Маккаммон Роберт. Неисповедимый путь

   - Это случилось здесь. Я покажу тебе, - гулко прозвучал в тишине его голос.
   Четем остановился в десяти футах от пилы и указал на нее пальцем. Билли подошел, поднимая башмаками облачка пыли, и осторожно коснулся больших изогнутых зубьев.
   - Он должен был быть в защитных очках, - сказал Четем. - Это не моя вина. Гнилые деревья попадаются регулярно, такова жизнь. Он... он умер примерно там, где ты стоишь.
   Билли посмотрел на пол. На опилках виднелось огромное коричневое пятно; ему на память сразу пришел запятнанный пол в доме Букеров, отвратительные знаки смерти, прикрытые газетами. Зубья пилы холодили его руку; если он должен был почувствовать что-то, то ничего не случилось: ни электрического разряда, ни неожиданного просветления в мозгах, ничего.
   - Я собираюсь включить ее, - тихо сказал Четем. - Тебе лучше отойти.
   Билли отступил на несколько шагов и засунул руки в карманы, сжав в правой кусочек угля. Четем открыл красную коробочку, прикрепленную к стене: внутри находился ряд красных кнопок и красный рычаг. Он медленно потянул рычаг вниз, и Билли услышал, как включился генератор. Свет стал ярче.
   Звякнула приводная цепь, и двигатель запыхтел, набирая мощность. Циркулярная пила начала вращаться поначалу медленно, а затем быстро набирая скорость, пока не превратилась в серебряно-голубое сияние. Она жужжала - машинный звук, подумал Билли; совсем не похож на человеческий. Он чувствовал, что мистер Четем наблюдает за ним. Он хотел было одурачить его, притворившись, что что-то слышит, поскольку, похоже, мистер Четем ожидал этого. Но нет, нет, это было нехорошо. Он оглянулся через плечо и повысил голос, чтобы перекрыть шум машин.
   - Я не слышу никакого...
   Голос пилы внезапно изменился; она издала пронзительный звук, похожий на испуганный крик боли, а затем что-то похожее на резкое удивленное ворчание. Шум зажурчал и стих, и снова зазвучал обычный машинный стрекот. Билли с отвисшей челюстью уставился на агрегат. Он не был уверен в том, что слышал; теперь пила снова работала тихо, вращаясь почти бесшумно, если не считать лязганья приводной цепи. Он отступил на несколько шагов и услышал резкое дыхание Четема.
   И тут раздался высокий ужасный крик - дикая смесь человеческого голоса и звука вращающейся пилы - разнесшийся эхом по лесопилке.
   Крик утихал и снова нарастал, возвращаясь назад более сильным, более неистовым и мучительным. От третьего раската крика в рамах зазвенели стекла. Билли прошиб холодный пот, желание бежать прочь от этого места грызло ему шею. Он повернулся и увидел белое как мел лицо Четема, и его глаза, в которых сквозил ужас; мужчина протянул руку к рукоятке выключения оборудования.
   Крик превратился в безнадежно умоляющий; он повторялся и повторялся все той же последовательностью нот. Билли принял решение: что бы это ни было, он не должен от него бежать.
   - Нет! - крикнул он. Четем замер. - Не выключайте!
   Каждый крик теперь казался громче предыдущего и вызывал все больший холод у Билли в спине. Он хотел выйти и все обдумать, он хотел решить, что предпринять, он больше не мог выносить этот звук, его голоса, казалось, вот-вот расколется от него...
   Билли повернулся и, прижав ладони к ушам, направился к двери. Это просто шум станков, говорил он себе. И не больше... и не больше... и не...
   Тон звука неожиданно изменился. Сквозь крик прорезался приглушенный металлический шепот, пригвоздивший Билли к полу.
   - Бииииллиииии...
   - Иисус Христос! - выдавил Четем. Он привалился к стене, и его лицо блестело от пота. - Оно... знает, что ты здесь! Оно знает тебя!
   Билли развернулся и закричал:
   - Это просто шум, и все! Это просто... просто... - слова застряли у него в горле, когда голос снова зазвучал, то это был бешеный крик:
   - Ты мертв! Ты мертв! Ты...
   Над распиловочной машиной вспыхнула и взорвалась осветительная лампа, осев дождем горячих осколков. Затем другая, в следующем ряду; из патронов посыпались голубые искры.
   - Это демон! Это сам Дьявол!
   Четем схватился за красный рычаг и начал его поворачивать. Тут же над его головой взорвалась лампочка, и осколки стекла впились в голову мужчины. Он вскрикнул от боли и упал на пол, прикрывая голову руками. Еще две лампочки взорвались одновременно, образовав голубую дугу электрического разряда. В воздухе сильно пахло озоном, и Билли почувствовал, как у него на голове начали танцевать волосы.
   - Бииииллииии... Бииииллииии... Бииииллииии...
   - ПРЕКРАТИТЕ!
   Теперь лампы лопались по всей лесопилке, осколки стекла падали на станки с приглушенным звуком играющего рояля. Билли охватила ужасная паника, однако он остался стоять на месте, ожидая, когда приступ пройдет. Нет страха, вспомнил он слова матери. Он почувствовал во рту вкус крови и понял, что прокусил себе нижнюю губу. Он сконцентрировался на том, чтобы не сдвинуться с места, вспоминая, что ему говорила мама перед отъездом. Большая часть ламп уже взорвалась, а остальные отбрасывали резкие тени.
   - ПРЕКРАТИТЕ! - снова закричал Билли. - ПРЕКРАТИТЕ ЭТО, МИСТЕР ПАТТЕРСОН!
   В противоположном конце лесопилки взорвалась еще одна лампочка. Крик пилы изменился, перейдя в низкий стон, от которого начал трястись пол. Он назвал существо по имени, подумал Билли, и это стало причиной изменения. Это было своего рода реакцией. Билли переступил через скрючившегося на полу человека.
   - Вы не должны здесь больше оставаться! - крикнул Билли. - Вы должны... вы должны идти туда, где вам нужно находиться! Понимаете?
   Более мягко:
   - Бииллии... Бииллии... Бииллии...
   - Вы больше не принадлежите этому миру! Вы должны уйти!
   - Бииллии...
   - СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! Вы... не можете больше жить дома со своей женой и детьми. Вы должны... прекратить попытки остаться здесь. Нет смысла в...
   Что-то обрушилось на него, отбросив назад; он застонал чувствуя, как внутри него черным цветком распускается паника. Он встал на колени в опилки, и его голова дернулась, когда дикая боль пронзила его левый глаз. В его горле запузырилась злость и страдание, а затем его рот открылся и он услышал свой крик:
   - Нет, нет мое время еще не пришло! Я хочу вернуться назад, я потерялся, я потерялся и не могу найти дорогу обратно!
   Четем заскулил как собака глядя на то, как корчится и дергается Билли.
   Мальчик затряс головой, чтобы привести ее в порядок.
   - Вы не сможете вернуться! - закричал он. - Я был сегодня на похоронах Линка Паттерсона! Вы не сможете вернуться, вы должны оставить все, как есть!..
   - Нет, нет я потерялся, я найду дорогу назад!..
   - Вы должны успокоиться и забыть боль! Вы должны...
   - Помоги мне! Я потерялся, о Боже! Помоги мне!
   В следующее мгновение Билли мучительно закричал, поскольку ясно увидел, как пила отрезала ему правую руку; он прижал призрачную искалеченную руку к груди и начал ее покачивать вперед-назад. Ручьи слез бежали по его щекам.
   - Я чувствую это! - простонал он. - Я чувствую, как это было! О Боже... пожалуйста... сними эту боль, пусть все... успокоится и потечет своим чередом. Нет страха... нет страха... нет...
   Распиловочная машина задрожала, почти вырвав из пола крепления. Билли поднял голову и увидел между собой и машиной какой-то едва различимый голубой туман. Он сконцентрировался и начал принимать очертания человека.
   - Вы не должны бояться, - прошептал Билли. Его рука была в огне, и он заскрипел зубами, чтобы сдержать крик. - Я принял вашу боль. Теперь...
   В это мгновение голубой туман двинулся в его направлении клубясь и уплотняясь; когда он коснулся Билли, того пронзил холод и ужасный страх. Он отшатнулся, пытаясь отползти в сторону по пыльному полу. Ужас неведомого охватил его, и он уперся руками в пол, будто сопротивляясь громадной тугой волне. Он снова услышал свой крик:
   - ...пооошлииии!..
   Стекла в окнах задрожали как от выстрела и выдавились наружу словно от ужасного давления.
   Затем пила снова зажужжала и начала медленно останавливаться.
   Последняя горящая лампочка замигала, замигала и погасла, из патронов посыпались искры. Пила жужжала все тише и тише, пока, наконец, в тишине стал слышен только гудящий генератор.
   Лежа на боку в пыли Билли услышал как хлопнула дверь лесопилки, раздался звук автомобильного двигателя и стук разбрасываемого шинами гравия. Он с усилием приподнял голову и увидел, что мистера Четема в помещении не было. Билли снова повалился на бок, полностью обессиленный. Внутри него бурлили потоки страха, замешательства и потери. Он был уверен, что теперь хранит в себе чувства, которые связывали Линка Паттерсона с этой лесопилкой, с этим миром, возможно даже с моментом физической смерти. Он не был уверен, все ли он сделал правильно, но не думал, что здесь осталось еще что-то от мистера Паттерсона; его дух перенесся, оставив свою боль.
   Билли с трудом поднялся на ноги. Он выключил питание, и пила стала беззвучно замедлять ход. Билли приподнял левой рукой правую и начал ее сгибать и разгибать. Ощущение было такое, будто внутрь руки поместили множество иголочек; так бывает после сна, когда ее отлежишь. Сквозь разбитые окна в помещение проникал мягкий теплый ветерок; в последних лучах солнца в воздухе плыл красивый золотой туман из опилок, который оседал на умолкшем оборудовании лесопилки.
   Когда к Билли вернулась способность передвигаться, он направился домой. Его ноги будто налились свинцом, а в висках шевелилась тупая боль; его радовало только одно: к правой руке постепенно снова возвращалась чувствительность. Он срезал дорогу через темный тихий лес, освещаемый улыбающимся лунным человечком. Весь путь до дома он молил, чтобы такое больше никогда не повторилось. "Я еще недостаточно силен, - думал он. - И никогда не буду."
   За околицей Готорна его насторожило что-то, двигающееся по гребню холма между валунами и соснами. При свете луны это выглядело как огромный человек, но в его облике было что-то настораживающее, животное. Билли на секунду замер, вслушиваясь и всматриваясь, но фигура уже исчезла. Когда он стал подниматься на холм, ему показалось, что он увидел мокрый отблеск луны на чем-то, напоминающем кривые острые клыки.
   И тут он вспомнил обещание и предостережение зверя.
   "Я буду ждать тебя".
   23
   - Накормим огонь, братья и сестры! - проревел Джимми Джед Фальконер, одетый в ярко-желтый костюм, с лицом, освещенным пламенем костра. Накормим огонь и уморим с голоду Дьявола.
   Он стоял в середине деревянной платформы, установленной на пыльном пустыре близ Бирмингема. Занавес был сконструирован так, чтобы воплощать огромное знамя "Крестового похода Фальконера".
   Фальконер улыбался. Перед ним трещал огромный костер, которому уже скормили сотни фунтов бумаги и несколько сот черных виниловых дисков. Шеренга тинэйджеров стояла в ожидании сигнала бросить в костер свои пластинки, а рядом с ними стояла такая же шеренга с ящиками книг из школ и публичных библиотек. Служба уже продолжалась почти три часа, начавшись с пения псалмов. Вслед за этим началась одна из самых лихих проповедей Фальконера о Дьяволе, пытающемся поглотить американскую молодежь, вслед за которой прошел часовой сеанс исцеления, заставивший людей петь и танцевать.
   Горящие страницы неслись в воздухе как огненные летучие мыши. Пластинки трещали и плавились.
   - Ну-ка, дай мне это, сын мой, - Фальконер осторожно наклонился над краем платформы и взял несколько дисков из рук крепкого молодого парня с недавно остриженными волосами и шрамами от прыщей. Он взглянул на психоделические рисунки и картины на обложках и поднял одну из них, принадлежавшую группе "Крим".
   - Да, вот это и "взорвет тебе мозги", не так ли? Это послано тебе из Ада, вот откуда!
   Под аплодисменты и крики он бросил пластинку в огонь. Вслед за ней туда же полетели "Джефферсон Эйрплейн", Поль Ревер и "Рейдерс".
   - Разве Бог хочет, чтобы слушали это? - спросил он, окидывая взглядом толпу. - Разве он хочет, чтобы вы отпускали волосы до пят, принимали наркотики и "взрывали себе мозги"? - Он кинул в огонь Сэма Шема и "Фараонов".
   В толпе послышался шум, когда Фальконер сломал о колено пластинку "Битлз", засунул обломки в конверт, зажимая пальцами нос, и кинул их в огонь.
   - Люди, если кто-нибудь скажет вам, что вы должны носить длинные волосы, пичкать себя ЛСД и трусливо улепетывать от коммуняк, то вы ответьте им: я - большая часть Америки, и я горд...
   Неожиданно у него пересохло дыхание. Острая, холодная боль пронзила его грудь, и он почувствовал, что вот-вот может отдать концы. Он отодвинул в сторону микрофон, боясь, что тот усилит его стон, а затем опустился на колени склонив голову под крики и аплодисменты зрителей, думающих, что это один из трюков его проповеди. Фальконер крепко зажмурил глаза. "О Боже, подумал он. - Не снова... пожалуйста... убери эту боль." Он попытался вздохнуть, но остался стоять на коленях и поэтому никто не увидел его посеревшего лица.
   - Сожжем их! - услышал он веселый громкий крик.
   На его толстое плечо опустилась чья-то рука.
   - Папа?
   Фальконер взглянул сыну в лицо. Мальчик превратился в красивого молодого человека, стройного, щеголевато выглядевшего в рыжевато-коричневом костюме. У него было вытянутое резко очерченное лицо, обрамленное шапкой курчавых рыжих волос. Его глубоко посаженные глаза цвета электрик светились беспокойством.
   - С тобой все в порядке, папа?
   - Задохнулся, - ответил Фальконер и попытался подняться на ноги. Дай мне отдохнуть минуту.
   Уэйн взглянул на аудиторию и понял, что люди ждут какого-то продолжения. Он взял микрофон отца.
   - Нет, Уэйн, - произнес Фальконер с улыбкой на лице, по которому струился пот. - Со мной все в порядке. Просто задохнулся, и все. Это из-за жары.
   - На нас смотрят телевизионные камеры, папа, - ответил Уэйн и выдернул микрофон у отца. Как только Уэйн выпрямился и повернулся к аудитории, его лицо стало волевым, голубые глаза расширились, а великолепные белые зубы обнажились в широкой улыбке, граничащей с гримасой. Его тело напряглось, как будто микрофон ударил его током.
   - Благословение Господне сегодня с нами! - прокричал Уэйн. - Оно трепещет в воздухе, заполняет наши сердца и души, оно повергла моего папу на колени, поскольку оно не слабое, не хрупкое, оно не хилое! Если вы хотите слушать сексуальную или наркотическую музыку или читать сексуальные или наркотические книги, то вы будете счастливы в Аду! Господь говорит нам ЧТО?
   - СЖЕЧЬ ИХ!
   Уэйн балансировал на краю платформы, будто бы сам вот-вот прыгнет в костер.
   - Господь говорит нам ЧТО?
   - Сжечь их! Сжечь их! Сжечь...
   Фальконер понял, что парень завладел аудиторией. Шатаясь, он поднялся на ноги. Боль отпустила, и он понял, что с ним все в порядке. Однако ему захотелось уйти в трейлер и отдохнуть, а затем вернуться и заняться благословением. Он медленно двинулся по платформе к ступеням. Взгляды всех были прикованы к Уэйну. Фальконер на секунду остановился и, обернувшись, посмотрел на сына. Все тело Уэйна, казалось, излучало энергию прекрасной юности и силы. "Сжигание грехов" было идеей Уэйна, уверенного, что местная публика поддержит ее. Идеи и планы словно сыпались из головы юноши полностью сформированными; Уэйн предложил перенести "Крестовый поход" в Луизиану, Миссисипи, Джорджию и Флориду, так, чтобы проводить проповеди круглый год. Было составлено расписание, и последние семь лет "Крестовый поход" расползался вширь, как зуд у ищейки. Теперь Уэйн начал говорить о распространении "Крестового похода" на Техас, где имелось очень много далеко расположенных друг от друга маленьких городков и кроме того, он хотел, чтобы Фальконер купил радиостанцию Файета, которая находилась на грани краха. Уэйн брал уроки пилотажа и уже несколько раз летал на крестовопоходовском "Бичкрафте" по делам на небольшие расстояния.
   Юноша вырос сильным и с Богом в сердце, но однако... что-то съедало Уэйна днем и ночью. Что-то преследовало его и пыталось взять под контроль. У него бывали приступы плохого настроения и раздражения, и иногда он на полдня запирался в часовне. А недавно Уэйн стал жаловаться на странный повторяющийся кошмар, какую-то чепуху про змею и орла. Фальконер не мог найти ключа ко всему этому.
   Фальконер устал. Он почувствовал неожиданно сильный приступ ревности и зла на свою старость, слабость и тяжесть на подъем.
   Он направился к трейлеру. Доктора говорили, что его сердце сдает. Почему, в который раз он спрашивал себя, он боится попросить Уэйна вылечить его, поставить заплатки, сделать его сильным?
   Ответ на этот вопрос был всегда одним и тем же: потому что он слишком боялся того, что излечение Уэйном Тоби было странной - и страшной случайностью. И если Уэйн постарается излечить его, но ничего не получится, то... Все семь лет в нем звучал голос Крикмор, колдуньи Готорнской долины, старавшейся сказать всем, что он и его сын сродни убийцам. Глубоко внутри его души далеко от света, в темном углу, неизвестном ни Богу, ни Сатане, а только очень испуганному животному, все семь лет дрожал нерв правды: "Что, если? Что... если?.."
   Что, если Уэйн уже знал? И знал с того момента, как коснулся ног маленькой девочки, чей мозг запрещал ей хотеть ходить?
   Нет, - сказал сам себе Фальконер. - Нет. Через моего сына действует Господь. Он вылечил глупое животное, так? Он вылечил более тысячи людей.
   Он потряс головой, желая прервать размышления до того, как они принесут ему боль. Он добрался до сияющего серебряного трейлера, открыл его и вошел внутрь. Висящий на стене плакат "Верь" произвел на него благоприятное воздействие.
   ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. МАЙСКАЯ НОЧЬ
   24
   Они ехали молча от самого дома. Джон Крикмор следил за дорогой, вьющейся перед ним в желтом свете фар; он намеренно ехал со скоростью на десять миль меньшей, чем предельно разрешенная.
   - Ты уверен, что хочешь так поступить? - наконец спросил он глядя на сына. - Я могу развернуться на следующей проселочной дороге.
   - Я хочу ехать, - ответил Билли. На нем был одет чистый, но едва-едва ему подходивший темный костюм, накрахмаленная белая рубашка и яркий галстук.
   - Тебе выбирать. Я сказал все, что мог.
   Джон ехал с застывшим хмурым лицом; он выглядел почти так, как одним утром на прошлой наделе, когда, выйдя на террасу, увидел чучело, повешенное за шею на ветке дуба. Оно было обернуто в использованную туалетную бумагу. С того самого вечера, когда Билли с Лемером Четемом побывал на лесопилке, атмосфера с каждым днем все более и более накалялась; Четем ходил по городу и рассказывал всем, имеющим уши, о том, что случилось на лесопилке. Далее история начала приукрашиваться, сдвигаясь в сторону того, что Билли командовал демонами, кишащими на лесопилке. Джон понимал, что все это глупости, но у него не было возможности объяснить это. Когда он в последний раз приезжал к Куртису Нилу, чтобы поиграть в шашки, то при виде его остальные сначала замерли, а потом стали разговаривать, совершенно не замечая Джона, как будто он был невидимкой. Через десять минут после его прихода они решили, что пора расходиться, однако позднее Джон увидел их всех, сидящих на скамейках перед магазином Ли Сейера, который был вместе с ними, оказываясь центром внимания. Там же сидел, улыбаясь как гиена, Ральф Лейтон.
   - Это тебя мама надоумила? - неожиданно спросил Джон.
   - Нет, сэр.
   - Неужели ты не знаешь, кто там будет, сынок? Почти все из младших и старших классов и изрядное количество их родителей. И все знают! - Он попытался сосредоточить свое внимание на змеящейся перед ним дороге. До файетской средней школы оставалось не более мили. - Ты приглашал кого-нибудь?
   Билли покачал головой. Один раз он набрался смелости окликнуть в коридоре Мелиссу. Когда она повернулась к нему, Билли увидел, как побледнело ее симпатичное лицо. Она убежала так спешно, будто он предложил ей змею.
   - Тогда я не понимаю, почему ты должен туда ехать.
   - Это Майская Ночь. Это школьный бал. Вот почему.
   Джон хмыкнул.
   - А я думаю, что не все. Я думаю, что ты идешь туда, чтобы что-то доказать. - Он бросил взгляд на сына.
   - Я хочу пойти на Майскую Ночь, вот и все.
   Он упорный, как мул, подумал Джон, и чертовски мужественный, я бы сказал, совсем как я. Однако у него более сильная воля и он гораздо более настырный. Глядя в его глаза, видишь приближающийся шторм, но не знаешь, в какую сторону это шторм повернет и с какой скоростью он движется.
   - Ты можешь думать, что ты такой же, как все, - тихо сказал Джон, но ты ошибаешься. Господь свидетель, я молился за тебя, Билли и за твою маму тоже. Я молился, пока у меня не начинала трещать голова. Но Господь не захотел изменить тебя, сынок, сделать так, чтобы ты отвернулся от этой... черной веры.
   Билли некоторое время ехал молча. На горизонте уже были видны огни Файета.
   - Я не понимаю этого. Может быть, я не прав, но мне показалось, что на лесопилке находилась часть мистера Паттерсона, папа; это было испуганная часть и слишком растерянная для того, чтобы знать, что де...
   - Ты не понимаешь, что несешь, - отрезал Джон.
   - Знаю, папа. - Сила его голоса испугала Джона. - Я помог мистеру Паттерсону. Я знаю это.
   Джон почувствовал промелькнувшее желание влепить Билли пощечину. Семнадцать тебе лет или нет, ты не имеешь права оспаривать слова отца. В понимании Джона мальчик представлял собой поломанного смоляного человечка, и Джон боялся, что к нему может прилепиться дурная смола.
   Окружная средняя школа стояла на окраине Файета. Это было большое двухэтажное здание из красного кирпича, которое последний раз ремонтировалась в начале сороковых годов и с тех пор, как непокорный динозавр, сопротивлялось причудам погоды, вандализму и урезаниям ассигнований на образование. В середине пятидесятых к школе был пристроен гимнастический зал - квадратное кирпичное здание с вентиляционными окошками на шиферной крыше. За гимнастическим залом находилось футбольное поле, родное для "Файетских бульдогов". На стоянке стояло большое количество разношерстных автомашин, от проржавевших фургонов до сверкающих автомобилей. В здании школы свет не горел, но из открытых окон гимнастического зала вырывались потоки света, а в воздухе плавали звуки бас-гитары и взрывы смеха.
   Джон замедлил ход и остановился.
   - Я думаю, это здесь. Ты уверен, что хочешь идти?
   - Да, сэр.
   - А ведь не должен.
   - Должен.
   - Ты обрекаешь себя на страдания.
   Но Билли уже открыл дверь, и Джон понял, что его не переубедить.
   - Во сколько за тобой заехать?
   - В десять.
   - В половине десятого, - ответил Джон. Он посмотрел на Билли тяжелым взглядом. - Когда ты войдешь в эту дверь, ты будешь предоставлен самому себе. Если с тобой что-то случится, я не смогу помочь. Ты взял деньги?
   Билли нашарил в кармане пару долларов.
   - Да, сэр. Не беспокойся, там внутри есть дежурные, следящие за порядком.
   - Ну, - сказал Джон, - тогда я поехал. Если кто-нибудь скажет тебе что-нибудь не то, помни... что ты Крикмор и должен гордится этим.
   Билли захлопнул дверь и направился к гимнастическому залу. Джон высунулся в окно и крикнул ему вслед:
   - Ты прекрасно выглядишь, сынок.
   Затем, не дождавшись ответа, он развернулся и уехал.
   Билли шел к гимнастическому залу. Его нервы и мускулы были напряжены, готовые ко всяким неожиданностям. Ворота, ведущие на футбольное поле, были открыты, и Билли увидел огромную гору щепок и поленьев - отходы лесопилки, понял он - которая будет подожжена позже, вечером, играя роль традиционного костра Майской Ночи. Оставшиеся угли будут потом разбросаны по всему полю перед летней обработкой земли и пересадкой травы к новому сезону. Из открытых дверей гимнастического зала раздавались звуки электрогитар, играющих "Дворовую кошку". Над входом висел огромный золотисто-голубой плакат, на котором было написано: "МАЙСКАЯ НОЧЬ! ТАНЦЫ ДЛЯ СТАРШИХ И МЛАДШИХ! ВХОД 25 ЦЕНТОВ" и нарисован коренастый бульдог в футбольной амуниции.
   Он заплатил за вход симпатичной темноволосой девушке, сидевшей рядом с дверью за столом. Между металлическими потолочными балками были протянуты золотисто-голубые ленты, а в центре зала с потолка свисал зеркальный шар, отражавший падающий на него свет на танцующих. На кирпичной стене позади сцены для оркестра, на которой расположилась группа, чье название, судя по надписи на большом барабане, начавшем стучать "Трубопровод", было "Пурпурное дерево", висело большое знамя, на котором была надпись "СТАРШЕКЛАССНИКИ ПРИЕМА 1969 ГОДА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВОЗРАСТ ВОДОЛЕЯ!"
   Дежурный, тощий преподаватель геометрии, материализовался рядом с Билли и указал на его ботинки.
   - Если вы собираетесь оставаться в зале, снимите ботинки. В противном случае поднимитесь на трибуну.
   Он махнул рукой в сторону моря ботинок, разбросанных в углу, и Билли снял свои пыльные легкие кожаные туфли. Как эта обувь снова попадет к своим хозяевам, останется тайной, подумал Билли, присоединяя свои туфли к обуви остальных. Он встал у стены под американским флагом и стал наблюдать за танцующими, которые изгибались в такт скрипящим гитарным аккордам. Он видел, что почти все разбились на пары. Несколько ребят, у которых не было дам, из-за того, что они были толстыми или прыщавыми, сидели на зеленых банкетках. По залу туда-сюда сновали дежурные. Мимо Билли в поисках своей обуви прошла приклеившаяся друг к другу парочка, и он уловил запах самогона.
   - Ба, - сказал кто-то. - Это Билли Крикмор стоит там в одиночестве?