Лоуренс Дэвид Герберт. Сыновья и любовники

   Наконец был получен ответ из Мейблторпа, где подходящий коттедж сдавался за тридцать шиллингов в неделю. Восторгам не было предела. Пол безмерно радовался за мать. Теперь она по-настоящему отдохнет. Вечером они сидели вдвоем и представляли, как все будет. Вошли Энни, Леонард, Элис и Китти. Все бурно ликовали и предвкушали будущие каникулы. Пол поделился новостью с Мириам. Она словно и обрадовалась и призадумалась. А дом Морелов звенел от веселого волнения.
   Отправлялись они в субботу утром семичасовым поездом. Пол предложил, чтобы Мириам переночевала у них, ведь иначе ей придется из такой дали идти пешком. Она пришла к ужину. В предвкушении отъезда даже Мириам встретили тепло. Но через считанные минуты семейство напряженно замкнулось. Пол загодя нашел стихотворение Джин Инджилоу, в котором упоминался Мейблторп, и решил прочесть его Мириам. Прежде он бы нипочем не позволил себе такую сентиментальность — читать стихи своим домашним. Но сейчас они снизошли до него и согласились послушать. Мириам сидела на диване, поглощенная Полом. При встречах она, казалось, всегда была поглощена им, всецело ему предавалась. Миссис Морел ревниво сидела на своем привычном месте. Она тоже собиралась послушать. Даже Энни и отец присутствовали, Морел склонил голову набок, так иной слушает проповедь, сознавая всю важность происходящего. Пол уткнулся в книгу. Тут собрались сейчас все те, кто был ему дорог. И миссис Морел и Энни словно состязались с Мириам, а уж ей надо бы слушать лучше всех и завоевать его благосклонность. Он был в ударе.
   — Но что это за «Невеста из Эндерби», которую должны вызванивать колокола? — прервала его миссис Морел.
   — Это старинная мелодия, которую исполняли на колоколах, предупреждая о наводнении. Наверно, Невеста из Эндерби утонула во время наводнения, — ответил Пол.
   Он понятия не имел, что это на самом деле, но никогда бы не пал так низко, чтобы признаться в этом своим женщинам. Они слушали и верили ему. И он сам себе верил.
   — И люди знали, что означает эта мелодия? — спросила мать.
   — Да, так же как шотландцы, когда слышали «Лесные цветы»… сразу принимались бить в колокола, начиная с басов, вызванивали тревогу.
   — Как же так? — сказала Энни. — Колокол всегда звучит одинаково, как ни звони.
   — Но можно начать с басового колокола и кончить высоким дзинь, дзинь, дзинь!
   И Пол прошелся по всей гамме. Все решили, что это ловко придумано. Он и сам так решил. И, чуть обождав, продолжал читать стихи.
   Когда он кончил, миссис Морел недоуменно хмыкнула:
   — Нет, я бы предпочла, чтобы писатели сочиняли не так печально.
   — А я не пойму, чегой-то они захотели утопиться, — сказал Морел.
   Наступило молчание. Энни встала, чтобы убрать со стола.
   Мириам поднялась, хотела помочь с посудой.
   — Давай я помогу перемыть, — сказала она.
   — Ни за что! — воскликнула Энни. — Сядь. Посуды всего ничего.
   И Мириам, которая не умела вести себя по-свойски и настаивать на своем, опять села, начала вместе с Полом рассматривать книгу.
   Пол был главой их компании; отец для этого не годился. И какие же он претерпел муки, опасаясь, как бы жестяной сундучок вместо Мейблторпа не выгрузили в Фэрсби. И раздобыть повозку ему оказалось не под силу. Это сделала его храбрая крошка мать.
   — Эй! — крикнула она какому-то дядьке. — Эй!
   Пол с Энни подошли последними, судорожно смеясь от неловкости.
   — Сколько станет доехать до коттеджа у ручья? — спросила миссис Морел.
   — Два шиллинга.
   — Почему, разве это так далеко?
   — Не ближний свет.
   — Что-то не верится, — сказала она.
   Однако забралась в повозку. В эту старую колымагу набилось восемь человек.
   — Видишь, — сказала миссис Морел, — с каждого получается всего по три пенса, а будь это трамвай…
   Поехали. У каждого коттеджа, к которому они подъезжали, миссис Морел восклицала:
   — Это он? Вот это он!
   Все сидели, затаив дыхание. Повозка проезжала мимо. И раздавался общий вздох.
   — Слава Богу, что не эта уродина, — говорила миссис Морел. — Меня прямо страх взял.
   Они ехали все дальше и дальше.
   Наконец спустились к дому, что стоял один при дороге над дамбой. Чтобы попасть в сад, надо было пройти по мостику, и всех это привело в неистовое волненье. Однако им понравился этот уединенный дом, к которому с одной стороны подступал лиман, и равнинная ширь в белесых заплатах ячменя, желтых — овса, золотистых — пшеницы и зеленых — овощей, что протянулась до самого горизонта.
   Пол подсчитывал расходы. Они с матерью всем заправляли. Общий расход — на помещение, еду и все прочее — был шестнадцать шиллингов в неделю на человека. Поутру Пол с Леонардом пошли купаться. Морел раным-рано вышел побродить.
   — Пол, — окликнула мать из спальни, — съешь кусок хлеба с маслом.
   — Ладно, — ответил он.
   И когда вернулся, увидел, что мать во всем великолепии восседает за накрытым к завтраку столом. Хозяйка дома оказалась молодая. Муж ее был слепой, и она стирала на людей. Поэтому миссис Морел всегда сама мыла в кухне посуду и стелила постели.
   — Но ведь ты говорила, ты дашь себе полный отдых, — сказал Пол, — а сама трудишься.
   — Тружусь! — воскликнула она. — О чем ты говоришь!
   Он любил ходить с ней через поля к поселку и к морю. Она боялась ходить по дощатым мостикам, и он упрекнул — трусит как маленькая. Вообще же он был ее верным рыцарем, словно не сын, а влюбленный.
   Мириам видела его совсем мало, разве что когда все остальные уходили слушать местных певцов. Их песни казались Мириам нестерпимо глупыми, так же думал и Пол и самодовольно проповедовал Энни, как бессмысленно их слушать. Однако сам тоже знал все их песни и залихватски распевал их на дорогах. И если ему доводилось их слушать, эта глупость ему очень даже нравилась. Однако Энни он сказал:
   — Какая чепуха! В песнях нет никакого смысла. Их может слушать только тот, у кого куриные мозги.
   А Мириам он как-то с презреньем сказал об Энни и остальных:
   — Они, наверно, у этих дурацких певцов.
   Странно было видеть, как поет эти песни Мириам. Твердый подбородок круто вздернут, и, когда пела, она всегда напоминала Полу одного печального ангела Ботичелли, даже если пела всего лишь:

 
Приди, приди в аллею любви,
Побудь со мною, поговори.
 

   Лишь когда он рисовал или вечером, когда остальные были у певцов, он принадлежал ей. Не умолкая, он рассказывал ей о своей любви к горизонталям: они, эти огромные плоскости неба и земли в Линкольншире, для него символ, воплощенная вечность человеческой воли, так же как неизменно повторяющиеся изогнутые норманнские своды церкви — символ настойчиво, рывками продвигающейся все вперед и вперед, неведомо куда, упрямой человеческой души; в противоположность перпендикулярным линиям и готическому своду, которые, по его словам, рванулись в небо, изведали исступленный восторг и погрузились в созерцание божества. Сам он, по его словам, норманнского склада, а Мириам — готического. Она согласно кивнула даже и на это.
   Однажды вечером они с Полом пошли по широкому песчаному берегу в сторону Теддлторпа. Длинные валы накатывали на берег и разбивались в шипенье пены. Вечер выдался теплый. На песчаных просторах не было ни души, только они двое, ни звука, только шумело море. Пол любил смотреть, как оно с грохотом обрушивается на берег. Любил ощущать себя меж шумом моря и тишиной песчаной глади. Рядом была Мириам. Все чувства обострялись. К дому повернули, когда уже совсем стемнело. Путь домой шел через разрыв в дюнах, а потом по заросшей травой дороге между двумя лиманами с морской водой. Вокруг было темно и тихо. Из-за дюн доносился шепот моря. Пол и Мириам шли молча. Внезапно он вздрогнул и остановился. Вся кровь его словно воспламенилась, он едва дышал. Из-за кромки дюн на них уставилась огромная оранжевая луна. Пол замер, не сводя с нее глаз.
   Мириам тоже увидела ее и ахнула.
   Пол все стоял, глядя на громадную красноватую луну, только ее и было видно в необъятной тьме. Сердце его тяжело-стучало, даже руки свело.
   — Что это? — пробормотала Мириам, поджидая его.
   Он обернулся, посмотрел на нее. Лица ее, скрытого тенью шляпы и обращенного к нему, он разглядеть не мог. Но она углубилась в себя. Она была чуть испугана, глубоко взволнована и исполнена благоговения. То было ее лучшее душевное состояние. Против него Пол был бессилен. Кровь бушевала у него в груди, точно пламя. Но Мириам оставалась недосягаемой. Огонь опять и опять вспыхивал в крови. Но странно, Мириам этого не замечала. Она ждала, что и он исполнится благоговения. Все еще отрешенная, она все же смутно ощущала его страсть и наконец в тревоге взглянула на него.
   — Что это? — опять пробормотала она.
   — Это луна, — нахмурясь, ответил Пол.
   — Да, — согласилась Мириам. — Какая красота, правда?
   Теперь ей хотелось понять, что с ним творится. Кризис миновал.
   А Пол сам не знал, что с ним. Он был еще так молод, а близость их такая была отвлеченная, где ему было понять, что он жаждет изо всех сил прижать ее к груди, чтобы утишить гнездящуюся там боль. Он страшился Мириам. А стыд подавил сознание, что он мог желать ее, как мужчина желает женщину. Если при мысли, что такое возможно, Мириам сжалась как под пыткой. Пол содрогнулся до глубины души. А теперь эта их «чистота» помешала даже первому любовному поцелую. Мириам едва ли справилась бы с потрясением плотской любви, даже страстного поцелуя, и Пол был чересчур скован и уязвим, чтобы решиться ее поцеловать.
   Они шли через темный сырой луг, Пол следил взглядом за луной и молчал. Мириам брела рядом. Он ненавидел ее, ему казалось, она каким-то образом виновата, что он стал себя презирать. Он смотрел вперед, и там лишь один огонек светился во тьме — окошко их коттеджа.
   Ему любо было думать о матери и об остальном веселом обществе.
   — Кроме вас все давным-давно дома! — сказала мать, когда они вошли.
   — Ну и что? — с досадой воскликнул Пол. — Уж и пройтись нельзя, если хочется?
   — Я полагаю, ты мог бы возвратиться так, чтобы поужинать вместе со всеми, — сказала миссис Морел.
   — Я буду поступать как мне нравиться, — возразил Пол. — Сейчас совсем не поздно. Буду поступать как мне угодно.
   — Прекрасно, — язвительно сказала мать. — Тогда живи как тебе угодно.
   И весь вечер она его больше не замечала. А он делал вид, будто не замечает этого и ему все равно, сидел и читал. Читала и Мириам, стараясь сделаться совсем незаметной. Миссис Морел ненавидела ее, это из-за нее сын стал такой. Прямо на глазах Пол становится нетерпим, самоуверен и невесел. Во всем этом она винила Мириам. Энни и все ее друзья объединились против девушки. Мириам не дружила ни с кем, кроме Пола. Но ее это не слишком огорчало, ведь она презирала незначительность всех этих людей.
   А Пол ее ненавидел, потому что каким-то образом она лишила его непринужденности и естественности. И терзался, чувствуя себя униженным.

8. Любовный поединок

   Артур закончил обучение ремеслу и получил место на электрической установке в Минтонской шахте. Зарабатывал он совсем мало, но у него была хорошая возможность продвигаться. Однако он был беспокоен и необуздан. Он не пил и не играл в азартные игры. И притом ухитрялся вечно попадать в какие-то неприятности, всегда из-за своей опрометчивой горячности. То пойдет браконьером в лес стрелять зайцев, то, чем возвратиться домой, на всю ночь застрянет в Ноттингеме, то, не рассчитав прыжка, нырнет в Бествудский канал и обдерет грудь об усеявшие дно острые камни и консервные банки.
   Однажды, проработав всего несколько месяцев, он опять не явился домой ночевать.
   — Не знаешь, где Артур? — спросил Пол за завтраком.
   — Не знаю, — ответила мать.
   — Дурак он, — сказал Пол. — И если б он что-нибудь натворил, ладно, я не против. Но он наверняка просто не смог оторваться от виста или как благовоспитанный юноша провожал с катка какую-нибудь девицу и уже не смог попасть домой. Дурак он.
   — Вряд ли было бы лучше, если б он натворил что-нибудь, из-за чего всем нам было бы стыдно, — возразила миссис Морел.
   — Ну, я-то стал бы его больше уважать, — сказал Пол.
   — Сильно сомневаюсь, — холодно сказала мать.
   Они продолжали завтракать.
   — Ты в нем души не чаешь? — спросил Пол.
   — Почему ты спрашиваешь?
   — Потому что, говорят, женщина всегда больше всех любит самого младшего.
   — Может, и так… только не я. Нет, меня он утомляет.
   — Ты бы и правда предпочла, чтоб он был паинька?
   — Я бы предпочла, чтобы он был разумнее, как положено мужчине.
   Пол стал несправедлив и нетерпим. Он тоже порядком утомлял мать. Она видела, солнечный свет его покидает, и негодовала.
   Они кончали завтракать, и в это время почтальон принес письмо из Дерби. Миссис Морел прищурилась, пытаясь разобрать обратный адрес.
   — Дай-ка мне, слепая курица! — и сын выхватил у нее письмо.
   Мать вздрогнула и чуть не дала ему пощечину.
   — Это от твоего сына Артура, — сказал Пол.
   — Что такое!.. — воскликнула миссис Морел.
   — «Дорогая мамочка, — читал Пол, — сам не знаю, почему я свалял такого дурака. Приезжай, мамочка, и вызволи меня отсюда. Вместо того чтобы ехать домой, я пошел вчера с Джеком Бредоном и записался в солдаты. Он сказал, ему надоело протирать штаны, и я, сущий болван, как тебе известно, взял да и пошел вместе с ним.
   Я вступил в военную службу, но, может, если ты приедешь, они меня отпустят с тобой, дурак я был, и больше никто. Не хочу я служить в армии. Дорогая мама, тебе от меня одни неприятности. Но если ты меня вызволишь, обещаю тебе, у меня прибавится ума и соображенья…»
   Миссис Морел опустилась в кресло.
   — Ну, каково! — воскликнула она. — И пускай там остается!
   — Да, — сказал Пол, — пускай остается.
   Оба замолчали. С застывшим лицом, сложив руки на фартуке, мать сидела и думала.
   — Ох и тошно мне! — вдруг воскликнула она. — Тошно!
   — Ну вот что, — хмурясь, сказал Пол, — не вздумай из-за этого надрывать себе душу, слышишь?
   — Что же мне прикажешь, радоваться? — вспылив, накинулась она на сына.
   — Нечего делать из этого трагедию, только и всего, — возразил он.
   — Дурак он!.. Дурной мальчишка! — воскликнула она.
   — В форме он будет прекрасно выглядеть, — раздраженно сказал Пол.
   Мать яростно на него набросилась.
   — Ах, вот как! — крикнула она. — Чтоб глаза мои его не видели!
   — Ему бы в кавалерийский полк. Будет жить в свое удовольствие и выглядеть будет шикарно.
   — Шикарно… шикарно!.. уж куда шикарней!.. обыкновенный солдат!
   — Ну, а я кто? — сказал Пол. — Обыкновенный канцелярист.
   — Это очень много, мой мальчик! — воскликнула мать, она была уязвлена.
   — Как так?
   — По крайней мере ты человек, а не пешка в красном мундире.
   — Я бы не прочь носить красный мундир… или темно-синий, он бы мне больше подошел… если б только мной не слишком командовали.
   Но мать уже не слушала его.
   — Надо же, только начал продвигаться по службе… мог бы начать продвигаться… несносный мальчишка… идет и губит всю свою жизнь. А после армии ну какой из него будет толк?
   — Его могут отлично вымуштровать, — сказал Пол.
   — Вымуштровать!.. Вышибут из него последние мозги. Солдат!.. обыкновенный солдат!.. просто-напросто кукла, которая двигается по команде. Ну и ну!
   — Не понимаю, почему ты так огорчаешься, — сказал Пол.
   — Где ж тебе понять. Зато я понимаю. — И, переполненная горем и гневом, она откинулась в кресле, оперлась подбородком на руку, которую поддерживала другой рукой.
   — А в Дерби поедешь? — спросил Пол.
   — Да.
   — Толку не добьешься.
   — Там видно будет.
   — Дала бы ему лучше остаться в армии. Для него это самое подходящее.
   — Ну конечно! — воскликнула мать. — Уж ты-то знаешь, что ему подходит!
   Она собралась и первым же поездом отправилась в Дерби, повидала сына и сержанта его части. Но все без толку.
   Вечером, когда Морел обедал, она вдруг сказала:
   — Мне сегодня пришлось съездить в Дерби.
   Углекоп поднял глаза, на чумазом лице сверкнули белки.
   — Вот как, лапушка? С чего это ты?
   — Да из-за Артура!
   — А-а… чего ж такое опять?
   — Всего-навсего записался в армию.
   Морел положил нож, выпрямился на стуле.
   — Нет, — сказал он. — Не может такого быть!
   — И завтра отправляется в Олдершот.
   — Ну и ну! — воскликнул Морел. — Чудеса! — Он задумался на миг, хмыкнул и опять принялся за еду. Вдруг лицо его исказилось гневом. — Чтоб ноги его больше не было в моем доме, — заявил он.
   — Придумал! — вскричала миссис Морел. — Такое сказать!
   — Верно говорю, — повторил Морел. — Раз его дернула нелегкая записаться в солдаты, пускай дальше сам о себе заботится. От меня ему больше подмоги не видать.
   — Можно подумать, ты ему много раньше помогал, — сказала она.
   В этот вечер Морел даже постыдился пойти в пивную.
   — Ну, ты ездила? — спросил Пол, придя домой.
   — Ездила.
   — И удалось с ним повидаться?
   — Да.
   — Что же он сказал?
   — Когда я уходила, он расплакался.
   — Хм!
   — И я тоже заплакала, так что нечего хмыкать!
   Миссис Морел волновалась за сына. Она знала, армия не придется ему по вкусу. Так и получилось. Дисциплина была ему невыносима.
   — Но доктор говорит, Артур прекрасно сложен, почти идеально, — не без гордости сказала она Полу. — У него все мерки правильные. И знаешь, он хорош собой.
   — Он замечательно хорош собой. Но девушки не так за ним бегают, как за Уильямом, правда?
   — Да. У него характер другой. Он весь в отца, безответственный.
   Желая утешить мать. Пол теперь не так часто уходил на ферму Ливерсов. И на осенней выставке студенческих работ в Замке он выставил два этюда: акварель — пейзаж и масло — натюрморт, и за оба получил первый приз. Он был рад и счастлив.
   — Ма, как по-твоему, что мне присудили за мои работы? — спросил он однажды вечером, вернувшись домой. По глазам сына миссис Морел видела, что он рад. И покраснела от удовольствия.
   — Откуда же мне знать, мой мальчик!
   — Первый приз за те стеклянные кувшины…
   — Хм!
   — И первый приз за тот набросок на Ивовой ферме.
   — За оба первый?
   — Да.
   — Хм!
   Она сидела розовая, сияющая, хотя так ничего и не сказала.
   — Славно, — сказал он. — Правда?
   — Правда.
   — Отчего ж ты не превозносишь меня до небес?
   Мать рассмеялась.
   — Мне трудно было бы стащить тебя обратно на землю, — ответила она.
   И однако, она была безмерно рада. Когда-то Уильям приносил ей свои спортивные трофеи. Она и по сей день хранила их и не смирилась с его смертью. Артур красивый… по крайней мере превосходный образчик, и к тому же сердечный, великодушный, и, возможно, в конце концов все у него образуется. А вот Пол должен отличиться. Она очень в него верила, тем больше, что сам он и не подозревал о своих возможностях. Он может многого достичь. Ее жизнь была богата надеждой. Она еще увидит, как сбудутся ее мечты. Ее усилия не напрасны.
   За время выставки миссис Морел несколько раз тайно от Пола побывала в Замке. Она бродила по длинной зале, рассматривала другие картины. Да, они хороши. Но не хватает им чего-то такого, что утолило бы ее душу. Иным она завидовала, так они были хороши. Подолгу смотрела, пытаясь найти в них какой-нибудь недостаток. И вдруг ее осенит, сердце так и заколотится. Это же картина Пола! Она знала ее, как если б картина запечатлена была у нее в сердце.
   «Имя — Пол Морел — Первая премия».
   Так странно это выглядело здесь, на людях, на стенах Галереи Замка, где столько картин она повидала на своем веку. И она огляделась, заметил ли кто-нибудь, что она опять перед тем же полотном.
   Но она была исполнена гордости. И глядя на хорошо одетых дам, что возвращались к себе в усадьбу, говорила про себя:
   — Да, вы и важные, и нарядные… но еще вопрос, получил ли ваш сын в Замке два первых приза.
   И она шла дальше, самая гордая маленькая женщина в Ноттингеме. И Пол чувствовал, что-то он уже для нее сделал, пусть даже и такую малость. Вся его работа — ее достояние.
   Однажды, войдя в ворота Замка, он столкнулся с Мириам. Они виделись в воскресенье, и он не ожидал встретить ее в городе. Она была не одна, и ее спутница поразила Пола — блондинка с угрюмым лицом и вызывающей осанкой. Странно, какой маленькой показалась ссутулившаяся в вечной своей задумчивости Мириам подле этой женщины с великолепными плечами. Мириам испытующе вглядывалась в Пола. Он не сводил глаз с незнакомки, а та не обратила на него ни малейшего внимания. Мириам увидела, как взыграло в нем его мужское начало.
   — Здравствуй! — сказал он. — Ты не говорила, что собираешься в город.
   — Да, — почти виновато отвечала она. — Я приехала с отцом на конскую ярмарку.
   Пол посмотрел на ее спутницу.
   — Я тебе рассказывала о миссис Доус, — сказала Мириам, она даже охрипла от волнения. — Клара, ты не знакома с Полом?
   — Кажется, я его уже видела, — равнодушно ответила Клара, обмениваясь с ним рукопожатием. У нее были презрительные серые глаза, кожа цвета светлого меда и полные губы, верхняя чуть вздернута то ли в знак презренья ко всем мужчинам, то ли от нетерпеливой жажды поцелуя, скорей первое. И голова надменно вскинута, должно быть, тоже из презренья к мужской половине человечества. На ней была большая несуразная шляпа из черного бобра и нарочито, до вычурности простого покроя платье, которое делало ее похожей на куль. Была она явно бедна и не обладала особым вкусом. Мириам обычно выглядела мило.
   — Где же вы меня видели? — спросил Пол.
   Она глянула на него, будто не собираясь удостоить ответом. А потом сказала:
   — Вы шли с Луи Трейверс.
   Луи была одна из спиральщиц на фабрике.
   — А вы ее знаете? — спросил Пол.
   Никакого ответа. Он повернулся к Мириам.
   — Куда вы идете? — спросил он.
   — В Замок.
   — Каким поездом ты поедешь домой?
   — Я не поездом, я еду с отцом. Может быть, и тебе с нами поехать? В котором часу ты освободишься?
   — Знаешь, сегодня не раньше восьми, черт подери!
   И женщины тотчас пошли дальше.
   Пол вспомнил, что Клара Доус дочь давнишней приятельницы миссис Ливерс. Мириам свела с ней знакомство, потому что прежде она работала старшей над спиральщицами у Джордана, а ее муж, кузнец Бакстер Доус, мастерил металлические части для протезов и прочее в этом роде. Мириам надеялась через Клару стать ближе к фабрике и лучше представить, каково там положение Пола. Но миссис Доус жила отдельно от мужа и занялась правами женщин. Считалось, что она умная. Пола это заинтересовало.
   Бакстера Доуса он знал и не любил. Тому было года тридцать два. Он иногда проходил через комнату, где сидел Пол, — крупный, хорошо сложенный, красивый, он тоже сразу бросался в глаза. Какое-то было своеобразное сходство между ним и его женой. Та же светлая кожа с золотистым оттенком. Светло-каштановые волосы, да еще у мужа золотистые усы. И та же вызывающая манера держаться и осанка. Но заметна и разница. Глаза у Бакстера темно-карие, бегающие, распутные. Они были чуть навыкате, и так странно нависали над ними веки, что взгляд казался ненавидящим. Рот тоже чувственный. И во всей повадке наглый вызов, словно он готов сбить с ног всякого, кто посмотрит на него неодобрительно, — быть может, потому, что в душе он и сам себя не одобрял.
   Пола он возненавидел с первого же дня. Поймав на себе его бесстрастный, оценивающий взгляд художника, он пришел в ярость.
   — Чего уставился? — глумливо и угрожающе рявкнул он.
   Пол отвел глаза. Но кузнец имел обыкновение стоять у конторки и разговаривать с Пэплуотом. Речь его, пересыпанная ругательствами, выдавала грубость натуры. И опять он поймал на себе неприязненный, осуждающий взгляд юноши. И круто повернулся, как ужаленный.
   — Чего уставился, прыщ на ровном месте? — прорычал он.
   Пол чуть пожал плечами.
   — Ах ты… — заорал кузнец.
   — Отстань от него, — умиротворяюще сказал Пэплуот, в тоне его слышалось: брось, он просто «тряпка», что с такого возьмешь.
   С тех пор всякий раз, как кузнец проходил по комнате. Пол глядел на него все с тем же неодобрительным любопытством и успевал отвести глаза прежде, чем встретиться с ним взглядом. Доуса это бесило. И они молча ненавидели друг друга.
   Детей у Клары Доус не было. Когда она ушла от мужа, семьи не стало и она поселилась у матери. Доус стал жить у своей сестры. В том же доме жила сестра его зятя, и откуда-то Пол знал, что эта девушка, Луи Трейверс, теперь его любовница. То была дерзкая, развязная бабенка, она насмешничала над Полом и, однако, заливалась краской, если он после работы шел с ней до станции.
   В следующий раз он пошел повидаться с Мириам в субботу вечером. Она ждала его и зажгла в гостиной камин. Остальные, кроме матери, отца и младших детей, ушли из дому, и в гостиной они оказались вдвоем. Комната была длинная, низкая и уютная. На стене висели три его маленьких наброска, а на каминной полке его фотография. На столе и на высоком старом фортепиано розового дерева стояли кувшины с разноцветными листьями. Он сел в кресло, Мириам пристроилась на коврике перед камином у его ног. Опустилась на колени, будто в молитве, и на ее красивом задумчивом лице играли теплые отсветы пламени.
   — Как тебе показалась миссис Доус? — спокойно спросила она.
   — Она не очень-то приветлива, — ответил Пол.
   — Но, по-твоему, она красивая, да? — глухо спросила Мириам.