Клэнси Том. Слово президента

   Так как же поступить? Он — начальник оперативного управления Генерального штаба. Он должен знать ответы на все вопросы. В этом и заключается его работа. Но Бондаренко не мог найти этих ответов. Туркменистан явился началом процесса. Если его не остановить, все рухнет, как карточный домик. Слева на столе лежал список дивизий и бригад, находящихся в его распоряжении, а также предполагаемый уровень их боеготовности. Справа лежала карта. Согласовать первое и второе было трудно.
   — У вас такие хорошие волосы, — сказала Мэри Эббот.
   — Сегодня у меня не было хирургических операций, — объяснила Кэти. — Шапочка вредит прическе.
   — Сколько времени вы ее не меняли?
   — Со дня нашей свадьбы с Джеком.
   — И у вас не было желания изменить? — удивилась миссис Эббот.
   Кэти отрицательно покачала головой. Ей казалось, что с такой прической она походит на актрису Сузанн Йорк — ей нравилась эта актриса в том фильме, который Кэти смотрела в колледже. То же самое относилось и к Джеку. Он никогда не менял свою прическу, а в тех случаях, когда у него не было времени постричься, кто-то в Белом доме обращал на это внимание, и ему подравнивали волосы каждые две недели. Персонал Белого дома ухаживал за ним намного лучше, чем она. Они, наверно, просто составляли график и придерживались его, вместо того чтобы обращаться с вопросами, как это делала она. Куда более эффективная система, одобрительно подумала Кэти.
   Сейчас она нервничала гораздо больше, чем это было заметно со стороны, больше, чем в первый день учебы на медицинском факультете, и даже больше, чем во время первой хирургической операции, когда ей приходилось закрывать глаза и внутренне кричать на себя, чтобы остановить дрожь в руках. Но тогда по крайней мере к ее словам прислушивались и будут прислушиваться теперь. О'кей, подумала Кэти, в этом ключ к решению проблемы. Это хирургическая операция, она — хирург, а хирург всегда контролирует происходящее.
   — Думаю, теперь все в порядке, — сказала миссис Эббот.
   — Спасибо. Вам нравится работать с Джеком?
   — Он ненавидит макияж, как, впрочем, почти все мужчины, — улыбнулась она.
   — Тогда позвольте поделиться с вами секретом — я тоже.
   — Я практически не наносила вам макияжа, — тут же отозвалась Мэри. — Для вашей кожи этого не требуется.
   Это наблюдение, сделанное одной женщиной и переданное ею другой, заставило доктора Райан улыбнуться.
   — Спасибо, — поблагодарила она.
   — Вы позволите мне высказать рекомендацию?
   — Конечно.
   — Дайте своим волосам отрасти на дюйм, может быть, на два. Это придаст вашему лицу большую выразительность.
   — Того же мнения и Элейн — это моя парикмахер в Балтиморе. Я уже попыталась однажды. От хирургических шапочек мои волосы становятся хрупкими.
   — Мы можем заказать для вас шапочки большего размера. Мы должны проявлять заботу о наших первых леди.
   — А-а! — воскликнула она. И почему я не подумала об этом? — задала себе вопрос Кэти. Это наверняка дешевле, чем летать на работу на вертолете... — Спасибо!
   — Позвольте мне проводить вас. — Миссис Эббот провела первую леди в Овальный кабинет.
   Как ни удивительно, Кэти бывала здесь всего лишь дважды и только один раз заходила, чтобы поговорить с Джеком. Внезапно это показалось ей странным. В конце концов, место работы мужа находилось меньше чем в пятидесяти ярдах от ее спальни. Письменный стол произвел на нее впечатление, как поразительно старомодный, но сам кабинет был полон воздуха и очень просторен по сравнению с ее крошечным кабинетом в клинике Хопкинса, и это даже сейчас, когда повсюду стояли телевизионные камеры и софиты. На каминной доске напротив стола стоял горшок с тем, что Секретная служба называла самым часто фотографируемым цветком в мире. Мебель была слишком официальной и потому неудобной, а ковер на полу с вытканной на нем президентской эмблемой показался Кэти явно изношенным. Но ведь это не был нормальный кабинет, предназначенный для нормального человека.
   — Привет, милая. — Джек поцеловал ее и представил журналистам. — Познакомься, это Том Доннер, а это — Джон Пламер.
   — Здравствуйте, — улыбнулась Кэти и посмотрела на Пламера. — Я любила слушать ваши репортажи, когда готовила ужин.
   — А сейчас не слушаете? — с улыбкой спросил Пламер.
   — В столовой на втором этаже нет телевизора, и мне не позволяют готовить ужин.
   — А муж вам не помогает? — спросил Доннер.
   — Представляю себе Джека в кухне. Вот с грилем он справляется неплохо, но кухня — это моя территория. — Она села, глядя им в глаза. Это было непросто. Включенные телевизионные софиты светили прямо в лицо. Она заставила себя напрячься. Пламер ей понравился, а вот Доннер что-то скрывал. Она мигнула, поняв это, и на ее лице появилось выражение, свойственное врачу. Внезапно ей захотелось сказать что-нибудь Джеку, но времени уже не было...
   — Одна минута, — послышался голос продюсера. Как всегда, в кабинете находилась Андреа Прайс, она стояла у двери, ведущей в комнату секретарей, а дверь в коридор позади Кэти была открыта. Там стоял Джеф Раман. Еще один странный человек, подумала она, но в Белом доме проблема заключалась в том, что здесь все обращались с тобой, словно ты Юлий Цезарь или кто-то вроде. Здесь так трудно по-дружески общаться с людьми. Казалось, этому все время что-то мешает. Вообще-то ни Джек, ни Кэти не привыкли к прислуге. Служащие — это другое дело, но не прислуга. Кэти нравилась медицинским сестрам и лаборантам в больнице, потому что общалась с ними, как один представитель медицинской профессии с другим, и она пыталась поступать так же и тут, но по какой-то причине это не получилось. И доставляло беспокойство.
   — Пятнадцать секунд.
   — Ты нервничаешь? — шепнул Джек.
   И почему ты не остался работать в «Меррилл Линч»? — едва не спросила вслух Кэти. Сейчас он занимал бы там пост старшего вице-президента. Впрочем, нет. Он не был бы там счастлив. Джека так же привлекала его работа, как ее медицина, где она исправляла зрение людям. В этом они не отличались друг от друга.
   — Добрый вечер, — произнес Доннер, глядя в камеру позади Райанов. — Мы находимся в Овальном кабинете и беседуем с президентом Райаном и первой леди. Как я уже сказал в передаче вечерних новостей на канале Эн-би-си, техническая неисправность испортила запись интервью с президентом, которую мы сделали сегодня утром. Президент любезно пошел нам навстречу и пригласил нас сюда, чтобы побеседовать с нами в прямом эфире. — Он повернул голову. — Мы очень благодарны вам за это, сэр.
   — Я рад, что вы снова пришли к нам, Том, — произнес президент. С каждым разом он скрывал свои мысли все более умело.
   — Кроме того, с нами находится миссис Райан...
   — Прошу вас, — с улыбкой прервала его Кэти, — я — доктор Райан. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы получить эту ученую степень.
   — Совершенно верно, мэм, — согласился Доннер с радостной улыбкой, напомнившей Кэти о восторге, который охватывает сотрудников отделения травматологии при виде пострадавшего, поступающего с Моньюмент-стрит в момент начала обеденного перерыва. — У вас обоих ученая степень доктора, не правда ли?
   — Да, мистер Доннер. Джек — историк, а я — офтальмолог.
   — И вы выдающийся глазной хирург, получили премию Ласкера за вклад в медицину, — заметил он, пуская в ход все свое очарование ведущего.
   — Видите ли, я занималась исследованиями в области медицины на протяжении пятнадцати лет. В университете Джонса Хопкинса все мы одновременно клиницисты и исследователи. Я работаю вместе с превосходным персоналом и по сути дела премия Ласкера в большей степени их заслуга, чем моя. Пятнадцать лет назад профессор Бернард Катц посоветовал мне заняться исследованием проблемы, как использовать лазер для исправления человеческого зрения. Мне это показалось интересным, и с тех пор я занимаюсь этой проблемой в дополнение к моей практике хирурга.
   — Вы действительно получаете больше денег, чем ваш муж? — спросил Доннер с улыбкой, предназначенной для телевизионных камер.
   — Намного больше, — усмехнулась она.
   — Я всегда утверждал, что из нас двоих Кэти — самая умная, — произнес Джек, похлопывая жену по руке. — Она излишне скромничает и не говорит, что является одним из лучших офтальмологов в мире.
   — А как вам нравится быть первой леди?
   — Мне нужно отвечать на этот вопрос? — На лице Кэти появилась очаровательная улыбка и тут же исчезла. Ее голос стал серьезным. — То, как мы оказались здесь, я не каждому бы порекомендовала. Такое случается и в больнице — поступает пациент с глазной травмой, к которой он вовсе не стремился, и мы стараемся вылечить его. Джек никогда в жизни не пытался уйти от важной проблемы, встающей на его пути.
   Настало время браться за дело.
   — Господин президент, а как вам нравится ваша работа?
   — Видите ли, приходится работать с утра до вечера. Я провел много лет на государственной службе и никогда не задумывался над тем, насколько трудна работа президента. Мне повезло с персоналом — это весьма квалифицированные и опытные люди, и в нашем правительственном аппарате тысячи таких же, не жалеющих сил на службе обществу. Это делает мою работу легче.
   — А в чем, по вашему мнению, она заключается? — спросил Пламер.
   — В принесенной мной присяге говорится, что я должен соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, — ответил Райан. — Мы стараемся восстановить правительство. Теперь у нас полный состав Сената, и, после того как несколько штатов проведут у себя выборы, скоро появится и полная палата представителей. Почти все должности в кабинете министров заполнены — обязанности министров здравоохранения и образования исполняют действующие заместители министров, и они хорошо справляются с работой.
   — Сегодня утром мы говорили о событиях в регионе Персидского залива. Какие там, по вашему мнению, существуют проблемы? — Это снова спросил Пламер. Райан отвечал на вопросы спокойно и уверенно, гораздо лучше, чем утром, и Пламер обратил внимание на взгляд его жены. А ведь она действительно умная женщина, подумал он.
   — Соединенные Штаты хотят одного — мира и стабильности в этом регионе. Мы надеемся установить дружеские отношения с новой страной — Объединенной Исламской Республикой. Как и во всем мире, в том регионе было уже достаточно войн и конфликтов. Мне хочется думать, что все это осталось позади. Между нами и Россией установился мир — не просто отсутствие войны, а настоящий мир после лет на протяжении нескольких поколений, полных беспокойства и недоверия. Я хочу развивать такие отношения и дальше. Пожалуй, в мире никогда не было полного мира, но это не причина для того, чтобы мы не стремились к его достижению; За последние двадцать лет мы прошли длинный путь. Нам предстоит сделать многое, но для этого созданы сейчас хорошие предпосылки.
   — Мы снова выйдем в эфир после короткого перерыва, — произнес Доннер, глядя в камеру. Он уже обратил внимание на то, что Райану нравится, как идет интервью. Великолепно.
   В кабинет вошел официант и принес поднос со стаканами воды. Все взяли стаканы и сделали несколько глотков, ожидая, когда кончится рекламный блок.
   — Вам действительно не нравится быть первой леди? — спросил Доннер.
   — Пока мне не мешают заниматься моей работой, я могу примириться почти с чем угодно, но меня беспокоит судьба детей. После того как все это кончится, они вернутся к нормальной жизни и снова станут обычными детьми. Мы воспитывали их не для такой шумихи.
   Все замолчали, терпеливо ожидая окончания рекламных объявлений.
   — Мы снова в Овальном кабинете с президентом и первой леди. Господин президент, — спросил Доннер, — вы не могли бы рассказать нам об изменениях, которые вы готовите?
   — Моя работа заключается главным образом не в том, чтобы что-то менять. Том, а в том, чтобы восстанавливать прежнее. В процессе этого мы попытаемся кое-что осуществить. Я старался подбирать новых членов своего кабинета таким образом, чтобы правительство могло функционировать более эффективно. Как вам известно, я достаточно много лет провел на государственной службе и видел многие примеры неэффективной работы. Граждане нашей страны платят налоги, и наш долг правильно и разумно использовать их на благо всего общества. Вот почему я сказал членам моего кабинета, чтобы они обратили внимание на деятельность своих департаментов. Та же самая работа может выполняться при меньших затратах.
   — Так говорили многие президенты.
   — А этот президент собирается сдержать свое слово, — серьезно заметил Райан.
   — Однако первое, что вы сделали, это предприняли атаку на налоговое законодательство, — сказал Доннер.
   — Не атаку, Том, а лишь изменения. Я полностью поддерживаю Джорджа Уинстона. Налоговый кодекс, которым мы пользуемся сейчас, крайне несправедлив, и он несправедлив во многих отношениях. Начать с того, что он непонятен для налогоплательщиков. Это означает, что им приходится обращаться за помощью при составлении налоговых деклараций, и многим кажется странным, что нужно платить немалые деньги лишь за то, чтобы им объяснили, почему правительство взымает с них такие налоги — особенно если учесть, что правительство эти законы и принимает. Какой смысл принимать законы, непонятные для людей? Зачем делать их столь сложными? — спросил Райан.
   — Однако при этом цель вашей администрации заключается в том, чтобы сделать налоговый кодекс не прогрессивным, а регрессивным.
   — Мы с вами уже обсуждали этот вопрос, — ответил Райан, и Доннер понял, что добился своей цели. Одна из очевидных слабых сторон Райана заключалась в том, что он не любил повторяться. Этим он отличался от политических деятелей, которые обожают говорить одно и то же. — Если мы будем взымать с каждого одинаковую долю, это и будет справедливым. Процесс взымания налогов должен быть простым, тогда деньги налогоплательщиков будут сберегаться, а не растрачиваться понапрасну. Предлагаемые нами изменения в налоговом законодательстве никак не повлияют на общий размер собираемых налогов. Никому не будут предоставляться какие-то особые льготы.
   — Однако налоги, уплачиваемые богатыми, резко снизятся.
   — Это верно, но при этом мы устраним все специальные льготы, вписанные в налоговый кодекс, которых добились их лоббисты. По сути дела богатые будут платить столько же или, что более вероятно, немного больше, чем они платят сейчас. Министр финансов Уинстон с предельным вниманием отнесся к изучению этого вопроса, и я согласен с его рекомендациями.
   — Извините, сэр, но трудно понять, каким образом сокращение уплачиваемых ими налогов на тридцать процентов заставит их платить больше. Это элементарная школьная арифметика.
   — А вы поговорите со своим бухгалтером, — улыбнулся Райан. — Или сами посмотрите на свои налоговые декларации — если Сумеете в них разобраться. Знаете, Том, в свое время я был бухгалтером — перед тем как поступить в корпус морской пехоты, я сдал соответствующий экзамен, — и даже я не могу полностью разобраться в налоговых декларациях, так чертовски они запутаны. Правительство плохо удовлетворяет общественные интересы, если принимает законы, непонятные людям. Это зашло слишком далеко. Я пытаюсь вернуться к более простым временам.
   Вот я и поймал тебя, пронеслось в голове Доннера. На лице Пламера, сидящего рядом, появилась гримаса. Зато режиссер, руководящий выбором изображения, принял меры, чтобы эта гримаса не появилась на экранах телевизоров. Вместо этого он выбрал лицо ведущего, по которому пробежала улыбка победителя.
   — Я рад, господин президент, что вы придерживаетесь такой точки зрения, потому что американскому народу хотелось бы побольше узнать о том, как функционирует правительство их страны. Почти вся ваша государственная служба прошла в Центральном разведывательном управлении.
   — Это верно, однако, Том, как я уже говорил сегодня утром, ни один президент никогда не затрагивал вопрос разведывательных операций. Это разумная позиция. — Райан по-прежнему вел себя спокойно, не подозревая, что дал повод для дальнейших вопросов.
   — Но, господин президент, вы лично принимали участие во многих операциях, сыгравших важную роль в окончании холодной войны. Например, в похищении советского подводного ракетоносца «Красный Октябрь». Вы ведь действительно играли важную роль в этой операции, не правда ли?
   Режиссер, предупрежденный заранее, выбрал камеру, которая была направлена на лицо Райана как раз в тот момент, когда его глаза расширились от удивления. Действительно, он совсем не умеет скрывать свои эмоции, подумал режиссер.
   — Том, я ведь уже говорил...
   — Зрители имеют право знать, кто играл решающую роль в одном из крупнейших успехов американской разведки. Разве мы не сумели получить в свое распоряжение новейшую советскую атомную подлодку?
   — Я не собираюсь обсуждать этот вопрос. — Теперь даже грим не мог скрыть того, каким бледным стало его лицо. Кэти повернулась к мужу, почувствовав, какой холодной стала его рука.
   — И затем, меньше чем через два года, вы лично провели операцию, в результате которой глава русского КГБ попросил у Америки политического убежища.
   Джеку удалось наконец справиться с эмоциями, но его голос звучал глухо и невыразительно.
   — Том, это нужно прекратить. Вы делаете ничем не обоснованные высказывания.
   — Господин президент, этот человек, Николай Герасимов, раньше возглавлявший КГБ, теперь живет со своей семьей в Виргинии. Командир «Красного Октября» живет во Флориде. То, что я говорю, — Доннер улыбнулся, — правда, и вы знаете это. Сэр, мне непонятно, почему вы не хотите ответить на мой вопрос. Ведь вы сыграли важную роль в том, чтобы на земле установился тот мир, о котором сами говорили несколько минут назад.
   — Том, позвольте мне еще раз ясно объяснить мою позицию. Я никогда не буду обсуждать разведывательные операции на публике. Точка.
   — Но американский народ имеет право знать, что за человек занимает должность президента. — Именно эту фразу произнес одиннадцать часов назад Джон Пламер, который внутренне поморщился, услышав, как его слова повторяют в таком контексте, но он не мог при всех возразить своему коллеге.
   — Том, я служил своей стране в полную меру своих возможностей в течение многих лет, но, подобно тому как вы не можете раскрыть источники полученной вами информации, так и наши разведывательные агентства не могут раскрыть многое, чем они занимаются из опасения, что могут погибнуть живые люди.
   — Но, господин президент, вы ведь сами делали это. Вы убивали людей.
   — Да, и не один президент был солдатом или...
   — Одну минуту, — вмешалась Кэти. Ее глаза сверкали от ярости. — Позвольте мне сказать кое-что. Джек начал работать в ЦРУ после того, как на нашу семью напали террористы. Если бы он не сделал этого в то время, никто из нас не остался бы в живых. Я была тогда беременна нашим сыном, а террористы пытались убить меня и мою дочь, когда мы ехали в машине в Аннаполисе и...
   — Извините меня, миссис Райан, но сейчас у нас наступает перерыв.
   — Это нужно прекратить, Том, прекратить немедленно, — решительно произнес Райан. — Когда начинаются открытые разговоры о разведывательных операциях, гибнут люди. Неужели вы не понимаете этого? — Телевизионное освещение погасло, но запись продолжалась.
   — Господин президент, наши зрители имеют право знать это. Моя работа заключается в том, чтобы доносить до них факты. Разве я исказил что-нибудь?
   — Я отказываюсь комментировать этот вопрос, и вы это знаете, — произнес Райан, едва не запутавшись в правильном ответе. Самообладание, Джек, самообладание, напомнил он себе. Президент не может терять контроля над собой, особенно в прямом эфире. Черт побери, Марк никогда не согласился бы сотрудничать с.., а вдруг согласится? Он литовец, и ему может понравится мысль стать национальным героем, хотя, по мнению Джека, он сможет отговорить его. Зато Герасимов — совершенно иное дело. Райан обесчестил его, угрожал ему смертью — правда, от рук его же соотечественников, но это не имеет значения для такого человека — и лишил его всяческой власти. Теперь Герасимов вел жизнь куда более приятную, чем мог бы когда-либо вести в Советском Союзе, который он надеялся сохранить и которым хотел править, но он относился к числу людей, для кого власть намного важнее жизненных благ. Герасимов стремился занять пост главы государства — именно такой, какой сейчас занимает Райан, — и чувствовал бы себя отлично на этой должности или другой вроде нее. Но те, кто стремятся к власти, чаще всего ею злоупотребляют, и этим он отличался от Джека. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения. Герасимов не будет молчать. В этом можно не сомневаться. И они знают, где его найти.
   Как же мне поступить теперь?
   — Мы снова в Овальном кабинете с президентом и миссис Райан, — торжественно произнес Доннер для телезрителей, которые могли забыть об этом.
   — Господин президент, вы являетесь экспертом по национальной безопасности и международным отношениям, — сказал Пламер, опередив своего коллегу. — Но у нашей страны немало и других трудностей. Сейчас вам нужно восстановить Верховный суд. Как вы собираетесь сделать это?
   — Я поручил Министерству юстиции подготовить для меня список опытных судей из состава федеральных апелляционных судов. Сейчас я изучаю этот список и надеюсь представить кандидатуры для их утверждения Сенатом в течение двух ближайших недель.
   — Обычно Американская ассоциация адвокатов помогает правительству в подборе таких судей, но вы, по-видимому, решили поступить по-другому. Позвольте поинтересоваться, сэр, почему?
   — Джон, все судьи в этом списке уже прошли процесс такого отбора, и после этого они служили в апелляционных судах не меньше десяти лет каждый.
   — Этот список был подготовлен прокурорами? — спросил Доннер.
   — Опытными высокопоставленными профессионалами Министерства юстиции. Во главе этого процесса стоял Патрик Мартин, несколько месяцев назад назначенный директором Департамента уголовного права. Ему помогали другие сотрудники министерства, в том числе директор Департамента гражданских прав.
   — Но это все прокуроры или люди, обязанность которых заключается в том, чтобы вести следствие. Кто рекомендовал вам Мартина?
   — Действительно, лично я плохо знаком с персоналом Министерства юстиции. Исполняющий обязанности директора ФБР Мюррей порекомендовал мне мистера Мартина. Он отлично проявил себя при расследовании обстоятельств катастрофы, когда авиалайнер врезался в Капитолий, и я попросил его подготовить для меня этот список.
   — А вы с мистером Мюрреем в течение длительного времени были друзьями?
   — Совершенно верно, — кивнул Райан.
   — Во время одной из разведывательных операций мистер Мюррей сопровождал вас, не правда ли?
   — Извините, я не понял, — сказал Райан.
   — Я имею в виду операцию ЦРУ в Колумбии, когда вы принимали участие в уничтожении медельинского наркокартеля.
   — Том, я говорю вам последний раз — я отказываюсь обсуждать разведывательные операции, состоявшиеся на самом деле или придуманные вами.
   — Но, господин президент, в результате этой операции погиб адмирал Джеймс Каттер, — продолжал Доннер с деланно искренним выражением сожаления налицо. — Сэр, о вашем пребывании в ЦРУ ходит множество слухов. Рано или поздно они превратятся из слухов в реальные повествования, а сейчас у нас появилась возможность рассказать правду о случившемся, и чем быстрее, тем лучше. Вы не были выбраны президентом США и потому ваше прошлое не подверглось тщательному изучению, как это обычно происходит с кандидатами на выборах. Американский народ хочет знать, кто является их президентом.
   — Том, мир разведки является секретным миром. Так и должно быть. Наше правительство занимается многими проблемами и далеко не все нужно обсуждать открыто. У каждого из нас есть секреты. Каждый телезритель, наблюдающий за этой трансляцией, имеет секреты. Они есть и у вас. Что касается правительства, сохранение этих секретов является жизненно важным для существования нашей страны и, между прочим, для безопасности людей, заботящихся о ее благополучии. Было время, когда средства массовой информации уважали это правило, особенно в военное время, но и в другое тоже. Мне хочется, чтобы вы приняли это во внимание.
   — Но в какой момент, господин президент, секретность начинает нарушать наши национальные интересы?
   — Вот почему существует закон, дающий право Конгрессу вести наблюдение за разведывательными операциями. Если бы эти решения принимала одна исполнительная власть, тогда у вас были бы основания для беспокойства. Но дело обстоит по-другому. Конгресс также контролирует наши действия. Я сам неоднократно информировал Конгресс о том, чем мы занимаемся.