Ленский Владимир. Прозрачный старик и слепая девушка

   – Ты хочешь сказать, будь у меня светлые волосы, я была бы другой?
   – Чуть-чуть.
   – Это можно проверить. Осветлить волосы нетрудно.
   – Я тебя не убедила? – грустно спросила Аббана.
   Софена решительно покачала головой.
   – Мне трудно что-либо с этим поделать, Аббана, но я ее ненавижу.
   Аббана сжала руку подруги, и они расстались.
   Эгрей и Гальен нетерпеливо топтались на краю поляны; еще человек десять бродили по траве, посматривая на луны. Пронзительно-синяя Ассэ висела высоко в середине неба, посылая на землю единственный едва различимый в темном воздухе луч. Желтоватая Стексэ, большая, с расплывчатыми, слегка колышущимися краями, лениво зависла у самого горизонта. Ночь была заполнена ее неопределенным сиянием, в котором все фигуры казались плоскими – до тех пор, пока не попадали в место скрещения двух лучей, где мгновенно обретали рельефность.
   Магистр Алебранд стремительно бегал взад-вперед по лужайке, быстро переставляя короткие кривые ноги, и каждый раз, когда его силуэт, зацепив синий луч, наполнялся объемом, зрителям чудилось, будто магистр выскакивает из двухмерного пространства и погружается в трехмерное. Это явление было, в принципе, обычным, но при частом повторении начинало представляться каким-то непрерывным волшебством.
   – Где же она? – заговорил наконец Эгрей.
   Ренье прихромал одним из последних. Приятели замахали ему, и он присоединился к Эгрею и Гальену.
   – Еще не началось?
   – Как видишь, – ответил Гальен. – Наша красавица запаздывает.
   – Она будет моей, – сказал Эгрей ни с того ни с сего.
   – А пока этого не произошло – лучше помолчи, – оборвал его Гальен.
   – Вот она, – проговорил Ренье.
   Все тотчас повернулись в ту сторону, куда он указывал. Белая, точно вырезанная из шелка, бесплотная девушка осторожно ступала по траве. Высокий мужчина, придерживающий ее за локоть, шел рядом, поотстав на полшага. Он почти весь тонул в тени.
   Для полетов, равно как и для верховой езды, существовали особенные костюмы, и женщины внимательно следили за модой в этой области. И то, и другое занятия были, во-первых, привилегией мужчин, а во-вторых, свидетельствовали об аристократичности – если не происхождения, то, по крайней мере, воспитания и устремлений. Платье Фейнне являло собой верх изысканности: это был простой белый балахон с широкими рукавами, обрезанными чуть выше локтя. Сшитый из тончайшего шелка цвета бледной слоновой кости, он колебался при каждом шаге девушки, то прилегая к ее телу, то драпируясь складками. Из-под подола мелькали узкие ножки в сандалиях.
   – Кто бы ни подбирал для нее наряды, он разбирается в том, что делает, – прошептал Эгрей.
   – Подбери слюни, – шепнул ему Гальен. – На тебя смотреть противно.
   Ренье отошел подальше, чтобы не слышать их, и как только голоса приятелей перестали достигать его слуха, мир чудесным образом преобразился. Теперь для Ренье существовали только благоуханная ночь и девушка в белом платье, чуть неловкая, смущенная и милая.
   Алебранд подскочил к ней, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие.
   – Опаздываете, сударыня! Наряды выбирали? Перед зеркалом вертелись? – Он чуть прикусил язык: вряд ли Фейнне уместно было обвинять в том, что она вертелась перед зеркалом; однако сбить магистра в любом случае было нелегко. – Ладно, коль скоро главный субъект эксперимента прибыл, можно приступать! Кто будет записывать?
   Он повертел головой, оглядывая собравшихся, и остановил взор на Элизахаре.
   – Вы! – Он ткнул пальцем в телохранителя Фейнне. – Насколько я выяснил, вы ухитряетесь записывать каждое слово даже за нашим ритором.
   – Ну, это было бы чересчур, – скромно ответил Элизахар. – Впрочем, я предвидел ваш выбор и прихватил с собой дощечки.
   Алебранд отвернулся от него и оглядел прочих, задерживая взгляд на каждом.
   – Видали? – произнес он наконец с ироническим восхищением. – Он предвидел! Стратег и тактик! Ладно, пишите. В ночь полнолуния Ассэ и трех четвертей Стексэ, при Ассэ в зените и Стексэ на горизонте, угол скрещения лучей...
   Он диктовал показатели, почти не прибегая к линзам и скороговоркой произнося на память десятки длинных формул. Фейнне переминалась с ноги на ногу на поляне и улыбалась в пустоту. Она чувствовала устремленные на нее глаза, и ей было немного не по себе.
   – Держись, Фейнне! – выкрикнул Гальен.
   – Лети, Фейнне! – подхватила Аббана.
   Девушка повернулась навстречу голосам и благодарно кивнула.
   Элизахар скрипел палочкой, процарапывая воск, а магистр все диктовал и диктовал. Затем Алебранд поднял голову и закричал:
   – Пора!
   Фейнне взяли за руки – справа Алебранд, слева Элизахар – и подвели к синему лучу.
   Алебранд махнул Элизахару, чтобы тот опустил руку девушки.
   – Теперь, дорогая, – обратился магистр к Фейнне, – вы должны войти в центр скрещения лучей.
   – Но я их не вижу...
   – Вам не требуется ничего видеть. Если расчеты Хессициона верны и мы не ошиблись в вычислениях, через несколько минут лучи должны подхватить вас. Вы почувствуете их приближение – интуитивно или тактильно. Постарайтесь запомнить свои ощущения. Это крайне важно. Хессицион высказывал предположение о том, что незрячие гораздо лучше приспособлены к полетам, нежели зрячие. Он говорил, что для людей, привыкших полагаться на зрение, закрыты многие иные, более существенные пути.
   «Он дважды назвал имя Хессициона, – подумал Ренье. – Нарочно? Хочет, чтобы старик присутствовал при эксперименте?»
   Рядом кто-то закашлялся. Ренье подскочил, как будто его кольнули: еще мгновение назад здесь никого не было. Поблизости копошился старикашка. Свет рыхлой луны Стексэ делал его почти коричневым, похожим на разлохмаченную прошлогоднюю шишку. Сходство усугублялось рваниной, в которую был облачен старик.
   – Господин Хессицион, – сказал Ренье.
   – А? – Старичок поднял голову. – Ну да, ну да… Я давно предполагал, что полеты при благоприятном скрещении лучей... при переменных голубого спектра... впрочем, Стексэ быстро меняет угол падения...
   Он махнул рукой. Ренье с ужасом увидел странные пальцы: большой и указательный были в три раза длиннее, чем нужно, и заканчивались острыми, похожими на иглы, ногтями. В следующее мгновение юноша понял, что ошибся: Хессицион держал в руке растопыренный циркуль. Ренье перевел дух и засмеялся от облегчения.
   Старик некоторое время что-то бормотал, тряся головой, а затем вдруг пронзительно вскрикнул:
   – Летит!
   Ренье быстро повернул голову: он пропустил то мгновение, когда Фейнне оторвалась от земли. Теперь он видел, как она медленно проплывает по воздуху, увлекаемая в вышину синим лучом. Тени густо собирались в складках ее одеяния, в волнах ее волос; золотистый свет обливал ее щеки, стекал по поверхности кудрей, и все, что не было заполнено синеватой тенью, сияло живым, текучим золотом.
   Некоторые студенты, впервые оторвавшись от земли, начинали паясничать, размахивали руками, делая вид, будто плывут по воде, или, подражая птицам, испускали вопли; были и такие, что пугались и принимались барахтаться, едва только переставали ощущать под ногами твердую почву.
   Фейнне же просто двигалась над землей. Ее руки висели неподвижно вдоль тела, запрокинутое лицо, подставленное лунным лучам, оставалось безмятежным. Чуть шевелились ее невесомое одеяние и легкие волосы надо лбом. Свет заполнял ее широко раскрытые незрячие глаза; в левом зрачке горела синяя точка, в правом – золотая.
   Несколько минут она тихо плыла над поляной, а затем начала опускаться, заранее вытягивая носки навстречу земле. Наконец она встала на пальцы ног и прошла так с десяток шагов, словно ее тело ничего не весило. Затем она остановилась, вздохнула и осела на траву. Сотни крохотных мягких шелковых складок окружили ее неподвижную фигуру, волосы рассыпались по плечам, по раскинутым рукам.
   Элизахар шагнул было к ней, но Алебранд остановил его.
   – Записывайте! – прошипел он.
   – Что?
   Алебранд воткнул себе в глазницу толстую линзу с разметкой, уставился на сблизившиеся за это время луны и начал диктовать цифры.
   Фейнне пошевелилась, села удобнее.
   – Как хорошо, – выговорила она. – Как хорошо...
   Алебранд протянул в ее сторону толстый палец.
   – Вы запомнили свои ощущения? Каким образом вы почувствовали луч? Вы ведь не могли его видеть? Вы его осязали? Он обладает материальностью – это известно; но насколько эта материальность доступна человеку?
   – Она доступна, – сказала Фейнне. И засмеялась, тихо и счастливо.
   «Хорошо, что Софены здесь нет, – подумала Аббана. – Если даже я изнемогаю от зависти... Конечно, все мы летали, и я, и Софена, но почему у нас все как у беспородных щенков, бурно, весело и нелепо, а у этой девицы – как у волшебной феи? Может, в ней есть эльфийская кровь? Но это невозможно, все Эльсион Лакар, кроме правящей королевы, давно ушли из нашего мира... Но почему же я завидую? Чему тут завидовать? Не богатству же... И не слепоте. Красоте? Да ведь и я, прямо скажем, вовсе не урод...»
   Эгрей спросил у Гальена:
   – Ты успел заглянуть ей под подол, пока она пролетала над тобой?
   Гальен отпрянул, как от удара, а затем размахнулся, чтобы влепить приятелю пощечину. Однако чья-то крепкая рука схватила Гальена за запястье.
   Гальен дернулся:
   – Пусти, ублюдок!
   – Это кого вы изволите именовать ублюдком? – осведомился магистр Алебранд.
   Гальен обернулся и сник.
   – Простите, господин магистр, я не сразу понял, что это вы.
   – Попрошу никаких драк на моих занятиях не устраивать, – сказал Алебранд, выпуская руку Гальена. – Мне безразлично, кто и что сказал, кто кого зацепил и о чем вообще шла речь. Если только речь не шла о предмете нашего изучения. Я имею в виду – оптику. Вы намеревались избить своего товарища из-за оптических формул?
   – Нет, – выдавил Гальен.
   – В таком случае я запрещаю вам его бить, – сказал Алебранд. – Конечно, если бы господин Эгрей осмелился оспаривать формулу расчета кратковременного воздействия Ассэ на спектр Стексэ в третьей четверти – а такое сочетание, как было блестяще экспериментально доказано сегодня, обладает способностью восприниматься тактильным образом... э-э... – Магистр остановился, чувствуя, что немного запутался в формулировках, но затем решительно завершил: – Если бы господин Эгрей посмел усомниться в наших расчетах и подверг неуместной критике формулы, я еще позволил бы вам избить его. Все прочие поводы я считаю слишком ничтожными для подобной расправы. Я ясно выразился?
   – Да, господин магистр, – ответил Гальен.
   Эгрей ухмыльнулся и пошел прочь. Алебранд даже не посмотрел в его сторону.
   Фейнне висела на локте у Элизахара и что-то рассказывала ему вполголоса. Он быстро черкал в табличках. Писать ему было неудобно, но стряхнуть с себя руку Фейнне он не решался. «Да и кто бы на такое осмелился, – подумал Ренье, наблюдавший за ними со стороны. – Послушать бы, что она говорит».
   Тут он сообразил, что ему никто не запрещает подойти поближе. В ту же минуту подобная мысль посетила и Аббану, так что они приблизились к Фейнне вместе.
   – Эти лучи были живыми, – говорила Фейнне. – Они вздрагивали, то сжимали меня сильнее, то почти совсем отпускали. Иногда они прикасались к затылку, иногда – к талии. Один раз они удерживали меня только за кончики пальцев, а затем вдруг обвили с головы до ног и слегка стиснули, как будто хотели обнять... Никогда прежде со мной такого не было.
   Ренье вдруг ощутил сильнейшее возбуждение. Веселое, непобедимое желание бегало по его жилам, разгоняло кровь и наполняло сердце странными силами. Он глянул на Аббану. Чуть приоткрыв губы и поблескивая влажными зубами, девушка смотрела на него. Ренье машинально протянул руку, и Аббана тотчас вцепилась в нее пальцами.
   – Уйдем, – одними губами выговорила она.
   Ренье не верил своим глазам: обычно Аббана держалась с ним подчеркнуто холодно. Сейчас в ее глазах плясали искры, она смеялась – не только губами, но как бы всем телом.
   «Это Фейнне, – понял Ренье. – Ее полет. Если подойти к ней достаточно близко, то можно ощутить это, и в какой-то миг это сделается неодолимым...»
   Он огляделся по сторонам и удивился: прочие студенты обсуждали увиденное как ни в чем не бывало. Как будто присутствовали при самом обычном лабораторном опыте.
   Аббана уже отошла на десяток шагов. Еще немного – и она скроется. Ренье быстро захромал в ту же сторону.
   Аббана ждала его возле беседки – там, где они с Софеной любили секретничать.
   – Это ты? – тихо позвала она.
   Ренье молча приблизился к ней и схватил за талию. Под ладонями тело Аббаны оказалось горячим и жестковатым – сильным, с тренированными мышцами. Ее волосы пахли взволнованным зверьком. Ренье провел губами по ее лбу, щекам, носу, коснулся губ.
   Аббана вдруг высвободилась.
   – Ты ведь хочешь не меня, а Фейнне, – сказала она.
   – Не знаю, – ответил Ренье. – Сегодня нет разницы. Ты ведь тоже хочешь быть не собой, а Фейнне.
   – Проклятье! – Аббана отошла в сторону и села на ограждение беседки, скорчившись, как подбитая птица. – Я не понимаю, что с нами происходит.
   – Ничего особенного, – успокаивающе проговорил Ренье, присаживаясь рядом. – Не грусти.
   – Тебе хорошо говорить... – Она блеснула в темноте белками глаз. – Ты богат, хорош собой...
   – И хром, – добавил Ренье. – Весь набор, необходимый для того, чтобы стать привлекательным.
   – Очень смешно, – пробормотала Аббана.
   – Ты красивая, – сказал Ренье. – Ты хорошая. Если ты ничего не хочешь, давай просто посидим вместе. Ночь такая чудная. Спать не хочется.
   Аббана придвинулась ближе и положила голову ему на плечо.
   – Ты тоже хороший, – сказала она. И, повернув голову, крепко поцеловала его в губы.

Глава одиннадцатая
ДРУГОЙ МИР

   Софена пыталась одолеть толстую книгу по исторической эстетике, которая значилась в программе. Магистр Даланн рекомендовала этот труд особенно и подчеркнула несколько раз, что будет снисходительна к тем студентам, которые выкажут знакомство с означенным текстом.
   – Написанная легким, прозрачным стилем, – сказала Даланн, – эта книга вместе с тем обладает надлежащей глубиной и освещает проблематику наиболее полно. Можно даже сказать, практически исчерпывающе.
   После такой рекомендации Софена отправилась в библиотеку и забрала единственный имеющийся там экземпляр. Прочие студенты толкались у нее на пороге и жалобно просили «поторопиться», потому что «всем ведь надо, не только тебе»; однако Софена вывесила у себя на двери объявление «Не мешать!» и на стук никак не откликалась.
   «Смысл бытования предметов искусства заключается в том, чтобы именно данный предмет искусства был создан, причем именно тем способом, каким он был создан, и никак иначе. Говоря проще, уникальность каждого предмета искусства представляет собой основную тему их существования и бытования в пространстве и времени, данного человеку в ощущении, осязании, зрении или слухе. При этом пространственные произведения искусства воспринимаются осязанием и зрением, а временные – слухом или мысленно», – бормотала Софена. – И это она называет «прозрачным стилем»? Что же, в таком случае мутный стиль? И самое главное – для чего все это написано?
   – Для того, чтобы воспитывать в студентах твердую волю и умение заглядывать в глаза Самой Смерти, – раздался под окном голос Аббаны. Затем послышался смешок: – Ты читай, читай. Я тут конспектирую. И не только я.
   – Я вам что, чтец-декламатор? – возмутилась Софена. – Сколько вас собралось?
   – Всего трое... пока. Читай, говорю тебе!
   – Ну вас, – сказала Софена. Она встала, сунув книгу под мышку, и вышла из дома.
   На лавке под окнами ее комнаты действительно сидели Аббана, Ренье и Гальен, все с дощечками.
   – Привет, Софена! – Гальен встал. – Я тут подумал: если мы запишем и выучим хотя бы по абзацу из каждой главы, нам будет чем блеснуть на экзамене.
   – Полагаю, Даланн хорошо знает все эти студенческие хитрости, – заметила Аббана. – Но что поделаешь! Таковы условия игры. Надеюсь, она не будет их нарушать.
   – Может быть, для нее главное наслаждение – поймать нас на поверхностном знании этого ужасного сочинения, – заметила Софена.
   – Захочет – поймает, – согласился Ренье. – А не захочет – так и не поймает. Давайте заниматься.
   Софена прочитала вслух еще несколько абзацев, выбранных наугад.
   – Записали?
   – Приблизительно, – ответила за всех Аббана.
   И вдруг, насторожившись, приподнялась.
   – Что там? – спросил Гальен.
   – Элизахар... Какой-то он сегодня странный.
   – Вероятно, пришел хлебнуть премудростей исторической эстетики, – предположил Ренье.
   – Нет, он действительно странный, – настойчиво повторила Аббана. – Я его таким еще не видела.
   – Элизахар – кладезь жизненного опыта и бесконечный источник для нашего удивления, – сказал Гальен.
   Тем временем телохранитель Фейнне вышел к дому Софены и, увидев сразу четверых студентов, остановился. Взгляд его блуждал, Элизахар сутулился и выглядел постаревшим.
   – Здравствуйте, – Ренье чуть привстал и кивнул ему, – что это вы так глупо выглядите сегодня? Неподходящее утро для взъерошенного вида!
   – Госпожа Фейнне – она разве не с вами? – спросил Элизахар невпопад.
   – Почему она должна быть с нами? – холодно удивилась Софена. – Скорее, ей следовало бы находиться рядом с вами, милостивый государь!
   – Да, конечно. – Элизахар криво улыбнулся, глядя куда-то в сторону, а затем боком метнулся к выложенной кирпичом дорожке и, вскочив на нее, побежал прочь.
   – Что-то с ним странное творится, – заметила Аббана. – Должно быть, погода так действует. Скоро начнутся дожди. Некоторые люди дуреют от этого климата.
   – Думаешь, дело в погоде? – переспросил Гальен. – Я так не думаю.
   – Вы будете слушать дальше? – осведомилась Софена. – Или мне читать про себя? Мне в принципе так даже проще. И времени меньше занимает.
   – Нет, ты читай, читай, – спохватилась Аббана и снова взялась за палочку. – Без тебя нам этого экзамена не осилить.
   Софена прочитала еще несколько строк.
   Ренье вдруг сложил дощечки.
   – Вы, ребята, занимайтесь, а я потом... – извиняющимся тоном произнес он и побежал догонять Элизахара.
   Софена зло глянула ему в спину и снова уткнулась в книгу. «Вечно эта Фейнне, – думала она, машинально произнося слова, смысла которых больше не понимала. – Всегда она! И что в ней такого? Они все точно с ума посходили!»
   Ренье догнал Элизахара на дороге. Тот искоса глянул на молодого человека.
   – Как я погляжу, ваша нога почти совсем зажила, – заметил он.
   – Ну... да. – Ренье сообразил, что шел слишком быстро для человека, который еще несколько дней назад еле ползал, опираясь на трость. – На мне вообще все заживает как на собаке. Так и бабушка наша говорит. Это у нас семейное.
   – А, – сказал Элизахар.
   И замолчал.
   Глянув на него сбоку, Ренье заметил:
   – Вы какой-то совершенно серый... Что-то случилось?
   – Она пропала, – сказал Элизахар.
   – Кто?
   – Госпожа Фейнне!
   Ренье остановился. Элизахар продолжал шагать по дороге, и Ренье снова догнал его.
   – Но это невозможно! Она ведь все время с вами!
   – Вот именно, – сказал Элизахар. – Она и была со мной, а потом вдруг пропала. Я ведь не могу не отходить от нее ни на шаг.
   – Почему?
   – Потому что она – живой человек и иногда нуждается в одиночестве, – сказал Элизахар. – Мы слишком носимся с людьми, которым не выжить без нашей помощи. Понимаете?
   – Не совсем...
   – Поводырь начинает считать слепого своей собственностью. Принимается диктовать ему – как поступать, как не поступать. Чего хотеть, от чего отказываться. Даже подбирает ему друзей. И все потому, что служит чем-то вроде живой трости, готовой всегда поддержать под локоть и не дать оступиться. Я не хочу опускаться до такого.
   – Послушайте, господин Элизахар, откуда вам все это известно? Все эти тонкости и сложности?
   – Оттуда... – Он безнадежно махнул рукой. – Какая разница! Знаю и все. На собственной шкуре испытал. Понятно вам?
   – Более или менее. Кстати, почему вы разговариваете со мной так, словно я вас обидел?
   – Не знаю... Простите меня. Я очень встревожен. Она гуляла по саду, а потом вдруг исчезла. Я выпустил ее из виду – ненадолго. Она трогала цветы, листья, пыталась рисовать. Она любит рисовать. Порой у нее получаются удивительные картинки – отражение мира, который существует только для нее.
   – Вот бы посмотреть! – вырвалось у Ренье.
   Элизахар посмотрел на него искоса.
   – Может быть, я вам покажу, – сказал он. – Да, может быть, вам и стоит увидеть это. Тогда вы, может быть, поймете наконец, кто она такая. В ее мире нет ничего болезненного, ничего безобразного или просто дурного. Только красота и тихий покой. Вы ведь видели, как она летает?
   – Да, – отозвался Ренье. И добавил: – Я чуть не умер.
   Элизахар прикусил губу и усмехнулся.
   – Я тоже, – признался он.
   Они помолчали.
   – Где вы намерены ее искать?
   – Понятия не имею! Она исчезла... Я решил сперва, что она забрела в какую-нибудь глушь. В саду много странных, отдаленных уголков, откуда не доносится ни одного звука – такая густая там листва. Но ее нигде не оказалось. Потом я подумал: может, ее встретили какие-нибудь студенты и увели с собой готовиться к экзаменам? Мне показалось, что она многим пришлась здесь по душе.
   – Это правда, – согласился Ренье.
   И сразу же вспомнил о пари, которое Эгрей заключил с Гальеном. Если телохранитель хотя бы краем уха прослышит об их споре, он убьет обоих.
   Неожиданно Элизахар остановился и больно стиснул руку Ренье.
   – Вот она!
   – Где?
   На дороге прямо перед ними стояла Фейнне. На ней было длинное серое платье, перетянутое тонким поясом не по талии, а под грудью. Она куталась в легкий шарф, похожий на тот, которым Элизахар перетягивал раненую ногу Эмери.
   Заслышав шаги, девушка тревожно подняла голову и вытянула вперед руки.
   Элизахар подбежал к ней.
   – Это я, госпожа Фейнне. Это я.
   Она вздохнула, прижалась головой к его плечу – так просто, как будто была ребенком.
   Ренье остановился перед обоими, глядя на них чуть растерянно. Напряжение сразу оставило Элизахара, но чувство облегчения, которое испытал телохранитель, казалось, состарило его еще больше. Подбородок у него обвис, вокруг рта появились тяжелые складки, под глазами разом набухли мешки. Он тихо переводил дыхание, словно перед этим пробежал много миль.
   – Я вернулась, – сказала Фейнне. – Кто здесь?
   – Я, – сказал Ренье. – Эмери.
   Она чуть улыбнулась.
   – Хотите, расскажу, где я была? Вам обоим – и больше никому?
   Элизахар посмотрел на Ренье тревожно, как будто сомневался – стоит ли ему слушать.
   – Пожалуйста! – взмолился Ренье, невольно заражаясь от Фейнне ее детскостью.
   На мгновение ему даже представилось, что Элизахар – не телохранитель чужой для него девушки, а кто-то из его могущественной взрослой родни, и от него зависит, дадут ли детям сладкого пирога или же отправят спать сразу после ужина.
   – Идемте в «Ослиный колодец», – предложила Фейнне. Я никогда там не была. А говорят, там забавно.
   – Духота, – предупредил Элизахар.
   – Ну пожалуйста! – протянула Фейнне, копируя интонацию Ренье.
   Элизахар наконец засмеялся.
   – Да вы, как я погляжу, сговорились! Ладно, дети, идемте в этот вертеп разврата и порока. Выпьем пива и поболтаем.
   Фейнне повисла на его руке.
   – Я всегда говорила, что вы – добрый, – объявила она.
   – И чуткий, – добавил Ренье весело.
   – Я очень чуткий, – согласился Элизахар. – Меня стошнило в кустах от ужаса, когда я понял, что госпожа пропала. Как по-вашему, это признак утонченной натуры?
   – Да, и еще вы отлично изображаете из себя студента, – заявила Фейнне.
   – Нет, это была солдатская шутка, – возразил Элизахар.
   – Не скромничайте, – фыркнул Ренье. – Скорее, сержантская. Или даже офицерская.
   – Не надо льстить, – строго оборвал его Элизахар. – Это еще никогда никому не помогало.
   – Возражаю!
   – Да пожалуйста, возражайте, сколько вам угодно... – Элизахар сопел, постепенно отходя от происшествия. Теплая рука Фейнне лежала на сгибе его локтя, и ему этого было довольно.
   В «Ослином колодце» немного удивились столь ранним гостям. И еще больше – тому, что все трое, включая изысканно одетую девушку, потребовали по кувшину холодного пива.
   – Мясо еще не готово, господа, – предупредил хозяин.
   – Вот и хорошо, – сказала Фейнне. – Потому что мы явились сюда пьянствовать!
   – А, – отозвался хозяин немного кисло. По утрам он не был расположен поддерживать студенческое остроумие. Для шуток существовал вечер. – В таком случае, желаю приятно провести время.
   – Да, и еще предупреждаю: мы будем горланить непристойные песни, – добавила девушка.
   – О! – сказал хозяин и вернулся к своим делам.
   – Он всегда такой? – обратилась Фейнне к своим спутникам.
   – Нет, конечно, – ответил Ренье. – Иначе он распугал бы всех клиентов. Просто он принадлежит к тому распространенному типу людей, которые по утрам – одни, а по ночам – другие.
   – Да, я слышала о таком, – согласилась Фейнне и глотнула пива. – До чего же вкусно! – вскрикнула она. И безошибочно повернулась в сторону Ренье: – Вы сейчас смотрите на меня с удивлением, не так ли? Не отпирайтесь!