Корецкий Александр. Пешка в большой игре

в запах куртки, но, передумав, схватился за сердце и опрокинулся навзничь.
Четвертый пригнулся, втянул голову в плечи и медленно двигался к двери,
что-то стегануло его между лопаток, и безжизненное тело уткнулось головой в
дверь.
Невидимая смерть исходила от коллеги по несчастью, он вытянул перед
собой руку, в которой ничего не было, и что-то кричал.
-- Забери у них пистолеты! Пистолеты забери!
Жизнь опять закрутилась, теперь в бешеном темпе.
Васильев схватил водителя за шею.
-- На пустырь, сука! Сворачивай на пустырь!
Тот вывернул руль. Проломив хлипкий забор, "Фольксваген" запрыгал по
ухабам строительной площадки.
Выйдя из оцепенения. Каймаков склонился к лежащим без признаков жизни
бандитам. Под курткой квадратного он нащупал пистолет и быстро извлек его
наружу. У второго оружия не нашлось, третий оказался залит кровью, и
Каймаков не смог заставить себя прикоснуться к нему.
Микроавтобус резко затормозил, Васильев сделал резкое движение, и
водитель уткнулся лицом в руль.
-- Выходи, быстро!
Они оказались возле старого проржавевшего гаража, от поваленного забора
бежали люди -- человек шесть или восемь.
Васильев с усилием открыл дверь.
-- Давай сюда!
-- И что дальше? Это же ловушка!
Раздались выстрелы: один, второй, третий... Пуля сильно ударила в гараж
и с противным визгом ушла в небо.
Инстинктивно Каймаков нырнул в темный проем. Дверь захлопнулась с
тяжелым лязгом. Тут же вспыхнул свет. Гараж выглядел изнутри гораздо
основательней, чем снаружи. Когда подбежавшие бандиты принялись бить в
дверь, стало ясно, что она куда крепче, чем обычно, и способна противостоять
и более сильному натиску.
-- Хорошо, что я оказался с "начинкой". -- Васильев засучил рукав и
отстегнул от предплечья трубочку толщиной с многоцветную авторучку.
-- Что это?
-- "Стрелка". Но заряды кончились. Взял пистолеты?
-- Только один! -- Каймаков достал из кармана "ПМ".
-- Черт! Тогда уходим!
-- Куда?!
Вместо ответа Васильев нырнул в смотровую яму. Там что-то заскрипело.
-- Прыгай!
В торце смотровой ямы открылась дверь, оттуда веяло холодом и сыростью.
Васильев пропустил его вперед. Вниз вели стальные ступени. У входа в гараж
грохнул мощный взрыв, внутрь ворвались ликующие возгласы.
-- Выходите, падлы!
Дверь защелкнулась, вновь отрезая все звуки. Они находились в
эвакуаторе номер шестнадцать. Васильев отпер амуниционный шкаф и выгреб все
снаряжение. Несколько лет назад он мог поверить, что преследователи взорвут
внешний вход в спецобъект лишь при одном условии: если страна проиграет
войну и в Москве будет хозяйничать неприятель.
-- Держи, и это тоже. -- Он сунул в руки спутника несколько пакетов,
надел на шею сумку. -- Потом разберемся. А теперь -- вниз!
Васильев торопился не зря. Он знал: если преследователей не остановила
одна дверь, не остановит и другая.
-- Эхма, никому доверять нельзя! Шину не заварили, ключи не вернули,
пришлось второй комплект искать, -- жаловался маленький человек с мятым
морщинистым лицом, и сосед по автостоянке сочувственно кивал.
-- Точно! Потому свою никому не даю. А ты, Николаич, спроси: какие же
вы после этого друзья? Раз обещали и не сделали?
-- Спрошу! -- ответил обиженный, запуская двигатель. -- Обязательно
спрошу!
Правда, Семен Григорьев не обещал починять проколотый скат или
возвращать ключи, не являлся другом и спросить у него ничего невозможно,
потому что ом мертв уже несколько дней, но Плеско рачительно относился к
дорогим вещам и потому был искренен в своей обиде, забыв о второстепенных
мелочах.
Возвращение из жестких рук Котова в лоно военной юстиции изменило
правовое положение майора: из обвиняемого он стал свидетелем злоупотреблений
Верлинова. Его собственное дело рассыпалось в прах.
-- Работай спокойно, ни о чем не волнуйся, -- сказал Голубовский. --
Вопрос улажен.
И Плеско почти не волновался. Лишь одно беспокоило: не гоняли ли машину
по плохим дорогам?
"От этих разгильдяев всего можно ожидать, -- думал он, осторожно
переключая скорости. -- Ну до чего же есть необязательные люди!"
Диверсионная СГГЛ имеет много достоинств, но она неспособна в подводном
положении протаранить человека, находящегося на поверхности. Поэтому атака
не удалась. Черный округлый корпус прошел в метре под Верлиновым, прозрачная
полусфера скользнула по гидрокостюму, мягко подбросив невесомое тело и
проскрежетав по корпусу скутера. Промелькнуло бульдожье лицо Крутакова,
рвущего на себя рычаг руля глубины и, судя по движению губ, выкрикивающего
какието слова.
И сразу же лазурное море с белыми яхтами, на одной из которых,
возможно, уже ждал его Христофор, медленно разворачивающийся паром, яркое
солнце, бликующее на биноклях и фотообъективах туристского пароходика,
бело-зеленая скала Тиноса -- весь этот приветливый, находящийся совсем
рядом, сулящий отдохновение и безопасность мир внезапно и страшно
отодвинулся и исчез, а генерал оказался в совсем другом измерении, где все
определяют курс атаки и скорость, запас воздуха и резерв глубины, свобода
маневра и вектор силы, тусклая сталь ножа и необычные, как шестигранные
стрелки, пули -- в жестком и холодном измерении подводного боя.
И хотя он уже почти расслабился, уверенный, что оставил все опасности
позади, искусственно поддерживаемое состояние готовности к худшему помогло
мгновенно перейти из одного состояния в другое. Рефлексы обгоняли сознание.
Большой палец правой руки до отказа сдвинул сектор оборотов двигателя, левая
отклонила вниз руль глубины.
Бешено закрутился винт, взбивая белую пену, скутер рванулся вперед и
вниз, увлекая за собой вытянутое в струнку тело боевого пловца. Впереди
чернела корма "малютки"; преодолев инерцию, она развернется для повторной
атаки, важно было уйти как можно глубже и затеряться в морской толще.
Вначале Верлинов решил, что это ему удалось. На сорока метрах, когда
гидрокостюм плотно обжал тело, а маска вдавилась в лицо, он прекратил
погружение и перешел на горизонтальный курс. На такой глубине было почти
темно и существовал риск врезаться в риф или кусок подводной скалы, но он не
снижал скорости. Шлейф взбитых винтом пузырьков воздуха тянулся за скутером
и окружал Верлинова прозрачным флюоресцирующим ореолом, издали он напоминал
огромную, спасающуюся от опасности макрель.
А косо падающая СПЛ была похожа на гарпун, нацелившийся в окутанную
пузырьком фигурку.
Крутаков умел вести подводный поиск, но плохо знал технические
возможности "малютки", вовсе не годящейся на роль гарпуна. Удар опять не
достиг цели, волна качнула Верлинова, подлодка по инерции ушла в глубину.
Генерал огляделся. Хорошо бы спрятаться в зарослях водорослей или
забиться в расщелину скалы. Но в густых сумерках не было видно подходящего
убежища. Зато снизу поднималось желтое пятно -- на СПЛ включили прожектор.
Крутаков понял свою ошибку, теперь он вывел лодку на один горизонт с
целью и вновь таранил. Верлинов выполнил левый поворот -- черный корпус в
очередной раз прошел мимо.
Развернувшись, Крутаков атаковал лоб в лоб. Верлинов нырнул. Атака со
спины -- маневр вверх. Снова заход спереди -- поворот вправо.
По скорости СПЛ превосходила скутер, но уступала в маневренности.
Верлинов не мог оторваться от преследования, но располагал возможностью
уворачиваться от атак. Впрочем, пятнадцатиминутный запас сжатого воздуха и
тающие силы существенно ограничивали эту возможность. В пятьдесят три года
даже тренированному человеку трудно вести затяжной подводный поединок.
Сильно билось сердце, все сильней становилось жжение в солнечном
сплетении, не хватало кислорода. Последние двадцать пять лет Верлинов
планировал операции и отдавал приказы, карта мира была шахматной доской, на
которой невидимые, часто безымянные фигуры вскрывали замки, проникали в
охраняемые помещения, заводили дружбу и любовные романы, фотографировали
"Миноксом", угрожали, шантажировали, вели тайную звукозапись, стреляли из
бесшумных пистолетов, запихивали людей в машины, убегали, прятались,
подкупали, преследовали и искали, обливались потом в рукопашных схватках,
подвергались допросам с пристрастием, оправдывались перед судом, отбывали
пожизненное заключение, получали пулю из-за утла или нож в спину...
На уровне Верлинова интересовались конечным результатом, в частности
никто не вникал и, получая фотоснимки сверхсекретного документа из
штаб-квартиры НАСА, не задумывались об уплаченной за них цене.
Иногда крохотные фигурки исполнителей материализовывались в наградных
листах, заплаканных, оформляющих пенсию вдовах или, что случалось реже, -- в
самых обычных людях, вернувшихся "с холода" в учебные аудитории Высшей школы
либо беспробудно пьющих за стальными дверями собственных квартир. Они имели
массу недостатков, как правило, -- скверный характер, и не считались
героями.
Сейчас генерал Верлинов ощутил себя проходной пешкой, остановленной у
ферзевого поля тремя другими пешками, не имеющими ничего против него лично,
но исполняющими приказ, спущенный с недоступных, по их представлению,
вершин.
Верлинов хорошо представлял, кто мог отдать этот приказ, он в деталях
видел свой кабинет, сидящего за столом подполковника (или уже полковника?)
Дронова, тех, кто его окружает, прекрасно угадывал побудительные мотивы,
руководящие каждым. И только сейчас он осознал: отданный наверху приказ сам
по себе мало что значит -- все зависит от четырех крохотных фигурок,
разыгрывающих эндшпиль в Эгейском море на глубине сорока метров, у подошвы
острова Тинос, потому что в радиусе двух тысяч километров не было
сотрудников российских специальных служб, могущих вмешаться в развитие
ситуации. Не считая, конечно, посольских резидентур, нелегалов и экипажа
лежащей на грунте в девяноста пяти километрах на северо-восток "У-762",
которых тоже можно не принимать в расчет.
Никогда еще руководитель могущественного одиннадцатого отдела не
осознавал столь наглядно, что успех любой -- большой, сложной, утвержденной
на самом высоком уровне -- операции в конечном счете определяется
незаметными из генеральских кабинетов пешками, действующими на свой страх и
риск в разноцветных клеточках политической карты мира.
Сзади приближался свет прожектора СПЛ. Верлинов подпустил лодку ближе,
ушел вверх и, спикировав на черную палубу, вцепился в прут невысокого
ограждения.
Сквозь прозрачную полусферу Крутаков показал ему кулак и поднял руки,
изображая команду "Сдавайся". Отрицательно качнув головой, генерал рукояткой
ножа стукнул по бронестеклу. Точка, тире, точка...
Трое в "малютке" внимательно читали сигналы. Они являлись "рукой
Москвы", протянутой через тысячи километров и три моря, не имели своей воли
и не были ни в чем виноваты. Верлинов не хотел их убивать. Но он и себя не
считал ни в чем виноватым и, конечно, сам не хотел умирать. Между тем
подходило время выбора: воздуха оставалось на семь минут.
"Уходите, иначе утоплю", -- передал Верлинов.
После последнего удара он сунул нож в ножны, включил двигатель скутера
и взял курс на Тинос, не обращая больше внимания на "малютку", как человек,
уверенный, что к его предостережению прислушиваются.
-- Совсем охерел, генеральское отродье! -- Крутаков взялся за штурвал.
-- Сейчас догоню -- выходите и берите его за жабры!
"Малютка" набирала скорость.
-- Что они здесь -- золотой "Ролле-Ройс" хранили? -- Сысоев недоуменно
рассматривал толстую бронированную дверь, совершенно не соответствующую
общему облику полузаброшенного, проржавевшего гаража.
"Если бы не Минер со своим пластиком, хрен бы вошли! -- думал референт
Седого. -- Как они с ребятами справились? Надо было связать сук!"
Несколько человек толкались в гараже, заглядывая в бетонированный
прямоугольник смотровой ямы.
-- Атас! -- крикнул Минер, вскарабкиваясь по ступенькам.
Все высыпали на улицу. Внутри глухо рвануло, плотная с острым
химическим запахом волна вырвалась из приоткрытой двери. Над ямой клубился
густой дым, но его на глазах втягивало куда-то вниз, будто там работал
огромный пылесос.
Минер спустился взглянуть на результаты своей работы.
-- Готово! -- крикнул он. -- Тут подземный ход! Ушли, гады!
-- Давайте следом! -- скомандовал Седой. -- Хотя бы одного -- живым!
-- Фонари надо взять, -- сказал Минер. -- Колян, сбегай в машину!
Через несколько минут шесть группировщиков скрылись в черном провале.
Сысоев заглянул в микроавтобус.
-- Ну что?
-- Все насмерть. -- Иван вытер окровавленные руки, -- Непонятно --
как... Маленькая дырочка, будто от укола, и все! А ведь их обыскали... А у
водителя шея сломана... Что будем делать? Закопаем или как положено?
Гена помедлил с ответом.
-- У хозяина спросим...
Седой придет в ярость. Очередные потери накануне "разборки"... Но то,
что гэбэшник с такой легкостью непонятным способом укокошил сразу четверых и
придушил пятого, ставило под сомнение целесообразность задуманного
предприятия вообще. Как с ними, дьяволами, разбираться? Вообще никто не
останется...
Сысоев тяжело вздохнул. Отступать некуда. С ворами договорено,
отказаться нельзя. Да шеф и не захочет задний ход включать...
-- Не пойму, как он их побил? -- повторил Иван.
Он сложил трупы между сиденьями и накрыл брезентом, будто "Фольксваген"
вез обычный коммерческий груз.
-- Поймают их ребята, тогда спросишь.
-- Как бы те наших не поймали...
Сысоев промолчал. У него уже появлялась такая мысль.
Они шли по земляному полу с ощутимым уклоном, свет фонарей скользил по
неровным земляным стенам, головы часто цеплялись за своды, и тогда сверху
сыпались комья глины.
-- Выключи фонарь и держись ближе ко мне, -- сказал явно озабоченный
Васильев. Этой штольней не пользовались давно, и передвигаться по ней было
небезопасно. К тому же можно упереться в обвал, заблудиться. Тем более без
схемы...
Несколько раз им встречались ответвления, пересечения коридоров, но
Васильев шел, руководствуясь одному ему известными признаками.
Сзади бухнуло, в спину подул ветер.
-- Догонят? -- напряженно спросил Каймаков.
-- Хрен им! Передохнут, если сразу не вернутся. Или крысы сожрут.
-- Крысы? Большие?
На Васильеве были комбинезон и каска с фонарем, Каймакову он дал
сапоги, ручной фонарь, газоспасатель и анализатор воздуха.
-- Разные. Обычно с собаку-дворнягу. Кто-то видел -- с кабана. Может,
приврали...
-- Как же так, в газетах писали -- это неправда!
-- Мало ли что там пишут! Ты вон тоже всякого написал... Давай налево!
Теперь они двигались по широкому, облицованному камнем коридору. Воздух
здесь был заметно свежее и чище.
-- Вентиляция работает?
-- Уж лет двести. Никто не поймет, как.
Путешествие под землей продолжалось больше двух часов. Они прошли по
сырым штольням, преодолели низкие лазы, побывали в гулких пещерах, с
километр брели по журчащим в бетонном желобе нечистотам.
Каймакову то и дело слышались сзади шаги преследователей, раз в боковом
коридоре мелькнули две зеленые точки -- чьи-то глаза.
"Собака? -- подумал он. -- Или крыса?" По спине поползли мурашки.
-- Приготовь оружие, -- отрывисто бросил Васильев. -- Здесь возможны
неприятные встречи. Если что -- стреляй.
-- В кого? -- нервно спросил Каймаков. -- В крыс?
-- В двуногих. Тут неподалеку коллектор канализации, через него всякая
падаль -- бомжи, беглые бандиты -- сюда пролазит.
-- А почему сразу стрелять?
-- Да потому! Иначе глазом моргнуть не успеешь, как на тот свет
попадешь. Под землей свои законы...
Вдруг впереди забрезжил свет.
-- Что за чертовщина? -- Васильев остановился и замер, вслушиваясь. --
Вроде гул какой-то... Давай тихо...
Они осторожно крались навстречу свету и гулу. Наконец из-за поворота
открылась удивительная картина: освещенный яркими прожекторами туннель,
аккуратная круглая дыра в полу, люди в рабочих комбинезонах заливали ее
бетоном. Гул исходил от бетономешалки.
Васильев попятился обратно и, взяв Каймакова под локоть, потащил за
собой.
-- Что это? -- спросил Каймаков, когда они отошли достаточно далеко.
-- Черт их знает! Какой-то государственный секрет. Лучше не
любопытничать -- можно здесь и остаться...
Еще через два часа Васильев вывел Каймакова на поверхность через
эвакуатор номер сорок четыре.
-- Никому не рассказывай, где ходил, -- предупредил он. -- А то можешь
пропасть бесследно.
Каймаков вначале улыбнулся, но тут же понял, что спутник вовсе не
шутит.
-- Выходите! -- повторил мичман.
-- У него пистолет, -- угрюмо сказал Прокопенко.
-- Испугался! Он бьет на пять метров! Зато вас двое и вы молоды. А ему
под сто лет!
Крутаков уравнял скорость СПЛ и скутера. Верлинов, не оборачиваясь,
ушел с линии атаки и теперь как бы неподвижно висел чуть правее и ниже
"малютки",
-- Давайте быстро! Упустите -- пойдете под трибунал! -- заорал мичман.
-- А ты, сосунок, хотел с генералом целоваться, вот и целуйся! -- рявкнул он
на Тимофеева. Шутка казалась ему очень остроумной.
Пловцы с явной неохотой втиснулись в шлюз. Мичман увеличил скорость.
Через обзорную полусферу он видел, как две затянутые в гидрокостюмы
фигуры, ускоренные силой инерции, метнулись к беглецу. Прокопенко в правой
руке держал нож. Тимофеев не доставал оружия.
Верлинов застопорил двигатель и повернулся к нападающим. В правой руке
он держал специальный подводный пистолет, в стволах которого чутко спали две
шестигранные "стрелки", подпертые особыми химическими зарядами. Крутаков был
прав: оружие отличалось малой эффективной дальностью, к тому же правильно
прицелиться на глубине сможет один пловец из пяти. Но Верлинов как раз
являлся этим пятым.
Он действительно годился в дедушки прыгнувшим наперерез пловцам, он
очень устал и чувствовал, что кислород на исходе, он не хотел убивать, но и
не хотел быть убитым, он уже предупреждал и не был виноват в том, что его не
послушались.
Под водой выстрелов не слышно, только тонкая цепочка пузырьков вылетает
вслед за проснувшейся "стрелкой". Две цепочки обозначили направление
смертельных траекторий, закончившихся кровавыми точками на плотной резине
гидрокостюмов. Пловцы не завершили броска: распластанные тела медленно
погружались в пучину.
Верлинов, изогнувшись, поймал за руку то, что ближе, подтянул к себе,
взглянул на манометр. Баллоны почти полны. Сняв с убитого акваланг, Верлинов
выплюнул загубник и вставил в рот тот, который еще секунду назад сжимали
зубы Тимофеева.
Шутка мичмана сбылась: генерал Верлинов как бы поцеловался со старшим
матросом Тимофеевым.
Все произошло очень быстро, мичман не сразу понял, что остался один.
Потом мгновенную растерянность сменила дикая ярость. Он дал полный ход и
заложил вираж, ложась на боевой курс.
Верлинов менял баллоны, когда СПЛ в который уже раз устремилась на
него. Он только успел защелкнуть замки и рванулся в сторону, но какой-то
выступ -- головка болта, заклепка или леер антенны -- задел бок, разорвал
гидрокостюм и содрал кусок кожи. Сразу же вокруг расплылось багровое
облачко.
Черт! Хотя это и не акульи места, но проклятые хищники вечно
оказываются рядом в самый неподходящий момент!
Обладающий нулевой плавучестью, скутер висел на том же месте. Верлинов
подплыл к нему, отмечая, что боль в боку мешает движениям и ограничивает
свободу маневра.
"Надо кончать", -- подумал он, крепко сжимая чужой загубник и ручки
управления.
Когда "малютка", развернувшись, снова пошла в атаку, он выполнил уже
удавшийся однажды маневр и оказался на палубе, крепко вцепившись в поручень.
Бешено вытаращив глаза мичману, он изобразил два жеста: резким
движением пальца вдаль и ребром ладони по горлу. В ответ тот перехватил
правой рукой сгиб локтя левой, потом ухватил себя за горло, а пальцем
показал на Верлинова и вниз.
Ясно. "Утону вместе с тобой, сука!" или что-то в этом роде.
Верлинов, перебирая поручень, направился к корме. Здесь он вынул нож,
отстегнул ножны и продел их специальным выступом в фигурную прорезь клинка.
В ножнах было углубление, край которого имел заточку и, сходясь с лезвием
ножа, образовывал встречные режущие поверхности.
Просунув импровизированные ножницы в узкую щель корпуса, Верлинов с
усилием перерезал трос руля глубины. Выпростав отрезок, он с силой потянул,
устанавливая перо руля в нижнее положение.
Мичман дал ход, лодка устремилась в глубину. Двигатели тут же умолкли.
Не глядя на прозрачный колпак рубки, Верлинов запустил скутер, подвел его к
корме, упер в черное клепаное железо и увеличил обороты.
Потребовалось время, чтобы преодолеть массу покоя СПЛ, но наконец
"малютка" сдвинулась и заскользила вниз. Верлинов придал ей достаточное
ускорение и отстал. На обзорную полусферу он так и не взглянул.
Глубина Эгейского моря достигает двух с половиной километров, но на
шельфе острова Тинос гораздо меньше -- около двухсот метров.
Верлинов повел скутер вверх и у самой поверхности лег на прежний курс.
Вначале он планировал бросить все снаряжение на подходе к острову и вплавь
добираться до берега. Сейчас понял, что на это не хватит сил. Поэтому
избавился только от ставшего ненужным и сковывавшего движения акваланга,
отфыркиваясь, вынырнул и долго дышал живым, опьяняюще ароматным воздухом. Но
окружающий мир почему-то неуловимо изменился и уже не казался столь
приветливым и ласковым, как двадцать минут назад.
Скутер медленно тянул обессиленное, кровоточащее тело генерала к
берегу, он находился в полузабытьи и совершенно не представлял, как будет
искать Христофора. Тот нашел его сам.
Владелец яхты "Мария", повинуясь неосознанному чувству, вглядывался
через бинокль в отсверкивающую на солнце морскую гладь. Заметив скутер, он
гортанно выкрикнул слова команды, загорелые мускулистые матросы отдали
швартовы. Через десять минут Верлинова подняли на борт. Рискованное
путешествие генерала завершилось.
-- Добро пожаловать, -- с сильным акцентом сказал черноусый Христофор.
На нем был белый полотняный костюм и соломенная шляпа, он добродушно
улыбался.
Русскому его учил Верлинов почти двадцать лет назад, когда Христофор,
выполняя задание американской разведки, попал в руки КГБ. Его могли вывести
на процесси сгноить в тюрьме, но Верлинов устроил по-другому. Христофор
вернулся агентом-двойником. Через некоторое время он порвал с американцами,
но добросовестно работал на Верлинова. Взаимные услуги в деликатной сфере
секретной службы связывают иногда крепче, чем кровные узы. Так произошло и в
этот раз.
-- Рад тебя видеть, Христофор, -- сказал генерал и попытался
улыбнуться. Но улыбка вышла слабой. Через несколько минут он спал тяжелым
сном смертельно уставшего человека.
Телефонные звонки в квартирах Васильева и Межуева раздались с
интервалом в десять минут.
Текст был совершенно одинаковым:
-- Вам назначается "разборка", завтра в шестнадцать. На двадцать пятом
километре Варшавского шоссе вправо, до мотеля. Потом по бетонке налево --
там заброшенная войсковая часть. Не явитесь -- перестреляем по одному прямо
в Москве!
Измученный боевыми событиями последних дней Васильев и прессингуемый по
службе, стоящий на грани увольнения Межуев восприняли эти звонки одинаково.
Первая мысль: совсем оборзели, с госбезопасностью тягаться вздумали! Но тут
же пришло понимание -- не государственной Системе бросают вызов бандиты, а
конкретным людям. Вызов носит частный характер и связан с личными действиями
офицеров, покусившихся, как они считают, на воровскую казну. Вполне понятно,
что ни Межуев, ни Васильев не могут задействовать в столь щекотливой
ситуации официальные каналы. Они могут лишь поднять свою группировку, свой
кодлан, причастный к пропаже общака.
Таким образом, на "разборку" сойдутся два преступных сообщества, как
обычно. И то, что одно состоит из офицеров ГБ, преступников мало
интересовало.
Дело усугублялось тем, что никакой группировки, привязанной к
пропавшему общаку, ни у Васильева, ни у Межуева не было. Еще неделю назад
они могли обратиться к генералу Верлинову, и тот, не терпящий посягательств
на авторитет Системы и ненавидящий блатных всех мастей, направил бы к
брошенной войсковой части ударную группу.
Дронов, конечно, такого приказа не отдаст. Тем более сейчас, когда
отдел шерстят комиссия за комиссией.
Межуев с тоской вспомнил о Семене Григорьеве, Васильев -- о Якимове.
Надежный напарник в такой ситуации -- большое дело.
Потом Межуев припомнил "наезд" бандитов на Васильева и позвонил ему.
Через час в квартире Межуева два майора обсуждали сложившуюся ситуацию.
-- Не ходить нельзя, -- вслух рассуждал Васильев. -- По их законам это
признание в полной беспомощности. Сразу и шлепнут. Но если мы туда вдвоем
заявимся... Их небось не меньше десятка... Хотя почему вдвоем? -- внезапно
вскинулся он. -- Можно ведь боевых товарищей пригласить...
Заглянув в записную книжку, Васильев набрал номер.
-- Юра? Васильев. Надо срочно встретиться.
Еще через час к ним присоединился командир десятки "альфовцев".
-- Где это место? -- Он разложил карту.
-- Вот здесь, -- указал Межуев.
-- Подождите, подождите. -- Васильев наморщил лоб. -- Это же бывшая
часть ПВО -- второе кольцо противоракетной обороны Москвы... Туда ведет
подземный спецтуннель...
Назначал "разборку" контрразведчикам Гена Сысоев. В самом по себе этом