Лаймон Ричард. Остров

   Это было что-то удивительное – плачущая Кимберли. Потому что почти все время она была такая непроницаемая. Но когда она рыдает – это все равно что наблюдать за убитым горем ребенком, который пытается быть мужественным.
   При виде ее слез я сам чуть не расплакался. Вспомнились похороны Кита и то, как я затянул “Парня по имени Дэнни”, словно какой-нибудь идиот, и как потом она меня обняла.
   Лучшие объятия в моей жизни. Глупо-сентиментальные, но с самой красивой женщиной – не говоря уже о том, что рубашка Кита распахнулась, и ее голая кожа коснулась моей...
   Обнимет ли она меня еще когда-нибудь, как тогда?
   Кто знает? Надежда всегда умирает последней, по-моему, так говорят?
   А хотелось бы гораздо большего, чем дружеские объятия. Хотелось бы, чтобы она безумно в меня влюбилась и соблазнила меня.
   Когда рак свистнет. Не с моими внешними данными. Такие красивые девчонки, как Кимберли, никогда не оглядываются на таких парней, как я.
   Впрочем, как знать? Пока мы отрезаны от внешнего мира на этом острове, все может случиться. В конце концов, я единственный представитель мужского пола. (Если не считать Уэзли.) И, возможно, со временем все трое упадут ко мне в объятия.
   Кого я пытаюсь обмануть?
   И все же приятно хотя бы пофантазировать на эту тему. Да только удовольствие от подобного рода фантазий имеет и весьма неприятные стороны, задевающие за живое.
   Что с того, что я единственный парень на острове. Да эти милые дамы скорее всего дадут обет безбрачия или станут лесбиянками, чем упадут к моим ногам. Такая у меня удача с женским полом.
   А с чего это меня вообще так понесло?
   Ага, Кимберли заплакала.
   И мне захотелось поцелуями высушить ее слезы.
   Слизать их с ее щек.
   Вылизать ее всю насухо.
   А я стоял как вкопанный и глазел на нее.
   Но, не дав волю слезам, она поднялась, отряхнула с колен песок и вытерла глаза.
   – Гляди за ней в оба, Руп, – обратилась она ко мне.
   – Обещаю.
   Рука Билли все еще лежала на ее плече.
   Они так и повернулись вместе и направились к воде. Возобновили рыбалку. Конни к этому времени уже Давно вернулась под свой навес и лежала. Я пошел к своему, достал дневник и занялся делом.
   Начал описывать появление Тельмы из джунглей.
   Но я сидел лицом к бухте, а Тельма, таким образом, оказалась у меня за спиной. Так что мне пришлось сменить положение и повернуться боком. Теперь Тельма была слева, Кимберли и Билли в воде справа, а Конни прямо передо мной.
   Конни лежит на боку, как прежде.
   Лицом ко мне.
   Вероятно, подумала, у меня на уме что-то плохое, раз я повернулся в ее направлении. Ей и в голову не могло прийти, что я сделал это лишь для того, чтобы не терять Тельму из виду. Наверняка считает, что я пожираю ее влюбленными глазами.
   Время от времени Конни открывает глаза и бросает на меня томный взгляд.
   Но без звукового сопровождения.
   Никаких “чего пялишься!” или “пошел ты!”
   Камень Тельмы определенно охладил ее пыл.
   Надо поблагодарить Тельму за это.
   Как бы там ни было, но я теперь наверстал некоторое отставание в дневнике.

День седьмой
Собеседница

   Поскольку Конни еще не вполне здорова, а Тельма – наша пленница, дежурство прошлой ночью было разделено между мной, Билли и Кимберли. На этот раз мне выпала первая вахта.
   Я остался у костра. После того как все остальные отправились спать, мне не оставалось ничего другого, как просто сидеть, время от времени подбрасывая в костер плавник, и смотреть по сторонам.
   Сидел я спиной к бухте. Таким образом, никто не смог бы незаметно выйти из джунглей и подкрасться к нашим девчонкам.
   Я все ломал себе голову, действительно ли Уэзли мертв?
   Одно было несомненно – Тельму он здорово отделал. Довольно уважительная причина, чтобы убить парня, даже если тебя не очень волнует тот факт, что он зверски расправился с твоим отцом.
   Очень хотелось надеяться, что она это сделала. Если Уэзли мертв, можно не высматривать его и не опасаться, что он подкрадется в темноте к спящим женщинам. И можно прекратить оглядываться через плечо каждые две минуты, чтобы убедиться, что он не набросится на меня сзади.
   Мне стало досадно, что мы не отважились пойти и посмотреть на его тело сразу же после того, как Тельма поведала нам свою историю.
   Мы бы знали теперь наверняка, к лучшему или к худшему все повернулось.
   С другой стороны, кого-нибудь из нас теперь, возможно, уже не было бы в живых.
   Скорее всего – меня.
   Я всегда считал, что я – следующий на очереди. И это было вполне логично, принимая во внимание то, что Уэзли убрал с дороги двух других мужчин и сделал это сразу же, едва мы успели высадиться на остров. Теперь и Тельма это подтвердила. Там, у водопада, Уэзли приказал ей прибить именно меня.
   Но здесь, у костра, я почему-то не особенно беспокоился за свою шкуру. Личная опасность была ничто по сравнению с заботой об охране и защите женщин. Я чувствовал, что на мне теперь лежит эта обязанность.
   Пока они спали, а я стоял на посту, они были моей паствой.
   Временами мое воображение рисовало мне самые глупые сцены моего героизма при их спасении. Возникали и другие фантазии, но о них я лучше промолчу.
   Так прошел первый час моего дежурства. До того, как ко мне подошла Тельма.
   Когда я заметил, что она встает, то первое, что я подумал – это попытка к бегству. Но вместо того чтобы побежать в джунгли, Тельма осторожно вышла из-под своего навеса и направилась ко мне. Свободный конец веревки висел у нее между ног и волочился по песку за спиной.
   Никто из женщин не шелохнулся. Это лишний раз убедило меня в том, что они спят. Кимберли подняла бы бучу, если бы увидела, что Тельма встала и бродит по лагерю. То же самое касалось и Билли с Конни.
   Теперь-то я понимаю, что именно так и надо было поступить – бить тревогу.
   И я чуть было так не сделал.
   Стоило мне осознать, что никто другой не собирается искать быстрое решение возникшей проблемы, первое желание, которое я испытал, было окликнуть Тельму и заставить ее остановиться.
   Крик поднял бы всех на ноги. (За исключением разве что Конни.)
   Но я промолчал.
   Зачем всех будить? Я могу справиться с этим самостоятельно.
   Так я сказал себе.
   Но это была далеко не единственная причина моего молчания. Дело в том, что меня распирало любопытство. Что Тельма задумала? Почему шла ко мне? И мне захотелось узнать это.
   Пока она приближалась, я взял в руки топор, встал и обошел вокруг костра, чтобы он не помешал мне, если понадобится предпринять какие-либо решительные действия. Топор я держал обеими руками на уровне пояса, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, но в то же время и показать ей, что я не собираюсь тут же изрубить ее на кусочки.
   Никто из нас не проронил ни звука. До того момента, когда она остановилась в нескольких шагах от меня и сказала:
   – Не могу уснуть. То есть, я спала, но потом вдруг проснулась и теперь... Не могу удобно устроиться. – Она подняла связанные руки. – Думаю, ты меня не развяжешь.
   – Нет, я не могу.
   Она пожала плечами и слегка поморщилась.
   – Я так и предполагала. Но спрос не бьет в нос. Попробовал бы ты уснуть с завязанными так туго руками.
   – А ты не пробовала на спине?
   – На моей спине? А ты ее видел? Думаю, что нет. Я не стал ее переубеждать.
   – Уэзли изуродовал меня. Моя спина теперь – сплошная болячка... как, впрочем, и все остальное. Как он избил меня, Руперт. Живого места не осталось. Нет такого положения, в котором я могла бы спокойно уснуть. Просто чудо, что мне вообще удалось сомкнуть глаза.
   – Мне очень жаль, – произнес я.
   – Ты не виноват. Это я, дура, вышла за него замуж.
   – Ну... – начал было я.
   – Как бы там ни было, но все уже позади и со всем этим покончено. Вопрос сейчас в другом. Ты не станешь возражать, если я просто побуду здесь немного? Обещаю вести себя хорошо. Просто не могу вернуться и лечь. Я только ворочаюсь и все... я так несчастна. Можно побыть с тобой? Пожалуйста!
   а) Она объективно просто не могла не чувствовать физических затруднений. Тут она не врала.
   б) Что она могла мне сделать? У нее связаны руки, а у меня топор.
   в) Всегда можно закричать, если она попытается выкинуть что-нибудь такое.
   г) Меня все еще не покинуло любопытство. Была ли у нее какая-нибудь тайная причина, чтобы подойти ко мне? Замышляет ли она какую-нибудь пакость? Что все-таки случится, если я позволю ей остаться? Может быть, что-то интересное или даже волнующее.
   Не говоря уже о том, что мне очень хотелось расспросить ее кое о чем.
   – Ладно, – согласился я. – Можешь остаться, но ненадолго.
   – Спасибо, Руперт. – Она как будто не лукавила. – Ты настоящий джентльмен.
   – Но при одном условии, – предупредил я.
   Ее прежнее дружелюбие почему-то вмиг улетучилось.
   – При каком?
   – Ты будешь отвечать на все мои вопросы, о чем бы я ни спросил.
   Она шумно выдохнула.
   – Вон оно что! А я-то думала, ты не такой, как наша семейка. А ты ничем от них не отличаешься, да? Как жестоко я ошибалась, предполагая, что хоть кто-то здесь ко мне хорошо относится.
   – Все, что мне надо, это выяснить кое-что. Что тут такого?
   Она глубоко вдохнула, а потом долго и недовольно выдыхала.
   – Каждый мечтает устроить мне допрос с пристрастием.
   – Может, лучше вернешься в кроватку?
   – Нет, нет, нет. Я согласна. Все что угодно. Ради Бога, почему бы тебе быть не таким, как эти сучки? И что же ты хочешь узнать?
   – Давай присядем, – предложил я.
   Я вернулся на свое прежнее место по другую сторону костра, сел, скрестил ноги и положил на колени топор. Где сесть Тельме, тоже определил я: передо мной, но немного левее, лицом к костру. Огонь не разделял нас. Кроме того, если что, можно было ткнуть ее обухом топора.
   – Для начала, – продолжил я, – рассказывал ли тебе Уэзли, с какой целью он все это делает?
   – Делает что?
   – Взорвал яхту, загнал нас на этот остров, убил...
   – Он не взрывал яхту. Я спрашивала его об этом. Все было не так: он почуял запах бензина и успел прыгнуть за борт за считанные секунды до взрыва. Чуть было не погиб. Едва успел вынырнуть, как прозвучал этот страшный взрыв.
   – Это он тебе так сказал?
   – Да.
   – И ты ему поверила?
   – А почему я не должна была верить? Мне в голову пришел всего лишь один миллион причин.
   – Если все было именно так, – возразил я, – то почему он не поплыл к нашему берегу? Туда, где были мы? Он ведь знал, что мы находимся там. А потому, что несомненно хотел, чтобы мы считали его погибшим.
   – Да, таков был его замысел.
   – Что? О чем ты говоришь?
   – Ему надо было исчезнуть. Он боялся, что на него свалят вину за взрыв. Именно так и случилось. Ты ведь слышал моего отца. “Во всем виноват только Уэзли”.
   – И поэтому Уэзли инсценировал свое исчезновение.
   – Конечно. Одному Богу известно, что бы вы с ним сделали.
   – Да, одному Богу – кто-то, возможно, обозвал бы его идиотом.
   – Ты ничего не знаешь.
   – Он что, боялся, что Эндрю заставил бы его идти с завязанными глазами по положенной на борт доске? Или привязал бы его к килю? Или отстегал его кошкой-девятихвосткой?
   – А кто мог знать?
   – Да никто бы ничего ему не сделал, если это в самом деле был несчастный случай.
   – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Да и откуда тебе знать, каким жестоким мог быть наш отец. И каким злым. Если бы тебе стала известна хотя бы половина из того, что он сделал... что он делал мне... и Кимберли. – Тельма покачала головой.
   Меня это жутко заинтриговало.
   – И что же такое он делал? – поинтересовался я.
   – А ты не можешь представить, как стесненно себя чувствуешь, когда так сильно связаны руки? – она протянула их ко мне. – Кимберли слишком затянула узлы.
   Незадолго перед отходом ко сну Кимберли развязывала Тельме руки, чтобы та могла сходить в туалет – затем она вновь связала их.
   – У тебя это лучше получается, – похвалила меня Тельма. – Когда ты связывал меня, веревка так не резала. Кимберли сделала это специально, чтобы мне было больно.
   – Нет, она не могла так поступить.
   – Посмотри. Просто посмотри, хочешь?
   Я наклонился к ней и подергал за веревку. Действительно, стянуто было ужасно туго. Вокруг запястий даже образовались канавки.
   – Ты можешь немного ослабить ее? Пожалуйста!
   – Не знаю. Может, у Кимберли были на то причины...
   – Одна, так точно. Просто ей нравится делать мне больно. Это ее возбуждает.
   – Конечно, – буркнул я.
   – Если ты ослабишь узлы, – пообещала она, – я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
   Естественно, мотивы ее поведения были весьма подозрительны. Но и нельзя было отрицать факт, что веревка действительно впилась в ее руки.
   – Ладно, я перевяжу, – сказал я. – Но никаких фокусов.
   – Я ничего не сделаю. Обещаю.
   Отложив топор за спину, чтобы она не могла до него дотянуться, я подполз к ней на коленях и вцепился ногтями в узел. Когда он был развязан, я начал разматывать веревку с ее запястий. Внезапно она высвободила руки. А в моих остались пустые витки веревки. Прежде чем я успел опомниться, она спрятала обе руки за спину и замотала головой.
   – Пожалуйста! Я ничего не сделаю. Не связывай меня больше, ладно? Пожалуйста! Сжалься. Связанные руки – это невыносимо. Хотя бы на несколько минут, ладно? Пожалуйста!
   – Нет! Перестань, ты же обещала. – Я воровато оглянулся. Слава Богу, девчонки все так же мирно спали. Я повернулся лицом к Тельме. – Из-за тебя у меня будут большие неприятности.
   – Вовсе необязательно их в это посвящать. Я ничего им не скажу, если и ты не проболтаешься.
   – Черт возьми! – бросив веревку, я наклонился вперед, вытянул руки и схватил Тельму за плечи. Они были толстыми, но не дряблыми. И в них чувствовалась сила. Сжав их пальцами, я попытался вывернуть ее руки из-за спины.
   Она отчаянно сопротивлялась. Но через несколько секунд заявила:
   – Прекрати, или я закричу. Я тут же ее отпустил.
   Какое-то время ушло на то, чтобы перевести дыхание. Отдышавшись, я сказал:
   – Кричи. Кто-нибудь проснется, а у тебя развязаны руки...
   – У тебя будет больше неприятностей, чем у меня.
   – Неприятности будут у нас обоих. Кричи.
   – Я предлагаю тебе сделку, – промолвила она. Я поднял с песка веревку.
   – Какую?
   – Ты позволяешь мне побыть немного развязан ной, ладно? Хотя бы пока мы будем здесь сидеть и беседовать, а затем я безо всяких позволю тебе меня снова связать. Обещаю.
   – Кто-то может проснуться. Да и потом, ты меня уже раз обманула. Воспользовалась тем, что я из лучших побуждений хотел оказать тебе услугу. Так что давай-ка сюда свои руки.
   Тельма покачала головой. Руки ее все так же оставались за спиной.
   – Давай, – сказал я. – Пожалуйста. Я не буду сильно затягивать.
   – Мне казалось, ты хотел расспросить меня о многом, что касается Уэзли. И о Кимберли. Разве ты уже не хочешь знать, как отец издевался над ней?
   – Издевался? Над ней?
   – Он многое чего делал с ней. С нами обеими.
   – Правда? – Я снова бросил взгляд на спящих. Пока все было в порядке.
   – Да не волнуйся ты так. Мы просто притворимся, что я связана. – Тельма протянула мне руки. Я несколько раз обернул веревку вокруг них, но ни затягивать, ни завязывать веревку на узел не стал. – Вот так, – улыбнулась Тельма. – Если кто-нибудь сунет сюда к нам нос, к тебе не будет никаких претензий.
   – Только без шалостей, – предупредил я ее. Затем вернулся на свое прежнее место, сел и снова положил топор на колени. – И что он с ней делал? – нетерпеливо спросил я.
   – С нами обеими, – поправила меня Тельма.
   – Ладно, с обеими.

Семейные узы

   – Это... все так гадко. Ужасно мерзко. Ты уверен, что хочешь услышать об этом?
   Я кивнул головой. Непонятная внутренняя слабость – смесь страха и нервного возбуждения – уже овладевала мной.
   – Ну, тогда слушай. Ты сам этого захотел. Пеняй на себя, если тебе не понравится то, что я расскажу.
   – Хорошо. Обещаю. Начинай.
   – Один пример: иногда он заставлял нас раздеваться догола и бороться на полу. И все мы были нагие. Я, Кимберли и папа. – Она проговорила все это быстро, полушепотом, словно передавала очень пикантную сплетню. – Сначала он довольствовался тем, что просто натравлял меня и Кимберли друг на друга, а сам наблюдал со стороны и... вроде как подбодрял нас и отдавал разные распоряжения. Хотел, чтобы мы делали друг другу больно. И еще разные извращенные штуки. Затем через какое-то время и сам к нам присоединялся.
   – Боже правый, – пробормотал я. – И сколько же вам было лет?
   Она пожала плечами и покачала головой.
   – Не знаю. Это началось еще, когда мне было лет девять или десять, и продолжалось, пока я ходила в школу.
   – А как же Билли? Они ведь женаты... уже двадцать лет? Она смотрела на все это сквозь пальцы?..
   – Он никогда не делал ничего подобного в ее присутствии. Но она ведь ходила на работу, ты знал об этом? И у папы было предостаточно времени, которое он мог посвятить только нам.
   – Но ведь он часто уходил в плавание...
   – Не настолько часто. Я бы даже сказала, совсем нечасто. А когда он сходил после плавания на берег, это всегда было еще хуже прежнего. Он был просто неистощим на выдумки. Борьба была лишь одной из них. Но, мне кажется, любимой. Он хотел играть в эту игру всякий раз, когда мы оставались одни. Он душил нас в своих борцовских захватах, пока мы не начинали кричать. А пока мы кричали, плакали и корчились на полу вместе с ним, он, – ну, ты знаешь, – совал в нас свои пальцы. И язык. А еще кусал нас.
   – А Билли ни о чем таком не подозревала?
   – Нет, нет. Это был наш маленький гадкий секрет. Отец пригрозил, что убьет нас, если мы проболтаемся.
   – А Конни?
   Тельма пожала плечами.
   – Не знаю. Я перестала жить дома, когда поступила в колледж. Это случилось, кажется, двенадцать лет назад. Конни тогда было только... сколько?
   – Сейчас ей восемнадцать.
   – Выходит, ей было только шесть, когда я уехала из дому. Но я знала, что он продолжал заниматься этим с Кимберли и после моего отъезда. Мы это никогда с ней не обсуждали, но я знала. Думаю, они и не собирались прекращать. Мне неизвестно, была ли вовлечена в это и Конни. Но я вовсе не удивилась бы.
   – “Не собирались прекращать”? Ты говоришь это так, словно Кимберли... была добровольной участницей.
   Тельма шумно выдохнула воздух, широко раздувая ноздри.
   – Кимберли не пошла учиться в колледж. Это говорит тебе о чем-нибудь? Окончила с отличием среднюю школу, была президентом класса и все такое. Да она могла бы подавать документы в Принстонский или Йельский университеты, если бы пожелала. И что же она сделала? Записалась в местный колледж, лишь бы остаться жить дома.
   – Ты полагаешь, что она продолжала заниматься с ним этим?
   – Да это же ясно. Она по-настоящему втянулась. Эти мазохистские штучки. Восхитительная боль. Именно так Кимберли всегда это называла. “Восхитительная боль”.
   – Правда? – Все это меня немного ошарашило. – Но у нее на теле нет ни единого шрама. По крайней мере, я не видел.
   – Нет, нет. Конечно, нет! Шрамы – чересчур очевидные доказательства. Она всегда тщательно избегала повреждений, которые оставляют следы. Кто захочет, чтобы все узнали о твоих маленьких грязных секретах. Тебя могут принять за дегенератку, психически ненормальную. Ты знаешь, о чем я.
   – А какие у нее были отношения с Китом? – спросил я. – Ведь она вышла замуж за этого парня. Если она занималась этим с Эндрю?..
   – У Кита были такие же склонности.
   – И ему нравилось делать ей больно?
   – Конечно, нравилось. Однажды я их застала за этим. Это случилось незадолго до того, как я вышла замуж за Уэзли. Мне пришлось зайти в родительский дом за... книгой. Я готовилась к свадьбе, и мне нужна была книга Билли по этикету. И я вошла, не позвонив в дверь. Сначала я подумала, что никого нет дома, но потом услышала какой-то шум, доносившийся со второго этажа, и решила тихонько подняться и посмотреть, что там происходит. Я опасалась, что это мог быть вор или что-нибудь в этом роде. Но это был не грабитель – в спальне Кимберли были они. Вся тройка.
   – Это кто?
   – Кимберли, Кит и папа.
   – Занимались сексом? Все трое?
   – Да, занимались сексом. И истязали ее.
   – Истязали Кимберли?
   – Ее распяли на кровати, связав по руками и ногам, и...
   – Можешь не продолжать, – сказал я.
   – Папа совал ей в рот.
   – Прекрати. Не хочу этого слышать...
   – Кит стоял на коленях у нее между ног. В обеих руках у него были щипцы и он обрабатывал ими ее соски, а его рот...
   – Заткнись! Я тебе не верю. Ты все это выдумала. Кимберли никогда бы... Не зря она обозвала тебя лгуньей. Все это обыкновенная чушь собачья.
   – Так вот, Уэзли знал все об отце и Ките. Теперь ты видишь? Он знал эту парочку больных дегенератов, как облупленных. И, когда взорвалась яхта... испугался, что станет козлом отпущения, а их страсть к истязанию людей ему была хорошо известна. И он пришел в ужас. Но не только за себя. Он опасался за меня и Билли... за всех нас. Можешь себе представить – оказаться на безлюдном острове с парой таких садистов. У него не оставалось другого выхода, как покончить с ними.
   – Тогда почему он хотел убить меня? Я никогда никого не пытал!
   Странная улыбка искривила одну сторону лица Тельмы. Другая, потемневшая и распухшая от нанесенных Уэзли побоев, не шелохнулась.
   – Но ты был бы не прочь попробовать, да? – спросила она.
   Это было не совсем то, что я ожидал от нее услышать.
   –Попробовать что?
   – Попытать кого-нибудь?
   – Что ты мелешь!
   – Кого-нибудь, вроде Кимберли, – сказала она.
   – Нет!
   Она презрительно ухмыльнулась.
   – Кого ты стараешься обмануть? Да у тебя от одной мысли об этом капает с конца. Как бы тебе хотелось схватить ее за соски и сжимать их, пока она не стала бы плакать, корчиться и молить о пощаде!
   – Ты с ума сошла.
   – Или кусать их.
   – Тебе пора идти на место, – сказал я, и, отложив топор в сторону, поднял с песка веревку и пополз к ней на коленях. – Выставь вперед руки.
   – Взгляни на себя, – произнесла она. Ее взгляд был направлен на мои шорты.
   – Ну и что? Вытягивай вперед руки. Но вместо того, чтобы вытянуть руки, она начала расстегивать блузку.
   – Остановись, – приказал я.
   – Представь, что это Кимберли, – предложила она, распахивая блузку. Блики костра заиграли на ее огромных грудях. – Вот здесь. Потрогай. Знаю, ты хочешь. Ты изнываешь от желания.
   – Нет. Остановись.
   Она завела руки под груди, приподняла их и поднесла ко мне.
   – Вот, – шепнула она. – Они твои. Ты ведь хочешь потискать их, да? А похлопать по ним ладошками? Так, чтобы они подскакивали и раскачивались? А схватить за соски и выкручивать их, пока я не завизжу от боли и не стану умолять о пощаде?
   – Нет.
   Она опустила груди, но лишь для того, чтобы высвободить руки. Затем начала теребить пальцами соски. Она пощипывала их, вытягивала и выкручивала. Все это она делала, прикусив нижнюю губу и дыша через нос. Вдыхаемый и выдыхаемый воздух с шипящим шумом раздувал ее ноздри.
   Невозможно было оторваться.
   – А теперь ты, – с придыханием произнесла она. – Ты ведь хочешь этого. Очень хочешь.
   Каюсь, соблазн был велик. Это было что-то из области моих тайных грез. Но что-то, лишь отдаленно их напоминавшее. К тому же Тельма была единственной женщиной на острове, никогда не фигурировавшей в моих фантазиях.
   Впрочем, не возбудиться было просто невозможно. Эти ее грязные словечки, эти взвинчивающие интимные откровения насчет Кимберли, а теперь еще и демонстрация своих грудей. Какие они у нее огромные. Даже со всеми синяками, рубцами и струпьями они все равно волновали меня.
   Если откровенно, я тогда сам себе был отвратителен. И испытывал отвращение к Тельме.
   Ощущение было такое, словно, приняв ее предложение, я совершил бы нечто невероятно грязное и позорное. После чего надо было бы долго отмывать руки.
   – Ну, давай же, – пыхтела она. – Давай!
   – Спасибо, не надо.
   – Я – Кимберли. Только закрой глаза, и я стану для тебя Кимберли. Смелее. Хватайся за сиськи, а я расстегну тебе “змейку” и...
   – Не будем больше об этом, – сказал я. – А сейчас застегнись и протяни вперед руки.
   – Хорошо, хорошо. Одну минутку.
   Она начала подниматься.
   – Э, погоди! Что ты делаешь?
   – Просто хочу встать на колени, только и всего. Не хочу больше сидеть. А с завязанными руками подняться будет гораздо труднее.
   Что ж, вполне резонно. И я подождал, пока она опустилась на колени передо мной, после чего повторил свою просьбу:
   – Дай мне свои руки.
   Но вместо того чтобы подчиниться, она улыбнулась, провела ладонями по своему жирному животу и начала расстегивать пояс.
   – Не надо.
   Но она не остановилась.
   – Я покажу тебе, что еще Уэзли мне сделал.
   – Я не хочу видеть.
   – Нет, хочешь.
   Разумеется, она была права.
   Я понимал, что должен ее остановить. Но, в определенном смысле, мне этого вроде и не хотелось. К тому же я не знал, как это сделать. Если бы я совершил что-нибудь такое, что не понравилось бы Тельме, она могла бы закричать. А мне в этот момент меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь из женщин проснулся и застукал нас в таком виде.
   Так что я просто сидел на коленях и смотрел, как Тельма расстегивала сначала ремешок, затем пуговицу на пояске шорт, затем “змейку”. Затем шорты упали на колени. Я ожидал увидеть трусики, но не увидел. Срамных волос, как таковых, у нее не было. Просто выпуклый треугольник с темной щетиной, которую можно увидеть на щеках не брившегося пару дней мужчины.