Страница:
эвакуатор забрались крысы. Но, постояв, вслушиваясь, несколько минут, он
понял, что ошибся. Сдвинув узкую полоску металла, он заглянул в щель и
увидел двуногих особей с уголовными физиономиями. Васильев облегченно
вздохнул.
Помещение эвакуатора номер двадцать шесть представляло собой бетонную
коробку с квадратным стальным ящиком посередине. Вдоль одной из стен подвала
располагались панели приборов, упрятанные в узкие стальные шкафы. При
определенной направленности воображения и полном скудоумии их можно было
принять за хранилища денег или ценностей. Поскольку Скокарь вот уже полчаса
безуспешно возился с замками, его заблуждение заметно укрепилось.
-- На хрен такие запоры ставить, если там ничего нет, -- вытирая пот со
лба, внушал он Дури. -- Только я все равно открою... Перекурю немного...
-- Дать огонька? -- доброжелательно предложил сзади незнакомый голос.
От неожиданности "быки" шарахнулись в разные стороны.
-- Тю, черт, напугал!
Повернувшись, они рассматривали неизвестно откуда взявшегося мужика в
черном комбинезоне и каске с фонариком.
-- Мы с тебя за испуг имеем, -- сказал Дурь.
Но минутный испуг прошел. Не милиция, работяга какой-то. А хоть и
милиция... ничего не взломано, ничего не украдено. Подумаешь, в подвал
зашли, так тут открыто было...
Проникновение в спецсооружение являлось серьезнейшим посягательством на
режим секретности и допускало использование любых мер, вплоть до применения
оружия. Но Скокарь и Дурь этого не знали.
-- Станьте в угол, руки за голову! -- скомандовал Васильев.
Пистолета он не доставал, поэтому они не приняли команду всерьез.
Легкий наркотический кайф способствовал мгновенному переходу от добродушной
расслабленности к дикой злобе.
-- Ах ты, сука!
Скокарь сунул руку за пазуху, Дурь, растопырив пальцы, устремился к
горлу оборзевшего мужика.
В следующую секунду мир для них перестал существовать.
Шампанское закончилось, и ликер подходил к концу. Супруги Платоновы
находились в расслабленном умиротворении. Настя уже спала, и глава семейства
подумал, что если бы не нездоровье супруги, то было бы очень своевременно
заняться любовью. В конце двадцатого века препятствия подобного рода легко
обходятся, но консервативная Наталья с предубеждением относилась к
нетрадиционным, хотя и получившим широкое распространение способам и
соответствующее предложение с большой долей вероятности могло обернуться
обидой и слезами.
С другой стороны, количество выпитого и общее настроение оставляли
значительные шансы на успех, тем более что прецеденты изредка случались.
-- Давай еще выпьем.
В рюмки булькнули остатки ликера.
-- Давай. Как думаешь, Ваня, квартиру за нами закрепят?
Сейчас две небольшие комнатки в цоколе считались служебной жилплощадью,
но, если хорошо жить с начальником и районной властью, вполне реально
получить ордер.
-- Обязательно!
Ваня Платонов придвинулся к разрумянившейся Наталье, обнял за плечи,
скользнул рукой по груди. Она не воспротивилась, а прижалась теснее, что
было хорошим знаком. Рука скользнула под халат...
В это время в дверь постучали -- сильно, уверенно, так стучит власть. И
лейтенант Платонов много раз стучал так же в двери чужих квартир.
"Видно, происшествие на участке или общая тревога, -- подумал он. --
Черт, как не вовремя! Ладно, скажу -- чуть позже приеду..."
Но вместо внештатника, милиционера-шофера или сержанта -- помощника
дежурного на пороге стояли трое сугубо официального вида мужчин, причем
помнил он лицо только одного, да и то смутно.
-- Отдел по борьбе с коррупцией ГУВД. -- Его оттеснили в комнату, и он
уже четко вспомнил майора с Петровки, работавшего по личному составу и
курирующего их отделение.
-- Госбезопасность, -- представился второй вошедший.
-- Военная прокуратура, -- отрекомендовался третий.
"Почему военная?" -- мелькнула отстраненная мысль. Время остановилось,
и он видел собственную квартиру глазами вошедших: жалкий, потерявший речь
предатель и обязательные атрибуты предательства -- стол, бутылки, рюмки,
раскрасневшаяся симпатичная баба в расстегнутом на верхнюю пуговицу халате.
Во всех отечественных поучительных фильмах предательство всегда шло рука об
руку с пьянством и развратом. Но надо было объяснить, что это только
видимость, совпадающая с привычным штампом, что на самом деле нет ни
пьянства, ни разврата -- обычная семейная вечеринка, отдых после работы и
как непоколебимое свидетельство чистоты и правомерности происходящего --
вот, в кроватке, девочка, дочь -- Настенька...
Лейтенант Платонов гулко, навзрыд, заплакал. Испуганно вскочила
Наталья, до сих пор не понимавшая, что это не обычный визит сослуживцев, и
мгновенно вспомнившая все, что рассказывают в милицейской среде про отдел по
борьбе с коррупцией, госбезопасность и прокуратуру.
-- Раньше надо было плакать, иуда! -- сказал майор с Петровки, и хотя в
голосе звучало презрение, но и обыденность проскальзывала: не впервые
задерживал и слова такие произносил много раз.
-- Постановление о производстве обыска.
Ему дали бумагу, текст он был осознавать не в состоянии, только
"санкционирую" в левом верхнем углу разобрал и на оттиске гербовой печати
прочел: "Военный прокурор".
"Почему военный?"
Наталья дала ему воды, зубы лязгали о чашку, как в плохих фильмах и в
действительной жизни.
-- Предлагаю вам добровольно выдать деньги, ценности и документы,
добытые преступным путем...
В комнате появились тетя Вера и Александр Михайлович из третьей
квартиры.
"Понятые", -- сквозь туман дошло до него.
Подойдя к серванту, он засунул в глубину руку.
-- Только без глупостей! -- рыкнул майор и настороженно стал рядом.
Вынул деньги, теперь они лежали в полиэтиленовом пакете вместе --
грязные зонтиковские восемьсот пятьдесят тысяч и чистые, свои пятьдесят,
сложил вместе для "крутости", чтоб сумма была внушительней и приятней. Надо
бы это объяснить, да какая разница...
Бухнул пакет на стол, майор с чекистом переглянулись.
-- Еще что-нибудь есть?
Он покачал головой.
-- Посмотрим!
Они быстро и сноровисто прошерстили квартиру: мебели-то всего --
сервант да шкаф. В Настину кроватку не полезли, будить не стали. Платонов
знал, что тем они нарушили правила, и был благодарен за это нарушение:
значит, доверяют, не считают закоренелым, который под ребенка улики прячет.
Чекист нашел на подоконнике папку, развязал тесемки, перебрал стопку
бумаг.
-- "Муж меня избивает каждый день... ", "Когда я пришел, брюк на
веревке не было... ", "Прошу принять меры к соседу..." -- на выборку
прочитал он и хотел бросить папку на место, но майор не дал.
-- Подожди, подожди, -- оживившись, он осмотрел содержимое папки и
аккуратно положил на стол, рядом с деньгами.
-- Это заявления, укрытые от учета, -- весело пояснил он. -- Еще одна
статья.
И, повернувшись к Платонову, укорил:
-- А говорил, ничего нет!
Тот хотел объяснить: заявления укрывают все участковые, это мелочевка,
не убийства, не изнасилования, не грабежи... Нарушение, конечно, но мелкое,
на него обычно закрывают глаза, в крайнем случае выговор влепят -- и все!
Зачем же их к уголовному делу приобщать?
Но ничего объяснять не стал. Никому здесь его объяснения не были
интересны: майор на часы смотрит, понятые зевают... Им скорей оформить,
подписать -- и по своим делам. Сколько раз он сам бросал задержанных в
клетку, писал рапорт -- и в детский сад за Настей или дальше по участку.
Кому нужно слушать, что тот бормочет, с ним другие разбираться будут.
Когда протокол обыска был оформлен. Платонова вывели из дома и посадил
в машину. Зажимая на груди халат, Наталья стояла на промерзшей земле в
тапках на босу ногу. Машина резко взяла с места.
Работать надо издали и наверняка -- охранникпорученец Седого Гена
Сысоев размещал очередной "заказ". Как всегда, обстоятельно, подробно
оговаривая детали.
-- По первоначальным прикидкам, с трехсот метров, через окно, на прямой
линии.
-- Куда выходит окно -- запад, восток?
Гена почесал затылок и сразу потерял важный вид.
-- Не знаю... А зачем это?
-- Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, --
пояснил низкорослый щуплый человечек, глубоко утонувший в огромном кожаном
кресле. -- Нужно еще знать время и толщину стекла. Кстати, у вас есть
оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
-- Автомат?
Человек в кресле качнул головой.
-- "Сайга"?
-- Это же не охота...
-- Может, гранатомет?
Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
-- Придется работать своим. Это будет стоить дороже. Но зато отпадают
проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
-- Доллар только растет.
-- Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
На бледном лице промелькнула улыбка.
-- Я думаю, что сумма составит... Как сейчас принято говорить -- от
пяти тысяч "зеленых". Конкретно -- в зависимости от всего комплекса условий
и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
-- Это приезжий.
-- Кто?
-- Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
Если исполнителю это имя что-то и говорило, то вида он не подал.
Впрочем, Гена был уверен -- через день-два он разузнает об Очкарике все и
учтет его авторитет и вес в криминальном мире при определении конечной
суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
С этим мнением согласился бы и подполковник Голубовский. Хотя он и
недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное
его профессионализму.
-- План операции я хотел бы получить за два дня, -- сказал майор
Плеско.
Он слыл педантом.
Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю, что выучил наизусть
и употреблял одни и те же слова и обороты.
Частные сыщики слушали внимательно, но без особой заинтересованности.
Их было двое -- мрачноватые мужики с крупными головами, широкоплечие и
ширококостные. К их облику подошла бы военная форма или диверсионный
камуфляж, как на охранниках у входа, гражданские костюмы с галстуками
казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
Кабинет выглядел весьма заурядно: тесный, с обшарпанными, голыми
стенами, кое-где прикрытыми глянцевыми календарями, типовыми канцелярскими
столами, раздолбанными стульями.
Вообще, второй этаж "Инсека" сильно отличался от директорского: ни
толстого ковролина, ни черных дверей с необычными желтыми ручками, ни
шикарной офисной мебели. Видно, сюда не забредали богатые заказчики и не
имело смысла тратиться на подобную роскошь.
-- Вы не ощущали, что за вами наблюдают?
Детектив постарше, на вид ему было под пятьдесят, обошел стол и, присев
на самый край, навис над Каймаковым. Теперь ему приходилось задирать голову,
что создавало физический и психологический дискомфорт.
Поза сыщика была не случайной, она отрабатывалась десятилетиями и имела
целью оказать именно такое воздействие на собеседника. Потому что сотрудник
отдела внутренней безопасности КГБ СССР Морковин двадцать пять лет службы
беседовал с предателями -- реальными, потенциальными или просто
подозреваемыми в этом самом страшном для чекиста грехе, всевозможными
оборотнями, подбиравшимися к секретам госбезопасности, кадровыми офицерами
иноразведок и должен был добиться от них полной искренности, которая
вообще-то совершенно несвойственна подобной публике.
-- Ничего я не замечал. -- Каймаков отодвинулся, уходя из зоны
давления, и это ему удалось, потому что сейчас стул не был привинчен к полу.
-- Продолжайте рассказывать. -- Второму сыщику через месяц исполнялось
сорок пять, и он подлежал увольнению с военной службы по возрасту и выслуге
лет. "Инсек" должен был стать второй жизнью отставного майора, и он уже
сейчас пытался пустить здесь корни, хотя официально продолжал службу в
оперативном отделе ГРУ, где отвечал за обеспечение режима секретности.
Каймаков находился в кабинете один: Юркина вежливо, но настойчиво
отправили ждать в машину.
-- ...Оказалось, что кастет и шило исчезли, вместо них в свертке
оказалось вот это, -- он показал кафельную плитку и гвоздь.
-- Интересно...
Сыщики переглянулись.
-- Кто мог это сделать?
-- Не знаю.
-- Посчитайте. Ваш приятель Левин, эта девица, кто еще?
-- На них я не думаю.
-- Распространенное заблуждение. Дескать, орудует чужой, явный враг в
черной маске, -- улыбнулся Морковин. -- Многие так считают. А вы слышали
поговорку: "Предают только свои"? Как правило, "крот" оказывается близким
человеком: друг, родственник, сослуживец, сосед. Иногда -- жена.
-- Кто еще мог подменить пакет? Подумайте. И потом: как я понимаю,
больше вещественных доказательств у вас нет?
-- Нет, -- кивнул Каймаков. Но тут же вспомнил: -- В сейфе есть
отпечатки пальцев с кастета!
-- Это хорошо. Правда, не исключено, что они тоже исчезли.
-- ?!
-- Похоже, что вы находитесь в самом центре оперативной разработки. У
вас не появлялось чувство, что вами манипулируют?
-- На фиг я кому нужен? -- жалобно проговорил Каймаков. -- Ну богач, ну
сын министра -- понятно...
-- Это мы и постараемся выяснить, -- перебил Морковин. -- От вас
требуется одно: полностью держать нас в курсе дела и выполнять наши
рекомендации. Вначале избавьтесь от микрофона в одежде. Вечером мы осмотрим
вашу квартиру...
Возвращаясь с работы. Каймаков, следуя инструкции, сел в самый
переполненный вагон метро. Он знал, что за ним должны следить, но он
втиснулся в дверь последним, значит, наблюдатель находится на некотором
удалении и контролировать каждое его движение не сможет. Чего и требовалось
достигнуть.
-- Не толкайтесь, пожалуйста! -- сказал он толстой женщине с объемистой
сумкой.
-- Тебе надо в такси ездить! -- ядовито ответила та.
-- Подвиньтесь, я ключи уронил, -- попросил Каймаков и попытался
присесть, хотя плотность толпы и проклятая сумка делали это крайне
затруднительным.
-- Да куда ж ты лезешь!
Каймаков запустил руку под воротник и нащупал крохотную металлическую
бусину.
-- Вы мне сейчас воротник оторвете! -- заорал он и сильно рванул.
Бусина на двухсантиметровом "хвосте" оказалась у него в руках. В
следующую секунду микрофон-передатчик был заперт в стальной коробочке,
экранирующей радиопеленг.
Каймаков выпрямился.
-- Женщина, разве так можно!
-- А чего ты под ноги лезешь!
Какой-то парень поддержал Каймакова, две приятельницы толстухи тоже не
остались нейтральными. Скандал разгорался и выглядел очень естественно.
В отчете бригады наружного наблюдения по этому поводу говорилось: "...
аудиоконтроль объекта Кислый прерван из-за потери в толчее метро
радиомикрофона, который, по всей вероятности, растоптан толпой, так как
радиопеленг исчез. Визуальный контроль объекта осуществлялся до самого дома,
при этом ничего подозрительного обнаружено не было".
Когда Кислый переступил порог своей квартиры, он сразу же почувствовал,
что тут кто-то побывал. И хотя в данный момент опасность не ощущалась, он
привычно схватил топорик и тщательно осмотрелся. Никаких следов, все вещи на
местах... И все же... Биологические поля чужих людей нарушили привычную
атмосферу. Особое беспокойство вызывал участок пола возле стола. Став на
колени. Каймаков зачем-то понюхал потертые доски. Как будто запах
химиката... И скатерть вроде сдвинута... И лампочка стала ярче... Или,
наоборот, тусклее?
Он набрал номер Вовчика.
-- Выпить есть?
-- Сашка, куда ж ты, гад, пропал?! Есть, поднимайся!
-- Давай ты ко мне. -- Каймаков взглянул на часы. Сыщики не сказали, во
сколько их ждать, поэтому лучше не покидать квартиру.
Он невидящим взглядом уставился в стену перед собой.
Кастет и шило могли подменить на работе. Димка, Верка, любой сотрудник,
зашедший в незапертый кабинет, когда Верка по соседству "снимала стресс",
или кто-то специально посланный той же Веркой, умело отвлекшей его на себя.
Могли подменить у Верки дома -- она сама или кто другой, пока он спал. Если
не усложнять картину, то либо Димка, либо Верка, либо кто-то из сослуживцев.
Невозможно понять, зачем им это понадобилось?..
В дверь позвонили.
-- Ты?
-- Я, я, а кто же! Давай открывай быстрее!
Нервно подпрыгивающий Вовчик держал перед собой бутылку "Особой".
-- Намагниченная! Для здоровья полезно, вот придумали, сволочи! То все
вредно и вредно было, а теперь полезно стало! Ты где ночевал, небось у бабы?
А знаешь, что тут случилось?
Вовчик поиграл желваками.
-- Какая-то пьяная сволочь как выстрелит среди ночи! Весь дом
перебудил! Милиция, хрениция! Из соседей никто не вышел. Я тоже не вышел --
знаю, как по ночам выходить... Сволочи!
Он разлил водку, подцепил вилкой кружок очерствевшей колбасы.
-- Ну, давай!
Откривившись и открякавшись, Вовчик улыбнулся одобрительно:
-- Ну ты сегодня и пьешь! Научили все-таки, сволочи!
Учил Каймакова выпивать по полстакана залпом сам Вовчик, но сегодня тот
впервые послушал "учителя".
Через несколько минут ощущение того, что в квартире побывали чужие
люди, прошло.
-- Новости вчера слушал? -- с аппетитом уминая недельной давности
колбасу, спросил Вовчик. -- Ну сволочи! На квартире семерых убили и в
шашлычной двоих! Нет, надо вооружаться! У меня есть обрез, патроны гвоздями
набил, гайками -- если полезут -- кишки повырываю! Еду назад в электричке,
держу руку в сумочке и смотрю по сторонам: зырк-зырк!
Вовчик изобразил, как именно он зыркает в поисках потенциальных врагов.
-- Но хочу пистолет купить! Не газовое говно, а настоящий, чтоб в
карман положить и ходить спокойно... Сволочи!
-- Спокойно? А посадят? -- возразил Каймаков. Слова Вовчика помогли
сформироваться мыслям, шевелившимся в подсознании с момента покушения.
-- Это они запросто, -- охотно согласился сосед и налил еще по
полстакана. -- Бандитов не садят, а меня -- запросто! Сволочи!
Он поднял стакан.
-- Ну и что? Посижу. Я ведь уже сидел: моя устраивала, еще когда вместе
жили. Ну и что? Человек для того и создан, чтобы работать, выпивать, сидеть,
если понадобится. Это не беда. Главное, перед Богом и людьми чистым
остаться! А на сволочей -- начхать! Будем живы!
Стаканы ударились, пролилась по пищеводам обжигающая жидкость.
-- А меня убить хотели, -- пожаловался Каймаков. -- Прямо в подъезде.
Заехал по чеклану кастетом, хорошо, я "дипломатом" прикрылся. А я его сдуру
шилом ткнул. Помнишь, ты видел: мужика "скорая" забрала...
Вовчик смотрел остановившимися глазами. Беспризорное детство научило
его чрезвычайно серьезно относиться к подобным сообщениям.
-- За что? -- предельно конкретно спросил он, и Каймаков уже готов был
все рассказать, но сквозь расслабленность опьянения пробилось вдруг
осознание реальной ситуации с микрофонами и вездесущими врагами.
-- Не знаю... -- Он шмыгнул носом. -- Может, перепутали, может, в карты
проиграли...
-- Ну-у-у, сволочи... -- выдохнул Вовчик, и выражение лица его
изменилось: оно стало хищным, жестким и недобрым. Сейчас он был похож не на
работягу, всю жизнь вкалывающего у станка и с безмерной притерпелостью
переносящего козни цехового, заводского и более высокого начальства, а на
отпетого уличного урку, которым по всей логике бродяжного детдомовского
детства и должен был стать.
-- Это, наверное, тот твой дружок -- пахан кодлы, -- с угрозой процедил
он. -- Зря ты к нему тогда пошел, черт бы с ней, с получкой. С ними только
на равных можно, когда за тобой сила. Иначе как кролик удава просишь... Он
сейчас поможет, а завтра заглотнет...
Снова булькнула водка. Каймаков прикрыл свой стакан, Вовчик не
настаивал.
-- Не боись, я тебя охранять буду. Я этих гадов хорошо знаю... Сволочи!
На этот раз любимое ругательство имело совершенно иную эмоциональную
окраску, чем обычно, и выражало крайнюю степень ненависти.
Коротко прозвонил телефон и тут же смолк.
-- Сорвалось. У меня тоже часто так бывает, -- прокомментировал Вовчик
и выпил.
Звонок повторился. Каймаков поднял трубку. Как он и ожидал, никто не
отозвался. Детективы проверяли линию. Через двадцать минут они должны быть
здесь.
-- У тебя картошка и яйца есть? -- спросил Каймаков, хотя наверняка
знал ответ.
-- Конечно. Хочешь, идем, я пожарю.
-- Идем. Осточертела мне сухомятка.
Выпустив Вовчика на лестничную клетку. Каймаков остановился.
-- Подожди, газ проверю.
Вернувшись в комнату, он записал Вовчиков телефон на листке бумаги и
приписал: "Сосед сказал -- ночью стреляли".
Записку придавил коробочкой с радиомикрофоном.
После чего захлопнул дверь и поднялся наверх.
Ровно через двадцать минут, прыснув маслом на петли и легко открыв
замок, в квартиру абсолютно бесшумно вошли Морковин и его спутник, который
до момента оставления официальной службы скрывал от клиентов свою фамилию,
пользуясь той, что была записана в документе прикрытия, -- Сидоров. На ногах
у обоих были специальные тапки на войлочной подошве, которые выдаются в
некоторых музеях для сохранности ценного паркета.
С поисковыми приборами наперевес они быстро обследовали квартиру,
Сидоров осмотрел коридор, кухню и санузел. Как и следовало ожидать, здесь
все было "чисто".
Когда он прошел в комнату, напарник показал на стену за шифоньером и
телефонный аппарат, продемонстрировал микрофон-передатчик и записку.
Достав из оперативной сумки аэрозольную упаковку, Морковин обработал
струей люминала пол и, погасив свет, включил ультрафиолетовый фонарик. Возле
стола люминесцировало довольно большое пятно неправильной формы. У двери
проявилась россыпь мелких брызг. Он сделал соскобы, уложив их в специальные
пластиковые капсулы, каждая из которых имела номер -- крупную черную цифру
на выпуклом сером боку. Оперативные сумки "Инсек" закупил в Германии.
Следователи прокуратуры и МВД на местах происшествий пользовались
следственным портфелем образца 1947 года, правда, модернизированным.
Морковин и его коллега пробыли у Каймакова не больше десяти минут. Они
не оставили ни одного следа, не сдвинули ни одного предмета, очень тщательно
собрали свои приборы и инструменты, всосали вакуум-щеткой пыль от соскобов.
Если бы кто-то наблюдал за их работой, то решил бы, что они не впервые
негласно проникают в чужую квартиру. И был бы прав.
Вовчик с Каймаковым только собирались приниматься за яичницу, как
прозвонил телефон.
-- Видишь! У них линии перегружены, у сволочей, -- добродушно буркнул
Вовчик. А Каймаков понял: сыщики ушли. Он понемногу стал привыкать к тайнам,
слежке, конспирации, условным сигналам. Больше того, почувствовал
притягательность новой жизни -- необычной, насыщенной и острой, выгодно
отличающейся от пресного и унылого повседневного существования.
А быстротечное происшествие в подъезде воспринималось сейчас как
поединок, в котором он без помощи милиции, профсоюза и трудового коллектива
победил сильного, тренированного и вооруженного противника. Конечно --
везение, несомненно -- случайность, но... Дрессировщики сторожевых псов и
командиры спецподразделений знают, какое значение для дальнейшей судьбы их
питомцев имеет победа в самой важной -- первой схватке. Тут не грех и
подыграть -- от этого зависит карьера бойца.
И Каймаков не думал о случайности победы. Из происшедшего он вынес
один, но очень существенный урок: его хотели убить, но он сумел убить врага.
А значит, сумеет сделать это еще. Даже без украденного шила.
-- Что ты там говорил про пистолет?
Вовчик опасливо зыркнул глазами и понизил голос.
-- У нас в цеху один парень делает... Навострился, сволочь! Маленькие,
под мелкашку. Доску, "сороковку", насквозь лупит...
-- И сколько?
-- Дорого, сволочь! Пол -- лимона" просит! -- Вовчик подмигнул. -- Но
ему лоджию сварить надо. Баш на баш, и договоримся.
-- Мне бы тоже пушка нужна... Жаль, бабок нет...
Вовчик удивился.
-- Зачем нам два? Ты ж еще вот про что забыл!
Повозившись в кладовке, бывший детдомовец извлек на свет Божий обрез
старой, изрядно проржавевшей двустволки.
-- Ну-ка, дай...
-- Не взводи, заряжена. -- Вовчик протянул оружие деревянной частью
вперед.
С новым, не испытанным ранее чувством Каймаков взял его, прикинул в
руке и несколько раз вскинул, прицеливаясь. Он не просто забавлялся опасной
игрушкой, а представлял, как выстрелит и поразит врага. Оттого оружие
внушало ему ощущение уверенности и силы.
Мстителю, вскидывавшему пистолет-пулемет "скорпион", это чувство было
хорошо знакомо, потому что он часто стрелял в людей. Сейчас он просто
тренировался, привыкая к незнакомому автомату.
-- Хватит время терять, пошли! -- в третий раз сказал Герой. Он уже
давно томился в прихожей у железной двери и от нечего делать выглядывал в
"глазок".
-- Пора, -- согласился Смелый, и Арсен загремел ключами, готовясь
наглухо запереть свое гнездо.
-- Что за парни тут бегают? -- неожиданно спросил Герои. -- Живут
здесь, что ли?
-- Какие парни? -- насторожился Арсен.
-- Молодые, спортивные штаны, кожанки, -- как мог, объяснил Герой. --
Трое. Один наверху остался, двое вниз спустились.
Арсен подбежал к окну. Его взгляд сразу же зацепился за красный
автомобиль без номеров, который его хозяева даже не посчитали нужным
оставить где-нибудь в стороне.
-- Что?! -- Смелый впился взглядом в помертвевшее лицо земляка.
-- Они! -- выдохнул Арсен. -- Те, что в шашлычной стреляли.
-- Точно?
-- Больше некому!
Смелый лихорадочно размышлял. У земляка в Москве свои дела, личные,
понял, что ошибся. Сдвинув узкую полоску металла, он заглянул в щель и
увидел двуногих особей с уголовными физиономиями. Васильев облегченно
вздохнул.
Помещение эвакуатора номер двадцать шесть представляло собой бетонную
коробку с квадратным стальным ящиком посередине. Вдоль одной из стен подвала
располагались панели приборов, упрятанные в узкие стальные шкафы. При
определенной направленности воображения и полном скудоумии их можно было
принять за хранилища денег или ценностей. Поскольку Скокарь вот уже полчаса
безуспешно возился с замками, его заблуждение заметно укрепилось.
-- На хрен такие запоры ставить, если там ничего нет, -- вытирая пот со
лба, внушал он Дури. -- Только я все равно открою... Перекурю немного...
-- Дать огонька? -- доброжелательно предложил сзади незнакомый голос.
От неожиданности "быки" шарахнулись в разные стороны.
-- Тю, черт, напугал!
Повернувшись, они рассматривали неизвестно откуда взявшегося мужика в
черном комбинезоне и каске с фонариком.
-- Мы с тебя за испуг имеем, -- сказал Дурь.
Но минутный испуг прошел. Не милиция, работяга какой-то. А хоть и
милиция... ничего не взломано, ничего не украдено. Подумаешь, в подвал
зашли, так тут открыто было...
Проникновение в спецсооружение являлось серьезнейшим посягательством на
режим секретности и допускало использование любых мер, вплоть до применения
оружия. Но Скокарь и Дурь этого не знали.
-- Станьте в угол, руки за голову! -- скомандовал Васильев.
Пистолета он не доставал, поэтому они не приняли команду всерьез.
Легкий наркотический кайф способствовал мгновенному переходу от добродушной
расслабленности к дикой злобе.
-- Ах ты, сука!
Скокарь сунул руку за пазуху, Дурь, растопырив пальцы, устремился к
горлу оборзевшего мужика.
В следующую секунду мир для них перестал существовать.
Шампанское закончилось, и ликер подходил к концу. Супруги Платоновы
находились в расслабленном умиротворении. Настя уже спала, и глава семейства
подумал, что если бы не нездоровье супруги, то было бы очень своевременно
заняться любовью. В конце двадцатого века препятствия подобного рода легко
обходятся, но консервативная Наталья с предубеждением относилась к
нетрадиционным, хотя и получившим широкое распространение способам и
соответствующее предложение с большой долей вероятности могло обернуться
обидой и слезами.
С другой стороны, количество выпитого и общее настроение оставляли
значительные шансы на успех, тем более что прецеденты изредка случались.
-- Давай еще выпьем.
В рюмки булькнули остатки ликера.
-- Давай. Как думаешь, Ваня, квартиру за нами закрепят?
Сейчас две небольшие комнатки в цоколе считались служебной жилплощадью,
но, если хорошо жить с начальником и районной властью, вполне реально
получить ордер.
-- Обязательно!
Ваня Платонов придвинулся к разрумянившейся Наталье, обнял за плечи,
скользнул рукой по груди. Она не воспротивилась, а прижалась теснее, что
было хорошим знаком. Рука скользнула под халат...
В это время в дверь постучали -- сильно, уверенно, так стучит власть. И
лейтенант Платонов много раз стучал так же в двери чужих квартир.
"Видно, происшествие на участке или общая тревога, -- подумал он. --
Черт, как не вовремя! Ладно, скажу -- чуть позже приеду..."
Но вместо внештатника, милиционера-шофера или сержанта -- помощника
дежурного на пороге стояли трое сугубо официального вида мужчин, причем
помнил он лицо только одного, да и то смутно.
-- Отдел по борьбе с коррупцией ГУВД. -- Его оттеснили в комнату, и он
уже четко вспомнил майора с Петровки, работавшего по личному составу и
курирующего их отделение.
-- Госбезопасность, -- представился второй вошедший.
-- Военная прокуратура, -- отрекомендовался третий.
"Почему военная?" -- мелькнула отстраненная мысль. Время остановилось,
и он видел собственную квартиру глазами вошедших: жалкий, потерявший речь
предатель и обязательные атрибуты предательства -- стол, бутылки, рюмки,
раскрасневшаяся симпатичная баба в расстегнутом на верхнюю пуговицу халате.
Во всех отечественных поучительных фильмах предательство всегда шло рука об
руку с пьянством и развратом. Но надо было объяснить, что это только
видимость, совпадающая с привычным штампом, что на самом деле нет ни
пьянства, ни разврата -- обычная семейная вечеринка, отдых после работы и
как непоколебимое свидетельство чистоты и правомерности происходящего --
вот, в кроватке, девочка, дочь -- Настенька...
Лейтенант Платонов гулко, навзрыд, заплакал. Испуганно вскочила
Наталья, до сих пор не понимавшая, что это не обычный визит сослуживцев, и
мгновенно вспомнившая все, что рассказывают в милицейской среде про отдел по
борьбе с коррупцией, госбезопасность и прокуратуру.
-- Раньше надо было плакать, иуда! -- сказал майор с Петровки, и хотя в
голосе звучало презрение, но и обыденность проскальзывала: не впервые
задерживал и слова такие произносил много раз.
-- Постановление о производстве обыска.
Ему дали бумагу, текст он был осознавать не в состоянии, только
"санкционирую" в левом верхнем углу разобрал и на оттиске гербовой печати
прочел: "Военный прокурор".
"Почему военный?"
Наталья дала ему воды, зубы лязгали о чашку, как в плохих фильмах и в
действительной жизни.
-- Предлагаю вам добровольно выдать деньги, ценности и документы,
добытые преступным путем...
В комнате появились тетя Вера и Александр Михайлович из третьей
квартиры.
"Понятые", -- сквозь туман дошло до него.
Подойдя к серванту, он засунул в глубину руку.
-- Только без глупостей! -- рыкнул майор и настороженно стал рядом.
Вынул деньги, теперь они лежали в полиэтиленовом пакете вместе --
грязные зонтиковские восемьсот пятьдесят тысяч и чистые, свои пятьдесят,
сложил вместе для "крутости", чтоб сумма была внушительней и приятней. Надо
бы это объяснить, да какая разница...
Бухнул пакет на стол, майор с чекистом переглянулись.
-- Еще что-нибудь есть?
Он покачал головой.
-- Посмотрим!
Они быстро и сноровисто прошерстили квартиру: мебели-то всего --
сервант да шкаф. В Настину кроватку не полезли, будить не стали. Платонов
знал, что тем они нарушили правила, и был благодарен за это нарушение:
значит, доверяют, не считают закоренелым, который под ребенка улики прячет.
Чекист нашел на подоконнике папку, развязал тесемки, перебрал стопку
бумаг.
-- "Муж меня избивает каждый день... ", "Когда я пришел, брюк на
веревке не было... ", "Прошу принять меры к соседу..." -- на выборку
прочитал он и хотел бросить папку на место, но майор не дал.
-- Подожди, подожди, -- оживившись, он осмотрел содержимое папки и
аккуратно положил на стол, рядом с деньгами.
-- Это заявления, укрытые от учета, -- весело пояснил он. -- Еще одна
статья.
И, повернувшись к Платонову, укорил:
-- А говорил, ничего нет!
Тот хотел объяснить: заявления укрывают все участковые, это мелочевка,
не убийства, не изнасилования, не грабежи... Нарушение, конечно, но мелкое,
на него обычно закрывают глаза, в крайнем случае выговор влепят -- и все!
Зачем же их к уголовному делу приобщать?
Но ничего объяснять не стал. Никому здесь его объяснения не были
интересны: майор на часы смотрит, понятые зевают... Им скорей оформить,
подписать -- и по своим делам. Сколько раз он сам бросал задержанных в
клетку, писал рапорт -- и в детский сад за Настей или дальше по участку.
Кому нужно слушать, что тот бормочет, с ним другие разбираться будут.
Когда протокол обыска был оформлен. Платонова вывели из дома и посадил
в машину. Зажимая на груди халат, Наталья стояла на промерзшей земле в
тапках на босу ногу. Машина резко взяла с места.
Работать надо издали и наверняка -- охранникпорученец Седого Гена
Сысоев размещал очередной "заказ". Как всегда, обстоятельно, подробно
оговаривая детали.
-- По первоначальным прикидкам, с трехсот метров, через окно, на прямой
линии.
-- Куда выходит окно -- запад, восток?
Гена почесал затылок и сразу потерял важный вид.
-- Не знаю... А зачем это?
-- Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, --
пояснил низкорослый щуплый человечек, глубоко утонувший в огромном кожаном
кресле. -- Нужно еще знать время и толщину стекла. Кстати, у вас есть
оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
-- Автомат?
Человек в кресле качнул головой.
-- "Сайга"?
-- Это же не охота...
-- Может, гранатомет?
Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
-- Придется работать своим. Это будет стоить дороже. Но зато отпадают
проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
-- Доллар только растет.
-- Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
На бледном лице промелькнула улыбка.
-- Я думаю, что сумма составит... Как сейчас принято говорить -- от
пяти тысяч "зеленых". Конкретно -- в зависимости от всего комплекса условий
и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
-- Это приезжий.
-- Кто?
-- Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
Если исполнителю это имя что-то и говорило, то вида он не подал.
Впрочем, Гена был уверен -- через день-два он разузнает об Очкарике все и
учтет его авторитет и вес в криминальном мире при определении конечной
суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
С этим мнением согласился бы и подполковник Голубовский. Хотя он и
недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное
его профессионализму.
-- План операции я хотел бы получить за два дня, -- сказал майор
Плеско.
Он слыл педантом.
Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю, что выучил наизусть
и употреблял одни и те же слова и обороты.
Частные сыщики слушали внимательно, но без особой заинтересованности.
Их было двое -- мрачноватые мужики с крупными головами, широкоплечие и
ширококостные. К их облику подошла бы военная форма или диверсионный
камуфляж, как на охранниках у входа, гражданские костюмы с галстуками
казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
Кабинет выглядел весьма заурядно: тесный, с обшарпанными, голыми
стенами, кое-где прикрытыми глянцевыми календарями, типовыми канцелярскими
столами, раздолбанными стульями.
Вообще, второй этаж "Инсека" сильно отличался от директорского: ни
толстого ковролина, ни черных дверей с необычными желтыми ручками, ни
шикарной офисной мебели. Видно, сюда не забредали богатые заказчики и не
имело смысла тратиться на подобную роскошь.
-- Вы не ощущали, что за вами наблюдают?
Детектив постарше, на вид ему было под пятьдесят, обошел стол и, присев
на самый край, навис над Каймаковым. Теперь ему приходилось задирать голову,
что создавало физический и психологический дискомфорт.
Поза сыщика была не случайной, она отрабатывалась десятилетиями и имела
целью оказать именно такое воздействие на собеседника. Потому что сотрудник
отдела внутренней безопасности КГБ СССР Морковин двадцать пять лет службы
беседовал с предателями -- реальными, потенциальными или просто
подозреваемыми в этом самом страшном для чекиста грехе, всевозможными
оборотнями, подбиравшимися к секретам госбезопасности, кадровыми офицерами
иноразведок и должен был добиться от них полной искренности, которая
вообще-то совершенно несвойственна подобной публике.
-- Ничего я не замечал. -- Каймаков отодвинулся, уходя из зоны
давления, и это ему удалось, потому что сейчас стул не был привинчен к полу.
-- Продолжайте рассказывать. -- Второму сыщику через месяц исполнялось
сорок пять, и он подлежал увольнению с военной службы по возрасту и выслуге
лет. "Инсек" должен был стать второй жизнью отставного майора, и он уже
сейчас пытался пустить здесь корни, хотя официально продолжал службу в
оперативном отделе ГРУ, где отвечал за обеспечение режима секретности.
Каймаков находился в кабинете один: Юркина вежливо, но настойчиво
отправили ждать в машину.
-- ...Оказалось, что кастет и шило исчезли, вместо них в свертке
оказалось вот это, -- он показал кафельную плитку и гвоздь.
-- Интересно...
Сыщики переглянулись.
-- Кто мог это сделать?
-- Не знаю.
-- Посчитайте. Ваш приятель Левин, эта девица, кто еще?
-- На них я не думаю.
-- Распространенное заблуждение. Дескать, орудует чужой, явный враг в
черной маске, -- улыбнулся Морковин. -- Многие так считают. А вы слышали
поговорку: "Предают только свои"? Как правило, "крот" оказывается близким
человеком: друг, родственник, сослуживец, сосед. Иногда -- жена.
-- Кто еще мог подменить пакет? Подумайте. И потом: как я понимаю,
больше вещественных доказательств у вас нет?
-- Нет, -- кивнул Каймаков. Но тут же вспомнил: -- В сейфе есть
отпечатки пальцев с кастета!
-- Это хорошо. Правда, не исключено, что они тоже исчезли.
-- ?!
-- Похоже, что вы находитесь в самом центре оперативной разработки. У
вас не появлялось чувство, что вами манипулируют?
-- На фиг я кому нужен? -- жалобно проговорил Каймаков. -- Ну богач, ну
сын министра -- понятно...
-- Это мы и постараемся выяснить, -- перебил Морковин. -- От вас
требуется одно: полностью держать нас в курсе дела и выполнять наши
рекомендации. Вначале избавьтесь от микрофона в одежде. Вечером мы осмотрим
вашу квартиру...
Возвращаясь с работы. Каймаков, следуя инструкции, сел в самый
переполненный вагон метро. Он знал, что за ним должны следить, но он
втиснулся в дверь последним, значит, наблюдатель находится на некотором
удалении и контролировать каждое его движение не сможет. Чего и требовалось
достигнуть.
-- Не толкайтесь, пожалуйста! -- сказал он толстой женщине с объемистой
сумкой.
-- Тебе надо в такси ездить! -- ядовито ответила та.
-- Подвиньтесь, я ключи уронил, -- попросил Каймаков и попытался
присесть, хотя плотность толпы и проклятая сумка делали это крайне
затруднительным.
-- Да куда ж ты лезешь!
Каймаков запустил руку под воротник и нащупал крохотную металлическую
бусину.
-- Вы мне сейчас воротник оторвете! -- заорал он и сильно рванул.
Бусина на двухсантиметровом "хвосте" оказалась у него в руках. В
следующую секунду микрофон-передатчик был заперт в стальной коробочке,
экранирующей радиопеленг.
Каймаков выпрямился.
-- Женщина, разве так можно!
-- А чего ты под ноги лезешь!
Какой-то парень поддержал Каймакова, две приятельницы толстухи тоже не
остались нейтральными. Скандал разгорался и выглядел очень естественно.
В отчете бригады наружного наблюдения по этому поводу говорилось: "...
аудиоконтроль объекта Кислый прерван из-за потери в толчее метро
радиомикрофона, который, по всей вероятности, растоптан толпой, так как
радиопеленг исчез. Визуальный контроль объекта осуществлялся до самого дома,
при этом ничего подозрительного обнаружено не было".
Когда Кислый переступил порог своей квартиры, он сразу же почувствовал,
что тут кто-то побывал. И хотя в данный момент опасность не ощущалась, он
привычно схватил топорик и тщательно осмотрелся. Никаких следов, все вещи на
местах... И все же... Биологические поля чужих людей нарушили привычную
атмосферу. Особое беспокойство вызывал участок пола возле стола. Став на
колени. Каймаков зачем-то понюхал потертые доски. Как будто запах
химиката... И скатерть вроде сдвинута... И лампочка стала ярче... Или,
наоборот, тусклее?
Он набрал номер Вовчика.
-- Выпить есть?
-- Сашка, куда ж ты, гад, пропал?! Есть, поднимайся!
-- Давай ты ко мне. -- Каймаков взглянул на часы. Сыщики не сказали, во
сколько их ждать, поэтому лучше не покидать квартиру.
Он невидящим взглядом уставился в стену перед собой.
Кастет и шило могли подменить на работе. Димка, Верка, любой сотрудник,
зашедший в незапертый кабинет, когда Верка по соседству "снимала стресс",
или кто-то специально посланный той же Веркой, умело отвлекшей его на себя.
Могли подменить у Верки дома -- она сама или кто другой, пока он спал. Если
не усложнять картину, то либо Димка, либо Верка, либо кто-то из сослуживцев.
Невозможно понять, зачем им это понадобилось?..
В дверь позвонили.
-- Ты?
-- Я, я, а кто же! Давай открывай быстрее!
Нервно подпрыгивающий Вовчик держал перед собой бутылку "Особой".
-- Намагниченная! Для здоровья полезно, вот придумали, сволочи! То все
вредно и вредно было, а теперь полезно стало! Ты где ночевал, небось у бабы?
А знаешь, что тут случилось?
Вовчик поиграл желваками.
-- Какая-то пьяная сволочь как выстрелит среди ночи! Весь дом
перебудил! Милиция, хрениция! Из соседей никто не вышел. Я тоже не вышел --
знаю, как по ночам выходить... Сволочи!
Он разлил водку, подцепил вилкой кружок очерствевшей колбасы.
-- Ну, давай!
Откривившись и открякавшись, Вовчик улыбнулся одобрительно:
-- Ну ты сегодня и пьешь! Научили все-таки, сволочи!
Учил Каймакова выпивать по полстакана залпом сам Вовчик, но сегодня тот
впервые послушал "учителя".
Через несколько минут ощущение того, что в квартире побывали чужие
люди, прошло.
-- Новости вчера слушал? -- с аппетитом уминая недельной давности
колбасу, спросил Вовчик. -- Ну сволочи! На квартире семерых убили и в
шашлычной двоих! Нет, надо вооружаться! У меня есть обрез, патроны гвоздями
набил, гайками -- если полезут -- кишки повырываю! Еду назад в электричке,
держу руку в сумочке и смотрю по сторонам: зырк-зырк!
Вовчик изобразил, как именно он зыркает в поисках потенциальных врагов.
-- Но хочу пистолет купить! Не газовое говно, а настоящий, чтоб в
карман положить и ходить спокойно... Сволочи!
-- Спокойно? А посадят? -- возразил Каймаков. Слова Вовчика помогли
сформироваться мыслям, шевелившимся в подсознании с момента покушения.
-- Это они запросто, -- охотно согласился сосед и налил еще по
полстакана. -- Бандитов не садят, а меня -- запросто! Сволочи!
Он поднял стакан.
-- Ну и что? Посижу. Я ведь уже сидел: моя устраивала, еще когда вместе
жили. Ну и что? Человек для того и создан, чтобы работать, выпивать, сидеть,
если понадобится. Это не беда. Главное, перед Богом и людьми чистым
остаться! А на сволочей -- начхать! Будем живы!
Стаканы ударились, пролилась по пищеводам обжигающая жидкость.
-- А меня убить хотели, -- пожаловался Каймаков. -- Прямо в подъезде.
Заехал по чеклану кастетом, хорошо, я "дипломатом" прикрылся. А я его сдуру
шилом ткнул. Помнишь, ты видел: мужика "скорая" забрала...
Вовчик смотрел остановившимися глазами. Беспризорное детство научило
его чрезвычайно серьезно относиться к подобным сообщениям.
-- За что? -- предельно конкретно спросил он, и Каймаков уже готов был
все рассказать, но сквозь расслабленность опьянения пробилось вдруг
осознание реальной ситуации с микрофонами и вездесущими врагами.
-- Не знаю... -- Он шмыгнул носом. -- Может, перепутали, может, в карты
проиграли...
-- Ну-у-у, сволочи... -- выдохнул Вовчик, и выражение лица его
изменилось: оно стало хищным, жестким и недобрым. Сейчас он был похож не на
работягу, всю жизнь вкалывающего у станка и с безмерной притерпелостью
переносящего козни цехового, заводского и более высокого начальства, а на
отпетого уличного урку, которым по всей логике бродяжного детдомовского
детства и должен был стать.
-- Это, наверное, тот твой дружок -- пахан кодлы, -- с угрозой процедил
он. -- Зря ты к нему тогда пошел, черт бы с ней, с получкой. С ними только
на равных можно, когда за тобой сила. Иначе как кролик удава просишь... Он
сейчас поможет, а завтра заглотнет...
Снова булькнула водка. Каймаков прикрыл свой стакан, Вовчик не
настаивал.
-- Не боись, я тебя охранять буду. Я этих гадов хорошо знаю... Сволочи!
На этот раз любимое ругательство имело совершенно иную эмоциональную
окраску, чем обычно, и выражало крайнюю степень ненависти.
Коротко прозвонил телефон и тут же смолк.
-- Сорвалось. У меня тоже часто так бывает, -- прокомментировал Вовчик
и выпил.
Звонок повторился. Каймаков поднял трубку. Как он и ожидал, никто не
отозвался. Детективы проверяли линию. Через двадцать минут они должны быть
здесь.
-- У тебя картошка и яйца есть? -- спросил Каймаков, хотя наверняка
знал ответ.
-- Конечно. Хочешь, идем, я пожарю.
-- Идем. Осточертела мне сухомятка.
Выпустив Вовчика на лестничную клетку. Каймаков остановился.
-- Подожди, газ проверю.
Вернувшись в комнату, он записал Вовчиков телефон на листке бумаги и
приписал: "Сосед сказал -- ночью стреляли".
Записку придавил коробочкой с радиомикрофоном.
После чего захлопнул дверь и поднялся наверх.
Ровно через двадцать минут, прыснув маслом на петли и легко открыв
замок, в квартиру абсолютно бесшумно вошли Морковин и его спутник, который
до момента оставления официальной службы скрывал от клиентов свою фамилию,
пользуясь той, что была записана в документе прикрытия, -- Сидоров. На ногах
у обоих были специальные тапки на войлочной подошве, которые выдаются в
некоторых музеях для сохранности ценного паркета.
С поисковыми приборами наперевес они быстро обследовали квартиру,
Сидоров осмотрел коридор, кухню и санузел. Как и следовало ожидать, здесь
все было "чисто".
Когда он прошел в комнату, напарник показал на стену за шифоньером и
телефонный аппарат, продемонстрировал микрофон-передатчик и записку.
Достав из оперативной сумки аэрозольную упаковку, Морковин обработал
струей люминала пол и, погасив свет, включил ультрафиолетовый фонарик. Возле
стола люминесцировало довольно большое пятно неправильной формы. У двери
проявилась россыпь мелких брызг. Он сделал соскобы, уложив их в специальные
пластиковые капсулы, каждая из которых имела номер -- крупную черную цифру
на выпуклом сером боку. Оперативные сумки "Инсек" закупил в Германии.
Следователи прокуратуры и МВД на местах происшествий пользовались
следственным портфелем образца 1947 года, правда, модернизированным.
Морковин и его коллега пробыли у Каймакова не больше десяти минут. Они
не оставили ни одного следа, не сдвинули ни одного предмета, очень тщательно
собрали свои приборы и инструменты, всосали вакуум-щеткой пыль от соскобов.
Если бы кто-то наблюдал за их работой, то решил бы, что они не впервые
негласно проникают в чужую квартиру. И был бы прав.
Вовчик с Каймаковым только собирались приниматься за яичницу, как
прозвонил телефон.
-- Видишь! У них линии перегружены, у сволочей, -- добродушно буркнул
Вовчик. А Каймаков понял: сыщики ушли. Он понемногу стал привыкать к тайнам,
слежке, конспирации, условным сигналам. Больше того, почувствовал
притягательность новой жизни -- необычной, насыщенной и острой, выгодно
отличающейся от пресного и унылого повседневного существования.
А быстротечное происшествие в подъезде воспринималось сейчас как
поединок, в котором он без помощи милиции, профсоюза и трудового коллектива
победил сильного, тренированного и вооруженного противника. Конечно --
везение, несомненно -- случайность, но... Дрессировщики сторожевых псов и
командиры спецподразделений знают, какое значение для дальнейшей судьбы их
питомцев имеет победа в самой важной -- первой схватке. Тут не грех и
подыграть -- от этого зависит карьера бойца.
И Каймаков не думал о случайности победы. Из происшедшего он вынес
один, но очень существенный урок: его хотели убить, но он сумел убить врага.
А значит, сумеет сделать это еще. Даже без украденного шила.
-- Что ты там говорил про пистолет?
Вовчик опасливо зыркнул глазами и понизил голос.
-- У нас в цеху один парень делает... Навострился, сволочь! Маленькие,
под мелкашку. Доску, "сороковку", насквозь лупит...
-- И сколько?
-- Дорого, сволочь! Пол -- лимона" просит! -- Вовчик подмигнул. -- Но
ему лоджию сварить надо. Баш на баш, и договоримся.
-- Мне бы тоже пушка нужна... Жаль, бабок нет...
Вовчик удивился.
-- Зачем нам два? Ты ж еще вот про что забыл!
Повозившись в кладовке, бывший детдомовец извлек на свет Божий обрез
старой, изрядно проржавевшей двустволки.
-- Ну-ка, дай...
-- Не взводи, заряжена. -- Вовчик протянул оружие деревянной частью
вперед.
С новым, не испытанным ранее чувством Каймаков взял его, прикинул в
руке и несколько раз вскинул, прицеливаясь. Он не просто забавлялся опасной
игрушкой, а представлял, как выстрелит и поразит врага. Оттого оружие
внушало ему ощущение уверенности и силы.
Мстителю, вскидывавшему пистолет-пулемет "скорпион", это чувство было
хорошо знакомо, потому что он часто стрелял в людей. Сейчас он просто
тренировался, привыкая к незнакомому автомату.
-- Хватит время терять, пошли! -- в третий раз сказал Герой. Он уже
давно томился в прихожей у железной двери и от нечего делать выглядывал в
"глазок".
-- Пора, -- согласился Смелый, и Арсен загремел ключами, готовясь
наглухо запереть свое гнездо.
-- Что за парни тут бегают? -- неожиданно спросил Герои. -- Живут
здесь, что ли?
-- Какие парни? -- насторожился Арсен.
-- Молодые, спортивные штаны, кожанки, -- как мог, объяснил Герой. --
Трое. Один наверху остался, двое вниз спустились.
Арсен подбежал к окну. Его взгляд сразу же зацепился за красный
автомобиль без номеров, который его хозяева даже не посчитали нужным
оставить где-нибудь в стороне.
-- Что?! -- Смелый впился взглядом в помертвевшее лицо земляка.
-- Они! -- выдохнул Арсен. -- Те, что в шашлычной стреляли.
-- Точно?
-- Больше некому!
Смелый лихорадочно размышлял. У земляка в Москве свои дела, личные,