Клэнси Том. Слово президента

   Появился сотрудник с освежающим напитком для президента и первой леди. Его вызвал другой сотрудник, услышавший желание Кэти. На бумажных салфетках была напечатанная монограмма с силуэтом Белого дома и надписью «Дом президента» под ним. Муж и жена одновременно заметили это и переглянулись.
   — Помнишь, как вы с Салли в первый раз ходили в «Мир Диснея»? — спросила Кэти.
   Джек понял, что имеет в виду жена. Это было вскоре после того, как дочке исполнилось три года, незадолго до их поездки в Англию и.., начала путешествия, которое, по-видимому, теперь не окончится никогда... Все внимание Салли поглотил замок в центре Волшебного королевства, она постоянно глядела на него, где бы они не находились. Она называла его «домом Микки Мауса». Ну что ж, теперь у них свой собственный замок. По крайней мере на некоторое время. Зато плата за проживание в нем очень высока. Кэти подошла к Робби и Сисси Джексонам, которые беседовали с принцем уэльским. Джек нашел главу своей администрации.
   — Как рука? — спросил Арни.
   — Не жалуюсь.
   — Тебе повезло, что это не избирательная кампания. В большинстве своем люди считают, что дружеское рукопожатие должно ощущаться как проба силы — мужчина пожимает руку мужчине и тому подобное. По крайней мере присутствующие здесь понимают все это по-другому. — Ван Дамм поднес к губам стакан «перрье» и окинул взглядом зал. Прием проходил хорошо. Главы государств, послы и прочие политические деятели были увлечены дружескими разговорами. Обмен шутками, любезностями. Негромкий смех. Атмосфера дня изменилась.
   — Итак, сколько экзаменов я сдал сегодня и сколько провалил? — тихо спросил Райан.
   — Тебе нужен честный ответ? Не знаю. Они хотят увидеть нечто иное. Постоянно помни это, — ответил Арни. А некоторым просто на все наплевать, потому что они приехали сюда из-за своих внутренних политических причин, мысленно добавил он, но даже при таких обстоятельствах сказать это вслух не решился.
   — Да я и сам об этом догадался, Арни. А теперь мне следует походить по залу и поговорить с гостями, верно?
   — Поговори с Индией, — посоветовал ван Дамм. — Адлер считает это важным.
   — Понял. — По крайней мере он помнил, как она выглядит. Столько лиц в веренице желающих поговорить с ним, пожать ему руку сразу превращались в неясные расплывчатые пятна, как это обычно бывает на слишком больших приемах. Из-за этого Райан чувствовал себя обманщиком. Считалось, что у политических деятелей прямо-таки фотографическая память на имена и лица. У Джека такой памяти не было, и он подумал, а нет ли методики приобрести ее. Он передал свой стакан сока официанту, вытер губы одной из салфеток с монограммой Белого дома и направился к Индии. По дороге его перехватила Россия.
   — Здравствуйте, господин посол, — сказал Джек. Валерий Богданович Лермонсов прошел перед ним во время церемонии представления и пожал ему руку, но тогда не было времени передать новому президенту то, что ему поручило правительство России. Они опять обменялись рукопожатиями. Лермонсов был кадровым дипломатом и пользовался популярностью в дипломатическом мире Вашингтона. Ходили слухи, что он на протяжении многих лет сотрудничал с КГБ, но Райан вряд ли мог обвинить его в этом.
   — Мое правительство просило меня поинтересоваться у вас, господин президент, согласны ли вы будете приехать в Москву, если поступит такое предложение.
   — Не буду возражать, господин посол, но мы были там всего несколько месяцев назад, да и к тому же сейчас у меня очень напряженное расписание.
   — Ничуть в этом не сомневаюсь, однако мое правительство хотело бы обсудить с вами некоторые вопросы, представляющие взаимный интерес. — Услышав эту кодовую фразу, Райан повернулся к русскому дипломату.
   — Вот как?
   — Я опасался, что ваше напряженное расписание может помешать этому, господин президент. Может быть, вы согласитесь принять личного представителя для неофициального обсуждения некоторых проблем?
   Джек знал, что этим личным представителем может быть только один человек.
   — Сергея Николаевича?
   — Вы согласитесь принять его? — повторил посол. На мгновение Райана охватила если не паника, то беспокойство. Сергей Головко возглавлял Службу безопасности — заново рожденный, меньший по размерам, но по-прежнему мощный КГБ. Кроме того, Головко относился к числу тех немногих наделенных умом людей в составе российского правительства, которые пользовались доверием президента России Эдуарда Петровича Грушевого, а тот сам был одним из немногих людей в мире, у которого проблем было еще больше, чем у Райана. Более того, Грушевой держал Головко рядом с собой, подобно тому как Сталин держал Берию, потому что ему нужен был умный, опытный и решительный советник. Впрочем, такое сравнение, строго говоря, не было справедливым, но Головко собирался приехать в Америку вовсе не для того, чтобы передать Райану рецепт приготовления борща. Фраза «вопросы, представляющие взаимный интерес», обычно означала серьезные проблемы; то, что посол обратился непосредственно к президенту, а не через Госдепартамент, тоже указывало на это. Настойчивость Лермонсова еще более подчеркивала неотложность возникших проблем.
   — Сергей — мой старый друг, — ответил Джек с приветливой улыбкой. С того самого момента, когда держал пистолет у моего виска, подумал Райан. — Он всегда желанный гость в моем доме. Договоритесь с Арни относительно удобного времени, ладно?
   — Я так и сделаю, господин президент.
   Райан кивнул и пошел дальше. Принц Уэльский беседовал с премьер-министром Индии, ожидая прихода американского президента.
   — Рад снова встретиться с вами, госпожа премьер-министр. И с вами, Ваше Высочество, — любезно приветствовал их Райан.
   — Нам казалось, что было бы неплохо внести ясность в некоторые вопросы.
   — И что это за вопросы? — поднял брови президент. Его словно пронзило током — он понял, о чем пойдет речь.
   — Я имею в виду неприятный инцидент в Индийском океане, — сказала премьер-министр. — Мы тогда просто не поняли друг друга.
   — Я.., я рад, что вы так считаете.

* * *

   Даже у армии бывают выходные дни, и похороны президента стали таким днем. Как «синие» так и «силы противника» сделали перерыв. Это относилось и к командирам. Дом генерала Диггза стоял на вершине холма, откуда открывался вид на поразительно унылую долину, но, несмотря на это, все было великолепно, как и воздух, теплый от ветра, дующего из Мексики, что позволило жарить барбекю во внутреннем дворе, огороженном стеной и зарослями кустарника.
   — Вам приходилось встречаться с президентом Райаном? — спросил Бондаренко, делая глоток пива.
   Диггз отрицательно покачал головой, перевернул гамбургеры на решетке и потянулся за своим особым соусом.
   — Нет, ни разу. Насколько я знаю, он принимал участие в развертывании Десятого мотострелкового полка в Израиле, но самого Райана я не встречал. Зато знаком с Робби Джексоном. Сейчас он — начальник оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов, J-3. Робби о нем очень высокого мнения.
   — Это американский обычай, правда? — Русский генерал показал на раскаленный древесный уголь.
   — Научился от отца. — Диггз поднял голову. — Передай мне пиво, Геннадий. — Бондаренко передал американскому генералу стакан пива. — Терпеть не могу, когда приходится пропускать дни подготовки, но... — Говоря по правде, он любил иногда отдохнуть, как и всякий другой.
   — Место тут у тебя просто поразительное, Марион. — Бондаренко повернулся и посмотрел на долину. Территория вокруг базы выглядела типично по-американски, со своей сетью дорог и множеством строений, но за ее пределами она превращалась в нечто совсем иное. Здесь ничего не росло, кроме низкорослого кустарника — американцы называли его креозотовыми, он походил на флору отдаленной планеты. Земля была коричневой, даже горы выглядели безжизненными. И все-таки в этой пустыни была своя привлекательность — и она напоминала ему вершину горы в Таджикистане. Может быть, генералу Бондаренко потому и нравился такой ландшафт.
   — Скажи мне, где ты заработал эти награды? — спросил Диггз. Он не был знаком с подробностями происшедшего много лет назад.
   Бондаренко пожал плечами.
   — Отряд моджахедов пробрался на территорию моей страны. Они напали на секретную исследовательскую станцию — теперь она закрыта, как известно, находится в другой стране.
   — Я солдат, а не ученый, занимающийся физикой высоких энергий. Можешь не говорить о секретных разработках, — заметил Диггз.
   — Я организовал оборону жилого комплекса этой лаборатории. Там жили ученые с семьями. В моем распоряжении был взвод пограничников — войска КГБ. Напавшие «духи» превосходили нас численностью — их было около роты, и они вели наступление под прикрытием снежной завесы и ночной темноты. Около часа положение было весьма тяжелым, — признался Геннадий.
   Диггз видел шрамы на теле русского генерала — накануне он застал его в душе.
   — Это хорошие воины? — спросил он.
   — Афганцы? — Бондаренко покачал головой. — Не завидую тем, кто попадает к ним в руки живым. Они не знают чувства страха, но иногда это работает против них. Некоторые банды «духов» имеют умелых командиров, а некоторые — нет. Это сразу заметно. Во главе тех, что напали на нас, стоял умелый и опытный командир. Они уничтожили половину объекта, а что касается меня, — он снова пожал плечами, — мне просто чертовски повезло. В конце бой шел на первом этаже жилого комплекса. Их командир мужественно руководил действиями своих солдат, но я оказался более метким стрелком.
   — Герой Советского Союза, — заметил Диггз, проверяя, как прожариваются гамбургеры. Полковник Хэмм, стоя рядом, молча прислушивался к разговору. Именно так оценивали друг друга члены этого сообщества — не столько тем, что они сделали, а как рассказывали о происшедшем.
   — У меня не было выбора, Марион, — улыбнулся русский. — Бежать некуда, и я знаю, как поступают афганцы с русскими офицерами, захваченными в плен. Так что меня наградили и назначили на более высокую должность, а затем моя страна — как это вы говорите? — испарилась. — На самом деле все обстояло не совсем так, Бондаренко намеренно упустил кое-что важное. Во время попытки военного переворота он находился в Москве и впервые в жизни ему пришлось сделать выбор, основанный на моральных соображениях. Выбор оказался правильным, он привлек внимание нескольких человек, занимавших сейчас высокие должности в правительстве нового, несколько меньшего государства.
   — Как относительно заново возникшей страны? — спросил полковник Хэмм. — Скажите, можем ли мы теперь стать друзьями?
   — Да. Вы хорошо говорите, полковник. И умело командуете своими подразделениями.
   — Спасибо, сэр. Я главным образом сижу и наблюдаю за тем, как мой полк выполняет полученные ранее указания. — Это была ложь, которую любой по-настоящему хороший офицер понимал, как особую правду.
   — Пользуясь советской — я хочу сказать, русской — военной доктриной! — Бондаренко это казалось возмутительным.
   — Но разве у нас она нашла плохое применение? — Хэмм допил пиво.
   Все должно получиться, пообещал себе Бондаренко. Если это получилось у американской армии, получится и у русской. Как только он вернется домой и получит политическую поддержку, необходимую для перестройки русской армии во что-то, чем она никогда не была, он немедленно примется за дело. Даже когда Красная Армия была в состоянии наивысшей готовности и гнала немцев к Берлину, она представляла собой тупой и грубый инструмент, полагаясь главным образом на давление огромных военизированных масс. Бондаренко знал также и о роли везения в этой победе. Его бывшая страна была вооружена лучшим в мире танком, знаменитым Т-34, снабженным дизельным двигателем, созданным во Франции для дирижаблей, системой подвески, разработанной американцем по имени Д. Уолтер Кристи, и несколькими блестящими усовершенствованиями, принадлежащими молодым русским инженерам. Это был один из тех немногих примеров, когда специалисты Союза Советских Социалистических Республик сумели создать нечто, превосходящее по качеству все остальное в мире, — в данном случае этим оказался танк, появившийся точно в то время, когда он потребовался, — без чего его страна неминуемо потерпела бы поражение. Но прошло то время, когда можно было полагаться на везение и огромные массы. В начале восьмидесятых годов американцы нашли правильный выход: небольшая профессиональная армия, тщательно подобранная, великолепно подготовленная и снабженная всем необходимым. Он никогда не видел ничего похожего на Одиннадцатый мотострелковый полк полковника Хэмма, игравший роль «сил противника». Во время брифинга перед поездкой в Америку его предупредили, чего следует ожидать, но увидеть это собственными глазами... На соответствующей местности такой полк мог вступить в бой с дивизией и уничтожить ее за несколько часов. Части «синих» были достаточно хорошо подготовлены, хотя их командир отклонил предложение прийти сюда, чтобы поужинать вместе, — он решил в свободное время поработать с командирами своих подразделений, настолько сильно они пострадали накануне.
   Здесь можно многому научиться, но самым важным уроком было то, как американцы воспринимали свои уроки. Старшие офицеры раз за разом терпели унизительные поражения, как во время маневров, так и при рассмотрении их результатов после окончания учений, в ходе которых «контролеры-наблюдатели» анализировали происходящее, пользуясь своими пометками на разноцветных карточках, похожих на те, которые можно увидеть в руках патологоанатомов.
   — Знаете... — Бондаренко подумал несколько секунд, прежде чем продолжить, — в моей армии начались бы кулачные бои, после того как...
   — У нас в начале тоже происходило что-то вроде того, — заверил его Диггз. — Когда был основан этот центр, командиров снимали с должностей за проигранные сражения, и так происходило до тех пор, пока кто-то не задумался и, сделав глубокий вдох, не понял, что здесь они и должны сталкиваться с упорным сопротивлением. Пит Тейлор был тем парнем, который правильно сформулировал деятельность НЦП. Офицеры, которые командуют находящимися здесь частями, должны учиться дипломатии, а солдаты частей «синих», прибывающих сюда, обязаны понимать, что задача их — учиться. Поверь мне, Геннадий, в мире нет ни одной армии, которая учит командиров унижению так, как учим их мы.
   — Совершенно верно, сэр. На днях я говорил с Шоном Коннолли — он командует Десятым мотострелковым полком в пустыне Негев, — объяснил Хэмм русскому генералу. — Израильтяне все еще не разобрались в нашей тактике. Они по-прежнему недовольны, когда младшие командиры дают им советы.
   — Мы постоянно увеличиваем число камер, установленных там, — засмеялся Диггз, перебрасывая гамбургеры на тарелку. — Случается, израильтяне не верят, что произошло, даже после того как мы показываем им видеопленку.
   — Они все еще не избавились от своего высокомерия, — согласился Хэмм. — Знаете, генерал, я прибыл сюда на должность командира роты, и меня безжалостно секли раз за разом.
   — Знаешь, Геннадий, после войны в Персидском заливе сюда прибыл Третий мотострелковый полк для плановой подготовки. Если помнишь, он служил авангардом Двадцать четвертой механизированной дивизии, которой командовал Барри Маккаффри...
   — Тогда они опрокинули иракцев и заставили их отступить за четверо суток на двести двадцать миль, — подтвердил Хэмм.
   Бондаренко кивнул. Он детально проанализировал ту кампанию.
   — Через два месяца они прибыли сюда и получили здесь основательную порку. В этом все дело, генерал. При подготовке, которая проводится здесь, труднее, чем на поле боя. В мире нет части такой же стойкой, хорошо подготовленной и способной к молниеносным действиям, как мотострелковая «черная кавалерия» Эла...
   — За исключением ваших старых солдат из полка «буйволов», генерал, — вмешался Хэмм.
   Диггз улыбнулся при упоминании Десятого полка. К тому же он уже привык к вмешательству Хэмма.
   — Это верно, Эл. Как бы то ни было, если тебе удастся хотя бы сражаться на равных с «силами противника», ты сможешь противостоять любой армии в мире, причем в численном соотношении один к трем, и загнать ее в соседнюю часовую зону.
   Бондаренко улыбнулся и кивнул. Он многому здесь научился. Небольшая группа офицеров, приехавшая вместе с ним, все еще бродила по лагерю, беседуя с американскими офицерами, училась, и училась, и училась. Выступать против врага, втрое превосходящего тебя численностью, было не в традициях русской армии, но скоро это может измениться. Главную опасность для его страны представлял Китай, и если дело дойдет до боевых действий, сражения будут вестись против гигантской армии мобилизованных солдат, причем свою армию придется снабжать через всю страну. Единственное средство противостоять этой угрозе заключалось в реформировании русской армии по американскому образцу. Перед Бондаренко стояла задача изменить всю военную политику своей страны. Ну что ж, удовлетворенно отметил он, я приехал именно туда, где можно этому научиться.

* * *

   Чепуха, подумал президент, скрывая за любезной улыбкой истинные чувства. Они называют себя самой большой демократической страной в мире, но это не соответствует истине. Они говорят о самых благородных моральных принципах, но при каждой возможности притесняют соседние страны, разрабатывают ядерное оружие и настаивают, чтобы Америка покинула Индийский океан. «Он, в конце концов, называется Индийским», — заявил бывший премьер-министр бывшему американскому послу, предлагая собственное понимание конвенции о свободном мореплавании. И уж чертовски верно, что они готовы были оккупировать Шри-Ланку. И только теперь, когда этот маневр не удался, они утверждают, что вовсе не думали об этом. Но разве можно, глядя в глаза главы государства, улыбаться и говорить: «Чепуха».
   Так просто не принято.
   Джек внимательно слушал, отпивая «перрье» из нового стакана, принесенного ему безымянным помощником. Положение в Шри-Ланке остается сложным, и говорят, к сожалению, точки зрения на него расходятся. Индия сожалеет об этом, но пора забыть о прошлом и не ссориться друг с другом. Разве не лучше, если обе стороны разойдутся с миром. Индийский флот вернулся на свои базы, закончив морские учения, несколько его судов пострадало от демонстративных действий американцев, что, заметила премьер-министр, хотя и иными словами, несправедливо. Эдакие задиры.
   А что думают о вас на Шри-Ланке? — мог спросить Райан, но промолчал.
   — Жаль, что вы и посол Уильямз не смогли более четко сформулировать каждый свою точку зрения, — с сожалением заметил Райан.
   — Такое случается, — ответила премьер-министр. — Дэвид — приятный человек, но, честно говоря, я боюсь, что наш климат слишком жаркий для его возраста. — Такое замечание было равнозначно предложению отозвать его из Индии. Объявить посла Уильямза «персоной нон грата» она не могла, это было бы слишком резким шагом. Райан попытался сохранить любезную улыбку, но не смог. Сейчас ему нужен был здесь Скотт Адлер, но исполняющий обязанности госсекретаря находился где-то в другом месте.
   — Надеюсь, вы понимаете, что сейчас мне трудно вносить изменения в правительство. — Заткнись, дура, выругался он про себя.
   — Ну что вы, я и не предлагаю этого. Мне понятно ваше положение. Я просто надеюсь помочь вам решить одну из сложных проблем, облегчить вашу задачу. — Или я могу сделать ее еще труднее, добавила она про себя.
   — Спасибо, госпожа премьер-министр. Может быть, вы посоветуете своему послу обсудить эту проблему со Скоттом?
   — Я непременно поговорю с ним об этом. — Она снова пожала руку Райану и ушла. Джек подождал несколько секунд, прежде чем посмотреть на принца Уэльского.
   — Ваше Высочество, как вы назовете ситуацию, когда высокопоставленный государственный деятель лжет вам прямо в лицо? — спросил президент с лукавой улыбкой.
   — Дипломатией.

Глава 9
Далекий вой

   Головко прочитал отчет посла Лермонсова без особой симпатии к его субъекту. Райан выглядел «нервным и загнанным, не в своей тарелке», «подавленным» и «физически усталым». А что еще следовало ожидать? Его выступление на похоронах президента Дарлинга, решило дипломатическое сообщество вместе с американскими средствами массовой информации, с трудом сохраняющими необходимую вежливость, было весьма не характерным для президента. Ну что ж, всем, кто знал Райана, было известно, что он сентиментален, особенно когда речь идет о детях. Головко вполне готов простить ему это. Вообще-то Райану следовало поступить иначе — Головко прочитал текст официального, но не зачитанного президентом выступления; это было хорошее выступление, полное заверений для всех слушателей. Однако Райан всегда был тем, что американцы называют «маверик» (он посмотрел, что это значит, — оказалось, это дикая, неукрощенная лошадь; не так уж далеко от его собственного определения). Это сделало анализ личности нового американского президента простым и одновременно невозможным. Райан был американцем, а американцы, с точки зрения Головко, всегда были и остаются чертовски непредсказуемы. Вся его профессиональная жизнь — сначала как оперативника, затем быстро делающего карьеру офицера в штаб-квартире КГБ в Москве — заключалась в том, что он пытался предсказать, как поступит Америка в той или иной ситуации, и ему удавалось избежать провала лишь потому, что в своих докладах начальству он всякий раз предлагал три возможных варианта действий.
   Но Иван Эмметович Райан был по крайней мере предсказуемо непредсказуем, и Головко гордился тем, что может считать его своим другом. Впрочем, это, может быть, уж слишком сильно сказано, однако оба занимались одной и той же игрой, большей частью друг против друга, и почти всегда оба играли хорошо и умело, потому что Головко был более опытным профессионалом, а Райаном талантливым дилетантом, опиравшимся на систему, терпимо относящуюся к «маверикам».
   Они уважали друг друга.
   «О чем ты сейчас думаешь, Джек?» — вздохнул Головко. Сейчас новый американский президент, конечно, спал — время в Вашингтоне разнилось с московским на целых восемь часов, а здесь солнце только начинало подниматься над горизонтом, чтобы осветить короткий зимний день.
   Райан не произвел особенно благоприятного впечатления на посла Лермонсова, и Головко придется добавить собственную объяснительную записку к отчету посла, чтобы в правительстве не слишком верили его оценке. Райан был в свое время слишком искусным и опытным врагом СССР, чтобы воспринимать его без должной серьезности при любых обстоятельствах. Все дело в том, что Лермонсов ожидал, что Райан будет соответствовать определенному образу, а Иван Эмметович не поддавался столь простой классификации. Не то чтобы речь шла об особой сложности — нет, просто это была другая разновидность сложности. У России не было своего Райана — маловероятно, что он выжил бы в той «советской» атмосфере, которая по-прежнему процветала в России, особенно среди официального чиновничества. Ему быстро становилось скучно, и его необузданный нрав, хотя Райан почти всегда держал его под строгим контролем, всегда пульсировал под поверхностью, сдерживаемый силой воли. Головко не раз был свидетелем того, когда Райан был на грани срыва, но ему доводилось слышать о случаях, когда этот нрав вырывался наружу. Такие истории исходили из ЦРУ и попадали в уши, докладывавшие о них на площадь Дзержинского. В роли главы государства ему остается полагаться на помощь Господа.
   Но проблема Головко заключалась не в этом.
   У него было достаточно своих забот. Он не передал преемнику полного контроля над Службой внешней разведки — у президента Грушевого не было достаточных оснований доверять организации, которая была когда-то «мечом и щитом партии», и он хотел, чтобы человек, на которого он мог положиться, следил за этим посаженным на цепь хищником; таким человеком был, разумеется, Головко, и одновременно тот оставался главным советником по международным отношениям у осажденного со всех сторон русского президента. Внутренние проблемы России были настолько велики, что у президента не было возможности заниматься международной ситуацией, а это означало, что фактически бывший разведчик давал ему советы, которым президент почти неизменно следовал. Главный министр — а именно им был Головко, с титулом ли или без, — относился к дополнительным обязанностям очень серьезно. На домашнем фронте Грушевой боролся с многоглавой гидрой — как только он отрубал мифическому чудовищу одну голову, на ее месте появлялась другая. Перед Головко было меньше трудностей, зато это компенсировалось их размерами. Иногда он мечтал о возвращении к старому КГБ. Всего несколько лет назад это было бы детской игрой. Снимаешь телефонную трубку, произносишь несколько слов, и все — преступники арестованы и ситуация.., нет, этим она не решалась, но становилась более.., мирной. Более предсказуемой. Наступал какой-то порядок. А его страна больше всего нуждалась сейчас в порядке. Однако Второе главное управление, «секретная полиция» КГБ, было расформировано, была создана новая независимая организация, ее власть уменьшилась, и уважение общества — страх, еще не так давно граничащий с ужасом, — исчезло. Его страна никогда не находилась под тем контролем, которого ожидал Запад, но сейчас ситуация заметно ухудшилась. Российская республика с ее гражданами, стремящимися к чему-то, называемому демократией, колебалась на самом краю анархии. Именно анархия привела к власти Ленина, поскольку русские мечтают о сильной руке, практически ничего не зная о чем-либо другом, и хотя Головко не хотел этого — будучи высокопоставленным руководителем КГБ, он знал лучше многих, какой вред нанес его стране марксизм-ленинизм, — он отчаянно стремился к порядку, к созданию организованного государства, на которое можно опереться, потому что внутренние проблемы вели к возникновению внешних. Таким образом, его неофициальная должность главного министра по вопросам национальной безопасности стала заложницей самых разных трудностей. Он представлял собой руки израненного тела и пытался не подпускать к себе волков в надежде, что тело окрепнет.