Лаймон Ричард. Остров

   А что, если она утонула?
   Я даже подумал о том, чтобы вернуться и проверить, не нуждалась ли она в помощи. Ненормальный, да? Почему-то я решил, что она будет мне благодарна, возможно, даже присмиреет и перестанет быть по отношению ко мне такой агрессивной. А может, мы даже объединимся, станем одной командой...
   Она схватила меня за левую лодыжку.
   Резко остановила и дернула вниз.
   Когда другая ее рука вцепилась мне в щиколотку, захват пришелся выше носка – и, слава Богу, выше бритвы.
   Я почувствовал, что меня тянут на дно.
   Одна рука на миг отпустила меня, но тут же перехватила повыше.
   Зная Тельму, я понял, что она добирается до моих яиц. Судорожно сжал ноги, чтобы не дать ей забраться мне между ними. И вовремя.
   Тельма начала протискивать руку между моими бедрами. Когда она с силой нажала, пытаясь раздвинуть мне ноги, я резко крутнулся. Одна ее рука осталась зажатой у меня между ног, другая отпустила мою лодыжку. Повернувшись, я кувыркнулся и лягнул Тельму двумя ногами. И через пару секунд был уже свободен.
   Я выкарабкался на поверхность и, судорожно ловя ртом воздух, повернулся на месте. В этот момент из воды выскочила голова Тельмы. Когда она шумно потянула в себя воздух, я налег на ее плечи обеими руками и толкнул ее вниз.
   Но она не погрузилась, а завалилась на спину, и я оказался поверх нее.
   Тельма начала отчаянно отбиваться. Когда мои руки соскользнули с ее мокрых плеч, она обвила руками мое туловище и так стиснула в объятиях, словно намеревалась раздавить мне грудную клетку. Руки у меня были свободны, так что я схватил ее одной рукой за волосы, а другой за ухо, и стал сворачивать ей шею.
   Мы брыкались и извивались.
   Очень скоро я уже не знал, кто из нас был наверху, и даже где был этот верх. Но мы оба оставались под водой, и никто из нас не мог дышать.
   Но никто и не отпускал.
   Мы оставались в клинче, как будто каждый из нас считал, что имеет перевес над противником.
   Мне показалось, что мы целую вечность боролись под водой, вцепившись друг в друга мертвой хваткой. Но скорее всего это длилось не более минуты.
   Наконец Тельма, видимо, выдохлась. Колотить ногами, извиваться и лягаться она стала менее энергично, руки уже не так сильно сжимали мою грудную клетку. Вскоре она и вовсе прекратила борьбу. Ее объятия разжались, и руки соскользнули с моей спины.
   Я отпустил ее ухо. Рукой, державшей за волосы, я отодвинул ее от себя.
   Она вся словно обмякла.
   Без сознания, а может, и мертвая.
   Или прикидывалась.
   Не выпуская из рук ее волосы, я поднялся на поверхность и вдохнул, но ее голову держал под водой – на расстоянии вытянутой руки на тот случай, если она притворялась.
   Мне приходилось яростно работать ногами, чтобы удержать свою собственную голову над водой. Так интенсивно двигаясь, я мог и не заметить движений Тель-мы. Пока не стало бы слишком поздно.
   Неприятное ощущение.
   Я чувствовал себя одновременно и убийцей, и подсадной уткой.
   Становилось все труднее удерживать ее под водой. Я подумал, а вдруг она уже мертва. И одновременно почти приготовился к тому, что вот-вот почувствую, как она внезапно выдергивает из моего носка бритву. Испугавшись вдвойне, я погрузил ее голову поглубже и отпустил.
   Через несколько секунд ее голова вновь показалась над водой. В лунном свете я успел мельком разглядеть ее лицо – глаза навыкате, плотно сомкнутые губы. Во всяком случае жива, теперь я был в этом почти уверен. Но она не хватала ртом воздух и не захлебывалась. В полной тишине, если не считать тихих хлюпающих звуков воды, ее голова запрокинулась назад, и на поверхность выскользнуло остальное тело.
   Не успел я опомниться, как она уже плыла на спине. Бесстыдно распластавшись, она лежала на воде, раскинув в стороны руки и широко раздвинув ноги. Такое впечатление, будто просто расслабилась и задремала, плавая на спине в бассейне.
   Вид у нее определенно был не мертвый.
   А жуткий.
   У меня руки и ноги затряслись.
   Меся ногами воду, я старался разглядеть в ней какие-нибудь признаки жизни.
   Но она лениво дрейфовала: волнение воды время от времени немного приподымало ее и разворачивало.
   Неотрывно наблюдая за ней какое-то время, я заметил, что расстояние между нами увеличилось.
   Я не хотел, чтобы она уплывала.
   По крайней мере, пока что.
   Но и плыть за нею не собирался. Так что развернулся и поплыл к моторке.
   Возле кормы я остановился и, подняв над водой руку, за пару минут смотал шорты с винта. Как же они изорвались. Все же я швырнул их в лодку. Затем мне удалось самому забраться в лодку, не перевернув ее.
   Надевая превратившиеся в лохмотья шорты, я поглядывал на Тельму. Теперь она была уже довольно далеко, но все еще лежала на спине, точно в таком же положении, как прежде.
   Что-то здесь было не то.
   Если бы я ее утолил, она пошла бы ко дну. Если же не утопил, она должна была либо куда-нибудь плыть, либо барахтаться в воде, задыхаясь и откашливаясь.
   Просто не укладывалось в голове, как могла она вот так лежать на спине, словно спящая.
   Опустив подвесной мотор в воду, я запустил его, сбросил на малые обороты, повернул моторку в сторону Тельмы и медленно повел ее к ней.
   Нос лодки был направлен между ее ногами.
   Повернул лодку я чуть раньше, чем это было необходимо. Чтобы не поддаться соблазну.
   И полностью избежать столкновения с ней.
   Но правый борт моторки все же слега толкнул ее левую ногу. Тельма даже не вздрогнула. Оставшись лежать на спине, она просто начала поворачиваться против часовой стрелки.
   Чем-то она напомнила мне ассистентку метателя ножей в цирковом номере. Смазливая бабенка в едва прикрывающем ее прелести костюме, которую привязывают к колесу и раскручивают, и которая балдеет от того, что ее выбрали мишенью.
   Только красивой Тельму не назовешь, да и откровенного наряда на ней не было. Она была просто голой. Ее огромные груди, блестящие и молочно-белые в лунном свете, свисали с грудной клетки, словно пара страдающих морской болезнью путешественников, готовящихся блевануть за борт.
   Толчок лодки заставил ее повернуться на пол-оборота.
   Когда я начал кружить вокруг нее на лодке, она вроде как возобновила вращение.
   От возникающих за кормой волн Тельма покачивалась и подергивалась.
   Казалось, ничего этого она не замечала.
   Опустив руку между коленями, я схватил одно мачете, поднял его и взмахнул им над головой.
   – Эй! – крикнул я. – Тельма! Взгляни, что у меня!
   Но она лежала себе в центре создаваемых моторкой концентрических волн.
   И тогда я бросил в нее мачете.
   Скорее, что-то вроде подачи. Легкий бросок снизу – как бросают мяч маленькому ребенку.
   С намерением испугать ее, заставить вздрогнуть или попытаться увернуться.
   В действительности я вовсе не хотел попасть в нее.
   Но по каким-то причинам такая подача не получилась. Сам не знаю почему, я размахнулся сильнее, чем планировал. И вместо настильной траектории, пролетев которую, мачете довольно безвредно упало бы на Тельму или возле нее, оно взлетело высоко вверх.
   Может быть, не все фрейдовские “ошибочные действия, оговорки” имеют словесную форму.
   Может быть, это была “обмашка” руки.
   Кто знает? Возможно, дело вовсе не в бессознательном намерении, а произошло это просто потому, что у меня нарушилась координация движений после этой беготни и нырянии.
   Как бы там ни было, но я был удивлен и потрясен, когда увидел, что слабый бросок не получился.
   Мачете летело почти вертикально вверх, вращаясь на лету.
   – О блин! – ругнулся я.
   Пока мачете летело вверх, я понятия не имел, куда оно могло упасть. Не исключено, что даже в меня самого.
   Эта штуковина – огромный нож, предназначенный для рубки сахарного тростника или прокладывания дороги в джунглях. На конце лезвие не особенно острое, но оно фута два в длину, к тому же широкое и тяжелое.
   Так вот, кувыркаясь, оно взлетало все выше и выше.
   На высоту не менее тридцати футов.
   А в верхней точке совершило крутой разворот и полетело вниз, все еще вращаясь.
   Тут уж я понял, что мне больше не грозит возможность оказаться на линии огня.
   Опасность грозила Тельме.
   – Тельма! – крикнул я. – Берегись!
   Но она не реагировала – просто лежала, как распятая, на спине, подобно голой и безобразной ассистентке метателя ножей.
   Она мертва, успокаивал я себя. Не беспокойся.
   Но я все равно еще раз крикнул:
   – Тельма!
   И смотрел, как кувыркалось в небе мачете, стремительно падая.
   Может быть, все-таки не попадет в нее. Или попадет рукояткой, а не лезвием.
   Но попало лезвием. Воткнулось чуть ниже пупка и вошло почти по рукоятку.
   Тельма заверещала.
   Но удар погрузил ее в воду, и ее крик захлебнулся и смолк.
   Тельма исчезла. Ее поглотила черная пучина.
   Мой собственный крик смолк, когда я выдохся. Судорожно всхлипывая, я дал полный газ и понесся прочь на максимальной скорости, которая показалась мне слишком медленной.
   Когда я оглянулся назад, Тельмы нигде не было видно.
   После этого я уже не оборачивался. Я боялся того, что мог увидеть.
   Почему-то мне казалось, что она плывет за мной вдогонку.

Следующий на очереди

   Прихватив второе мачете, я вылез на причал и привязал моторку. Страх все еще разбирал меня, так что, пробегая по причалу, я не отважился обернуться и посмотреть на бухту. Не посмел этого сделать и когда торопливо семенил по густой траве к задней части особняка.
   Как-то чересчур странно все это произошло, черт возьми!
   Да и убивать никогда прежде мне не приходилось.
   Смерть Тельмы вызвала у меня противоречивые чувства.
   То, что я оборвал человеческую жизнь, уже само по себе было достаточно плохо. Вдобавок еще и жизнь женщины. Не пристало обижать женщин, тем более убивать их. К тому же она была сестрой Кимберли, и это меня еще больше смущало.
   С другой стороны, разве Тельма не получила по заслугам? Примкнула к Уэзли, который убил ее собственного отца и мужа сестры, вместе с ним мерзко и гнусно надругалась над Билли, Конни и Кимберли. А еще и над этими детьми – Эрин и Алисой. Не говоря уже о том, что помогла Уэзли замордовать их родителей.
   Если и этого мало, так она и меня несколько раз пыталась убить – включая покушение у лагуны, которое едва не закончилось трагически для Конни. Мне чертовски повезло, что я до сих пор жив.
   К тому же это ведь не было преднамеренным убийством. Наш поединок в бухте с моей стороны был самообороной – я только защищал свою жизнь.
   И финальный акт этой драмы был вроде как несчастным случаем. Этого наверняка не произошло бы, если бы она не прикидывалась мертвой, или что там ей еще взбрело в голову.
   Ей некого винить, кроме самой себя.
   Где-то я даже был зол на Тельму за то, что она вы нудила меня убить себя.
   Но с другой стороны...
   Наверное, мне лучше не писать об этом.
   Хотя почему бы и нет, черт возьми? Почему я дол жен на кого-то оглядываться? Моя цель – описать все, как было. Точно, без притворства...
   Нельзя сказать, чтобы мне совсем не было гадко на душе из-за убийства Тельмы. В определенном смысле я испытывал угрызения совести, особенно потому, что она была сестрой Кимберли, а меня ужасала сама мысль о том, что я мог причинить последней дополнительные страдания.
   Но не стану кривить душой.
   Какая то частица моего Я просто ликовала от радости.
   Мы сошлись с ней один на один, она и я, и это был поединок не на жизнь, а на смерть, и я прикончил ее.
   Конечно, я чувствовал омерзение, отвращение, вину, страх и крайнюю усталость – но, чего греха таить, возбуждение было настолько сильным, что я весь трепетал внутри. И, пересекая нестриженый газон по пути к дому, я несколько раз вскинул вверх руку с мачете и сквозь зубы прошипел:
   – Да! Да! Да!
   Уноси готовенького, кто на новенького?
   Немного везения, и этот “новенький”, возможно, уже сошел со сцены. Ведь Уэзли так сильно грохнулся с лестницы. Самое меньшее, получил столь серьезные повреждения, что Тельма пустилась за мной в погоню без него. Может быть, он сломал ногу. А то и шею свернул.
   Где-то в глубине души я надеялся, что падение не стало причиной его смерти.
   А просто вывело из строя, да так, чтобы я смог легко с ним справиться.
   Уже с заднего двора можно было увидеть свет в нескольких окнах особняка. Видимо, Уэзли или Тельма включили кое-где свет, чтобы легче было словить меня. Судя по всему, никто еще не удосужился погасить свет в этих комнатах.
   Хороший признак.
   Это могло означать, что Уэзли, по меньшей мере, покалечился.
   Намереваясь войти через парадный вход, я прошел через двор вдоль дома, мимо окна, в которое наблюдал за тем, как Уэзли и Тельма издевались над Эрин, и дальше, мимо угла веранды. Площадка перед домом все еще была ярко освещена прожекторами.
   По пути к крыльцу веранды я заметил под кустом свей рюкзачок. Он лежал там, куда был положен, и я решил оставить его здесь до тех пор, пока не покончу с Уэзли.
   Еще мне удалось мельком взглянуть на себя. Подвесной мотор настолько изуродовал мои шорты, что на них больше не было карманов. Я потерял зажигалку Эндрю, лосьон Билли и пакетик с копченой рыбой, до которого так и не дошли руки. Хорошо еще, что я переложил опасную бритву в носок. Бритва была на месте.
   Собственно говоря, от моих шорт после их схватки с винтом осталось так мало, что их можно было бы уже и не надевать. Уцелел только ремень Эндрю, на котором появилось несколько порезов. Однако ниже пояса в основном либо вообще ничего не осталось, либо висели какие-то искромсанные лохмотья. Так, несколько висячих лоскутов, и больше почти ничего: бахрома, дыры и голая кожа.
   Но мне это даже нравилось.
   В таком виде я, наверное, не рискнул бы прогуляться по Бродвею, но, черт возьми, это ведь тропический остров. Дикое место. И здесь никого, кроме меня и моих женщин.
   И Уэзли.
   Нельзя забывать об Уэзли.
   Во всяком случае, не сейчас.
   С мачете в руке и бритвой в носке я поднялся по ступенькам на веранду. Входная дверь все еще была нараспашку. В таком виде ее оставила Тельма? Разумеется. Она точно не останавливалась, чтобы прикрыть дверь после своего безумного рывка на веранду.
   Я переступил через порог и быстро оглянулся по сторонам, на случай неожиданного нападения.
   Затем переключил свое внимание на лестницу. Она была видна до самого верха. Но того места, где приземлился Уэзли, скатившись с верхнего этажа, я видеть не мог.
   Я очень надеялся, что он все еще лежит там.
   Очень медленно я подошел к основанию лестницы.
   Остановился и прислушался. Сердце колотилось ужасно громко и быстро. Вот, пожалуй, и все, что я услышал, помимо доносившихся снаружи звуков обычного лесного гама – пронзительных криков, уханья, щебетания и тому подобного.
   Ничего изнутри дома.
   Ничего, что могло бы исходить от Уэзли.
   Я переложил мачете в левую руку, чтобы правой держаться за перила. Затем начал подниматься по лестнице. На каждую ступеньку я ступал с большой осторожностью, тихо. Но все же время от времени лестница поскрипывала под моим весом. Всякий раз, когда это случалось, я останавливался, ждал и прислушивался.
   Ни звука от Уэзли.
   “Может быть, он мертв”, подумал я.
   Или просто спит.
   Нет, не спит. По крайней мере, не там, где я в последний раз его видел. Иначе я услышал бы его храп.
   Что оставляло три возможности:
   1. Он лежал мертвый на том месте, куда упал.
   2. Он слишком поранился, чтобы двигаться, и поэтому лежал тихо и смирно, почувствовав мое приближение.
   3. Он ушел.
   Первый вариант меня бы полностью устроил, но я больше склонялся ко второму. Будучи все еще на подъеме после встречи с Тельмой, я с нетерпением ждал возможности расправиться с ним.
   Третьего я не хотел.
   Но именно это и получил.
   Медленно крадучись вверх по лестнице, я наконец взобрался достаточно высоко, чтобы увидеть следующий этаж. Я хотел – ожидал – даже был уверен, что найду там лежащее на деревянном полу голое тело Уэзли.
   Покалеченное, но живое.
   Или мертвое, что было бы очень неплохо, и даже превосходно.
   Но только не это.
   Со стоном я стиснул рукой перила. По спине поползли мурашки.
   Он мог быть где угодно.
   Развернувшись, я посмотрел вниз на лестницу.
   Слава Богу, за мною никто не крался.
   Полагая, что ему, возможно, удалось немного отползти от места своего падения, я преодолел последние шесть или семь ступенек.
   Уэзли нигде не было видно.
   Он мог забраться в одну из комнат здесь по коридору, или там, наверху, или внизу... в общем, куда угодно.
   “И что теперь?” – спрашивал я себя.
   Спокойнее. Я найду его. Или он меня.
   Я подумал о том, чтобы обыскать комнату за комнатой. Но сразу же отказался от этой мысли. Страшновато, опасно и займет уйму времени. И, возможно, впустую.
   В доме его могло даже и не быть.
   Он вполне мог пойти к клеткам.
   Что, если он сейчас с женщинами? Издевается над ними?
   Но чем бы он ни занимался, непосредственной опасности в этот момент он для меня не представлял. Его не было рядом, и я был избавлен от необходимости вступать с ним в борьбу. Мне надо было решить, что делать дальше.
   Пойти к клеткам?
   Нет, нет, нет! Надо найти ключи и только затем отправляться туда.
   Вроде бы у Уэзли не было с собой ключей, когда он падал с лестницы. Это значило, что они до сих пор находились в комнате наверху, если только он не вернулся за ними.
   И я бросился вверх по лестнице. Большинство ступенек были довольно мокрыми, поэтому я придерживался рукой за перила, готовый в любой момент ухватиться за них, если доведется поскользнуться. Но до верха я добрался без приключений.
   Хотя коридор был освещен, в комнате было темно. Вскочив в нее, я стал шарить рукой по стене возле двери. Наконец нащупал выключатель и зажег верхний свет.
   На смятых простынях ключей не было. Я поднял подушки. И там никаких ключей. Не смог отыскать их ни на полу, ни на ночном или туалетном столиках. Пробежавшись по комнате, я даже опустился на колени и заглянул под кровать.
   Слишком поверхностный обыск.
   Не повезло. К тому времени, однако, я уже и не ожидал найти их. Уэзли возвращался в комнату, это ясно. Он либо спрятал где-то связку с ключами, либо забрал их с собой.
   Взял ключи к клеткам?
   Я подбежал к одному из окон.
   Не видя почти ничего в верхнем стекле, кроме своего отражения, я пригнулся и прильнул к сетке.
   Там, вдали, за залитой бледным лунным светом лужайкой, в джунглях тускло мерцал желтовато-оранжевый свет костра.
   У меня все внутри опустилось.
   – О Боже, – пробормотал я.
   И выбежал из комнаты.

Возвращение к клеткам

   По пути назад я сделал небольшой крюк и подобрал рыболовное копье Конни.
   С копьем в одной руке, мачете в другой и бритвой в носке я быстро сбежал вниз по лестницам, выскочил из особняка и, спрыгнув с крыльца веранды, понесся через лужайку, оставляя дом позади.
   С уровня земли свет костра не был виден. Слишком густые заросли на пути. Но я был убежден, что свет шел от зверинца.
   “А что, если это ловушка?” – подумал я.
   Кажется, Уэзли большой мастер устраивать их.
   Может, решил перестраховаться на случай моей победы над Тельмой. Или даже наблюдал за нами и знал, что я с ней разделался.
   И догадался, кто на очереди.
   Это как раз его стиль – он мог разжечь костер для приманки. Но сам будет не у костра, а где-то поблизости, в засаде.
   Под влиянием этих мыслей я изменил курс и вместо того, чтобы бежать прямиком к клеткам, отклонился влево и метнулся в дальний конец лужайки, где и вошел в джунгли. Забредя довольно глубоко, я повернул вправо и пошел в обратном направлении.
   Времени было в обрез. Если Уэзли пошел к клеткам не для того, чтобы устроить мне засаду, его нужно было остановить, и не мешкая. Да и особой нужды в тишине не было. На фоне всех этих обычных лесных шумов он вряд ли услышал бы, как я продираюсь через кусты. По крайней мере, не до того момента, когда я подберусь к нему достаточно близко.
   На некотором расстоянии и чуть вправо показался свет, и я стал двигаться немного медленнее. Он мерцал на какой-то странной высоте, высвечивая листья и ветви на уровне примерно десяти или пятнадцати футов над землей.
   Я не мог припомнить никаких холмов вблизи зверинца. Неужели Уэзли влез на дерево и закрепил в ветвях пылающий факел?
   Напомнив себе, что, вероятнее всего, возле факела его не было, я пригнулся пониже и стал подкрадываться. Все это время я прислушивался в надежде услышать чей-либо голос, но не услышал.
   Мне казалось, что в любой момент на меня набросится Уэзли.
   Последний раз, когда я его видел, в руках у него был один нож, а на поясе – ремень с пустыми ножнами. Вероятно, на другом бедре у него были другие ножны с еще одним ножом.
   Так что я должен рассчитывать на то, что он вооружен двумя охотничьими ножами.
   По меньшей мере. Невозможно было предугадать, что еще он мог прихватить с собой, отправляясь к клеткам.
   Лишь бы не топор, заклинал я.
   Топор я не видел уже со времен нашего “последнего сражения”, когда мы цепляли за него веревку. И армейский складной нож не попадался мне на глаза с тех же пор.
   Видимо, Уэзли или Тельма подобрали их.
   Армейский нож не очень меня пугал. Хотя он и был "зловеще острым, моя бритва была куда острее. И по своим размерам нож не шел ни в какое сравнение с моим мачете.
   Другое дело топор.
   Если бы Уэзли подкрался ко мне с топором... или каким-нибудь грозным оружием, о котором я даже не подозревал, таким как бензопила, или даже пистолет...
   Нет у него пистолета, успокаивал я себя. Если бы он нашел какое-нибудь огнестрельное оружие, то давно бы уже пользовался им.
   Вероятно.
   Но одному Богу известно, какое еще оружие он мог найти, если заглянул в те сараи за домом... Семья, которая держит механическую газонокосилку, вполне могла иметь в широком ассортименте опасные инструменты: бензопилу, косу, секатор, кирку, молот.
   Впрочем, большинство из них вряд ли были хуже топора. А топор не мог пропасть бесследно. Оставалось лишь надеяться, что он не в руках Уэзли.
   Я хорошо разглядел, во что он превратил голову Эндрю.
   В общем, топор пугал меня по-настоящему.
   Он страшил меня до оторопи вплоть до того самого момента, когда я обнаружил, что было у Уэзли на самом деле.
   И тогда я пожелал, чтобы вместо этого у него оказался топор.

* * *

   Стоп, стоп. Минутный перерыв. Я забежал вперед. А опережать события – это последнее, чего бы я хотел. Это означало бы приблизить момент, когда мне нужно будет писать о том, что, на мой взгляд, произошло слишком рано.
   Как бы мне хотелось просто пропустить все это. Но до этого места я дошел. И я уже написал о всяком дерьме, о котором больно писать, потому что это так омерзительно, ужасно и показывает меня в столь непривлекательном свете. Но впереди нечто еще более отвратительное. С какой радостью я бы поставил на этом точку, чтобы не писать об остальном.
   Но это было бы проявлением трусости.
   Нельзя сказать, чтобы я не знал, что произошло дальше. Чем все это обернулось в ту ночь в зверинце, мне было давно известно – это случилось за несколько дней до того, как я впервые сел писать “Окончание рассказа”. И я понимал, как мучительно будет писать об этом. И теперь, подойдя к этим событиям вплотную, я не могу просто дать отбой. Даже невзирая на то, что мне именно это и хочется сделать.
   Оно и понятно, это ведь конец истории. Я исписал несколько шариковых ручек, всю свою тетрадь и большую часть тетради потоньше, которую я обнаружил в спальне Эрин, и все только для того, чтобы запечатлеть все события с того момента, как по воле Уэзли мы оказались на этом острове. Наверное, в общей сложности потратил на это от семидесяти до восьмидесяти часов. И совсем не для того пошел на все это, чтобы просто струсить и ретироваться, так и не поведав конца истории.
   Так вот, слушайте.

* * *

   Крадясь на огонек, я оказался в кустах позади одной из семи обезьяньих клеток. Отсюда она напоминала бесформенную черную массу и на вид казалась пустой, хотя абсолютной уверенности в этом у меня не было. До костра оставалось еще приличное расстояние.
   Не выпуская копья и мачете из рук, я пролез между кустами и быстро побежал через прогалину к задней стенке клетки. Перед тем как мое копье могло коснуться прутьев, я повернул вправо, добежал до дальнего угла клетки и свернул за угол. Медленно ступая вдоль клетки, я заглядывал сквозь прутья.
   Свет от костра шел с противоположного направления. Его источник был высоко и далеко, словно Уэзли забросил пылающий факел на крышу одной из клеток. В отблесках этого огня я увидел, что клетка рядом со мной пуста. Никого не было и в соседней клетке. Факел, видимо, находился над третьей клеткой.
   Это было намного дальше, чем можно было подумать.
   Каждая клетка была прямоугольной формы, в высоту примерно двенадцать футов, в ширину – пятнадцать и в длину – где-то двадцать пять. Размещены они были на расстоянии около пяти футов одна от другой. Так что до факела было не менее семидесяти – восьмидесяти футов.
   Из-за столь значительного расстояния, неудачного ракурса и всех этих прутьев мне не было видно, находится ли кто-нибудь наверху клетки с факелом.
   Но женщину в клетке я увидел. Лицо ее невозможно было разглядеть, но, несмотря на расстояние, прутья и рассеянный свет, фигуру я опознал. Она стояла посередине клетки, почти прямо под факелом. Хотя тело ее было наполовину в тени, у меня не возникло ни малейших сомнений в том, что это Билли.