Корецкий Александр. Пешка в большой игре

Он резко повернулся. "Волга" притормозила, распахнулась дверца.
-- Прыгай, быстро!
"Морковин", -- подумал Каймаков и повалился на сиденье. "Волга" набрала
скорость. Вместо сыщика "Инсека" рядом сидел крупный, коротко стриженный
мужчина с малоподвижным, будто каменным лицом.
-- Военная разведка, -- представился он. -- Меня зовут Карл, а это
Франц.
Человек за рулем походил на него, как братблизнец.
-- У нас задание охранять вас...
Еще недавно Карл хотел убить Каймакова, выполнил все, что для этого
требовалось, и думал, будто достиг цели. Приказ все изменил. Он не помнил
прежнего желания и был готов любой ценой защищать Унылого.
Морковин с Сергеевым находились в "Фольксвагене", следующем за
"Волгой".
-- Кто ж это нас опередил? -- Морковин висел на хвосте у Франца.
-- Это наши, -- как всегда, нехотя сказал Сергеев. -- У них приказ
охранять, вот они и охраняют.
Человек, стоявший за забором парка, осторожно вышел на набережную.
Резидент ЦРУ в Москве обозначал его в своих документах псевдонимом Казанова.
В миру он звался Вадиком Кирсановым, а постоянные посетители валютного бара
гостиницы "Славянская" знали его под прозвищем Красавчик.
Казанова осторожно прошел мимо изрешеченной машины, осмотрел труп
Резцова и медленно двинулся дальше. Поймав такси, он поехал домой. На
полдороге позвонил из автомата.
-- Пришли двое, потом еще один. Разговаривали, этот последний передал
пакет. Тут его и замочили из машины... Красная "девятка", номера нет...
Мертвее не бывает, из груди лужа крови вытекла... Нет, его один из
оставшихся замочил. Раз десять палил, всю машину разнес... Сам видел,
вблизи, потом подошел... Два трупа, точно...
Доложив, Красавчик поспешил домой -- в девять назначено свидание с
новой киской. И он успел.
Асмодея трясло.
"Вот закрутили, гады, своих бьют, -- нервно думал он. -- Это чтоб
американец поверил... А как у них со мной расписано?"
Он позвонил Смиту.
-- Все в порядке, подъезжайте. -- Он назвал адрес. -- Возьмите по
дороге хорошей выпивки, чтобы я не сдох...
Потом набрал номер Межуева.
-- Почему Семен не объявился? -- встревоженно спросил майор. -- Как
прошло?
-- Прошло отлично, чтоб вы посдыхали! -- Язык у Асмодея заплетался. --
Пакет у меня, скоро приедет друг. А Семена пристрелили. И второго тоже.
Сволочи вы все!
Он бросил трубку.
Американец принес водку, виски и коньяк. Нетерпеливо он вскрыл пакет и,
пока Асмодей накачивался всем подряд, прочел документ. Раз, другой,
третий...
Потом вставил кассету в видеомагнитофон, просмотрел.
Несмотря на длительный опыт и железную выдержку, он чувствовал прилив
радостного возбуждения. В руки попало то, что надо!
Краем уха он слышал об утечке информации по дейтериевой бомбе. Этим
делом занималось АНБ и село в лужу: взять русских шпионов не смогло,
потеряло своего офицера. Какая-то темная история приключилась с
подозреваемыми. Не то несчастный случай, не то ликвидация... Но
документальных материалов не осталось.
И -- вот они! Причем занимались эти парни не только бомбой... В ЦРУ
имелась информация об операции "Сдвиг", и если обратиться к геологам, то
можно узнать, что они готовили в Мохаве. Не исключено -- кольцо замкнется!
Разведчик не должен поддаваться чувствам. Особенно опасна радость --
она притупляет бдительность. Проваливаются, как правило, на одном:
полученной секретной информации. Именно она служит уликой, позволяющей
выслать из страны сотрудника с дипломатическим иммунитетом или упрятать в
тюрьму какого-нибудь шпиона-журналиста.
Смит стер отпечатки пальцев с кассеты и документа, вновь упаковал в
пакет.
Присоединившись к Асмодею, выпил водки, подробно расспросил о
происшедшем.
Инсценировка исключалась. В девяносто четвертом году убивать двух
человек в центре Москвы может позволить себе только бандитская группировка,
но ни одна из специальных служб.
-- Послушайте, Виктор, я оставлю у вас пока этот пакет, -- сказал Смит.
-- Завтра мы встретимся в городе, вы передадите его мне, а я отдам ваши
документы. Правительственное приглашение и въездную визу. Вылететь можем
вместе, вечером.
-- Согласен, -- пьяно кивнул Асмодей.
Когда американец ушел, он вызвонил Ирочку. Без специального задания
девушка не проявляла энтузиазма и требовала материального стимулирования.
Вначале она-сослалась на плохое настроение, потом на головную боль, наконец
-- на женское нездоровье.
-- Я тебе приготовил подарок, -- бархатным голосом посулил Асмодей.
Мысль о ночлеге в одиночестве была невыносимой. А к Ире он испытывал
необъяснимо сильное влечение. -- Очень щедрый подарок.
-- Ну ладно, только ради тебя, -- согласилась она.
-- Ты что, сдергиваешь? -- недовольно спросил Сергей.
Ирочка стояла на четвереньках, а он пристроился сзади и, держась за
бедра, ожидал окончания разговора, слегка покачиваясь взад-вперед.
-- Да, дела. -- Девушка передала трубку Саше, который застыл на коленях
прямо перед ее лицом и ждал еще более нетерпеливо, потому что, в отличие от
товарища, вообще не мог предпринимать никаких действий, пока она болтала. --
Так что давайте по-быстрому...
Потом она сбегала в душ, сноровисто, как солдат, оделась.
-- У него баксы есть? -- лениво спросил развалившийся на кровати
Сергей.
-- Кажется, нет. А вообще -- он богатенький Буратино. Дает всегда
новенькими бумажками по пятьдесят штук.
-- Вытряси его, пока будет спать, -- посоветовал Саша. -- А что? Завтра
вечером мы улетим, а когда еще вернемся...
Компания собиралась в Турцию и планы имела грандиозные.
Ирочка сразу подумала о Межуеве и Семене. Эти найдут везде... Но за
границу из-за такого пустяка не сунутся, а когда вернется... Тогда видно
будет! Ирочка не любила заглядывать далеко вперед и не умела этого делать.
-- Можно попробовать...
Она грациозно прошлась по комнате и взяла с полки видеокассету.
-- Значит, надо его хорошенько расслабить...
-- Ну ты там не очень, я ревную, -- сказал Сергей.
В одиннадцатом отделе царил невероятный переполох.
-- Как это получилось?! -- Верлинов был красен лицом и кричал так, что
вздувались жилы на шее. Никто из сотрудников никогда не видел его в подобном
состоянии.
Межуев снова начинал пересказывать отчет бригады, контролировавшей
передачу, но генерал не слушал.
-- Как это получилось?! Почему убит Резцов?! Откуда оружие у Кислого?!
Вы что, с ума все посходили? Кто так готовит операции?!
-- Конечная цель достигнута, -- почтительно, но твердо вставил Дронов.
-- Причем резко возросла достоверность передачи. У американцев там оказался
агент, он доложил, что двое убиты...
-- Так, может, весь отдел перестрелять, чтобы сильнее поверили? --
Верлинов стукнул кулаком по столу. -- Всем ожидать на местах. Готовность
номер один!
Оставшись один, он выпил две таблетки седуксена. Бешено колотилось
сердце, головная боль свидетельствовала о поднявшемся давлении.
Такой прокол всегда чреват неприятностями, но сейчас, когда все на
грани: или -- или...
Генерал нажал кнопку.
Исполнительный начальник секретариата застыл на пороге.
-- Принесите план операции "Передача"! -- приказал Верлинов.
-- Есть! -- Седой подполковник являлся воплощением четкости работы,
которую начальник одиннадцатого отдела так ценил в подчиненных.
Через час прибывал самолет с остатками каракумской экспедиции. И с
восемью гробами. Надо официально списывать потери, к ним можно добавить и
Резцова с Григорьевым. Версия: налет моджахедов на таджикско-афганской
границе. Там есть наши войска, и пребывание спецгруппы легко
залегендировать.
Верлинов набрал по "вертушке" номер. Один, второй, третий... Раньше
трубку брал обязательно хозяин спецтелефона, лично. Теперь по двум ответили
референты, спросили фамилию и... не соединили. Один бывший друг и
покровитель оказался занят, второй якобы отсутствовал. Третий абонент
ответил, но разговор получился короткий и сухой: дескать, правительство
больше не занимается подобными вопросами. Все должно быть по закону и
разрешаться в рамках ведомства. Никаких специальных решений и незаконных
санкций отныне не существует.
-- Етить их мать!
Положив трубку, Верлинов протер вспотевший лоб. Дело плохо. Он
достаточно знал коридоры власти, чтобы сообразить: подул совсем другой
ветер. Отношение переменилось. Пока непонятно, к нему лично или к отделу в
целом.
-- Разрешите?
Начальник секретариата занес план операции "Передача". В правом верхнем
углу красовалась размашистая подпись генерала Верлинова. Этого было
достаточно. За провал несет ответственность начальник, утвердивший негодный
документ. В тонкости никто не вдается.
Верлинов прошел в комнату отдыха, скомкал злополучный листок, щелкнул
зажигалкой. Пламя быстро сожрало бумагу, осталось растолочь пепел, спустить
воду и вымыть руки.
Теперь -- задним числом -- приказ о командировке спецотряда в
Таджикистан для проведения мероприятий по обеспечению безопасности
российских воинских гарнизонов в приграничных районах. В список отряда
вписать капитана Резцова и старшего прапорщика Григорьева. Договоренность с
командованием российской дивизии, инструктаж оставшихся в живых людей.
Торжественные похороны, награды погибшим, награды и лучшее лечение раненым,
материальная помощь...
Ровный поток мыслей оборвался. Подспудное беспокойство сформировалось в
четкий вопрос: почему начальник секретариата отсутствовал так долго?
Верлинов нажал клавишу интерфона.
-- Где находился план "Передачи"?
-- У подполковника Дронова.
-- Когда он его взял?
-- Час назад. Надо было что-то уточнить...
Генерал съежился в кресле, как простреленный снайпером шар
самоспасателя. Теперь предстояло падение.
Страхуется не только он, но и подчиненные. И лучшей страховкой для
Дронова является ксерокопия выполненного его людьми плана, утвержденного
начальником одиннадцатого отдела.
-- Зачем вы отдавали план? -- Голос генерала был спокойным и не выдавал
владевших им чувств. -- Почему не спросили меня?
-- Но операция разработана их отделом, -- удивленно оправдывался
подполковник. -- Специальных указаний не поступало...
-- Какие вам, долбоебам, специальные указания нужны? -- тихо и страшно
спросил Верлинов. -- Операция привела к гибели сотрудников, значит, план
становится строго подконтрольным документом, режим его обращения
ограничивается... Ну ладно... Отправляйтесь в кадры! Выслуга есть, вот и
оформляйте пенсию. Хватит штаны просиживать и всякой херней заниматься...
-- Но я...
Верлинов, не слушая, отключился, перещелкнул клавиши и отдал
распоряжение своему заместителю по кадрам. В подобных случаях он действовал
быстро, жестко и никогда не менял принятого решения.
Асмодей встретил Ирочку широкой улыбкой, поцеловал в румяную свежую
щеку, галантно помог снять шубу. Девушка осталась в полупрозрачной красной
гипюровой кофточке, блескучих черных колготках и узких высоких красных
сапогах на "шпильках".
-- Нет слов. -- Асмодей подкатил глаза. -- Так и иди, не разувайся...
Изящно покачивая бедрами, девушка прошла в комнату. Не вполне трезвый
Асмодей жадно рассматривал высокую стройную фигурку.
"Взять ее с собой, что ли, -- мелькнула шалая мысль, явно подсказанная
чувственностью и алкоголем. -- Вдвоем веселей, надежней и вообще..."
Но остатки трезвого разума подсказали, что элементарной чистоплотности
и хорошего исполнения сексуальных упражнений недостаточно для посвящения в
план, от успеха которого зависит собственная жизнь.
-- Где же подарок? -- капризно спросила Ирочка, осматриваясь.
Асмодей выложил на стол заранее приготовленные пять купюр.
-- Очень большая щедрость! -- Девушка скривила накрашенные бледной
помадой губы. -- Я тебе такое принесла...
Из маленькой красной сумочки, переброшенной через плечо, она достала
картонную упаковку.
-- Знаешь, сколько стоит эта кассета? Не меньше миллиона долларов! Я
тут такое вытворяю... Но раз ты скупердяй...
Она спрятала кассету обратно.
-- Я ухожу...
-- Нет, нет, нет. -- Асмодей поспешно бросился в спальню, вытащил
из-под кровати сумку. Кроме тугих розовых блоков с "куклами", там россыпью
лежало несколько десятков купюр. Он отобрал с десяток и вернул сумку на
место.
Наблюдавшая сквозь щель в портьерах, Ирочка бесшумно шагнула назад.
-- Вот добавка. -- Асмодей оттянул черные колготки и вложил туда десять
пятидесятитысячных бумажек.
-- Ты -- душка! -- Тонкие руки обвили его шею, горячее гибкое тело
плотно прижалось, длинная нога легла на поясницу.
Ирочка так умело выполнила почти цирковой номер, что Асмодей не
удержался и поцеловал ее в губы, хотя обычно старался этого избегать.
Когда он проснулся, Ирочки уже не было. На зеркале трюмо помадой был
нарисован мужской половой орган в возбужденном состоянии. На столике лежала
записка.
"Мой дорогой! Каждый из нас выполнил свои обязательства, я -- так даже
сверх договоренности. Больше не увидимся. Извини, если что не так. Оставляю
память о себе. Пока".
Подписи не было.
-- Что она выполнила сверх договоренности? -- пытался вспомнить
Асмодей, но никак не сумел.
А вот и сувенир на память: кассета, на которой Ирочка в течение сорока
минут изощренно и самозабвенно занимается сексом сразу с двумя парнями.
Подчиняясь шестому чувству, Клячкин заглянул в сумку и обнаружил, что
"куклы" исчезли. Граната по-прежнему находилась на месте, завернутая в
рубашку.
-- Ну что ж, Ириша, счастливо тебе погулять...
Асмодей позвонил Межуеву.
-- Вчера он оставил пакет, сегодня заберет.
-- Где?
-- Я должен позвонить.
-- Ага...
Асмодей понял, что телефон прослушивается, впрочем, он и раньше это
подозревал.
-- Мне нужен адрес жены и паспорт с выездной визой в США. Желательно
сегодня.
-- У нас большая запарка, сам понимаешь. Не раньше, чем через два-три
дня.
"Хотят подержать на крючке, -- подумал Асмодей. -- Может, зачем-то
понадоблюсь..."
Он созвонился со Смитом, договорился о месте встречи, почти физически
ощущая, как каждое слово записывается на магнитную ленту.
Вдруг от неожиданной мысли Асмодея бросило в пот. Что, если его схватят
во время передачи пакета американцу? Разоблачение иностранного шпиона и
своего, отечественного, предателя -- хороший показатель работы
контрразведки, им можно прикрыть любые проколы.
Да, похоже, именно этим дело завершится... Он сыграл нужную роль в
чужой игре. Роль пешки. А пешку легче всего принести в жертву.
Клячкин, он же Фарт, он же Адвокат, он же Таракан, он же Асмодей и он
же Проводник, хотя о присвоенном резидентурой ЦРУ псевдониме он ничего не
знал, собрал весь опыт своей многогранной натуры и погрузился в сложные и
запутанные размышления о том, как выбраться невредимым из чужой игры,
ведущейся по неизвестным ему правилам.
И в конце концов придумал.
В два часа тридцать минут в проходном подъезде одного из старых
арбатских домов Асмодей передал идущему навстречу человеку пакет, взамен
взяв конверт из глянцевой белой бумаги. Они даже не остановились и не
замедлили движения. На языке профессионалов такая передача называется
"моменталкой". Роберт Смит был заметно напряжен, Асмодей, наоборот, --
совершенно спокоен. Он был готов к тому, что во дворе у мусорных баков ему
закрутят руки за спину, однако ничего не произошло.
Асмодей глубоко, с облегчением вздохнул и перестал существовать. Тут же
исчез и Проводник. Из узкого сквозного дворика вышел Виктор Клячкин, только
что обманувший сразу две специальные службы.
Что делать! Когда играешь по чужим правилам, приходится страховаться.
За передачу американцу прощальной записки Ирочки не упрячут на пятнадцать
лет в тюрьму, как за совершенно секретный отчет. Правда, Роберт Смит
удивится несколько фривольному подтексту письма, возможно, посчитает, что
"что-то не так" и не извинит за это, несмотря на "оставленную память". Хотя,
если верить Ирочке, "память" тянет не меньше, чем на миллион долларов.
Клячкин шел по маршрутам Фарта и Адвоката, и на этих маршрутах его
ждали.
Серая "Волга" оперативного отдела ГРУ остановилась у дома Каймакова.
-- Вот телефоны. -- Карл протянул белый квадратик бумаги. -- Если нас
нет на месте, позвоните дежурному и передайте все, что надо.
Франц тем временем нырнул в подъезд и вскоре вернулся.
-- Все чисто. -- И без всякой связи с предыдущим добавил: -- Вымойте
руки спиртом. Тогда парафиновый тест на продукты выстрела будет
отрицательным.
"Волга" сорвалась с места.
-- Ну как?
Из темноты вынырнул Вовчик с клеенчатой сумкой в руках.
-- Я давно тебя поджидаю. Если что...
Он похлопал по сумке и тут же сунул туда руку: высветив их ярким светом
фар, скрипнул тормозами "Фольксваген".
-- Не надо, -- сказал Каймаков, разглядев Морковина.
Сыщики поднялись с Каймаковым в квартиру. Он привычно хотел провести их
на кухню и включить воду, но Морковин отрицательно покачал головой.
Они с Сергеевым зашли в комнату, извлекли микрофон из телефона, потом
отодвинули шкаф и вытащили "клопа" из стены. Когда приборы были спрятаны в
металлические коробочки. Морковин вздохнул.
-- Откуда у вас оружие?
-- Нашли во дворе после перестрелки, -- шепотом ответил Каймаков.
-- Можете говорить нормально. -- Морковин взглянул на Сергеева. -- Что
скажешь?
-- Меня не было ни там, ни здесь.
-- Это понятно. А по сути дела?
Сергеев задумался.
-- В любой оперативной разработке убийство исключено, возможна только
инсценировка.
-- Он застрелил его! -- тонким голосом сказал Каймаков. -- Я видел все
вблизи!
-- Одно из двух, -- упрямо повторил Сергеев. -- Или это не убийство,
или это не разработка.
-- Есть и третий вариант, -- медленно проговорил Морковин. -- Операция
вышла из-под контроля. Но в любом случае...
Замолчав, он рассматривал Каймакова.
-- Почему вы сняли микрофоны? -- нервно спросил он.
-- В любом случае наступает стадия "зачистки". Ликвидируются
вещественные доказательства и.. Есть у вас место, где можно переночевать?
Таких мест у Кислого было целых два.
Квартира Верки Носовой и Вовчика. Но у Верки место вполне могло
оказаться занятым.
-- А что будет завтра, послезавтра? Не просижу ведь я всю жизнь в чужих
квартирах?
-- Главное, пережить сегодняшнюю ночь. В спешке, сумятице могут быть
приняты самые острые решения. А завтра можно собрать журналистов, пригласить
адвоката. Словом, обстановка разрядится...
Каймаков немного подумал и позвонил Верке. Если уж прятаться, то лучше
делать это дальше от дома. К счастью, у нее никого не было.
-- Что, зацепило? -- довольно засмеялась девушка. -- Давай приезжай...
"Фольксваген" провез Кислого через половину Москвы, а частные сыщики
сопроводили его до дверей Веркиной квартиры.
-- Завтра в восемь мы за вами заедем. Без нас не выходите, -- сказал
Морковин на прощание.
Васильев подходил к своему дому, предвкушая горячую ванну, ужин со
стаканом водки и крепкий, успокаивающий сон. За прошедшие дни он похудел,
появились мешки под глазами, на нижней челюсти справа расцветал желтым
большой кровоподтек от автоматного приклада.
Он уже знал, кто погиб: самолет прилетел вчера, и он его встречал.
Первым из раздутого брюха транспортника выпрыгнул старший десятки
"альфовцев". Они обнялись.
-- Слушай, как тебя зовут? -- спросил Васильев.
-- Юра. -- На грубом, словно из обожженной глины, лице появилась
улыбка, будто кто-то сидящий внутри расстегнул "молнию" защитной маски.
-- А тебя?
-- Борис.
Из самолета выходили уцелевшие и легко раненные участники экспедиции,
потом вынесли шесть носилок. Джека, дублера Чена, Богосова и его
ассистентов, двух водителей и повара Вовы Васильев не увидел и все понял. В
бою, как правило, погибают наименее подготовленные к нему люди.
Погруженный в размышления, майор открыл дверь подъезда и направился к
лифту. С двух сторон к нему устремились крепкие парни, каждый держал в руке
обнаженный ствол. Третий держал его под прицелом с безопасной дистанции,
контролируя каждое движение.
-- Стоять спокойно, есть разговор, -- сказал Гена Сысоев, который
командовал захватом.
Васильев замер. В случайности он не верил, да и на обычных грабителей
нападающие не были похожи.
-- Мы из Юго-Западной группировки. А ты входил в квартиру Васьки
Зонтикова. Так?
Майор молчал. Нападение в связи со службой, в собственном доме! И не
иностранных диверсантов, а обычных бандитов! Такого в практике одиннадцатого
отдела никогда еще не было!
-- Короче, деньги надо отдать! Хоть вы из солидной фирмы -- все равно.
Так решили на самом верху, иначе бы мы не пришли. На самом верху! Три дня
сроку, полтора арбуза -- на бочку. "Накидка" Божеская.
-- А на кол сесть не хочешь? -- спокойно спросил Васильев. -- Ты,
видно, шизоид!
-- Три дня сроку, -- повторил Сысоев. -- Найдете, куда принести. Нас
все знают -- мы не прячемся. Не чужое требуем -- свое!
Васильев вздохнул. "Стереть" всех троих прямо сейчас! Не получится...
Но уж позже...
-- Ты хоть соображаешь, что делаешь? -- печально сказал майор, будто
обращаясь к мертвому.
-- Это ты ничего не соображаешь. Знаешь, что сказали там, наверху? Что
вы откололись и представляете только самих себя. А ваш Верлинов всем надоел!
Последняя фраза потрясла Васильева до глубины души. Потому что бандит
не мог, никак не мог знать того, что он сейчас сказал! Не мог знать ни
фамилии генерала, ни о самостоятельности отдела, ни о недовольстве его
начальником в высших сферах. И если он все же знает все это, значит,
напрямую связан с самым верхним эшелоном!
Хлопнула дверь. Васильев стоял в вестибюле один и тряс головой, точно
получил по ней сильнейший удар. Так оно, собственно, и было.

Глава двадцать пятая

Руководитель акционерного общества "Страховка" принимал посетителя.
Настолько важного, что выставил из офиса телохранителей -- до сих пор такого
не случалось ни разу. Рассматривая несколько небольших фотографий и
ксерокопию документа, Седой так разволновался, что не мог усидеть на месте:
дело требовало немедленных и решительных действий, хотя он совершенно не
представлял -- каких именно.
Отперев собственный сейф, он достал деньги из личного фонда и вручил
посетителю.
-- Мы оформим еще беспроцентную ссуду в одном из банков и сами ее
погасим. -- Седой старался не показывать волнения. -- Давайте держать связь,
вот мои телефоны.
Посетитель взял плотный прямоугольник солидной визитной карточки с
золотым обрезом.
-- Мне пока лучше не звонить, -- сказал он. -- А я буду пользоваться
автоматом. Но по телефону -- ничего конкретного.
Посетитель встал. Седоголовый, в штатском костюме, он выглядел старше
своих лет и был похож больше на пенсионера, чем на подполковника
госбезопасности.
Многолетний начальник секретариата одиннадцатого отдела всегда мечтал о
доме в Подмосковье. Верлинов строил дома многим, но в данном случае на него
вряд ли можно было рассчитывать. Поэтому отставной подполковник рассчитывал
на себя.
Оставшись один, Седой позвонил заклятым врагам -- Крестному,
Антарктиде, Клыку. Впервые за все время борьбы между ворами и "новыми"
собиралась совместная сходка не для разбора взаимных претензий, а для защиты
от общего врага.
Верлинов думал, что неприятности достигли пиковой величины, но он
ошибался. Звонок по защищенной линии буквально уничтожил его. Генерал только
слушал и слабым голосом задал несколько вопросов, тихо поблагодарил
информатора, сохранившего верность в критический момент. Он хорошо знал, что
такое случается нечасто.
Мысли метнулись к изящному "маузеру" на поясе и к комнате отдыха, но
срикошетировали в родную квартиру, к жене и внуку, оборвавшись без
формирования окончательного решения.
По экранированной связи он соединился с директором института.
-- Сколько еще нужно времени?
-- Немного, -- отозвался Данилов. -- Два-три дня. Мы бы успели раньше,
но там оказались вкрапления гранита...
В распоряжении Верлинова было не более суток.
-- Работы прекратить, -- приказал генерал. -- Шахту законсервировать,
вход в нее взорвать. Карту целей и координатную сетку доставить ко мне,
немедленно.
Рука нащупала выпуклость на поясе, под рубашкой. Стреляться нельзя. С
мертвыми не считаются, их не боятся, значит, семья остается беззащитной. К
тому же мертвые не могут возвращаться к прерванной битве и доводить ее до
победного конца.
Надо было действовать. Сутки -- это много, но и дел предстояло немало.
Верлинов отдал команды начальнику компьютерной группы, лично побывал на
складе специального оборудования и вооружения, передал несколько шифровок,
подписал приказы о награждениях и материальной помощи семьям погибших,
распорядился об организации похорон.
Вызвал с отчетом Дронова и Межуева, выслушал, не поднимая глаз от стола
и ощущая бешеную ненависть к ничтожным тупоголовым идиотам, прооравшим
выигрышное дело.
-- Где сейчас Асмодей? -- по-прежнему глядя в стол, спросил генерал.
Дронов молчал. Межуев поерзал на стуле.
-- На квартире его нет: телефон не отвечает. Но встреча со Смитом
прошла, передача состоялась... Он у нас на поводке -- ждет паспорта с
выездной визой и адреса жены. Значит, никуда не денется!
Верлинов поднял голову, и страшные, с расширенными зрачками глаза
повергли подчиненных в смятение. Дронов понял, что генерал знает про снятую
им ксерокопию. Межуев просто ощутил смертельную угрозу и не ошибся: Верлинов
прилагал огромное усилие, чтобы не пристрелить его на месте.