувствовала себя ужасно. Все было не так, как раньше, когда Дэниэл смеялся надо мной, потешался над моими невзгодами. С тех пор положение дел изменилось, и я уже не воспринимала Дэниэла как друга. И свои чувства должна была от него скрывать.
— Бедная моя, маленькая, — повторил он жалобно.
— Заткнись ты, — обиженно сказала я, не вставая с пола и глядя на него снизу вверх.
Мы перешли какую-то невидимую грань, и наши добродушные перепалки стали настоящими, злобными склоками.
— Что случилось, Люси? — Дэниэл сел на корточки рядом со мной.
— Только вот этого не надо, — отрезала я. — Сам знаешь, что случилось.
— Нет, — возразил он, — я спрашиваю, что случилось с нами?
— Никакого «мы» нет, — сказала я, отчасти желая сделать ему больно, отчасти — чтобы оттянуть открытое столкновение с разговором без намеков, который казался мне неизбежным.
— Нет, есть.
Он мягко положил руку мне на шею и начал поглаживать за ухом легкими круговыми движениями большого пальца.
— Есть, — повторил он. От его прикосновений у меня по коже растекались, тая где-то в груди, волны странного озноба. Потом мне вдруг стало трудно дышать, а далее я, к моему великому изумлению, почувствовала, что у меня твердеют соски.
— Ты что это делаешь? — шепнула я, вглядываясь в его красивое, знакомое лицо, но не отстранилась. Я была пьяна, меня отвергли, а кто-то проявил ко мне участие и тепло.
— Не знаю, — сдавленно ответил он. Я ощущала на своей щеке его дыхание, о боже, какой ужас, его лицо медленно приближалось! Сейчас он меня поцелует! Дэниэл! Дэниэл собирается меня поцеловать, несмотря на то, что его девушка находится в полутора метрах от нас, а я настолько пьяна, или огорчена, или что там еще, что, кажется, позволю ему это сделать!
— Что там у Дэна? — спросил голос Карен, и она сама выскочила в коридор.
Избавительница моя!
— Какого черта вы оба тут расселись? — процедила она.
— Так, ничего, — поднимаясь на ноги, сказал Дэниэл.
— Ничего, — выдохнула я.
— Кажется, тебя попросили принести тазик с водой для Шарлотты, — побелев от бешенства, сказала Карен.
— А что с ней случилось? — поинтересовалась я, радуясь, что вышла из неловкого положения, хоть как-то, но вышла. Дэниэл рванул в кухню.
— Она оступилась, показывая, как танцуют фламинго, — холодно ответила Карен. — Подвернула ногу и растянула щиколотку. Но, как видно, Дэниэлу приятнее сидеть на полу в прихожей и болтать с тобой, чем помочь бедной Шарлотте.
Я вернулась в гостиную. Шарлотта во фривольной позе лежала на диване, хихикала и ойкала. Саймон массировал ей ступню и заглядывал под юбку.
Вина почти не осталось, разве только по глотку в каждой бутылке, но я педантично обошла кругом стол, допивая все на своем пути, покуда не потеряла всякую надежду найти еще хоть каплю, а выпить еще хотелось отчаянно.
Затем началась громкая ссора, потому что Шарлотта утверждала, что нога у нее сломана и надо срочно ехать в больницу, а Саймон говорил, что перелома нет, а есть только растяжение связок. Тогда Карен приказала Шарлотте перестать скулить, но Саймон оскорбился и велел Карен заткнуться и не говорить гадостей его девушке, и если Шарлотта желает ехать в больницу, то они немедленно поедут в больницу, и дело с концом. Карен спросила Саймона, кто приготовил ему обед, а Саймон ответил, что уж он-то наслышан про художества Карен и про то, как она эксплуатировала бедную Шарлотту, и если кто и заслуживает благодарности за вкусный обед, то это Шарлотта… и так далее, и тому подобное.
Я прихлебывала красное вино из полупустой бутылки, которую обнаружила за диваном, и наслаждалась зрелищем.
Потом Карен наорала на Шарлотту за то, что та наврала Саймону, будто все приготовила одна, а на самом деле палец о палец не ударила. Ну, разве только почистила две-три морковки, и все…
На секунду забыв о том, что случилось, или чуть не случилось, в коридоре, я улыбнулась Дэниэлу. Он расплылся в ответной улыбке, но тут я вспомнила, что случилось, вернее, чуть не случилось в коридоре, покраснела и отвела взгляд.
Затем нашла немного джина и допила его, но мне все еще было мало. Я была уверена, что в буфете в гостиной есть бутылка рома, но, как ни искала, так ее и не нашла.
— Наверно, твой Гас спер, — предположила Карен.
— Наверняка, — мрачно подтвердила я.
В конце концов я признала себя побежденной, легла спать в горьком одиночестве и тут же отключилась.
41
Я проснулась около семи утра — а дело, прошу не забывать, было в субботу, — и немедленно поняла: что-то не так. Что же?