Лаймон Ричард. Остров

   Свет костра осветил ее опухшую левую щеку.
   Куда пришелся мой удар.
   – Мне очень жаль, что так получилось, – сказал я ей. – Контакта не должно было быть.
   – Разве?
   – Клянусь.
   Она начала промокать свежую борозду, которую проложил на моем лице камень Тельмы. Хотя Конни делала это очень мягко, каждое прикосновение отзывалось жгучей болью.
   – Я сама напросилась, – произнесла она. – Сначала я оторвалась, затем ты не сдержался.
   – Это был несчастный случай.
   – Конечно.
   – Я бы никогда не ударил тебя нарочно.
   Она криво ухмыльнулась:
   – Ну, если ты так говоришь...
   – Это правда.
   – Чем это тебя Тельма навернула? Так изуродовать лицо.
   – Камнем.
   – Взгляни на это. – Она отняла от лица тряпку и продемонстрировала мне. Тряпка была красной от крови. Другой лоскут был еще чистым. Им она стерла кровь, затекшую на лицо, шею, правое плечо и руку. Затем отжала обе тряпки, скрутив их жгутом. На песок брызнула кровавая вода.
   Нижняя моя рана заставила ее нахмуриться. Сломанное копье Тельмы укололо меня над самым пупком. Рана была неглубокой, но крови вытекло немало. Спереди она залила все плавки; несколько струек добрались даже до бедер. Конни покачала головой.
   – Нам лучше пойти к ручью. Она взяла с собой тряпки, а я – топор. Приобретение топора, пожалуй, было лучшим результатом нашей злосчастной засады. За неимением пистолета, о лучшем оружии и мечтать не приходилось. Теперь топор принадлежал нам, а не Уэзли, и выпускать его из рук я не собирался.
   Конни повела меня к ручью. Спустившись по его пологому песчаному берегу, мы вошли в воду. Она была великолепна – чуть-чуть прохладнее ночного воздуха.
   Ручей настолько узкий, что почти везде его можно без особого труда перепрыгнуть. К тому же довольно мелкий. В основном, по щиколотку, и лишь изредка – по колено.
   Мы с Конни выбрали одно из глубоких мест, и она повернулась ко мне лицом. Свет костра досюда не достигал.
   – Можешь положить топор, – сказала она.
   Опустив топор вниз, я сделал небольшой взмах и выпустил его из руки. Он тяжело и глухо плюхнулся на сухой прибрежный песок. Топорище упало на мою сторону, в ручей, – там до него можно было легко дотянуться в случае необходимости.
   Конни присела передо мной, чтобы выполоскать окровавленные тряпки. Перекинув одну из тряпок через колено, она протянула руку и начала промывать мою рану, для устойчивости схватившись левой рукой за пояс моих плавок.
   Невозможно было не почувствовать ее пальцы.
   Я не мог не обратить внимания на то, что она на Добрый дюйм приспустила мои плавки – своим весом.
   Не говоря уже о том, что ее лицо оказалось прямо напротив моего озорника.
   Я попытался игнорировать все эти обстоятельства.
   Но их воздействие оказалось быстрым и очевидным.
   – Только не это, – промычала она, когда плавки начали отдуваться.
   – Извини, – смутился я.
   Она перестала похлопывать мокрой материей по моей ране и опустила руку. Другая рука осталась на месте.
   – Не извиняйся, а убери его.
   – А?
   – Ты меня хорошо расслышал. Я хочу тебе помочь, а ты суешь мне в лицо свою штуковину.
   – Я не особенно могу руководить этим процессом. Ты понимаешь, о чем я? Он просто... реагирует. На такие вещи, как ты.
   – Такие вещи, как я?
   – Да, ты. На то, как ты выглядишь. На то, где находится твоя рука. На воду. Все это... складывается.
   – Так что, это моя вина?
   Я улыбнулся:
   – В основном.
   – Я должна быть польщена, или как?
   – Может быть.
   Она взглянула на меня и замолчала на несколько секунд. Затем сказала:
   – У тебя был такой и тогда, когда мы дрались.
   – Ага. Когда я лежал на тебе.
   Смочив тряпку в ручье, она подняла ее и начала стирать кровь с участка между раной и плавками.
   – И когда я сбросила бюстгальтер, – добавила она.
   – Ты заметила?
   – Конечно.
   – А я думал, ты слишком занята навешиванием мне оплеух.
   – Ха-ха-ха, как смешно!
   Конни снова смочила тряпку, и, поднимая ее вверх, оттянула плавки от живота и прижала мокрую материю к моей коже. Целый поток воды хлынул вниз. Окатив мой прибор, вода потекла по ногам.
   Придерживая плавки оттянутыми, Конни снова окунула тряпку в ручей. Затем рассекла ею со свистом воздух.
   – Ты хотел бы, чтобы я снова сняла бюстгальтер? – спросила она. – Знаешь, я могла бы это сделать. Прямо здесь и прямо сейчас. Хочешь?
   – Конечно.
   – Или ты предпочел бы, чтобы я спустила тебе плавки?
   Я не знал, что ответить.
   – Шутишь?
   – Выбирай.
   – А если и то и другое?
   – Только одно.
   Не очень сложное решение.
   – Плавки, – ответил я.
   – Почему?
   – В них вроде как тесновато.
   – Еще бы. А почему?
   Я на секунду задумался, затем выпалил:
   – Так будет легче смыть с меня кровь.
   – Вшивая причина. Придумай другую.
   Я пожал плечами.
   – Ну, я уже видел... тебя без лифчика.
   – И одного раза было достаточно, да? Вот это да!
   – Нет, – возразил я. – Но здесь слишком темно. Я даже не смогу ничего разглядеть.
   – Ты мог бы дотронуться.
   – Правда? Ты этого раньше не говорила. Ладно, выбираю это.
   – Что?
   – Снимай бюстгальтер.
   – Слишком поздно. Ты уже сделал выбор.
   – А передумать нельзя, что ли?
   – Нет.
   – Ладно.
   – Как ты быстро сдаешься.
   – Просто не хочется спорить.
   – Просто ты не хочешь еще раз посмотреть на меня без лифчика. Не переживай, приятель, – не увидишь.
   С этими словами Конни потянула за резинку моих плавок, словно желая проверить, насколько она растягивалась. Оттянув пояс почти на полфута, отпустила. Резинка выстрелила и ударила меня.
   Причем больно.
   Я попятился назад, чтобы отойти от нее на безопасное расстояние – не зная, что еще от нее можно ожидать.
   Конни встала.
   – Твою мать! – заворчала она. – Какой же ты жалкий и никчемный. Да неужели ты и вправду подумал, что я спущу тебе плавки? Или сниму бюстгальтер? Да ни в жизнь. Ни за какие коврижки. Меньше всего на свете мне хотелось бы увидеть перед носом твой вонючий член. И я позволила тебе посмотреть на свои сиськи там у костра только затем, чтобы ты хорошенько разглядел то, чего ты никогда больше не увидишь.
   Я не верил, что это правда. В сущности, я даже сомневался, что она вообще когда-либо высказывала то, что у нее было на уме – возможно, она даже сама не знала, что там творится.
   Но она напрашивалась на неприятности, и я ей их устроил. Это было, конечно, не очень умно, но я сказал ей примерно следующее: “Думаю, ты сняла бюстгальтер потому, что хотела продемонстрировать свои сиськи – в натуральную величину – Уэзли”.
   У нее аж челюсть отвисла.
   Через секунду она выпалила:
   – И это благодарность за мою заботу?
   Что бы это могло значить?
   Я испугался, как бы она не кинулась за топором. Но страхи оказались напрасными. Вспенив воду, Конни взлетела вверх по склону и бежала без остановок до самой спальной площадки. Там с разбегу плюхнулась на свои постельные лохмотья.
   Я остался стоять в ручье, недоумевая, что же было не так.
   Вроде все так хорошо начиналось, и она так дружелюбно была настроена.
   Разве что это было чистое притворство.
   Что касается Конни, просто чертовски сложно определить, что в ней настоящее, а что нет.
   Единственное, в чем можно быть абсолютно уверенным, так это то, что она никогда не будет реагировать так, как можно было бы ожидать от нормального человека. Не то что Билли или Кимберли. Они ведут себя вполне разумно. Не в пример Конни.
   Связано ли это каким-то образом с тем, что она еще подросток? Впрочем, в восемнадцать лет, казалось бы, все эти подростковые дела должны остаться позади.
   Что-то мало похоже.
   Она напоминает мне одного знакомого кота. Однажды я гладил его по голове. Ему это жутко нравилось: от удовольствия он щурился и раскатисто мурлыкал. Но внезапно, Бог ведает почему, взбеленился и сильно поцарапал мне руку.
   Вот о чем я думал, завершая водные процедуры в ручье. Опустившись на колени, обмылся от крови, где только смог достать. Затем постирал плавки. В конце концов вышел на берег, поднял топор и вернулся в лагерь.
   Думаю, Конни еще не спала. Сначала я хотел подойти к ней и попробовать помириться, но потом эта мысль показалась мне не совсем удачной – это могло закончиться тем, что она бы вновь завелась.
   Так что я пошел к костру и сел подле него, решив посидеть так до утра и подежурить – хотя особой необходимости в ночном бдении уже не видел.
   Наша засада не совсем провалилась – Кимберли все же удалось нанести Уэзли пару неприятных ран.
   Хотя и не смертельные (если только не инфицировались), они наверняка еще долго будут болеть. И он оставит на это время нас в покое. Но, хотя нападения и не ожидалось, спать я не лег и продолжал нести дежурство. В голове роилась масса мыслей. Я планировал провести у костра всю ночь, чтобы женщины могли хорошенько выспаться, но незадолго до рассвета проснулась Билли и подошла к огню.
   Она села рядом со мной. Одна сторона ее лица посинела и припухла от удара копья Тельмы.
   – Что нового? – спросила она.
   – Не думаю, чтобы существовала большая вероятность того, что они потревожат нас этой ночью.
   – Да, это так... А как у тебя? Как твои ранения?
   – Конни обмыла их.
   – Покажи.
   Откинувшись назад, я повернулся к ней. Глядя на мои раны, Билли скривилась.
   – Должно быть, очень больно.
   – А как ты?
   – Жить буду. – Она положила руку мне на ногу. – Пойди хоть немножко поспи.
   – Я не настолько устал.
   – Не выдумывай. Ступай.
   – Я бы лучше остался и составил тебе компанию.
   – Спасибо, только знаешь что? Сейчас мне хотелось бы побыть немного одной. Понимаешь?
   Мне жутко хотелось остаться с ней – и совсем не ради компании, но потому что я и сам чувствовал себя как-то одиноко. А, если уж на то пошло, я предпочел бы компанию Билли любой другой, которую мог себе в тот момент представить.
   Но, вероятно, ей действительно хотелось посидеть одной и вспомнить Эндрю. Поэтому я сказал:
   – Конечно. Увидимся позднее, – и пошел на свое спальное место.
   И, не успев опомниться, тотчас же крепко уснул.

Всякая всячина

   Вот такой была прошлая ночь. Это все еще четвертый день, и лучшую часть его я провел, заполняя страницы дневника.
   Только что делал очередной перерыв.
   Время послеобеденное, ближе к вечеру. День практически не отмечен никакими событиями. И слава Богу.
   Я уже упоминал о том, что во время предыдущего перерыва рассказал девчонкам о своем дневнике.
   Есть еще кое-какие моменты, заслуживающие упоминания.
   Например, мы начали использовать нашу уборную по прямому назначению. Пришлось положить поперек ямы несколько веток, чтобы было на чем стоять.
   Билли и Кимберли при некотором моем содействии соорудили пару навесов. Мастерили их так же, как стены туалета: привязывая ветки с листьями и пальмовые листья к каркасам из прутьев. Только на этот раз это были не стены, а крыши. Мы установили их на шесты возле спальной площадки. Их назначение – обеспечить нам защиту от солнца. Между прочим, сейчас я под одним из этих навесов. И хотя солнце еще ни разу не было особенно свирепым (жара здесь довольно умеренная, к тому же обычно дует приятный бриз), я получаю истинное удовольствие от того, что могу сидеть в тени, когда заполняю дневник.
   Кроме этого, Билли и Кимберли сделали новое оружие взамен потерянного и сломанного прошлой ночью.
   Конни провела большую часть дня в гордом одиночестве. Почти не разговаривает со мной после нашей перепалки у ручья. Когда же мы оказываемся рядом, она волком косится на меня.
   Положительного в этой ситуации только то, что она теперь часами ловит рыбу. Еще утром одолжила у Кимберли нож и выстрогала особой формы острие на своем копье: длинное и тонкое, с тремя вырезанными сбоку шипами. Они похожи на небольшие острые сучки, направленные остриями назад. Самый маленький – у кончика копья, по мере удаления шипы удлиняются. Очевидно, назначение этих колючек – предотвратить соскальзывание загарпуненной рыбы.
   Впрочем, вид у этой штуковины крайне зловещий. Надеюсь, что Конни не осерчает и не решит использовать ее против меня.
   Как бы там ни было, но Конни простояла несколько часов в бухте, на значительном расстоянии от берега, там, где глубина доходит до пояса. Должно быть, она долго не могла приноровиться к своему оружию, потому что время от времени с ее стороны доносились возгласы, упоминающие чью-то родительницу. И, наконец, раздалось ликующее: “Есть! Попался, чертя-ка!” Подняв голову, я увидел, как Конни вскинула в небо на кончике копья огромную серебристую рыбину. Послышались одобрительные возгласы, к хору которых присоединился и я. Конни вынесла рыбу на берег. Кимберли подбежала к сестре с нашей самой большой кастрюлей, зачерпнула в нее морской воды по самые края, после чего Конни бросила туда рыбу.
   В общей сложности она поймала четыре рыбины, так что сегодня у нас ожидается не ужин, а целый пир.
   Вот и все сегодняшние события. По крайней мере, ничего плохого.
   С учетом всех обстоятельств, мы еще довольно неплохо держимся. Позавчера и вчера нам пришлось пережить смерть Кита и Эндрю. Сегодня навалились новые проблемы: гнетущие раздумья о провале нашей засады и измене Тельмы – плюс все полученные прошлой ночью ранения.
   По части последних, я наиболее тяжелый случай, если не считать Уэзли.
   После меня, вероятно, самой пострадавшей является Кимберли. Проникающих ранений у нее нет, но на грудной клетке, под правой подмышкой, – безобразный синяк. Еще у нее синяки на животе и правом бедре – от ноги Тельмы.
   У Билли и Конни синяки на лице. Опухоли спали, оставив темные расплывчатые пятна. У Билли на левой щеке, а у Конни на левой стороне нижней челюсти. Билли значительно больше досталось от копья Тельмы, чем Конни от моего кулака.
   На этом я собираюсь пока поставить точку, потому что иду помогать готовить ужин.

* * *

   Рыба просто великолепна. Билли поджарила ее на сковородке, залив вином – по своему особому рецепту. Кроме того, мы пустили бутылочку по кругу, чтобы нашим друзьям с плавниками и там было где поплавать.
   Во время трапезы меня очень поразила одна вещь.
   Размеры нашей группы.
   А вернее, их отсутствие.
   Нас было четверо.
   Иисусе!
   А совсем недавно нас было восемь. Восемь человек – это кое-что, довольно приличная толпа.
   Четверо – количество ничтожное.
   И, должен вам сказать, с моего места четверо выглядели как трое. Понимаете, я что-то вроде телекамеры, и большую часть времени себя не замечаю. Я вижу Билли, Кимберли и Конни. Раз, два, три. Вот и все.
   Наши ряды существенно поредели.
   За едой мы почти не разговаривали, но уже под самый конец Билли сказала:
   – Мы что, и завтра будем сидеть сложа руки?
   Похоже, Конни обиделась:
   – Эй, я-то не сидела. Вы что сейчас съели?
   – Нам следовало бы отправиться на охоту, – заметила Кимберли, – а не на рыбалку. Поохотиться на Тельму и Уэзли. – Она заглянула в глаза Билли, и, сжав губы тонким шнурком, покачала головой. Затем прибавила: – Просто не хотелось заниматься этим сегодня.
   – Да, – промолвила Билли. – Я знаю. Мне тоже не хотелось.
   – Только не после нынешней ночи. Конни мельком взглянула на меня и скорчила кислую мину.
   – Но завтра непременно надо отправляться на их поиски, – заявила Билли. – Нельзя давать Уэзли время на выздоровление. После этой ночи он наверняка в плохой форме, и, если мы найдем его, пока он еще не оклемался, будет намного проще с ним разделаться.
   – Что мы будем делать с Тельмой? – поинтересовался я.
   – Спасем ее, – сказала Билли.
   Конни даже хрюкнула.
   Не обращая внимания на реакцию сестры, Кимберли проронила:
   – Он, вероятно, рано или поздно убьет ее.
   – Может быть, не прямо сейчас, – добавила Билли. – Пока что ему нужно, чтобы она была рядом, чтобы заботилась о нем. По крайней мере, до его выздоровления.
   – Они оба психи, – вмешалась в разговор Конни, – поэтому он не убьет Тельму.
   Я решил воздержаться от дальнейшего обсуждения этой темы.
   – Почему не убьет? – поинтересовалась Кимберли.
   – Во-первых, она спасла его задницу прошлой ночью.
   – Думаешь, он пощадит ее из благодарности? – саркастично произнесла Кимберли.
   – Да у него нет никаких причин убивать ее. Она на его стороне, понимаешь?
   – Возможно, он видит все по-иному, – возразила Билли. – Может, для него она – просто помеха.
   – На пути к чему?
   – А зачем он вообще все это делает? – спросила Билли. – Вот в чем вопрос. По-моему мнению, он затеял всю эту операцию с целью обогащения. Большая часть семейного состояния записана на имя Эндрю. И на мое. После нашей смерти вы, девчонки, и Тельма унаследуете все. Если бы вы все трое умерли, наследство получили бы ваши мужья. Супруга у Конни нет...
   – А моего он убил, – пробормотала Кимберли.
   – Верно. Остается только Уэзли. И если он один останется в живых, у него появится приличная куча денег.
   – Уверена, что на Тельму оформлена страховка, – добавила Кимберли. – Так что можете добавить сюда и это.
   Лицо Конни побледнело.
   – Мне кажется, вы слишком долго смотрели сериал “Убийство, написала она”.
   – А как, по-твоему, почему он это делает? – спросила ее Билли.
   Конни поморщила нос и пожала плечами.
   – Потому что он чокнутый?
   – Что чокнутый, это верно, – промолвила Кимберли. – Чокнутый, если надеется выжить. Как только рассветет, я пойду его искать.
   – Мы все отправимся на его поиски, – заключила Билли.

День пятый
Военные пляски

   Этой ночью мне не пришлось стоять на вахте. Дежурили по очереди женщины, и мне дали поспать.
   Проснулся я сам по себе. Поднявшееся над макушками деревьев солнце уже позолотило пляж. Оно было теплым и ласковым, и хотелось просто лежать и купаться в его лучах.
   Рядом спали Билли и Конни, но Кимберли нигде не было видно. Преодолев ленивую истому, я поднял голову и оглянулся.
   Кимберли размахивала топором где-то на полпути между костром и кромкой воды. Гимнастика или отработка техники? Она кружилась в вихре, рубила воздух и поражала невидимого противника, делая резкие выпады вперед, отскакивала то в одну, то в другую сторону – и все это с грациозностью танцовщицы. И все же наблюдать за нею было немного жутковато: такая легкость и изящество совершенно не сочетались со столь ужасным орудием убийства. Но лезвие топора переливалось серебром, а ее густые черные волосы дрожали и развевались на ветру, словно грива резвящегося жеребца.
   На ней была гавайская рубаха покойного мужа. По обыкновению не застегнутая, она отлетала назад пестрым плащом, когда Кимберли делала выпады или вертелась волчком. Белое бикини при этом ослепительно сверкало на солнце, а бронзовая кожа блестела от пота.
   Элегантная и прекрасная, и вместе с тем от нее веяло опасностью первозданной природы. Невозможно было глаз оторвать, и даже заныло в паху.
   Нет, что ни говори, а вынужденное заключение на этом острове несомненно самое лучшее из того, что когда-либо со мной случалось. Следуя подобной логике, Уэзли, пожалуй, надо было бы благодарить, а не убивать. Но горе, причиненное Кимберли и Билли, я никогда не смогу простить. Еще я ненавижу его за то, что он мог бы сделать с ними, попадись они ему в руки. (Впрочем, то обстоятельство, что он желает моей смерти, тоже не особенно меня вдохновляет.)
   Так вот, зрелище было захватывающее.
   Пока Кимберли меня не заметила. Смущенно улыбнувшись, я помахал ей рукой, хотя чувствовал себя словно мальчишка, пойманный у замочной скважины. Она кивнула в ответ. Посидев пару минут, пока прошло возбуждение, я встал и медленно побрел к ней.
   – Приготовления к битве века? – поинтересовался я.
   Опустив топор на плечо, Кимберли улыбнулась. Улыбка просто обворожительная.
   – Да вот, дурачусь, – ответила она. – Небольшая разминка.
   – Не иначе среди твоих предков были викинги, – предположил я.
   – В самую точку – я скандинавка до корней волос. Ее насмешливый тон мне даже нравился.
   – Я имел в виду вовсе не цвет кожи, – пояснил я, – а то, как ты умело орудуешь топором. Словно топорные сечи у тебя в крови.
   – А-а... Вероятно, это играет кровь моих индейских предков.
   – Ты индеанка?
   – Инь-янь. Наполовину сиу, точнее – лакота.
   – Шутишь?
   – Клянусь. – Свободной рукой она быстро и размашисто перекрестилась. – По материнской линии. Ее дедушка принимал участие в сражении при Литл-Бигхорн.
   – Перестань.
   – По весьма достоверным сведениям, он лично снял скальп с Кастора.
   – Да ты что? Она просияла.
   – А вот это была шутка.
   – Вот и славно, потому что с Кастора никогда не снимали скальпа, насколько мне известно.
   – Каюсь, я действительно не знаю, снимал ли мой предок вообще с кого-нибудь скальп. Но что принимал участие в этом сражении, – факт.
   – Господи!
   – Так что вполне возможно, что все эти томагавки, копья и ножи у меня в крови. К тому же я наполовину сицилийка.
   – Сиу и сицилийка. Уму непостижимо! Кровь краснокожих и вспыльчивых итальянцев. Взрывоопасная смесь! Не приведи Господь попасться такой под горячую руку!
   – У! Берегись! Я дьявол во плоти. – Внезапно глаза ее погасли и улыбка исчезла с лица. Вероятно, на какое-то время ей удалось отвлечься и забыть об убитых муже и отце. Но теперь она все вспомнила, и я увидел в ее глазах боль. Боль и гнев.
   Ты очень крупно просчитался, Уэзли, убивая тех, кого любила Кимберли.
   За свою ошибку он уже начал расплачиваться, но меня не покидало ощущение, что его главные муки еще впереди.
   В надежде отвлечь Кимберли от мрачных мыслей я произнес:
   – Ты знаешь, я и подумать не мог, что мы застрянем на этом острове дольше, чем на день или, в крайнем случае, на два. А ты?
   – На час или максимум два, – сказала она. – Не верилось, чтобы никто не заметил взрыва. Да, даже если бы никто и не увидел... Время робинзонов прошло еще сто лет назад, черт возьми.
   – А вот мы – наглядный пример, что все еще возможно.
   – Особенно, когда подобная возможность – творение рук хитрого ублюдка.
   – Он, должно быть, подал ложные сведения о маршруте, – заметил я. – Или, как это там называется? Карта плавания? – Это и раньше приходило мне в голову, я даже высказывал свою догадку вслух, но теперь уверенность стала стопроцентной. – Вот единственная причина того, что нас до сих пор не сняли с острова. Потому что нас никто не ищет. Или если и ищут, то, по его милости, совсем в другом месте.
   – В данный момент, – заявила Кимберли, – мне бы и не хотелось, чтобы нас спасли.
   Эти слова ошеломили меня.
   Может, потому, что были созвучны моим собственным мыслям.
   Это было начало пятого дня нашего пребывания на острове, но иногда мне казалось, что мы здесь уже долгие годы. Впрочем, чаще создавалось впечатление, что мы только высадились, потому что, благодаря Уэзли, мы даже не имели возможности исследовать остров. И совершенно невозможно предсказать, что мы на нем обнаружим, какие приключения ждут нас в ближайшие дни – или недели. А может, даже и месяцы.
   Спасение подрезало бы на корню все эти сказочные перспективы.
   Мне показалось, что и Кимберли думает так же, но она сказала:
   – Я не уеду с этого острова, пока не разберусь с Уэзли.
   – Ты уже и так прилично ему задала.
   – Я намерена его убить.
   Она произнесла это таким тоном и при этом так на меня посмотрела, что у меня мурашки побежали по спине.

Приготовления

   Успел наспех обновить свой дневник, пока женщины готовились к вылазке в джунгли.
   Наша охота.
   Цель – спасти Тельму и прикончить Уэзли.
   Перед выступлением мы слегка перекусили. Встал вопрос о костре. До сих пор мы неотступно следовали совету Эндрю и постоянно поддерживали огонь. Но наш поход мог затянуться на весь день, и, чтобы костер не погас, нам наверняка пришлось бы оставить кого-нибудь, кто бы за ним следил.
   Никого бросать здесь в одиночестве мы не собирались.
   Если же оставить двоих, чтобы те охраняли друг Друга и смотрели за костром, то для охоты осталось бы только двое.
   Что, по общему признанию, было просто смешно.
   Пусть догорает, решили мы.
   Тем более что у нас была зажигалка Эндрю.
   Билли специально ходила на спальную площадку, чтобы проверить, на месте ли она. Отыскав в куче хламья армейские шорты Эндрю, она подняла их и произвела досмотр карманов, вынув все содержимое: трубку, табакерку, бумажник, ключи и белый носовой платок, которым шкипер накрывал лицо мертвого Кита. Когда через несколько минут она заторопилась к нам, в одной руке у нее были шорты, а в другой – зажигалка.
   Билли даже испробовала ее. Щелк! И выскочил язычок пламени.
   А шорты она прихватила с собой потому, что решила – кто-нибудь должен их надеть.
   – На них такие огромные и глубокие карманы, – пояснила она.
   Конечно, носить за собой всякую всячину нам было не в чем.
   Если не считать эти шорты, единственный карман красовался спереди на гавайской рубашке Кимберли – но он был настолько мелкий и ненадежный, что она не доверяла ему даже свой складной нож.
   Конечно, был еще мой ранец. Но для надежности я спрятал его под тряпками на спальном участке. Там собирался его оставить, поскольку вовсе не намерен был таскать его за спиной целый день, продираясь сквозь джунгли. (В нем, между прочим, хранится мой дневник, представляющий собой толстую общую тетрадь, весящую не менее двух фунтов.)