Коллинз Макс Аллан. Кровавый срок

   — Ну, не для того, чтобы убить Гарри — своего любимого старого друга. Просто, чтобы обессилить его, сделать более податливым, безопасным, чтобы ты смогла с ним справиться.
   — Я?
   — Да, ты. — Я хрипло рассмеялся. — Знаешь, в каждой из твоих приманок, которые ты разбрасывала у меня на пути — связи Гарри с женщинами, украденные золотые монеты, казино Лански, была доля правды. Золотые монеты действительно были похищены в ночь убийства — тобой. Ведь, в конце концов, именно ты позаботилась о том, чтобы у туземца оказалась золотая монета, которую он нам продал.
   — Я? Ты в своем уме?
   — Не отпирайся — это действительно сбило меня со следа. И связь между Лански и Кристи была весьма правдоподобной, даже если Гарри и вовсе не беспокоился из-за казино, которые те собирались вместе открыть здесь. И я думаю, что, возможно, Гарри соблазнился хорошеньким личиком и стройными ножками. Это, да еще влияние подсыпанного ему снадобья помогло тебе проникнуть в ту ночь к нему в комнату. Если у него и был пистолет где-то рядом с кроватью, то он ему не помог.
   Ди взмахнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой.
   — Ну а с какой стати я стала бы это делать?
   Я указал на написанную маслом картину, висевшую над камином.
   — Возможно, ты получила приказ от своего босса Акселя Веннер-Грена... А может быть, ты действовала по собственной инициативе, заботясь об интересах своего патрона. Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос, если, конечно, ты сама не расскажешь.
   — Я лучше послушаю твой рассказ — этот набор твоих причудливых фантазий. Скажи-ка мне, например, Нат, как такое слабое создание, как я, могло совершить такой жестокий акт, как убийство сэра Гарри Оукса?
   Я выбросил вперед руку; она отпрянула в сторону.
   — Обратившись к одному из хозяев «Банко Континенталь» Гарольду Кристи, — продолжал я. — Он предоставил тебе двух гангстеров, чтобы те помогли тебе надавить на Гарри. Запугать его, пообещав, что ему будет хуже, если он не откажется от своих намерений; но Гарри только плюнул кровью тебе в лицо, поклявшись предать огласке все дела и утащить за собой Веннер-Грена, Кристи и всех людей герцога.
   — Чепуха!
   — Он лежал или стоял на коленях на полу, почти что забитый до смерти. Твои головорезы слишком увлеклись, поэтому ты решила прикончить его, всадив ему в голову с близкого расстояния четыре пули из пистолета такого маленького калибра, что они даже не прошили череп насквозь. Может быть, ты даже воспользовалась его собственным пистолетом — он пропал, а следы от выстрелов очень напоминают последствия от стрельбы из автоматического пистолета тридцать восьмого калибра.
   Точно! Глаза цвета багамского неба чуть вспыхнули, когда я упомянул пистолет Гарри; она действительно воспользовалась им.
   — Затем, с помощью изготовленной вручную из распылителя для борьбы с насекомыми паяльной лампы, которую ты заправила денатуратом из сарая, подожгли постель. После этого ты и твои помощники забросили труп на пылающую кровать и инсценировали ритуал вуду. Обгоревший труп, несколько перьев, и готово — убийство по обычаям оуби.
   Тряхнув головой, Ди рассмеялась. Затем закурила очередную сигарету.
   — В самом деле, Геллер, тебе нужно писать повести для радио. Например, для программы «Святая Святых».
   — Возможно, ты и намеревалась спалить «Вестбурн» дотла, но я в этом сомневаюсь. Думаю, ты подожгла труп, чтобы запутать следы. Может быть, ты украла золотые монеты, чтобы подкрепить версию об убийстве в соответствии с колдовским ритуалом. А может быть, вы были чем-то похожи с Гарри и ты просто любила золото.
   Выдавив из себя улыбку, Ди посмотрела на потолок, пытаясь изобразить на лице скуку и разочарование.
   — Как бы то ни было, повеселившись таким образом и сделав свое грязное дело, ты и ребята Лански удалились. Кристи уехал намного раньше, загодя облегчив вам работу; он также подобрал двух твоих помощников, когда они высадились в Лайфорд Кэй, где и были замечены несчастным Артуром. Затем Кристи высадил своих неприятных пассажиров у «Вестбурна» и отправился к своей любовнице. Но когда к утру он вернулся в поместье, то обнаружил, как трагично закончилась попытка переубедить сэра Гарри. Кристи быстренько сочинил новую версию, показав, что всю ночь он проспал в соседней комнате. Он оказался достаточно порядочным человеком, чтобы не втягивать в дело свою подругу, которую он попросил молчать.
   А теперь Ди принялась качать головой, снисходительно улыбаясь.
   — Мне так жаль разочаровывать тебя, но это всего лишь нелепые домыслы. Нэнси де Мариньи — моя лучшая подруга, и, если бы я даже совершила этот подлый поступок, последним из тех, кого бы я решила подставить, был бы ее муж.
   — А я и не говорил, что ты подставила Фредди. Твой убедительный розыгрыш вуду был рассчитан на то, чтобы поставить под подозрение кого-нибудь из местных жителей, а фабрикация дела против Фредди была сработана руками Баркера и Мелчена с благословения герцога, роль которого, как я полагаю, ограничилась тем, что по совету Кристи он пригласил этих двух очень своеобразных майамских полицейских.
   — А, так это была идея Гарольда!
   — Вероятно. А может быть, и твоя. В любом случае кто-то подсказал герцогу пригласить этих двух продажных, связанных с мафией копов. И кто-то подсказал ему, что тем самым он сможет замять это дело. И он поступил так, как ему советовали. Ведь, в конце концов, он по самые уши увяз в аферах «Банко Континенталь».
   Ди запрокинула голову; холодно улыбаясь, она смотрела на меня блестящими веселыми глазами.
   — Так значит кем ты меня теперь считаешь? Каким-то нацистским драконом?
   — Нет, я думаю, что ты просто некая Джуди Симз из Ист-энда — бедная девушка из низших слоев общества, которая жадно делала свою карьеру путем обмана и корыстного расчета. Кстати, как умер твой муж?
   Ее лицо побледнело. На мгновенье под хорошенькой маской промелькнуло выражение полной безнравственности. Затем ей удалось изобразить наполовину соблазнительную, наполовину саркастическую улыбку.
   — Что ж, я так понимаю, твой последний вопрос, который я даже не собираюсь удостаивать своим ответом, является заключительной частью твоей «сказки»?
   — В общем, да. Хотя я не уверен, что после этого все заживут счастливой жизнью. Я так же не уверен в том, что именно ты убила беднягу Артура — ведь и Кристи мог так же легко это сделать. Вот мы и подобрались к той части, в которой ты вновь вызываешь двух наемников, чтобы закончить свое дело. То есть, чтобы прикончить меня.
   — О! Это я-то пыталась тебя убить? Надо же, это как-то выскользнуло из моей памяти! Ну и опять тот же вопрос: зачем мне это?
   — Я начал поднимать слишком много шума вокруг этого дела после суда над де Мариньи. Именно это и сделало меня той брешью, которую надо было срочно заткнуть. — Я ухмыльнулся. — Хочешь узнать кое-что веселенькое?
   Она пожала плечами; ее мощные груди всколыхнулись под розовым шелком халата.
   — Конечно. Я люблю посмеяться.
   — Я знаю. Ты веселая девушка. Самое смешное состоит в том, что я не вполне представлял себе все это до тех пор, пока твой мальчик Дэниел не начал вести себя как Вилли Бест.
   — Как Вилли Бест? — переспросила Ди.
   — Да, как Вилли Бест, или Мантан Морлэнд, или Степин Фетчит. Все эти цветные слуги из кинофильмов, которые так пугаются и разбегаются в ужасе.
   Теперь она была откровенно раздосадована.
   — О чем ты, черт возьми, говоришь?
   — Думаю, такой лживой стерве, как ты, это должно понравиться. Дэниел чуть не выпрыгнул из своей черной кожи, когда увидел меня подходящим к его катеру после того, как я пережил нападение двух посланных тобой убийц. Ведь они прибыли в Шангри-Ла не на лодке, не правда ли? Они приплыли в Нассау, откуда Дэниел доставил их на катере на остров Хог! Он сделал это по твоему поручению, как и то, что он рассказал мне историю о золотых монетах. — Ее взгляд стал еще тверже, но я знал, что снова угодил в больное место.
   — Должно быть, ты приказала Дэниелу оставаться у пристани несмотря на звуки, которые он мог бы услышать со стороны поместья, заниматься своим делом и не беспокоиться, если мистер Геллер вдруг исчезнет. А может быть, он должен был помочь избавиться от тела. Однако спустя час я появился на пристани — белое привидение, желающее прокатиться на лодке. А когда он вез меня обратно сюда, он все еще продолжал что-то бормотать! Готов поспорить, что он теперь на полпути к одному из самых дальних островов. — Я рассмеялся. — Единственный темнокожий слуга, которого ты когда-либо нанимала за всю твою жизнь, выдает тебя. Это роскошно!
   — Роскошно, — повторила она. Затем, словно пробуя слово на вкус, она снова произнесла: — Роскошно. Именно так ты мог бы жить. Именно так мы могли бы жить...
   — Да брось ты! Из всех один только Мейер Лански смог открыть мне правду. Я еврей, леди. Твои друзья считают, что из меня получился бы шикарный абажур.
   Ди нахмурилась.
   — Я не проститутка, — произнесла она.
   — Верно! Ты гораздо хуже, ты и твой босс Аксель Веннер-Грен. Нацисты — больные подонки, но они хотя бы во что-то верят. А вы ввязались в эту игру только из-за денег.
   Правда моих слов заставила ее на мгновенье замолчать. Затем она печально улыбнулась, и я не мог понять, насколько искренней была эта улыбка.
   — Я была добра к тебе, Геллер. Нам было хорошо вместе.
   Ди сбросила свой гонкий халатик. Расправив плечи, она выпятила вперед два своих, давно переставших быть для меня секретными, орудия. На ней осталась лишь тончайшая шелковая ночнушка.
   — Да, ты была очень добра ко мне, — признал я.
   Она склонилась вперед, нависнув над кофейным столиком; казалось, что она собирается влезть на него. Ее груди гипнотически раскачивались из стороны в сторону, крохотные соски затвердели под тонкой шелковой тканью.
   — Я владею тобой, помнишь? — произнесла Ди, облизывая языком свою верхнюю губу, словно ребенок, снимающий молочные «усики».
   — Это был, скорее, договор аренды, — возразил я.
   — Брось, Геллер! Я думаю, ты даже немного любил меня...
   — А я думаю, что иногда серая амбра оказывается всего-навсего протухшим маслом...
   Она фыркнула.
   — Это еще, черт возьми, как следует понимать?
   — Все то золото, которое сэр Гарри так долго и с таким трудом искал, оказалось не более чем обыкновенной глыбой протухшего масла, разве нет?
   — Да что это значит?
   — Это значит, леди, что торг окончен.
   Ее рука скользнула в ведерко, где стояла бутылка шампанского, и принялась рыться в кусочках льда. Я подумал тогда, что она собиралась налить себе шампанского. Вместо этого в руке ее появился маленький блестящий пистолет, и я нырнул с дивана куда-то в сторону, но, прицелившись мне в живот, Ди спустила курок... Меня словно толкнули, после чего я ощутил жгучую боль...
   Я выхватил свой девятимиллиметровый пистолет прежде, чем она успела сделать второй выстрел; лежа боком на полу, я выстрелил, и моя пуля пробила стеклянную поверхность кофейного столика, покрыв ее паутиной трещин, и угодила ей примерно туда же, куда и мне. Но моя пушка была мощнее, и Ди согнулась пополам от боли, а ее рука обагрилась кровью. Револьвер выскользнул из ее пальцев и ударился об пол.
   Ее красивое лицо исказилось.
   — О! О!.. Как больно!
   Ди упала на колени, прижав руки к животу. Красная струйка текла сквозь ее пальцы.
   — Я знаю, малышка, — произнес я. Мне тоже было больно — резкая горячая боль усиливалась, надвигалась темнота.
   — Мне... страшно... — прошептала Ди.
   — Я знаю. Но ты не волнуйся...
   В отчаянии она смотрела на меня; ее широко открытые глаза старались отыскать в выражении моего лица надежду на спасение.
   — Через полчаса, — пообещал я, — ты умрешь...

Глава 28

   Я был снова на Гуадалканале, в своем окопе, но все было не так, как прежде. Не было никакого дождя и сырости, и повсюду цвели тропические цветы — красные, голубые, желтые, фиолетовые и золотые. Все ребята были в сборе: Монок — этот здоровый индеец из племени могавков, Д'Анджело с обеими ногами — никто не был ранен и не истекал кровью. Побыв с минуту в элегантной армейской форме, они вдруг оказались одетыми в цветастые тропические рубашки, просторные брюки и сандалии; мы сидели на краю окопа и потягивали шампанское, которое на серебряных подносах подносили нам роскошного вида туземки в набедренных повязках и с открытой грудью. Солнечные лучи лились сквозь качающиеся на ветру пальмовые ветки, и Бинг Кросби прервал исполнение своей песни «Лунный свет тебе к лицу», чтобы представить меня Дороти Лямур, которая тут же поинтересовалась, не возражаю ли я, если она снимет свой саронг, потому что он ей слишком тесен; а Боб Хоуп расхаживал тем временем вокруг, рассказывая ребятам сальные анекдоты. Я спросил, куда подевались япошки, все рассмеялись и сказали: «Они все сдохли! И фрицы заодно с ними!» И все смеялись и смеялись, но единственная неприятность состояла в том, что было очень жарко. Дороти Лямур посмотрела на меня с сочувствием в больших прекрасных глазах и сказала: «Я слышу твою боль», а затем провела мне по лбу прохладной тряпочкой...
   — Сон, — прошептал я.
   — Нет, это больше не сон, — сказала она.
   — Марджори?
   — Ш-ш! — Ее красивое, цвета кофе с молоком лицо улыбалось мне; прекрасные, как у Дороти Лямур, карие глаза смотрели на меня...
   — Тебя все еще лихорадит. Лежи спокойно.
   — Марджори... — произнес я, улыбаясь.
   Она провела мне по лбу прохладной тряпочкой, и я впал в забытье.
   Меня разбудил яркий солнечный свет. Я открыл глаза, попытался сесть, но меня остановила боль во всем теле.
   — Натан! Прости, я сейчас закрою ставни...
   Раздался шорох закрывающихся ставень. Я был в ее коттедже. Одетый в ночную рубашку, я лежал в маленькой складной кровати. В комнате чувствовался запах цветов, стоявших в вазе на столе; этот запах я ощущал даже во сне.
   Затем, придвинув стул, Марджори присела рядом со мной; на ней была белая рубашка с короткими рукавами и цветастая юбка, та же самая, что и в тот день, когда она впервые пригласила меня на чай.
   На ее лице сияла улыбка.
   — Твоя лихорадка, наконец-то, прошла, — сказала она. — Ты помнишь, как мы с тобой разговаривали?
   — Только однажды. Мне казалось, что это было во сне. Ты еще вытирала мне лицо.
   — Мы говорили с тобой много раз, но ты был в бреду. Теперь жар спал, и ты знаешь, где находишься.
   — Поможешь мне сесть?
   Она кивнула, наклонилась вперед и подложила мне за спину подушку. Я нашел положение, в котором боль не ощущалась.
   — Как я сюда попал? — поинтересовался я.
   — Этот британец, он притащил тебя, — ответила Марджори.
   — Флеминг?
   — Он не назвался. У него жестокий вид, но на самом деле он очень милый.
   — Когда это было?
   — Три дня назад. Он приходит каждый день. Позже ты увидишь его. Ты, должно быть, голоден...
   Да! Боль в животе у меня была не только следствием ранения.
   — Думаю, да. Я что-нибудь ел?
   — Лишь немного бульона. Хочешь еще? У меня есть похлебка из мидий!
   — Как насчет банановых оладьев?
   — О да!..
   Марджори принесла мне еду на маленьком подносе и принялась кормить меня с ложечки, словно ребенка; я был слишком слаб, чтобы противиться этому.
   — Марджори... ты такая... такая красивая, — запинаясь, произнес я.
   — Поспи еще немного, — сказала она в ответ. — Врач говорит, что тебе нужен покой.
   Врачом оказался приятель де Мариньи Рикки Оберуорт, который потерял свое место в тюремной больнице Нассау, так как его медицинское освидетельствование Фредди не подтвердило версию Мелчена и Баркера об опаленных волосах. Оберуорт — худой темнокожий мужчина сорока с лишним лет, в очках с черной оправой — заглянул ближе к полудню, осмотрел мою рану и сделал перевязку.
   — Что ж, дело пошло на поправку, — объявил он. Рикки говорил с тевтонским акцентом, и это напомнило мне о том, что он был беженцем из Германии и одним из многочисленных евреев, которых уважали в Нассау из-за их медицинских навыков.
   — Боль совершенно пустяковая, — сказал я. — Не тратьте на меня болеутоляющее.
   — Это требовалось вам лишь в первый день. А начиная с сегодняшнего утра вы будете принимать обезболивающее в таблетках, — произнес врач, и, помедлив, добавил: — Знаете, мистер Геллер, вы везучий человек!
   — Почему это врачи всегда говорят именно таким невезучим ребятам как я, что они счастливчики? — поинтересовался я.
   — Пуля прошла навылет, — принялся объяснять доктор Оберуорт, — и не нанесла никаких повреждений, так что не пришлось даже ничего зашивать. И все-таки, я хотел положить вас в госпиталь, но ваш ангел-хранитель из британской военно-морской разведки мне этого не позволил. Он считал, что вам лучше находиться в каком-нибудь укромном местечке, и, поскольку вы потеряли не много крови и переливание вам не требовалось, я согласился.
   — А как он догадался принести меня именно сюда?
   Закончив перевязку, врач натянул на меня ночную рубашку и, словно заботливый отец, накрыл одеялом.
   — Не знаю, — ответил Рикки. — Ваш друг Флеминг весьма неохотно делится информацией...
   Когда врач ушел, я спросил Марджори, не возражала ли леди Оукс против моего присутствия здесь?
   Она улыбнулась озорной улыбкой.
   — А леди Оукс не знает о том, что ты здесь. Она сейчас в Бар-Харбор.
   — А как насчет Нэнси?
   — Она тоже не в курсе.
   Помолчав, я произнес:
   — Я убил женщину.
   Она моргнула.
   — Что?
   — О Господи! Я убил женщину, — повторил я. — Боже мой!..
   С горестным выражением на лице она присела на краешек постели и обняла меня, словно большого ребенка. Впрочем, я действительно плакал как младенец. Сам не знаю почему, ведь потом, оглядываясь назад, убийство леди Дианы Медкалф казалось мне не только логичным, но и необходимым, и даже желательным. В конец концов, она была одним из самых коварных гангстеров из всех, что встречались на моем пути.
   Но теперь я плакал. Думаю, я был расстроен не столько смертью девушки, которая из самых трущоб пробила себе путь в круги общества, приближенные к королевской семье, хотя, возможно, она и заслуживала этого. Скорее всего, я оплакивал гибель забавной плутоватой дамы из высшего света. Марджори так и не спросила меня, что я имел в виду; она не стала расспрашивать меня о женщине, которую я убил. Конечно, это не могло не заинтересовать ее, но она знала, что мне нужен покой, а никак не расспросы и тем более не воспоминания.
   Она была особенной, моя Марджори, и теперь, глядя в прошлое, я не могу взять в толк, почему я не увез ее с собой на какой-нибудь далекий остров, не стал выращивать урожай и не завел детей — чернокожих, белых или пятнистых. Ведь, когда с тобой рядом такая женщина, о чем еще можно мечтать?
   Потому-то я и ревел так долго. Временами чувство печали или вины, или Бог знает чего еще, поднималось во мне по отношению к Ди. Это чувство было сродни всепоглощающей горечи, которую я ощущал от сознания того, что милая женщина, обнимавшая, утешавшая и выхаживавшая меня, была так же утрачена мной, как и та, что умерла.
   Я плакал не только из-за Ди. Я плакал из-за обеих женщин, которых потерял на Карибах.
   В тот вечер Флеминг возник на пороге, словно призрак. На нем была голубая спортивная куртка, бледно-желтая рубашка и белые брюки. Он был похож на экстравагантно одетого туриста.
   — Я вижу, ты снова вернулся в мир живых, — вяло улыбаясь, произнес он.
   В комнате горела лишь маленькая лампа и в полумраке на его скуластом лице лежало множество теней.
   Марджори остановилась в дверях, застенчиво глядя на нас.
   — Я пойду погуляю, пока вы будете здесь беседовать, — сказала она.
   Флеминг улыбнулся ей, окончательно смутив девушку.
   — Спасибо, милая.
   Просияв, Марджори скрылась за входной дверью.
   Улыбка Флеминга съехала куда-то в сторону.
   — Приятная девушка, — проговорил англичанин. — Тебе повезло, что у твоей сиделки оказались такие выдающиеся качества.
   — Похоже, ты ей тоже понравился, — сказал я.
   Он извлек сигарету из своего золотого портсигара.
   — Я нравлюсь многим женщинам, — заметил Флеминг. — Хочешь закурить?
   — Нет, спасибо. Я не в настроении.
   — А как ты себя чувствуешь?
   — В порядке, более или менее. Немного больно.
   — Где — в боку или в душе? — спросил Флеминг.
   — Будь поразборчивей в средствах. — Произнес я и добавил: — Зачем ты принес меня сюда, Флеминг? Откуда ты знал, что нужно нести меня именно к Марджори?
   — Ты что, действительно ничего не помнишь? — удивился британский агент.
   — О чем именно?
   Его губы изогнулись в улыбке.
   — О том, что ты сам попросил меня об этом. Ты был почти без сознания, но отчетливо произнес: «Марджори Бристол», а когда я спросил, где найти ее, ты сказал: «Коттедж для гостей в „Вестбурне“ 383». А затем закончил свою речь, отхаркиваясь кровью.
   — А что произошло с Дианой? Она ведь умерла, не так ли?
   Англичанин кивнул.
   — Заупокойный молебен назначен на завтра. Нэнси в полном отчаянии, бедняжка. Ты знаешь, ведь Диана погибла при шторме — пошла ко дну вместе с яхтой, которая носила ее имя. Тело так и не нашли; должно быть, его поглотила морская пучина.
   Я грустно усмехнулся.
   — Вы, секретные агенты, действительно неплохо умеете «наводить порядок», так ведь?
   — Мы вынуждены это делать, особенно, когда такие, как вы, вносят беспорядок в дела. Кроме того, вам же на руку, что мы настолько разборчивы. Если бы я не вернулся снова в Шангри-Ла, чтобы закончить «уборку», твое тело также затерялось бы где-то в море.
   — Так значит, ты случайно наткнулся на меня.
   — Верно. А теперь расскажи-ка мне, как все произошло.
   — Ты имеешь в виду, как я убил ее?
   Флеминг закивал головой, словно дракон, выпуская из ноздрей дым.
   — И о том, что привело к этому, если, конечно, ты не против.
   Я рассказал ему обо всем, включая мой визит к Лански и Кристи и мою теорию о том, что «Банко Континенталь» является нацистским денежным хранилищем.
   — Весьма проницательно, Геллер, — похвалил меня британец. — В «Банко Континенталь» действительно хранится огромное количество денег, выкачанных нацистами из Европы. Но, конечно, банк занимается не только этим.
   — А разве этого мало?
   Он пожал плечами.
   — Среди других важных инвестиций «Банко Континенталь» — финансирование синдиката, снабжающего Японию нефтью, платиной и другими редкими металлами. Тот же самый синдикат скупает на рынке пеньку, медь и ртуть — важнейшие стратегические материалы для США.
   — Значит, ты согласен со мной, что Гарри по-королевски напустил в штаны, когда пронюхал обо всем этом?
   — Не только я с этим согласен, — проговорил британский агент, — но также и ваше ФБР. Я проверил. Сэр Гарри налаживал с вами предварительные контакты.
   — О Боже! Должно быть, я влез в крупное дело...
   — Или шпионскую игру, — добавил Флеминг. — Позапрошлой ночью я наблюдал впечатляющее представление — похоже, за твоей цивилизованной внешностью таится настоящий хищник.
   — Благодарю за комплимент, — сказал я. — А как ты считаешь, герцог знал о том, что его любимый банк вовлечен в операции держав оси?
   — Насколько я знаю, нет. По крайней мере, надеюсь на это. Я полагаю, что Веннер-Грен держал некоторых членов консорциума в неведении относительно многих направлений деятельности «Банко Континенталь». Поверь мне, герцога скоро поставят на место и предупредят, чтобы впредь он никогда не занимался такими делами.
   — Что же мне теперь делать?
   — В каком смысле?
   — Ну, что касается дела Оукса. Ты ведь знаешь, что Нэнси де Мариньи просила меня продолжить расследование.
   — Боюсь, что об этом теперь не может быть и речи. Ни твое, ни мое правительство не желает придавать огласке такую деятельность герцога. Может быть, после окончания войны.
   — Что же мне сказать Нэнси?!
   — А что конкретно ты ей пообещал?
   Я рассказал ему о встрече с Хэллинаном и Пембертоном, а также о письме, которое те от меня потребовали.
   — Напиши письмо, — посоветовал Флеминг. — Однако, будь на твоем месте, я не стал бы особенно рьяно разыскивать новые улики... Лучше приберечь их до определенного времени.
   — Потому что герцог теперь запретит любое расследование?
   — Безусловно. Но, написав это письмо, ты выполнишь свой долг перед миссис де Мариньи. Думаю, что при нынешних обстоятельствах, когда ее муж подлежит немедленной депортации, а лучшая подруга трагически погибает сразу после смерти ее отца, Нэнси смирится со своей судьбой.
   Вероятно, он был прав.
   — Знаешь, — сказал я, — ведь ничего еще не кончилось.
   — Ну, для тебя-то, наверное, все позади.
   — Я в этом не уверен. Ведь надо еще разобраться с этим подонком Акселем Веннер-Греном. И даже если мне придется проплыть на каноэ по всей Америке, я найду этого ублюдка и всажу ему пулю в голову.
   — С какой стати?
   — А потому что именно он стоит за всем этим делом!
   — Возможно. А может быть, Диана Медкалф организовала убийство по своей инициативе. Ответ на этот вопрос лежит на дне океана...
   — Мне все равно. Так или иначе, во всем виноват этот мерзавец. А как вежливо напомнил мне Мейер Лански, я — еврей. И я не собираюсь умыть руки и позволить этим поганым нацистам остаться безнаказанными за убийства.
   Флеминг закурил очередную сигарету. Казалось, что его что-то забавляло, и это начинало меня раздражать.
   — Что тут смешного, черт возьми? — раздраженно поинтересовался я.