Крузи Дженнифер. Подделка

   Гвен взглянула на Стива, лежавшего на полу. Пес тяжело вздохнул.
   – Знаю, – сказала она ему. – Не жизнь, а сущий ад.
   – Ему нравится, – заверила Надин, открывая дверь офиса, – Пойдем, щен, вынесем мусор и обдуем мусорный ящик. Ты это любишь.
   Стив потрусил за ней, Итан последовал его примеру, а Гвен восхищенно покачала головой. Молодец Надин, ничто ее не тревожит!
   Но тут она ошибалась, потому что минутой, позже в комнату влетела Надин.
   – Вызывай полицию! – велела она, и Гвен оцепенела. – Мертвец за мусорным контейнером!
   – Дэви? – Сердце Гвен сжалось.
   – Нет. Томас, – ответила Надин.
 
   Тем временем ничего не подозревающая Тильда успела очистить картины и снять рамку с первой. Поставила незаконченную работу на стол, отрегулировала освещение и стала внимательно изучать. Нужно вспомнить старую манеру письма. Никаких осторожных набросков, никакой грунтовки, только свободные смелые мазки. Такие картины подделывать всего труднее, потому что любая нерешительность мгновенно отразится на холсте и станет просто кричать о лжи. И тогда картина будет испорчена. А этого она не хотела.
   «Практика. Нужно попрактиковаться, чтобы стать прежней», – сказала она себе.
   Тильда попыталась сделать несколько пробных мазков на бумаге, но это было совсем не то. Получалось беспомощно и неуклюже. Она больше не Скарлет. И сама не понимает, в кого превратилась.
   «Дэви знает, кто я». Но Дэви в Темптейшне. Она одна. Сама по себе.
   Снова подделывает картину. В холоде одиночества.
   Но она сможет! Сможет сделать это.
   Тильда оглядела снежно-белую комнату. «Просто нужно вспомнить».
   Тильда подняла большой кусок угля и широкими взмахами нарисовала на стенах листья, подражая Скарлет, стараясь не напрягать руку. Закончив делать наброски, она пустила в ход краски, и листья оживали на глазах, округлые, теплые, листья, которых хотелось коснуться. Именно так делала Скарлет. В ее картины хотелось войти и остаться там навсегда. В те дни она была молода, счастлива, она рисовала…
   «Вот в чем разгадка последней картины», – поняла Тильда, нанося последний штрих. Скарлет прекратила существование, потому что Эндрю полюбил Ив, и Тильда больше не смогла рисовать радость. Она остановилась, потому что не имела права любить Эндрю. Может, сейчас пора начать, потому что она любит Дэви? Потому что снова поверила в будущее. Потому что Дэви вернется.
   Тильда посмотрела на джунгли, расцветшие на стенах. И еще потому, что она была рождена, чтобы рисовать именно так.
   Тильда поднесла последнюю Скарлет к свету и на этот раз поняла, что именно нужно делать. Как дописать вечно тянущихся друг к другу в лунном свете темноволосых любовников.
   Это будет история ее жизни.
 
   Гвен набрала 911, кое-как объяснилась, и бросилась на автостоянку. За мусорным контейнером распростерся Томас, бледный как смерть, с окровавленной головой.
   – Ты уверена, что он мертв? – спросила она Надин. – Впрочем, не важно. Подождем здесь, только не трогайте тело и… – Она вдруг замолчала. – Мне нужно подняться наверх. Повернитесь к нему спиной или отойдите подальше, только ничего не касайтесь.
   – Мы не идиоты, – едва выговорила трясущаяся Надин.
   – Да не смотри на него, – велела Гвен и пулей помчалась на второй этаж.
   – Забавнейшая вещь, – дрожащим голосом пролепетала она, когда Форд открыл свою дверь. – Надин пошла выносить мусор и обнаружила за мусорным контейнером мертвеца.
   – Кто-то знакомый? – спокойно осведомился Форд.
   – Похоже, – прошептала Гвен с упавшим сердцем, – вы ничуть не удивлены?
   – Удивлен, – успокоил ее Форд. – Так мы его знаем?
   – Это Томас. Официант. Только он не официант, он из ФБР.
   Это его проняло. Пусть на мгновение, но глаза его блеснули.
   Гвен удовлетворенно кивнула.
   – Он разносил еду в ФБР? – как ни в чем не бывало спросил Форд.
   – Отдаю должное вашему юмору, но здесь сейчас будет полиция. Так что могли бы быть поостроумнее.
   – Вы сегодня не слишком приветливы, – заметил Форд.
   – Да. Обнаружение трупа за мусорным контейнером мало способствует приветливости, – запальчиво начала Гвен, но тут же взяла себя в руки и глубоко вздохнула; – Вы, случайно, не знаете, как он туда попал?
   – Понятия не имею. А как он умер?
   – У него вмятина на черепе. Думаю, именно из-за нее.
   – Что сразу исключает естественные причины и самоубийство, не так ли?
   Гвен стиснула зубы, стараясь не взорваться.
   – Это вы его убили?
   Форд разочарованно покачал головой:
   – Вы такого мнения обо мне?
   – Ну… – растерялась Гвен.
   – Черт возьми, Гвен, да если бы я прикончил его, уж, наверное, постарался бы оттащить куда подальше. Не настолько же я глуп, чтобы оставить его за мусорным контейнером!..
   – Вот как? – с тайным облегчением произнесла Гвен, не забывая, однако, возмущённо хмурить брови. – Нет, разумеется, вы не настолько глупы.
   – Могли бы хоть немного мне доверять, – продолжал сетовать Форд.
   – Верно, – кивнула Гвен, отступая. – Прошу меня простить.
   – Тем более что единственный, кого я был бы рад здесь придушить, это Мейсон. Он все еще тут околачивается?
   – Кажется, да, – призналась Гвен, не соображая, как теперь быть.
   – Очень плохо. Не забудьте прислать копов сюда, когда они появятся, – приказал Форд и закрыл дверь, прежде чем она успела что-то сказать.
   – Знаете, – заорала она, – мне все это не очень-то нравится!
   И, не дождавшись ответа, глубоко вздохнула и спустилась вниз встречать полицейских.
 
   Тильда узнала о Томасе, только когда в дверь чердака постучались полицейские.
   – Что за черт? – спросила она, спустившись к Гвен.
   – Все не так плохо, как мы сначала думали, – бодро заверила ее Гвен, разбавляя сок водкой. – Он не совсем мертв.
   – Ты считала, что он убит, и не послала за мной?
   Тильда налила себе водки, старательно притворяясь расстроенной. Бедный Томас. Такая лапочка!
   «Я хочу рисовать», – подумала она.
   – Он ужасно выглядел, – продолжала Гвен. – Еще бы сутки пролежать за мусорным контейнером! Полиция считает, что он с кем-то разговаривал и собеседник вдруг ударил его по голове камнем. Непредумышленно.
   – Вот как, – кивнула Тильда. – А Форд?
   – Утверждает, что не оставил бы тело в таком месте. И мне кажется, что если бы он действительно пытался кого-то прикончить, то бил бы наверняка. Ничего не скажешь, профессионал.
   – Тут ты права. Так кто же, по их мнению, это сделал?
   – Ну, мы или любой из посетителей галереи. Они хотели бы потолковать с Дэви и Майклом, поскольку те так внезапно сорвались с места.
   – Дэви, – повторила Тильда.
   – Кажется, они позвонили в полицию Темптейшна, – продолжала Гвен.
   – Вот как? Может, хоть это вернет Дэви.
   – Прекрасно. Но я прошу тебя сосредоточиться на важных вещах!
   – Я иду рисовать, – бросила Тильда и вернулась к джунглям на чердаке.
   Она закончила последнюю Скарлет, когда луна поднялась высоко в небо. Отступив, Тильда долго смотрела на картину, чувствуя усталость, покой и опустошенность. Конец одной главы и начало новой.
   – Нам нужно как можно больше рисовать, – объявила она песику, лежавшему посреди кровати и терпеливо наблюдавшему за ней. – Мы сейчас на подъеме.
   Она включила стерео и продолжала рисовать под Дасти Спрингфилд, певшую «Я лучше уйду, пока влюблена», и Бренду Холлоуэй с ее «Все болит». Но вспомнив Дэви, считавшего, что ей нужна музыка этого века, Тильда переключилась на Дикси Чикс и принялась энергично подпрыгивать на пружинах матраца, накладывая позолоту на изголовье. Закончила она только в четыре утра, зато над кроватью сияли огромные, счастливые, вовсе не безумные головки подсолнухов, а Пиппи Шаннон упоенно выводила «Я делаю вид».
   – Наша песня, – сказала Тильда Стиву, слишком уставшая, чтобы посмеяться над собой, но тут Пиппи перешла к «Кого я дурачу? Дурачу себя». – Вот это уж точно моя песня. Мне следовало бы больше уделять внимания всему, о чем говорят эти женщины.
   Подсолнухи вдруг напомнили Тильде о Клариссе, требовавшей, чтобы подпись была крупнее.
   – Стив, – позвала она, и такса подняла голову и недовольно взглянула на нее. – Знаешь, очень важно подписать свою работу.
   Она отложила широкую кисть, которой рисовала листья, и взяла самую тонкую. Выбрала тюбик красного кадмия, выдавила небольшую колбаску, окунула кисть в краску и глубоко вздохнула. И трясущейся рукой вывела «Матильда» над «Скарлет» и «Гуднайт» – чуть пониже.
   – Матильда Скарлет Гуднайт, – прочитала она вслух, – Ее работа.
   Снова окунув кисть в краску, она перешла к коровам. Потом настала очередь цветов, бабочек, русалок… Последней она подписала картину с любовниками, затем села на кровать и хорошенько присмотрелась к делу рук своих.
   На душе было невероятно легко.
   – Это мои картины! – сказала она Стиву. – И больше никто их у меня не отнимет.
   Если не считать Клеа.
   Что же, об этом она подумает завтра.
   Тильда поставила кисти в воду, легла рядом со Стивом и мгновенно провалилась в сон.
   Проснувшись в девять утра, она упаковала картины, надела бейсболку Эндрю, которую с некоторых пор считала своим талисманом, оставила Стива с Ив и Гвенни и объяснила, куда идет.
   – Не стоило этого делать. Это неправильно, – запротестовала Ив.
   – Может, и нет. А может, и правильно. А вдруг судьба специально вернула их мне, чтобы я смогла поставить свою подпись?
   – Нет, – помотала головой Ив. Тильда не стала спорить, обняла ее, чмокнула в щеку, вышла и села в машину Джеффа.
   «Не хочу отдавать их, – думала она, глядя на коробку, где лежали картины. – Не хочу, чтобы мне мешали рисовать, как я считаю нужным. И не хочу опять браться за фрески».
   Немного посидев в машине перед домом Клеа, она выудила из сумки сотовый, ежедневник и проверила список. Шесть заказов на фрески. Рядом с каждым – контактный телефон.
   Тильда набрала первый и сказала в трубку:
   – Миссис Магнуссон? Это Матильда Вероника. Простите, но я не смогу выполнить ваш заказ. Непредвиденные обстоятельства…
   Она продолжала звонить, успокаивая оскорбленных клиентов, предлагая им картины или мебель, чувствуя, как напряжение в спине ослабевает. На переговоры у нее ушло больше часа, и, отложив телефон, она снова взглянула на коробку.
   «Ну что же, если я должна расстаться с этими, придется всего лишь нарисовать новые».
   И хотя Тильда явно опаздывала, все же торопиться она не собиралась и, поудобнее устроившись на сиденье, начала строить планы.
 
   – Где Тильда? – первым делом спросил Дэви, входя в офис.
   – Где вы были? – раздраженно бросила Гвен вместо ответа. – Здесь разразился настоящий ад и…
   – Полиция, – кивнул Дэви. – Они все еще допрашивают папочку. Так где Тильда?
   – У Клеа, – выдавила Гвен с несчастным видом. – Повезла Скарлетов.
   – Это еще зачем? – разозлился Дэви.
   – Кто-то донес Клеа, что Тильда и есть Скарлет. Понимаю, это шантаж, но что мы могли…
   – Дьявол! – прошипел Дэви. – Стоило уехать на день, и здесь уже творится черт-те что!
   И прежде чем Гвен успела достойно ответить наглецу, Дэви исчез за дверью.
   – Ну и черт с тобой, – проворчала она в сторону двери и пошла наверх, за книгой с кроссвордами. Но в коридоре столкнулась с Фордом.
   – Что там еще? Я слышал ваши вопли.
   – Дэви, – вздохнула Гвен.
   – Демпси вернулся? Вот и хорошо, мне он нужен. Где его найти?
   – Он снова убежал. Помчался к Клеа. Спасать Тильду, – ехидно сообщила Гвен.
   – К Клеа, – повторил Форд, возвращаясь к себе. Но Гвен и не подумала оставить его в покое.
   – Что вы делаете? – спросила она, увидев, что он взялся за кобуру. – Я вам не позволю!
   Сама не понимая, откуда вдруг взялась такая храбрость, Гвен загородила дверь.
   – Что именно? – удивился Форд. – Поймите, я опаздываю…
   – Послушайте, я знаю, что люди, которых вы… то есть они, вероятно, заслужили…
   – «Поворотный момент», – подсказал Форд. Гвен мгновенно сдулась, как проколотый шарик.
   – Все киллеры знают этот фильм, – продолжал Форд. – Это наша «Касабланка».
   – Не смешно, – обиделась Гвен. – Так всегда говорил Тони. Если они покупают картины, в которых ни черта не понимают, только чтобы выпендриться, значит, сами напрашиваются на обман. Но это нехорошо, и я… – Она укоризненно покачала головой. – Не могли бы вы просто перебраться на Арубу и открыть там сиротский приют?
   – На кой черт мне сиротский приют? – ошеломленно произнес Форд.
   – Чтобы покаяться. Если остановитесь сейчас, может…
   – Гвен!
   – Видите ли, Тильда действительно любит Дэви, и мы не хотим, чтобы он… – Гвен снова запнулась. – Как Томас.
   – Конечно, официант – это не занятие для мужчины, – согласился Форд.
   «Черт бы тебя побрал!» – мысленно выругалась Гвен и с силой захлопнула дверь.
   – Довольно с меня всех поганых мужиков, никогда не принимавших меня всерьез! Сначала Тони тридцать лет гладил меня по головке, потом Мейсон хочет жениться на мне ради галереи, а теперь вы с вашими дурацкими шуточками собираетесь убить моего будущего зятя! Меня тошнит от вас! Дьявол, да когда же вы поймете, что со мной нужно считаться! Больше я не желаю мириться с вашей идиотской снисходительностью, посредственным сексом и… – Она осеклась, увидев, как изменилось его лицо. – Попробуйте только ляпнуть что-нибудь, и вы труп, – предостерегла она.
   Форд шагнул вперед и продолжал надвигаться на нее, пока не прижал к двери.
   – Посредственный секс, вот как?
   – Я не выйду за него, – вздохнула Гвен.
   – Это я и без того знал. И вовсе я не собираюсь относиться к вам снисходительно. Просто должен выполнить последнее задание.
   – Нет! – крикнула Гвен, воинственно выдвинув вперед подбородок. – Вам придется перешагнуть через меня, прежде чем доберетесь до него. Он – будущее моей дочери, и никто не посмеет разрушить ее счастье.
   Лицо Форда оставалось непроницаемым.
   – Гвен, как далеко вы готовы зайти, чтобы спасти ничтожную жизнь Дэви Демпси?
   – Достаточно далеко.
   Он наклонил голову, почти касаясь губами ее губ:
   – И чем способны пожертвовать?
   Гвен прикусила губу, чтобы не поцеловать его.
   – Почти всем, – честно призналась она.
   Форд обвел кончиком пальца ее ухо, и она зажмурилась.
   – А что, если вам не придется ничем жертвовать? – прошептал он.
   – Я настаиваю, – не сдавалась Гвен.
   – Дэви Демпси у вас в долгу, – заключил Форд, роняя кобуру.
 
   Как Дэви ни спешил, все же Саймону удалось перехватить его по дороге.
   – Ты вернулся? Прекрасно. Можем уезжать.
   – Я остаюсь, – бросил Дэви на ходу. – Срочное дело. Поговорим позже.
   – А я не остаюсь. Вчера я разговаривал с Ив.
   Дэви остановился:
   – Знаешь, я хотел тебе сказать… Луиза – это Ив.
   – Знаю. – Лицо Саймона было мрачнее тучи. – Ты хоть понимаешь, что я вытворял с матерью Надин?!
   – Ну… приблизительно.
   – Я больше никогда не смогу смотреть в глаза этой девочке.
   – Переживешь, – отмахнулся Дэви. – Мне пора. Приезжай на свадьбу.
   – Подожди… – начал Саймон, но Дэви уже бежал к желтому микроавтобусу.
 
   Клеа сидела за туалетным столиком и в ожидании Тильды думала о том, как подарит Мейсону картины и лучший а его жизни секс. В самый разгар сладких грез в ее спальню вошел Рональд и прикрыл за собой дверь.
   – Я должен поговорить с тобой, – заявил он так твердо, как только это способен сделать человек с внешностью Рональда.
   – Не сейчас, Рональд. У меня деловое свидание.
   – Тебе пора выбрать, Клеа, – продолжал Рональд, старательно выпячивая то, что считал нижней челюстью. – Либо он, либо я!
   Клеа устало закрыла глаза. Иисусе, мужчины в ее жизни! Может, еще не поздно стать лесбиянкой? Должны же где-то существовать богатые женщины!
   – Рональд, повторяю, ты выбрал неподходящее время…
   – Сейчас или никогда! – перебил Рональд, явно упорствуя в своей решимости.
   – Послушай, Рональд, – начала она, но тут дверная ручка мелко задребезжала. – Вдруг это Мейсон? Ты всячески портишь мне жизнь, Рональд!
   Рональд торопливо оглянулся:
   – Я не…
   Клеа схватила его за руку и силой поволокла к шкафу.
   – Забейся вглубь, за одежду. И сиди тихо, – прошипела она, закрывая дверцу, но тут же снова ее открыла и добавила: – Оставайся с правой стороны!..
   Наспех взбив волосы, Клеа пошла объясняться с Мейсоном, но, к ее удивлению, за дверью оказался Дэви Демпси.
   – О Боже! – ахнула она, рывком втаскивая его в комнату. – Что ты здесь делаешь?
   – Эта комната полна прекрасных воспоминаний, – напыщенно объявил он, мигом обретя равновесие.
   – Но мы никогда не занимались здесь сексом, – удивилась Клеа.
   – А я и не имел в виду тебя, – дожал плечами Дэви. – Кстати, у меня к тебе предложение.
   В мягком освещении спальни он выглядел на редкость соблазнительно: высокий, широкоплечий, уверенный в себе, но предложений у Клеа имелось столько, что хватило бы на всю жизнь. И, кроме того, она и сама собиралась сделать ему предложение.
   – Нет. Проваливай…
   Он взял ее за подбородок, приподняв голову, и Клеа охватило такое волнение, какого она не испытывала годами. Мейсон в постели был настоящим джентльменом, Рональда тоже фейерверком не назовешь. А вот спать с Дэви – дело другое. Стоило согласиться, хотя денег у него не было и вряд ли будет достаточно для такой женщины, как Клеа.
   – Я дам тебе миллион долларов… – начал Дэви.
   – Хорошо, – прошептала Клеа, поглядывая на шкаф. – Только придется вести себя очень тихо.
   – …если оставишь Тильде ее картины и никогда близко не подойдешь ни к Гуднайтам, ни к их галерее, – закончил Дэви.
   – Ах вот оно что! – взбесилась Клеа, отталкивая его руку. – Но мне нужны картины. Я подарю их Мейсону. Он…
   – Сделал предложение другой женщине, – усмехнулся Дэви. – А именно Гвенни Гуднайт. Он попросил ее стать его женой. Не пойму, почему ты на нем зациклилась. Кролик просто на тебе помешан.
   – Ш-ш! Что это еще за Кролик?
   – Рональд Эббот, твой сообщник в преступлении. Он хочет тебя, хотя лично я никак в толк не возьму, зачем ему это.
   – Рональд разорен. И…
   – У Кролика всегда были деньги, а что еще лучше, он умеет их делать.
   – Да не ори ты! – буркнула Клеа, стараясь не смотреть и сторону шкафа. – И не пытайся меня надуть. Он сам мне сказал, что небогат, но любит меня. И что мы могли бы жить одной любовью. – Даже одно воспоминание об этом вызвало еще большее ее негодование. – Взгляни на меня. Похожая на женщину, которая способна жить одной любовью?!
   – Ни в коем случае, – признал Дэви. – Но тебе давно пора научиться понимать язык Кролика. Богатство для него начинается с десяти миллионов. Всех, кто таковых не имеет, он считает просто нищими.
   – И он совершенно прав. Слушай, давай поговорим позже, а сейчас…
   – Нет, это ты слушай. У Кролика достаточно денег, чтобы купить тебе не один ужин. Более того, в отличие от Мейсона он хочет купить тебе ужин. И еще… – Дэви наклонился, гипнотизируя ее взглядом, и Клеа подумала, что, возможно, и стоило бы держаться за него. – …он может взять тот миллион, который я тебе дам, и сделать из него десять. Потому что знает рынок как свои пять пальцев. И поэтому Кролик – твоя лучшая ставка.
   Клеа призадумалась. Было бы неплохо получить мужчину, не обременяя себя особыми трудами. Может…
   – Поняла свою выгоду? – не унимался Дэви. – А тебе нужно пообещать мне всего две вещи.
   – Две? – насторожилась Клеа.
   – Первое: ты отказываешься от картин Тильды и оставляешь в покое ее и всех, кого она любит. И никогда не омрачишь ее жизнь своим появлением.
   – Не пойму, что ты нашел в этой женщине, – вырвалось у Клеа. – Никакой элегантности.
   – Где тебе понять, – ухмыльнулся Дэви. – И второе: перестань убивать людей.
   – Я никого не убивала! – вскинулась Клеа.
   – Я сам видел, как ты позволила Зейну умереть, – мрачно напомнил Дэви. – Пусть он был подонком. И все же…
   – Мне показалось, что он пьян. А когда я поняла, что это не так, скорее побежала за банковской книжкой. Но я не убивала его. Несвоевременный вызов «скорой» ни один суд не квалифицирует как убийство.
   – А твой последний муж? – напомнил Дэви.
   – И Сирила я не убивала. Единственный из всех, с кем я спала и кого мне хотелось придушить, – это ты.
   – А теперь и Томас, – продолжал перечислять Дэви.
   – Томас?!
   – Знаю-знаю, он тебя шантажировал, – продолжал Дэви, – но доказать это я не могу, да и не хочу. Единственное, чего мне хочется, – поскорее убрать тебя отсюда. Только поклянись, что оставишь Кролика в живых, иначе я до тебя доберусь и отомщу за всех.
   – Да как ты… – начала Клеа, но тут дверная ручка снова повернулась и задергалась. – Это Мейсон, – ахнула она, оглядываясь в поисках выхода. Тильда сейчас принесет картины, а с картинами у нее еще есть шанс вернуть Мейсона. И, кроме того, она определенно сумеет вытянуть у Дэви больше миллиона. – В шкаф, – распорядилась она, подтолкнув его к дверце. – Он глубокий.
   – Неужели? – удивился Дэви. – Кто бы мог подумать?!
   – И держись левой стороны, – прошипела она, закрывая дверцу. – Справа кое-что хранится.
   Торопливо одернув платье и нацепив лучезарную улыбку, которая должна была читаться как «Мейсон, я все прощу», Клеа подошла к двери, но улыбка ее мгновенно померкла, когда она увидела взъерошенную Тильду, волосы которой на этот раз беспорядочно выбивались из-под черной бейсболки с надписью «СТЕРВА». Лицо наполовину скрыто идиотскими очками. В руках – большая коробка, в которую вполне могли поместиться шесть картин.
   – Опаздываете, – сварливо обронила Клеа и, втянув Тильду в комнату, снова заперла дверь. – Вместо того чтобы…
   – Знаете, что ваша входная дверь открыта?
   – Картины, – протянула руку Клеа.
   Но Тильда отступила.
   – У меня одно условие.
   Клеа иронически подняла брови:
   – Ваше положение не дает вам права ставить условия.
   – Именно дает.
   Тильда протиснулась мимо нее и села на кровать.
   – Вы не можете сдать меня, поскольку в этом случае картины потеряют цену, а вы – Мейсона. Кстати, постарайтесь, чтобы он до свадьбы не слишком приглядывался к подписям.
   Клеа скрипнула зубами:
   – Мейсон сделал предложение вашей матери?
   – Да. Но ничего не будет. В тот момент она просто растерялась. Вы по-прежнему в игре, если, конечно, сохраните картины и никто не узнает, что это подделки. В наших общих интересах держать их подальше от посторонних глаз.
   – Договорились. – Клеа осознала, что хмурится, и поспешно разгладила лоб. Ох уж эти людишки и их условия! Одного этого достаточно, чтобы заставить женщину задуматься о Рональде. – Итак, я беру картины, и мы больше никогда не увидимся. – Она снова протянула руку.
   – Все правильно, – кивнула Тильда, по-прежнему не отдавая картины. – Но есть и кое-что еще.
   – Что именно? – вздохнула Клеа.
   – Вы должны отдать Дэви деньги.
   – Какие еще деньги?
   – Те, которые украл у него Кролик, – терпеливо объяснила Тильда.
   – Кто?
   – Не изображайте дурочку, Клеа. Если хотите получить картины, отдайте Дэви его деньги.
   – Деньги у него, – удивилась Клеа. – Он вернул их в ночь на четверг, когда все мы были в галерее. – К ее величайшему удовлетворению, у Тильды отвисла челюсть. – Так что все в порядке. Давайте картины.
   – Я вам не верю. Он остался только для того, чтобы получить деньги. Если же деньги у него, к чему оставаться?
   – Вы ведь спите с ним, верно?
   – Э… да.
   Клеа понимающе кивнула:
   – Дэви многим готов пожертвовать ради секса. Отдайте картины.
   – Минутку, – пролепетала Тильда, но тут в дверь снова стали ломиться.
   – Клеа! – окликнул Мейсон.
   – Под кровать, – коротко приказала Клеа, пытаясь отобрать картины у Тильды.
   – Что?! Это еще почему?
   – Не хочу, чтобы он знал, как я добыла эти картины, – наскоро пояснила Клеа, вырвав у Тильды коробку. – Не желаю, чтобы он вообще знал о существовании какой-то связи этих картин с вами и проклятой галереей.
   – Эй! – рассердилась Тильда, но тут Мейсон снова позвал Клеа. – Ладно, но я ни под какую кровать не полезу. Только в шкаф.
   – Нет! – выкрикнула Клеа, но Тильда уже успела забраться в шкаф, а за дверью громко недоумевал Мейсон, так что она сдалась и пошла открывать.

Глава 21

   Такси остановилось перед домом, и водитель громко погудел. Саймон облегченно вздохнул, подхватил сумку и быстро зашагал к выходу, торопясь выбраться из психушки, громко именуемой галереей. Но когда до двери и свободы оставалось совсем ничего, за спиной раздался голос Луизы:
   – Черт возьми, да подожди же минуту!
   Саймон нехотя обернулся. К сожалению, перед ним стояла Ив.
   – Мне нечего тебе сказать, – жестко бросил он.
   – Но мне есть, – возразила она, и слышать резкий, окрашенный в пламенные тона губной помады голос Луизы из розовых уст Ив было так странно, что Саймон растерялся. – Слушай, приятель, – усмехнулась она, подходя к нему, – рождественский ангелочек, старающийся изобразить владычицу. – Ты мне должен.
   – Значит, пришлю чек, – коротко ответил Саймон, взявшись за ручку двери, но она ловко скользнула между ним и стеклом, слишком миниатюрная, чтобы быть Луизой, слишком свежая и румяная, чтобы быть Луизой, слишком блондинка, чтобы быть одной из тех, с кем он кувыркался в постели, однако прижимавшееся к нему тело определенно было телом Луизы.