Лаймон Ричард. Остров

   – Мне бы очень не хотелось, чтобы на нас напали, когда рядом нет Кимберли.
   Я пожал плечами.
   – Может быть, мы и сами справимся. Я имею в виду Уэзли и Тельму. Если только они не застанут нас врасплох...
   – Ну и что там? – окликнула нас Конни.
   – Кимберли не хочет, чтобы мы ей мешали, – пояснил я.
   – Она все еще направляется к лагуне?
   – Думаю, что да.
   – Вот и хорошо. Теперь мы можем возвратиться в лагерь, верно?
   – Вроде как, – уклончиво ответил я.
   – Что ты имеешь в виду под этим “вроде как”?
   – Мы вернемся, – пришла мне на выручку Бил ли, – но чтобы пойти вверх по ручью.
   – Да ну?
   – Так мы решили, – сказала ей Билли.
   – А у меня есть более удачная мысль, – промолвила Конни. – Давай не пойдем, а скажем, что ходили.
   Мы поравнялись с Конни, затем все втроем пошли обратно в сторону лагеря.
   – Я хочу сказать вот что, – развивала свою мысль Конни. – Кимберли явно не хочет, чтобы мы ее сопровождали. Разве мы не должны удовлетворить ее желание и не вмешиваться?
   – Она будет в меньшинстве: одна против двоих, – отметил я.
   – Это исходя из предположения, что Уэзли еще не сдох.
   – Даже если и сдох, что может помешать Тельме напасть на нее?
   Конни ухмыльнулась.
   – Думаешь, Кимберли не справится с Тельмой?
   – Конечно, в честном бою. А что если та нападет на нее со спины? Тельма чуть было не зарезала меня. Она – крепкий орешек.
   – Просто она сразу нащупала твое слабое место, разве не так?
   – Что проку в пререканиях, – вмешалась Билли. – Мы все равно идем к лагуне. Это не подлежит обсуждению.
   – Неужели?
   – Вот именно.
   – Это мы еще посмотрим.
   Билли бросила на нее раздраженный взгляд, но промолчала. Какое-то время после этого никто из нас не проронил ни слова.
   Уже почти у самого лагеря Конни сказала матери:
   – Приятно все-таки узнать, что о Кимберли ты беспокоишься больше, чем обо мне.
   – Перестань, – отозвалась Билли.
   – У меня голова раскалывается, а от боли в плече просто выть хочется. Я совершенно разбита, а ты готова гнать меня до самой лагуны, лишь бы помочь Кимберли, которая даже не хочет принимать от нас эту помощь.
   – Но, быть может, она нуждается в ней.
   – Вздор! Она убежала от нас. Почему мы должны из кожи лезть вон, когда она даже не...
   – Ты сама знаешь почему.
   – Знаю? Неужели? Это для меня новость.
   – Хотя бы потому, что она твоя сестра.
   – Наполовину.
   – О, хорошенькое дельце. Прелестно. Слышал бы это твой отец...
   – А он и не услышит. И потом, мне уже порядком надоело, что ты все время поминаешь его кстати и некстати.
   – Он ваш общий отец.
   – Большое дело.
   – Если ты не пойдешь с нами, – промолвила Билли, – я тоже не смогу пойти, поскольку не собираюсь оставлять тебя одну.
   – Замечательно.
   – Ты обязана сделать это для нее.
   – Да? Неужто? А она для меня когда-нибудь что-нибудь сделала?
   Казалось, они вот-вот испепелят друг друга взглядами.
   – Практически воспитала тебя, если хочешь знать, – выпалила Билли.
   – Ой, не надо...
   – Осталась дома и не уехала учиться. Из-за тебя.
   – Ее никто об этом не просил.
   – Да, не просил. Но она сделала это по собственному желанию.
   – Да она просто не смогла отказаться от прекрасной возможности проявлять надо мной свою власть. Не удержавшись, я спросил:
   – А действительно, почему Кимберли не уехала учиться в колледж?
   – Хотела остаться с семьей, – пояснила Билли. – Конечно, прямо она об этом никогда не заявляла, но причина была именно такова. Мы были достаточно состоятельны и могли позволить себе послать ее учиться куда бы она ни пожелала, да и необходимая подготовка у нее была. По-моему, дело было исключительно в Конни.
   – Во всем виновата я. – Конни подняла вверх руку.
   – Дело не в чьей-либо вине. Тебе тогда было... десять или одиннадцать. Когда Кимберли была примерно твоего возраста, ну, может, на год или на два старше, Тельма уехала из дома учиться. Кимберли всегда... Она так сильно любила Тельму. И ей было очень больно, когда та покинула родительский дом. – Глаза Билли наполнились слезами. Шмыгнув носом, она вытерла их и прибавила: – Кимберли просто не могла допустить... чтобы ты прошла через все это. Вы были так близки, и она знала, как ты будешь по ней скучать.
   Теперь и глаза дочери заблестели от слез.
   – Выходит, все-таки вина моя.
   – Не говори глупости. Просто она любила тебя, вот и все. Не хотела оставлять тебя без старшей сестры. И сама сильно скучала бы по тебе. – Взглянув на меня, Билли снова утерла слезы. – Вот почему, – подытожила она.
   – О, это я так, из любопытства, – смущенно промямлил я, осознавая, насколько слабой была моя отговорка.
   К этому моменту Билли уже выплакалась, но Конни не смогла остановиться еще несколько минут. Чуть успокоившись, она шмыгнула носом и потерла глаза.
   – Хотя я по-прежнему считаю, что Кимберли не нуждается в нашей помощи, я пойду. Тем более у меня все равно нет выбора. Вы ведь не можете оставить меня одну и побежать вдвоем спасать ее задницу. Как будто ее задница нуждается в спасении. Мне остается только надеяться, что мы не нарушим ее планов, вот и все.
   Самое удивительное в том, что после всех этих пререканий Конни сама повела нас вперед. И сразу взяла быстрый темп, словно торопилась куда-то.
   Должно быть, слова Билли каким-то образом задели ее за живое – напомнили ей, что Кимберли была не просто какая-то молодая бабенка, существующая на свете лишь для того, чтобы злить ее, помыкать ею и притягивать взгляды ее воздыхателей.
   Конни вела нас вверх по течению ручья через джунгли, каким-то чудом позабыв о своем эгоцентризме, словно значимым для нее теперь было одно – то, что связывало ее с Кимберли.
   Пусть кратковременно, но она способна проявлять благородные человеческие качества.
   Замечалось за нею это и раньше. Только надолго ее никогда не хватало. Но в эти редкие минуты она была просто прелесть. И я поневоле вновь влюбился в нее.
   Впрочем, ее тело никогда не переставало мне нравиться. От шеи и вниз оно всегда ласкало мой взор. Лицо у нее тоже было ничего, вот только его привлекательность не могла скрыть определенные внутренние недостатки – язык и мозги. Вернее, ее слова и мысли. И, разумеется, действия, порождаемые этими мыслями.
   Но в тот день, когда мы едва поспевали за ней, идя вверх по ручью, Конни нравилась мне вся.
   Такой она и осталась в моей памяти.
   Да у нее и возможности не было вернуться в свое прежнее состояние.
   Словно поглощенная собой зануда, самоуверенная и несносная стерва распрощались с ней навсегда.
   В определенном смысле мне почти досадно, что в последние свои часы она превратилась в славную и компанейскую девчонку. В противном случае, возможно, мне было бы легче. Я бы так сильно не скучал сейчас по ней. С другой стороны, это даже хорошо – даже восхитительно, – что она не осталась дерьмом до конца.
   Господи, как мне ее недостает!
   Скучаю по ней почти так же сильно, как по Кимберли и Билли.
   Нет, это неправда! Кого я пытаюсь обмануть?
   Как бы сильно я ни тосковал по Конни, потеря Билли и Кимберли для меня гораздо больнее. От одной мысли о том, что я их никогда не увижу, хочется волком выть.
   А я сижу вот тут.
   Исписываю бумагу, вместо того чтобы идти их искать.
   Почему это так?
   А все просто. Если пойду – могут убить. Последний раз, Бог свидетель, мне лишь чудом удалось спастись.
   А здесь я в относительной безопасности.
   Уэзли и Тельма, вероятно, считают меня мертвым. По крайней мере, в настоящий момент.
   Кроме того, существует еще одна причина.
   Мне очень не хотелось бы найти хотя бы одну из моих женщин мертвой.
   Что вполне может произойти, если отправиться на их поиски.
   Это было бы невыносимо.
   Лучше пребывать в неведении. Так, по крайней мере, остается хоть какая-то надежда на то, что они – не мертвы.
   Или, если мертвы, то не все.
   Может быть, хоть одна из них все еще жива...
   Если бы мне довелось выбирать, кто именно, интересно, на ком бы я остановил свой выбор? Боюсь, не на Конни: слишком стервозная. К тому же далеко не такая привлекательная, как ее мать или сестра. Конни – недурна собой, но те, другие, – просто красавицы.
   Значит, выбирать надо между Билли и Кимберли.
   Нет, у меня просто язык бы не повернулся выбрать из них ту, которая должна умереть. Так что лучше сформулируем вопрос следующим образом: с кем из них я предпочел бы остаться и жить здесь до нашего спасения?
   (Если нас вообще когда-нибудь спасут, во что с каждым прожитым здесь днем верится все меньше и меньше. Боже! А что если мне суждено прожить остаток жизни на этом острове совсем одному? И со мной не будет хотя бы одной из моих женщин? Нет, надо взять себя в руки! Надо продолжить эту игру-гадание.)
   Кимберли или Билли?
   Непростой выбор.
   Иногда Кимберли ведет себя крайне опрометчиво, бывает жесткой и даже жестокой, к тому же она привыкла верховодить. Наверняка ей захочется руководить и мною. Что, впрочем, может быть, не так уж и плохо.
   Билли более добродушная и благоразумная Она нежная, жизнерадостная и сострадательная и не будет держать меня под каблуком. Мы станем большими друзьями. Да мы уже, – вернее, были – хорошими друзьями. По-моему.
   Очевидно, разумнее всего выбрать Билли. Нам будет хорошо вместе. Да и заниматься с ней любовью было бы невероятно здорово. У нее восхитительное тело, она догадывается об этом и, вероятно, с удовольствием воспользуется возможностью поделиться им со мной.
   Хотя я отдал бы все на свете всего за один раз с Кимберли.
   Серьезно? А как насчет этого одного раза хоть с кем-нибудь?
   Неудачникам выбирать не приходится.
   Кстати, о неудачниках. В сторону эти детские игры – надо идти искать Кимберли, Билли и Конни.
   Еще не время. Я не могу отправиться на поиски до тех пор, пока не наверстал упущенного в своем дневнике. Как знать, быть может, только благодаря ему кто-нибудь узнает о том, что здесь случилось.
   И это оправдывает мою задержку.
   К тому же заполнение дневника помогает мне вспоминать их. Я описываю, что они делали, что говорили, в чем были одеты и как выглядели, – и они словно снова рядом.
   Всякий раз, когда я беру в руки тетрадь и ручку, мои женщины вновь приходят ко мне.
   Ага, еще вот какая мысль! Может быть, не останавливаться. А когда опишу все, что произошло, просто начать выдумывать. Ради самого процесса.
   Мой дневник мог бы превратиться в литературный эквивалент Винчестерского замка. Я просто пишу – как бы пристраиваю новые комнаты для своих фантазий.
   Мысль неплохая, но вот только бумаги мизер. Когда испишу всю бумагу, начну кропать на песке. “Здесь покоится тот, чье имя увековечено на песке”. Кажется, это была чья-то эпитафия. Китса? Но что-то я далеко уклонился и стал заговариваться. Наверное, слишком устал и попал во власть чересчур мрачных мыслей, так что вряд ли из-под моего пера сейчас появится что-нибудь путевое. К тому же уже слишком темно.
   Еще немного, и я заканчиваю на сегодня. Завтра совсем не поздно будет дописать все, что я помню о том, как нас сделали. Тогда писать будет больше не о чем, и придется искать себе другое занятие.
   Может, начинать лазить по стенам??? Только где эти стены? О Боже!
   Неужели они все-таки мертвы? А если нет, что, черт побери, с ними происходит – или что им уже успели сделать, – пока я кукую здесь в одиночестве на этом пляже и вожусь с этим дурацким дневником???

Ночное путешествие

   Это следующий день.
   Прошлой ночью я осмелел. Или, если точнее, просто отчаялся.
   Так что эта глава будет все же не о нашем последнем поединке.
   И меня это радует. Потому что я не особо настроен на решение подобной задачи. Я, разумеется, напишу об этом, но только не сейчас.
   Вместо этого, глава расскажет о том, что случилось прошедшей ночью.
   С наступлением темноты я поднялся вверх по ручью, чтобы взглянуть на место преступления.
   Все началось как стремление преодолеть в себе ощущение никчемности. Я наконец решился на действия. Да еще какие: пойти ночью в джунгли, вернуться к тем местам, с которыми были связаны столь ужасные воспоминания, посмотреть в лицо фактам, попытаться найти ответы.
   Может, найду своих женщин живыми и спасу их.
   Может, найду их тела.
   Может, наткнусь на Уэзли и Тельму и перережу им глотки.
   У меня была бритва.
   Я был Рембо.
   Я был им, пока пляж не остался за спиной. Но в тот самый момент, когда я вошел в ручей и меня окутала кромешная тьма ночных джунглей, разом поглотившая лунный свет, я перестал быть Рембо и превратился в мокрую курицу. Мне почти ничего не было видно, лишь несколько бледных пятен и беспорядочно разбросанных крапинок тусклого света, каким-то образом пробившегося сквозь кроны деревьев.
   Соблазн вернуться был велик. Ведь в темноте, чего доброго, легко упасть и разбить физиономию.
   Но я все же не повернул. Старался идти мелкими шажками, часто пригибаясь, чтобы, в случае чего, не так высоко было падать, и выставив обе руки вперед, чтобы успеть опереться на них при падении.
   Так что двигался я крайне медленно.
   Несколько раз я все-таки упал – посбивал ладони и колени, но больше ничего серьезного.
   Часто останавливался передохнуть – выпрямлялся и потягивался, чтобы разработать напряженные мышцы. Затем вновь пригибался и продолжал свой путь. Но, несмотря на эти остановки, хождение враскорячку истощило мои силы, и у меня ныло все тело. Так что, в конце концов, я решил рискнуть и окончательно выпрямиться.
   Идти в полный рост было намного приятнее.
   Падать я не перестал, и падения были более болезненными, но я вроде как гордился собой. Так что больше не сгибался и даже ускорил шаг.
   Иногда мне казалось, что вместе со мною ночными джунглями пробираются Билли, Кимберли и Конни. Просто я не мог их видеть, но они были рядом: впереди меня, позади, бок о бок со мной брели по ручью.
   Иногда я чувствовал себя одиноко.
   Хуже, чем просто одиноко. В подлинном одиночестве можно обрести тишину и покой. Самый худший вид одиночества – это не то состояние, когда ты совершенно один, а когда ты в обществе и это общество – невидимый незнакомец, реальный или воображаемый, подкрадывающийся к тебе в темноте. И некому тебе помочь. И некуда бежать. И все, что ты можешь, – это идти вперед и надеяться на лучшее.
   От подобного одиночества спина превращается в муравейник и волосы встают дыбом. Ощущение такое, словно тебе влезли ледяной рукой в штаны.
   Примерно так я и чувствовал себя, почти на ощупь пробираясь вверх по ручью прошедшей ночью.
   Периодически.
   Дрожа от леденящего ужаса, когда накатывало одиночество.
   Нежась в тепле и безопасности, когда мне казалось, что женщины рядом.
   Словно колебания маятника. Я отдавал себе отчет в том, что это была всего лишь игра моего воображения, но не мог ничего с этим поделать.
   Иногда был готов визжать от страха и бежать куда глаза глядят.
   Но проходило какое-то время, и я вновь оказывался в компании своих милых дам. Тогда темнота теплой ночи становилась мне лучшим другом.
   К лагуне я подходил в наилучшем расположении духа.
   Подняв глаза, я увидел залитую лунным светом плоскую глыбу валуна, на котором несколько дней назад лежала Кимберли, обозревая лагуну в поисках следов Тельмы и Уэзли. Взобравшись на него, я улегся на том же самом месте, с которого вела наблюдение Кимберли. Прильнув к камню, я жадно впитывал просачивающееся через рубашку и шорты тепло.
   Она была со мной. Это ее тепло согревало меня. Во всяком случае, таковы были мои ощущения. И пускай все происходило лишь в моей голове, но это еще не повод для того, чтобы гнать эти ощущения прочь.
   Лежа на валуне, я медленно осматривал лагуну. Местами она искрилась серебряными россыпями лунного света. Но преобладающим цветом был черный.
   Чернота эта вовсе не была угрожающей. Напротив. Меня безудержно влекло к ней. Я просто сгорал от нетерпения.
   Тогда я сказал себе, что пришел не для того, чтобы искупаться в лагуне, а чтобы отыскать женщин.
   Поискать их на дальнем берегу лагуны, над водопадом и выше по течению, там, где мы были в последний раз вместе. Здесь я их точно не найду. Может, и там тоже, но начинать следовало именно оттуда.
   Но, чтобы туда добраться, надо было пересечь лагуну.
   Поднявшись на ноги, я огляделся вокруг. Ни мерцающего огонька костра, ни иных признаков человеческого присутствия я нигде не заметил. Тогда я стал прислушиваться. Только звуки, издаваемые птицами и насекомыми, да еще самые обычные лесные крики и рулады (одному Богу известно об их происхождении), я тихий плеск водопада на другом берегу лагуны.
   На черный бархат водопада, окаймленный внизу грязно-серой бахромой пены, словно кто-то швырнул горсть серебряных монет.
   Мне захотелось встать под его упругие струи, всем телом ощутить лагуну и ночной воздух, скользить обнаженным в черной воде.
   Я снял рубашку, кроссовки и носки.
   За ними последовали шорты. Теперь на мне больше ничего не было. Присев на корточки, я аккуратно положил их на камень и достал из правого переднего кармана бритву.
   И, хотя мне хотелось чувствовать себя в воде совершенно свободно – чтобы и в руках ничего не было – внезапно у меня исчезло желание расставаться с бритвой. Ее могли украсть. Или я мог наткнуться на Уэзли или Тельму. А без бритвы как защищаться?
   Прикинув все возможные варианты, я надел правый носок и засунул бритву в него.
   Получалось точно так же, как было с армейским ножом Эндрю, с которым я лазил на дерево, чтобы обрезать Кита. Нахлынули воспоминания. Прошло уже более недели, но мне вдруг показалось, что это произошло только что. Я снова почувствовал то дерево, увидел висящего Кита...
   – Не думай об этом, – приказал я себе, и, хотя это было сказано едва слышно, звук собственного голоса заставил меня вздрогнуть.
   Кто еще мог бы его услышать?
   Выпрямившись во весь рост, я поглядел по сторонам.
   Я стоял неподвижно и напряженно прислушивался, ощущая себя все более незащищенным и уязвимым. Кто-то там был, убеждало меня мое воображение, кто-то прятался в темноте, следил за мной и подкрадывался все ближе и ближе.
   Тогда я побыстрее спустился по каменистому берегу и стал бесшумно погружаться в воду. Сначала пропали ноги. Через мгновение осталась только верхняя половина туловища, словно меня перепилил надвое цирковой иллюзионист.
   И сразу же я почувствовал себя безопаснее. Оказывается, можно полностью исчезнуть. И это простой фокус.
   И куда только подевался леденящий сердце холод. Пупырышки на коже разгладились, ушло болезненное напряжение мышц. По всему телу стало растекаться приятное тепло.
   С глубиной ощущения становились еще приятнее. Когда вода поднялась до подбородка, я взглянул вниз и совершенно не увидел своего тела. Я стал невидимкой.
   Разумеется, не считая головы. Хотя я и не видел ее, понятно, что она была на виду. Для того, кто за мной наблюдал. Поэтому я нырнул – чтобы и голова стала невидимой.
   Теперь я полностью исчез. Безопасность – стопроцентная. Один в теплой воде, окруженной джунглями, в которых, возможно, прячутся мои враги... Какой восторг! Я был не просто в безопасности – я был непобедим.
   Я плыл под водой. Теплая и гладкая, она обтекала мое тело. Через какое-то время появилась боль в легких. Но я все равно не всплывал. Вскоре послышалось приглушенное журчание и бульканье. Водопад.
   Заплыв под самый водопад, я нащупал ногами твердое каменное дно, повернулся и медленно поднялся. Завеса низвергающейся воды забарабанила по макушке, и, обтекая голову, с тихим плеском вливалась в лагуну, все еще скрывавшую в своих глубинах мои плечи. Голова перестала быть невидимой. Но я больше не ощущал страха – возможно, из-за той легкости, с которой можно было вновь исчезнуть.
   Я начал медленно подниматься.
   И затрепетал. Но не от страха, а от волнения. По мере того как из воды на полное обозрение возможного соглядатая постепенно вырастало мое тело, я чувствовал себя все отважнее и сильнее.
   Как разительно это отличалось от тех ощущений, которые я испытывал, когда был здесь в последний раз! Всего пару дней тому назад я стоял под этим же водопадом весь разбитый, больной и опустошенный. Надо будет описать это подробнее. Скоро. Но не сейчас. Пока что хотелось бы рассказать о прошедшей ночи.
   И о том, как я все поднимался и поднимался под водопадом.
   Когда вода обнажила меня до пояса, я прикрыл глаза. От головы, плеч и протянутых рук разлетались брызги. Вода стекала по моему телу, словно теплое масло.
   Как раз здесь стояла тогда обнаженная Конни. Стояла и растиралась своей скомканной тенниской. Спиной ко мне.
   Мое воображение развернуло ее.
   Я стал ею.
   Я был Конни, стоящей под водопадом с вытянутыми в стороны руками, вздрагивающей от щекочущих нагое тело потоков воды и демонстрирующей себя воображаемому Руперту.
   Теперь, когда я пытаюсь передать эти ощущения на страницах дневника, все это представляется несколько странным.
   Что ж, будем считать, что прошедшей ночью там, у водопада, у меня просто разыгралось воображение. Меня захлестнула такая волна противоречивых эмоций, что я чудом не повредился в уме. И мне повезло, что я благополучно вышел из этого состояния.
   И наконец вспомнил, зачем сюда пришел.
   А именно: чтобы поискать Конни, Билли и Кимберли.
   И не их призраки, а их тела – живые или мертвые.
   И еще попытаться разузнать что-нибудь о местопребывании Уэзли и Тельмы.
   И, при возможности, убить их.
   Поэтому я побрел к плоскому камню, куда мы тогда уложили потерявшую сознание Конни. Выпрыгнув из воды, я встал на ноги и полез к вершине водопада.
   Несмотря на то, что мысли мои вернулись к реальности, я все еще чувствовал себя странно. Я был весь мокрый и дрожал – вернее, меня всего трясло, с головы до пят. Даже челюсть подпрыгивала. Вряд ли настолько похолодало, пока я находился в воде, но мне казалось, что температура упала градусов на двадцать К тому же меня охватило смешанное чувство страха и возбуждения.
   Я стоял на лунной поляне над водопадом и смотрел на лагуну.
   Свою лагуну.
   В тот момент она показалась мне на редкость удивительной. Моей и только моей. Это был мой личный плавательный бассейн, место, где я мог ощущать себя совершенно свободным и в полной безопасности, где мог наслаждаться воспоминаниями о Кимберли, Конни и Билли, и где они оживали в моих фантазиях.
   Лучше иметь воображаемых друзей и возлюбленных, чем никаких.
   В определенном смысле они даже стоят выше реальных. Ведь если они существуют лишь в твоем воображении, их невозможно убить.
   К тому же они гораздо покладистее, чем...
   (Это меня снова понесло. А что, если у меня было тогда – или сейчас – небольшое умопомрачение? Разве такое невозможно? Та-та-та. А я еще и не подошел к худшему. А худшее прошедшей ночью, то есть – в противоположность тому худшему, когда на нас напали несколько дней назад, и все три женщины... Не буду сейчас об этом. Это я припас на потом. Сейчас следует вернуться к прошлой ночи.)
   Пропущу кой-какие дерьмовые ощущения и мысли, которые испытывал или которые приходили мне в голову, пока я голым рыскал по джунглям с бритвой в носке. И без того есть о чем написать, не останавливаясь на подобной ерунде. (Не говоря уже о том, что я исписал больше, чем три четверти тетради. Осталось примерно с сотню чистых страниц, и это считая обе стороны бумаги.)
   Так вот что происходило прошедшей ночью. С вершины водопада я пошел вверх по ручью, пробираясь сквозь тени и лунные поляны к тому месту среди скал, где мы обнаружили Кимберли в тот день, когда произошел наш “последний бой”.
   Мне хотелось посмотреть, где это случилось.
   К тому же с этого места лучше всего было начать поиски.

Затишье перед бурей

   Прежде чем продолжить рассказ о том, что случилось со мной прошедшей ночью, я поведаю о происшедшем со мной и женщинами у пропасти. Это позволит лучше понять события прошлой ночи.
   Я остановился на том, что Конни вела нас вверх по ручью. Еще раньше на берегу от нас убежала Кимберли. Она опасалась, что мы попытаемся смягчить ее месть, поэтому решила померяться силами с Уэзли в одиночку.
   Мы же испугались, что она погибнет, если пойдет одна.
   И спешили к лагуне. Хотя брызги под нашими ногами разлетались во все стороны, шли мы молча.
   Время от времени мы с Конни шлепали комаров. Хотя и не такие злющие, как в день нашего первого похода к лагуне, они зудели вокруг нас, садились, сосали кровь и щекотались, так что нам обоим было чем заниматься – давить их. (Разумеется, эти мерзкие твари совершенно не беспокоили Билли. Согласно моей теории, они не желали портить ее сказочное тело маленькими красными прыщиками.)
   Как бы там ни было, мы поднимались вверх по ручью хорошим быстрым шагом и какое-то время не произносили ни слова, опасаясь выдать свое местонахождение. Никого, мне кажется, особо не прельщала преждевременная встреча с врагом. Коль скоро схватки с ним не миновать, мы хотели, чтобы с нами была Кимберли.
   Но примерно на полпути к нашей цели Билли неожиданно запела:
   – “Однажды веселый свэгман!..”
   Конни резко обернулась.
   – Ма!
   – Что?
   – Тсс!
   – Давайте споем все вместе, – предложила Билли.
   Нрав Конни настолько улучшился, что вместо привычного “Какого хрена?” послышалось “Какого черта?”
   – Хороший день для пения, – Билли взглянула на меня через плечо и улыбнулась. – Ты со мной согласен, Руперт?