Лоуренс Дэвид Герберт. Сыновья и любовники

   Медленно ползли часы. Поднялся отец; Пол слышал, как он бродит по дому. Потом он отправился в шахту — тяжелые башмаки проскрипели по гравию. Петухи все пели. По дороге прогрохотала повозка. Поднялась мать. Расшевелила огонь в камине. Ласково окликнула его. Он отозвался будто со сна. Его маска вела себя как надо.
   Он шагает на станцию — еще одна миля! Поезд приближается к Ноттингему. Остановится ли он перед туннелями? Да неважно, все равно он прибудет до обеда. Пол уже на фабрике. Через полчаса придет Клара. Будет хотя бы тут же. Он покончил с письмами. Она будет здесь. А вдруг она не пришла. Пол кинулся вниз. У него перехватило дыхание — он увидел ее сквозь стеклянную дверь. Увидел чуть склоненные над работой плечи и почувствовал, нет сил двинуться с места; и стоять невозможно. Он вошел. Он был бледен, беспокоен, неловок и совершенно холоден. А вдруг она поймет его не так? Не может он быть самим собой в этой маске.
   — А после полудня вы придете? — еле выговорил он.
   — Я думаю, да, — чуть слышно ответила Клара.
   Пол стоял перед ней, не в силах вымолвить ни слова. Она спрятала от него лицо. Опять он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он сжал зубы и пошел наверх. Но пока что он все делал правильно, так будет и дальше. Все утро ему казалось, он видит все в отдалении, как бывает под наркозом, а сам он будто накрепко связан, не шевельнуться. И видит поодаль свое другое «я», вносящее записи в гроссбух, и пристально следит, чтобы тот, далекий, он не допустил ошибки.
   Но долго он не сможет терпеть эту боль и напряжение. Он работал не отрываясь. Но все еще только двенадцать. Он будто пригвоздил себя к конторке, стоит и работает, работает, с трудом выжимает из себя каждую строчку. Без четверти час, можно все убрать. Он кинулся вниз.
   — Встретимся у Фонтана в два, — сказал он.
   — Раньше половины третьего я не смогу.
   — Хорошо! — сказал Пол.
   Клара глянула в его безумные темные глаза.
   — Я постараюсь в четверть.
   Надо было этим удовольствоваться. Он пошел обедать. И все оставался под наркозом, а минуты тянулись нескончаемо. Он шагал по улицам милю за милей. Потом подумал, как бы не опоздать к месту встречи. В пять минут третьего он был у Фонтана. Последние четверть часа пытка была такой утонченной, никакими словами не выразишь. Сущее мученье слить себя живого со своей маской. Потом он увидел Клару. Пришла! Дождался.
   — Вы опоздали, — сказал он.
   — Всего на пять минут, — возразила она.
   — Я бы вас так не подвел, — засмеялся он.
   На ней был темно-синий костюм. Пол любовался ее прелестной фигурой.
   — Вам не хватает цветов, — сказал он и пошел в ближайший цветочный магазин.
   Клара молча вошла за ним. Он купил ей яркие, кирпично-красные гвоздики. Вспыхнув, Клара приколола их к жакету.
   — Цвет красивый, — сказал Пол.»
   — Я предпочла бы не такой резкий, — сказала Клара.
   Пол засмеялся.
   — Вы шествуете, точно алый цветок, и боитесь ослепить людей, — сказал он.
   Клара опустила голову, стесняясь встречных. Они шли по улице, и Пол посмотрел на нее сбоку. Ушко — так хочется его коснуться, нежный овал лица. И своеобразная полнота во всем облике, словно наполненность спелого колоса, что чуть клонится под ветром, кружит ему голову. Будто его волчком запустили по улице и все перед глазами идет кругом.
   Потом они сидели в трамвае, Клара прислонилась к нему полным плечом, и он держал ее за руку. Он чувствовал, что наркоз проходит и уже можно дышать. Кларино ухо, полускрытое светлыми волосами, совсем близко. Так трудно справиться с искушением его поцеловать. Но они не одни в вагоне. И все-таки, может, поцеловать? Он ведь сейчас не существует сам по себе, он неотделим от нее, так же как озаряющий ее солнечный свет.
   Он мельком глянул в окно. Шел дождь. Увенчанная замком скала, что возвышалась над городом, была иссечена дождем. Трамвай пересек широкое черное полотно Центральной железной дороги, миновали белую ограду загона для скота. Потом покатили по грязной Уилфорд-роуд.
   Клара легонько покачивалась в лад движению трамвая, а так как она прислонилась к Полу, она, покачиваясь, опиралась на него. Сильный, гибкий, он был полон неисчерпаемой энергии. Лицо грубое, грубо высеченные черты, совсем заурядные; но глубоко сидящие глаза полны жизни и совсем околдовали ее. В них пляшут веселые искорки, и, однако, они спокойны, но вот-вот в них вспыхнет смех. С губ тоже готов сорваться торжествующий смех, но нет, они не смеются. В нем таится острая тревога ожиданья. Клара задумчиво прикусила губу. Рука Пола крепко сжимала ее руку.
   Они отдали две монетки по полпенни у турникета и прошли по мосту. В Тренте вода поднялась очень высоко. Бесшумно, вкрадчиво скользил полноводный поток под мостом. Дождь лил вовсю. Половодье выплеснулось и на берег, там и сям мерцали плоские озерца. В сером небе кое-где вспыхивали серебряные проблески. На Уилфордском кладбище при церкви намокли от дождя георгины — влажные темно-пунцовые шары. На дорожке, идущей вдоль зеленого приречного луга, вдоль колоннады вязов не было ни души.
   Серебрящиеся темные воды, и зеленые прибрежные луга, и расцвеченные золотом вязы окутала легкая дымка. Безмолвно мчалась мимо река, и струи сплетались и изгибались, точно некое хитроумное, сложное существо. Клара, невесело задумавшись, шла рядом с Полом.
   — Почему вы ушли от Мириам? — наконец вызывающе спросила она.
   Пол нахмурился.
   — Потому что захотел уйти, — ответил он.
   — Почему?
   — Потому что не хотел с ней оставаться. И не хотел жениться.
   Клара помолчала. Они пошли по грязной дорожке. С вязов капало.
   — Вы не хотели жениться на Мириам или вообще не хотите жениться? — спросила она.
   — И на ней и вообще, — ответил Пол. — И то и другое!
   Всюду стояли лужи, приходилось петлять между ними.
   — А что она сказала? — спросила Клара.
   — Мириам? Она сказала, что я четырехлетний ребенок и что я всегда рвался от нее прочь.
   Клара несколько минут обдумывала его слова.
   — Но какое-то время вы были по-настоящему близки? — спросила она.
   — Да.
   — И теперь она вам больше не нужна?
   — Да. Я знаю, это нехорошо.
   Клара опять задумалась.
   — Вам не кажется, что вы обошлись с ней довольно скверно? — спросила Клара.
   — Согласен. Надо было оставить ее давным-давно. Но продолжать было бессмысленно. Злом зла не поправишь.
   — А на самом деле сколько вам лет? — спросила она.
   — Двадцать пять.
   — А мне тридцать, — сказала она.
   — Я знаю.
   — Скоро будет тридцать один… или уже тридцать один?
   — Не знаю я, и мне все равно. Какое это имеет значение?
   Они были у входа в Рощу. Мокрая красная дорожка, скользкая от опавших листьев, поднималась по крутому поросшему травой берегу. По обе стороны, точно колонны в нефе собора, стояли вязы, ветви их образовали высокий свод, с которого падали засохшие листья. Было безлюдно, тихо, сыро. Клара стояла на верхней ступеньке перелаза, и Пол держал ее за руки. Смеясь, она смотрела сверху ему в глаза. Потом спрыгнула. Коснулась его грудью; он задержал ее, покрыл ее лицо поцелуями.
   Они пошли вверх по красной, крутой и скользкой дорожке. Скоро Клара выпустила его руку и обвила ее вокруг своей талии.
   — Ты так крепко держал мою руку, даже сдавил вену, — сказала она.
   Они все шли. Кончиками пальцев Пол чувствовал, как покачивается ее грудь. Все вокруг притихло и точно вымерло. Слева, в проеме меж стволами и ветвями вязов, краснела пахотная земля. Справа, глядя вниз, можно было видеть верхушки вязов, что росли далеко внизу, изредка доносилось журчанье реки. Иногда внизу взгляду открывался полноводный, плавно текущий Трент и заливные луга, пасущиеся на них коровы казались крохотными.
   — Тут все едва ли изменилось с тех пор, как сюда захаживал малыш Керк Уайт, — сказал Пол.
   А сам неотрывно смотрел на ее шею пониже уха, где румянец переходил в золотистую белизну, на чуть надутые безутешные губы. Идя по дорожке, Клара задевала его, и он был весь, как натянутая струна.
   На полпути меж колоннами вязов, там, где Роща поднималась над рекой всего выше, они замедлили шаг. Пол повернул и повел Клару по траве, под деревьями, растущими вдоль дорожки. Красный утес круто уходил среди деревьев и кустарника вниз к реке, которая то мерцала, то темнела сквозь листву. Далеко внизу ярко зеленели заливные луга. Пол и Клара стояли, клонясь друг к другу, молча, пугливо касаясь друг друга всем телом. Быстрый всплеск донесся снизу, с реки.
   — Почему ты возненавидела Бакстера Доуса? — спросил наконец Пол.
   Великолепным движеньем Клара повернулась к нему. Вот они, ее губы, шея; глаза полузакрыты, грудь призывно выставлена. У Пола вырвался смешок, он закрыл глаза и поцеловал ее долгим крепким поцелуем. Их губы слились, тела впечатались друг в друга, сплавились. Не сразу они оторвались друг от друга. Они стояли у самой дорожки.
   — Спустимся к реке? — предложил Пол.
   Клара посмотрела на него, все оставаясь в его объятиях. Пол перешагнул через кромку откоса и стал спускаться.
   — Скользко, — сказал он.
   — Ничего, — ответила Клара.
   Красная глина уходила вниз почти отвесно. Пол скользил, перебирался с одного клочка земли, поросшего травой, на другой, цеплялся за кусты, дотянулся до крохотной площадки у подножья дерева. Смеясь от волнения, ждал там Клару. На ее туфли налипла красная глина. Ей трудно давался спуск. Пол нахмурился. Наконец он поймал ее руку, и вот она стоит рядом. Утес возвышается над ними и круто уходит вниз. Клара раскраснелась, глаза сверкают. Пол глянул на длинный спуск у их ног.
   — Опасно, — сказал он, — или по крайней мере грязно. Может, вернемся?
   — Только не из-за меня, — поспешно ответила Клара.
   — Ну, ладно. Видишь, помочь я тебе не смогу, буду только удерживать. Дай мне твой сверточек и перчатки. Бедные твои туфли!
   Они примостились на спуске, под деревьями.
   — Что ж, я пошел дальше, — сказал Пол.
   И он двинулся, пошатываясь, скользя, до следующего дерева, с размаху в него врезался, захватило дух. Потом очень осторожно, хватаясь за травы и ветки, пошла Клара. Так они мало-помалу спустились к самой реке. С досадой Пол увидел, что половодье затопило тропинку и красный склон обрывался прямо в воду. Пол уперся каблуками и с силой выпрямился. Веревка на свертке с треском лопнула, коричневый сверток упал, отскочил в воду и плавно поплыл прочь. Пол уцепился за дерево.
   — Будь оно все неладно! — в сердцах крикнул он. И тотчас засмеялся. Клара опасливо спускалась к нему.
   — Осторожно! — предупредил Пол. Он стоял, прислонясь спиной к дереву, и ждал. — Теперь иди, — крикнул он, разведя руки.
   Клара кинулась бегом. Пол поймал ее, и теперь они стояли рядом и смотрели, как темная вода подмывает обнаженный край берега. Упавшего свертка уже и след простыл.
   — Подумаешь, — сказала Клара.
   Пол прижал ее к себе и поцеловал. Тут хватало места только для их ног.
   — Вот поди ж ты, — сказал Пол. — Но тут виден чей-то след, так что, я думаю, мы опять найдем и тропинку.
   Полноводная река текла плавно, изгибаясь. На другом берегу, в безлюдных низинах, пасся скот. Справа над Полом и Кларой вздымался утес. Они стояли, прислонясь к дереву, в напитанной влагой тишине.
   — Попробуем двинуться дальше, — сказал Пол; и они с трудом пошли по красной глине с впечатанными в нее следами чьих-то подбитых гвоздями башмаков. Они разгорячились, раскраснелись. Облепленные глиной туфли стали неподъемно тяжелыми. Наконец отыскалась прерванная дорожка. Она была усыпана камнями, нанесенными течением реки, но все-таки идти стало легче. Ветками путники счистили глину с подошв. Сердце у Пола колотилось часто и сильно.
   Поднявшись на невысокую площадку, он вдруг увидел двух людей, молча стоящих у края воды. Сердце у него екнуло. Те двое удили. Пол поднял руку, остерегая Клару. Она замешкалась, застегнула жакет. И они пошли рядом.
   Рыбаки обернулись, с любопытством посмотрели на эту пару, нарушившую их безмятежное уединение. У них был разложен костер, но он уже угасал. Все молчали. Рыбаки опять отвернулись к реке, застыли, точно статуи, над мерцающей водой. Клара шла пунцовая, опустив голову; Пол посмеивался про себя. Но вот они уже скрылись за ивняком.
   — Хоть бы они утонули, — тихонько сказал Пол.
   Клара промолчала. Они с трудом пробирались вперед по узенькой тропинке у самой воды. Внезапно она исчезла. Красный глинистый берег перед ними отвесно обрывался в воду. Пол стоял, сжав зубы, и про себя чертыхался.
   — Это просто невозможно! — сказала Клара.
   Пол стоял, выпрямившись, и смотрел по сторонам. Прямо перед ними река обтекала два островка, поросших ивняком. Но до них не добраться. Утес, высившийся над головой, отвесно спускался к воде. Позади, неподалеку, расположились рыбаки. На другом берегу, в безлюдье этого дня, бесшумно пасся скот. Пол опять в сердцах чертыхнулся про себя. Бросил взгляд на круто уходящий вверх берег. Неужто нет иного пути, как взбираться вверх на открытую всем взорам тропу?
   — Постой, — сказал Пол и, вдавив каблуки в глинистую крутизну, стал проворно взбираться вверх. Он вглядывался в подножье каждого дерева. Наконец увидел то, что искал. Две березы стояли на склоне бок о бок, и меж их корнями была небольшая ровная площадка. Она усыпана влажными листьями, но это ничего. Рыбакам она, пожалуй, не видна. Пол кинул на землю дождевик и помахал Кларе, чтоб шла к нему.
   Клара стала с трудом подниматься. Добралась, молча, печально посмотрела на Пола и положила голову ему на плечо. Он крепко обхватил ее и огляделся. Да, они, можно сказать, в безопасности, видны лишь маленьким издалека коровам на другом берегу. Пол впился губами в ее шею, там, где, он чувствовал, бьется пульс. Вокруг тишина, ни звука. Не было сейчас никого и ничего, только они двое.
   Когда Клара встала. Пол, который все время смотрел в землю, вдруг увидел — черные, мокрые корни берез сбрызнуты алыми лепестками гвоздик, точно каплями крови; и красные маленькие брызги падают с Клариной груди, катятся по платью к ногам.
   — Твои цветы погибли, — сказал он.
   Приглаживая волосы, она посмотрела на него печально. Он вдруг пальцами дотронулся до ее щеки.
   — Ну почему ты такая печальная? — укорил он ее.
   Она грустно улыбнулась, словно в душе ощущала свое одиночество. Он гладил ее щеку, целовал ее.
   — Не надо! — сказал он. — Не огорчайся!
   Клара крепко сжала его пальцы, неуверенно засмеялась. Потом уронила руку. Пол откинул ей со лба волосы, провел пальцами по вискам, легко коснулся их губами.
   — Не тревожься ты, — тихонько молил он.
   — Да нет, я не тревожусь! — и засмеялась ласково, покорно.
   — Тревожишься! А ты не тревожься, — нежно упрашивал он.
   — Не буду! — утешила она и поцеловала его.
   Пришлось одолевать крутой подъем на утес. Они взбирались наверх добрых четверть часа. Добравшись, наконец, до ровной, поросшей травой площадки. Пол сорвал шапку, утер пот со лба и перевел дух.
   — Теперь мы опять на ровном месте, — сказал он.
   Тяжело дыша, Клара села на травянистую кочку. Щеки ее разрумянились. Пол поцеловал ее, и она уже не сдерживала радость.
   — А теперь я отчищу твои туфельки и приведу тебя в порядок, чтоб ты могла показаться на глаза приличным людям, — сказал он.
   Он стал на колени у ее ног и с помощью палки и пучков травы принялся за дело. А Клара запустила пальцы в его густые волосы, притянула к себе его голову и поцеловала.
   — Что ж прикажешь мне делать, — засмеялся, глядя на нее. Пол. — Чистить туфельки или забавляться любовью? Отвечай!
   — Все, что я пожелаю, — ответила Клара.
   — Сейчас я твой чистильщик и больше никто!
   Но они все смотрели друг другу в глаза и смеялись. Потом целовались частыми легкими поцелуями.
   Потом Пол поцокал языком, совсем как его мать, и сказал:
   — Когда рядом женщина, никакое дело не делается, скажу я тебе.
   И опять принялся отчищать туфли и тихонько напевал себе под нос. Клара потрогала его густые волосы, а он поцеловал ее пальцы. И все трудился над ее туфлями. Наконец они стали выглядеть пристойно.
   — Вот и готово! — сказал Пол. — Ну не мастер ли я приводить тебя в приличный вид? Вставай! Ты сейчас безупречна, как сама Британия.
   Теперь он почистил собственные башмаки, вымыл в луже руки и запел. Они пошли в поселок Клифтон. Пол был без ума от Клары; каждое ее движение, каждая складочка одежды восхищали его, бросали в жар.
   Старушка, у которой они пили чай, глядя на них, развеселилась.
   — Вот бы денек выдался для вас получше, — сказала она, хлопоча у стола.
   — Да нет! — засмеялся Пол. — Мы все говорим, до чего он хорош.
   Старушка глянула на него с любопытством. Какая-то особая привлекательность была в нем, он весь светился. Его темные глаза смеялись. Он поглаживал усики, и в движении его было довольство.
   — Неужто вы и впрямь так говорите! — воскликнула она, и ее старые глаза просияли.
   — Правда! — засмеялся Пол.
   — Значит, денек и впрямь неплохой, — сказала старушка.
   Она все хлопотала, не хотелось ей уходить от них.
   — Может, еще хотите редиску? — предложила она Кларе. — У меня есть в огороде… и огурец тоже.
   Клара зарумянилась. Она была сейчас очень хороша.
   — От редиски я не откажусь, — ответила она.
   И старушка весело засеменила из комнаты.
   — Знала бы она! — тихонько сказала Клара Полу.
   — Но она не знает, и это только доказывает, что мы хотя бы с виду вполне чинная парочка. На тебя глядя и архангел бы ничего дурного не заподозрил, и я, конечно, тоже ни на что худое не способен… так что… если от этого ты мило выглядишь, и людям отрадно на нас смотреть, и самим нам радостно… что ж, мы их, в общем, не так уж и обманываем!
   Они опять принялись за еду. Когда они собрались уходить, старушка застенчиво подошла к ним с тремя георгинами — они уже распустились, были аккуратные, как пчелы, и лепестки в красных и белых крапинках. Довольная собой, старушка остановилась перед Кларой со словами:
   — Не знаю, может… — и старческой рукой протянула цветы.
   — Какая прелесть! — воскликнула Клара, принимая цветы.
   — И все ей одной? — с укором спросил старушку Пол.
   — Да, все ей одной, — широко улыбаясь, ответила та. — На вашу долю и так хватит.
   — А я все-таки один у нее попрошу, — поддразнивал Пол.
   — Ну это уж ее дело, — с улыбкой сказала старушка. И весело сделала книксен.
   Клара притихла, ей стало неловко. По дороге Пол спросил ее:
   — Неужели ты чувствуешь себя преступницей?
   Она глянула на него испуганными серыми глазами.
   — Преступницей? Нет.
   — Но, похоже, ты думаешь, что поступила дурно?
   — Нет, — сказала она. — Я только думаю, если б они знали!
   — Если б они знали, они перестали бы нас понимать. А так, как сейчас, они понимают, и им это нравится. Какое нам до них дело? Здесь, где только деревья и я, ты ведь вовсе не чувствуешь, что поступаешь дурно?
   Он взял ее за плечо, повернул к себе лицом, заглянул в глаза. Что-то его заботило.
   — Мы ведь не грешники, а? — сказал он, беспокойно нахмурясь.
   — Нет, — ответила Клара.
   Он со смехом ее поцеловал.
   — По-моему, тебе нравится твоя крохотная доля вины, — сказал он. — По-моему, в глубине души Ева была очень довольна, когда понурясь уходила из Рая.
   Но Клара, хоть и притихшая, вся светилась, и он радовался. Когда он в поезде один возвращался домой, оказалось, он безмерно счастлив, и соседи-пассажиры необыкновенно милые, и вечер прекрасен, и вообще все замечательно.
   Дома он застал мать за книгой. Здоровье ее пошатнулось, и лицо стало бледное, цвета слоновой кости, чего прежде Пол не замечал, а уже потом запомнил навсегда. Она ни разу ему не пожаловалась, что чувствует себя неважно. В конце концов, думала она, не так уж ей худо.
   — Ты сегодня поздно, — сказала она, посмотрев на сына.
   Глаза его блестели, он так и сиял. Он улыбнулся матери.
   — Да, я был с Кларой в Клифтонской роще.
   Мать снова на него посмотрела.
   — Но ведь пойдут разговоры, — сказала она.
   — Почему? Известно, что она суфражистка и все такое. А если и пойдут разговоры, что за важность?
   — Конечно, может, ничего плохого в ваших прогулках и нет, — сказала мать. — Но ты ведь знаешь, каковы люди, и уж если она попадет им на язык…
   — Ну, я ничего не могу тут поделать. В конце концов, их болтовня не так уж безумно важна.
   — По-моему, тебе следует подумать о Кларе.
   — Я и думаю! Что могут сказать люди?.. Что мы вместе гуляем. Мне кажется, ты ревнуешь.
   — Ты же знаешь, не будь она замужем, я была бы рада.
   — Что ж, дорогая, она живет с мужем врозь и выступает с трибуны, а стало быть, все равно выделяется из общего стада, так что, сколько я понимаю, особенно терять ей нечего. Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто — грош цена такой жизни. Теперь она со мной… и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить… нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.
   — Хорошо, сын. Посмотрим, чем это кончится.
   — Хорошо, мать. Я буду стоять на своем.
   — Посмотрим!
   — А она… она ужасно мила, ма. Правда, правда! Ты не представляешь!
   — Это ведь не то что жениться на ней.
   — Это, наверно, лучше.
   Они помолчали. Полу хотелось кое-что спросить у матери, но он побаивался. Потом все же спросил нерешительно:
   — Ты бы хотела ее узнать?
   — Да, — суховато ответила миссис Морел. — Я хотела бы узнать, что она такое.
   — Но она милая, ма, право же! И ни чуточки не вульгарная!
   — А я ничего такого не говорила.
   — Но мне кажется, ты так думаешь… что она не такая уж хорошая… Говорю тебе, она лучше, чем девяносто девять людей из сотни! Лучше, поверь! Она справедливая, честная, прямая! Нет в ней никакой неискренности и никакого высокомерия. Не придирайся к ней!
   Миссис Морел вспыхнула.
   — Вовсе я к ней не придираюсь. Вполне возможно, что она такая, как ты говоришь, но…
   — Но ты ее не одобряешь, — докончил Пол.
   — А ты ждал, что одобрю? — холодно возразила миссис Морел.
   — Да… да!.. будь у тебя хоть что-то за душой, ты бы радовалась! Ты правда хочешь ее увидеть?
   — Я же сказала, что хочу.
   — Тогда я ее приведу… привести ее сюда?
   — Как тебе угодно.
   — Тогда я непременно приведу ее сюда… как-нибудь в воскресенье… к чаю. Если ты вообразишь о ней что-нибудь скверное, я тебе не прощу.
   Мать засмеялась.
   — Как будто что-то от этого изменится! — сказала она.
   И он понял, что победил.
   — Но когда она рядом, мне так хорошо, ма! Она на свой лад королева.
   Иногда, возвращаясь из церкви. Пол немного прогуливался с Мириам и Эдгаром. До фермы он с ними не доходил. Мириам держалась с ним почти совсем как прежде, и с нею он не чувствовал себя неловко. Однажды вечером он провожал ее одну. Поначалу они говорили о книгах — тема для них самая надежная. Миссис Морел как-то сказала, что их с Мириам роман подобен костру из книг — стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет. Мириам, в свою очередь, хвасталась, что Пол для нее — открытая книга и в любую минуту она может указать пальцем главу и строку, на которой он сейчас находится. Сам же он, по натуре легковерный, не сомневался, что Мириам знает его как никто другой. И, обыкновенный эгоист, он любил разговаривать с ней о себе. Очень скоро их разговор перешел на его дела. Ему безмерно льстило, что он так ей интересен.
   — А много ли ты писал последнее время?
   — Я… да не особенно! Сделал набросок Бествуда — вид из нашего сада; кажется, он наконец получился. Это чуть ли не сотая попытка.
   Так они разговаривали. Потом Мириам спросила:
   — Ты последнее время где-нибудь был?
   — Да, в понедельник после обеда ходил с Кларой в Клифтонскую рощу.
   — Погода была не самая лучшая, правда? — сказала Мириам.
   — Но мне хотелось проветриться, и было хорошо. Трент такой полноводный.
   — И в Бартоне были? — спросила Мириам.
   — Нет, мы попили чаю в Клифтоне.
   — Вот как! Наверно, славно было.
   — Очень! Такая там веселая старушка! Подарила нам несколько огромных георгинов, неописуемо красивых.
   Мириам опустила голову, печально задумалась. У Пола и в мыслях не было что-нибудь от нее скрывать.
   — А почему ей вздумалось подарить вам цветы? — спросила Мириам.
   Пол рассмеялся.
   — Мы ей понравились… мы были веселые, наверно, поэтому.
   Мириам прикусила палец.
   — А домой ты вернулся поздно? — спросила она.
   Тон ее наконец рассердил Пола.
   — Поездом семь тридцать.
   — А-а!
   Несколько минут шли молча. Пол злился.
   — Ну и как Клара? — спросила Мириам.
   — По-моему, как нельзя лучше.
   — Вот это хорошо! — отозвалась Мириам не без иронии. — Кстати, а что с ее мужем? О нем что-то ничего не слышно.
   — Он нашел другую женщину, и у него тоже все хорошо, — ответил Пол. — По крайней мере, так я думаю.
   — Понятно… ты в точности не знаешь. А не кажется тебе, что женщине нелегко в таком положении?
   — Еще бы — ужасно!
   — Это так несправедливо! — сказала Мириам. — Мужчина живет как ему заблагорассудится…