– Нас услышат, – возразил я, пришлепнув на шее комара.
   – А нам того и надо, – сказала она. – Надо привлечь их внимание, если это еще не произошло. Конни подняла брови.
   – Чтобы они беспокоились о нас, а не о Кимберли?
   – Совершенно верно, – промолвила Билли. – Им и в голову не придет, что Кимберли с нами нет.
   – Пока они нас не увидят, – добавил я. Билли усмехнулась.
   – Если они наблюдают за нами, то не наблюдают за Кимберли.
   – Ладно, – согласился я. – Но тогда нам нужно быть готовыми в любой момент отразить нападение.
   – К черту! – гаркнула Конни.
   – Начнем? – предложила Билли.
   И мы замаршировали по ручью, в три глотки распевая “Вальсирующую Матильду”. Видимо, Билли и Конни знали слова наизусть – Эндрю, всю жизнь проведший на флоте, должно быть, выучил эту песню в одном из австралийских портов, получив увольнение на берег или еще как, и научил ей своих домашних. Я и сам знал почти все слова. (Еще с детства я взял себе за правило заучивать наизусть слова песен, стихи и всевозможные цитаты, поразившие мое воображение.) И у нас чертовски здорово получалось, хотя и не очень музыкально.
   Хотя песня в основном была посвящена смерти и призракам, трактовалась эта тема настолько беспечно, что петь “Матильду” было сплошным удовольствием.
   Вели мы себя крайне вызывающе, словно дразня Уэзли и Тельму – если они, конечно, были настолько близко, чтобы услышать нашу задорную и дерзкую строевую.
   После “Вальсирующей Матильды” мы запели “Катись своей дорожкой, Джек”. Вначале я не знал слов, но легко их запомнил, прослушав раз Билли и Конни, и присоединился к ним. Затем мы пели песню “Хей, Джуд!”, большинство слов которой веемы знали.
   В качестве следующей песни я предложил “В гости к Мудрецу страны Оз”.
   Что вызвало смех Билли.
   – Вот забавно! – Забавно было, главным образом, потому, что на плече я нес топор. – Из тебя получился бы очень симпатичный Железный Дровосек, – продолжала она. – А я буду Трусливым Львом.
   Симпатичным. Она назвала меня симпатичным.
   – Перестаньте, – обиделась Конни. – Мы что, делим роли? А что тогда остается мне, Страшила? Не выйдет. Что там у него не хватало? Мозгов? Нет уж, огромное спасибо.
   – Ты могла бы быть Дороти, – улыбнулся я ей.
   – А что, если я не хочу быть Дороти? Дороти – размазня.
   – Тогда остается Тотошка, – заметила Билли.
   – Собака. Премного благодарна, мамуля. Если мы собираемся петь эту клятую песню, тогда не будем терять времени, ладно? Вы, ребята, можете прикидываться кем угодно, а меня – увольте.
   – Какая ты, право, некомпанейская, – промолвила Билли.
   – На себя лучше посмотри.
   – Давайте петь, – предложила Билли.
   И без дальнейших пререканий мы затянули “Мудрец страны Оз”.
   Как выяснилось, никто из нас толком не знал слов. Незнание мы стремились компенсировать задором и совершенно испортили бы песню, если бы к этому времени не подошли к плоской наклонной глыбе чуть пониже лагуны. Словно по сигналу, мы умолкли.
   На этот раз никто не пополз по плите в разведку. Мы взобрались по ней все трое – Конни впереди – и встали на ее гребне на виду у всех, кто мог за нами следить.
   Вокруг не было ни души.
   – И что теперь? – прошептала Конни.
   – Кимберли намеревалась зайти с тыла, – указала Билли. – Так что она скорее всего должна быть там, на другой стороне.
   – Где-то выше по течению, – добавил я.
   – Тогда нам надо переплыть на другой берег, – предложила Билли.
   – Без меня, – заявил я. – С этим топором я далеко не уплыву.
   – Оставить его здесь? – неуверенно предложила Билли.
   – Могут стянуть. К тому же вдруг он нам понадобится?
   – Боюсь, ты прав, – согласилась она. – Тогда нам лучше обойти по берегу.
   Я ожидал, что Конни скажет что-то вроде: “Вы как хотите”, прыгнет в воду и поплывет. И я не укорял бы ее. Мне и самому хотелось нырнуть. Вода словно тянула к себе магнитом. К тому же прошел бы зуд от комариных укусов.
   Но Конни приготовила мне новый сюрприз.
   – Я пойду первой, – заявила она. Затем она свернула влево и пошла вдоль берега. Билли пошла второй, а я – замыкающим.
   Идти было нелегко. Приходилось карабкаться по камням и нырять под раскидистые ветви. Часто мы были вынуждены протискиваться в расселины, преодолевать острые гребни, крутые склоны и буреломы, где сам черт сломил бы ногу. Мы все запыхались и покрылись испариной.
   Я чувствовал себя виноватым и через некоторое время предложил:
   – Может, вам все же лучше переплыть? Мы могли бы встретиться на другом берегу.
   – Это самое неподходящее место для того, чтобы начинать раскалываться на группки, – заметила Билли.
   – Ты стремишься к смерти? – спросила меня Конни.
   – Просто мне ужасно неловко заставлять вас делать это.
   – Ну что ты, – возразила Билли, – ты оказываешь нам большое одолжение. Ведь ты тащишь на себе наше главное оружие, черт побери.
   В этом она была права.
   И так мило с ее стороны обратить на это внимание.
   Видно, они обе воспринимали этот тяжелый переход как неизбежную часть нашей миссии по воссоединению с Кимберли и совершенно не винили меня.
   Мы старались держаться как можно ближе к воде. Благодаря этому у нас постоянно был хороший вид на лагуну и большую часть противоположного берега, включая водопад. И мы все высматривали Кимберли, а также какие-нибудь следы Уэзли или Тельмы.
   Шагая позади, я прикрывал наши спины.
   Но время от времени я любовался Билли и Конни. Не мог с собой справиться.
   Коротко остриженные волосы Билли взмокли от пота и прилипли к голове темными завитками. Ее спина, густо потемневшая от солнца (вот тебе и лосьон против загара), блестела, словно политая растопленным маслом. На спине перекрещивались крепление томагавка и три витка длинной веревки. Томагавк подскакивал и раскачивался на правом бедре при ходьбе, а плавки распирали крутые и упругие ягодицы. Помню, как тогда, бредя за Билли следом, я подумал: вот бы увидеть ее в таких плавках, как у Конни.
   Что касается Конни, ее короткие светлые волосы выглядели почти точно такими же, как волосы матери. Но на этом сходство и заканчивалось. У нее не было ни широких плеч, ни широкой спины, ни впечатляющих крутых бедер. Сзади Конни была кожа да кости, тогда как ее мать – кровь с молоком.
   На Конни красовалась жилетка из полотенца, прикрывавшая большую часть спины. Ниже жилетки она была голой, если не считать пояска и полоски оранжевой материи, опускавшейся (и почти исчезавшей) между ягодицами. Булочки были коричневыми и лоснящимися, но на них выделялось несколько красноватых прыщиков от комариных укусов.
   В общем, обе были бесподобны.
   Примерно с час я плелся за ними, изнывая под весом топора, все время начеку, выглядывая Кимберли и пожирая глазами Билли и Конни.
   Я рад, что не пытался вести себя по-джентльменски и не смотреть на них, потому что довольно скоро их не станет, и, возможно, мне больше никогда не доведется увидеть их.
   Но тогда я еще не знал этого.
   А знал лишь то, что нас объединяет общая задача, что я мог восхищаться ими в свое удовольствие, что любил их обеих, и что это были одни из тех редких мгновений, о которых я всегда буду вспоминать с нежностью и печалью.
   Все удивительное в жизни часто происходит подобным образом.
   Вдруг осознаешь, какое это бесценное, золотое мгновение. И понимаешь, насколько подобные мгновения редки. И что оно обязательно закончится, и очень скоро. И знаешь, что о нем останется прекрасное воспоминание и что его утрата всегда будет отзываться глухой болью в сердце.
   Это было одно из таких мгновений.
   И оно началось, как мне стало ясно теперь, с пения “Вальсирующей Матильды”.
   А закончилось у ручья в прибрежных скалах, на краю пропасти.
* * *
   Когда мы, запыхавшись, достигли другого берега лагуны, пот катил с нас ручьем. Однако вместо того, чтобы остановиться и передохнуть, мы полезли на возвышавшуюся над водопадом скалу.
   Едва только мы ступили на вершину, как до нас донесся голос Кимберли:
   – Сюда!
   Она стояла на валуне возле ручья, примерно в ста футах выше по склону, и махала нам руками. Копье было приставлено к валуну и находилось достаточно близко, чтобы в случае необходимости можно было бы нагнуться и схватить его. Но если бы она упала на него...
   Мысль эта заставила меня содрогнуться.
   Пока мы приближались, Кимберли спустилась вниз.
   Не упала и не наткнулась на копье.
   Съехала на заднице по валуну, затем спрыгнула на землю.
   – Это вы пели, ребята? – поинтересовалась она.
   – А кому бы еще? – воскликнула Конни. Кимберли улыбнулась.
   – Я не могла поверить своим ушам. Идут мне на выручку и горланят песни.
   – Похоже, наша помощь тебе и не нужна была.
   – Дорога забота.
   – Мы бы спели “Гэри Оуэн”, но я не знаю слов, – обратился я к Кимберли.
   – Гэри кто? – переспросила Конни. Кимберли поморщила носик.
   – Это строевая песня Седьмого кавалерийского полка? – в свою очередь спросила она.
   – Верно, – я промурлыкал несколько тактов. Билли засияла.
   – А, Джон Уэйн, – произнесла она.
   – Джордж Армстронг Кастер, – уточнил я.
   – Это было бы здорово, – согласилась Кимберли.
   – Учитывая, что в тебе течет кровь сиу, и все такое...
   – В любом случае я рада, что вы пришли.
   – Мы подумали, что тебе не помешает наша помощь, – сказала ей Билли, – даже если ты и не хочешь, чтобы мы крутились у тебя под ногами.
   – О, прошу меня простить за тот инцидент. Там, на берегу, меня немножко занесло. Впрочем, как выяснилось, вам больше нет необходимости беспокоиться о моем рассудке. И я не стану зверствовать, если ко мне в руки попадется Уэзли. Потому что этот мерзавец сдох.
   – Вот как! – воскликнула Конни. (Мне кажется, она имела в виду “Вот те на!”)
   – Ты его нашла? – поинтересовался я.
   Кимберли кивнула головой.
   – Пойдемте, я покажу. – И она повела нас по незнакомой местности вправо от ручья.
   – А как насчет Тельмы? – спросила Билли.
   – Никаких признаков. Но, по крайней мере, нам не нужно больше волноваться об Уэзли.
   Вслед за Кимберли мы петляли по лабиринту из валунов, поросших кустарником и деревьями, и каменных нагромождений, похожих на миниатюрные горы. И хотя практически везде была тень, света здесь было больше, чем мы видели с тех пор, как покинули пляж. Легкий ветерок остудил пот и отогнал комаров.
   – Он где-то здесь? – удивилась Конни. – Как тебе вообще удалось его отыскать?
   – Не сразу. Но это вверх по течению от водопада, как нам и говорила Тельма.
   – Но достаточно близко от водопада и лагуны, – заметил я.
   – Да. По мне, так лучшего места и не придумать. Здесь можно спрятать целую армию. Так что пришлось провести небольшую разведку. Я взобралась вон туда, – она указала на высокую гору камней невдалеке.
   – Похоже, ты здесь уже достаточно долго, – сказала Билли.
   – Я торопилась. Потому что была убеждена: вы рано или поздно пойдете за мной. А мне хотелось найти Уэзли до того, как вы здесь появитесь. Я надеялась застать его живым.
   – Как раз этого мы и боялись, – вступила в разговор Конни. – Вот почему поторапливались.
   – И что же вас так задержало?
   – Пришлось обходить по берегу лагуны, – пояснил я. – Мы не могли переплыть из-за топора.
   – Но я рада, что вы хоть теперь появились, – Кимберли улыбнулась. – Лучше поздно, чем никогда. – Настроение у нее было приподнятым. – Собственно говоря, когда я стояла на той горке, то заметила на земле что-то, по виду напоминавшее пару красных трусов. Решив, что они могли принадлежать Тельме, я спустилась вниз и пошла на них посмотреть. Они лежали у края обрыва. Когда я заглянула в бездну, то увидела его там, на самом дне. Долго не могла поверить своим глазам. Но это действительно был Уэзли.
   – Мертвый? – полюбопытствовал я.
   – Вполне. Да вы сами увидите.
   – Значит, – облегченно вздохнула Конни, – отныне неприятностей можно ожидать только от Тельмы. – Она нервно пробежала взглядом ближайшие кусты, где могла бы прятаться ее сестрица.
   – Не волнуйся, – успокоила ее Билли. – Вряд ли она рискнет напасть на четверых.
   – Мне не удалось отыскать ее следы, – продолжала Кимберли. – Похоже, она все же говорила нам правду об убийстве Уэзли. Да и голова у него проломлена, точно как по рассказу Тельмы. Тогда почему она накинулась с бритвой на Руперта? Мы ведь думали, что ее подослал Уэзли. Теперь эта версия не подходит.
   – У нее могли быть другие причины, – предположила Билли.
   – Ты приставал к ней? – спросила меня Конни.
   – Нет! – воскликнул я, краснея. Конни насмешливо скривилась.
   – Не в твоем вкусе?
   – Ни капельки.
   – У нее должна была быть причина, – промолвила Билли, озадаченно поморщив лоб. Кимберли улыбнулась.
   – Давайте просто спросим у нее, когда она появится.
   – Надеюсь, этого не произойдет, – заметил я. – Если я никогда в жизни ее больше не увижу, то как-нибудь это переживу.
   – Она объявится.
   – Почему ты так уверена? – спросил я.
   – У тебя ее любимая бритва. – Произнося эти слова, Кимберли так на меня посмотрела и так улыбнулась, что я не только понял, что это шутка, но и почему-то почувствовал, что все будет хорошо и даже превосходно.
   Боже, как бы мне хотелось увидеть еще раз этот взгляд и эту улыбку.
   Никогда больше...
   Нельзя так говорить. Нельзя терять надежду. По крайней мере до тех пор, пока я собственными глазами не увижу ее тело. И даже это может оказаться недостаточно убедительным.
   Потому что здесь слишком многое совсем не то, чем кажется на первый взгляд.
   Ну вот, я снова отвлекаюсь. Оттягиваю время. Беда в том, что я просто не хочу рассказывать, что было дальше. Но я должен это сделать.

Последний рубеж

   Мы подошли к той пропасти.
   Быть может, пропасть – не совсем подходящее определение, до Великого Каньона ей было очень далеко. В сущности это была длинная узкая расселина между двумя соседними скалистыми формациями. Наверное, футов тридцать в длину и примерно шесть-восемь футов в ширину в том месте, куда мы подошли. С одного конца расселина смыкалась, а с другого – обрывалась куда-то в пустое пространство.
   Подходя к расселине, Кимберли на ходу бросила на землю копье и избавилась от томагавка. Остановилась она лишь у самого края. Там наклонилась, словно отвешивая поклон, и уперлась руками в колени.
   Мы остановились поодаль.
   – Он там, внизу? – нарушила молчание Конни.
   – Ага. Подойди, посмотришь.
   – Я воздержусь, если ты не против. Кимберли выпрямилась. Развернувшись в нашу сторону, она недоуменно посмотрела на нас.
   – Неужели никто не хочет на него взглянуть? Я поднял руку.
   – Что ж, иди сюда.
   – Я подержу твой топор, – предложила Билли, и я не стал возражать.
   Затем заставил себя сделать шаг вперед. Меньше всего мне сейчас хотелось смотреть на еще одного мертвого мужика. Бог свидетель, двоих было уже предостаточно. Но я должен был лично убедиться, что там Уэзли, и что он мертв.
   Дойти до самого края, как это сделала Кимберли, у меня не хватило мужества. Перед обрывом я встал на четвереньки и прополз оставшуюся часть пути. Пропасть была не такой глубокой, как я опасался. Но все же она была достаточно глубока. Наверное, пятнадцать или двадцать футов, и с очень отвесными стенами. Дно было похоже на плоскую, но слегка перекошенную каменную плиту. Из трещин в стенах и на дне кое-где пробивались чахлые кусты.
   Все то время, которое я изучал размеры и общий вид пропасти, я старался не смотреть на тело. Оно лежало прямо под нами, чуточку левее. Я видел его периферийным зрением, пока осматривался.
   Но в конце концов мне пришлось посмотреть. Он лежал лицом вниз и на первый взгляд был похож на задремавшего во время приема солнечных ванн нудиста. Только кожа имела нехороший вид. И дырка в заднице была не на том месте – посредине правой ягодицы. И вместо затылка – какое-то черное месиво. Кроме того, на левой ноге ниже колена оголился большой участок кости – должно быть, потрудилась какая-то зверушка, и, судя по всему, намного крупнее тех, которые сейчас ползали по нему и летали вокруг.
   – По-моему, мертвее не бывает, – заметила стоявшая рядом Кимберли. Она наклонилась вперед, свисавшие волосы закрывали от меня ее лицо. И хорошо, что я не мог его видеть. На нем, несомненно, было выражение высшего удовольствия. Потому что именно это я услышал в ее голосе. – Это прекрасный образец того, что называется “дохлятиной”, – добавила она.
   – Наверное, – буркнул я без особого воодушевления.
   Когда Кимберли отступила назад, я отполз от края пропасти и встал.
   – Никого больше не заинтересовало? – спросила она и пошла к тому месту, где оставила томагавк и копье, на ходу снимая рубашку Кита.
   – Я совершенно не хочу его видеть, – заявила Билли.
   – Дай мне свою веревку, – попросила ее Кимберли.
   Билли нахмурилась.
   – Зачем?
   – Я спущусь вниз.
   – Ты шутишь, – пробормотал я. – Ты ведь не собираешься делать это.
   – Разумеется, сделаю. – Никогда еще я не видел Кимберли такой решительной. Мне стало страшно. Я должна убедиться, что это он.
   – Конечно он. А кто бы еще это мог быть?
   – Гиллиган? – предположила она. – Профессор? Д. Б. Купер? Кто знает? Да кто угодно.
   – Это Уэзли, – настаивал я. Конни недовольно посмотрела на нее.
   – Ты сама сказала нам, что это Уэзли.
   – Я убеждена, что это действительно он. Но убеждена не окончательно. Вот почему мне нужно спуститься вниз и перевернуть его.
   Перевернуть?
   – ОБоже! – воскликнул я. – Только не это. Ты ведь не собираешься к нему прикасаться?
   Странно улыбнувшись, Кимберли ответила:
   – Конечно, собираюсь.
   – Делай, как знаешь, – сдалась Билли. Поморщив носик, она подняла кольца веревки, перекинула через их голову и протянула Кимберли. Та взяла веревку.
   – Нет абсолютно никаких причин спускаться туда, – запротестовал я. – Правда. Послушай, ты и я знаем, что это Уэзли, так что...
   – Может, ты и знаешь, приятель.
   – Ты тоже знаешь.
   – Ничего такого я не знаю.
   – Это не смешно.
   – А я что, рассказывала анекдот?
   – Ты себя странно ведешь.
   – Он прав, – вмешалась Конни.
   – Давайте поставим на этом точку и вернемся на свой пляж, – предложила Билли.
   Ехидная ухмылка исчезла с лица Кимберли.
   – Я сделаю так, как собиралась. А я собиралась спуститься вниз и нанести визит нашему мертвому другу. Потому что, если это не Уэзли, мне надо это знать, а если это Уэзли... – она пожала плечами.
   – Тогда что? – переспросила Билли.
   – Ничего. Просто мне надо убедиться в том, что это он. Вот и все. И знаешь что? Я теперь уже не столь уверена. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне этот парень кажется недостаточно крупным для Уэзли.
   – Чушь! – воскликнул я.
   Не говоря больше ни слова, Билли подошла к обрыву и заглянула в пропасть. Затем она что-то невнятно промычала, и, постояв еще с минуту, повернулась и подошла к нам. Лицо у нее было бледным.
   – Это должен быть Уэзли, – пробормотала она. – А кто бы это мог быть? Собственно говоря, мне кажется, что люди и должны после смерти выглядеть поменьше, чем при жизни.
   – Так и ты думаешь, что он выглядит не таким большим? – воскликнула Конни.
   – Ну... вроде как. Уэзли был довольно крупным парнем...
   – Мертвец тоже большой, – заметил я.
   – Не уверена, что настолько большой.
   – Господи! – буркнула Конни.
   – У него рана от копья Кимберли в заднице, – заметил я. – И череп проломлен точно так, как рассказывала Тельма...
   – Что сильно затрудняет его опознание, – прервала меня Кимберли. – А дырку в заднице можно сделать кому угодно.
   – Кому, например? – взорвался я. – Кто здесь еще есть?
   Улыбка вновь засияла на лице Кимберли. Но не ее фирменная – изумленно-ликующая.
   – Остается выяснить, Ватсон.
   С этими словами она резко развернулась на месте и ланью скакнула к краю расселины. Придерживая один конец в руке, она сбросила веревку вниз. Затем повернулась к нам лицом и покачала головой.
   – Не хватает. Придется нарастить томагавочными ремнями.
   К этому времени мы уже были готовы сотрудничать с нею. Особой веры в рассудительность Кимберли у нас не было, но сомнения Билли резко пошатну ли нашу убежденность. Если уж и она не была на сто процентов уверена в том, что тело принадлежит Уэзли, тогда нам и в самом деле необходимо произвести опознание по полной программе.
   Пока я нес боевое дежурство с топором, женщины распутывали узлы на ремнях для томагавков.
   Новые узлы вязала Билли. С тремя более коротки ми кусками общая длина веревки увеличилась по меньшей мере на двенадцать футов.
   Кимберли вновь сбросила веревку в расселину.
   – Достает, – объявила она.
   Я оглянулся, разыскивая глазами, к чему можно было бы привязать верхний конец. Ствол дерева, на пример. Или выступ скалы. Но на подходящем расстоянии от края ничего не оказалось.
   – Похоже, придется тебя опускать, – заключил я.
   – Нет. Я просто спущусь вниз.
   Очевидно, Кимберли уже нашла решение. Взяв у меня топор, она пошла с ним к краю и повернула его топорищем в противоположную пропасти сторону. Затем присела на корточки и сунула лезвие в трещи ну. Поднявшись, притоптала его поглубже.
   Связав на конце веревки петлю, Кимберли накину ла ее на топорище и опустила до стального обуха.
   – Так будет нормально, – заключила она. – Руп, ты не мог бы придержать немного топорище? Просто навались на него и не дай обуху выскочить из щели. Я кивнул головой. Ладно, но... Или наступи на топор. Как тебе будет удобнее.
   – Ладно. – Присев, я ухватился за топорище под самой веревочной петлей. – Готово, – объявил я.
   – Молодчина, – похвалила она. Слегка пожав мне плечо, Кимберли обогнула меня и встала ко мне лицом. На какое-то мгновение мы очутились нос к носу. Затем она начала отползать назад. Веревка лежала на земле между ее ног.
   – Осторожнее, – напутствовала ее Билли.
   – Не упади, ради Бога, – добавила Конни. Они обе подошли ближе. Билли стояла теперь слева от меня, а Конни опустилась на колено справа. В случае чего они были готовы прийти на помощь.
   Пока что Кимберли не держалась за веревку. Положив руки на край обрыва, она опустила вниз ноги. Затем остановилась и зависла передо мной, опираясь на напряженные руки. Выступ на скале выдавил длинную вмятину на ее бедрах. Плечи и руки, обычно такие изящные и ровные, вздулись узлами мышц. То же самое было и с ее грудями. Сохраняя гладкую округлость форм, они увеличились в размерах, растягивая чашечки белого бюстика бикини. На коже выступили блестящие капельки пота.
   – Руп, – обратилась она ко мне. Наши глаза встретились. – Нож выпадет.
   Я посмотрел на него.
   Напрасно я все время пытался не смотреть туда.
   Как всегда, армейский складной нож был засунут за пояс ее плавок. Сейчас его верхний конец выглядывал чуть больше обычного – где-то на полдюйма. Из-за толстой рукоятки плавки вокруг нее немного отошли от тела и оттопыривались до самого низа.
   Я сразу понял в чем дело: если бы она попыталась опуститься еще ниже, выступ скалы, упершись в нижний конец ножа, вытолкнул бы его.
   – Забери его, – попросила она.
   – А...
   Она театрально закатила глаза.
   – Пожалуйста, это же совсем просто.
   – Я выну его, – раздраженно произнесла Конни. Но, стоя только на одном колене, она не могла дотянуться. И начала опускать другое колено.
   – Не утруждайся, – сказал я и, перегнувшись через топор, положил левую ладонь на землю для опоры, а правой потянулся за ножом.
   Мой взгляд поневоле упал прямо в клинышки от крытого пространства по обе стороны рукоятки ножа. Пара треугольников, образованных красным пластиком, белой эластичной материей и обнаженной кожей. Безукоризненно гладкой кожей лобка с завиточками черных волос.
   У меня перехватило дыхание, глухо застучало сердце, и в пах хлынула горячая волна. Я опускался за ножом, а мой член поднимался.
   Вначале я попытался вытащить нож за выступавший над плавками кончик рукоятки. Но этот кончик был недостаточно велик, чтобы за него можно было ухватиться.
   Тогда я просунул внутрь большой и указательный пальцы. По случайности они слегка коснулись ее кожи. Она была такая гладкая, что я застонал.
   Прости, – прохрипел я.
   Я чересчур медлил.
   Зажав рукоятку между большим и указательным пальцами, я медленно потянул. Нож заскользил вверх. Я почувствовал небольшое сопротивление – прижимали плавки. Но потом он пошел легко, и, когда уже почти весь показался из плавок, я еще раз украдкой заглянул в зияющую щель.
   Затем раздался хлопок резинки, и плавки закрылись.
   – Готово, – едва слышно произнес я.
   – Спасибо, – поблагодарила Кимберли.
   “Тебе спасибо”, – подумал я. Но вслух ничего не произнес.
   Подняв голову, я вымученно улыбнулся. Судя по ее взгляду, она поняла, что произошло. Так было задумано. Или, может быть, я просто прочел в ее взгляде то, чего там не было, и у нее не возникало никакой задней мысли – она лишь не хотела потерять нож. Как знать?
   – Если тебе понадобится помощь там, внизу... – начал я. Слова уже слетели с моих уст, прежде чем я сообразил, что их можно истолковать по-разному.
   Я ожидал от Конни какую-нибудь гадость по этому поводу. Но, на удивление, она промолчала.