Лаймон Ричард. Остров

   Едва ли их можно было бы услышать из дома. Даже первый и самый громкий душераздирающий крик Конни вероятно остался незамеченным Уэзли и Тельмой. Они могли бы уловить какой-то шум, если бы стояли тихо и прислушивались возле открытого окна в одной из комнат, выходящих в сторону джунглей. Но это было маловероятно. В таком огромном доме скорее всего они находились в каком-либо другом месте.
   И вряд ли они стояли тихо, напряженно прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам. Нет, наверняка они в это время чем-то занимались. Ходили по дому, разговаривали, спали или делали что-нибудь другое.
   Так что едва ли они услышали Конни.
   Больше шансов было на то, что они заметили огонек моей зажигалки. Для такого крохотного язычка пламени дырка, проколотая им в темноте, была поразительно огромной. Клетки от лужайки отделяла довольно узкая полоска джунглей, так что, если кроны деревьев не слишком густые, свет зажигалки мог быть виден из дома.
   Но его можно было бы заметить лишь в том случае, если бы Уэзли или Тельма смотрели в это время из выходящего на эту сторону окна.
   Так что, спустя какое-то время, я пришел к заключению, что мы переоценили опасность, и мне можно было остаться с девчонками.
   Но береженого Бог бережет.
   А я – их единственный шанс.
   К тому же, может и к лучшему, что я ушел именно тогда. С Конни начало твориться что-то неладное, и неизвестно, чем все это могло кончиться.
   После моего ухода ее состояние улучшилось, и вскоре она успокоилась. Через пятнадцать минут до меня уже не доносились ничьи голоса.
   Кроме того, за это время стало ясно, что никто не появился, чтобы проверить пленниц.
   И теперь я пытался решить, что же делать дальше?
   Похоже, возможных вариантов было три:
   1. Ничего не делать.
   2. Незаметно прокрасться к клетке Билли.
   3. Тайком забраться в дом.
   Ничего не делать – звучало неплохо. Этот вариант грозил мне минимальными неприятностями – в том числе и летальными. Пока бы я прятался в джунглях, шанс остаться в живых был бы довольно высок. Возможно, это была и самая разумная линия поведения, поскольку я не знал в точности, где могли находиться Уэзли и Тельма.
   Но искушение вернуться к клетке Билли было очень велико. Если бы мне удалось сделать это тайком и привлечь ее внимание так, чтобы другие ни о чем не догадались... Боже мой, даже подумать страшно, что могло произойти. От одних мыслей об этом я пришел в сильное возбуждение.
   Но почему ограничивать себя одной Билли? Я мог бы подкрасться к любой из клеток. Разумеется, только не к Конни. А как насчет Кимберли? Вот было бы здорово! Нет. Эта вся в делах. Кимберли может схватить за руку, но баловством заниматься не захочет. А если нанести визит Эрин? Эрин мне понравилась. Похоже, и я ей тоже.
   Слишком юная, возразил я самому себе. С ней ничего нельзя делать.
   Кто это сказал? Она всего на четыре года моложе меня. Это не так много. Когда мне будет тридцать, ей будет двадцать шесть.
   Но сейчас ей только четырнадцать. Ну и что? В некоторых странах в четырнадцать лет люди вступают в брак.
   И я представил себя возле клетки Эрин. Как я прикасаюсь к ней в темноте, как мы исследуем друг друга через прутья клетки. Мысленно я почти начал ощущать гладкую теплоту ее небольших заостренных грудей.
   Но чем больше я возбуждался, тем острее чувствовал свою вину.
   Нельзя позволять себе возвращаться тайком к клеткам.
   Если я пойду к Билли, то вполне могу потом оказаться и у Эрин.
   А это будет очень скверный поступок, несмотря на все доводы, которые я приводил себе в его оправдание. Как я вообще мог подумать о том, чтобы попытаться соблазнить Эрин? Чем же я в таком случае лучше Уэзли?
   Я был зол на себя.
   Может быть, мне захотелось наказать себя за то великое искушение, которое я испытывал по отношению к Эрин. Или порочное побуждение воспользоваться ее беспомощным положением, словно лучом прожектора, указало на то, что было верным и что необходимо было сделать.
   Да, я вернусь к клеткам. Но сделаю это тогда, когда в руке у меня будет связка ключей Уэзли.
   И не раньше.
   Трех вариантов больше не существовало.
   Остался только один.
   Номер третий: тайком проникнуть в дом.
   Не выходя из темных джунглей, я пошел по периметру лужайки и дошел до участка, примыкающего к боковой стороне дома.
   И стал вглядываться.
   Прямо передо мной, на расстоянии небольшой пробежки, было окно, через которое я наблюдал за издевательствами над Эрин.
   Окно было темным.
   Впрочем, света не было нигде. Никаких признаков Уэзли или Тельмы я не заметил. Но они несомненно находились где-то в доме. Я ведь видел, как они входили, и не было никаких оснований думать, что они из него вышли.
   Но они могли это сделать.
   И могут быть где угодно.
   Дожидаться удобного случая, чтобы напасть на меня.
   Выскочив из укрытия, я стремглав понесся по высокой траве. Испуг был настолько велик, что мое сознание расщепилось и я разделился надвое: одна моя половина совершала эту безумно-опасную пробежку, тогда как другая изумленно наблюдала за первой с расстояния, как бы насмехаясь над ее глупостью. “Так-так, сам лезешь на рожон”, – подумал я. Но я все бежал и остановился только у боковой стены дома. Прислонившись к ней плечом, я стал судорожно глотать воздух. Дыхание, впрочем, восстановилось довольно быстро, только вот сердце упорно отказывалось притормозить и стучало, как бешеное. Потому что знало, что ожидает нас впереди.
   Бросок через газон был самой безопасной частью операции.
   Шагнув к окну, я прильнул лицом к сетке и заглянул вовнутрь.
   И ничего не увидел.
   Вернее, увидел многое. Это была совсем не та темнота, которая окружала клетки. Комнату заливала серая мгла – лунный свет, сочившийся через окно и растекавшийся вокруг.
   Его было вполне достаточно, чтобы показать мне, что комната заполнена темнотой.
   Темноты было предостаточно, чтобы спрятать двоих – или даже двадцатерых.
   Ощупав низ сетки, я обнаружил пару прорезов, которые я сделал прошлый раз бритвой. А что, если и Тельма их нашла? И тут же пожалел, что подумал об этом. Если она или Уэзли заметили дело моих рук на сетке, они догадаются, что у них побывал незваный гость. И подготовятся к его встрече.
   Но они, вероятно, ничего не заметили. Скорее всего они больше не заходили в эту комнату, после того как в ней побывала Тельма, чтобы собрать одежду, задуть свечи и все такое.
   Просунув указательные пальцы в прорези и согнув их вниз, я потянул сетку на себя.
   Через несколько секунд я просунул внутрь голову. Без сетки видимость значительно улучшилась.
   Темноту теперь я видел намного яснее.
   Я стоял и разглядывал комнату, а сетка лежала у меня на затылке.
   Вокруг одни черные пятна.
   Но вроде ничего не двигалось.
   В воздухе висел какой-то прогорклый и гадкий запах сигарет. И еще пахло свечами и кровью. Или мне это показалось – последние два запаха могли существовать лишь в моем воображении.
   Я представил себе сидящих посреди комнаты на полу со скрещенными ногами Уэзли и Тельму. Как они улыбаются и терпеливо дожидаются, пока я войду в их логово.
   С этой лунной подсветкой меня легко было разглядеть. Я был словно черный бюст Палласа, поставленный на подоконник.
   И все же я взял да и полез в окно.
   Другое Я, как мне показалось, осталось стоять в сторонке, неодобрительно покачивая головой и словно предостерегая: не сносить тебе головы.
   Рюкзачок на спине создавал определенные трудности, и мне пришлось локтем немного отодвинуть сетку, чтобы он не зацепился. Но в конце концов я перелез через подоконник и опустился в комнате.
   И тут же шагнул в сторону от окна, чтобы за спиной оказалась стена.
   Затем постоял неподвижно, прислушиваясь к звукам в доме. Единственные человеческие звуки исходили от меня: шум дыхания и биение сердца, да еще временами урчание в животе.
   Слишком долго уже я не ел.
   Еда была у меня с собой, но сейчас было не самое подходящее время для приема пищи.
   Я запустил руку в правый передний карман шорт. Сначала извлек зажигалку. Переложив ее в левую руку, я снова полез в карман и на этот раз выудил из него опасную бритву.
   Открывать ее я не стал.
   Она должна быть готова к применению, но все же не настолько.
   Затем я попытался заставить себя воспользоваться зажигалкой.
   Она стала такая скользкая, да и большой палец почему-то не слушался.
   Ну же, сделай это, понукал я себя. Что тебе терять? Если их нет в комнате, они все равно не увидят. Если же они здесь, то ты уже покойник, только пока не знаешь этого.
   И я чиркнул кремнем зажигалки. То же самое сделал и парень, стоявший слева от меня в углу комнаты.
   Я подскочил с возгласом “Йа!” Затем до меня дошло, что этот парень – всего лишь мое отражение в зеркале. (Знаю, знаю, я – идиот.)
   Погасив огонь, я долго стоял в темноте, ожидая, что кто-нибудь придет поинтересоваться, что это за такой странный вскрик. Но никто не появился.
   И я снова включил зажигалку. На этот раз парень в зеркале меня не испугал. Напротив, я даже был ему благодарен – стало в два раза светлее.
   Мы оба стояли неподвижно и внимательно оглядывали комнату.
   Похоже, кроме нас, в ней никого не было. И я медленно пошел. Пошел и он со своим огоньком.
   Когда внезапно моя нога наступила на что-то скользкое, я поскользнулся, но не упал.
   Повернувшись, я нагнулся посмотреть, на что наступил. На полу было мокрое красноватое пятно. Это здесь Тельма и Уэзли закончили развлекаться с Эрин. Тельма возвращалась в комнату, чтобы подобрать одежду и задуть свечи, но не потрудилась подтереть кровь, пот и все такое.
   А теперь я вступил в кровь.
   Шагнув назад, я обнаружил четкий отпечаток подошвы моей туфли.
   Тогда я потушил огонек, опустил бритву в карман и, взяв зажигалку в зубы, снял с плеч рюкзачок и поставил его перед собой.
   Внутри я отыскал жилетку, которую Конни сделала из полотенца, и, зажав ее между коленями, снова надел рюкзачок.
   В абсолютной темноте я поднял ногу и вытер подошву туфли. Затем отступил назад, вытер другую подошву и повторил процесс. После этого я опустился на колени и включил зажигалку. Мое отражение и я поползли вперед, стирая наши следы. Остановились мы у края мокрого, измазанного кровью участка. Следы скольжения можно оставить – подошвы в них не отпечатались, а, значит, их могла оставить чья-то босая нога.
   Мы поднялись и медленно пошли назад. Новых следов не появилось.
   Оказавшись снова в темноте, я свернул жилетку и отправил ее назад в рюкзачок. Это заняло какое-то время. Кроме того, от жилетки руки стали мокрыми и липкими, и пришлось обтереть их о шорты.
   Когда я включил зажигалку, мой двойник вновь появился. Но просуществовал недолго – только пока я подошел к дверному проему и снова погасил огонек.
   Переложив зажигалку в левую руку, я достал бритву и шагнул из комнаты в коридор.

Не буди лиха

   Комнату за комнатой, коридор за коридором, лестницу за лестницей обыскивал я огромный дом. Долгие и утомительные экскурсии по старинным особнякам рабовладельцев, выстроившимся вдоль Миссисипи, в которых я томился прошлым летом, оказались не напрасными: по общей планировке этот особняк был схож со многими из виденных мною. Мне даже казалось, что я здесь уже побывал, потому что почти всегда мог безошибочно предсказать, что будет дальше.
   Хотя зажигалка постоянно была у меня в руке, я ее не использовал.
   Я исследовал дом в темноте, крадучись и часто останавливаясь, чтобы прислушаться.
   Спустя какое-то время я положил бритву назад в карман – мне нужна была свободная рука, чтобы нащупывать дорогу.
   В доме стояла мертвая тишина.
   Лишь его половицы без устали постанывали и поскрипывали под моими ногами.
   От меня самого шуму было очень мало. Хотя мое дыхание и биение сердца так же, как участившееся урчание голодного желудка, казались мне громкими, по сравнению с возмущенными жалобами дерева, попираемого моими ногами, они были тихими.
   Казалось, пол в доме вошел в сговор с Уэзли и Тельмой. “Еще бы, – подумал я. – Ему нравится, что по нему катаются голые тела, он наслаждается ощущением голой кожи и обожает, когда его доски умащивают кровью, потом и спермой. А я явился, чтобы положить конец всему этому. Поэтому он и выкрикивает свои предупреждения...”
   (Иногда в голову лезут такие странные мысли. Когда ты один в темноте и в любую минуту можно оступиться и полететь вниз, или удариться о стену, или споткнуться о лампу, или наткнуться на того, кто желает перерезать тебе горло, трудно сохранить ясность ума.)
   Чтобы описать каждый неловкий шаг и столкновение, страхи, которые я испытывал, обследуя особняк, и ложные тревоги – кошмарные сценарии, мелькавшие у меня в голове, – ужас, который охватывал меня всякий раз, когда я поворачивал за угол или входил в новую комнату, понадобилось бы много часов.
   Тогда мне показалось, что само обследование дома длилось бесконечно.
   Я уже думал, что всходит солнце.
   Но в реальности я, вероятнее всего, бродил по дому не более часа, прежде чем нашел Уэзли и Тельму.
   Мне уже начинало казаться, что их все-таки нет в доме. Может быть, они ночевали на яхте. Но затем, когда я поднимался по лестнице на третий и последний этаж, то услышал тихий раскатистый звук. Остановившись, я прислушался. Звук замер, но затем послышался вновь. И опять наступила тишина. Затем резкое похрапывание.
   Сопит какое-то животное?
   Но, послушав подольше, я понял, что звуки эти издает спящий человек.
   Спящий и храпящий.
   Дальше я поднимался еще медленнее, осторожно ставя ноги на каждую ступеньку и плавно перенося на них вес. Но большинство из ступенек все равно скрипели. Всякий раз, когда это случалось, я съеживался, замирал на месте и прислушивался, дожидаясь очередного храпа.
   Наконец я добрался до верхней площадки лестницы.
   И очутился посредине широкого коридора, окруженный стенами с открытыми дверями. Со своего места я мог видеть четыре залитые лунным светом комнаты – по одной возле каждого угла.
   Звуки храпа, теперь более отчетливые, похоже, доносились из двери, находившейся передо мной и правее. Остановившись возле балясины перил, я обернулся лицом в направлении звуков.
   В темноте вход в комнату выглядел смутно бледным.
   Я с большой осторожностью стал к нему подкрадываться.
   Так вот где устроились Уэзли и Тельма.
   Имея в своем распоряжении весь дом, почему они предпочли спать в столь отдаленной комнате? Мне показалось это очень странным, особенно учитывая раны Уэзли. Зачем было взбираться на третий этаж, когда на первом было множество хороших и удобных комнат?
   У входа я остановился и заглянул внутрь.
   В глубине комнаты два ярких от лунного света окна.
   Ах вот оно что!
   Это комната с видом.
   С такой высоты, вероятно, можно было видеть клетки поверх крон деревьев.
   Наблюдать за женщинами.
   Отсюда они вполне могли бы увидеть огонек моей зажигалки.
   Если бы смотрели.
   Однако, судя по всему, они не смотрели. Если бы они увидели этот огонек, то вряд ли просто так взяли бы да и завалились спать.
   Кроме храпа, из комнаты доносилось глубокое ровное дыхание.
   Они здесь и спят.
   Видимо.
   Отчасти я был рад, что нашел их. По крайней мере, была решена загадка их местонахождения.
   Но другая часть меня не одобряла эту находку.
   И что, черт побери, я должен был теперь делать?
   На ум пришло только два возможных варианта поведения:
   1. Убираться к чертовой матери из дому.
   2. Войти в комнату.
   Если быть откровенным, мне жутко хотелось уйти. Я чувствовал, что если останусь, обязательно случится что-то нехорошее.
   Я подумал, может, выбраться из дома и поджечь его. Это был бы сравнительно безопасный и эффективный способ покончить с Уэзли и Тельмой.
   Не такая уж и плохая мысль.
   Эта высота оказалась бы для них ловушкой, и шансы спастись практически равнялись нулю.
   Только одно слабое место.
   (Похоже, от них никогда нельзя избавиться.)
   Уэзли, вероятно, взял с собой в комнату ключи от клеток. Если я сожгу дом, что станет с ключами? Начнем с того, что я, возможно, не смогу отыскать их среди пепелища. И потом, вдруг они расплавятся? Я ведь не специалист по температуре плавления ключей от клеток для содержания горилл. В горящем доме они вполне могут превратиться в лужицы металла или, по крайней мере, покорежиться и прийти в негодность.
   И как я смогу тогда открыть клетки?
   Значит, необходимо прокрасться в комнату и найти ключи. Взять ключи и только затем выбираться к черту из дома и поджигать его.
   Мысль эта показалась мне просто замечательной.
   В ней было только одно слабое место: чтобы заполучить эти ключи, придется войти в комнату и поискать.
   А как можно было надеяться отыскать их в темноте?
   В голове моей раздался голос, напоминавший голос Кимберли. И он говорил: “Выкинь из головы все это дерьмо и сделай то, что надо”.
   Она была права.
   Или это я был прав, потому что на самом деле голос этот принадлежал не Кимберли, а был моим собственным.
   Я не хотел делать это.
   Но я нашел Уэзли и Тельму. И они спали. А спящие они были беспомощны. И, значит, полностью в моей власти. Другого такого шанса мне, возможно, никогда не представится. Если я сейчас окажусь трусом, то возненавижу себя навсегда.
   Если я упущу свой шанс, расплачиваться придется моим женщинам.
   Перед тем как войти в комнату, я вынул из кармана бритву и большим пальцем открыл лезвие.
   В этот миг я вновь превратился в шизика: от меня снова отделился критичный и обеспокоенный наблюдатель.
   Ты, должно быть, лишился своего драгоценного рассудка, говорил он мне.
   Я перешагнул порог.
   Пол заскрипел.
   Один из спящих захрапел. (Думаю, Уэзли.) Дыхание другого оставалось глубоким и ровным.
   Они спят мертвым сном, убеждал я себя.
   Если только не притворяются.
   И тогда я подумал: “Ты должен немедленно перерезать им глотки”.
   Но я понимал, что не смогу это сделать. Чтобы убивать спящих, надо быть чертовски хладнокровным. И даже если бы мне удалось заставить себя разделаться подобным образом с Уэзли, с Тельмой все обстояло иначе.
   Тельма была женщиной.
   А как бы я смог перерезать горло женщине?
   Не смог бы, вот как.
   (Но я смог бы сжечь ее, подпалив дом? Видимо, да. Даже считая предосудительной саму идею перерезания горла, я был решительно настроен на то, чтобы сжечь живьем этих двух чудовищ вместе с домом. И рука не дрогнула бы.)
   Остановившись у входа, я увидел, что Уэзли и Тельма спали в одной кровати. По крайней мере, я предположил, что это они.
   Потому что мне не очень хорошо было их видно.
   По обе стороны двойной кровати стояли ночные столики. Столики и кровать стояли у стены между окнами, поэтому лунный свет на них почти не падал.
   Уэзли и Тельма (в то время я мог только предположить, что это были они) лежали бок о бок – расплывчатые темные фигуры на белой простыне.
   Тело на левой половине двойной кровати выглядело крупнее, чем лежавшее справа. Храп доносился оттуда. Кроме того, на этом теле была белая заплата, очень напоминавшая грудную повязку Уэзли.
   Значит, он лежал слева, а Тельма справа.
   И я направился к той стороне кровати, которую занимал Уэзли. Потому что ключи были у него. На его месте я бы положил их на ночной столик, чтобы до них можно было легко дотянуться.
   Мне нужна была свободная рука. Но я не хотел остаться без бритвы, так что в карман ушла зажигалка.
   Пока я подходил все ближе и ближе к ночному столику Уэзли, спящие продолжали издавать свои обычные звуки.
   Когда я добрался туда, я развернулся боком, чтобы не терять их из виду.
   Но, если пристально смотреть на людей, они, кажется, чувствуют это.
   Кто-нибудь из них обязательно проснется, это точно.
   Так что вместо этого я посмотрел в сторону выхода, когда осторожно похлопывал по столику.
   Да только недостаточно осторожно.
   Шаря вслепую, я слегка толкнул пальцами кольцо с ключами. Оно сдвинулось с места, царапнув по дереву. И несколько ключей ударились друг о друга. И тихо звякнули.
   Уэзли продолжал храпеть.
   Тельма резко вскочила на кровати.
   Я окаменел.
   Она сидела на матраце по другую сторону Уэзли, не шевелясь и не произнося ни слова.
   В какую сторону была повернута ее голова, определить я не мог.
   Но она должна была смотреть на меня.
   Видела ли она меня?
   Я не двигался и старался не дышать.
   Может быть, пронесет.
   Если она меня не видела, и я не издам ни единого звука, возможно, через какое-то время она успокоится, ляжет и снова уснет.
   Довольно скоро мне понадобилось вдохнуть воздух. Я сделал это медленно. Вероятно, она не услышала меня за громким храпом Уэзли. Но она еще сидела.
   Мною стала овладевать паника. Я почувствовал, что задыхаюсь, сердце бешено заколотилось, а все тело дрожало, в том числе и руки.
   Связку ключей я прижимал к столу кончиками пальцев. Если дрожь усилится, я не смогу контролировать пальцы и ключи вновь зазвенят. Я подумал было поднять руку. Но, когда я буду убирать руку, ключи могут зазвенеть.
   Может быть, мне надо схватить их и дать деру? Нет, нет, нет, нет!
   “Наберись терпения и жди!” – приказывал я себе. Уже недолго. Еще секунда, и она ляжет. Пройдет еще немного времени, и она уснет крепким сном. – Иди сюда, Руперт, – шепнула она. Вздрогнув, я тихо ахнул и машинально схватил ключи. Они звенели целое мгновение, пока я не стиснул их в руке, заставив замолчать. Раздался клокочущий храп Уэзли, и он со стоном перевернулся на бок. Теперь он лежал ко мне спиной и лицом к Тельме. Та молчала. Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, Уэзли вновь захрапел.
   Я стоял у кровати с ключами в одной руке и бритвой – в другой.
   И пристально смотрел на Тельму. Хотя я не мог видеть ее глаза – или даже в какую сторону повернута ее голова, – я знал, что она наблюдает за мной.
   И я начал медленно, не отрывая подошвы от пола, перемещаться в ноги кровати.
   Пусть думает, что я иду к ней, говорил я себе. До самого момента, когда я рванусь к двери.
   Однако, оказавшись в ногах кровати, я никуда не рванул.
   Один шаг в неверном направлении, и Тельма обязательно закричит. Я знал это. На этот счет у меня не было ни малейшего сомнения. От ее крика проснется Уэзли, и они вдвоем бросятся на меня.
   Разделайся с ней, пока она одна, или тебе придется иметь дело с ними обоими сразу.
   Кроме того, мне было любопытно. Странно, почему она прошептала: “Иди сюда, Руперт”. Почему она сделала это вместо того, чтобы закричать?
   Она продолжала сидеть ровно, пока я на цыпочках обходил вокруг кровати. Уэзли продолжал храпеть.
   Когда я обогнул угол, Тельма медленно повернулась в сторону и опустила на пол ноги. Она сидела на краю матраца и ждала меня.
   Шагах в двух от нее я остановился.
   Тельма схватила рукой мой ремень. Не сопротивляясь, я позволил ей притянуть себя ближе. Теперь я стоял прямо перед ней. Но она потянула меня ещё ближе, и я оказался у нее между коленями. Её ноги касались моих. Не отпуская ремень, она прошептала:
   – Отдай мне ключи.
   На этот раз ее шепот, похоже, не потревожил мужа: тот продолжал храпеть и не двигался. А видел я его теперь прекрасно, поскольку возвышался над Тельмой. Только невозможно было определить, открыты его глаза или нет.
   – У меня нет ключей, – тихо промолвил я.
   – Уэзли? – Это уже был не шепот. Хотя произнесено было и не слишком громко, но этого оказалось достаточно, чтобы тот что-то буркнул и как-то вопросительно простонал.
   В одной руке у меня были ключи, в другой – бритва.
   Один взмах бритвой и...
   Даже если она заслуживала такого конца, – а она его заслуживала, – рука у меня не поднималась. Только не таким способом – застав ее врасплох среди ночи. Во-первых, она была женщиной. Во-вторых, обойтись с нею так жестоко я мог бы только в единственном случае – в качестве крайней меры, спасая свою жизнь.
   Храп Уэзли прекратился.
   Вместо того чтобы перерезать Тельме горло, я поднес к ней левый кулак. Он встретился с теплой податливой кожей. Когда рука Тельмы нащупала мои пальцы, я разжал кулак, и она взяла ключи. Те звякнули несколько раз, но затем стало тихо.
   – Ммммм? – промычал Уэзли.
   – Ничего, милый.
   – Ммм.
   Через несколько секунд он снова захрапел.
   Послышалось тихое “дзинь-дзинь” – это Тельма положила куда-то ключи. Может быть, за спину на матрац.
   Придерживая одной рукой меня за ремень, другой она провела по шортам спереди. Затем медленно расстегнула “змейку” и запустила руку внутрь.
   В других обстоятельствах нечто подобное вызвало бы моментальную эрекцию. Но слишком велик был страх, да и Тельма была не совсем в моем вкусе, не то что другие ее родственницы. Практически она возбуждала меня ровно столько, сколько и Уэзли, окажись он на ее месте, поэтому член мой настолько съежился, что я просто диву даюсь, как смогла она найти то, что искала.
   Но нашла.
   И принялась за работу.
   Вспомнились наше общение у костра и ее попытка прикончить меня бритвой.
   Та же самая бритва была сейчас у меня в руке, в то время как Тельма сжимала, гладила и оттягивала мой член.
   На этот раз оружия у нее не было, это я знал. Во всяком случае – в руках.
   Потому что одной рукой Тельма держалась за мой пояс, а другой – за мой член.
   Протянув левую руку, я положил ладонь ей на голову, провел по коротким влажным волосам, погрузил в них пальцы и оставил их там. Затем скользнул по боковой поверхности ее головы запястьем правой руки, нашел ухо и приставил к нему лезвие бритвы – во впадинку между верхней частью уха и поверхностью головы.