Лаймон Ричард. Остров

   Неужто это она хотела мне показать – где именно побрил ее Уэзли?
   Вероятно, там можно было бы увидеть какие-нибудь повреждения, но я не успел ничего разглядеть, потому что сразу же отвернулся. Там, за костром, в спальной зоне, не было видно никаких признаков движения. “Слава Богу”, – подумал я.
   Как-то надо было заставить Тельму прекратить все это.
   И сделать это необходимо было самостоятельно. Слишком далеко все зашло. Не следовало развязывать ей руки. Одно повлекло за собой другое, а теперь я не знал, как положить всему этому конец. Разве что позвать на помощь.
   И что они подумают, когда увидят нас в таком виде?
   “А сделать надо так, – мелькнуло у меня в голове, – отползти от нее, схватить топор, подняться на ноги и, угрожая топором, приказать ей натянуть на себя шорты и...”
   Это было предупреждение свыше.
   Потому что моя голова все еще была повернута влево, и я смотрел в сторону спальной зоны. На Тельму я вовсе не собирался глядеть, пока не отполз бы от нее подальше. Но что-то случилось. Что именно, я не понял. Может, я услышал тихий посторонний звук. А может, уловил какое-то движение краем глаза. Или учуял перемену в воздухе. Что-то такое.
   И я повернул голову.
   И увидел руку Тельмы с опасной бритвой, летящую к моему животу.
   Я не шучу, именно с опасной бритвой. С такой, у которой лезвие убирается в ручку – никто в здравом уме, разве что парикмахер, не стал бы держать у себя подобную вещь. Потому что она настолько опасна, и так легко ею случайно порезаться при бритье, да и невозможно не думать о том, что может натворить обезумевшая женщина, если такая бритва попадет ей в руки.
   Но откуда, черт побери, она у Тельмы?
   Было ли у меня время гадать об этом, когда совершенно неожиданно я увидел у нее в руке эту хреновину, которую она уже подносила к моему животу, чтобы вспороть его.
   Взвизгнув, я отпрянул назад.
   Она промахнулась.
   Боли я не почувствовал, зато увидел мелькнувшую вверх перед лицом руку с бритвой, словно Тельма еще надеялась рассечь напополам мой нос.
   Затем я плюхнулся на песок.
   И моментально приподнялся на локтях, судорожно соображая, отбиваться ли от нее ногами или отползать назад.
   На какой-то момент, видимо, она забыла о нападении. Голова ее была повернута в сторону.
   Может, там вставала со своей постели Кимберли?
   Но я не стал терять времени на выяснение того, на что смотрела Тельма. Она отвлеклась на мгновение. И это было главное.
   Лишняя секунда, чтобы увеличить расстояние между мной и этим лезвием.
   Зарываясь локтями и пятками в песок, я стал отодвигаться от Тельмы.
   Она тут же заметила это.
   В тот момент, когда ее глаза повернулись в моем направлении, я закричал:
   – На помощь! На помощь!
   Она поковыляла ко мне на коленях, словно безногий инвалид на своих культяшках. Шорты все еще были спущены, и она в них путалась, поэтому и не могла быстро двигаться. Во всяком случае, настолько быстро, чтобы догнать меня. Потому что я все еще отползал.
   Вид у нее был, должен вам сказать!
   Тяжело надвигающееся вразвалочку безногое тело – слишком хорошо освещенное, несмотря на тени, – и ухмылка на покрытом синяками опухшем лице. Шаркая коленями по песку в погоне за мной, она размахивала над головой обеими руками. Бритва в правой руке поблескивала в свете костра.
   – Стой! – выпалила она. – Стой, вафлеришка!
   А я все взывал о помощи.
   Затем мой взгляд упал на топор, лежавший в песке недалеко от левого локтя, и я подтащил его к себе за рукоятку.
   – Тельма!
   Сердитый окрик, голос Кимберли.
   Тельма бросила беглый взгляд в том направлении, откуда он донесся, и охнула. Затем резко метнулась в мою сторону.
   Я стремительно и сильно взмахнул топором.
   Стальной обух угодил ей в предплечье.
   Правое предплечье.
   Тельма вскрикнула, и бритва выскочила из ее руки.
   А она завалилась на меня. Ее голова ткнулась мне в пах. Но уже через секунду Тельма откатилась и, с хрюканьем крутанувшись несколько раз по песку, встала на четвереньки. Затем, шатаясь, поднялась на ноги, подтянула вверх шорты и, придерживая их обеими руками, побежала в сторону бухты.
   Кимберли понеслась за ней вдогонку.
   Стройная и быстроногая, она была такой смуглой, что, если бы не белый купальник, совершенно растворилась бы в ночи.
   У края воды она прыгнула, потянувшись руками к плечам Тельмы.
   Эффектный бросок.
   Да только Тельма в последний момент развернулась и саданула ее локтем по лицу. Траектория изменилась, и полет прервался. Кимберли плюхнулась в воду, а Тельма продолжала бежать.
   К тому времени я уже встал на колени, несмотря на то, что получил сильный удар в пах, и, ворочая головой, высматривал остальных.
   В спальной зоне сидела Конни и смотрела в мою сторону. Конечно, она не в том состоянии, чтобы прибежать на помощь. А Билли не рискнула оставить ее одну. Она стояла с копьем в руке, приготовившись защищаться, если Уэзли бросится на нее и Конни.
   Поднявшись на ноги, я засеменил к берегу.
   Тельма, которую уже едва было видно, брела по колено в черной воде. Мне вдруг показалось, что она возвращается. Это меня до смерти перепугало, и я остановился как вкопанный. Едва удержался, чтобы не развернуться и пуститься наутек.
   Если бы я убежал, она бы прикончила Кимберли.
   – Я... сам развязал ей руки.
   – Ты что, не в своем уме?
   Билли положила ладонь мне на затылок и погладила меня.
   – Поговорим об этом утром, – сказала Кимберли. – А сейчас все ложитесь спать. Я подежурю.
   – Мне очень жаль, – вновь повторил я.
   – Сделанного не воротишь, – ответила она, повернулась и пошла к костру.
   Вот и все события прошлой ночи.
   По-моему, более, чем достаточно. Помимо того обстоятельства, что так много произошло – хорошего, плохого и даже весьма странного, – утро ушло на то, чтобы перенести все это в дневник.
   И я еще даже не успел подогнать записи.

Инквизиция

   Остаток прошедшей ночи прошел в тягостных раздумьях о том, как объяснить дамам свое фиаско с Тельмой. Хотелось придумать достаточно правдоподобную версию, чтобы не выглядеть совершенным кретином или легковерным извращенцем.
   К тому же о многом мне и вовсе не хотелось рассказывать.
   Мне никак не удавалось сосредоточиться. Я лежал на своей “постели”, стараясь сконцентрировать внимание на придумывании какой-нибудь благопристойной лжи, но думалось только о том, что произошло на самом деле. Я как бы заново все переживал. Не просто вспоминал, но словно ощущал большую часть из случившегося – смущение и страх, волнение и отвращение, возбуждение и ужас – хотя и менее остро, чем в реальности. И все было как-то путано.
   Даже во сне не удавалось избавиться от Тельмы. Мои кошмары были хуже действительности. Я почти не помнил, о чем там шла речь, но в них было много секса, сверкали опасные бритвы, и они были ужасны.
   Никогда еще я так не радовался рассвету, положившему конец этому изнуряющему бреду.
   После того как все проснулись, мы собрались вокруг костра и доели последнюю ветчину из банки.
   Разве я не упоминал раньше о банке ветчины? Она была среди вещей, которые Кит и Эндрю выудили из моря после взрыва. Открыли мы ее несколько дней назад, когда еще не ловили рыбу. Как бы там ни было, но теперь банка пуста – и мы начинаем испытывать недостаток в съестном.
   В путешествие мы отправлялись, имея на борту целую гору припасов, гораздо больше, чем восемь человек могли бы прикончить за недельную морскую прогулку. Взрыв произошел, когда у нас впереди было еще четыре дня, и я считаю, что Кит и Эндрю спасли примерно половину остававшейся на яхте еды. В том числе и такую вкуснятину, как баночная ветчина.
   С напитками было гораздо хуже – а на яхте пива, безалкогольных и горячительных напитков было столько, что хватило бы на целую армию. Но взрыв пощадил только несколько бутылок спиртного. (Ничего газированного – ни содовой, ни пива, ни шампанского – не уцелело. Все взорвалось.)
   Во всяком случае, нам еще довольно повезло, что хоть это спасли.
   К тому же большую часть времени на острове делить еду приходилось всего между четырьмя или пятью едоками. Да и рыбу мы едим, когда только можем. Так что запасы провизии мы растянули достаточно надолго. Ее хватит еще на несколько дней, если питаться экономно. Затем придется сконцентрироваться на рыбалке, охоте, поиске съедобных овощей и фруктов в джунглях и тому подобном.
   С этим не будет больших проблем, разве что придется конкурировать с Уэзли и Тельмой. Пока они бродят где-то поблизости, пропитание вряд ли займет первое место в списке наших первоочередных задач.
   Боже, какое пространное отступление! Кажется, я немного обалдел от того, что так много писал сегодня.
   После того как мы доели ветчину, наступило время Инквизиции.
   – Ты не хочешь рассказать нам, что случилось прошедшей ночью? – спросила Кимберли.
   – Не особенно, – ответил я.
   Видимо, мой ответ никого не позабавил.
   Я тяжело вздохнул.
   – И с чего же мне начать?
   – Почему ты развязал ей руки?
   Облегчение. Простой вопрос.
   – Пришлось. Помнишь, ты развязывала ее, чтобы она могла сходить в туалет вчера вечером? Так вот, когда ты связывала ее после этого, то слишком туго затянула веревку. Она впилась ей в запястья.
   Кимберли исподлобья взглянула на меня.
   – Чушь.
   – А вот и нет. Я проверил. Веревка была слишком перетянута.
   – Только не после того, как я ее связала. Я была очень внимательна... – Она обвела взглядом Билли и Конни. – Кто-нибудь из вас перевязывал ее прошлой ночью?
   Билли покачала головой.
   – Если бы я и взялась за ту веревку, – пробурчала Конни, – то лишь для того, чтобы удушить ее.
   – Возможно, Тельма сама затянула веревку, – предположила Билли. – Чтобы появилась причина попросить Рупа развязать ее.
   – Как бы ей это удалось? – спросила Конни.
   – Может, зубами? – произнесла Билли.
   – Думаю, это вполне возможно, – согласилась Кимберли. Поморщив несколько секунд лоб, словно в раздумье, она прибавила: – Блин, это все так на нее похоже. Почти всегда она ведет себя, как слабоумная, но она умеет быть и хитрой. Невероятно хитрой. Во всяком случае, за ней это уже наблюдалось. Может, она в какой-то степени изменилась, но я в это мало верю. Подлецы всегда остаются подлецами.
   – И что же такое она делала? – поинтересовался я. Меня не столько интересовали подлые поступки Тельмы, сколько хотелось отсрочить самую неприятную часть допроса.
   – От пакостей она никогда не уставала. Но... однажды, когда она очень на меня разозлилась, она четвертовала свою собственную куклу Барби – отрезала ей руки, ноги и голову – и спрятала их под моим матрацем. А потом с невинным личиком ходила и всех расспрашивала. И у отца спросила, не видел ли он ее Барби. Когда кукла наконец обнаружилась, мне досталось по первое число.
   – От матери? – спросила Билли.
   Кимберли покачала головой.
   – От отца. Это было после смерти матери и до того, как папа встретил тебя.
   – Он тебя избил? – встрепенулся я. Неожиданно я почувствовал, что мне не хватает воздуха и сердце начало глухо стучать.
   – Кто? – возмутилась Кимберли. – Отец?
   – Ну да. Ты же сама сказал, что тебе досталось.
   – Верно. – Вид у нее был явно обиженный. – Но он меня никогда и пальцем не тронул. Ты, наверное, пошутил. Чтобы папа?.. Он со мной провел воспитательную беседу. После которой я почувствовала себя подлее змеи. А я ведь и не прикасалась к той проклятой кукле. Вы бы видели тогда Тельму. Она так гордилась тем, что ей удалось всех провести, а на меня навлечь гнев отца.
   – Ты с ней поквиталась? – оживился я. Кимберли как-то странно на меня посмотрела – словно заподозрила что-то неладное.
   – Э, к чему ты клонишь?
   Слова застревали в горле, но мне все же удалось выдавить их из себя.
   – Она сказала, что ты часто ее била.
   – Что?
   – Что ты... ты всегда принуждала ее бороться с тобой. Бросала ее об пол и делала разные удушающие приемы... чтобы она кричала и молила о пощаде... и всякое такое.
   Криво улыбнувшись, Кимберли покачала головой.
   – Ей бы это очень понравилось.
   – Ты никогда с ней не боролась?
   – Она на пять лет старше меня. И всегда намного больше весила. К тому же у нее садистские наклонности. Я ни за что на свете не стала бы с ней бороться. Единственный раз, когда мы действительно с ней сцепились, я дернула ее за волосы, а она ткнула мне в руку карандашом. И он вонзился в меня. Пришлось ходить в больницу на уколы.
   – А она говорила, что ты постоянно с ней боролась.
   – Неужели?
   – Ну да.
   – Может, в какой-нибудь другой жизни... Меня так и подмывало продолжить и объяснить, что они делали это голыми и к ним присоединялся их отец – что поединки были чем-то вроде садистских сексуальных развлечений.
   Но я уже понял, что Тельма, должно быть, придумала всю эту историю о борцовских сражениях.
   – Значит, вы тут прошлой ночью обсуждали мои выдуманные поединки с Тельмой?
   – Ну да.
   – Зачем она тебе такое рассказывала?
   – Не знаю. Мы просто разговаривали. Я почувствовал себя загнанным в угол и жалел, что вообще завел разговор об этом. Впрочем, у меня отлегло от души, когда стало ясно, что Тельма все наврала. А если она соврала насчет борьбы, разумно было бы предположить, что и истязаний и кровосмесительства на самом деле тоже не было.
   Еще я чувствовал себя немного обманутым и немного разочарованным. Какая-то часть во мне тогда вроде как возбудилась, представив, как Кимберли занимается подобными делами. И все же я испытал главным образом облегчение.
   – У нее должны были быть мотивы, – наседала Кимберли.
   – Почем я знаю...
   – Я знаю, – воскликнула Конни и бросила на меня один из своих противных взглядов. – Тельме очень хотелось, чтобы он поборолся с ней. Это как пить дать.
   Я хотел было возразить, но мне показалось, что за эту мысль можно было бы зацепиться. Уж очень не хотелось, чтобы всплыла на поверхность правда.
   – Ну... Это вроде... Она действительно хотела, чтобы мы с ней устроили некий поединок.
   – На кой черт? – лицо Билли искривилось в улыбке, словно сказанное ее позабавило, но вместе с тем и озадачило.
   – Это прозвучало как вызов, – пояснил я. – Если бы она победила, мне пришлось бы отпустить ее. Если бы выиграл я, она бы позволила мне снова связать ей руки. Понимаете, когда я ослаблял веревку, она их выдернула и спрятала за спиной.
   – Вот тогда-то и надо было звать на помощь, – заметила Кимберли.
   – Конечно, и все бы считали меня дрянным типом, у которого хватило глупости развязать ее.
   Кимберли слегка перекосило, и она виновато потупила глаза. Хотя прощения в прямом смысле она и не попросила, но было видно, что она сожалеет о том, что была так резка со мной прошедшей ночью. Это не вызывало сомнений.
   – Так-так, – вмешалась Конни. – Эта Тельма сумела увидеть тебя насквозь.
   Я посмотрел на нее, но не спросил: “Что ты имеешь в виду?” Это было бы ошибкой. Но хотя я и удержался, это не помогло.
   Вопрос этот задала Билли.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Она знала, за какую именно ниточку потянуть. Восхитительно. У Руперта на уме только секс, и он ни за что на свете не упустил бы шанса побороться с женщиной.
   Я почувствовал, что сейчас провалюсь сквозь землю от стыда.
   – Ерунда! – возразил я. – Мы говорим о Тельме, а уж с ней-то, Бог свидетель, мне бы меньше всего хотелось бороться.
   – Ну да, как же.
   – Она мне противна.
   – Будто такой пустячок мог бы тебе помешать.
   – Эй! – воскликнул я. – На себя посмотри!
   – Ты сам помоги ему рукой!
   Кимберли попробовала урезонить сестру.
   – Не будем отвлекаться от основной темы, детишки. Бросив на нее презрительный взгляд, Конни сделала неприличный жест средним пальцем.
   Проигнорировав эту выходку сестры, Кимберли обратилась ко мне:
   – И ты согласился на этот поединок? Нахмурившись, я попытался выбрать наилучшую тактику защиты. После непродолжительного молчания я сказал:
   – Ну... она меня заставила. Обозвала трусом. Мол, я слабак и такое ничтожество, что никогда не посмею померяться с ней силами в честном поединке.
   – И ты на это клюнул? – спросила Кимберли.
   – Пришлось.
   Билли тяжело вздохнула.
   – Тебе не нужно было ничего доказывать Тельме. Она просто манипулировала тобой.
   – Пожалуй... Хотя и не до конца. То есть вначале я действительно согласился бороться с ней. Но затем она начала раздеваться. Хотела, чтобы мы боролись голыми.
   – А ты сразу подумал, что уже умер и тебя забрали на небо, – съязвила Конни.
   – Неправда! Я сказал ей “нет”, и что наш уговор теряет силу, и что никакого матча не будет. Потребовал, чтобы она протянула вперед руки. Чтобы я смог их связать. Но она словно оглохла. Не обращая ни на что внимания, начала снимать с себя одежду. Будто мы будем бороться, и все тут, что бы я там ни говорил. Не успел я опомниться, как ее блузка была уже нараспашку, а шорты – внизу. Я просто не знал, что делать.
   – Наверное, член у тебя поднялся выше обелиска в Вашингтоне. – Это был комментарий Конни.
   – Вовсе нет.
   – Как же.
   – Оставь его в покое, – сказала ей мать.
   – Так вот, когда я понял, что все зашло слишком далеко, я начал отползать от нее. Хотел добраться до топора и заставить ее прекратить это безобразие. Но внезапно она кинулась на меня с опасной бритвой. Чуть меня не убила. – Я перехватил презрительно-насмешливый взгляд Конни. – Если вы мне не верите, можно поискать эту бритву. Я выбил ее у нее из руки. Она, наверное, еще валяется где-то в песке.
   Кимберли, на которой сегодня была гавайская рубашка Кита, сунула руку в левый нагрудный карман, вынула из него бритву и взмахом руки выкинула лезвие.
   Билли сложила губы трубочкой и произнесла:
   – Ууу!
   Я и сам скривился, когда поближе увидел бритву в дневном свете и понял, что вчера лишь чудом не остался валяться на песке со вспоротым брюхом.
   – Кто-нибудь видел эту штуковину раньше? – поинтересовалась Кимберли, держа бритву большим и указательным пальцами, чтобы мы могли разглядеть рукоятку, которая напоминала перламутровую.
   Конни покачала головой.
   Билли произнесла:
   – Грозная вещица.
   – Узнаешь ее?
   – Я? Нет. Я уже целую вечность не видела подобной бритвы. У моего отца была похожая, но у той била зеленая рукоятка.
   – Ну а ты, Руперт?
   – Видел ее прошлой ночью, когда Тельма бросилась с нею на меня.
   – Бритва, вероятно, принадлежит Уэзли, – вставила Конни.
   Кимберли кивнула.
   – Может быть. В сущности, хозяйкой могла быть и Тельма.
   – У нее не было бритвы, когда я ее обыскивала, – заметила Билли. – Я бы такое не пропустила.
   – Ну, – неуверенно произнесла Кимберли, – где-то же она ее взяла.
   – Почему же она тогда просто не воспользовалась ею? – недоумевала Конни.
   – Она попыталась, – возразил я.
   – Нет, я имела в виду, не использовала для того, чтобы перерезать веревку и освободиться.
   – Может быть, Тельма не могла дотянуться до нее с завязанными руками, – предположил я.
   – Но она должна была бы развязать руки еще до того, как подошла к тебе, – сказала Билли. – Если верно то, что она перевязала веревку, чтобы потуже ее затянуть, тогда ей наверняка вначале пришлось бы ее развязать.
   Конни нахмурилась.
   – Все это становится слишком сложным.
   – Да, – согласился я. – Получается, что она развязывает руки, чтобы можно было снова связать их, но теперь уже потуже, и это лишь для того, чтобы подойти ко мне и хитростью вынудить меня развязать их еще раз. Не лезет ни в какие ворота.
   – Нет, лезет. – Кимберли несколько секунд кивала головой и покусывала нижнюю губу. Затем произнесла: – Смысл в этом есть. И немалый. Мы рассматривали ее поведение не с той стороны. Дело не в том, что Тельма развязалась и могла убежать. Нет, ей нужно было убить Руперта.
   – Какой ужас, – пробормотал я.
   Кимберли подняла палец.
   – Я вижу все это вот так... – И, взглянув на меня, продолжила: – Там, у лагуны, Тельма пыталась убить тебя, сбросив камень с водопада. Но она промахнулась и по ошибке попала в Конни.
   – Это согласно ее изложению событий, – возразила Билли, – и может не соответствовать действительности.
   – Что бы там ни было у Уэзли на уме, но сначала он хочет умертвить всех мужчин. Я так себе это представляю, – сказала Кимберли. – Все дело в том, что он слишком слаб от ранений, чтобы самому попытаться убить Руперта, поэтому он приказал это сделать Тельме. А ту постигает неудача, и она ранит Конни. Затем – ее история: Уэзли зверски избивает ее, она его убивает и возвращается к нам для примирения. Но я в этом не уверена.
   – Не уверена, что он избил ее? – удивилась Билли.
   – Кто-то наверняка это сделал, – заметила Конни.
   Кимберли кивнула.
   – Ну, может, и Уэзли. Или, вероятнее, лишь какую-то часть этого. Уверена, большей частью она сделала это сама.
   – Она способна на такое? – изумилась Билли.
   – Избить себя? Может быть. Не знаю, но меня бы это не удивило.
   – Думаешь, она мазохистка? – спросила Билли.
   Конни фыркнула.
   – А то как же, раз она вышла замуж за Уэзли.
   – Она не могла нанести себе побои во все те места, – заметил я.
   – Конечно, во все не могла, – согласилась Кимберли. – Я считаю, что это было совместное мероприятие. Предполагалось, что побои должны были оправдать убийство Уэзли, поэтому все должно было выглядеть правдоподобно. Какая-то их часть наверняка была нанесена самой Тельмой. Слишком уж они жестокие, чтобы их авторство приписывать одному Уэзли. В его-то состоянии? Возможно, он и укусил ее пару раз, но так отдубасить и отхлестать не смог бы. Она должна была сделать это сама. Во всяком случае, большую часть.
   – Ненормальная, – дала определение Конни.
   – Это послужило ей пропуском в наш лагерь, – заметила Кимберли. – Она рассчитывала прийти к нам, продемонстрировать эти ужасные кровоподтеки и ссадины и заставить нас поверить в то, что она покарала Уэзли, убила его.
   – Но мы ей не поверили, – напомнил я.
   – Нет. Во всяком случае, не полностью. Я с самого начала сомневалась, что это сделал Уэзли. Но мои подозрения – как, впрочем, полагаю, и ваши – заключались в том, что ее послали сюда, чтобы она обманула нас. Если бы мы поверили, что она убила Уэзли, мы бы отменили дежурства и открыли себя для внезапного нападения. Еще мы подозревали, что она могла бы завести нас в засаду, если бы мы пошли разыскивать тело Уэзли.
   – Верно, – подтвердила Конни.
   – Но мы ошибались. Глубоко ошибались. Она явилась не для того, чтобы отвлечь наше внимание или заманить нас в западню, где Уэзли мог бы расправиться с нами. Знаете, что это было? С самого начала? Боевой вылет женщины-камикадзе для ликвидации Руперта.
   – Она хотела убить меня?
   – Верно.
   – Что это означает?
   – А то, по крайней мере, что Руперт – большой счастливчик.
   – Что счастливчик, то счастливчик.
   – А еще, что во всем этом Тельма полностью поддерживает Уэзли. Она, совершенно не задумываясь, готова совершить ради него убийство. И она намного опаснее, чем мы полагали.
   – И коварнее, – добавил я.
   – Я всегда знала о ее коварстве, – заметила Кимберли. – Просто не подозревала, что она способна на убийство.
   Нахмурившись, Билли покачала головой.
   – Ты считаешь, что в этом она действовала с ним на пару?
   – В чем этом?
   – В заговоре против нас. Во взрыве яхты и нашей высадке на этот остров-ловушку. Возможно ли, что Тельма помогала Уэзли спланировать все это? Теперь я уже не уверена, что это не так. Более того, сама идея могла принадлежать именно ей.
   – На этот счет у меня серьезные сомнения, – возразила Кимберли. – Пусть она и непревзойденная актриса, но, мне кажется, она искренне поверила, что Уэзли погиб при взрыве. Совершенно не подозревая, что к чему, Тельма включилась во всю эту кутерьму только в тот момент, когда увидела, что мы пытаемся прикончить ее мужа. Во всяком случае, такова моя точка зрения.
   – Если Тельма понятия не имела о его плане, – сказала Билли, – тогда все это придумал Уэзли, как мы и предполагали с самого начала. Но в таком случае, как сюда вписывается Тельма?
   Я понял, к чему она вела.
   – Если мы верно разгадали мотивы Уэзли, – произнес я, – он убьет ее так же, как всех нас.
   – Он не может позволить себе оставить ее в живых, – добавила Билли.
   – Такое уж ее везение, – промолвила Кимберли. – Но он не убьет ее, пока сможет хоть как-то использовать. А, возможно, он и вовсе не намеревается лишить ее жизни. Это мы так думаем, что он делает все это, чтобы стать единственным наследником, но на самом деле мы не знаем, что, черт побери, за всем этим кроется. И что от него можно ожидать.
   – Я лично ожидаю, что он снова попытается меня убить, – вставил я.
   – Подозреваю, что ты прав, – сказала Кимберли и улыбнулась мне. – Мы постараемся, чтобы ему это не удалось.
   – Спасибо.
   – Ну и что же нам делать? – поинтересовалась Конни.
   – Ничего, – ответила Кимберли. – Во всяком случае, не сегодня. Мы не в состоянии отправиться на охоту за этими двумя. А Руперту, я уверена, надо очень многое записать в свой дневник.
   – Подумаешь, большое дело, – буркнула Конни.
   – Это действительно большое дело, – возразила ей Кимберли. – Я хочу, чтобы он все записывал. Хочу, чтобы осталось документальное свидетельство всего, что здесь происходит. На тот случай, если мы отсюда не выберемся.