Киз Грегори. Мертвый принц

   Но потом ее голос стал подниматься все выше, а музыка сопровождения превратилась в скалы, став основанием мира, – и вот возник тот самый безупречный аккорд, который вобрал в себя все происходившее прежде, начало встретилось с концом, с завершением…
   С триумфом.
   Продолжая петь, Лита склонилась к Ремизмунду, словно намереваясь поцеловать его, обвила фату вокруг его шеи и выбросилась из окна. Ремизмунд, руки которого обнимали девушку, не успел ничего предпринять. Оба рухнули на улицу. И хотя Мюриель помнила, что сцена не так уж высока, а внизу наверняка подложено что-то мягкое, теперь это уже не имело значения. Казалось, они падали очень долго и разбились о мостовую насмерть.
   Однако музыка все еще звучала, партию Литы подхватили инструменты, словно показывая, что даже смерть не сможет заставить смолкнуть ее песню. А потом на ее фоне заиграл марш, и горожане набросились на людей Ремизмунда, потерявших мужество после гибели своего предводителя. Враги бежали прочь или умирали.
   Потом надолго воцарилась тишина, но кто-то ее нарушил – один из горожан, обычный человек из толпы. Это был резкий, триумфальный крик, к нему присоединились другие голоса, и все зрители, собравшиеся в Роще Свечей, вскочили на ноги и восторженно закричали.
   Все, кроме Роберта и Хесперо.
   Леоф смотрел на ошеломленных зрителей, а потом повернулся к прайфеку, чей взгляд вполне подошел бы васил-никсу. Леоф коротко поклонился и услышал восторженный рев. Он знал, что наступил величайший момент его жизни – ему никогда не пережить ничего подобного снова, – и ощутил, как его переполняет невыразимая гордость.
   Он продолжал испытывать те же чувства и через час, когда – пока он поздравлял своих музыкантов и краснел после поцелуя Ареаны – за ним пришла стража.
   Стражники Роберта бесцеремонно протащили Мюриель и Элис сквозь толпу и заставили сесть в карету, которая отвезла их обратно в тюрьму. Но на протяжении всего пути Мюриель слышала, как люди распевают гимн Сабрины. Слезы продолжали литься из ее глаз, а когда стражники освободили ее от кляпа, она присоединила свой голос к остальным.
   Той ночью она слушала пение, доносящееся через окна их башни, и понимала, что известный ей мир вновь изменился – но на этот раз к лучшему.
   Ей показалось – впервые за долгое, долгое время, – что победа близка.
   Этой ночью она заснула. И ей снились сны, однако теперь они вместо ужаса несли радость.

Глава 6
Святки

   Эспер поморщился, когда лекарь сделал последний стежок на его щеке и завязал узелок.
   – Я закончил, – сказал старик. – Обе твои раны были удачными. Плечо обязательно хорошо заживет.
   – Не уверен, что раны вообще могут быть удачными, – проворчал Эспер, радуясь тому, что ветер больше не присвистывает сквозь дырку в щеке, когда он говорит.
   – Это такие раны, про которые можно сказать: чуть в сторону – и тебе конец, – весело сообщил лекарь. – А теперь я должен помочь и другим.
   – А что будет с ней? – Эспер указал на лежавшую неподалеку Лешью.
   Она была без сознания, а ее лицо побледнело еще сильнее, чем лицо самого Эспера. Лекарь пожал плечами.
   – Я мало знаю о сефри, – ответил он. – Она получила серьезное ранение, и я сделал все, что было в моих силах. Теперь все в руках святых. – Он похлопал Эспера по здоровому плечу. – Тебе нужно отдохнуть, особенно если ты настолько глуп, что собираешься завтра садиться на лошадь.
   Эспер кивнул, продолжая смотреть на сефри. Он смутно помнил возвращение в замок, при мысли о нем разум застил кровавый туман. Винна оставалась рядом, помогая ему держаться в седле. Она ушла только совсем недавно, поскольку ее позвала принцесса.
   Эспер понимал, что сэр Нейл и вителлианцы тоже серьезно пострадали, но самое страшное ранение получила Лешья. Ее нашли в лесу – пришпиленной к дереву стрелой.
   Он оперся руками о колени, с трудом встал и подошел к сефри, чтобы взглянуть на нее в мерцающем свете свечей. Его тень упала ей на лицо, и Лешья вдруг шевельнулась.
   – Что?… – простонала она и открыла глаза.
   – Лежи спокойно, – велел Эспер. – Тебя ранили. Помнишь?
   Она кивнула.
   – Мне холодно.
   Эспер покосился на пылающий камин. Сам лесничий обливался потом.
   – Я думал, ты убежала, – сказал он.
   – Да, – пробормотала она, закрывая глаза. – Но я же не могла, правда?
   – Не понимаю, почему бы и нет?
   – В самом деле? Но… не имеет значения. Я осталась.
   – Да. Спасибо тебе.
   Она кивнула и вновь открыла глаза. Они засияли, словно два лиловых светильника.
   – Завтра я должен ехать в Эслен, – сказал Эспер.
   – Конечно, – ответила Лешья. – Я знаю.
   – А ты не смей умирать, пока меня здесь не будет, – добавил он.
   – Оставь при себе свои приказы, лесничий, – сказала она. – Но побудь со мной до отъезда, ладно?
   Эспер кивнул.
   – Договорились.
   Он уселся на полу рядом с постелью Лешьи и очень скоро заснул. И проснулся только утром, когда его разбудила Винна.
   – Пора ехать, – сказала она.
   – Да, – отозвался Эспер и посмотрел на Лешью. Она все еще дышала, а ее щеки слегка порозовели. – Да.
   Казио капнул воды на губы з'Акатто. Старый фехтовальщик, не просыпаясь, поморщился и попытался сплюнуть ее.
   – Что ж, – сказал Казио, – это хороший знак.
   – Он должен пить, – сообщил целитель. – Раненый потерял много крови, а кровь сделана из воды.
   Лекарь из Хорнлада говорил на вителлианском с забавным акцентом, словно пел.
   – Кровь сделана из вина, – возразил з'Акатто, приоткрыв один глаз. – Первое вино, вино святого Фуфионо, вот что течет в наших жилах. А в воде топят детей.
   Лекарь улыбнулся.
   – Разведенное вино ему не повредит, – сказал он. – Я принесу немного.
   – Подожди, – прохрипел з'Акатто. – В какой мы стране?
   – Вы в Хорнладе, в Кротении.
   З'Акатто поморщился, и его рука упала на одеяло.
   – Казио, – сказал он, – тебе ведь известно, что к северу от Теро Галле никогда не производили вина, которое можно было бы пить?
   – Однако мы с удовольствием пьем наши вина, – возразил лекарь.
   – Пожалуйста, – продолжал з'Акатто, – я не хочу вас оскорбить, но из ваших слов следует лишь, что вы полностью лишены вкуса, по крайней мере развитого. Как я попал в это ужасное место? Последний стаканчик должен напоминать мужчине обо всем хорошем, что было в его жизни, а не отправлять его к лорду Онтро рыдающим.
   – Прежде всего, – усмехнулся лекарь, – я должен вас заверить, что вы не умираете.
   – В самом деле? – З'Акатто удивленно приподнял брови.
   – Да. Вам придется долго пролежать в постели, восстанавливая силы, но я остановил кровотечение, а ваши раны не загноились.
   – Иными словами, ты почти полностью состоишь из костей и хрящей, – перебил Казио.
   – Если бы у меня не было прямо противоположной уверенности, – продолжал лекарь, – я бы сказал, что стрелявшие в вас люди хотели вас ранить, а не убить. Но поскольку таких великолепных стрелков не бывает, я полагаю, вам следует благодарить святых.
   – Я возблагодарю святого Фуфионо, если здесь найдется вителлианское вино, – заявил з'Акатто. – И еще больше – того, кто мне его раздобудет.
   – Кажется, у нас в погребах есть немного галлеанского «Барнис эт Тарве», – ответил лекарь. – Оно должно вас устроить.
   – Пожалуй, – нехотя согласился фехтовальщик, – это подойдет, пока я не найду чего-нибудь получше.
   Лекарь ушел, з'Акатто немного поворчал себе под нос, а потом внимательно посмотрел на Казио.
   – Я заметил, что мы оба живы.
   – Действительно, – кивнул Казио. – Хотя мне до сих пор не совсем понятно, как такое могло случиться.
   – А ты едва ли поцарапан.
   Казио посмотрел на покрывавшие его тело многочисленные повязки.
   – Ты прав, – ответил он. – И все благодаря нашим тренировкам.
   И он рассказал о событиях прошлой ночи.
   – Ну, – заговорил старый фехтовальщик, когда Казио закончил, – есть вещи, которые… – Он замолчал и, казалось, даже заснул, но потом приподнял голову. – Когда мы вернемся домой?
   – Кажется, ты говорил, что мне следует посмотреть мир.
   – Ну, мы уже достаточно повидали, – ответил з'Акатто. – Тебе не кажется, что пришло время посидеть на солнышке, попивая вино удачного урожая? Полагаю, теперь мы можем спокойно вернуться в Авеллу, а если нет – не сомневаюсь, что графиня охотно нас примет.
   Его глаза сузились, когда он увидел выражение, которое промелькнуло на лице Казио.
   – Что?
   – Видишь ли, – ответил Казио, – выяснилось, что Энни – принцесса Кротении.
   – Да что ты говоришь? – фыркнул з'Акатто. – Неужели ты не помнишь, как огорчились девочки, когда узнали о смерти Уильяма?
   – Ну да, но я подумал, что они огорчились из-за смерти своего императора. Я не знал, что он был отцом Энни.
   Казио вспомнил, как он познакомился с Энни – тогда он скрыл свой скромный титул, чтобы произвести на нее впечатление в подходящий момент. Теперь же он чувствовал себя полнейшим дураком.
   – Ты бы мог мне сказать, – вздохнул Казио.
   – Если бы я не заставлял тебя пользоваться собственными мозгами, они бы превратились в кашу, – усмехнувшись, сообщил з'Акатто.
   – В любом случае, – продолжал Казио, – ее королевство узурпировано, а мать в темнице. Она попросила меня помочь ей вернуть королевство и освободить мать.
   – Но это не твоя страна, – возразил з'Акатто, неожиданно становясь серьезным, – И не твое дело.
   – А мне кажется, что это не так, – покачал головой Казио. – Мы зашли так далеко – я думаю, следует довести дело до конца.
   – Не так-то просто довести дело до конца, мой мальчик. Предстоит война, а ты не захочешь связываться с войной – это я тебе обещаю.
   – Я не боюсь войны, – заявил Казио.
   – Тогда ты глупец, – презрительно бросил фехтовальщик. – Вспомни, я объяснял тебе, что драться с рыцарем – это совсем не то же самое, что участвовать в дуэли.
   – Я помню, – кивнул Казио. – Ты был прав, и благодаря твоему совету я остался в живых.
   – Тогда выслушай меня еще раз, пусть даже в последний, – сказал з'Акатто. – Любые твои представления о войне неверны. Она ужасна, и храбрость ничего не меняет. И самое страшное – это вовсе не умереть на войне, гораздо страшнее ее пережить.
   Казио выдержал суровый взгляд з'Акатто.
   – Я верю тебе, – ответил он. – И я верю, что ты говоришь на основании собственного опыта, хотя ты и не хочешь рассказывать об этом. Но я чувствую, что это стало моим долгом, з'Акатто. Это моя битва, и мне кажется, что я заслуживаю достаточно твоего уважения, чтобы ты не считал, будто я все еще принимаю решения, как мальчишка. Возможно, я не представляю, во что ввязываюсь, но я делаю это с открытыми глазами.
   З'Акатто со вздохом кивнул.
   – Да, Казио, ты прошел долгий путь, – наконец сказал он. – И кое-чему научился. Я вижу, как в тебе проявляется характер, зачатки которого были заложены с самого начала. Но выслушай мой совет. Возвращайся вместе со мной домой.
   – Сейчас ты не можешь путешествовать, – ответил Казио. – А как только мы наведем порядок в Эслене, ты сможешь присоединиться ко мне там.
   – Нет, – покачал головой старик. – Как только мои раны заживут, я вернусь в Вителлио. Если ты решил отправиться на север, на меня не рассчитывай.
   Казио вытащил свой поврежденный клинок и поднял его в приветственном жесте.
   – Я салютую тебе, старик, – сказал Казио. – В то, что ты сделал вчера ночью, невозможно поверить. Я никогда об этом не забуду.
   – Ты едешь на север, – ровно сказал з'Акатто.
   – Да.
   – Тогда иди. И хватит красивых слов. Уходи. Аздей.
   – Аздей, местро, – ответил Казио.
   Он вдруг ужасно испугался, что сейчас расплачется.
   Нейл преклонил колено перед Энни и постарался стоять ровно, но измученное, израненное тело предало рыцаря, и он упал, едва успев опереться на руки.
   – Не стоит, сэр Нейл, – сказала принцесса Энни. – Сядьте, пожалуйста.
   После коротких колебаний он поднялся и сел на скамью. Перед его глазами мелькали темные точки.
   – Прошу меня простить, ваше высочество, – пробормотал он. – Мне нужно немножко отдышаться.
   Принцесса кивнула.
   – Вы многое перенесли, сэр Нейл, – мягко сказала она. – И в том моя вина. Я не поверила вам в з'Эспино.
   – Я знаю, ваше высочество.
   Энни убрала руки за спину и внимательно посмотрела на Нейла.
   – Я приняла неправильное решение, – продолжала она. – И вы едва не погибли. Но у меня были на то причины. Вы сомневаетесь во мне?
   Нейл задумался и пришел к отрицательному ответу.
   – Нет, ваше величество, – ответил он. – Теперь я вижу, в каком трудном положении вы тогда оказались. Мне следовало приложить больше усилий, чтобы вас убедить.
   – Я не королева, сэр Нейл, – тихо напомнила принцесса. – Вам не следует так ко мне обращаться.
   – Да, ваше высочество, – сказал Нейл.
   Она положила руку ему на плечо.
   – Я рада, что вы уцелели, сэр Нейл. Очень рада.
   И Нейл услышал в ее словах извинение. Извинение без малейшего признака слабости. Извинение, достойное королевской особы, вызвавшее у него легкий трепет.
   «Я служу достойному человеку», – подумал он.
   Прежде он видел Энни лишь издали, но знал, что она не была такой. За это время она глубоко переменилась. Тогда она была девочкой, а превратилась в нечто куда более сильное.
   – О Казио, – сказала Энни.
   Нейл обернулся и увидел, что к ним подошел вителлианец.
   – Ми регатура, – сказал он немного задиристо.
   Но потом с некоторым затруднением опустился на одно колено.
   Энни с мгновение смотрела на него, потом кивнула и что-то ответила на вителлианском.
   – Мне нужно встретиться кое с кем еще, – сказала она Нейлу.
   Нейл поднял руку в благословении, и Казио повторил его жест, затем оба встали. Когда Энни ушла, Казио повернулся к Нейлу.
   – Я плохо говорю на вашем языке, – с сильным акцентом сказал он. – Но я слушаю, нет? Вы храбрый человек. Вы брат.
   Он протянул руку, и Нейл пожал ее.
   – Для меня было честью биться рядом с вами, – сказал он.
   – Она… – вителлианец показал вслед ушедшей Энни, сражаясь с непокорными словами, – не та же.
   – Верно, – вздохнул Нейл. – Теперь она королева.
   Энни смотрела на труп Родерика. Веспресерн уже омыла его и переодела. Когда Энни и Остра увидели ее, она стояла рядом с телом и плакала.
   – Он умер достойно, – наконец сказала Энни.
   Веспресерн бросила на нее тяжелый взгляд.
   – Он умер за вас, – сказала она. – Не могу себе представить, чтобы вы были его достойны. Он вас любил. Он обезумел от любви.
   Энни кивнула, но ничего не ответила. Постояв еще немного, они с Острой ушли.
   Подруги поднялись на стену замка, где Энни подставила лицо ветру, разогнавшему тучи. Угроза дождя миновала, и в ночном небе сияли звезды.
   – Я думала, что любила его, – сказала Энни, – а потом мне казалось, что я его ненавижу. Теперь же я испытываю лишь жалость.
   – Почему? – спросила Остра. – Энни, его отец наверняка приказал Родерику ухаживать за тобой. Они с самого начала планировали тебя убить, а Родерик был инструментом в их руках.
   – Я знаю. И если бы я не прокляла его любовью, он бы убил меня собственноручно. Но я прокляла его, а потом еще раз. И Родерик умер, так и не поняв за что. Как та лошадь, помнишь? Лошадь герцога Ориена. Она сломала ногу, а мы с тобой спрятались на сеновале и видели, как они убили ее.
   И по глазам лошади было видно, что она не понимает происходящего.
   – Да, наверное.
   – Но если бы я не была настолько глупой, чтобы написать ему письмо, ничего бы не произошло. Сначала его любовь была фальшивкой, а потом чародейством. Для меня же это была всего лишь глупая детская игра. Так на чьи плечи должна упасть вина?
   – Ты не можешь брать все на себя.
   – О нет, могу, – возразила Энни. – Я должна. Я снова побывала там, Остра. И видела четвертую Веру, которая рассказала мне, что моя мать сидит в темнице, а трон отца узурпирован. Вот почему мы завтра покинем замок.
   – Этого не может быть, – прошептала Остра.
   – А я ей верю, – ответила Энни. – Сначала они убили половину моей семьи, а потом захватили трон. Вполне логичное развитие событий. Однако они упустили меня – и теперь им придется горько об этом пожалеть.
   Остра долго смотрела на нее.
   – Не сомневаюсь, что так и будет, – сказала она, а потом собралась с духом и добавила: – Мне жаль, что я тебя не послушалась.
   Энни открыто встретила ее взгляд.
   – Остра, ты единственный человек, которого я люблю. Теперь я в этом уверена. Я даже не могу сказать того же о Чарльзе и маме, если быть честной. Только тебя я люблю по-настоящему.
   – Я тоже тебя люблю, – ответила Остра.
   – Но ты не можешь снова меня ослушаться, – продолжала Энни, взяв Остру за руку. – Никогда. Я могу поступать правильно или ошибаться, и ты можешь попытаться убедить меня поступить иначе, но после того, как я сказала свое слово, – это и твое слово тоже.
   – Потому что ты принцесса, а я служанка? – пробормотала Остра.
   – Да, – ответила Энни.
   На следующее утро они выехали в Эслен – Энни, Остра, Винна, Эспер, Нейл, Казио и двадцать всадников из Данмрога. Небо вновь затянули тучи, а в полдень пошел снег – первый зимний снег. Наступило солнцестояние; теперь дни будут становиться лишь длиннее.

Эпилог
Ресакаратум

   Леоф поднял глаза, когда прайфек вошел в маленькое помещение, на последние два дня ставшее домом композитора. В комнате почти ничего не было: стол, несколько свечей и никаких окон. Конечно, какие окна могут быть в глубоком подземелье?
   – Ты очень умный человек, – сказал прайфек после долгой паузы. – И гораздо в большей степени политик, чем я мог себе представить.
   – Я же обещал вам, что представление получится великолепным, – ответил Леоф, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.
   – Да, и ты сдержал слово, – согласился Хесперо. – Даже меня оно тронуло – как если бы здесь не обошлось без колдовства.
   – Это была музыка, а не колдовство, – настаивал Леоф. – Любая музыка обладает магией. Вы не можете искусственно разделить…
   – О, почти уверен, что могу, – перебил его прайфек. – И боюсь, что совет прайфеков согласится со мной. Леовигилд Акензал, вы обвиняетесь в колдовстве и государственной измене.
   Он подошел к Леофу и положил руку ему на плечо. От его прикосновения композитор вздрогнул.
   – Нет, друг мой, – фамильярно посоветовал Хесперо, – наслаждайся своим маленьким триумфом. Он будет стоить тебе остатка жизни.
   Леоф вздернул подбородок.
   – Я не боюсь смерти, – сказал он.
   Прайфек пожал плечами.
   – Я не собираюсь тебя убивать, – сообщил он. – Но сейчас мы покинем эту комнату, и тебя заберут в некое место. – Он убрал руки за спину. – Фралет Акензал, тебе знакомо слово «ресакаратум»?
   – Оно означает «освящение заново» – то есть ритуал, который позволяет снова сделать что-то или кого-то святым.
   – Верно. Мир становится нечестивым, фралет Акензал, полагаю, ты со мной согласишься. Нам грозит война; вокруг бродят ужасные чудовища – кажется, ты и сам встретился с одним из них?
   – Да, – признал Леоф.
   – Да. Миру необходимо очищение, а когда настает такая нужда, на помощь всегда приходит церковь. Ресакаратум начался. И тебе выпала честь стать одним из первых его… примеров.
   – Что вы хотите этим сказать? – спросил Леоф, чувствуя, как встают дыбом волосы у него на затылке.
   – Ты пройдешь обряд очищения, фралет. Боюсь, процесс может оказаться болезненным, но искупление редко обходится даром.
   Он по-дружески сжал плечо Леофа и покинул его. И, как он и обещал, тут же за Леофом пришли и забрали его в некое место.
   Леоф пытался быть храбрым, но он не был создан терпеть боль, и очень скоро он уже кричал, и плакал, и молил, чтобы это закончилось.
   Но боль осталась с ним.