Страница:
Десять минут спустя Эверсол покинул свою каюту. Он был строго одет. И лицо его тоже было строгим и непроницаемым. Так выглядят дипломаты, которым предстоит сделать важное заявление.
Переступив порог капитанской каюты, он сказал следующее:
— Мистер Каяхара, не прошло еще и суток, как мы с вами обсуждали положение, создавшееся на «Йоми Мару». Мы его нашли весьма серьезным. И вы обещали уже в ближайшие часы навести порядок на судне и призвать некоторых членов экипажа к соблюдению дисциплины. Я, со своей стороны, тоже взял обязательства. И выполняю их. Детям запрещено собираться группами, запрещено вступать в разговоры с матросами, велено сдать перочинные ножи. На палубе и в некоторых других местах дежурят воспитатели, а также, по моей особой просьбе, и бывшие военнопленные. Это люди с военным опытом. Как видите, мы предпринимаем все возможное. Чего нельзя сказать о вашем экипаже.
Прежде чем продолжить, Эверсол посмотрел на Каяхару. Тот сидел не шелохнувшись.
— Вам известно, капитан, что в отсутствие полковника Аллена, вплоть до прихода судна в Нью-Йорк, я выполняю обязанности начальника экспедиции. Следовательно, несу ответственность за жизнь и благополучие восьмисот детей. Вот почему вынужден вам заявить следующее. Если кто-либо из членов экипажа будет приставать к русским детям или воспитателям без всякого повода, а тем более угрожать оружием, то я прикажу пристать в одном из кубинских портов и сдать нарушителя спокойствия под строгую американскую охрану. О чем сделаю соответствующую запись в журнале. Все дополнительные расходы, понесенные Красным Крестом, будут отнесены на счет вашей компании.
Я не исключаю и другого — при необходимости я попрошу военного присутствия и на борту парохода. В этом случае по приходу в Нью-Йорк договор о фрахте будет прерван.
— Мистер Эверсол, — сказал капитан, выдержав паузу, — я вас вполне понимаю и разделяю ваше беспокойство. Я намерен прямо сейчас пригласить к себе старшего офицера, боцмана и свободных от вахты матросов. Мы исправим положение.
— Убежден, вам это удастся, мистер Каяхара. Нужно лишь проявить волю. Мы должны предотвратить не только мятеж на борту, но и мировой скандал. Я имею в виду Москву.
Сказав слово «мятеж», Эверсол запнулся. Ему невольно вспомнился разговор с Алленом в Нью-Йорке.
Вечером капитан, увидев Эверсола, стоявшего на палубе в окружении детей, спустился к нему. Они испытующе посмотрели друг на друга, а затем улыбнулись — двое мужчин, у которых хватит терпения и ума, чтобы преодолеть любые трудности.
Они вместе прошлись по судну. Пусть видят: их союз и согласие встанут на пути любого беспорядка.
— Час тому назад, — сказал Каяхара, — ко мне постучался стюард и извинился за свою несдержанность. Это его первый рейс. Только теперь он понял, что в море себя ведут не так, как на берегу, а по другим правилам. Его очень испугал возможный арест и высадка на чужом берегу. Он обещает, что подобное не повторится и готов извиниться перед вами и воспитателем.
Понедельник, 23 августа 1920 г.
…Команда осознала серьезность ситуации и принесла Красному Кресту свои извинения за происшедшее. Японские моряки приложат все усилия, чтобы «Йоми Мару» шел быстрее и раньше закончил путешествие. Похоже, они держат свое слово. За последние сутки скорость увеличилась. Судно прошло 257 миль. Я поблагодарил капитана.
…Вечером мальчики и девочки пели на палубе. Светила полная луна, и море было спокойным. Это выглядело очень живописно. А главное, не было того напряжения, что в предыдущие два дня.
Около двадцати часов нас догнал пассажирский корабль и, к великому восторгу детей, прошел мимо. Это был «Кристобаль». Он был так близко от нас, что капитан забеспокоился и уже был готов изменить курс. Но в это время «Кристобаль» сам изменил направление.
Показания корабельного лага.
Пройдено миль:
От Колона — 833.
От Владивостока — 8938.
До Нью-Йорка — 1167.
Из судового дневника Г. Эверсола.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Переступив порог капитанской каюты, он сказал следующее:
— Мистер Каяхара, не прошло еще и суток, как мы с вами обсуждали положение, создавшееся на «Йоми Мару». Мы его нашли весьма серьезным. И вы обещали уже в ближайшие часы навести порядок на судне и призвать некоторых членов экипажа к соблюдению дисциплины. Я, со своей стороны, тоже взял обязательства. И выполняю их. Детям запрещено собираться группами, запрещено вступать в разговоры с матросами, велено сдать перочинные ножи. На палубе и в некоторых других местах дежурят воспитатели, а также, по моей особой просьбе, и бывшие военнопленные. Это люди с военным опытом. Как видите, мы предпринимаем все возможное. Чего нельзя сказать о вашем экипаже.
Прежде чем продолжить, Эверсол посмотрел на Каяхару. Тот сидел не шелохнувшись.
— Вам известно, капитан, что в отсутствие полковника Аллена, вплоть до прихода судна в Нью-Йорк, я выполняю обязанности начальника экспедиции. Следовательно, несу ответственность за жизнь и благополучие восьмисот детей. Вот почему вынужден вам заявить следующее. Если кто-либо из членов экипажа будет приставать к русским детям или воспитателям без всякого повода, а тем более угрожать оружием, то я прикажу пристать в одном из кубинских портов и сдать нарушителя спокойствия под строгую американскую охрану. О чем сделаю соответствующую запись в журнале. Все дополнительные расходы, понесенные Красным Крестом, будут отнесены на счет вашей компании.
Я не исключаю и другого — при необходимости я попрошу военного присутствия и на борту парохода. В этом случае по приходу в Нью-Йорк договор о фрахте будет прерван.
— Мистер Эверсол, — сказал капитан, выдержав паузу, — я вас вполне понимаю и разделяю ваше беспокойство. Я намерен прямо сейчас пригласить к себе старшего офицера, боцмана и свободных от вахты матросов. Мы исправим положение.
— Убежден, вам это удастся, мистер Каяхара. Нужно лишь проявить волю. Мы должны предотвратить не только мятеж на борту, но и мировой скандал. Я имею в виду Москву.
Сказав слово «мятеж», Эверсол запнулся. Ему невольно вспомнился разговор с Алленом в Нью-Йорке.
Вечером капитан, увидев Эверсола, стоявшего на палубе в окружении детей, спустился к нему. Они испытующе посмотрели друг на друга, а затем улыбнулись — двое мужчин, у которых хватит терпения и ума, чтобы преодолеть любые трудности.
Они вместе прошлись по судну. Пусть видят: их союз и согласие встанут на пути любого беспорядка.
— Час тому назад, — сказал Каяхара, — ко мне постучался стюард и извинился за свою несдержанность. Это его первый рейс. Только теперь он понял, что в море себя ведут не так, как на берегу, а по другим правилам. Его очень испугал возможный арест и высадка на чужом берегу. Он обещает, что подобное не повторится и готов извиниться перед вами и воспитателем.
Понедельник, 23 августа 1920 г.
…Команда осознала серьезность ситуации и принесла Красному Кресту свои извинения за происшедшее. Японские моряки приложат все усилия, чтобы «Йоми Мару» шел быстрее и раньше закончил путешествие. Похоже, они держат свое слово. За последние сутки скорость увеличилась. Судно прошло 257 миль. Я поблагодарил капитана.
…Вечером мальчики и девочки пели на палубе. Светила полная луна, и море было спокойным. Это выглядело очень живописно. А главное, не было того напряжения, что в предыдущие два дня.
Около двадцати часов нас догнал пассажирский корабль и, к великому восторгу детей, прошел мимо. Это был «Кристобаль». Он был так близко от нас, что капитан забеспокоился и уже был готов изменить курс. Но в это время «Кристобаль» сам изменил направление.
Показания корабельного лага.
Пройдено миль:
От Колона — 833.
От Владивостока — 8938.
До Нью-Йорка — 1167.
Из судового дневника Г. Эверсола.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВДВОЕМ
Сначала они ехали в разных купе, разделенных тонкой стеной. Райли стучал в деревянную перегородку. Мария стучала в ответ. А затем уже начинала дробно стучать пишущая машинка — старенький, но надежный «ундервуд», который мама подарила ему еще в то время, когда Райли был студентом Вашингтонского университета. Куда бы его ни забрасывала судьба, он не расставался с двумя вещами — «ундервудом» и курительной трубкой.
К счастью, Мария оказалась очень способной к машинописи. Раньше она неплохо печатала на русском языке. А на острове освоила и английскую машинопись.
Райли Аллен никогда не прибегал к помощи машинистки. Ни в колонии, ни прежде, когда работал в редакции «Гонолулу Стар-Бюллетень». Клавиатура была как бы продолжением его пальцев. Мысль, рождаясь в голове, в одно мгновение, как по телеграфу, переносилась на белый лист бумаги.
Другое дело — с Марией. Скучное, казенное дело превращалось для него в праздник. Она садилась к столику перед «ундервудом», двигала стулом, примеряясь к предстоящей работе. А потом поднимала пальцы над клавишами, готовая их опустить с первым продиктованным словом. Райли в такую минуту чувствовал себя дирижером.
— Мария, то, что мы сегодня будем печатать, — скучно. Даже очень скучно.
— Но ведь необходимо.
— Да, это финансовый отчет. Я должен отчитаться за каждый доллар, который мы потратили на пути от Владивостока до Сан-Франциско. За каждую тонну угля и пресной воды.
— Но разве не для того вы взяли меня с собой, чтобы я помогала?
— Конечно. Но здесь множество цифр и разных перечислений.
— Я готова. — Мария еще выше подняла пальцы.
Ее профиль на фоне вагонного окна, за которым что-то мелькало и перемежалось, маленький круглый подбородок, завитки волос, восхитительные линии спины и груди — все это заставило Райли забыть, зачем он держит в руке блокнот.
— Я жду, — робко напомнила девушка.
Через час Райли закрыл блокнот:
— На сегодня хватит.
— Я совсем не устала.
— Не будем спешить, Мария. Впереди еще несколько дней. До Вашингтона успеем сделать отчет. А теперь пора завтракать, мисс, приглашаю в ресторан!
— Я не хочу кушать. Разве только чай…
— Хорошо. Закажем прямо сюда.
— Чай и кофе, — сказал Райли проводнику. — И по куску пирога. Хорошо бы яблочного.
— Будет сделано, сэр. Может, принести и виски?
— Нет, только кофе. И покрепче… Да, вот еще что. Спросите в ресторане хорошего трубочного табаку. Забыл купить в Сан-Франциско.
— Хорошо, сэр.
А вечером случилось вот что.
Мария вышла из своего купе в тускло освещенный коридор. Надоело сидеть и лежать. Она попыталась поднять окно, но это ей никак не удавалось. Неожиданно рядом появился мужчина.
— Мисс, позвольте вам помочь.
— Спасибо…
Ловким движением он поднял стекло, и в лицо сразу ударила сильная струя встречного ветра, смешанного с паровозной гарью.
— Ой! — вскрикнула Мария.
— Что с вами? — участливо спросил незнакомец.
— Что-то попало в глаз.
— Так бывает. Это кусочек угля. Его надо вымыть. И чем раньше, тем лучше. Не беспокойтесь, мисс. Я вам помогу. Пройдемте ко мне в купе. — Он взял ее за руку.
— Нет, нет! Я сама справлюсь…
— Неужто меня боитесь? Без помощи вам не обойтись. На этот раз он взял ее за плечи, а затем, опустив руку, обхватил талию и, почти приподняв, стал тащить в сторону своего купе.
— Что вы делаете? Мне больно!..
— Потерпите немного, — шепнул он ей на ухо. — Скоро вам будет очень хорошо…
— Отпустите меня! — Мария уперлась обеими руками о косяк двери. — Я сейчас закричу!
— Кричать глупо. Вы такая юная, свежая. Вы зажгли во мне сильное желание. Я с ним не в силах справиться… Каких-нибудь десять минут — и все будет позади. Никто не узнает.
Марии было стыдно звать на помощь. Но не оставалось ничего другого, как закричать.
Аллен прибежал на крик первым.
Позже он сам дивился своей мгновенной находчивости. Что-то подсказало: кулаки не лучший способ обезвредить нападавшего. Нужно прибегнуть к другому средству. Приблизившись к незнакомцу, Аллен вытряхнул ему за ворот пепел из трубки, которую до этого держал в зубах.
Такое нетрадиционное оружие тотчас возымело действие. Нападавший взвыл от боли. Ему уже было не до Марии. Он попытался выдернуть сорочку из брюк, чтобы освободиться от того, что так жгло спину и поясницу. И потеряв равновесие, упал на колени. Аллен не замедлил этим воспользоваться. Он стал выколачивать трубку о голову незнакомца, будто перед ним находилась не голова, а подлокотник кресла или столешница, приговаривая при этом:
— Знаю, тебе больно. Но я хочу на всю жизнь вбить в твой череп несколько правил. Не обижай слабых… Уважай женщину, сколько бы лет ей ни было… Сдерживай инстинкты… Не буди в себе зверя… Не садись больше в вагон, где едут приличные люди!
В словах своих он был куда жестче, чем в действиях. Хотя чубук трубки и оставлял заметные следы на голом черепе (по числу наставлений), но с каждым взмахом гнев Аллена остывал, как и пепел на спине человека, так неожиданно нарушившего мирную жизнь поезда.
Что двигало Алленом? Казалось, праведный гнев и ревность должны затмить разум. Но Аллен был Алленом. Помните о романтичном и одновременно рациональном в его характере?
Он вспомнил, как впервые увидел Марию, как она ослепила его красотой. Можно, можно потерять разум, встретив такую девушку! Что же тогда сказать об этом грубом и невежественном, но, как видно, очень чувственном человеке? Он действовал сообразно своим инстинктам. Но теперь достаточно наказан.
Начали собираться пассажиры, привлеченные шумом. Аллен отослал Марию в купе. Ему не хотелось портить путешествие, хотелось все завершить миром.
Но проводник уже вызвал полицию, и теперь предстояло разбирательство.
Представитель власти не заставил себя долго ждать. Он оказался настоящим гигантом. Такого роста и объема, что вагонные рессоры наверняка просели до предела.
Райли одно время вел в газете отдел происшествий и надеялся, что сейчас ему это поможет.
— Кто вы? — обратился к нему полицейский.
— Знакомый той самой девушки, которой этот мерзавец нанес оскорбление, — услужливо опередив Аллена, ответил проводник.
— А где она сама?
— В своем купе, — сказал Райли. — Душевное состояние не позволяет ей находиться здесь. Но она не собирается подавать жалобу.
Полицейский почесал затылок:
— Однако я обязан задержать этого господина. Право же я поставлен в трудное положение. Вы и в самом деле не станете жаловаться?
— И не подумаем. Кроме того, в ближайшие дни мы покидаем Америку. Нам предстоит путешествие в Европу. Но у нас есть непременное условие. Этот человек должен быть выдворен из вагона.
— На этом настаивают и другие пассажиры, — добавил проводник.
— О'кей! Будем считать это нашим джентльменским соглашением. Должен сказать, что дорожные происшествия всегда трудно разбираются. Как далеко до ближайшей остановки?
Проводник взглянул на расписание:
— Через четверть часа небольшая станция.
— Вот и хорошо. У вас несколько минут, чтобы собрать свои вещи, — сказал виновнику происшествия полицейский.
— Но в Вашингтоне меня ждут неотложные дела… — взмолился тот. — Где я проведу ночь? Следующий поезд только завтра.
— Думаю, под открытым небом, — ответил полицейский. — Ночи сейчас теплые. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать свое поведение.
— Эта девушка меня неверно поняла… Но я готов стать на колени и просить прощения…
— Вас и без того простили. Вижу, вы не понимаете, чего избежали. Напиши мисс заявление — и вы на несколько лет угодили бы за решетку.
— Помилуйте, за что?
— За попытку изнасилования.
Райли Аллен достал из кармана табак и стал набивать трубку. А затем и разжег ее. Задержанный, не отрываясь, как завороженный смотрел на все эти действия. Но стоило Райли сделать шаг вперед, как он отпрянул и спрятался за необъятную спину полисмена.
— Надеюсь, мы с вами больше не встретимся, — только и сказал Райли и направился к Марии, чтобы пожелать ей спокойной ночи.
Мария сидела, забившись в угол дивана. Аллен протянул ей руки:
— Успокойтесь. Все уже позади. Этот человек в руках полиции.
— Раньше я думала, надо остерегаться только темных переулков…
— Красивые девушки, как и редкие сокровища, нуждаются в защите. Нельзя оставаться одной. Тем более в незнакомом месте, — назидательно сказал Аллен. — Отдыхайте, Мария. Спокойной ночи.
— Вы себе противоречите.
— Разве?
— Нельзя быть одной… Это ведь ваши слова? А сами уходите.
— Но я в шаге от вас. Стоит лишь постучать.
— И вы мгновенно примчитесь со своим сверхоружием? С этой самой трубкой?
— Вы стали шутить. Это хорошо. Значит, страхи позади.
— Меня поразила ваша смелость.
— Просто я испугался за вас.
— Спасибо, Райли.
Мария подошла к окну:
— Взгляните на луну. Она такая холодная. Я не хочу с ней оставаться наедине.
— Ну, это поправимо. — Аллен задернул занавеску.
Та ночь их сблизила. Они коснулись друг друга и больше не захотели быть порознь.
Как это случилось? Они сами не знали. Да это и неважно. Ведь есть кто-то еще, знающий мысли и тайные желания каждого из нас.
Как непохоже было это путешествие на то прежнее, по Транссибирской магистрали, через голодную израненную Россию. Почему, думала Мария, так по-разному устроена жизнь — здесь, в Америке, и там, в России? Кто в этом виноват? И как все это исправить? И скольким еще людям понадобится их опыт, знания, забота? И что будет у них с Алленом дальше и может ли быть вообще? И где тот мир, только их мир, в котором они смогли бы быть вместе? Ведь как раз в противостоянии голоду, разору и бездомности родилось их чувство.
Но что бы в эти минуты ни происходило вокруг, у них было купе — их шалаш на колесах. Впрочем, шалаш вполне уютный и с самым устойчивым фундаментом на земле — любовью.
К счастью, Мария оказалась очень способной к машинописи. Раньше она неплохо печатала на русском языке. А на острове освоила и английскую машинопись.
Райли Аллен никогда не прибегал к помощи машинистки. Ни в колонии, ни прежде, когда работал в редакции «Гонолулу Стар-Бюллетень». Клавиатура была как бы продолжением его пальцев. Мысль, рождаясь в голове, в одно мгновение, как по телеграфу, переносилась на белый лист бумаги.
Другое дело — с Марией. Скучное, казенное дело превращалось для него в праздник. Она садилась к столику перед «ундервудом», двигала стулом, примеряясь к предстоящей работе. А потом поднимала пальцы над клавишами, готовая их опустить с первым продиктованным словом. Райли в такую минуту чувствовал себя дирижером.
— Мария, то, что мы сегодня будем печатать, — скучно. Даже очень скучно.
— Но ведь необходимо.
— Да, это финансовый отчет. Я должен отчитаться за каждый доллар, который мы потратили на пути от Владивостока до Сан-Франциско. За каждую тонну угля и пресной воды.
— Но разве не для того вы взяли меня с собой, чтобы я помогала?
— Конечно. Но здесь множество цифр и разных перечислений.
— Я готова. — Мария еще выше подняла пальцы.
Ее профиль на фоне вагонного окна, за которым что-то мелькало и перемежалось, маленький круглый подбородок, завитки волос, восхитительные линии спины и груди — все это заставило Райли забыть, зачем он держит в руке блокнот.
— Я жду, — робко напомнила девушка.
Через час Райли закрыл блокнот:
— На сегодня хватит.
— Я совсем не устала.
— Не будем спешить, Мария. Впереди еще несколько дней. До Вашингтона успеем сделать отчет. А теперь пора завтракать, мисс, приглашаю в ресторан!
— Я не хочу кушать. Разве только чай…
— Хорошо. Закажем прямо сюда.
— Чай и кофе, — сказал Райли проводнику. — И по куску пирога. Хорошо бы яблочного.
— Будет сделано, сэр. Может, принести и виски?
— Нет, только кофе. И покрепче… Да, вот еще что. Спросите в ресторане хорошего трубочного табаку. Забыл купить в Сан-Франциско.
— Хорошо, сэр.
А вечером случилось вот что.
Мария вышла из своего купе в тускло освещенный коридор. Надоело сидеть и лежать. Она попыталась поднять окно, но это ей никак не удавалось. Неожиданно рядом появился мужчина.
— Мисс, позвольте вам помочь.
— Спасибо…
Ловким движением он поднял стекло, и в лицо сразу ударила сильная струя встречного ветра, смешанного с паровозной гарью.
— Ой! — вскрикнула Мария.
— Что с вами? — участливо спросил незнакомец.
— Что-то попало в глаз.
— Так бывает. Это кусочек угля. Его надо вымыть. И чем раньше, тем лучше. Не беспокойтесь, мисс. Я вам помогу. Пройдемте ко мне в купе. — Он взял ее за руку.
— Нет, нет! Я сама справлюсь…
— Неужто меня боитесь? Без помощи вам не обойтись. На этот раз он взял ее за плечи, а затем, опустив руку, обхватил талию и, почти приподняв, стал тащить в сторону своего купе.
— Что вы делаете? Мне больно!..
— Потерпите немного, — шепнул он ей на ухо. — Скоро вам будет очень хорошо…
— Отпустите меня! — Мария уперлась обеими руками о косяк двери. — Я сейчас закричу!
— Кричать глупо. Вы такая юная, свежая. Вы зажгли во мне сильное желание. Я с ним не в силах справиться… Каких-нибудь десять минут — и все будет позади. Никто не узнает.
Марии было стыдно звать на помощь. Но не оставалось ничего другого, как закричать.
Аллен прибежал на крик первым.
Позже он сам дивился своей мгновенной находчивости. Что-то подсказало: кулаки не лучший способ обезвредить нападавшего. Нужно прибегнуть к другому средству. Приблизившись к незнакомцу, Аллен вытряхнул ему за ворот пепел из трубки, которую до этого держал в зубах.
Такое нетрадиционное оружие тотчас возымело действие. Нападавший взвыл от боли. Ему уже было не до Марии. Он попытался выдернуть сорочку из брюк, чтобы освободиться от того, что так жгло спину и поясницу. И потеряв равновесие, упал на колени. Аллен не замедлил этим воспользоваться. Он стал выколачивать трубку о голову незнакомца, будто перед ним находилась не голова, а подлокотник кресла или столешница, приговаривая при этом:
— Знаю, тебе больно. Но я хочу на всю жизнь вбить в твой череп несколько правил. Не обижай слабых… Уважай женщину, сколько бы лет ей ни было… Сдерживай инстинкты… Не буди в себе зверя… Не садись больше в вагон, где едут приличные люди!
В словах своих он был куда жестче, чем в действиях. Хотя чубук трубки и оставлял заметные следы на голом черепе (по числу наставлений), но с каждым взмахом гнев Аллена остывал, как и пепел на спине человека, так неожиданно нарушившего мирную жизнь поезда.
Что двигало Алленом? Казалось, праведный гнев и ревность должны затмить разум. Но Аллен был Алленом. Помните о романтичном и одновременно рациональном в его характере?
Он вспомнил, как впервые увидел Марию, как она ослепила его красотой. Можно, можно потерять разум, встретив такую девушку! Что же тогда сказать об этом грубом и невежественном, но, как видно, очень чувственном человеке? Он действовал сообразно своим инстинктам. Но теперь достаточно наказан.
Начали собираться пассажиры, привлеченные шумом. Аллен отослал Марию в купе. Ему не хотелось портить путешествие, хотелось все завершить миром.
Но проводник уже вызвал полицию, и теперь предстояло разбирательство.
Представитель власти не заставил себя долго ждать. Он оказался настоящим гигантом. Такого роста и объема, что вагонные рессоры наверняка просели до предела.
Райли одно время вел в газете отдел происшествий и надеялся, что сейчас ему это поможет.
— Кто вы? — обратился к нему полицейский.
— Знакомый той самой девушки, которой этот мерзавец нанес оскорбление, — услужливо опередив Аллена, ответил проводник.
— А где она сама?
— В своем купе, — сказал Райли. — Душевное состояние не позволяет ей находиться здесь. Но она не собирается подавать жалобу.
Полицейский почесал затылок:
— Однако я обязан задержать этого господина. Право же я поставлен в трудное положение. Вы и в самом деле не станете жаловаться?
— И не подумаем. Кроме того, в ближайшие дни мы покидаем Америку. Нам предстоит путешествие в Европу. Но у нас есть непременное условие. Этот человек должен быть выдворен из вагона.
— На этом настаивают и другие пассажиры, — добавил проводник.
— О'кей! Будем считать это нашим джентльменским соглашением. Должен сказать, что дорожные происшествия всегда трудно разбираются. Как далеко до ближайшей остановки?
Проводник взглянул на расписание:
— Через четверть часа небольшая станция.
— Вот и хорошо. У вас несколько минут, чтобы собрать свои вещи, — сказал виновнику происшествия полицейский.
— Но в Вашингтоне меня ждут неотложные дела… — взмолился тот. — Где я проведу ночь? Следующий поезд только завтра.
— Думаю, под открытым небом, — ответил полицейский. — Ночи сейчас теплые. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать свое поведение.
— Эта девушка меня неверно поняла… Но я готов стать на колени и просить прощения…
— Вас и без того простили. Вижу, вы не понимаете, чего избежали. Напиши мисс заявление — и вы на несколько лет угодили бы за решетку.
— Помилуйте, за что?
— За попытку изнасилования.
Райли Аллен достал из кармана табак и стал набивать трубку. А затем и разжег ее. Задержанный, не отрываясь, как завороженный смотрел на все эти действия. Но стоило Райли сделать шаг вперед, как он отпрянул и спрятался за необъятную спину полисмена.
— Надеюсь, мы с вами больше не встретимся, — только и сказал Райли и направился к Марии, чтобы пожелать ей спокойной ночи.
Мария сидела, забившись в угол дивана. Аллен протянул ей руки:
— Успокойтесь. Все уже позади. Этот человек в руках полиции.
— Раньше я думала, надо остерегаться только темных переулков…
— Красивые девушки, как и редкие сокровища, нуждаются в защите. Нельзя оставаться одной. Тем более в незнакомом месте, — назидательно сказал Аллен. — Отдыхайте, Мария. Спокойной ночи.
— Вы себе противоречите.
— Разве?
— Нельзя быть одной… Это ведь ваши слова? А сами уходите.
— Но я в шаге от вас. Стоит лишь постучать.
— И вы мгновенно примчитесь со своим сверхоружием? С этой самой трубкой?
— Вы стали шутить. Это хорошо. Значит, страхи позади.
— Меня поразила ваша смелость.
— Просто я испугался за вас.
— Спасибо, Райли.
Мария подошла к окну:
— Взгляните на луну. Она такая холодная. Я не хочу с ней оставаться наедине.
— Ну, это поправимо. — Аллен задернул занавеску.
Та ночь их сблизила. Они коснулись друг друга и больше не захотели быть порознь.
Как это случилось? Они сами не знали. Да это и неважно. Ведь есть кто-то еще, знающий мысли и тайные желания каждого из нас.
Как непохоже было это путешествие на то прежнее, по Транссибирской магистрали, через голодную израненную Россию. Почему, думала Мария, так по-разному устроена жизнь — здесь, в Америке, и там, в России? Кто в этом виноват? И как все это исправить? И скольким еще людям понадобится их опыт, знания, забота? И что будет у них с Алленом дальше и может ли быть вообще? И где тот мир, только их мир, в котором они смогли бы быть вместе? Ведь как раз в противостоянии голоду, разору и бездомности родилось их чувство.
Но что бы в эти минуты ни происходило вокруг, у них было купе — их шалаш на колесах. Впрочем, шалаш вполне уютный и с самым устойчивым фундаментом на земле — любовью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
НА ДЕВЯТНАДЦАТОМ ЭТАЖЕ
Райли Аллен посмотрел на часы. Семь вечера. А он не сделал и половины из намеченного. Только недавно ему доставили почту. В Красный Крест пишут волонтеры и журналисты. Пишут русские эмигранты. Они надеются найти среди петроградских детей близких родственников или знакомых.
Ему самому не разобраться с грудой писем. Особенно с теми, что из России. Нужна помощь Марии.
…Последняя ночь прошла без сна. В Нью-Йорк они приехали только сегодня, после полудня. В Вашингтоне их провожал один из помощников Фарренда.
— Не стоит тратиться на гостиницу, — сказал он, протянув Аллену ключи. — До прибытия парохода поживете в моей квартире. В вашем распоряжении две спальни и кабинет.
Дом оказался огромным. Чуть не в милю высотой. Они вошли в лифт, держась за руки, и поднялись на девятнадцатый этаж, что привело Марию в восторг. Первым делом она направилась к балкону. Глазам открылась величественная панорама устремленных к небу зданий, изгиб оживленных улиц, заполненных пешеходами и автомобилями. А в просветах между бетонными громадинами — голубое мерцание океана. Где-то в его просторах затерялся «Йоми Мару». Среди тысячи его пассажиров и сестра Александра. Не жестоко ли было оставлять ее одну на целый месяц? Ведь до этого они не разлучались. Всегда рядом. С самого детства.
Под балконом зияла бездна. Марии захотелось вспорхнуть, как бабочке, и улететь прочь — туда, где леса и поля. Но неожиданно балкон под ней закачало, как палубу в бурю.
— Уведи меня отсюда, — сказала она, прижавшись к Райли. — Голова закружилась. Я боюсь высоты.
— Ты почти не спала.
— Ты прав. Глаза слипаются.
— Вот видишь!
— Но сначала я приму ванну.
— Все готово. Даже халаты есть.
— А ты, Райли?
— Приму холодный душ. Надо еще поработать…
— Откуда у тебя столько сил? — удивилась Мария. — Тогда и мне не давай долго спать. Когда станешь будить — не жалей.
— Обещаю быть безжалостным.
Райли тихо открыл дверь спальни, когда за окнами уже смеркалось. Все равно будить. Но ему захотелось взглянуть на нее спящую.
Мария, свернувшись калачиком, переместилась в самый центр широкой семейной кровати.
«Боже! Как она беспомощна!» — подумал Райли.
Внезапно девушка вскрикнула и стала метаться, как в бреду.
Райли осторожно приподнял ее, обнял за плечи и поцеловал в дрожащие губы.
Мария открыла глаза:
— Что случилось? Где я?..
— Мы в Нью-Йорке. Разве забыла? Извини, что бужу. Но ты мне очень нужна.
— И ты мне нужен. Без тебя страшно.
— Страшно?
— Мне приснилось, что я тону.
Глаза Марии увлажнились. Слезы стали медленно скатываться по щекам. Одна за другой, как жемчужины. Райли достал платок:
— Успокойся, дорогая. Это всего лишь сон. — Он попробовал перевести разговор на шутку: — Теперь все понятно. На пароходе ты спала на узкой и жесткой койке похуже солдатской. Здесь же матрас мягкий, как перина. В нем и в самом деле можно утонуть.
— Я знаю, я помню, что была в воде…
— Какая глупость! Потрогай себя. Ты сухая. Если что и мокрое, то это платок, которым я тебе вытираю слезы. Прошу… Очень прошу, перестань плакать.
— Хорошо, постараюсь…
Мария закрыла глаза, что-то вспоминая.
— Кто-то схватил меня за ноги и повис. Ужасная тяжесть! Я стала уходить в глубину и задыхаться. Если бы ты не разбудил меня…
— Ну ладно. Пусть будет так. Признаюсь, и мне порой снятся сны, в которые никто не верит.
— Расскажи, пожалуйста, — попросила уже немного успокоившаяся Мария.
— Ночью мне является Ной.
— Тот самый библейский старец?
— Да. И мы пускаемся в долгие беседы. — Райли замолчал. — Вижу, и ты не веришь…
— Теперь понимаю, почему ты иногда вместо «Йоми Мару» говоришь: «Ковчег детей».
Райли кивнул головой в знак согласия.
— Позволь мне еще немножко полежать…
Вместо ответа он взял ее за руку.
— Обними меня, дорогой. Я тебя люблю…
— Я тоже очень люблю тебя. Не бойся. Мы вместе.
Для Райли Аллена и Марии Леоновой их деловая поездка из Сан-Франциско в Вашингтон, а затем и в Нью-Йорк превратилась в романтическое путешествие.
Железная колея, связавшая два берега большой Америки, соединила и их. Не вдруг, не сразу. Но с каждой новой милей их взаимная симпатия и увлеченность усиливались и обращались в любовь.
К этому прекрасному чувству они шли по-разному.
Романтичный и вместе с тем рациональный Аллен задумывался о своем праве на такую любовь. Мария, если не считать, что у нее есть младшая сестра, одинока. Она сирота и вдали от своей родины. Она много моложе и к тому же зависима по службе. Единственное, в чем не сомневался Аллен, — в своем чувстве. Никогда прежде не встречал он такой чудесной девушки: красивой и скромной, умной и искренней.
За внешней мягкостью и нерешительностью Марии скрывалась душа пылкая. Стихийно, по-женски она давно поняла, будучи еще во Владивостоке, что Райли — тот единственный, с кем она могла бы стать самой счастливой.
— Райли…
— Да, Мария…
— Мне кажется, мы еще находимся в вагоне.
— Но я не слышу стука колес.
— Зато я слышу, как стучит твое сердце.
Райли взял руку девушки, лежавшую на его груди, и прижал к губам. Слезы в ее глазах уже высохли.
— Я всегда буду помнить это купе, где ты стала моей.
— Все случилось так неожиданно…
— В ту минуту я лишился разума.
— А я потеряла сознание…
— Все было как в тумане.
— Мне стыдно.
— Тебе незачем стыдиться.
— Ты меня считаешь ветреной?
— Я тебя считаю прекрасной!
— Если бы не тот случай в коридоре вагона…
— Лучше об этом навсегда забыть.
— Страшно подумать, что случилось бы, не поспей ты на помощь.
— Пора это выкинуть из головы…
— Легко сказать… Я все еще дрожу от страха.
— А я от желания как можно крепче тебя обнять.
— Любимый…
Ему самому не разобраться с грудой писем. Особенно с теми, что из России. Нужна помощь Марии.
…Последняя ночь прошла без сна. В Нью-Йорк они приехали только сегодня, после полудня. В Вашингтоне их провожал один из помощников Фарренда.
— Не стоит тратиться на гостиницу, — сказал он, протянув Аллену ключи. — До прибытия парохода поживете в моей квартире. В вашем распоряжении две спальни и кабинет.
Дом оказался огромным. Чуть не в милю высотой. Они вошли в лифт, держась за руки, и поднялись на девятнадцатый этаж, что привело Марию в восторг. Первым делом она направилась к балкону. Глазам открылась величественная панорама устремленных к небу зданий, изгиб оживленных улиц, заполненных пешеходами и автомобилями. А в просветах между бетонными громадинами — голубое мерцание океана. Где-то в его просторах затерялся «Йоми Мару». Среди тысячи его пассажиров и сестра Александра. Не жестоко ли было оставлять ее одну на целый месяц? Ведь до этого они не разлучались. Всегда рядом. С самого детства.
Под балконом зияла бездна. Марии захотелось вспорхнуть, как бабочке, и улететь прочь — туда, где леса и поля. Но неожиданно балкон под ней закачало, как палубу в бурю.
— Уведи меня отсюда, — сказала она, прижавшись к Райли. — Голова закружилась. Я боюсь высоты.
— Ты почти не спала.
— Ты прав. Глаза слипаются.
— Вот видишь!
— Но сначала я приму ванну.
— Все готово. Даже халаты есть.
— А ты, Райли?
— Приму холодный душ. Надо еще поработать…
— Откуда у тебя столько сил? — удивилась Мария. — Тогда и мне не давай долго спать. Когда станешь будить — не жалей.
— Обещаю быть безжалостным.
Райли тихо открыл дверь спальни, когда за окнами уже смеркалось. Все равно будить. Но ему захотелось взглянуть на нее спящую.
Мария, свернувшись калачиком, переместилась в самый центр широкой семейной кровати.
«Боже! Как она беспомощна!» — подумал Райли.
Внезапно девушка вскрикнула и стала метаться, как в бреду.
Райли осторожно приподнял ее, обнял за плечи и поцеловал в дрожащие губы.
Мария открыла глаза:
— Что случилось? Где я?..
— Мы в Нью-Йорке. Разве забыла? Извини, что бужу. Но ты мне очень нужна.
— И ты мне нужен. Без тебя страшно.
— Страшно?
— Мне приснилось, что я тону.
Глаза Марии увлажнились. Слезы стали медленно скатываться по щекам. Одна за другой, как жемчужины. Райли достал платок:
— Успокойся, дорогая. Это всего лишь сон. — Он попробовал перевести разговор на шутку: — Теперь все понятно. На пароходе ты спала на узкой и жесткой койке похуже солдатской. Здесь же матрас мягкий, как перина. В нем и в самом деле можно утонуть.
— Я знаю, я помню, что была в воде…
— Какая глупость! Потрогай себя. Ты сухая. Если что и мокрое, то это платок, которым я тебе вытираю слезы. Прошу… Очень прошу, перестань плакать.
— Хорошо, постараюсь…
Мария закрыла глаза, что-то вспоминая.
— Кто-то схватил меня за ноги и повис. Ужасная тяжесть! Я стала уходить в глубину и задыхаться. Если бы ты не разбудил меня…
— Ну ладно. Пусть будет так. Признаюсь, и мне порой снятся сны, в которые никто не верит.
— Расскажи, пожалуйста, — попросила уже немного успокоившаяся Мария.
— Ночью мне является Ной.
— Тот самый библейский старец?
— Да. И мы пускаемся в долгие беседы. — Райли замолчал. — Вижу, и ты не веришь…
— Теперь понимаю, почему ты иногда вместо «Йоми Мару» говоришь: «Ковчег детей».
Райли кивнул головой в знак согласия.
— Позволь мне еще немножко полежать…
Вместо ответа он взял ее за руку.
— Обними меня, дорогой. Я тебя люблю…
— Я тоже очень люблю тебя. Не бойся. Мы вместе.
Для Райли Аллена и Марии Леоновой их деловая поездка из Сан-Франциско в Вашингтон, а затем и в Нью-Йорк превратилась в романтическое путешествие.
Железная колея, связавшая два берега большой Америки, соединила и их. Не вдруг, не сразу. Но с каждой новой милей их взаимная симпатия и увлеченность усиливались и обращались в любовь.
К этому прекрасному чувству они шли по-разному.
Романтичный и вместе с тем рациональный Аллен задумывался о своем праве на такую любовь. Мария, если не считать, что у нее есть младшая сестра, одинока. Она сирота и вдали от своей родины. Она много моложе и к тому же зависима по службе. Единственное, в чем не сомневался Аллен, — в своем чувстве. Никогда прежде не встречал он такой чудесной девушки: красивой и скромной, умной и искренней.
За внешней мягкостью и нерешительностью Марии скрывалась душа пылкая. Стихийно, по-женски она давно поняла, будучи еще во Владивостоке, что Райли — тот единственный, с кем она могла бы стать самой счастливой.
— Райли…
— Да, Мария…
— Мне кажется, мы еще находимся в вагоне.
— Но я не слышу стука колес.
— Зато я слышу, как стучит твое сердце.
Райли взял руку девушки, лежавшую на его груди, и прижал к губам. Слезы в ее глазах уже высохли.
— Я всегда буду помнить это купе, где ты стала моей.
— Все случилось так неожиданно…
— В ту минуту я лишился разума.
— А я потеряла сознание…
— Все было как в тумане.
— Мне стыдно.
— Тебе незачем стыдиться.
— Ты меня считаешь ветреной?
— Я тебя считаю прекрасной!
— Если бы не тот случай в коридоре вагона…
— Лучше об этом навсегда забыть.
— Страшно подумать, что случилось бы, не поспей ты на помощь.
— Пора это выкинуть из головы…
— Легко сказать… Я все еще дрожу от страха.
— А я от желания как можно крепче тебя обнять.
— Любимый…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
«БУДЕШЬ В ЧИКАГО, ЗАХОДИ…»
«Йоми Мару» пересек Карибское море, оставив слева Ямайку. Затем вошел в Наветренный пролив, разделяющий Кубу и Гаити. Это маленькие государства, но с большими городами. Кингстон, Гавана, Сантьяго-де-Куба, Санто-Доминго…
Далее началась россыпь Багамских островов. Отсюда, с борта, они казались безлюдными. Детям очень хотелось, чтобы спустили шлюпку и можно было посмотреть — так ли это на самом деле?
Но капитан Каяхара не смотрел по сторонам. Он смотрел только вперед, на север, миля за милей приближая судно к восточному побережью Америки.
…Пока дети гадали, какой он, Нью-Йорк, и где их разместят (вот бы хорошо, всех-всех в небоскреб!), один из колонистов уже успел стать настоящим ньюйоркцем. Для этого Феде Кузовкову понадобилось не так много времени.
Мы уже знаем, что, добравшись на товарном поезде до Чикаго, он был задержан полицией. Мальчика хотели разлучить с собакой. Но отчаяние и Феди, и Кузовка было столь бурным, что офицер, занимавшийся этим делом, махнул рукой. Пусть будут вместе!
Чикагские полицейские с одинаковыми интересом и недоверием выслушали русского подростка. Они часто встречаются с выдумщиками. Такова их профессия, таковы люди, с которыми их сводит работа. Но одно дело — вранье, а другое — сказка, которая, как оказывается, может зачаровать не только ребенка, но и взрослого мужчину, чей повседневный опыт не располагает к сентиментальности.
Не может быть, чтобы этот щуплый мальчуган преодолел расстояние от Черного моря до Нью-Йорка! Три четверти планеты!
Увидев в глазах слушавших его людей сомнение, Федя воскликнул:
— Если не верите, позвоните в Сан-Франциско или в Нью-Йорк, в Красный Крест!
— Так и сделаем…
На всякий случай Кузовкова сфотографировали в профиль и анфас. Фотограф постоял в раздумье — не сфотографировать ли и собаку? Ведь и она задержана. Но махнул рукой и не стал делать второго снимка.
— Могу я попросить? — неожиданно повернулся Федя к девушке-переводчице, которая специально была приглашена ради такого случая.
— Тебе нужен адвокат? — спросила она.
— Нет. Пусть нас сфотографируют вместе — меня и Кузовка. А то у нас нет ни одного общего снимка. А ведь он мой друг.
Девушка добросовестно перевела эти слова. Но полицейский чиновник не придал им значения.
— Больше нам нечем заняться, — раздраженно сказал он и подошел к телефонному аппарату, чтобы связаться с Калифорнией.
Набирая номер, он не спускал глаз с задержанного. Сейчас этот рыжеволосый парень покраснеет еще больше.
Но посрамление не состоялось. В Калифорнии подтвердили слова Кузовкова. Да, японский сухогруз, простояв три дня в Сан-Франциско, покинул его 5 августа в 8 часов 45 минут утра.
На второй вопрос — все ли пассажиры поднялись на борт парохода? — ответили, что пропал тринадцатилетний русский мальчишка. Есть заявление, и ведется розыск. «Свяжитесь с Красным Крестом», — посоветовали в Сан-Франциско.
Полицейский так и сделал. Сначала позвонил в Нью-Йорк, а затем в Вашингтон. Все это заняло не более пяти минут.
Как же удивился Кузовков, услышав из телефонной трубки голос Райли Аллена:
— Добро пожаловать в Чикаго, Федор!
— Добрый день, мистер Аллен! Будете меня ругать?
— Буду. Но не очень. Слава Богу, нашелся… Как меня слышишь?
— Очень хорошо. Я еще никогда не говорил по телефону. Это здорово!
— Теперь это будет часто. А где твоя собака? Не потерял ее?
— Кузовок рядом. Он тоже тянется к трубке.
— Пожми ему лапу.
— Уже пожимаю. А вы передайте привет воспитательнице Марии.
— Откуда ты знаешь, что она со мной?
— Видел, как вместе вы спускались по трапу в Сан-Франциско.
— Вот как! Настоящий разведчик! Слушай внимательно, Федор… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в Нью-Йорк. Но больше не убегай. Договорились? У нас, в Америке, полиция очень строгая.
— Обещаю, мистер Аллен.
— Я прочел твое письмо и знаю — ты надеешься найти в Ньюйоркец отца. Будем искать вместе.
— Спасибо, мистер Аллен. Ради этого я оставил «Йоми Мару». А где сейчас наш пароход?
— Вчера вышел из Панамского канала. Через неделю будем встречать. Соскучился по друзьям?
— Да. Одному плохо.
— Федор…
— Слушаю, мистер Аллен.
— Скажи откровенно, в чем ты сейчас нуждаешься?
— Очень хочу помыться. И Кузовок страдает от блох.
— Думаю, и одежда не в порядке. Попрошу, чтобы помогли. Ведь ты первым из колонистов прибудешь в Нью-Йорк.
Кузовков вернул телефонную трубку офицеру. Он не знал, о чем говорили дальше Аллен и полицейский, но через несколько минут Федю подвели к зеркалу. Наверное, чтобы он в него посмотрелся и сравнил себя с тем, каким станет спустя час.
На Федю смотрел типичный бродяжка. Волосы цвета медной проволоки и торчком. На щеке грязное пятно. Но самое ужасное — клетчатый костюм, подаренный Дженифер, был изжеван, будто побывал в пасти бегемота, а затем выплюнут. А ведь Федя всего-навсего клал пиджак под голову, чтобы мягче спать.
…Мальчика помыли, приодели и посадили в ночной поезд. Строгого полицейского было не узнать. Его лицо расплылось в улыбке, а своей щедростью он превзошел Сайта Клауса. Он дал Кузовкову десять долларов — немыслимая сумма, о которой Федя не мог и мечтать. Вручил также баул, набитый всякой всячиной. Его содержимое еще предстояло изучить.
Далее началась россыпь Багамских островов. Отсюда, с борта, они казались безлюдными. Детям очень хотелось, чтобы спустили шлюпку и можно было посмотреть — так ли это на самом деле?
Но капитан Каяхара не смотрел по сторонам. Он смотрел только вперед, на север, миля за милей приближая судно к восточному побережью Америки.
…Пока дети гадали, какой он, Нью-Йорк, и где их разместят (вот бы хорошо, всех-всех в небоскреб!), один из колонистов уже успел стать настоящим ньюйоркцем. Для этого Феде Кузовкову понадобилось не так много времени.
Мы уже знаем, что, добравшись на товарном поезде до Чикаго, он был задержан полицией. Мальчика хотели разлучить с собакой. Но отчаяние и Феди, и Кузовка было столь бурным, что офицер, занимавшийся этим делом, махнул рукой. Пусть будут вместе!
Чикагские полицейские с одинаковыми интересом и недоверием выслушали русского подростка. Они часто встречаются с выдумщиками. Такова их профессия, таковы люди, с которыми их сводит работа. Но одно дело — вранье, а другое — сказка, которая, как оказывается, может зачаровать не только ребенка, но и взрослого мужчину, чей повседневный опыт не располагает к сентиментальности.
Не может быть, чтобы этот щуплый мальчуган преодолел расстояние от Черного моря до Нью-Йорка! Три четверти планеты!
Увидев в глазах слушавших его людей сомнение, Федя воскликнул:
— Если не верите, позвоните в Сан-Франциско или в Нью-Йорк, в Красный Крест!
— Так и сделаем…
На всякий случай Кузовкова сфотографировали в профиль и анфас. Фотограф постоял в раздумье — не сфотографировать ли и собаку? Ведь и она задержана. Но махнул рукой и не стал делать второго снимка.
— Могу я попросить? — неожиданно повернулся Федя к девушке-переводчице, которая специально была приглашена ради такого случая.
— Тебе нужен адвокат? — спросила она.
— Нет. Пусть нас сфотографируют вместе — меня и Кузовка. А то у нас нет ни одного общего снимка. А ведь он мой друг.
Девушка добросовестно перевела эти слова. Но полицейский чиновник не придал им значения.
— Больше нам нечем заняться, — раздраженно сказал он и подошел к телефонному аппарату, чтобы связаться с Калифорнией.
Набирая номер, он не спускал глаз с задержанного. Сейчас этот рыжеволосый парень покраснеет еще больше.
Но посрамление не состоялось. В Калифорнии подтвердили слова Кузовкова. Да, японский сухогруз, простояв три дня в Сан-Франциско, покинул его 5 августа в 8 часов 45 минут утра.
На второй вопрос — все ли пассажиры поднялись на борт парохода? — ответили, что пропал тринадцатилетний русский мальчишка. Есть заявление, и ведется розыск. «Свяжитесь с Красным Крестом», — посоветовали в Сан-Франциско.
Полицейский так и сделал. Сначала позвонил в Нью-Йорк, а затем в Вашингтон. Все это заняло не более пяти минут.
Как же удивился Кузовков, услышав из телефонной трубки голос Райли Аллена:
— Добро пожаловать в Чикаго, Федор!
— Добрый день, мистер Аллен! Будете меня ругать?
— Буду. Но не очень. Слава Богу, нашелся… Как меня слышишь?
— Очень хорошо. Я еще никогда не говорил по телефону. Это здорово!
— Теперь это будет часто. А где твоя собака? Не потерял ее?
— Кузовок рядом. Он тоже тянется к трубке.
— Пожми ему лапу.
— Уже пожимаю. А вы передайте привет воспитательнице Марии.
— Откуда ты знаешь, что она со мной?
— Видел, как вместе вы спускались по трапу в Сан-Франциско.
— Вот как! Настоящий разведчик! Слушай внимательно, Федор… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в Нью-Йорк. Но больше не убегай. Договорились? У нас, в Америке, полиция очень строгая.
— Обещаю, мистер Аллен.
— Я прочел твое письмо и знаю — ты надеешься найти в Ньюйоркец отца. Будем искать вместе.
— Спасибо, мистер Аллен. Ради этого я оставил «Йоми Мару». А где сейчас наш пароход?
— Вчера вышел из Панамского канала. Через неделю будем встречать. Соскучился по друзьям?
— Да. Одному плохо.
— Федор…
— Слушаю, мистер Аллен.
— Скажи откровенно, в чем ты сейчас нуждаешься?
— Очень хочу помыться. И Кузовок страдает от блох.
— Думаю, и одежда не в порядке. Попрошу, чтобы помогли. Ведь ты первым из колонистов прибудешь в Нью-Йорк.
Кузовков вернул телефонную трубку офицеру. Он не знал, о чем говорили дальше Аллен и полицейский, но через несколько минут Федю подвели к зеркалу. Наверное, чтобы он в него посмотрелся и сравнил себя с тем, каким станет спустя час.
На Федю смотрел типичный бродяжка. Волосы цвета медной проволоки и торчком. На щеке грязное пятно. Но самое ужасное — клетчатый костюм, подаренный Дженифер, был изжеван, будто побывал в пасти бегемота, а затем выплюнут. А ведь Федя всего-навсего клал пиджак под голову, чтобы мягче спать.
…Мальчика помыли, приодели и посадили в ночной поезд. Строгого полицейского было не узнать. Его лицо расплылось в улыбке, а своей щедростью он превзошел Сайта Клауса. Он дал Кузовкову десять долларов — немыслимая сумма, о которой Федя не мог и мечтать. Вручил также баул, набитый всякой всячиной. Его содержимое еще предстояло изучить.