Клэнси Том. Слово президента

   — Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, — услышал он голос директора проекта за спиной.
   — Что вы имеете в виду? — не оборачиваясь спросил врач.
   — Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия ^[44] противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, — справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. — Пять литров. Великолепно.
   — Мы можем уже начать...
   — Нет, — решительно покачал головой директор. — Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.
   — Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.
   — Вы и помолитесь, Моуди. Вы — превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.
   — То, что мы готовим, причинит страдания...
   — Неверным, Моуди, — напомнил ему директор. — Тем, кто ненавидит нашу страну и нашу веру, кто плюет на слова Пророка. Я даже согласен с тем, что добродетель этой женщины исключительна. Аллах будет милостив к ней. Не вы выбрали ее судьбу. И не я. — Директор знал, как необходимо дальнейшее участие Моуди в проекте. Молодой врач — блестящий специалист, даже слишком. Что касается себя, директору оставалось только поблагодарить Аллаха, что он позволил ему провести последние десять лет в лабораториях; в противном случае и он мог бы поддаться такой же человеческой слабости.

* * *

   Бадрейн настоял на своем. На этот раз вылетят три генерала. Будет занято каждое кресло, а в одном из них разместятся двое маленьких детей, пристегнутых ремнем безопасности. Теперь они понимали необходимость таких мер. У них не было другого выхода.
   Бадрейн все объяснил им, показал на башню управления полетами, откуда за вылетом каждого самолета наблюдали авиадиспетчеры. Теперь они не могут не знать, что происходит. Их арест не принесет никакой пользы, поскольку тогда тревогу поднимут семьи, а если арестовать и семьи, неладное заподозрят соседи, не правда ли?
   Да, пожалуй, согласились генералы.
   Просто пришлите в следующий раз большой авиалайнер, хотел он сказать Тегерану, но нет, кто-то обязательно запротестует, если не здесь, то там. У него не оставалось иного выбора, как ждать. Ждать и сдерживать растущее беспокойство. Может быть, алкоголь снял бы напряжение, но Бадрейн отказался от этой мысли. Иногда он разрешал себе выпить, проведя столько лет в Ливане. Подобное в Ливане, как и в Бахрейне, раньше нарушалось, как будут, наверно, и впредь нарушаться строгие законы ислама. Там он подобно всем не отказывал себе в этом западном грехе. Но только не теперь. Сейчас Бадрейн стоял на пороге смерти и потому, грешник ли он или нет, но оставался мусульманином и встретит смерть, как подобает правоверному. Так что он пил кофе, глядя в окно и сидя у телефона, и убеждал себя, что руки у него дрожат только от кофеина.

* * *

   — Вы Джексон? — спросил Тони Бретано. Утро он провел с исполняющими обязанности начальников штабов и командующими. Теперь пришла очередь тех, кто приводят в действие механизм Пентагона.
   — Да, сэр, я представляю J-3. То есть я начальник вашего оперативного управления, — ответил Робби, опускаясь в кресло. На этот раз у него в руках не было пачки документов и ему не приходилось никуда спешить.
   — Насколько плохим вы считаете наше положение?
   — Видите ли, сэр, наши вооруженные силы растянуты по всему миру. В нашем распоряжении все еще есть две авианосные боевые группы в Индийском океане, ведущие наблюдение за Индией и Шри-Ланкой. Мы перебрасываем два батальона легкой пехоты на Марианские острова, чтобы восстановить контроль за ними и следить за выводом японских войск. Это главным образом политический маневр, там вряд ли может что-нибудь произойти. Наши воздушные силы, выдвинутые вперед, отозваны на базы на континенте для технического обслуживания. Этот этап операции против Японии прошел успешно.
   — Значит, вы считаете необходимым настаивать на том, чтобы ускорить производство истребителей-бомбардировщиков F-22 и возобновить выпуск бомбардировщиков Б-2? Таково мнение ВВС.
   — Мы только что сумели доказать, что «стеле» — чертовски действенный бомбардировщик, резко увеличивающий мощь наших ВВС, господин министр. Нам понадобится как можно больше таких бомбардировщиков.
   — Согласен. А как относительно остальных силовых структур?
   — У нас слишком мало сил, чтобы выполнить все взятые обязательства. Если нам, например, придется принять участие в боевых действиях в Кувейте, как это произошло в девяносто первом, мы вряд ли справимся с этим. Мы в буквальном смысле не способны больше на демонстрацию нашей мощи. Вы знаете, в чем заключаются мои обязанности, сэр. Я должен разрабатывать планы, как осуществлять то, что от нас требуется. Так вот, операция против Японии потребовала от нас всего, на что мы способны, и...
   — Микки Мур отлично отзывался о плане, который вы разработали и осуществили, — заметил министр обороны.
   — Очень любезно со стороны генерала Мура. Да, сэр, на этот раз мы победили, однако нам пришлось задействовать все, что у нас нашлось, и американские вооруженные силы не должны вступать в схватку с противником при подобной ситуации, господин министр. Наша задача заключается в том, чтобы вражеские солдаты обращались в паническое бегство в тот момент, когда первый американский рядовой сходит на землю с транспортного самолета. Да, я могу придумать что-нибудь в случае необходимости, но мои обязанности заключаются не в этом. Рано или поздно я допущу ошибку или это сделает кто-нибудь другой, и погибнет много наших парней.
   — И с этим я тоже согласен. — Бретано взялся за сандвич. — Президент Райан предоставил мне полную свободу для наведения порядка в этом министерстве, как я считаю это нужным. В моем распоряжении две недели, чтобы представить материалы по тому, что требуется Министерству обороны.
   — Две недели, сэр? — Джексон побледнел бы, если бы ему позволила темная пигментация кожи.
   — Джексон, сколько времени вы служите в армии? — Министр поднял голову.
   — Включая учебу в военном училище? Тридцать.
   — Если вы не сможете представить эти материалы уже завтра, то не соответствуете должности начальника оперативного управления. Но я даю вам десять дней, — расщедрился Бретано.
   — Господин министр, я руковожу оперативным управлением, а не кадрами, и...
   — Совершенно точно. Я считаю, что управление кадров должно удовлетворять требования оперативного управления в этом министерстве решения должны приниматься боевыми офицерами, а не бухгалтерами. Когда я занял место генерального директора своего концерна, то увидел там ту же ошибку. Бухгалтеры говорили инженерам, как им поступать, чтобы решать инженерные проблемы. Нет, я не допущу этого, — покачал головой Бретано. — Потому-то дела и шли у нас плохо. Если вы производите что-нибудь, то руководить деятельностью компании должны инженеры. Что касается нашего министерства, то боевые офицеры принимают решения о том, что им требуется, а дело бухгалтеров внести это в бюджет. Между первыми и вторыми всегда будут разногласия, однако окончательное решение принимается теми, кто выпускают конечный продукт фирмы — в данном случае офицерами, от которых требуют победы в войне.
   Проклятье. Джексон с трудом удержался от улыбки.
   — Размеры потребностей?
   — Начните с самой большой возможной опасности, самого серьезного конфликта, который не вероятен, а возможен, и спроектируйте для меня силовую структуру, которая способна справиться с ним. — Даже такого не было достаточно, и оба понимали это. В прошлом исходили из принципа двух с половиной войн, из того, что Америка будет способна развернуть свои силы для участия в двух крупных конфликтах и оставить в своем распоряжении достаточно сил, чтобы победить в небольшом столкновении. Мало кто признавал, что это «правило» всегда оставалось фантазией, начиная с президентства Эйзенхауэра. Сегодня, как только что признал Джексон, у Америки недостаточно сил для ведения боевых действий в одном крупном военном конфликте. Военно-морской флот уменьшился вдвое по сравнению с тем, каким он был десять лет назад. Армия сократилась еще больше. Военно-воздушные силы, всегда полагающиеся на свои высокотехнологичные самолеты, были вынуждены отправить в запас почти половину личного состава. Морские пехотинцы продолжали оставаться в боевой готовности, но корпус морской пехоты представлял собой экспедиционную силу, предназначенную для быстрого развертывания в ожидании того, что скоро прибудут подкрепления, и его вооружение было слишком уж легким. Таким образом, нельзя сказать, что в кладовке больше ничего не осталось, но вынужденная диета не принесла никому особой пользы.
   — Значит, десять дней?
   — Готов поспорить — то, что мне нужно, лежит у вас в ящике стола прямо сейчас, верно? — Бретано знал, что у генералов, занимающихся планированием, всегда есть подобные заготовки.
   — Мне понадобится пара дней, чтобы привести все в порядок, сэр, но у меня действительно уже кое-что есть.
   — Джексон?
   — Да, господин министр?
   — Я следил за ходом ваших операций в Тихом океане. Один из моих людей — Скип Тайлер, он раньше работал в Управлении морскими системами и неплохо разбирается в этом, мы с ним следили по картам каждый день, как развиваются события. Операции, спланированные вами, производят большое впечатление. Война — это не только боевые действия. Она во многом зависит от психологии, как и жизнь. Вы побеждаете потому, что люди у вас подготовлены лучше. Пушки и самолеты играют немалую роль, но разум и интеллект важнее. Я — отличный менеджер и чертовски хороший инженер. Но я не военный специалист. Я буду прислушиваться к вашим советам, потому что вы и ваши коллеги знают, как вести боевые действия. Все, что вы предложите, я буду защищать. Зато вы представите мне свои предложения, в которых говорится, что вам действительно нужно, а не то, что вам хотелось бы получить. Мы не можем позволить себе этого. Мы сократим бюрократов как штатских, так и военных. Этим займется управление кадров. Я произведу чистку министерства. У себя в корпорации я избавился от массы ненужных людей. Моя корпорация была промышленной, и ею руководят теперь инженеры. Министерство обороны занимается боевыми операциями, и им будут руководить боевые офицеры с насечками на прикладах, показывающими, какое число врагов они отправили на тот свет. Это будут знающие люди, жесткие и суровые. Вы поняли меня?
   — Думаю, что понял, сэр.
   — Итак, у вас десять дней. Если сможете справиться быстрее — тем лучше. Сообщите мне, когда будете готовы.

* * *

   — Кларк, — отозвался Джон по прямой линии телефонной связи.
   — Это Хольцман, — послышался голос в трубке. Услышав имя журналиста, Кларк широко открыл глаза от удивления.
   — Полагаю, мне следует спросить, как вы узнали мой номер, но ведь вы никогда не раскроете источник информации, правда?
   — Отличная догадка, — согласился репортер. — Помните тот ужин у «Эстебана» несколько лет назад?
   — Смутно, — солгал Кларк. — Ведь прошло столько времени. — Вообще-то это не было ужином, но магнитофон, который записывал каждое слово, сказанное по этому телефону, не мог знать этого.
   — Вы у меня в долгу. Как относительно встречи сегодня вечером?
   — Я перезвоню вам. — Кларк положил трубку и уставился на поверхность стола перед собой. Что за чертовщина?

* * *

   — Перестань, Джек не говорил этого, — сказал ван Дамм корреспонденту «Нью-Йорк тайме».
   — Но он имел это в виду, Арни, — ответил репортер. — Ты знаешь это. И я тоже.
   — Жаль, что ты не хочешь отнестись к нему помягче. Он ведь не политик, — напомнил глава администрации.
   — Не моя вина, Арни. Он занимает этот пост и должен следовать правилам.
   Арнолд ван Дамм кивнул соглашаясь, подавив гнев, мгновенно возникший при равнодушном замечании репортера. Он понимал, что корреспондент прав. Таковы правила игры. Но он также знал, что корреспондент ошибается. Может быть, он слишком привязался к президенту Райану, в такой степени, что начал верить в некоторые из его рыхлых идей. Средства массовой информации, полностью состоящие из людей, нанятых частными компаниями — большинство было корпорациями, акции которых котировались на бирже, — стали настолько влиятельными, что теперь они решали, каково мнение людей. Это было достаточно плохо. Но еще хуже было то, что они слишком наслаждались своей властью. В этом городе они могли кого угодно вознести до небес, точно так же, как и вконец разрушить репутацию. Они устанавливали собственные правила, и тот, кто нарушал их, рыл тем самым себе могилу.
   Райан был наивным человеком — тут не поспоришь. С другой стороны, он не стремился стать президентом. Он оказался в Белом доме случайно, стараясь в последний раз сослужить службу нации и затем раз и навсегда уйти с государственной службы, вернуться к частной жизни. Его не выбирали президентом. Но и средства массовой информации никто не выбирал, а Райан по крайней мере опирался на Конституцию, в которой были определены его обязанности. Средства массовой информации преступили черту. Они становились на сторону одного из оппонентов по конституционному вопросу и занимали ошибочную позицию.
   — А кто определяет правила? — спросил Арни.
   — Никто. Они просто существуют, — ответил корреспондент «Нью-Йорк тайме».
   — Так вот, президент не собирается выступать против решения Верховного суда по делу «Роу против Уэйда». Он и не говорил этого. И он не собирается подбирать судей со скамеек в парке. Он не намерен выбирать либералов или консерваторов, и мне кажется, что ты знаешь это.
   — Значит, Райан не правильно выразился? — Злорадная усмешка репортера не могла быть более красноречивой. В своей статье он напишет, что высокопоставленный правительственный чиновник «разъяснял» — что означает исправлял — точку зрения президента.
   — Вовсе нет. Просто ты не правильно его понял.
   — Его заявление показалось мне совершенно ясным, Арни.
   — Это потому, что ты привык выслушивать профессиональных политиков. Президент, которого мы сейчас имеем, говорит прямо и откровенно. Более того, мне это нравится, — солгал ван Дамм; на самом деле такая манера говорить сводила его с ума. — Между прочим, это может даже облегчить твою задачу — тебе больше не придется гадать на кофейной гуще, что он имеет в виду. Просто записывай, что он говорит. Или суди его по справедливости. Мы оба признали, что он не политик, но ты обращаешься с ним, как с профессиональным политическим деятелем. Просто прислушивайся к его словам, вот и все. — Или, что еще проще, просмотри видеозапись, хотел сказать Арни, но передумал. Он приблизился сейчас к самому краю. Разговаривать с представителями средств массовой информации — все равно что гладить незнакомую кошку; никогда не знаешь, в какой момент она оцарапает тебя.
   — Перестань, Арни. Ты самый преданный парень в этом городе. Черт побери, из тебя получился бы отличный семейный врач. Мы все знаем это. Но Райан ни в чем не разбирается. Эта речь в национальном соборе, потом безумное выступление в Овальном кабинете. Его поведение так же мало соответствует президентскому, как поведение председателя клуба «Ротари» где-нибудь в Бамфаке, в Айове.
   — А кто решает, каким должно быть поведение президента и каким нет?
   — В Нью-Йорке это решаю я. — По лицу репортера снова пробежала насмешливая улыбка. — Что касается Чикаго, тебе придется спросить кого-нибудь другого.
   — Но Райан — президент Соединенных Штатов.
   — А Эд Келти придерживается другого мнения, к тому же ведет себя, как подобает президенту.
   — Эд выбыл из игры. Он подал в отставку. Роджеру позвонил государственный секретарь Хансон и сообщил об этом. Черт побери, ведь ты сам сообщил об этом в газете.
   — Но чем он руководствовался, когда подавал...
   — Чем он руководствовался, когда бегал за каждой юбкой, привлекающей его внимание? — резко возразил глава администрации. Отлично, теперь я сам восстанавливаю против себя средства массовой информации, подумал он.
   — Эд всегда увлекался женщинами. Он взял себя в руки после того, как бросил пить. Это никак не отражалось на исполнении им своих обязанностей. — Точка зрения корреспондента стала теперь ясной. Подобно своей газете, он был ревностным защитником прав женщин. — Нужно подождать, и слухи об этом утихнут.
   — Какую позицию займет «Нью-Йорк тайме»?
   — Я пришлю тебе копию редакционной статьи, — пообещал репортер.

* * *

   Он не мог больше терпеть. Бадрейн снял телефонную трубку и набрал шестизначный номер, глядя в темноту за окном. Солнце зашло, и небо затянуто облаками. Приближалась холодная дождливая ночь, а затем наступит утро, которого он может и не увидеть.
   — Слушаю, — ответил голос еще до конца первого звонка.
   — Говорит Бадрейн. Для следующего рейса нам понадобится самолет больших размеров.
   — У нас стоит наготове «Боинг-737», но мне нужно разрешение, чтобы отправить его.
   — Этим я сейчас займусь.
   Принять срочные меры заставили его телевизионные новости. По телевидению не передавали ничего о политике, программы были еще более приглушенными, чем обычно. Ни одной политической передачи, и это в стране, где политика нередко вытесняла даже прогноз погоды. Самым зловещим было то, что состоялась передача о мечети, старой шиитской мечети, которую не ремонтировали много лет. Ведущий выразил сожаление, рассказав о длительной и достойной уважения истории этого здания, причем забыл упомянуть о том, что она обветшала потому, что когда-то стала местом встречи группы заговорщиков, обвиненных, наверно справедливо, в том, что они собирались устранить погибшего ныне любимого и великого политического деятеля Ирака, о котором скоро все забудут. Хуже всего было то, что на видеозаписи были видны пять имамов, которые стояли перед мечетью, даже не глядя в камеру, а просто показывали на потускневшие голубые плитки на стенах и, по-видимому, обсуждали, что следует предпринять. Эти пятеро были те самые, которые прилетели в Багдад в качестве заложников. Но на телевизионном экране не было ни единого солдата, а лица по меньшей мере двух имамов были хорошо знакомы иракцам. Кто-то сумел убедить телевизионную компанию или, точнее, ее служащих. Судя по всему, доводы оказались убедительными — если вы хотите остаться на работе и сохранить голову, пора посмотреть в лицо новой реальности. Будут ли эти несколько коротких моментов на экране достаточными для народных масс, чтобы рассмотреть и узнать лица приехавших — и понять смысл передачи? Поиски ответа на этот вопрос могут оказаться опасными.
   Но мнение народных масс не имело значения. А вот мнение майоров и полковников, а также генералов, не попавших в список улетающих из Ирака, имело значение, причем немалое. Очень скоро они все поймут. Возможно, кто-то уже понял. Они начнут звонить по телефону, сначала обращаясь к вышестоящим начальникам, чтобы выяснить, что происходит. Некоторым будут лгать. Другие вообще не услышат ответа, потому что хозяева телефонов уже покинули страну. И тогда они задумаются, начнут встречаться друг с другом. В течение следующих двенадцати часов им придется принять решение. Это люди, которых считают преданными гибнущему режиму, которым некуда скрыться и у которых нет денег, чтобы прожить оставшуюся жизнь. Им придется остаться в Ираке. Их преданность прошлому режиму может означать смертный приговор — для большинства так и произойдет. А вот у некоторых есть шанс на спасение. Чтобы уцелеть, им придется поступить так, как поступают преступники во всем мире. Они спасут свою жизнь, выдав более крупную добычу. Так бывает всегда. Полковники свергнут генералов.
   Наконец генералы поняли, насколько опасно положение.
   — Наготове стоит «Боинг-737». Там хватит места для всех. Он может прилететь сюда через девяносто минут, — сказал Бадрейн генералам.
   — А нас не убьют в мехрабадском аэропорту? — спросил заместитель начальника генерального штаба иракской армии.
   — Вы предпочитаете умереть здесь? — ответил Бадрейн.
   — Что, если это ловушка?
   — Нельзя исключить и такой риск. В этом случае умрут пять имамов, выступавших по телевидению. — Разумеется, этого не случится. Это должны будут осуществить солдаты и офицеры, преданные уже не существующим генералам. Такая преданность здесь отсутствует. Все знали это. Сам акт получения заложников был инстинктивным шагом и уже стал бессмысленным из-за чьих-то действий, возможно, средств массовой информации, но скорее полковника, стоящего во главе вооруженной охраны иранских священнослужителей. Полагали, что он надежный сотрудник службы безопасности, вспомнил Бадрейн, верующий суннит и сын члена баасистской партии. Это могло означать, что баасистскую партию уже подчиняют своему влиянию. События развивались теперь слишком быстро. Имамы не собираются скрывать причины своего приезда в Ирак, не правда ли? Но все это не имело значения. Расправа с заложниками не принесет ни малейшей пользы. Оставшись в Багдаде, генералы были обречены, а принятие мученической смерти не будет чем-то оскорбительным для иранских имамов. Это было неразрывной частью шиитских традиций.
   Нет, решение было уже принято, причем бесповоротно. Просто высокопоставленные военные чины еще не поняли этого. Они не продумали развития событий до конца.
   С другой стороны, если бы они были по-настоящему компетентными военачальниками, их любимый вождь давно расправился бы с ними.
   — Да, мы согласны, — сказал старший из генералов.
   — Спасибо. — Бадрейн поднял телефонную трубку и снова набрал номер.
    "Глубина конституционного кризиса, в котором оказалась Америка, стала очевидной лишь вчера. Несмотря на то что вопрос мог показаться чисто техническим, его содержание оказалось совершенно иным.
    Джон Патрик Райан — несомненно способный человек, но требуется еще выяснить, обладает ли он талантом, необходимым для того, чтобы исполнять обязанности президента. Первоначальные симптомы далеко не многообещающи. Государственная служба — не для дилетантов. Наша страна нередко обращалась к таким людям, но в прошлом они всегда составляли меньшинство и были способны совершенствоваться, а затем исполнять свои обязанности планомерно и организованно.
    Нет ничего планомерного и организованного в кризисе, перед которым стоит наша страна. Пока мистер Райан принимал правильные и рассчитанные меры по стабилизации правительства. Его временное назначение на пост директора ФБР, например, Дэниела Мюррея — вполне приемлемо. Равно как и Джордж Уинстон станет, возможно, неплохим временным министром финансов, хотя и не обладает способностями политического деятеля. Скотт Адлер, исключительно талантливый кадровый дипломат, может стать лучшим выбором настоящего кабинета министров..."
    Райан пропустил два следующих абзаца.
    «Вице-президент Эдвард Келти, несмотря на свои личные недостатки, знаком с деятельностью правительства, и его умеренная позиция по большинству вопросов, затрагивающих судьбу страны, гарантирует правильный курс до тех пор, пока не будет избрана новая администрация. Но справедливы ли его утверждения?»
   — А вам разве не все равно? — спросил Райан, обращаясь к передовой статье завтрашнего номера «Нью-Йорк тайме».
   — Они знают его и не знают тебя, — ответил Арни. И тут зазвонил телефон.
   — Слушаю.
   — Звонит мистер Фоули, господин президент. Он говорит, что у него важный вопрос.
   — О'кей... Эд? Я переключаю тебя на динамик. — Джек нажал на соответствующую кнопку и положил трубку. — У меня в кабинете Арни.
   — Получены надежные сведения. Иран вступает в игру, быстро и решительно. У меня есть отрывок телевизионной передачи, если хочешь посмотреть.
   — Включай. — Джек знал, как это делать. В его кабинете, как и в других, стояли телевизоры, соединенные с Пентагоном и другими федеральными департаментами, защищенными оптиковолоконными кабелями. Он достал из ящика стола пульт дистанционного управления и включил телевизор. «Шоу» продолжалось всего пятнадцать секунд, затем повторилось, и потом Райан начал смотреть его по отдельным кадрам.
   — Кто они? — спросил Джек.
   Фоули прочитал имена. Два из них Джек слышал раньше.
   — Советники Дарейи, среднего и высшего уровня. Они в Багдаде, и кто-то решил объявить об этом. Итак, мы знаем, что высшие иракские чины улетают из страны. Теперь мы видим, как пять имамов говорят по национальному телевидению Ирака о восстановлении знаменитой мечети. Завтра они будут говорить уже громче, — пообещал исполняющий обязанности директора ЦРУ.
   — Есть что-нибудь от наших людей в том регионе?