Клэнси Том. Слово президента

   — Чем вы займетесь сегодня в первую очередь, господин президент? — задал телерепортер свой четвертый вопрос.
   — У меня намечена еще одна встреча с исполняющим обязанности директора ФБР Мюрреем — пока мы будем встречаться дважды в день. Кроме того, предстоит заседание с сотрудниками Совета национальной безопасности, затем встреча с оставшимися в живых членами Конгресса. Вечером состоится заседание кабинета министров.
   — Как обстоят дела с подготовкой к похоронам? — Корреспондент пометил еще один вопрос в своем списке.
   — Говорить об этом еще рано, — покачал головой Райан. — Я знаю, что все испытывают глубокое чувство скорби, но для подготовки требуется время. — Он умолчал о том, что ближе к вечеру намечена пятнадцатиминутная встреча с сотрудниками протокольного отдела Белого дома, во время которой они проинформируют его о запланированных мероприятиях.
   — Это был японский авиалайнер, к тому же принадлежащий государственной компании. Есть ли у нас основания подозревать...
   — Нет, Натан, таких оснований у нас нет, — прервал его Джек, ожидавший этого вопроса. — Мы поддерживаем связь с японским правительством. Премьер-министр Кога пообещал оказать всемерное содействие в расследовании инцидента, и мы верим ему. Я хочу подчеркнуть, что военные действия между нами и Японией закончены. Все, что произошло, является кошмарной ошибкой. Япония прилагает все усилия, чтобы предать суду людей, виновных в этом конфликте. Мы еще не знаем подробностей происшедшего — я имею в виду прошлый вечер, — но когда я говорю, что мы «не знаем», это действительно означает, что мы не знаем этого. До тех пор пока не будет получена надежная информация, мне хотелось бы предостеречь всех от поспешных выводов. Это не поможет делу, а вред причинить может немалый. У нас и без того достаточно неприятностей. Сейчас надо думать о том, чтобы восстановить мир и залечить раны.

* * *

   — Домо аригато ^[6], — пробормотал японский премьер-министр. Он впервые увидел лицо Райана и услышал его голос. И то и другое оказалось моложе, чем он предполагал, хотя в начале дня его подробно проинформировали о новом американском президенте. Кога обратил внимание на то, как нервничает Райан, но когда ему хотелось ответить на вопрос, не кажущийся глупым, — интересно, почему американцы с таким терпением относятся к наглости средств массовой информации? — его голос менялся, равно как менялось и выражение глаз. Перемена была едва заметной, однако Кога привык замечать малейшие нюансы. Это было одним из преимуществ японского воспитания, не говоря уже об опыте всей своей взрослой жизни, посвященной политике.
   — Он может оказаться опасным противником, — негромко произнес сотрудник Министерства иностранных дел. — В прошлом он неоднократно демонстрировал незаурядное мужество.
   Кога подумал о том, что прочитал в газетах два часа назад. Этот Райан не раз прибегал к насилию, что вызывало отвращение у премьер-министра Японии. Однако от двух таинственных американцев, которые, по-видимому, спасли его от собственных соотечественников, он узнал, что иногда приходится прибегать к насилию, подобно тому как необходимо пользоваться скальпелем при хирургических операциях. А Райан воспользовался силой, для того чтобы защитить других, сам пострадал при этом, затем снова прибегнул к силе, перед тем как вернуться к мирной жизни. Но потом он опять продемонстрировал обратную сторону своего характера и применил силу, на этот раз против Японии, причем вел боевые действия искусно и безжалостно, и тут же проявил милосердие и уважение к побежденному противнику. Бесстрашный человек...
   — Думаю, он благородный человек, — произнес Кога и задумался. Как странно, что между двумя людьми, никогда не встречавшимися и всего неделю назад воевавшими друг с другом, возникли узы дружбы. — Он настоящий самурай.

* * *

   Корреспондентом телевизионной компании Эй-би-си оказалась молодая блондинка, которую звали Джой ^[7], и это имя почему-то показалось Райану поразительно неподходящим для сегодняшнего дня. Но таким именем наградили ее родители, вот и все. Если Мария из Си-би-эс была красивой, то Джой выглядела ошеломляюще прелестной, и скорее всего именно поэтому руководство телевизионной компании выбрало девушку для утренних передач, обладающих самым высоким рейтингом. Ее рукопожатие было теплым и дружеским — в нем чувствовалось и что-то еще, от чего сердце Джека едва не остановилось.
   — Доброе утро, господин президент, — негромко сказала она голосом, более уместным для вечерних приемов, чем для утренних новостей.
   — Прошу садиться. — Райан показал ей на кресло напротив.
   — Сейчас без десяти минут восемь. Мы беседуем с президентом Джоном Патриком Райаном в Белом доме, в зале Рузвельта, — проворковала девушка, повернувшись в сторону камеры. — Господин президент, наша страна пережила долгую и трудную ночь. Что вы можете нам сказать?
   Райан уже так привык отвечать на подобный вопрос, что говорил почти механически, не задумываясь. Его голос был спокойным и размеренным, он смотрел ей прямо в глаза, как его учили. В данном случае нетрудно было сконцентрировать внимание на ее карих, подернутых влагой глазах, хотя его смущало, что он погружается в них так рано утром. Он надеялся, что это не кажется слишком уж очевидным.
   — Господин президент, последние несколько месяцев были тяжелыми для всех нас, а вчерашняя ночь в особенности. Через несколько минут вы встречаетесь со своим аппаратом национальной безопасности. Что беспокоит вас больше всего?
   — Джой, когда-то, много лет назад, один американский президент сказал, что единственное, чего нам следует бояться, это страха. Наша страна такая же сильная сегодня, какой была вчера...

* * *

   — Да, это верно. — Дарейи однажды встречался с Райаном. Тогда он показался ему высокомерным и дерзким; стоя рядом со своим хозяином, он походил на собаку, рычащую и храбрую или кажущуюся таковой. Но теперь хозяина нет и собака стоит одна, устремив глаза на прелестную, но распутную женщину, и Дарейи не удивило бы, если бы Райан высунул язык с капающей слюной. Возможно, отчасти это объясняется усталостью. Райан устал; это было очевидно. Что еще можно сказать о нем? Он такой же, как и его страна, решил аятолла. Пожалуй, на первый взгляд он кажется сильным. Райан был все еще молодым человеком, широкоплечим, с прямой спиной. У него ясные глаза и твердый голос, но, когда ему задали вопрос о силе его страны, он заговорил о страхе и о страхе перед страхом. Интересно.
   Дарейи знал, что сила и власть исходят из ума, а не из плоти. Это в равной степени относится и к людям и к странам. Для него Америка являлась тайной, такой же, как и ее руководители. Но обязательно ли знать ее глубоко? Америка — страна безбожников. Вот почему этот молодой Райан заговорил о страхе. Без веры в Бога как стране, так и ее народу не хватает цели. Кое-кто говорил то же самое о стране Дарейи, но если это на самом деле соответствует истине, то по другой причине, напомнил он себе.
   Подобно телезрителям всего мира, Дарейи сосредоточил внимание на лице и голосе Райана. На первый вопрос, судя по всему, Райан ответил чисто механически. Если Америка и знала что-то об этом славном инциденте, она скрывала подробности. Скорее всего американцы мало что знали, но это тоже следует иметь в виду. Сегодня у Дарейи был длинный день, и провел он его с пользой. Недавно он позвонил в свое Министерство иностранных дел и поручил руководителю отделения США (вообще-то Соединенными Штатами занимался целый отдел в правительственном здании Тегерана) подготовить доклад о деятельности американской администрации. Ситуация оказалась даже лучше, чем он ожидал. Правительство США не могло издавать новые законы, вводить налоги, не имело права тратить деньги, пока не будет заново воссоздан Конгресс, а на это потребуется время. Почти все американские министерства лишились руководителей. Мальчишка Райан — Дарейи было семьдесят два года — один представлял собой американское правительство, и то, что увидел аятолла по телевидению, не произвело на него впечатления.
   Соединенные Штаты Америки уже много лет становились у него на пути. Такая мощь. Даже сократив свои вооруженные силы после развала Советского Союза — «меньшего сатаны», — Америка все еще была в состоянии сделать то, что было не по силам другим странам. Все, что ей требовалось, — это политическая решимость, и хотя Америка редко прибегала к силе, даже угроза ее применения была пугающей. Время от времени страна сплачивалась, преследуя единую цель, как это произошло не так давно с Ираком, и последствия оказывались сокрушительными, особенно если их сравнить с теми незначительными успехами, которых добилась его собственная страна в ожесточенной войне, длившейся почти десять лет. Америка была грозным противником. Однако теперь она превратилась в тонкую тростинку — или, скорее, если не лишилась руководства, то почти осталась без него. Могучее тело оказалось искалеченным и беспомощным из-за сломанной шеи и еще больше из-за отрубленной головы...
   Всего один человек, подумал Дарейи, не слыша слов, доносящихся из телевизора. Слова больше не имели значения. Райан не говорил ничего важного, но его поведение о многом говорило человеку, находящемуся в другой части мира. У нового президента Америки была шея, которая привлекла внимание Дарейи. Символизм тут был очевиден. Требовалось всего лишь отделить голову от тела, а между ними, кроме шеи, ничего не было.

* * *

   — У тебя десять минут до следующего интервью, — сказал Арни, когда Джой вышла из Белого дома, чтобы на автомобиле отправиться в аэропорт. Корреспонденту телевизионной компании «Фоке» заканчивали накладывать грим.
   — Как я справляюсь с интервью? — спросил Райан. На этот раз он прежде чем встать, отстегнул микрофон. Ему хотелось размяться.
   — Неплохо, — снисходительно ответил ван Дамм. Профессиональному политику он сказал бы нечто иное, но зрелый политический деятель сумел бы уклониться от наиболее трудных вопросов. Ситуация напоминала гольф, когда игрок старался превзойти свой гандикап, вместо того чтобы сражаться со своим противником в чемпионате. Но самое главное заключалось в том, что Райану требовалось обрести уверенность в себе, чтобы должным образом выполнять обязанности президента. Это было трудно даже в спокойной обстановке, а ему это придется сделать в крайне сложных условиях. И хотя каждый обитатель Белого дома нередко мечтал избавиться от Конгресса, а также всякого рода департаментов и ведомств, Райану нужно было понять незаменимость такой системы управления страной.
   — Мне нужно еще ко многому привыкнуть, правда? — Райан оперся плечом о стену в коридоре, ведущем к залу Рузвельта.
   — Привыкнешь, — пообещал глава администрации.
   — Пожалуй, — улыбнулся Райан, забыв о том, что непрерывная серия утренних интервью отвлекла его от других событий дня. И тут агент Секретной службы передал ему записку.

* * *

   Это было несправедливо по отношению к семьям других погибших во время катастрофы, однако прежде всего стремились найти тело президента Дарлинга. Четыре подъемных крана работали у западной стены здания под руководством бригадира, который сейчас стоял вместе с группой опытных строителей на полу зала заседаний. Они расположились слишком близко к разрушенной стене, подвергая себя немалой опасности, однако сегодня утром здесь отсутствовали представители Федерального агентства по охране труда. Единственными государственными служащими в разрушенном зале были агенты Секретной службы — хотя расследованием руководило ФБР, никто не хотел мешать агентам в их печальном деле. Поблизости стояли врач и группа санитаров, готовых оказать медицинскую помощь в том маловероятном случае, если удастся обнаружить кого-то, уцелевшего под обломками, хотя рассчитывать на это не приходилось. Самым трудным было координировать работу четырех кранов, опускавших свои крюки в глубокий кратер — так выглядел теперь зал заседаний, словно квартет жирафов, пьющих из одного водоема. Только благодаря навыку крановщиков крюки кранов не соприкасались.
   — Вон, смотрите! — показал бригадир. Из-под обломков высовывалась почерневшая рука, сжимающая автоматический пистолет. Она принадлежала Энди Уолкеру, начальнику личной охраны президента Дарлинга. На последнем кадре телевизионной записи он был в нескольких футах от него, успел подскочить к президенту, чтобы увести его с трибуны, но оказалось слишком поздно, и он всего лишь погиб рядом со своим боссом, до конца выполнив свой долг.
   Вниз опустился крюк соседнего крана. Стальной трос был обмотан вокруг глыбы песчаника, и крановщик начал медленно поднимать ее. Глыба вращалась под скручивающей нагрузкой. Теперь стало видно тело Уолкера и рядом с ним чьи-то ноги в брюках. Вокруг лежали разбитые в щепы и почерневшие остатки дубовой трибуны, а также виднелось несколько листов обгоревшей бумаги. Вообще-то огонь не смог пробиться через гору каменных обломков в этой части здания. Пожар закончился слишком быстро.
   — Стойте! — Бригадир строителей схватил за руку агента Секретной службы и удержал его. — Они никуда не денутся. Не стоит рисковать жизнью ради мертвых тел. Подождите еще пару минут.
   Он наблюдал за тем, как первый кран поднял каменный блок и очистил поле действий для второго, а потом стал жестами показывать крановщику, куда опустить крюк и где остановиться. Двое рабочих подвели стальные тросы под соседний блок, бригадир поднял руку над головой и махнул ею. Тяжелый каменный блок начал медленно подниматься.
   — Нашли «Десантника», — произнес агент, наклонив голову к микрофону. Тут же вниз, несмотря на предостерегающие возгласы нескольких строителей, начала спускаться группа медиков, но уже с расстояния в двадцать футов стало ясно, что можно не торопиться. В левой руке мертвый президент держал папку со своей последней речью. Он погиб от рухнувших камней, прежде чем огонь успел добраться до его тела. У президента даже не обгорели волосы. Почти все тело было изуродовано обрушившимися каменными глыбами, но опознать его по костюму, президентской булавке на галстуке и золотым часам не составило труда. Это был, несомненно, президент Роджер Дарлинг. Работы остановились. Стрелы подъемных кранов замерли, слышался только негромкий рев их дизельных двигателей, работающих вхолостую. Крановщики, воспользовавшись перерывом, пили кофе или курили. К телу подошли судебные фотографы, которые принялись со всех сторон делать снимки.
   Они не спешили. Повсюду на полу зала заседаний национальные гвардейцы укладывали в мешки и уносили мертвые тела. Два часа назад они сменили пожарных. Но вокруг трупа Роджера Дарлинга, которому Секретная служба в свое время присвоила кодовое имя «Десантник» в честь его службы в 82-й воздушно-десантной дивизии, в радиусе пятидесяти футов образовалось пустое пространство, в котором находились только агенты, в последний раз охранявшие своего президента. Для слез поиски продолжались слишком долго, хотя позднее они придут, и не раз. Когда фотографы сделали свое дело и медики ушли, четыре агента в виниловых куртках с надписью «Секретная служба» подошли к телу президента, пробравшись через гору еще оставшихся каменных блоков. Сначала они подняли тело Энди Уолкера, до последнего мгновения пытавшегося спасти своего босса, и бережно положили в мешок из прорезиненной ткани. Агенты подняли мешок, два их товарища подхватили его и унесли. Настала очередь президента Дарлинга. Уложить его в мешок оказалось намного труднее. От трупного оцепенения тело изогнулось и замерзло на морозе. Одна рука торчала под прямым углом к телу и никак не влезала в мешок. Агенты посмотрели друг на друга, не зная, как поступить дальше. Мертвое тело представляло собой вещественное доказательство, и они не имели права изменять что-то в его положении. А может быть, еще важнее был неосознанный страх причинить уже мертвому телу боль, поэтому президента Дарлинга уложили в мешок с вытянутой рукой, как у капитана Ахава ^[8]. Четыре агента вынесли его из разрушенного зала заседаний, обходя лежащие каменные блоки, и затем спустились к машине «скорой помощи», стоявшей внизу в ожидании тела президента. Это привлекло внимание расположившихся поблизости фотографов, которые тут же кинулись делать снимки. Телевизионные камеры, установленные неподалеку от развалин, тут же запечатлели процедуру погрузки тела мертвого президента с помощью электронно-цифровых объективов.
   Изображение, появившееся на экране стоявшего на столе монитора, прервало ход интервью Райана телерепортеру компании «Фоке». Джек проследил за тем, как тело Дарлинга бережно положили в машину. Почему-то увиденное сделало его положение как президента официальным.
   Роджер Дарлинг действительно погиб, и теперь Райан почувствовал на своих плечах всю тяжесть ответственности. Направленная на него камера запечатлела изменившееся выражение лица нового президента, когда он вспомнил, как Дарлинг ввел его в состав правительства, как доверял ему, полагался на него и, самое главное, сумел многому научить...
   Все осталось в прошлом, понял Джек. Раньше он всегда мог обратиться к кому-то за советом. Конечно, обращались и к нему, интересовались его точкой зрения, предоставляли свободу действий в кризисной ситуации, но всегда был человек, к помощи которого он мог прибегнуть, который мог ободрить его, сказать, что он на правильном пути. Сейчас Райан тоже мог обратиться за советом, но в ответ он получит только чью-то точку зрения, а не указание, как поступить. Теперь решения придется принимать самому. Он услышит массу суждений. Его советники будут вести себя подобно адвокатам — одни станут высказывать свое мнение, другие — свое. Они будут одновременно говорить ему, что он прав и ошибается, приводить доводы и контрдоводы, но, когда обсуждение закончится, только он понесет ответственность за принятое решение.
   Президент Райан провел ладонью по лицу и бессознательно размазал на нем грим. Он не знал, что «Фоке» и другие телевизионные компании вели теперь полиэкранную передачу, потому что все имели доступ к изображению, поступающему из зала Рузвельта. Он едва заметно потряс головой, как человек, который вынужден согласиться с чем-то, что ему не нравится. Лицо Райана было слишком бесстрастным для выражения печали. За ступенями Капитолия снова начали двигаться подъемные краны.
   — Что мы будем делать теперь? — спросил корреспондент телекомпании «Фоке». Этот вопрос не входил в подготовленный им список и был просто человеческой реакцией на увиденное. Кадры, переданные с Капитолийского холма, значительно сократили время, отведенное для его интервью, и его продление нарушило бы расписание, а правила Белого дома нельзя нарушать.
   — Нам предстоит огромная работа, — ответил Райан.
   — Спасибо, господин президент. Сейчас тринадцать часов четырнадцать минут.
   Джек наблюдал за тем, как погасла лампочка на телевизионной камере. Продюсер подождал несколько секунд, махнул рукой, и президент снял с галстука микрофон с проводом. Первый телевизионный марафон закончился. Прежде чем выйти из зала, он внимательно посмотрел на камеры. Раньше он читал лекции по истории, затем проводил брифинги, но все это происходило перед живой аудиторией, он видел глаза слушателей, понимал их выражение и в зависимости от их реакции мог несколько изменить стиль обращения, говорить быстрее или медленнее, может быть — если это позволяли обстоятельства, — пошутить или повторить что-то, чтобы прояснить какой-то вопрос. Теперь ему придется обращаться не к людям, а к вещи. И это обстоятельство тоже не понравилось Райану. Он вышел из зала, а тем временем люди во всем мире оценивали услышанное от нового американского президента, обменивались впечатлением, какое он на них произвел. Пока он снова направляется в туалет, его выступление уже станет предметом обсуждения для комментаторов более полусотни стран.

* * *

   — Это самое лучшее, что случилось с нашей страной после президентства Джефферсона. — Старик считал себя серьезным знатоком истории. Ему нравился Томас Джефферсон благодаря его заявлению, что лучше всего управляют той страной, которой управляют как можно меньше. Это единственное, что он запомнил из высказываний мудреца, жившего в Монтичелло.
   — И сделать это сумел япошка, представляешь. — Его собеседник иронически фыркнул. Такого рода событие даже способно подорвать теорию расизма, которую он считал непоколебимой. А можно ли с этим согласиться?
   Они не спали всю ночь — сейчас было 5.20 по местному времени, — не отрываясь от теленовостей, передача которых шла непрерывно. Корреспонденты, заметили они, выглядели еще более усталыми, чем этот парень Райан. У часовых поясов есть все-таки преимущество. Оба перестали пить пиво около полуночи и через два часа, когда начали клевать носом, перешли на кофе. Не время спать. Они наблюдали какой-то фантастический телевизионный марафон, переключаясь с одного канала на другой, благодаря большой спутниковой антенне, установленной рядом с хижиной. Только этот телемарафон не был посвящен сбору средств для помощи детям-инвалидам, или жертвам СПИДа, или школам для ниггеров. Эта передача была интересной. Подумать только, все эти вашингтонские мерзавцы, должно быть, изжарились, как на сковородке, по крайней мере большинство из них.
   — Барбекю ^[9] из бюрократов, — хихикнул Питер Холбрук, наверно, в семнадцатый раз после половины двенадцатого ночи, когда начал подводить итоги случившегося. Недаром в движении за ним закрепилась репутация человека с творческим складом ума.
   — Перестань, Пит, черт побери! — захлебнулся от хохота Эрнест Браун и пролил кофе себе на колени. Выражение приятеля показалось ему таким забавным, что он даже не вскочил на ноги, отчего у него промокли брюки.
   — Это была долгая ночь... — согласился Холбрук, тоже улыбаясь.
   Они смотрели выступление президента Дарлинга по двум причинам. Прежде всего потому, что все крупные телевизионные компании предупредили о перемене в программе вещания, как это обычно бывает перед важными событиями; правда, их спутниковая антенна обеспечивала прием 117 каналов, так что достаточно было переключить телевизор, чтобы не слушать выступления главы правительства, которое они и все их друзья глубоко презирали. А еще, сознательно разжигая в себе ненависть к исполнительной власти в Вашингтоне, они всегда смотрели выступления, передаваемые по правительственному каналу, — обычно оба посвящали этому по часу в день, — чтобы распалить себя еще больше по отношению к людям в Вашингтоне. Вот и сегодня они смотрели выступление президента, беспрестанно обмениваясь колкими замечаниями по его адресу.
   — А кто этот парень Райан? — спросил Браун, широко зевая.
   — Наверно, еще один бюрократ. Бюрократ и говорит бюро-срань.
   — Да, — рассудительно согласился Браун. — И никто его не поддерживает, Пит.
   Холбрук повернулся и посмотрел на друга.
   — А ведь в этом что-то есть, а? — С этими словами он встал и подошел к полкам вдоль южной стены его кабинета. Его экземпляр Конституции Соединенных Штатов в мягкой обложке был изрядно потрепан от частого употребления, потому что он постоянно заглядывал в него, чтобы улучшить понимание того, к чему стремились ее авторы.
   — Знаешь, Пит, здесь нет ни слова о подобной ситуации.
   — Неужели?
   — Ни единого слова, — подтвердил Холбрук.
   — Вот ведь как. — Об этом стоит подумать, верно?

* * *

   — Убит? — спросил президент Райан, все еще вытирая с лица грим мокрыми бумажными салфетками, похожими на те, которыми еще недавно он вытирал попки своим детям. По крайней мере когда он закончил, его лицо снова стало чистым.
   — Это предварительное заключение, основанное на осмотре тела и места обнаружения пилота, а также на прослушивании записей переговоров в кокпите авиалайнера. — Мюррей перелистал страницы, переданные ему по факсу всего двадцать минут назад.
   Райан откинулся на спинку кресла. Подобно многому в Овальном кабинете, оно было новым. Все личные и семейные фотографии Дарлинга были убраны. Бумаги, лежавшие на столе, забрали секретари Дарлинга. Мебель и все остальное в кабинете доставили со складов Белого дома. По крайней мере кресло было удобным, изготовить такое, со спинкой, защищающей сидящего в нем, стоит немалых денег. Скоро и его заменят на сделанное специально для Райана мастером, который бесплатно делал кресла для обитателей Овального кабинета. Поразительно, но он не только делал это бесплатно, но и никому об этом не говорил. Несколькими минутами раньше Джек решил, что в любом случае, рано или поздно, ему придется здесь работать. Секретари сидели в своих комнатах рядом, и с его стороны несправедливо заставлять их бегать из одного конца здания в другой, спускаться по лестницам и затем подниматься снова. Другое дело — спать в Белом доме, но эта проблема может пока подождать, хотя, ею тоже придется заняться...