Коллинз Макс Аллан. Кровавый срок

   — Последний раз я останавливался тут в тридцать третьем, — сказал я.
   Он широко улыбнулся:
   — Правда? Забыл, чем вы тогда занимались?
   — Я был одним из телохранителей мэра Сермака.
   Он сочувственно вздохнул:
   — Тогда они не слишком хорошо сработали.
   Он имел в виду, что мэр Сермак был убит.
   — Ну, — сказал я. — Я обычно не пишу об этом в анкетах.
   Он довольно рассмеялся. Мисс Шварц смотрела на сцену, где Айна Мэй и ее «Мелодиерз» начинали новую пьесу. На этот раз они исполняли «Больше я никогда не улыбнусь», и несколько пар отчаянно кружились под музыку.
   — Выпьете чего-нибудь? — спросил Лански, поднимая бокал.
   — Нет, спасибо. Не хочу оставлять Элен надолго одну.
   — Элен?
   — То есть Салли. Элен — ее настоящее имя. Мы — старые знакомые.
   — А, вот как... Это хорошо. Старые друзья... самые лучшие. Ну, как Нассау?
   Неожиданный вопрос поразил меня, как удар по голове.
   — Что, простите? — ухитрился выдохнуть я.
   Для парня с такой приятной улыбкой у него были слишком холодные мертвые глаза.
   — Нассау. По-моему, вы делали там какую-то работу.
   — Я э-э-э... не знал, что это уже всем известно.
   — Мне сказала мисс Ранд. Вы случайно не слышали чего-нибудь новенького об убийстве сэра Гарри Оукса, а?
   Еще один удар.
   — Э-э-э... а что, мистер Лански?
   Он помолчал немного.
   — Ведь герцог Виндзорский наложил запрет на распространение любой информации об этом, и если бы этот парень Кристи не позвонил своему другу — газетчику и не разболтал обо всем, ничего не просочилось бы в печать.
   Одним из первых людей, кому Кристи позвонил после того, как нашел Оукса, был Этьен Дюпюч, издатель нассауской «Трибьюн», друг Кристи и тот самый человек, с которым должен был встретиться тем утром сэр Гарри. Чтобы вместе идти смотреть овец на площадке для гольфа...
   И Дюпюч успел передать в редакцию все основные детали еще до того, как администрация наложила запрет на публикацию.
   — Вообще-то я думал, — сказал я, — что запрет был снят пару дней назад. Наверное, я знаю об этом деле столько же, сколько вы, из газет.
   Он загадочно улыбнулся. Почему-то у меня мурашки по спине побежали от этой улыбки.
   — Вряд ли, мистер Геллер. Вы ведь выполняли работу лично для сэра Гарри, не так ли?
   Черт, откуда он мог узнать? Неужели Элен сболтнула и это? И почему Мейер Лански интересуется гибелью сэра Гарри?
   — Это правда, но работа закончилась после убийства.
   Он кивал, демонстрируя свою заинтересованность, но взгляд его глаз по-прежнему был пуст и безучастен.
   — Что ж, это уже кое-что, не так ли, Тедди?
   Мисс Шварц безучастно кивнула.
   — Вот и расскажите нам о том, чего не было в газетах. Как умер сэр Гарри Оукс?
   Может, Лански просто был любопытен: в прессе было столько шума об этом...
   — Он умер очень скверно, мистер Лански. Я бы предпочел не говорить об этом за коктейлем.
   Он снова кивнул. Он не настаивал.
   — Конечно. Я понимаю. Понимаю. В любом случае, я просто хотел поздороваться с вами. У нас с вами есть общие друзья, не так ли?
   — Конечно, мистер Лански.
   Он наклонился и похлопал рукой по моей руке. Его рука была ледяной, как рука мертвеца.
   — И я хотел бы выразить вам соболезнования по поводу потери одного из них. Он высоко ценил вас.
   — Спасибо, — сказал я.
   Он имел в виду Фрэнка Нитти. Я оказал кое-какие услуги преемнику Ала Капоне, а он — мне, и возникло ошибочное мнение, будто я повязан с синдикатом. Иногда это здорово помогало мне, но иногда было жутко не в кайф. Как сейчас, например.
   — Этот парень, де Мариньи, — сказал он, неожиданно возвращаясь к своей излюбленной теме. — Вы не думаете, что это сделал он?
   — Возможно. Между ним и сэром Гарри всегда была неприязнь, а жена графа со временем унаследует миллионы.
   Он поднял одну бровь.
   — Да, по-моему, подходящий мотив для убийства. Я так понимаю, это дело расследует полиция Майами.
   — Если это можно так назвать.
   — Что вы имеете в виду?
   — Ничего, — ответил я.
   Я вспомнил, что Мелчен и Баркер были его корешами, так что лучше всего было промолчать.
   — Ну ладно, — сказал он, слабо улыбаясь. — Возвращайтесь к очаровательной мисс Ранд. Она совсем не изменилась с тех пор, как танцевала в Париже.
   Это было, когда Элен еще танцевала в «Сенчури оф Прогресс».
   — Боюсь, я не могу с вами согласиться, — сказал я. Мне показалось, прошел уже год, как я сижу у него за столиком. — Желаю вам хорошо провести вечер, мисс Шварц. Спасибо за гостеприимство, мистер Лански.
   — Я уверен, мы еще не раз встретимся с вами.
   — Очень надеюсь, — соврал я.
   Две пальмы в горшках взглянули на меня холодным взглядом, и я пошел назад к нашему столику, а Лански и мисс Шварц отправились танцевать под «Тэнджерин».
   Я отважился еще раз взглянуть на прелестную брюнетку, которая вдруг поднялась из-за столика и сказала:
   — Можно вас на минутку?
   Я остановился.
   — Конечно. — Мой язык ворочался во рту, как те бифштексы, которые я ел до войны.
   — Мне надо поговорить с вами, — сказала незнакомка. Она обладала звучным контральто, но была еще очень молода, хотя и выглядела опытной женщиной, казалось, что ей не больше девятнадцати.
   — Да... конечно.
   Несмотря на силу, чувствовавшуюся в ее глазах, у нее был какой-то неуверенный взгляд.
   — Не могли бы вы пройти со мной...
   — Боюсь, нет, я здесь с...
   — Я знаю. Я имею в виду, в мой номер.
   Я хотел сказать: «С довольно известной актрисой».
   — Извините, — сказал я, не веря своим ушам. — Но сейчас я никак не могу. Я не один.
   Она вложила в мою руку маленький листок бумаги. Ее рука была теплой. На ногтях длинных, барабанящих по столу пальцев был кроваво-алый, под цвет помады, маникюр.
   — Значит, завтра утром, — сказала она. — В десять часов.
   И, подхватив свою сумочку, упорхнула из-за стола и исчезла в отеле.
   Натуральная брюнетка. А какие формы! Когда-нибудь Элизабет Тейлор подрастет и будет выглядеть почти так же, как она.
   — Так-так, — немного прохладно сказала Элен. — Ты очень популярен сегодня.
   — Элен, — сказал я, присаживаясь. — Ты говорила Мейеру Лански, что я только что вернулся из Нассау?
   Она была неподдельно удивлена.
   — Нет, конечно. Мы даже не говорили о тебе. Я уверена, ты разочарован...
   — Нет. Обеспокоен. — Я развернул листок бумаги и начал читать.
   — Геллер! Что с тобой? Ты так побледнел!
   — Господи Боже, — прошептал я.
   — Что случилось?
   — У меня свидание завтра утром.
   Она рассмеялась и выпустила струйку дыма.
   — Что ж, я не удивлена.
   — С Нэнси Оукс де Мариньи.

Глава 9

   Я постучал в дверь номера на верхнем этаже центральной башни «Билтмора» и услышал грудное контральто Нэнси Оукс де Мариньи:
   — Не заперто... Заходите.
   По-видимому, гибель отца не заставила графиню ужесточить меры по обеспечению своей безопасности.
   Я зашел в номер и обнаружил в современной, в пастельных тонах гостиной Нэнси де Мариньи — в белом трико и пуантах. Ее стройная, с развитыми формами фигура замерла напротив меня, причем одна нога повисла в воздухе, кончиками пальцев указывая в мою сторону.
   Но это не был новый способ здороваться: она всего лишь отрабатывала какое-то па. Одной рукой она держалась за персикового цвета кресло, на которое предварительно свалила кучу толстых телефонных книг для равновесия. Видимо, кресло служило ей вместо балетного станка. Другая, свободная рука грациозно зависла в воздухе.
   Совсем не накрашенная и с кое-как заколотыми волосами, она была похожа на восхитительную маленькую девочку — впрочем, она и была маленькой девочкой, женщиной-ребенком девятнадцати лет. Похожее на купальный костюм, белое трико обтягивало ее стан; на ногах были белые колготки. Трико оставляло открытыми ее руки и грудь чуть ниже допустимого.
   — Не возражаете, если я продолжу свои упражнения? — сказала она. — Если я пропущу хоть один день, мне влетит от мисс Грехэм.
   — А кто это, мисс Грехэм?
   Она повернулась ко мне, взмахивая ногой.
   — Марта Грехэм, моя учительница танцев. Я занимаюсь ими в Мэне.
   — Понятно.
   — Но сейчас я собираюсь быть с тем, с кем я должна быть: с моим мужем.
   Я снял с головы шляпу.
   — Миссис де Мариньи, примите мои соболезнования по поводу смерти вашего отца.
   — Благодарю вас, мистер Геллер.
   Черт, как неловко я себя чувствовал. Ее нога снова указывала на меня, и я не мог понять, какого дьявола я здесь делаю!
   — Не возражаете, если я закрою дверь? — спросил я. — Боюсь, как бы кто-нибудь из репортеров не узнал вас и не начал преследовать в погоне за «жареным».
   Теперь она стояла на коленях.
   — Валяйте. Но я все равно записалась под вымышленным именем. Никто не знает, что я здесь.
   Я все-таки закрыл дверь на щеколду.
   — Кстати... откуда вы меня знаете? И как вы меня нашли?
   — Что касается первого вопроса, управляющий отелем показал вас, по моей просьбе.
   Несмотря на то, что она говорила не прекращая упражнений, казалось, она совсем не задыхалась, хотя крошечные капельки пота выступили у нее на лбу, блестя как бриллианты.
   — А второй вопрос... Мистер Геллер, «Британский Колониальный Отель» принадлежал моему отцу. Вы оставили в нем свой временный адрес — отель «Билтмор», Майами.
   — И правда. Но откуда вы вообще меня знаете? Что вы еще знаете обо мне?
   — Вас наняли, чтобы запачкать Фредди, — спокойно сказала она. Таким тоном она могла бы сказать и «Асторы пьют у нас чай сегодня».
   Я не знал, что ответить. Она повернулась ко мне своим хорошеньким задом, вытягивая ногу к противоположной стене.
   — Мне сказал о вас мистер Хиггс, адвокат моего мужа, — продолжала она. — Это вы дали показания о том, что Фредди был около «Вестбурна» во время убийства.
   — Да, но...
   — Не могли бы вы оказать мне услугу?
   — Конечно.
   — Сядьте в это кресло. Мне нужно заняться растяжкой; эти книги — вряд ли надежный противовес.
   Я вздохнул, подошел к креслу, сдвинул в сторону телефонные книги и сел в него. Она смотрела прямо на меня своими темными глазами, живыми и наивными, как у четырехлетнего ребенка.
   — Дядя Уолтер признался, что он нанял вас, — сказал она.
   — Дядя Уолтер? А, Фоскетт, адвокат?
   Сидя в кресле, я был намного ближе к ней и мог слышать, что она все-таки тяжело дышала — все же немного запыхалась.
   — Точно, — сказала она. — Я виделась с ним вчера, на похоронах.
   — Но вы же вчера были здесь?
   — Похороны были утром, а я прилетела сюда вечером.
   — А, понятно. — Но на самом деле я ничего не понимал.
   — Я хочу оказаться вместе с моим мужем как можно скорее, но сначала мне нужно было связаться с вами. Я улетаю в Нассау сегодня в полдень.
   — Значит, вы уверены в том, что ваш муж невиновен?
   — Нет никаких сомнений. — Ее лицо не дрогнуло, когда она говорила это. Похоже, у нее и правда не было сомнений. Но когда миссис де Мариньи, глядя на меня, поочередно наклонялась то к правой, то к левой ноге, я заметил, что она нервничает. — Понимаете, мистер Геллер, хотя я и не изучала психологии, я знаю человеческую природу. Я жила с Фредди... Может, он и не идеален, но он — мой муж, и он — не убийца.
   — Похвальное отношение к супругу.
   — Спасибо. Я хочу, чтобы вы выполнили для меня одну работу.
   — Работу? Какую работу?
   — Доказали, что Фредди невиновен, конечно. Не хотите ли чашечку кофе? Или сок? Я думаю, даже мисс Грехэм признала бы, что сегодня я потрудилась на славу.
   Она указала мне на место у окна, выходившего на лужайку для гольфа, и я в одиночестве уселся за резной деревянный столик в форме большой морской раковины и принялся за кофе, который она налила из серебряного кофейника.
   Она исчезла и через минуту появилась в белом махровом халате, надетом поверх своего гимнастического костюма, улыбнулась многомиллионной улыбкой и сказала:
   — Может, хотите позавтракать? У меня здесь есть кое-что.
   — Нет, спасибо, я уже поел.
   В руке у нее был стакан с соком. Она выглядела очень уверенной, спокойной, но это была лишь маска. Белки ее глаз покраснели, как у Марджори Бристол. Вчера она напоминала Мерле Оберон; сегодня я подумал о Джине Тьерни.
   — Ваша подруга, Салли Ранд, очень талантлива, — заметила она.
   — Я знаю. Странно только, что многие этого не замечают.
   — Классно танцует. — Ее улыбка тоже была уверенной, но я почувствовал неуверенность в голосе. — Так что, мистер Геллер, беретесь за это дело?
   — Нет!
   Ее глаза вспыхнули.
   — Нет?
   — Нет. Это невозможно, миссис де Мариньи. Я же... свидетель обвинения!
   Она недобро улыбнулась:
   — Ну и что? Так даже лучше.
   Я пожал плечами.
   — Вообще, по-моему, неплохая идея — нанять частного детектива для работы вместе с этим адвокатом... Хиггсом. Честно сказать, я не впечатлен методами, которые применяют полицейские — как нассаусские, так и те, импортные, из Майами.
   Она сверкнула глазами.
   — Мне тоже известно об их методах.
   Откуда? Я не мог этого понять, но не стал спрашивать. Вместо этого я сказал:
   — Поверьте, я очень хочу помочь вам, но...
   Она опять окинула меня своим немигающим взглядом.
   — Мистер Геллер, я говорила с человеком, который рекомендовал вас моему отцу, вашей старой знакомой — Эвелин Уолш Маклин. Она очень тепло отзывалась о вас и уверяла меня, что вы — как раз подходящий человек для этой работы.
   Эвелин. Имя из прошлого. Одна из королев вашингтонского высшего света, владелица знаменитого проклятого «Алмаза надежд». Она поддержала меня во время того злосчастного расследования дела Линдберга. Мы расстались довольно прохладно, но — странная штука: через столько лет я был рад слышать, что я прощен.
   — Она сказала, что вы распутали дело Линдберга, — продолжала Нэнси де Мариньи.
   — Да, тогда для всех все закончилось замечательно.
   Ее улыбка стала задумчивой, глаза заблестели.
   — Как странно... Ведь это — одна из причин, почему папа переехал жить на Багамы.
   — Какая причина?
   — Киднеппинг.
   — Что?
   Она грустно засмеялась.
   — Я знаю, все думают, папа переехал в Нассау только для того, чтобы не платить огромных канадских налогов. Я уверена, это только отчасти так. Дело в том, что после похищения ребенка Линдберга папа получил несколько писем... Его шантажировали... Угрожали, что если он не заплатит, я буду следующей. Мы тогда жили у Ниагарской водопада... примерно в той же части страны, что и Линдберги. Отец и мама Дружили с ними, мистер Геллер. И я помню, потом два года меня охраняли вооруженные люди. Конечно, это относительно недолго — два года, — но теперь мне кажется, я провела все детство в компании вооруженных охранников.
   Я просто не знал, что и сказать, поэтому лишь понимающе кивнул.
   — Папе сказали, что в Нассау даже самый богатый человек в мире может спокойно спать с открытыми дверями.
   Только теперь она наконец заплакала.
   Достав из кармана халата бумажную салфетку, она приложила ее к глазам. Я поднялся, подошел к ней и дотронулся до ее плеча. Немного погодя она кивнула, жестом показывая, что ей уже лучше, и попросила меня снова сесть.
   Я сел.
   — Миссис де Мариньи... Я действительно хотел бы вам помочь...
   Но на самом деле я не хотел — ну, может, только чуть-чуть. Все, что я действительно хотел — как можно скорее вернуться назад, в Чикаго. Я уже получил свою порцию видов пальмовых деревьев от Нассау до Флориды, и мне отнюдь не хотелось возвращаться в тропики, чтобы ссориться там с двумя тупоголовыми американскими копами.
   — Так, значит, вы отказываетесь? — она в последний раз промокнула глаза.
   — Да.
   — В таком случае, мне придется поговорить с мистером Фоскеттом.
   — Зачем?
   — Ну... Вам придется вернуть десять тысяч долларов предварительного гонорара, которые заплатил вам отец.
   — Что?
   — По-моему, вы расслышали в первый раз, мистер Геллер.
   — Но мы же договаривались, что это мои деньги...
   — У вас есть письменный договор?
   — Нет, но... Откуда вы узнали?
   Она вежливо улыбнулась.
   — Видите ли, управляющая домом моего отца, Марджори Бристол, — моя подруга. А у нее есть копия чека, который выписал вам отец.
   Я ничего не сказал. Я был так ошарашен, что чуть не застонал.
   — И, — весело продолжала она, — в его личном гроссбухе, куда он заносил все свои платежи, отмечено, что ваш ежедневный гонорар должен был составлять триста долларов. Он также отметил, что заплатил вам тысячу долларов авансом, за первый день. Вы столько и работали, разве не так, мистер Геллер?
   Я кивнул.
   — Но ведь там сказано, три сотни в день плюс расходы.
   — И отлично. Если дело затянется, и вы отработаете свой предварительный гонорар, я буду платить вам по той же таксе. Триста долларов — это ведь максимум, сколько может заработать за день детектив, а?
   Я вздохнул.
   — Да.
   — Значит... когда вы предпочли бы вернуться в Нассау?
   Все, она победила. Ната Геллера, крутого парня, побила девятнадцатилетняя любительница танцев.
   — Сегодня днем, — ответил я.
   — Чудесно! — она достала что-то из кармана халата. — Вот ваш билет... Ваш номер в «Б. К.» ждет вас.
   Она имела в виду — в «Британском Колониальном». Я молча взял билет, а она опять принялась за свой сок, глядя в окно, на лужайку. Гордясь собой.
   — Миссис де Мариньи...
   — Нэнси. — Она улыбнулась, довольно искренне на этот раз.
   — Нэнси. Зовите меня Нат, Нэнси. А откуда вы узнали, что полиция проваливает расследование? Это адвокат графа, Хиггс, сказал вам?
   Она отрицательно покачала головой.
   — Я пообщалась с этими детективами из Майами. Я недоверчиво покосился на нее.
   — С Баркером и Мелченом? Когда же?
   — Они вчера прилетели в Мэн... Они без приглашения явились на похороны, мистер Геллер.
   — Не может быть! Явились на похороны?
   Они действительно явились туда, а потом проследовали за Нэнси и ее матерью в ее спальню, где леди Оукс разрыдалась от горя. Именно этот момент они выбрали, чтобы сообщить Нэнси и леди Оукс во всех отвратительных подробностях как, по их мнению Фредди де Мариньи совершил убийство...
   Она была неподдельно рассержена, рассказывая мне все это. В ее карих, полных слез глазах было больше негодования, чем печали.
   — Тот высокий, представительный, волосы с проседью...
   — Баркер, — подсказал я.
   Она кивнула.
   — Баркер. Он сказал маме... встал у изголовья кровати и сказал ей, что Фредди оторвал от забора у дома деревянный кол и оглушил им отца... Этот Баркер поднял руки, показывая, как он это сделал!
   — Боже. Как же это перенесла ваша мать?
   — Она — очень, очень сильная женщина, но с ней случилась истерика. Ее врач предложил им прекратить рассказывать, но мама сквозь слезы кричала им, чтобы они продолжали.
   — А как вы выдержали это?
   Она сказала сквозь зубы:
   — Я была взбешена. Они просто взбесили меня.
   — Понятно. Продолжайте.
   Ее глаза дрогнули, и на щеку капнула слеза.
   — Потом Баркер сказал, что Фредди обрызгал папу, который еще был жив, инсектицидом из распылителя. А потом... поджег его, и только огонь привел папу в сознание, и он поднялся, «корчась в ужасной агонии»!
   — Даже если это и было так, — сказал я, — Баркер — садист и идиот. Как он мог заставить вас и вашу маму пройти через этот ад?!
   Она стала яростно трясти головой, словно пытаясь освободиться от кошмара этой истории.
   — Я не поверила ни единому его слову. Я только все больше и больше приходила в ярость. Но это была холодная ярость.
   — Я понимаю. Эти сукины дети оставили вас наконец в покое?
   — Еще нет. Баркер нанес завершающий удар: он сказал, что четыре или пять отпечатков пальцев Фредди нашли в спальне у папы.
   Я покачал головой.
   — Я хочу быть честным с вами, Нэнси: это плохо.
   Очень плохо.
   Она тяжело вздохнула и кивнула.
   — Присяжные просто обожают отпечатки пальцев.
   — Но странная вещь, — сказала она, нахмурившись. — Другой детектив, толстый... с южным акцентом...
   — Мелчен.
   — Точно, Мелчен. Он сказал: «Серьезно? Отпечатки пальцев?» Было ясно, что он слышит о них впервые!
   Я приподнялся в кресле.
   — А что на это сказал Баркер?
   Она пожала плечами.
   — Он громко шикнул на него, и они быстро ушли. Мой смех звучал глухо.
   — Они летели из Нассау в одном самолете; они вместе занимаются этим делом с самого начала, и все же Баркер даже не сообщил Мелчену, что он нашел отпечатки обвиняемого в комнате убитого!
   Она казалась немного сбитой с толку.
   — А что это значит?
   — Две вещи. Одна огорчает: они решили повесить все на графа. А другая радует: оба — некомпетентные идиоты.
   Но она все еще была смущена.
   — Но... почему они хотят «подставить» моего мужа?
   — Может, это — просто старая добрая полицейская некомпетентность. Хороший детектив собирает доказательства до тех пор, пока они не приведут его к подозреваемому. Паршивый детектив сразу находит «виновного» и собирает только факты, «доказывающие» его вину.
   — И даже фальсифицируют доказательства?
   — Иногда, — медленно сказал я. — У Фредди есть враги в Нассау?
   Она невесело улыбнулась.
   — Боюсь, даже больше, чем достаточно. Он не подчиняется ничьим правилам. Он — сам себе хозяин.
   Этих шутов, Баркера и Мелчена, пригласил сам герцог. Как относился к нему ваш отец?
   — Они были друзьями. Дэвид и Уоллис были частыми гостями в «Вестбурне». Даже жили гам несколько недель, когда только приехали в Нассау, а в Говернмент Хаус по указанию Уоллис совершались кое-какие переделки. Мои родители бывали на многих официальных приемах, где присутствовали и герцог с герцогиней. Папа и герцог часто играли друг с другом в гольф. И, конечно, у них были определенные общие деловые интересы.
   — Например?
   Она на секунду задумалась.
   — Я точно не знаю. По-моему, папа, Гарольд Кристи и герцог заключали вместе какие-то сделки... да, и еще с ними был Аксель Веннер-Грен, он — шведский промышленник.
   — Это тот парень, который купил яхту Говарда Хьючэса?
   — Да, «Южный крест».
   — Аксель Веннер-Грен! — Я снова привстал. — Ведь этот парень, кажется, нацист? Герцог и герцогиня как-то позволили себе рискованный поступок, совершив плавание на его яхте. Об этом много было в газетах — пару раз американские власти запрещали им пристать.
   Но она покачала головой и улыбнулась, как будто я был ребенком, только что рассказавшим ей какую-то дикую небылицу.
   — Аксель — нацист? Но это же нелепо. Он — очаровательный человек, Нат.
   — Ну, если вы так считаете...
   Одна ее бровь недоверчиво изогнулась.
   — Послушайте, это правда, это на Багамах его на время войны занесли в черный список, но...
   Я щелкнул пальцами.
   — Вот видите! По подозрению в симпатиях к коллаборационистам, не так ли?
   — Да, — поспешно ответила она. — Но это чушь.
   — И где же теперь наш очаровательный Аксель, как теперь его фамилия?
   — Он — Аксель, и вы же сами прекрасно знаете Куэрнавака. Он пережидает войну в одном из своих поместий.
   Я улыбался.
   — Так значит, здесь замешаны нацисты... Очень интересно.
   — Нат! Оставьте эту мысль — я точно знаю: Аксель — не нацист.
   — Откуда такая точность, миссис?
   Ее пристальный взгляд снова сверлил меня.
   — Папа не стал бы его другом, будь он нацистом. Поймите, хотя папа был очень аполитичен... как и большинство богатых людей, он считал себя выше политики... но он ненавидел нацистов. Да отец скорее связался бы с дьяволом! Он активно занимался нассаускими военными проблемами, а когда Гитлер объявил войну Англии, папа немедленно пожертвовал ВВС Британии пять «Спитфайеров». И он разрешил использовать свой аэродром...
   — Хорошо, хорошо, Нэнси. Может, вы и правы. А как насчет парня по имени Мейер Лански? Когда-нибудь слышали о таком?
   Она пожала плечами.
   — Нет.
   Я бегло описал ей его.
   — Может, когда-нибудь кто-то похожий приходил к вашему отцу?
   — Нет, никогда.
   — А может, приходили какие-нибудь американцы... непохожие на тех, кто обычно имел дела с вашим отцом? Кто-нибудь... подозрительный. С телохранителями, например?
   — Что, какой-то гангстер? Нет, вряд ли.
   Я не хотел углубляться с ней в детали, но все равно мне было интересно, какую связь с убийством имел Мейер Лански? Прошлым вечером он задавал мне колкие и вполне компетентные вопросы. Настолько компетентные, что я подумал, не предупреждает ли он меня, чтобы я держался подальше от этого дела?
   Стук в дверь прервал Нэнси. Я тоже поднялся и стоя допивал кофе, глядя на игроков в гольф и обдумывая возможное предостережение Лански, когда услышал голос Нэнси, а потом другой, более высокий голос. Вторая женщина была, очевидно, старше Нэнси, но обе говорили на повышенных тонах.
   Я подкрался и осторожно выглянул за дверь. Конечно, это было не мое дело, но по натуре я — шпион. И по профессии тоже.
   — Мама, — говорила Нэнси. — Но я не убежала!
   Я же оставила тебе записку, где меня искать и под каким именем. Иначе бы ты просто меня не нашла верно?
   Леди Юнис оказалась высокой, величественной, красивой и ужасно рассерженной женщиной. Она была чуть полновата, с властными широкими губами и не очень длинными пепельного цвета волосами. Одета, естественно, в черное, но слишком уж стильно: черное норковое манто, черная шляпка, черные очки и очень черные перчатки. Даже нейлоновые чулки — и те были черными.