Страница:
– Почему?
– Потому что... Сами подумайте, кому здесь воровать у Алебранда результаты его экспериментов? Он – единственный, кто занимается, в Академии проблемами оптики.
– А Хессицион? О нем вы забыли?
– Вы полагаете, что старый, выживший из ума исследователь захочет что-то украсть? – Элизахар даже засмеялся, только на сей раз невесело. – Глупости! Паранойя! Это невозможно! Хессициона давным-давно не интересует людская слава. Он полностью погружен в собственный мир.
– Вот именно, – сказал Ренье. – Кстати... Не отправиться ли нам к нему? Возможно, он-то нам и подскажет, что именно случилось с госпожой Фейнне. Если он выдвигал теорию о возможности полетов для незрячего человека, то, вероятно, найдется у него теория и для человека, способного при помощи специфического сочетания лучей перемещаться из одного пространства в другое.
– Мудрено выражаетесь, – заметил Элизахар.
– Это я к экзаменам готовился, – оправдываясь, ответил Ренье.
– А вы знаете, где обитает Хессицион? – спросил Элизахар.
– Нам не придется его искать. Если правдиво студенческое поверье, вы только что вызвали профессора, когда произнесли его имя в третий раз.
– Почему-то я не слишком склонен доверять легендам вроде этой, – заметил Элизахар.
– Но ведь один раз мы его уже вызвали, – напомнил Ренье.
– Возможно, это было простым совпадением... Вам доводилось слышать старую наемническую историю о Черном Полководце?
– Вы хотите сказать – о Черном Сержанте?
– Нет, это другая. – Элизахар поморщился и мотнул головой. – Итак, рассказываю. Если отряд наемников оказывается в безвыходном положении – ну, например, если его окружают враги, а наниматель счел за лучшее бросить своих солдат на произвол судьбы, – вот тут-то и появляется из ниоткуда Черный Полководец. Но это происходит только после того, как погибает некто, кто мог бы спасти отряд. Например, капитан. Или трубач. Или знаменосец. И никогда наперед не известно, кто именно должен погибнуть, чтобы возник зловещий призрак в черных, как ночь, доспехах. Черный Полководец возглавляет атаку и спасает всех солдат, кто еще цел, а враги погибают – до последнего человека. Говорят, некогда Черный Полководец и сам был наемником, которого предали наниматели... И вот как-то раз один командир, который крепко верил в Черного Полководца, попал со своим отрядом в засаду. Тогда этот командир собственными руками убил сперва знаменосца, а затем и трубача.
– А после покончил с собой? – спросил Ренье.
– Нет, – ответил Элизахар сумрачно. – Себя он, конечно, пожалел. И когда кругом, словно из-под земли выросли вражеские лучники, он закричал: «Черный Полководец, где же ты?». Тотчас предстал перед ним призрак, похожий на ночь, и золотой меч горел в его руке. «Погибли все, кто мог бы спасти наш отряд! – закричал капитан. – Помоги же нам! Выведи нас из ловушки!»
– И что же призрак? Помог?
– Призрак сказал: «Не скромничай, капитан, остался еще один человек, способный помочь солдатам...» С этими словами он вонзил свой меч в грудь капитана, а затем захохотал и умчался прочь. С тех пор никто не видел Черного Полководца...
– Очень поучительно, – молвил Ренье. – Так что же, все солдаты погибли?
– Нет, – ответил Элизахар. – Осталось несколько. Чтобы было кому рассказывать сию поучительную повесть. А то как бы мы с вами ее, интересно, узнали?
– Хе-хе, – прозвучало у него над ухом.
Это было так неожиданно, что Элизахар невольно подскочил на месте. Там, где только что никого не было, стоял старичок и трясся от смеха.
– Давненько не слыхивал такого нескладного и глупого вранья, – шамкал он. – Но послушал с удовольствием. Для чего я вам понадобился, олухи?
Друзья переглянулись. Затем Ренье вежливо поклонился старику:
– Мы могли бы поговорить в каком-нибудь спокойном месте?
– Я не знаю места более спокойного, чем сады Академии, – заявил старичок. – Я не покидал их уже почти полсотни лет и не желаю... да, не желаю иметь ничего общего с внешним миром. Здесь очень спокойно. Чрезвычайно спокойно. Говорите здесь! – Неожиданно его голос зазвучал повелительно. – Говорите!
– Ладно, – сдался Элизахар.
Ренье видел, что телохранителю Фейнне сильно не по себе, но не мог объяснить причин его смущения. Вероятно, Элизахар вообще побаивался всего сверхъестественного. Или того, что представлялось ему таковым. Среди солдат, если верить слухам, это не редкость.
– Можно, я изложу господину Хессициону нашу проблему? – произнес Ренье.
Элизахар кивнул с благодарностью.
Старый ученый слушал, приплясывая на месте и отчаянно теребя седую редкую бородку. Затем, словно опомнившись, он оставил бороду в покое и взялся за свою одежду. Он успел отковырять и оторвать несколько заплаток и провертеть пальцем новую дыру в ветхом платье. Затем он облизал палец и в сильнейшем волнении объявил:
– Вы блестяще подтвердили мои теоретические вычисления! Ни одному из простых смертных еще не удавалось проделать опыт, который доказал бы на практике справедливость моих предположений. Но вы... Э... А где эта госпожа, которая нашла нужное место и оказалась там в нужное время?
– Она у себя дома, – ответил Элизахар.
– Я немедленно доставлю туда все свои таблицы... Вы должны ознакомиться... – засуетился старичок. – Впрочем...
– Мы бы хотели повторить опыт, – сказал Ренье. – Для этого требуется знать, каково было расположение светил относительно друг друга.
– Вы изумительно научно мыслите! – сказал Хессицион.
«Он льстит, – ошеломленно подумал Ренье. – Льстит студенту. Древний преподаватель, профессор, всеми признанный ученый, автор множества трудов... Льстит какому-то студенту! Стало быть, то, что произошло с Фейнне, действительно важно. Для всех них. Неужели никто никогда прежде не выходил за пределы мира таким простым способом?»
– Проблема в том, – сказал Элизахар, который наконец сумел взять себя в руки, – что госпожа Фейнне вряд ли сможет показать то самое место, где очутилась в тот момент, когда совершился переход. Она ведь незрячая.
Хессицион на мгновение замер, а затем с пугающей стремительностью перешел от неистового восторга к сокрушительному отчаянию. Он начал рвать волосы у себя на висках, несколько раз больно ткнул себя пальцами в ухо, да так, что сам вскрикнул, после чего оттянул пальцем угол рта и погрузился в мрачную задумчивость.
– Но как же нам быть? – вопросил он с тихой грустью. – Если она не сумеет найти то самое место... Да еще время. Важна точность вплоть до секунды. А что говорит мой коллега Алебранд?
– Он... нездоров, – ответил Ренье. – Он будет готов к разговору дней через десять, не раньше.
– Пьет! – завопил Хессицион. – Проклятый пропойца! Его следовало изгнать из Академии еще в первый раз, когда его увидели пьяным. Я лично писал представление. Но меня проигнорировали. Сочли выжившим из ума. Алебранд, видите ли, подает надежды.
– Он их уже подал, – сказал Ренье. – Господин Алебранд – великолепный преподаватель, глубоко преданный науке.
– Да, да, я это слышал, – пробормотал Хессицион Он как-то сразу завял и утих. Поглядывая на своих собеседников светлыми, подслеповатыми глазками, старик зашамкал: – Стало быть, будете ждать, пока он протрезвится... Очень печально. Впрочем, у меня когда-то тоже были таблицы. Я исследовал влияние невидимых лучей на общий спектр... Да... Кто здесь?
Он резко повернулся в сторону кустов. Ветер тихо шевелил ветки. Никто, естественно, на оклик не отозвался. Ренье осторожно проговорил:
– Здесь никого нет.
– Ну да, как же, – протянул старик не без яда. – За мной постоянно кто-то следит. За мной шпионят. А вы не знали? Я живу уединенно, я отошел от всех дел, я ни во что не вмешиваюсь. Занимаюсь своей наукой. Прочее мне не интересно. Я и без того прожил несколько десятков лишних лет. Но они непрерывно следят за мной.
– А, – выговорил Элизахар. – Хотите, я выслежу их и перебью, как крыс?
– Было бы недурно, – вздохнул старичок. – Но я ни разу их не видел. Я их только чувствую. Их взгляды, устремленные мне в затылок. Их уши, которые улавливают каждое сказанное мною слово. Вот и вы не верите... Мне никто не верит. Я ведь выжил из ума. Но помните: всегда следят!
Он горестно покачал головой и побрел прочь.
Друзья остались одни.
– Вторая неудача, – сказал Ренье.
– Я так не думаю, – отозвался Элизахар. – Во-первых, рано или поздно Алебранд придет в себя. К этому времени я разыщу и прикончу для его вящего удовольствия пару кошек и тем самым сумею втереться к нему в доверие. Во-вторых, сумасшедший старичок почти наверняка разродится какой-нибудь новой идеей. Мы с вами посеяли семена. Осталось ждать всходов.
– Вопрос только, каковы будут эти всходы, – добавил Ренье. – Старик, не будем сейчас называть его имени, явно не в своем уме.
– Напротив, господин Эмери, – возразил Элизахар, – он чересчур в своем уме. Когда человек полностью погружается в собственный разум, игнорируя при этом разумы окружающих его людей, он начинает слыть безумцем. Но это мнение глубоко ошибочно. И те, кто считает нашего старичка-ученого сумасшедшим, могут рано или поздно поплатиться за свое легкомыслие.
– Вы как-то неприятно умны, – сказал Ренье. – Вам часто говорят об этом?
– Почти постоянно, – засмеялся Элизахар. – И знаете что, господин Эмери?
– Что?
– Тут одна странная мысль забрела в мою умную голову. А что, если наш старичок вовсе не страдает паранойей?
– Поясните.
– Он говорил, что кто-то за ним постоянно следит.
– Но ведь это глупо!
– Вот именно потому, что глупо, и надо бы проверить. Не исключено, что он прав в своих подозрениях. – А? Что скажете?
– И как мы это проследим?
– Для начала просто осмотрим тот куст, к которому старик обращал свои негодующие крики.
Элизахар подошел к кусту и раздвинул ветки руками. Ренье приблизился и приподнялся на цыпочки.
– Что там?
– Пока ничего... – ответил телохранитель.
Ренье громко фыркнул у него за плечом.
– А это что? – продолжал Элизахар, наклоняясь и поднимая с земли обрывок ткани.
– Тряпочка.
– Оторвалась недавно.
– Ну да, конечно. Совсем свежий лоскуток. Еще кровоточит, – съязвил Ренье.
– Именно. А вот и следы на траве.
Элизахар показал чуть примятую траву.
Ренье вдруг ощутил, как у него сжимается сердце.
– Ничего не понимаю! – воскликнул он. – За нами что, действительно следили?
– Может быть.
– Подслушивали?
– Вы же сами все видите, собственными глазами. Здесь явно кто-то был. Совсем недавно. Возможно, он подслушал нас случайно. А может, за стариком на самом деле ведется слежка. Мы ведь с вами почти ничего толком не знаем о том, что творится в Академии.
Элизахар вздохнул, потер лоскуток между пальцами.
– Да, наука порождает страсти, которые не знакомы ни пылким любовникам, ни честолюбивым полководцам, – проговорил телохранитель. – Возможно, мы с вами, господин Эмери, оказались в центре одной из таких интриг. Одно утешает: научные интриги редко бывают кровавыми.
Глава тринадцатая
– Потому что... Сами подумайте, кому здесь воровать у Алебранда результаты его экспериментов? Он – единственный, кто занимается, в Академии проблемами оптики.
– А Хессицион? О нем вы забыли?
– Вы полагаете, что старый, выживший из ума исследователь захочет что-то украсть? – Элизахар даже засмеялся, только на сей раз невесело. – Глупости! Паранойя! Это невозможно! Хессициона давным-давно не интересует людская слава. Он полностью погружен в собственный мир.
– Вот именно, – сказал Ренье. – Кстати... Не отправиться ли нам к нему? Возможно, он-то нам и подскажет, что именно случилось с госпожой Фейнне. Если он выдвигал теорию о возможности полетов для незрячего человека, то, вероятно, найдется у него теория и для человека, способного при помощи специфического сочетания лучей перемещаться из одного пространства в другое.
– Мудрено выражаетесь, – заметил Элизахар.
– Это я к экзаменам готовился, – оправдываясь, ответил Ренье.
– А вы знаете, где обитает Хессицион? – спросил Элизахар.
– Нам не придется его искать. Если правдиво студенческое поверье, вы только что вызвали профессора, когда произнесли его имя в третий раз.
– Почему-то я не слишком склонен доверять легендам вроде этой, – заметил Элизахар.
– Но ведь один раз мы его уже вызвали, – напомнил Ренье.
– Возможно, это было простым совпадением... Вам доводилось слышать старую наемническую историю о Черном Полководце?
– Вы хотите сказать – о Черном Сержанте?
– Нет, это другая. – Элизахар поморщился и мотнул головой. – Итак, рассказываю. Если отряд наемников оказывается в безвыходном положении – ну, например, если его окружают враги, а наниматель счел за лучшее бросить своих солдат на произвол судьбы, – вот тут-то и появляется из ниоткуда Черный Полководец. Но это происходит только после того, как погибает некто, кто мог бы спасти отряд. Например, капитан. Или трубач. Или знаменосец. И никогда наперед не известно, кто именно должен погибнуть, чтобы возник зловещий призрак в черных, как ночь, доспехах. Черный Полководец возглавляет атаку и спасает всех солдат, кто еще цел, а враги погибают – до последнего человека. Говорят, некогда Черный Полководец и сам был наемником, которого предали наниматели... И вот как-то раз один командир, который крепко верил в Черного Полководца, попал со своим отрядом в засаду. Тогда этот командир собственными руками убил сперва знаменосца, а затем и трубача.
– А после покончил с собой? – спросил Ренье.
– Нет, – ответил Элизахар сумрачно. – Себя он, конечно, пожалел. И когда кругом, словно из-под земли выросли вражеские лучники, он закричал: «Черный Полководец, где же ты?». Тотчас предстал перед ним призрак, похожий на ночь, и золотой меч горел в его руке. «Погибли все, кто мог бы спасти наш отряд! – закричал капитан. – Помоги же нам! Выведи нас из ловушки!»
– И что же призрак? Помог?
– Призрак сказал: «Не скромничай, капитан, остался еще один человек, способный помочь солдатам...» С этими словами он вонзил свой меч в грудь капитана, а затем захохотал и умчался прочь. С тех пор никто не видел Черного Полководца...
– Очень поучительно, – молвил Ренье. – Так что же, все солдаты погибли?
– Нет, – ответил Элизахар. – Осталось несколько. Чтобы было кому рассказывать сию поучительную повесть. А то как бы мы с вами ее, интересно, узнали?
– Хе-хе, – прозвучало у него над ухом.
Это было так неожиданно, что Элизахар невольно подскочил на месте. Там, где только что никого не было, стоял старичок и трясся от смеха.
– Давненько не слыхивал такого нескладного и глупого вранья, – шамкал он. – Но послушал с удовольствием. Для чего я вам понадобился, олухи?
Друзья переглянулись. Затем Ренье вежливо поклонился старику:
– Мы могли бы поговорить в каком-нибудь спокойном месте?
– Я не знаю места более спокойного, чем сады Академии, – заявил старичок. – Я не покидал их уже почти полсотни лет и не желаю... да, не желаю иметь ничего общего с внешним миром. Здесь очень спокойно. Чрезвычайно спокойно. Говорите здесь! – Неожиданно его голос зазвучал повелительно. – Говорите!
– Ладно, – сдался Элизахар.
Ренье видел, что телохранителю Фейнне сильно не по себе, но не мог объяснить причин его смущения. Вероятно, Элизахар вообще побаивался всего сверхъестественного. Или того, что представлялось ему таковым. Среди солдат, если верить слухам, это не редкость.
– Можно, я изложу господину Хессициону нашу проблему? – произнес Ренье.
Элизахар кивнул с благодарностью.
Старый ученый слушал, приплясывая на месте и отчаянно теребя седую редкую бородку. Затем, словно опомнившись, он оставил бороду в покое и взялся за свою одежду. Он успел отковырять и оторвать несколько заплаток и провертеть пальцем новую дыру в ветхом платье. Затем он облизал палец и в сильнейшем волнении объявил:
– Вы блестяще подтвердили мои теоретические вычисления! Ни одному из простых смертных еще не удавалось проделать опыт, который доказал бы на практике справедливость моих предположений. Но вы... Э... А где эта госпожа, которая нашла нужное место и оказалась там в нужное время?
– Она у себя дома, – ответил Элизахар.
– Я немедленно доставлю туда все свои таблицы... Вы должны ознакомиться... – засуетился старичок. – Впрочем...
– Мы бы хотели повторить опыт, – сказал Ренье. – Для этого требуется знать, каково было расположение светил относительно друг друга.
– Вы изумительно научно мыслите! – сказал Хессицион.
«Он льстит, – ошеломленно подумал Ренье. – Льстит студенту. Древний преподаватель, профессор, всеми признанный ученый, автор множества трудов... Льстит какому-то студенту! Стало быть, то, что произошло с Фейнне, действительно важно. Для всех них. Неужели никто никогда прежде не выходил за пределы мира таким простым способом?»
– Проблема в том, – сказал Элизахар, который наконец сумел взять себя в руки, – что госпожа Фейнне вряд ли сможет показать то самое место, где очутилась в тот момент, когда совершился переход. Она ведь незрячая.
Хессицион на мгновение замер, а затем с пугающей стремительностью перешел от неистового восторга к сокрушительному отчаянию. Он начал рвать волосы у себя на висках, несколько раз больно ткнул себя пальцами в ухо, да так, что сам вскрикнул, после чего оттянул пальцем угол рта и погрузился в мрачную задумчивость.
– Но как же нам быть? – вопросил он с тихой грустью. – Если она не сумеет найти то самое место... Да еще время. Важна точность вплоть до секунды. А что говорит мой коллега Алебранд?
– Он... нездоров, – ответил Ренье. – Он будет готов к разговору дней через десять, не раньше.
– Пьет! – завопил Хессицион. – Проклятый пропойца! Его следовало изгнать из Академии еще в первый раз, когда его увидели пьяным. Я лично писал представление. Но меня проигнорировали. Сочли выжившим из ума. Алебранд, видите ли, подает надежды.
– Он их уже подал, – сказал Ренье. – Господин Алебранд – великолепный преподаватель, глубоко преданный науке.
– Да, да, я это слышал, – пробормотал Хессицион Он как-то сразу завял и утих. Поглядывая на своих собеседников светлыми, подслеповатыми глазками, старик зашамкал: – Стало быть, будете ждать, пока он протрезвится... Очень печально. Впрочем, у меня когда-то тоже были таблицы. Я исследовал влияние невидимых лучей на общий спектр... Да... Кто здесь?
Он резко повернулся в сторону кустов. Ветер тихо шевелил ветки. Никто, естественно, на оклик не отозвался. Ренье осторожно проговорил:
– Здесь никого нет.
– Ну да, как же, – протянул старик не без яда. – За мной постоянно кто-то следит. За мной шпионят. А вы не знали? Я живу уединенно, я отошел от всех дел, я ни во что не вмешиваюсь. Занимаюсь своей наукой. Прочее мне не интересно. Я и без того прожил несколько десятков лишних лет. Но они непрерывно следят за мной.
– А, – выговорил Элизахар. – Хотите, я выслежу их и перебью, как крыс?
– Было бы недурно, – вздохнул старичок. – Но я ни разу их не видел. Я их только чувствую. Их взгляды, устремленные мне в затылок. Их уши, которые улавливают каждое сказанное мною слово. Вот и вы не верите... Мне никто не верит. Я ведь выжил из ума. Но помните: всегда следят!
Он горестно покачал головой и побрел прочь.
Друзья остались одни.
– Вторая неудача, – сказал Ренье.
– Я так не думаю, – отозвался Элизахар. – Во-первых, рано или поздно Алебранд придет в себя. К этому времени я разыщу и прикончу для его вящего удовольствия пару кошек и тем самым сумею втереться к нему в доверие. Во-вторых, сумасшедший старичок почти наверняка разродится какой-нибудь новой идеей. Мы с вами посеяли семена. Осталось ждать всходов.
– Вопрос только, каковы будут эти всходы, – добавил Ренье. – Старик, не будем сейчас называть его имени, явно не в своем уме.
– Напротив, господин Эмери, – возразил Элизахар, – он чересчур в своем уме. Когда человек полностью погружается в собственный разум, игнорируя при этом разумы окружающих его людей, он начинает слыть безумцем. Но это мнение глубоко ошибочно. И те, кто считает нашего старичка-ученого сумасшедшим, могут рано или поздно поплатиться за свое легкомыслие.
– Вы как-то неприятно умны, – сказал Ренье. – Вам часто говорят об этом?
– Почти постоянно, – засмеялся Элизахар. – И знаете что, господин Эмери?
– Что?
– Тут одна странная мысль забрела в мою умную голову. А что, если наш старичок вовсе не страдает паранойей?
– Поясните.
– Он говорил, что кто-то за ним постоянно следит.
– Но ведь это глупо!
– Вот именно потому, что глупо, и надо бы проверить. Не исключено, что он прав в своих подозрениях. – А? Что скажете?
– И как мы это проследим?
– Для начала просто осмотрим тот куст, к которому старик обращал свои негодующие крики.
Элизахар подошел к кусту и раздвинул ветки руками. Ренье приблизился и приподнялся на цыпочки.
– Что там?
– Пока ничего... – ответил телохранитель.
Ренье громко фыркнул у него за плечом.
– А это что? – продолжал Элизахар, наклоняясь и поднимая с земли обрывок ткани.
– Тряпочка.
– Оторвалась недавно.
– Ну да, конечно. Совсем свежий лоскуток. Еще кровоточит, – съязвил Ренье.
– Именно. А вот и следы на траве.
Элизахар показал чуть примятую траву.
Ренье вдруг ощутил, как у него сжимается сердце.
– Ничего не понимаю! – воскликнул он. – За нами что, действительно следили?
– Может быть.
– Подслушивали?
– Вы же сами все видите, собственными глазами. Здесь явно кто-то был. Совсем недавно. Возможно, он подслушал нас случайно. А может, за стариком на самом деле ведется слежка. Мы ведь с вами почти ничего толком не знаем о том, что творится в Академии.
Элизахар вздохнул, потер лоскуток между пальцами.
– Да, наука порождает страсти, которые не знакомы ни пылким любовникам, ни честолюбивым полководцам, – проговорил телохранитель. – Возможно, мы с вами, господин Эмери, оказались в центре одной из таких интриг. Одно утешает: научные интриги редко бывают кровавыми.
Глава тринадцатая
УРОК ТАНЦЕВ
К большому удивлению Ренье, Алебранд явился в учебные аудитории уже на следующий день. Он выглядел очень бледным, кожа на его лице обвисла, и лекции он читал вяло, без своего обычного пыла. Но перегаром от него больше не несло, и держался он довольно спокойно, не заговариваясь.
Лекция закончилась чуть раньше обычного, и у тех, кто записался на курс танцевального искусства, осталось время, чтобы переодеться.
Преподаватель танцев, господин Вайофер, работал в Академии всего несколько лет, поэтому другие профессора упорно считали его «новичком». Он обладал подчеркнуто эксцентричной внешностью: очень высокий, почти безобразно тощий, с непомерно длинными ногами, которые, как порой казалось, умели сгибаться в колене не только вперед, но и назад. Сходство с насекомым подчеркивалось манерой складывать на груди тощие руки с длинными костлявыми пальцами и лениво пошевеливать ими во время разговора. Одевался он в зеленое или коричневое; прическу взбивал особенным образом, так, чтобы голова выглядела еще более длинной и узкой.
При всей своей кажущейся нескладности господин Вайофер был непревзойденным танцором. Он с одинаковой грацией исполнял партии и кавалера, и дамы. В перерывах между танцами, показывая – как бы от нечего делать – изящнейшие позы или сложные па, профессор излагал некоторые основы «философии танца».
Суть его учения сводилась к тому, что всякий танец, помимо доставляемого им удовольствия от красивых движений и близости особы противоположного пола, обладает собственным, специфическим языком. С помощью танца можно выразить самые сложные оттенки чувства – да так, что прибегать к каким-либо словам и объяснениям будет излишне.
Еще одна удивительная особенность господина Вайофера заключалась в том, что его образ как бы скользил по поверхности сознания студентов. Когда они оказывались в сфере его влияния – на занятии или при встрече в саду, – он начинал вызывать в них сильные чувства: одни были от него в восторге, других он раздражал своей нарочитостью, искусственностью, ненатуральностью. Но стоило преподавателю танцев скрыться из глаз своих учеников, как они тотчас забывали о нем, и его насекомовидный облик совершенно не тревожил их мыслей.
Занятия танцами проходили под открытым небом. Просторная поляна, одна из многих в необъятном саду Академии, была окружена легкой аркадой: деревянные колонны, расписанные синими и золотыми спиралями и красными цветами в промежутках между извивающимися линиями, поддерживали поперечные балки с резьбой в виде листьев. Потолка не имелось; в дождливое время года сверху натягивался тент, а в специальные держатели на колоннах вставлялись факелы. Деревянный пол танцевального класса был идеально ровным.
Софена неукоснительно посещала танцевальные уроки, всякий раз скрежеща зубами от злости.
– Я ненавижу танцевать за даму! – говорила она Аббане. – А он вынуждает меня!
– Но его можно понять, – примирительно отвечала Аббана. – Как он может обучать нас парным танцам, если девушек всего три, да и то одна из них отказывается исполнять женскую партию!
– Пусть танцуют все по очереди, – упрямилась Софена.
– Дорогая, может быть, тебе лучше вообще не ходить на танцы? Ты каждый раз сама не своя.
– Да? – Софена вдруг покраснела. Злые слезы брызнули у нее из глаз.– А как я выйду замуж? Я должна уметь танцевать!
– Но ведь ты не сможешь выйти замуж, танцуя за кавалера... – осторожно напомнила Аббана.
– Это меня и бесит! – заявила Софена.
Аббана представила себе абсурдную картину: Софена танцует за кавалера в паре с Пиндаром, танцующим за даму...
– Ты смеешься! – прошипела Софена. – Смеешься! Хорошо, смейся!
Аббана спохватилась:
– Я вовсе не смеюсь. Просто подумала, что забавно было бы, если бы ты танцевала за кавалера, а Пиндар...
– Тебе легко смеяться, – сказала Софена. – А у меня нет даже своего дома. После того, как брат предал меня, у меня не осталось даже места на земле, куда я могла бы вернуться. Тебе не нужно искать пристанища. Ты счастливая – смейся!
Аббана попыталась обнять подругу, но та стряхнула ее руку с такой злобой, что Аббана убежала.
Тем не менее на очередной урок танцев Софена явилась.
Вайофер требовал, чтобы ученики носили обтягивающие трико, тяжелые туфли и какие-нибудь легкие развевающиеся одежды: длинные плащи – для юношей, завязанные вокруг бедер полупрозрачные шали – для девушек.
– Вы должны ощущать драпировку, – объяснял он. – С помощью складок одежды вы должны уметь формировать совершенно особые образы, которые могут быть истолкованы более чем однозначно...
«Более чем однозначно»! – пересказывал Ренье брату. – Что скажешь?
– Выражение, которое не допускает двусмысленных истолкований, – согласился Эмери. – Однозначнее быть не может. Остается вопрос: как это сделать с помощью тряпки.
Эмери все еще оставался дома и старался поменьше утруждать раненую ногу. Однако, по совету брата, довольно много времени проводил во дворе, в кресле-качалке: чтобы лицо обветривалось и покрывалось загаром. «Если ты будешь бледный от сидения взаперти, в тусклых комнатах, то возникнут ненужные вопросы», – пояснил Ренье и повертелся перед Эмери, желая получше продемонстрировать, какой он бодрячок.
– Сегодня ты танцуешь с Фейнне? – спросил Эмери.
– По всей видимости. Если только она захочет взять в пару хромоножку.
– Других девушек это не смущало, – напомнил Эмери.
– В таком случае, пожелай мне удачи. Постараюсь выразить свое отношение к ней более чем однозначно.
Он несколько раз взмахнул плащом, повернулся так, чтобы плащ обвил его тело спиралью, после чего фыркнул и выбежал вон.
Однако при распределении пар Фейнне ему не досталась. Ее захватил Эгрей. Господин Вайофер самолично передал девушку этому партнеру. Ренье хмуро смотрел, как преподаватель берет ее за кончики пальцев тощей рукой, затянутой в бледно-зеленую перчатку, как, выгибая костлявый локоть, влечет за собой, высоко задирая на ходу ноги и изламываясь всем позвоночником. Рядом с Вайофером Фейнне выглядела особенно гибкой и изящной. Она ступала рядом так легко, с такой простодушной грацией, что у иных наблюдателей перехватывало дух. На Фейнне было черное трико и длинная развевающаяся при каждом шаге белая юбка из почти прозрачного шелка.
Ренье не без удивления увидел, что Фейнне – куда более полная, чем представлялось поначалу. И, если судить по классическим меркам, ноги у нее коротковаты, а плечи довольно тяжелые. Но это удивительным образом не бросалось в глаза, потому что весь облик Фейнне был настолько гармоничен, настолько проникнут согласием с собой, что никакая отдельная «неправильность» не могла ему повредить.
Вайофер подвел ее к Эгрею и торжественно передал ему ее руку.
По правилам все танцующие были в тонких перчатках. «Нет ничего более неприятного, нежели вспотевшие ладони партнера, – уверял Вайофер. – Вспотевшая ладонь может испортить любое впечатление. Поэтому перчатки необходимы. У женщины, с которой вы танцуете, никогда не должно возникать желания выдернуть из ваших пальцев свою руку и обтереть ее о платье».
– Но мы ведь не обязательно будем потеть, – как-то раз возразил Маргофрон. Его пытались изгнать с занятия за забытые перчатки.
Господин Вайофер посмотрел на толстяка с глубочайшим сожалением.
– Увы, мой друг, – сказал профессор и подпрыгнул, сделав последовательно несколько па. – Потеть вы будете обязательно. От волнения и физических усилий. Поэтому вынужден вас просить покинуть мои занятия.
И Маргофрон, сопя, удалился.
Но как восхищение этим педагогом, так и обида на него долго не держались, поэтому уже на следующий урок Маргофрон явился как ни в чем не бывало – и в перчатках.
Ренье, конечно, не знал о том, что Эгрей провел страшную интригу еще до занятий. Однако Гальен об этом проведал и теперь просто изнемогал от возмущения.
– Знаешь, что он сделал? – зашептал Гальен на ухо Ренье.
– Ты о ком?
– Об Эгрее! Он отвел Вайофера в сторону, когда тот еще только шел в танцевальный класс, и предложил ему булавку с настоящим изумрудом за право танцевать с Фейнне.
– Не может быть! – От удивления Ренье разинул рот. – Это против правил.
– В нашем пари не были оговорены такие правила, – удрученно молвил Гальен. – Но ты прав, он действует подло.
– Вряд ли такую девушку, как Фейнне, можно пленить с помощью подлости, – заявил Ренье, пытаясь приободриться.
– Такую девушку, как Фейнне, легко обмануть. – Гальен был безутешен. – Она доверчива. Она добра. Она ни в ком не подозревает низости, вот в чем беда! И мы не должны открывать ей глаза на это... – Он смутился и быстро поправился: – Я хотел сказать, мы не должны тревожить ее покой россказнями о глупых и гнусных людях.
– Будем надеяться на то, что у нее достаточно чуткий слух, и она сумеет различить фальшь, – сказал Ренье. И тут он спохватился: он ведь наотрез отказывался участвовать в отвратительном пари, а его все-таки втянули!
Вайофер гулко похлопал в ладоши. Он велел Гальену превратить плащ в юбку и стать «партнершей» Ренье, отдал еще несколько подобных же распоряжений, а затем приоткрыл дверь и позвал аккомпаниатора.
Явился немолодой, умученный с виду человек с ручной фисгармонией. Ее гнусавые, раздирающие душу звуки полились немедленно, и первая пара, сопровождаемая сбоку самим Вайофером, медленно выдвинулась вперед.
Этой первой парой были Софена и Пиндар. Оба танцевали неплохо, а взаимная симпатия, которая проявилась совсем недавно и так неожиданно, сделала их в танце единомышленниками. Господин Вайофер особенно ценил это качество в партнерах и всячески поощрял его.
– Отлично! Великолепно! Превосходно! – вскрикивал он так пронзительно, будто периодически наступал босой ногой на гвоздь.
Эгрей вел Фейнне так бережно, что она начала благодарно улыбаться ему. Ренье наблюдал за этим и скрежетал зубами, а Гальен был просто вне себя.
– За взятки ничего не полагается? – спросил его Ренье.
– Постарайся хромать не так ужасно, – сказал Гальен.– Ты мне все ноги оттоптал... Какие взятки? Ты насчет драгоценной булавки?
– Хотя бы.
– Это не взятка. Просто подарок любимому педагогу. Никто ничего не докажет.
– А суд чести?
– Посмотри на него, – с горечью молвил Гальен и указал подбородком на Эгрея. – Какой тут может быть суд чести?
Эгрей тем временем что-то говорил девушке. Что-то совсем тихое, интимное. Фейнне улыбалась – рассеянно и весело, как улыбалась бы весеннему дню, севшей на руку птице или приятной песенке.
«Почему Элизахар не тревожится? – думал Ренье, стараясь изо всех сил, чтобы не наступать партнеру на ноги. – Разве он не видит, что Эгрей пытается соблазнить девушку? Может быть, все-таки предупредить его? Только, боюсь, тогда Элизахар убьет мерзавца, и тогда его арестуют как убийцу...»
Ренье был прав: Элизахар действительно не замечал в поползновениях Эгрея серьезной опасности, поскольку этот студент никак не задевал сердца девушки. Душа Фейнне еще спала и видела волшебные, полудетские сны.
– Эмери, ты чудовище! – Возмущенный голос Гальена вырвал Ренье из глубокой задумчивости. – Я вызову тебя на дуэль, если ты еще раз отдавишь мне пальцы!
– Для женщины ты слишком сварлив, Гальен, – заявил Ренье. – Из тебя отвратительная партнерша! Ты вечно недоволен.
– Ты тоже был бы недоволен. Посмотри на мои туфли.
Ренье глянул вниз и прикусил губу: на черных лаковых туфлях Гальена отчетливо виднелись отпечатки подошв.
– Ну, извини. Извини меня! Я тебе пришлю бутылку лучшего вина. Нарочно закажу в столице и пришлю.
– Берегись, как бы я не поймал тебя на слове, – предупредил Гальен. – Потому что сейчас я очень, очень зол. О чем ты думаешь?
– О том, как бы утопить Эгрея, – честно признался Ренье.
За это Гальен сразу простил ему все неловкости, и они завершили танец опять друзьями – как и начали.
После танцев Софена решила остаться в черном трико и пестрой юбке не первой свежести: этот наряд, как она считала, придавал ей загадочности. А ей хотелось произвести на Пиндара впечатление. Коль скоро он увлечен эстетикой безобразного...
Софена сняла туфли и прошлась босиком. Она смотрела на свои ноги – длинные белые ступни, как бы обрубленные, выступающие из «ничего», из пустоты, ибо именно такой эффект создавали черные гетры. Юбка, вдвое шире, чем требовалось бы, раскачивалась при каждом шаге, как колокол. Как набат, призывающий к оружию!
Софене нравилось думать о том, что она – опасна. Она не шла по саду – она несла себя осторожно, точно взведенный арбалет. Малейшее неверное движение могло сейчас вызвать выстрел.
«Я безобразна и прекрасна в одно и то же время, – думала она, вытягивая перед глазами руку в узком черном рукаве. Кисть, как и ступня, «обрубленная» одеждой жила словно бы собственной жизнью. – Я чудовище...»
Бесшумно, как и подобает тайному чудовищу, Софена прокралась к беседке и скользнула туда, чтобы устроиться там на полу, по-звериному. Она криво улыбнулась, нарочно растягивая один угол рта. Второй тоже задрожал, и Софена прижала его пальцем.
В этот момент она услышала голоса и инстинктивно, не раздумывая, распласталась на полу.
Говорили ее личные враги – магистры Даланн и Алебранд. Они, правда, еще не знают о том, что стали личными врагами Софены, – но когда узнают, то горько пожалеют об этом!
Магистр Даланн, быстро, невнятно произнося слова, промолвила несколько раз:
– Ты не должен был напиваться. Недопустимое легкомыслие в такое время! Мне стоило больших трудов вытащить тебя. Как ты мог? Теперь, когда мы почти у цели...
– Подошел срок, – проворчал Алебранд. – Я не могу долго без спиртного.
– Ситуация слишком серьезна, – сказала Даланн.
– Ты права, – хмуро отозвался Алебранд. – Я ожидал чего-то подобного... Но чтобы так? В моей практике такое происходит впервые.
«Обо мне говорят, – подумала Софена. – «Она» – это я, понятное дело. Интересно, что они затеяли? И почему ситуация настолько серьезна? Неужели я – такая выдающаяся мерзавка, что даже Даланн признала это? Признала и ради меня вытащила Алебранда из запоя? У него был запой, я слышала, как Эмери говорил об этом…»
Лекция закончилась чуть раньше обычного, и у тех, кто записался на курс танцевального искусства, осталось время, чтобы переодеться.
Преподаватель танцев, господин Вайофер, работал в Академии всего несколько лет, поэтому другие профессора упорно считали его «новичком». Он обладал подчеркнуто эксцентричной внешностью: очень высокий, почти безобразно тощий, с непомерно длинными ногами, которые, как порой казалось, умели сгибаться в колене не только вперед, но и назад. Сходство с насекомым подчеркивалось манерой складывать на груди тощие руки с длинными костлявыми пальцами и лениво пошевеливать ими во время разговора. Одевался он в зеленое или коричневое; прическу взбивал особенным образом, так, чтобы голова выглядела еще более длинной и узкой.
При всей своей кажущейся нескладности господин Вайофер был непревзойденным танцором. Он с одинаковой грацией исполнял партии и кавалера, и дамы. В перерывах между танцами, показывая – как бы от нечего делать – изящнейшие позы или сложные па, профессор излагал некоторые основы «философии танца».
Суть его учения сводилась к тому, что всякий танец, помимо доставляемого им удовольствия от красивых движений и близости особы противоположного пола, обладает собственным, специфическим языком. С помощью танца можно выразить самые сложные оттенки чувства – да так, что прибегать к каким-либо словам и объяснениям будет излишне.
Еще одна удивительная особенность господина Вайофера заключалась в том, что его образ как бы скользил по поверхности сознания студентов. Когда они оказывались в сфере его влияния – на занятии или при встрече в саду, – он начинал вызывать в них сильные чувства: одни были от него в восторге, других он раздражал своей нарочитостью, искусственностью, ненатуральностью. Но стоило преподавателю танцев скрыться из глаз своих учеников, как они тотчас забывали о нем, и его насекомовидный облик совершенно не тревожил их мыслей.
Занятия танцами проходили под открытым небом. Просторная поляна, одна из многих в необъятном саду Академии, была окружена легкой аркадой: деревянные колонны, расписанные синими и золотыми спиралями и красными цветами в промежутках между извивающимися линиями, поддерживали поперечные балки с резьбой в виде листьев. Потолка не имелось; в дождливое время года сверху натягивался тент, а в специальные держатели на колоннах вставлялись факелы. Деревянный пол танцевального класса был идеально ровным.
Софена неукоснительно посещала танцевальные уроки, всякий раз скрежеща зубами от злости.
– Я ненавижу танцевать за даму! – говорила она Аббане. – А он вынуждает меня!
– Но его можно понять, – примирительно отвечала Аббана. – Как он может обучать нас парным танцам, если девушек всего три, да и то одна из них отказывается исполнять женскую партию!
– Пусть танцуют все по очереди, – упрямилась Софена.
– Дорогая, может быть, тебе лучше вообще не ходить на танцы? Ты каждый раз сама не своя.
– Да? – Софена вдруг покраснела. Злые слезы брызнули у нее из глаз.– А как я выйду замуж? Я должна уметь танцевать!
– Но ведь ты не сможешь выйти замуж, танцуя за кавалера... – осторожно напомнила Аббана.
– Это меня и бесит! – заявила Софена.
Аббана представила себе абсурдную картину: Софена танцует за кавалера в паре с Пиндаром, танцующим за даму...
– Ты смеешься! – прошипела Софена. – Смеешься! Хорошо, смейся!
Аббана спохватилась:
– Я вовсе не смеюсь. Просто подумала, что забавно было бы, если бы ты танцевала за кавалера, а Пиндар...
– Тебе легко смеяться, – сказала Софена. – А у меня нет даже своего дома. После того, как брат предал меня, у меня не осталось даже места на земле, куда я могла бы вернуться. Тебе не нужно искать пристанища. Ты счастливая – смейся!
Аббана попыталась обнять подругу, но та стряхнула ее руку с такой злобой, что Аббана убежала.
Тем не менее на очередной урок танцев Софена явилась.
Вайофер требовал, чтобы ученики носили обтягивающие трико, тяжелые туфли и какие-нибудь легкие развевающиеся одежды: длинные плащи – для юношей, завязанные вокруг бедер полупрозрачные шали – для девушек.
– Вы должны ощущать драпировку, – объяснял он. – С помощью складок одежды вы должны уметь формировать совершенно особые образы, которые могут быть истолкованы более чем однозначно...
«Более чем однозначно»! – пересказывал Ренье брату. – Что скажешь?
– Выражение, которое не допускает двусмысленных истолкований, – согласился Эмери. – Однозначнее быть не может. Остается вопрос: как это сделать с помощью тряпки.
Эмери все еще оставался дома и старался поменьше утруждать раненую ногу. Однако, по совету брата, довольно много времени проводил во дворе, в кресле-качалке: чтобы лицо обветривалось и покрывалось загаром. «Если ты будешь бледный от сидения взаперти, в тусклых комнатах, то возникнут ненужные вопросы», – пояснил Ренье и повертелся перед Эмери, желая получше продемонстрировать, какой он бодрячок.
– Сегодня ты танцуешь с Фейнне? – спросил Эмери.
– По всей видимости. Если только она захочет взять в пару хромоножку.
– Других девушек это не смущало, – напомнил Эмери.
– В таком случае, пожелай мне удачи. Постараюсь выразить свое отношение к ней более чем однозначно.
Он несколько раз взмахнул плащом, повернулся так, чтобы плащ обвил его тело спиралью, после чего фыркнул и выбежал вон.
Однако при распределении пар Фейнне ему не досталась. Ее захватил Эгрей. Господин Вайофер самолично передал девушку этому партнеру. Ренье хмуро смотрел, как преподаватель берет ее за кончики пальцев тощей рукой, затянутой в бледно-зеленую перчатку, как, выгибая костлявый локоть, влечет за собой, высоко задирая на ходу ноги и изламываясь всем позвоночником. Рядом с Вайофером Фейнне выглядела особенно гибкой и изящной. Она ступала рядом так легко, с такой простодушной грацией, что у иных наблюдателей перехватывало дух. На Фейнне было черное трико и длинная развевающаяся при каждом шаге белая юбка из почти прозрачного шелка.
Ренье не без удивления увидел, что Фейнне – куда более полная, чем представлялось поначалу. И, если судить по классическим меркам, ноги у нее коротковаты, а плечи довольно тяжелые. Но это удивительным образом не бросалось в глаза, потому что весь облик Фейнне был настолько гармоничен, настолько проникнут согласием с собой, что никакая отдельная «неправильность» не могла ему повредить.
Вайофер подвел ее к Эгрею и торжественно передал ему ее руку.
По правилам все танцующие были в тонких перчатках. «Нет ничего более неприятного, нежели вспотевшие ладони партнера, – уверял Вайофер. – Вспотевшая ладонь может испортить любое впечатление. Поэтому перчатки необходимы. У женщины, с которой вы танцуете, никогда не должно возникать желания выдернуть из ваших пальцев свою руку и обтереть ее о платье».
– Но мы ведь не обязательно будем потеть, – как-то раз возразил Маргофрон. Его пытались изгнать с занятия за забытые перчатки.
Господин Вайофер посмотрел на толстяка с глубочайшим сожалением.
– Увы, мой друг, – сказал профессор и подпрыгнул, сделав последовательно несколько па. – Потеть вы будете обязательно. От волнения и физических усилий. Поэтому вынужден вас просить покинуть мои занятия.
И Маргофрон, сопя, удалился.
Но как восхищение этим педагогом, так и обида на него долго не держались, поэтому уже на следующий урок Маргофрон явился как ни в чем не бывало – и в перчатках.
Ренье, конечно, не знал о том, что Эгрей провел страшную интригу еще до занятий. Однако Гальен об этом проведал и теперь просто изнемогал от возмущения.
– Знаешь, что он сделал? – зашептал Гальен на ухо Ренье.
– Ты о ком?
– Об Эгрее! Он отвел Вайофера в сторону, когда тот еще только шел в танцевальный класс, и предложил ему булавку с настоящим изумрудом за право танцевать с Фейнне.
– Не может быть! – От удивления Ренье разинул рот. – Это против правил.
– В нашем пари не были оговорены такие правила, – удрученно молвил Гальен. – Но ты прав, он действует подло.
– Вряд ли такую девушку, как Фейнне, можно пленить с помощью подлости, – заявил Ренье, пытаясь приободриться.
– Такую девушку, как Фейнне, легко обмануть. – Гальен был безутешен. – Она доверчива. Она добра. Она ни в ком не подозревает низости, вот в чем беда! И мы не должны открывать ей глаза на это... – Он смутился и быстро поправился: – Я хотел сказать, мы не должны тревожить ее покой россказнями о глупых и гнусных людях.
– Будем надеяться на то, что у нее достаточно чуткий слух, и она сумеет различить фальшь, – сказал Ренье. И тут он спохватился: он ведь наотрез отказывался участвовать в отвратительном пари, а его все-таки втянули!
Вайофер гулко похлопал в ладоши. Он велел Гальену превратить плащ в юбку и стать «партнершей» Ренье, отдал еще несколько подобных же распоряжений, а затем приоткрыл дверь и позвал аккомпаниатора.
Явился немолодой, умученный с виду человек с ручной фисгармонией. Ее гнусавые, раздирающие душу звуки полились немедленно, и первая пара, сопровождаемая сбоку самим Вайофером, медленно выдвинулась вперед.
Этой первой парой были Софена и Пиндар. Оба танцевали неплохо, а взаимная симпатия, которая проявилась совсем недавно и так неожиданно, сделала их в танце единомышленниками. Господин Вайофер особенно ценил это качество в партнерах и всячески поощрял его.
– Отлично! Великолепно! Превосходно! – вскрикивал он так пронзительно, будто периодически наступал босой ногой на гвоздь.
Эгрей вел Фейнне так бережно, что она начала благодарно улыбаться ему. Ренье наблюдал за этим и скрежетал зубами, а Гальен был просто вне себя.
– За взятки ничего не полагается? – спросил его Ренье.
– Постарайся хромать не так ужасно, – сказал Гальен.– Ты мне все ноги оттоптал... Какие взятки? Ты насчет драгоценной булавки?
– Хотя бы.
– Это не взятка. Просто подарок любимому педагогу. Никто ничего не докажет.
– А суд чести?
– Посмотри на него, – с горечью молвил Гальен и указал подбородком на Эгрея. – Какой тут может быть суд чести?
Эгрей тем временем что-то говорил девушке. Что-то совсем тихое, интимное. Фейнне улыбалась – рассеянно и весело, как улыбалась бы весеннему дню, севшей на руку птице или приятной песенке.
«Почему Элизахар не тревожится? – думал Ренье, стараясь изо всех сил, чтобы не наступать партнеру на ноги. – Разве он не видит, что Эгрей пытается соблазнить девушку? Может быть, все-таки предупредить его? Только, боюсь, тогда Элизахар убьет мерзавца, и тогда его арестуют как убийцу...»
Ренье был прав: Элизахар действительно не замечал в поползновениях Эгрея серьезной опасности, поскольку этот студент никак не задевал сердца девушки. Душа Фейнне еще спала и видела волшебные, полудетские сны.
– Эмери, ты чудовище! – Возмущенный голос Гальена вырвал Ренье из глубокой задумчивости. – Я вызову тебя на дуэль, если ты еще раз отдавишь мне пальцы!
– Для женщины ты слишком сварлив, Гальен, – заявил Ренье. – Из тебя отвратительная партнерша! Ты вечно недоволен.
– Ты тоже был бы недоволен. Посмотри на мои туфли.
Ренье глянул вниз и прикусил губу: на черных лаковых туфлях Гальена отчетливо виднелись отпечатки подошв.
– Ну, извини. Извини меня! Я тебе пришлю бутылку лучшего вина. Нарочно закажу в столице и пришлю.
– Берегись, как бы я не поймал тебя на слове, – предупредил Гальен. – Потому что сейчас я очень, очень зол. О чем ты думаешь?
– О том, как бы утопить Эгрея, – честно признался Ренье.
За это Гальен сразу простил ему все неловкости, и они завершили танец опять друзьями – как и начали.
После танцев Софена решила остаться в черном трико и пестрой юбке не первой свежести: этот наряд, как она считала, придавал ей загадочности. А ей хотелось произвести на Пиндара впечатление. Коль скоро он увлечен эстетикой безобразного...
Софена сняла туфли и прошлась босиком. Она смотрела на свои ноги – длинные белые ступни, как бы обрубленные, выступающие из «ничего», из пустоты, ибо именно такой эффект создавали черные гетры. Юбка, вдвое шире, чем требовалось бы, раскачивалась при каждом шаге, как колокол. Как набат, призывающий к оружию!
Софене нравилось думать о том, что она – опасна. Она не шла по саду – она несла себя осторожно, точно взведенный арбалет. Малейшее неверное движение могло сейчас вызвать выстрел.
«Я безобразна и прекрасна в одно и то же время, – думала она, вытягивая перед глазами руку в узком черном рукаве. Кисть, как и ступня, «обрубленная» одеждой жила словно бы собственной жизнью. – Я чудовище...»
Бесшумно, как и подобает тайному чудовищу, Софена прокралась к беседке и скользнула туда, чтобы устроиться там на полу, по-звериному. Она криво улыбнулась, нарочно растягивая один угол рта. Второй тоже задрожал, и Софена прижала его пальцем.
В этот момент она услышала голоса и инстинктивно, не раздумывая, распласталась на полу.
Говорили ее личные враги – магистры Даланн и Алебранд. Они, правда, еще не знают о том, что стали личными врагами Софены, – но когда узнают, то горько пожалеют об этом!
Магистр Даланн, быстро, невнятно произнося слова, промолвила несколько раз:
– Ты не должен был напиваться. Недопустимое легкомыслие в такое время! Мне стоило больших трудов вытащить тебя. Как ты мог? Теперь, когда мы почти у цели...
– Подошел срок, – проворчал Алебранд. – Я не могу долго без спиртного.
– Ситуация слишком серьезна, – сказала Даланн.
– Ты права, – хмуро отозвался Алебранд. – Я ожидал чего-то подобного... Но чтобы так? В моей практике такое происходит впервые.
«Обо мне говорят, – подумала Софена. – «Она» – это я, понятное дело. Интересно, что они затеяли? И почему ситуация настолько серьезна? Неужели я – такая выдающаяся мерзавка, что даже Даланн признала это? Признала и ради меня вытащила Алебранда из запоя? У него был запой, я слышала, как Эмери говорил об этом…»