Лоуренс Дэвид Герберт. Сыновья и любовники

   — Что ж, пускай и женщина так живет, — сказал Пол.
   — Разве она может? А если и сможет, подумай только, в каком положении она окажется!
   — Ну и что?
   — Нет, это невозможно! Ты не понимаешь, как женщина за это расплачивается…
   — Нет, не понимаю. Но если женщина только и живет своей распрекрасной репутацией, что ж, на такой скудной пище и осел бы с голоду сдох!
   Итак, Мириам теперь по крайней мере ясно, как Пол ценит добродетель, он, конечно, и поступать будет соответственно.
   Мириам никогда ни о чем не спрашивала его прямо, но ухитрялась узнавать достаточно.
   В следующий раз, когда Пол увиделся с Мириам, заговорили о браке, потом о браке Клары и Доуса.
   — Понимаешь, — сказал Пол, — ей никогда не казалось, будто брак — это так безумно важно. Она думала, это просто, раз-два и готово… этого не миновать… а Доус… что ж, многие женщины душу прозакладывали бы, только бы его заполучить — так что почему бы и не Доус? А потом она почувствовала себя femme incomprise^[22] и обходилась с ним скверно, это уж как пить дать.
   — И она от него ушла, потому что он ее не понимал?
   — Наверно. Наверно, она была вынуждена. Речь ведь не только о понимании, речь о жизни. С ним она была жива лишь наполовину; вторая половина ее «я» дремала, была приглушена. И дремала сама femme incomprise, и ее непременно надо было пробудить.
   — А что он?
   — Не знаю. Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.
   — Это вроде того, как у твоих родителей, — сказала Мириам.
   — Да. Но мама поначалу, наверно, была счастлива с отцом и удовлетворена. Я думаю, это была страсть, оттого она и не ушла от отца. Так или иначе они были привязаны друг к другу.
   — Понимаю, — сказала Мириам.
   — Вот что, по-моему, должно быть у человека, — продолжал Пол, — самое настоящее, подлинно жаркое чувство к другому… хотя бы раз в жизни, только раз, даже если оно длится всего каких-нибудь три месяца. Понимаешь, глядя на мою мать, сразу видишь, у нее наверняка было все, что ей необходимо, чтобы жить и развиваться. В ней нет и намека на ощущение, что жизнь прошла впустую.
   — Да, правда, — сказала Мириам.
   — И я уверен, с моим отцом у нее поначалу была подлинная жизнь. Она отведала этой жизни, и сама это понимает. В ней это чувствуется, и в нем тоже, и в сотнях людей, которых встречаешь каждый день; а раз ты это испытал, тебе уже все нипочем, дальше можно жить и набираться уму-разуму.
   — А что именно испытал? — спросила Мириам.
   — Трудно сказать, когда с другим человеком тебя связывает подлинное чувство, ты испытываешь что-то большое, значительное, и это тебя меняет. Словно оплодотворяет душу — и потом можно жить и дозревать.
   — И по-твоему, у твоей матери так было с твоим отцом?
   — Да. И в глубине души она благодарна ему за то, что он дал ей это, даже теперь благодарна, хотя они очень далеки друг от друга.
   — И по-твоему, у Клары этого никогда не было?
   — Уверен.
   Мириам задумалась; Она понимала, чего жаждет Пол, — ей казалось, это словно крещение огнем страсти. И пока он это не испытает, он не успокоится. Может, и ему, как иным мужчинам, необходимо перебеситься; а когда насытится, его перестанет снедать беспокойство, он остепенится и вручит свою жизнь ей. Что ж, раз ему так надо, пускай идет и получит, чего ищет, — что-то большое и значительное, как он это называет. Во всяком случае, когда он это получит, окажется — ему это не нужно, он сам так сказал, ему понадобится другое, то, что может дать она, Мириам. Он захочет, чтоб им завладели, и тогда сможет работать. Горько ей было, что ему нужно уйти, но ведь отпустила бы она его в трактир выпить виски, значит, можно отпустить и к Кларе, ведь он найдет у нее такое, что утолит его жажду, освободит, и тогда она им завладеет.
   — А своей матери ты сказал про Клару? — спросила Мириам.
   Она понимала: вот на чем будет испытана серьезность его чувства к другой; понимала, если сказал матери, значит, у Клары он ищет чего-то жизненно важного, а не просто удовольствия, за каким мужчина идет к проститутке.
   — Сказал, — ответил Пол. — И в воскресенье Клара придет на чай.
   — К вам домой?
   — Да, я хочу, чтоб мать ее увидела.
   — Вот как!
   Помолчали. Все пошло быстрей, чем она думала. Как это горько, что он способен покинуть ее так быстро и так бесповоротно. И примет ли Клару его семья, ведь к ней самой они отнеслись так враждебно?
   — Я могла бы зайти по дороге в церковь, — сказала Мириам. — Мы с Кларой давным-давно не виделись.
   — Хорошо, — удивленно сказал Пол и невольно обозлился.
   В назначенное воскресенье он после полудня пошел в Кестон на станцию встретить Клару. Стоя на платформе, он пытался понять, есть ли у него какое-нибудь предчувствие.
   Приедет ли она, что подсказывает сердце? — спрашивал он себя. А сердце странно сжималось. Пожалуй, это дурной знак. И вдруг он почувствовал — нет, не приедет! Конечно, не приедет, и не поведет он ее полями домой, как рисовалось в воображении, придется возвращаться одному. Поезд опаздывает, день будет потерян, и вечер тоже. Он обозлился, почему она не едет. Зачем обещать, если не можешь сдержать обещание?.. Может, она не поспела на поезд… с ним самим сто раз так бывало… но ей-то с какой стати опоздать именно на этот поезд. Он озлился на нее до бешенства.
   Вдруг Пол увидел, что поезд подползает, подкрадывается из-за угла. Ну вот и поезд, а она, конечно, не приехала. Зеленый паровоз, отдуваясь, двигался вдоль платформы, тащил за собой вереницу коричневых вагонов, несколько дверей отворились. Нет, не приехала! Нет! Да вот же она! В черной шляпе с большущими полями! Пол вмиг оказался рядом.
   — Я думал, ты не приедешь, — сказал он.
   Со смехом, чуть задыхаясь, Клара протянула ему руку; глаза их встретились. Он быстро повел ее по платформе, быстро-быстро говорил, стараясь скрыть свои чувства. Как она хороша! На ее шляпе красовались крупные шелковые розы цвета тусклого золота. Костюм темного сукна чудесно обтягивал грудь и плечи. Пол шел с нею и раздувался от гордости. И чувствовал, что станционные служащие, которые его знали, глазеют на Клару восхищенно и с благоговением.
   — Я был уверен, что ты не приедешь. — Пол нерешительна засмеялся.
   Она в ответ рассмеялась, чуть ли не вскрикнула.
   — А я еду и думаю, вдруг ты не встречаешь, что тогда делать, — сказала Клара.
   Он порывисто взял ее за руку, и так они шли по узкой дорожке вдоль станционного забора. Потом пошли в сторону Наттола. День был мягкий, голубой. Повсюду лежали побуревшие листья; в живой изгороди подле леса пламенело множество ягод шиповника. Он собрал несколько штук с черенками.
   — Хотя ты бы должна укорить меня, что я отнимаю еду у птиц, — сказал Пол, пристраивая их ей на груди жакета, — но в здешних местах корма много, и птицы не очень-то зарятся на шиповник. Весной сколько угодно ягод гниет на земле.
   Так он болтал, едва сознавая, что говорит, знал только, что пристраивает ягоды на грудь ее жакета, а Клара терпеливо стоит и ждет. И смотрит на его быстрые руки, полные жизни, и ей кажется, впервые она что-то по-настоящему видит. До этой минуты все было смутно.
   Они подошли близко к шахте. Копер недвижно чернел среди полей, огромный отвал шлака поднимался чуть ли не прямо из овсов.
   — Как жаль, что здесь шахта среди всей этой красоты! — сказала Клара.
   — Ты так думаешь? — отозвался Пол. — Понимаешь, я так к ней привык, мне бы ее недоставало. Да. И мне нравится, что они тут повсюду. Мне нравятся вереницы вагонеток, и высокие копры, и пар днем, и огни ночью. Мальчишкой я всегда думал, что столб пара днем и столб огня ночью это и есть шахта с ее паром, и огнями, и тлеющими отвалами… и я думал, над ней всегда пребывает Господь.
   Чем ближе они подходили к дому, тем молчаливей становилась Клара и, казалось, медлила, робела. Пол сжал ее пальцы. Она покраснела, но не ответила на пожатие.
   — Тебе разве не хочется зайти к нам? — спросил он.
   — Да нет, хочется, — ответила Клара.
   Пол не догадывался, что у него в доме Клара окажется в странном, нелегком положении. Ему казалось, привести ее домой все равно что познакомить мать с одним из своих приятелей, только милее их.
   Дом, где жили Морелы, стоял на уродливой улице, сбегающей с крутого холма. Сама по себе улица была ужасна. Но дом Морелов был получше многих других. Старый, закопченный, с большим эркером и общей стеной с другим домом, он, однако, казался мрачным. Но стоило Полу отворить дверь в сад, и все изменилось. Там был солнечный полдень, иной мир. При дорожке росли пижма и невысокие деревца. Напротив окна зеленела солнечная лужайка, окаймленная старой сиренью. Сад протянулся дальше, в нем было множество растрепанных хризантем, освещенных солнцем, платан и за ним луг, а дальше, если смотреть поверх коттеджей с красными крышами, во всем сиянии осеннего послеполуденного часа поднимались горы.
   Миссис Морел в черной шелковой блузе сидела в качалке. Ее темные с сединой волосы были гладко зачесаны наверх, открывая высокий лоб и упрямые виски, лицо было бледное. Клара, испытывая мучительную неловкость, вошла за Полом на кухню. Миссис Морел поднялась. И Кларе подумалось — вот настоящая дама, даже немного чопорная. Молодая женщина отчаянно волновалась. Сейчас она казалась почти печальной, почти покорной.
   — Мама… Клара, — представил их друг другу Пол.
   Миссис Морел подала гостье руку и улыбнулась.
   — Пол много мне про вас рассказывал, — сказала она.
   Клара вспыхнула.
   — Надеюсь, вы не против, что я пришла, — запинаясь, вымолвила она.
   — Мне очень приятно было услышать, что Пол приведет вас к нам, — ответила миссис Морел.
   Пол смотрел на них, и сердце его сжималось от боли. Рядом с цветущей, пышной Кларой мать казалась совсем маленькой, болезненно-бледной, Отжившей свой век.
   — День такой славный, ма, — сказал он. — И мы видели сойку.
   Мать посмотрела на него — он повернулся к ней. И подумала, в своем темном, хорошо сшитом костюме он кажется настоящим мужчиной. Но притом бледный, отрешенный; удержать такого трудно любой женщине. На сердце стало тепло, а потом она пожалела Клару.
   — Оставьте свои вещи в гостиной, — приветливо предложила она молодой женщине.
   — Спасибо вам, — отозвалась Клара.
   — Пойдем, — сказал Пол и повел ее в небольшую, выходящую на фасад комнату, обставленную мебелью красного дерева, со стареньким фортепиано и мраморной пожелтевшей каминной полкой. Горел огонь в камине, и повсюду были разбросаны книги и чертежные доски.
   — Я свои вещи оставляю лежать, где лежат, — сказал Пол. — Так куда проще.
   Кларе нравились все эти принадлежности художника, и книги, и фотографии разных людей. Скоро Пол уже объяснил ей: вот Уильям, вот возлюбленная Уильяма в вечернем туалете, вот Энни с мужем, вот Артур с женой и с их малышом. У Клары было такое чувство, будто ее ввели в семью. Пол показал ей фотографии, книги, свои наброски, и они немного поболтали. Потом вернулись в кухню. Миссис Морел отложила книгу, которую читала. На Кларе в этот день была блузка тонкого шелка в узенькую черную и белую полоску; причесалась она совсем просто — волосы подняла и скрутила на макушке. Она казалась сдержанной, чинной.
   — Вы поселились на Снейнтонском бульваре, — сказала миссис Морел. — Когда я была девушкой… да какое там девушкой… когда я была молодой женщиной, мы жили на Минерва-Террас.
   — Да что вы! — сказала Клара. — У меня там подруга в доме номер шесть.
   И беседа завязалась. Они разговаривали о Ноттингеме, о его жителях, это обеим было интересно. Клара все еще волновалась, миссис Морел все еще держалась с подчеркнутым достоинством. Слова выговаривала очень ясно и четко. Но Пол видел, они поладят.
   Миссис Морел примерялась к молодой женщине и поняла, что легко одерживает верх. Клара вела себя почтительно. Она знала, с каким необычайным уважением Пол относится к матери, и страшилась встречи, представляя миссис Морел суровой и холодной. И поразилась, увидев эту маленькую внимательную женщину, которая так охотно поддерживает разговор. Однако ж почувствовала, что, как и у Пола, не хотела бы оказаться у нее на дороге. Такая в его матери ощутима твердость и уверенность, будто она никогда в жизни ничего не опасалась.
   Скоро сверху спустился Морел, он поспал после обеда и сейчас был взлохмаченный и зевал. Он скреб седую голову, тяжело ступал ногами в одних носках, из-под незастегнутого жилета торчала рубаха. Совсем неуместная фигура.
   — Это миссис Доус, отец, — сказал Пол.
   Тогда Морел подтянулся. Клара отметила про себя, что он и кланяется и пожимает руку совсем как Пол.
   — Вон что! — воскликнул Морел. — Очень рад вас видеть… ей-ей рад. Да вы не стесняйтесь, мы вам рады. Располагайтесь поудобней, будьте как дома.
   Клара удивилась этому потоку любезностей. Старый углекоп оказался такой галантный! До чего ж очаровательный!
   — И вам пришлось издалека ехать? — поинтересовался Морел.
   — Всего лишь из Ноттингема, — ответила Клара.
   — Из Ноттингема! Чудный денек вам выдался для поездки.
   Потом он юркнул в чулан ополоснуть лицо и руки и по привычке прошел оттуда к огню и стал вытираться.
   За чаем Клара ощутила воспитанность и самообладание, царившие в этом доме. Миссис Морел держалась очень непринужденно. Не прерывая беседы, она разливала и подавала чай, это делалось будто само собой. На овальном столе было вдоволь места; фарфор с узором из темно-синих ив на белоснежной накрахмаленной скатерти казался прелестным. В вазочке стояли желтые хризантемы. Клара с радостью почувствовала, она здесь к месту, словно придает законченность этому застолью. Но ее немного пугало редкостное умение всех Морелов, даже отца, владеть собой. Она прониклась их духом, здесь ощущалось душевное равновесие. Казалось, спокойствие и ясность властвуют здесь, каждый остается самим собой и все — в согласии друг с другом. Кларе это было отрадно, но в глубине души ее затаился страх.
   Пока Клара с матерью разговаривали. Пол убрал со стола. Он входил и выходил, будто подгоняемый ветром, и Клара ощущала движения его быстрого сильного тела. Он появлялся и исчезал, точно неожиданно залетавший лист. Чуть не всем своим существом она была с Полом. По тому, как она сидела наклонясь вперед, будто слушая, миссис Морел понимала, что Клара не слышит ее, одержима другим, и опять пожалела гостью.
   Пол убрал со стола и вышел в сад, предоставив женщин друг другу. День был солнечный, в легкой дымке, тихий и теплый. Поглядывая в окно, Клара видела, как он бродит среди хризантем. Ей казалось, какие-то чуть ли не осязаемые узы привязали ее к нему; однако, когда он подвязывал к палочкам отягощенные цветами стебли, таким легким было каждое изящное, ленивое его движение, так явно он был отрешен, свободен от всех и вся, что в беспомощности своей она едва не закричала.
   Миссис Морел встала.
   — Позвольте мне помочь вам с посудой, — сказала Клара.
   — Да ее так мало, я мигом вымою, — возразила та.
   Но Клара вытерла чайную посуду и радовалась, что так поладила с матерью Пола; но до чего мучительно, что нельзя пойти за ним в сад. Наконец она разрешила себе выйти и почувствовала, будто ее отпустили с привязи.
   Над дербиширскими холмами догорал золотой день. Пол стоял в дальнем конце сада у густо растущих бледных маргариток и смотрел, как последние пчелы вползают в улей. Услыхал шаги Клары, легко к ней повернулся и сказал:
   — На сегодня наши труженицы отлетались.
   Клара подошла и остановилась рядом. За низкой красной оградой перед ними тянулись сельские угодья, а вдалеке — холмы в золотистой дымке.
   В эту минуту в садовую калитку входила Мириам. Она видела, как шла к Полу Клара, видела, как он обернулся, и вот они стоят бок о бок. Что-то в том, как, оказавшись рядом, они словно отгородились от всего мира, подсказало Мириам, что все свершилось между ними, что они уже, как ей подумалось, женаты. Очень медленно шла Мириам по присыпанной шлаком длинной садовой дорожке.
   Клара сорвала коробочку с мальвы и надломила, чтоб высыпались семена. Повыше ее склоненной головы розовые цветы глядели во все глаза, будто защищая ее. Последние пчелы сваливались в улей.
   — Считай денежки, — засмеялся Пол, когда она высыпала на ладонь плоские семена. Она подняла на него глаза.
   — Я богатая, — сказала она с улыбкой.
   — Сколько у тебя? Фью! — он щелкнул пальцами. — Могу я обратить их в золото?
   — Боюсь, что нет, — засмеялась Клара.
   Смеясь, они посмотрели друг другу в глаза. И тут же заметили Мириам. Раз — и все изменилось.
   — Привет, Мириам! — крикнул Пол. — Ты ведь сказала, что придешь!
   — Ну да. А ты забыл?
   Она обменялась рукопожатием с Кларой, сказала:
   — Как-то странно видеть тебя здесь.
   — Да, — отозвалась Клара. — Мне странно быть здесь.
   Обе помешкали.
   — Тут славно, правда? — сказала Мириам.
   — Мне очень нравится, — ответила Клара.
   И Мириам поняла, что Клару тут приняли, как ее саму никогда не принимали.
   — Ты пришла одна? — спросил Пол.
   — Да. Я пила чай у Агаты. Мы идем в церковь. Я на минутку, хотела повидать Клару.
   — Что ж ты не пришла на чай к нам? — сказал он.
   Мириам коротко засмеялась, и Клара с досадой отвернулась.
   — Тебе нравятся хризантемы? — спросил Пол.
   — Да, они очень хороши, — ответила Мириам.
   — Какие тебе нравятся больше всех? — спросил он.
   — Сама не знаю. Пожалуй, те, бронзовые.
   — Ты, наверно, еще не все видела. Пойдем, посмотришь. Идемте, Клара, посмотрите, какие предпочтете вы.
   Он повел их обеих в ту часть сада, где цветы всех оттенков неровной густой каймой тянулись вдоль дорожки до самого луга. Пол отметил про себя, что положение, в котором он очутился, нисколько его не смущает.
   — Смотри, Мириам, — вот эти белые из твоего сада. Здесь они не так хороши, правда?
   — Да, — сказала Мириам.
   — Но они выносливей. У вас там они лучше защищены и вырастают большие, нежные, но быстро вянут. Мне нравятся вот эти маленькие желтые. Сорвать тебе несколько?
   В церкви зазвонили колокола, звон разнесся над поселком, над лугом. Мириам взглянула на колокольню, гордо возвышавшуюся среди крыш, что там и тут жались друг к другу, и вспомнила зарисовки, которые как-то принес ей Пол. Тогда все было по-иному, но он и теперь еще не ушел от нее. Она попросила у него какую-нибудь книжку почитать. Он кинулся в дом.
   — Как! Это Мириам? — холодно спросила мать.
   — Да, она говорила, что зайдет повидаться с Кларой.
   — Так ты ей заранее сказал? — язвительно отозвалась мать.
   — Да. А почему бы нет?
   — В самом деле, почему бы нет, — сказала миссис Морел и опять углубилась в книгу. Пол наморщился от материнской иронии, досадливо нахмурился и подумал: «Ну почему я не могу поступать по-своему?»
   — Ты в первый раз видишь миссис Морел? — спросила Клару Мириам.
   — Да. Но она такая славная!..
   — Да, — сказала Мириам, опустив голову. — В некоторых отношениях она очень хорошая.
   — Уж наверно.
   — Пол тебе много про нее рассказывал?
   — Да, немало.
   — Вот как!
   И, пока он не вернулся с книгой, они больше не разговаривали.
   — Когда надо ее отдать? — спросила Мириам.
   — Все равно, — ответил Пол.
   Клара захотела вернуться в дом, а Пол решил проводить Мириам до калитки.
   — Когда приедешь на Ивовую ферму? — спросила та.
   — Трудно сказать, — ответила Клара.
   — Мама просила передать, что будет тебе рада в любое время, если захочешь приехать.
   — Спасибо. Я бы с удовольствием приехала, но не знаю, когда смогу.
   — Ну и хорошо! — не без горечи воскликнула Мириам и отвернулась.
   Она шла по дорожке, прижав губы к цветам, которые сорвал для нее Пол.
   — Может, ты все-таки зайдешь? — предложил Пол.
   — Нет, спасибо.
   — Мы собираемся в церковь.
   — Вот как, значит; я вас увижу! — Горько стало Мириам.
   — Да.
   Они расстались. Пол чувствовал себя виноватым перед ней. А ей было горько, и она его презирала. Ведь он все еще принадлежит ей, и однако, у него есть Клара, и он привел ее к себе домой, и в церкви будет сидеть с ней подле матери, и даст ей тот самый молитвенник, который в давние времена давал ей. Ей слышно было, как он бегом кинулся к дому.
   Но вошел он не сразу. Остановился на траве и услышал голос Клары, а потом ответ матери:
   — Есть у Мириам одно свойство, которое мне отвратительно, в ней сидит ищейка.
   — Да, — живо отозвалась мать, — да. Вот хоть сейчас, ну разве это не отвратительно!
   Пола обдало жаром, он возмутился, что они так судят о Мириам. Какое у них право так говорить! Однако от их слов почему-то вспыхнула ненависть к Мириам. Потом душа взбунтовалась против Клары — почему она позволяет себе так говорить о Мириам! В конце концов, если уж говорить о добродетели, Мириам выше Клары. Он вошел в дом. Мать была явно взволнована. Она постукивала ладонью по ручке дивана, как делают женщины, когда их терпению приходит конец. Полу всегда невыносимо было видеть это движение. Все молчали, потом заговорил он.
   В церкви Мириам увидела, он нашел для Клары нужный псалом в Псалтири, как находил прежде для нее. И во время службы он видел Мириам в другой стороне храма, шляпа отбрасывала густую тень на ее лицо. Каково ей видеть рядом с ним Клару? Прежде он об этом не подумал. Он чувствовал, что обходится с Мириам безжалостно.
   После службы он пошел с Кларой через Пентрич. Был темный осенний вечер. Они попрощались с Мириам, и, когда оставили ее одну, у Пола сжалось сердце. «Но так ей и надо», — сказал он про себя, и почти приятно было у нее на глазах уйти с другой, такой красивой.
   В темноте пахло влажными листьями. Они шли, и теплая рука Клары безвольно лежала в его руке. Противоречивые чувства раздирали его. В душе бушевал бой, и худо ему было.
   Они шли, и на Пентричском холме Клара прислонилась к нему. Он обнял ее за талию. Они шли, и он чувствовал под рукой упругое движенье ее тела, и уже не так сжималось сердце из-за Мириам, и кровь быстрей побежала по жилам. Он прижимал Клару ближе, ближе.
   И она сказала тихонько:
   — Ты все продолжаешь с Мириам.
   — Только разговариваю. У нас и прежде мало что было, кроме разговоров, — с горечью сказал он.
   — Твоя мать ее не любит, — сказала Клара.
   — Да, не то бы я на ней женился. Но теперь все кончено, совсем!
   В голосе его вдруг прорвалась ненависть.
   — Иди я сейчас с ней, мы бы долго и скучно рассуждали о «Христианском таинстве» или о другом каком-нибудь занудстве. Слава Богу, я не с ней!
   Несколько минут шли молча.
   — Но ты не можешь совсем от нее отказаться, — сказала Клара.
   — Не отказываюсь, потому что и отказываться не от чего, — сказал Пол.
   — Для нее — есть от чего.
   — Не понимаю, почему бы нам с ней на всю жизнь не остаться друзьями, — сказал Пол. — Но только друзьями.
   Клара отклонилась от него, отодвинулась.
   — Ты почему отодвигаешься? — спросил он.
   Клара не ответила, но отодвинулась еще дальше.
   — Почему тебе вздумалось идти одной? — спросил он.
   Опять никакого ответа. Она шла обиженная, повесив голову.
   — Потому что я хотел бы дружить с Мириам! — воскликнул он.
   Клара не ответила.
   — Говорю тебе, между нами только и есть, что слова, — твердил Пол, стараясь снова ее обнять.
   Клара противилась. Он вдруг шагнул и встал, преградив ей дорогу.
   — Будь оно неладно! — воскликнул он. — Что еще тебе надо?
   — Беги лучше за Мириам, — съязвила Клара.
   Кровь забурлила у него в жилах. Он вздернул верхнюю губу, словно оскалился. Клара угрюмо сгорбилась. Было темно, вокруг ни души. Пол вдруг обхватил ее, перегнул назад и яростным поцелуем приник к ее лицу. Она неистово вырывалась, увертывалась. Он крепко ее держал. Жадные, неумолимые губы его нашли ее рот. Грудь мужчины твердо как камень прижала ее грудь. Клара, беспомощная, обмякла в его объятиях, и он целовал ее, целовал.
   Послышались шаги, кто-то спускался с холма.
   — Выпрямись! Выпрямись! — хрипло сказал он, до боли стиснул ее руку. Не удержи он ее, она без сил упала бы наземь.
   Она вздохнула и как во сне пошла с ним рядом. Они шли в молчании.
   — Мы пойдем лугами, — сказал Пол, и тогда она пробудилась.
   Но она позволила помочь ей переступить через изгородь и молча шла рядом с ним по первому темному лугу. Она знала, эта дорога в Ноттингем и на станцию. Пол озирался, что-то высматривал. Они вышли на голую вершину холма, где темнели развалины ветряной мельницы. Тут Пол остановился. Они стояли рядом в темноте и глядели на рассыпанные в ночи огни, пригоршни мерцающих точек, поселки, лежащие там и тут во тьме, на холмах и в низинах.
   — Мы будто бредем среди звезд, — сказал он с неуверенным смешком.
   Потом крепко обнял ее. Клара отвернула лицо, угрюмо вполголоса спросила:
   — Сколько времени?
   — Не важно, — хрипло взмолился Пол.
   — Нет, важно… важно! Мне надо идти!
   — Еще рано, — сказал он.
   — Сколько времени? — настаивала Клара.
   Со всех сторон их окружала черная ночь, усыпанная и расцвеченная огоньками.
   — Не знаю.
   Клара положила руку ему на грудь, пытаясь нащупать часы. Пол почувствовал — по телу разлился огонь. Клара добралась до его жилетного кармана, а он стоял и тяжело дышал. В темноте она видела часы — бледный кружок, но цифр не различить. Она склонилась над часами. Пол все тяжело дышал и наконец опять ее обнял.
   — Мне не видно, — сказала Клара.
   — Ну и пусть.
   — Да нет же, мне пора! — отворачиваясь, сказала она.