Маккаммон Роберт. Неисповедимый путь

   - Извини за беспорядок, - сказал Чудо. Он оставил дверь открытой, чтобы проветрить помещение. - Я забил окна после того, как прошлым летом мне побили стекла. Это дешевле, чем вставлять новые. Слава Богу, что электричество еще работает.
   - У вас есть телефон?
   Билли хотел позвонить в госпиталь в Бирмингем еще раз, чтобы справиться о здоровье Санты Талли. Ранним утром, когда он звонил туда вторично, дежурная сестра сказала, что Санта все еще находится в критическом состоянии, и что сразу после того, как она была доставлена скорой помощью, ей была введена вакцина, привезенная из Флориды.
   - Нет, к сожалению, нет. Мне некому звонить. Присаживайся, пожалуйста.
   Он зачерпнул с софы газеты и сбросил их на пол.
   - Я знаю, что ты беспокоишься о своей подруге, но я уверен, что они сделают все, что в их силах, чтобы спасти ее. Если ты хочешь, мы найдем попозже телефонную будку.
   Билли кивнул и направился к книжным полкам. Он видел вокруг бледно-серую ауру, а не черную - означает ли это, что есть шанс, что она выживет?
   - Почему бы тебе не сесть и отдохнуть? - спросил Чудо. - Я посмотрю на кухне, возможно, найду что-нибудь поесть. Хорошо?
   Билли кивнул, и мужчина прошел по коридору в заднюю часть дома.
   - Как ты относишься вермишели с курицей? - послышался через некоторое время его голос. - Она консервированная, так что, думаю, ее можно есть.
   - Чудесно, спасибо.
   Билли заглянул в еще одну большую комнату поднимая ботинками клубы пыли. В комнате стоял разобранный письменный стол и пианино с желтыми клавишами. Он нажал на несколько клавиш и услышал диссонирующие звуки, похожие на мяуканье задушенной кошки. Через другую дверь он вышел в переднюю и увидел лестницу, о которой ему рассказывал Доктор Чудо. Над верхней ступенькой лестницы с потолка свешивалась одинокая лампочка, излучающая мрачный серый свет.
   Билли коснулся перил. Он слышал, как на кухне Доктор Чудо сражается с кастрюлями и сковородками. Он стал медленно подниматься по ступеням, крепко сжимая перила, и, достигнув верха, уселся на верхнюю ступень. На кухне текла вода.
   - Кеннет? - тихо позвал Билли. Он подождал несколько минут пытаясь сосредоточиться и преодолеть стену остаточного ужаса.
   - Кеннет? - прошептал он.
   У подножья лестницы показалась фигура. Некоторое время она стояла неподвижно, а затем поставила ногу на нижнюю ступеньку.
   Билли вздохнул и покачал головой.
   - Я не думаю, что здесь кто-то есть или когда-либо был.
   - Я знаю, - тихо ответил Чудо. - Я... надеялся, что Кеннет был здесь, но... это просто самообман, так? Если бы осталась какая-то его часть, то это означало бы, что он в беде, не так ли?
   Билли кивнул.
   - Я не знаю, что видела Элен, если видела что-то вообще, но мы оба взвалили на наши плечи большую боль. Я думаю... что видение Элен призрака Кеннета было ее шансом начать общение с миром умерших, но вместо того, чтобы положить его на покой, она попыталась воскресить его. Он был очень хорошим мальчиком. Он бы тебе понравился. Здесь... здесь ничего от него не осталось?
   - О, да. - Билли поднялся на ноги. - Вы вернули его к жизни, когда вспомнили о нем. Воспоминания не должны быть мрачными; это хорошая вещь, потому что вы можете таким образом навсегда оставить с собой своего сына, в своем сердце и в своей памяти. Я думаю, что сейчас он покоится с миром и освободился от ожидания, но он все еще жив внутри вас.
   - Да, - понимающе улыбнулся Чудо. - И я тоже думаю, что это очень хорошо. В моей памяти Кеннет навсегда останется юношей; симпатичным в своей военной форме и самым лучшим сыном, какого только можно себе пожелать. - Он опустил голову, и Билли услышал глубокий вздох. - Пойду посмотрю, как там суп. У меня они часто выкипают.
   Чудо вернулся в кухню.
   Билли еще немного постоял на лестнице, держась за перила. Но ничего не происходило. Ничто не нарушало чистоту воздуха вокруг него, ничто не пыталось наладить с ним отчаянный контакт, ничто не умоляло его взять его земные боли и страдания. В доме стояла мирная тишина. Билли спустился по лестнице и вернулся в комнату, где стояло пианино. Он прикоснулся к потрескавшемуся от жары дереву и провел пальцами по шатким изношенным клавишам. Он сел на стул и извлек одну ноту, которая дрожа повисла в воздухе. Затем еще одну, из басового регистра, которая застонала словно ветер в зимнюю ночь. Он извлек одновременно три ноты и вздрогнул от их диссонансного причитания. Еще одна попытка, на этот раз получился сладкий гармоничный аккорд, который был словно бальзам для его лихорадки. Глядеть на клавиатуру, понимать ее было тайной само по себе: почему одни клавиши белые, а другие черные? Как люди извлекают из них музыку? Для чего нужны эти педали?
   Внезапно он ударил по клавиатуре обеими кулаками. Ноты застонали и заверещали, и Билли почувствовал, как завибрировали сначала его кулаки, затем руки, плечи шея и наконец голова. Звук был ужасным, однако каким-то образом его энергия расколола горячий котел эмоции внутри него, сделала в нем крошечную трещину, через которую начали истекать капли. Билли ударил снова, левым кулаком. Затем правым. Затем на клавиатуру словно молотки упали оба кулака, и весь дом наполнился грубым, дребезжащим шумом, который, возможно, воплощал музыку ужаса и замешательства. Старое пианино, казалось, вот-вот взорвется из-за этого шума; несколько клавиш слоновой кости вылетели под беспощадными ударами Билли, словно гнилые зубы. Когда он наконец остановился, прислушиваясь к затихающему эху, то оно показалось ему похожим на музыку: ужасную гармонию дилетантски нажатых клавиш, теперь затухающую, как бы растворяющуюся в самих стенах дома. И Билли почувствовал, что котел внутри него раскололся надвое и все эмоции излились из него в этот инструмент, стоящий перед ним. Он почувствовал громадное облегчение, очищение и оживление.
   Тут он вспомнил, как его бабушка давным-давно говорила, что ему нужно будет найти выход эмоциям, осаждающимся в нем после контакта с духами. Она нашла выход в гончарном деле, так же, как его мать в вышивании, а у него... что может быть ближе к человеческим эмоциям, чем музыка? Но как извлечь настоящую музыку из совокупности дерева и металлических струн? Как приласкать ее, вместо того, чтобы забивать до полусмерти? Как научиться осушать боль, а не вырывать ее?
   - Да, - произнес у него за спиной Доктор Чудо, держащий поднос с двумя тарелками супа. - Я рад, что мой дом все еще стоит, и уверен, что полиция уже выехала, но мы предложим им присоединиться к пирушке.
   - Это ваше? Вы знаете, как на нем играть?
   - Я? Нет, я не смыслю в этом ни бельмеса. Моя жена... была когда-то преподавателем музыки. Осмелюсь сказать, что ты не ван Клиберн.
   - Кто?
   - Не имеет значения. Но с другой стороны, и ван Клиберн не Билли Крикмор. Пошли, поедим в передней, а то здесь темно.
   Он остановился, потому что Билли остался сидеть на стуле. Вместо этого он снова начал тыкать пальцами по клавишам, будто пытаясь найти сокровища капитана Кидда.
   - Возможно, научиться нетрудно, - сказал Чудо. - Я никогда не пытался, однако в подвале имеется целая куча старых учебников. Тебя это интересует?
   Билли извлек высокую ноту и прислушался к ее звучанию.
   - Да, сэр.
   - Тогда я откопаю их для тебя. Возможно, они настолько заплесневели, что ты не сможешь их читать, но... - Чудо поставил поднос на пианино. Он заметил возбуждение в глазах Билли и то, что его кожа приобрела гораздо более здоровый оттенок. Было большим облегчением узнать, что Кеннет покоится далеко-далеко, а не узник этого дома. - Ты очень помог мне. Я ценю все, что ты для меня сделал. Я... не знаю, что тебя ждет впереди, но думаю, что еще услышу о тебе. По крайней мере, я надеюсь, что ты напишешь мне о том, как у тебя будут дела.
   - Да, сэр, обязательно.
   - Я считаю тебя человеком слова. Это качество само по себе редкость в наши дни. Утром я отвезу тебя на автобусную остановку; я бы мог предложить тебе ощутимую надбавку к зарплате, если бы ты присоединился ко мне на карнавале следующим летом, но... у тебя есть более важные дела, я думаю. Чудо улыбнулся. В его голове промелькнула мысль, что вот сейчас он теряет своего второго сына, и он дотронулся до плеча Билли. - Суп остывает. Пошли есть.
   Чудо отнес поднос в переднюю; Билли еще чуть-чуть задержался у клавиатуры, а затем присоединился к нему. Юноша, думал Чудо, я желаю тебе огромной удачи. Это самое меньшее, что тебе необходимо в твоем путешествии.
   И возможно - нет, вероятно, сказал себе Чудо - что как-нибудь, до наступления зимних холодов, он вернется в Готорн на грузовике, вернется в ту маленькую лачугу в стороне от дороги и привезет пианино, которое, возможно, научится петь снова.
   ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ОТКРОВЕНИЯ
   42
   Билли попросил отвести его к отцу. На простом гранитном могильном камне была нехитрая надпись: "ДЖОН БЛЕЙН КРИКМОР, 1925-1969". Он стоял на склоне холма рядом с могилой Линка Паттерсона между соснами, защищающими его от дождя и солнца. На земле еще были видны следы работы могильщиков, но скоро начнут падать иголки и скроют их.
   - Он пошел спать, - сказала Рамона. Ее выбившиеся из-под шарфа серые локоны развевал ветер. Вокруг ее глаз и с каждой стороны носа залегли глубокие морщины, но она все еще отказывалась повиноваться воле времени и держала себя с достоинством, высоко подняв подбородок. - Той ночью я читала ему Библию, и мы хорошо поужинали овощами. Он много говорил о тебе, как и несколько дней до того, и сказал, что очень старается понять... что мы такое. Он сказал, что знал, что ты станешь великим человеком, и он будет гордиться тобой. Потом он сказал, что хочет вздремнуть, и я занялась мытьем посуды. Когда я попозже зашла проведать его, он... был спокоен, как младенец. Я прикрыла его одеялом и пошла за врачом.
   Билли коснулся гранитных букв. С холмов им в лицо дул холодный ветер. Несмотря на то, что едва минула середина октября, зима уже стучалась в двери. Билли приехал вчера и домой от остановки автобуса "Грейхаунд" у магазина Коя Гренгера он шел пешком, неся в руках свой чемоданчик. Подходя к дому, он увидел свою мать в поле, собирающую пеканы в корзину. Отец не сидел на террасе. "Олдсмобиля" нигде не было видно - как он потом выяснил, его сдали в металлолом, чтобы заплатить за гроб отца. Дом был все такой же, отремонтированный и покрашенный на деньги, которые он присылал, но жизнь изменилась. Он видел на лице матери воздействие времени. С ее слов он понял, что отец умер примерно в то время, когда Билли снился сон о том, как они гуляли по дороге, ведущей в Готорн.
   - Ты должна была знать, - сказал Билли. - Аура. Ты должна была ее видеть.
   - Да, я видела ее, - тихо ответила Рамона. - Я знала, что он умрет, и он тоже это знал. Твой отец примирился с окружающим его миром и, главным образом, с самим собой. Он вырастил тебя своими сильными руками, день и ночь работая на нас. Он не всегда соглашался с нами и понимал нас, но это не имеет значения: перед смертью он любил нас так же сильно, как всегда. Он был готов к смерти.
   - Готов? - Билли потряс головой не веря своим ушам. - Ты имеешь в виду, что он... хотел умереть? Нет, я не поверю этому!
   Рамона взглянула на него холодным оценивающим взглядом.
   - Он не боролся со смертью. Он не хотел. Перед смертью у него было сознание ребенка, и как у любого ребенка, у него была вера.
   - Но... я... должен был быть здесь! Ты обязана была мне написать! Я... даже... не попрощался с ним!..
   - Что бы это изменило? - Рамона покачала головой и взяла его за руку. По его щеке покатилась слеза, и он не вытер ее. - Теперь ты здесь. И несмотря на то, что его нет, ты всегда будешь сыном Джона Крикмора. Он навсегда останется в твоей крови. Так умер ли он на самом деле?
   Билли чувствовал, как на него давит неутомимый ветер, шелестя острыми сосновыми иголками. Он знал, что то, что отец жив внутри него, это правда, и все же... разлуку так тяжело перенести. Так тяжело потерять кого-то и оплакивать его; гораздо легче наблюдать смерть на расстоянии, более трудно столкнуться с ней лицом к лицу. Он уже почувствовал, что из себя представляет мир, на примере карнавала с его шумом и сияющими прожекторами; здесь, в долине, окруженной поросшими лесом холмами и накрытой серым небом, Билли казалось, что он находится в центре величайшей тишины. Он провел ладонями по шершавому могильному камню и вспомнил, как отец прижимался своим небритым лицом к его щеке. Мир вращается слишком быстро! - подумал он; ветер меняется слишком часто, и лето его детства, похоже, осталось в прошлом. Его радовала только одна вещь: вчера утром, перед отъездом из Мобиля, он позвонил в госпиталь в Бирмингем, и ему сказали, что Санта Талли пошла на поправку.
   - Зима уже в пути, - сказала Рамона. - Она опять будет холодной, судя по тому, какими толстыми стали эти сосны.
   - Я знаю. - Билли взглянул на мать. - Я не хочу быть таким, какой я есть, мам. Я никогда не просил об этом. Я не хочу видеть духов и черную ауру. Я хочу быть таким, как все. Мне это все очень трудно; это все очень... странно.
   - В твоей крови заговорил отец, - заметила она. - Я тоже не хочу. Никто никогда не обещал тебе, что это будет легко...
   - Но у меня не было выбора.
   - Это правда. Потому что его и не должно было быть. О, ты можешь жить как отшельник, порвав с внешним миром, как пыталась сделать я после твоего рождения, но рано или поздно это постучится в твою дверь.
   Он сунул руки в карман и поежился от налетевшего порыва холодного ветра. Рамона обняла его. Она уже выплакала все свои слезы, но боль ее сына почти разбила ей сердце. Но она знала, что боль укрепляет душу, закаливает волю, и когда он наконец пересилит ее, то станет еще сильнее.
   Вскоре он вытер глаза рукавом и сказал:
   - Со мной все в порядке. Прости, что я... вел себя, как ребенок.
   - Пойдем, - предложила Рамона, и они вместе стали спускаться с холма между могил к дороге. До дома было больше двух миль, но они не торопились.
   - Что мне теперь делать? - спросил Билли.
   - Я не знаю. Посмотрим.
   Рамона некоторое время молчала, и Билли понял, что она думает о чем-то важном. Они дошли до того места, где между плоских камней журчал ручей, и Рамона внезапно остановилась.
   - Мои ноги уже не те, что были раньше. Я расскажу тебе. Когда я была девочкой, то могла бегом преодолеть весь этот путь даже не задохнувшись, а теперь я уже икаю как лягушка. - Она села на камень, на котором были нацарапаны чьи-то инициалы. Билли лег в траву на живот, глядя на то, как поток воды огибает камни. - Есть кое-что, о чем ты должен знать. Я не говорила тебе этого при жизни отца несмотря на то, что он прекрасно обо всем знал. Я должна все тебе рассказать, а потом ты будешь думать сам, как тебе поступить.
   - О чем рассказать?
   Рамона посмотрела вверх, на стаю пролетающих над ее головой ворон. Далеко в вышине солнце отражалось от карабкающегося к облакам самолета.
   - Мир меняется слишком быстро, - сказала она словно сама себе. - Люди дерутся на улицах, убивая и ненавидя друг друга; дети употребляют бог знает какие наркотики; то тут, то там безо всяких причин возникают войны... меня все это страшит, потому что зло ходит без страха и меняет свое обличье и голос, чтобы искать свою пищу. Оно рыщет повсюду, желая все большего и большего. Ты видел его однажды давным-давно в коптильне.
   - Меняющий Облик, - утвердительно произнес Билли.
   - Правильно. Он проверял тебя, зондировал. Он проверял тебя еще раз на карнавале, но ты оказался сильнее, чем он предполагал.
   - А ты когда-нибудь видела его?
   - О да. Несколько раз. - Она взглянула на него, прищурив глаза. - Он все время насмехался надо мной и старался обмануть меня, но я все время раскусывала его. Я не позволила проникнуть в мое сознание; я не позволила ему заронить во мне сомнение относительно моих способностей. Но теперь моя работа почти закончена, Билли. Теперь Меняющий Облик не видит во мне угрозы; он хочет тебя и сделает все возможное, чтобы уничтожить тебя.
   - Но со мной будет все в порядке, да? До тех пор, пока я не дам ему проникнуть в мое сознание?
   Рамона сделала паузу прислушиваясь к шуму ветра в ветвях деревьев.
   - Меняющий Облик никогда не сдается, Билли, - тихо сказала она. Никогда. Он стар как время и он умеет ждать. Он рассчитывает захватить тебя врасплох, когда ты этого не ожидаешь, в момент твоей слабости. И я думаю, что он наиболее опасен, когда питается умершими, как зверь, когда гложет кость. Он вытягивает у духов энергию, чтобы становиться сильнее. Как бы мне хотелось сказать тебе, что я знаю предел силы Меняющего Облик, но к сожалению не могу. О, как много тебе еще нужно узнать, Билли! Некоторое время она молча смотрела на него. - Но я не могу тебя этому научить. Жизнь научит.
   - Тогда я научусь, - ответил Билли.
   - Обязательно. - Рамона глубоко вздохнула. - Так вот, что я хотела тебе сказать: ты родился на этот свет не один.
   - Что? - Билли непонимающе нахмурился.
   - Вас было двое, - объяснила Рамона глядя на деревья. - Ты родился первым, а вслед за тобой еще один ребенок. Вы находились внутри меня так близко, что доктора различили только одно сердцебиение, ведь в те времена медицинская аппаратура была не такой хорошей. Итак: холодной ноябрьской ночью в грузовичке-пикапе родилось двое детей. Вы оба родились в водяной оболочке, что есть признак духовной силы. Твоя закрывала тебе лицо. Его... была порвана, и он сжимал ее своими ручками. Даже уже тогда что-то внутри твоего брата хотело, чтобы он не вступил на свой Неисповедимый Путь. Вы не были идентичными близнецами: ты был больше похож на меня, а твой брат на отца. - Она торжественно взглянула на Билли темными глазами. - Ты знаешь, твой отец и я были бедны. Мы едва могли прокормить себя. Мы ожидали одного ребенка, и нам пришлось сделать выбор. Это было самое ужасное решение в моей жизни, сынок. Есть... человек по фамилии Тиллман, который продает и покупает младенцев. Он купил у нас твоего брата и пообещал поместить его в хороший дом. - Ее руки сжались в кулаки, а лицо напряглось. - Это... был единственный для нас выход, и мы после этого долго находились в трансе. После того, как мы прошли через это, твой отец уже никогда не стал прежним. Нам надо было выбирать, и мы выбрали тебя. Понимаешь?
   - Я... думаю, да.
   Билли вспомнил женщину, которую он видел много лет назад, на палаточной проповеди, которая исповедовалась в том, что продала своего ребенка. Боже, как же было больно в этот момент его матери!
   - Много лет я думала, что наши пути не пересекутся. Мы с отцом часто размышляли о том, что с ним случилось, но у нас был ты, и мы отдали тебе всю нашу любовь и внимание. Но потом... я увидела его и с первой минуты поняла, кто он такой. Я знала, что в нем тоже будет особая сила, но она должна отличаться от твоей... По его глазам я увидела, что он пользуется ею неосознанно. Я видела его той самой ночью в шатре "Крестового похода Фальконера". Он был очень похож на твоего отца, и в достаточной степени на Джимми Джеда Фальконера, чтобы тот мог выдавать его за своего сына.
   Билли остолбенел.
   - Нет, - прошептал он. - Нет, только не он...
   - Ты сам знаешь, что это правда. Я видела, как вы глядели друг на друга. Ты чувствовал, возможно, как и он, что-то вроде удивления и притяжения. Я думаю... каждый из вас нуждается в другом, не зная этого. Ты знаешь значение твоего Неисповедимого Пути, а Уэйн испуган и блуждает в темноте.
   - Почему? - спросил он поднимаясь на ноги. Он был зол, смущен и ошарашен и осознавал, что его всегда тянуло к молодому евангелисту, но он всегда противился этому. - Если это так долго было секретом, то почему ты мне это сейчас рассказала?
   - Потому что Дж.Дж.Фальконер этим летом скончался. Он был единственным, кто стоял между Уэйном и усердно работающими механизмами этой крестовопоходовской машины. Уэйн теперь молодой бизнесмен, и его сознание запечатано отпечатком большого пальца Джимми Джеда Фальконера. Он пошел по пути своего отца, но он не знает, что ожидает его в конце. В ранние годы он научился использованию сил страха и ненависти, называя это религией. Он слаб духом, Билли, а Меняющий Облик ищет слабости, и если он решит использовать Уэйна Фальконера против тебя, то он сможет сделать это в любую минуту.
   Билли наклонился, поднял камешек и бросил его в ручей. Из убежища в кустарнике в небо вспорхнула птица.
   - Почему он так ненавидит нас?
   - Может быть, он чувствует то же самое притяжение, что и мы. Он может по ошибке решить, что мы хотим столкнуть его с дороги, которую он считает праведной. Он не понимает нас также, как не понимал его отец.
   - Ты думаешь, что он может... на самом деле исцелять? - спросил Билли Рамону.
   - Я не знаю. У него есть дар Божий, в этом нет сомнения. Он может заставить человека поверить в то, что он излечился, даже если на самом деле у него ничего не болело. Фальконер приложил свою руку к обучению Уэйна этому. Но если он на самом деле излечивает, то он должен обнаружить эту силу внутри себя, также как это сделал ты, когда имел дело с духами. При этом он, как и ты, должен был почувствовать боль. "Крестовый поход" требовал, чтобы он излечивал от звонка до звонка, без перерывов. Я думаю, он делал вид, что излечивает, и потому не чувствовал этой боли, если, разумеется, он вообще когда-либо ее чувствовал. О, он мог бросить этим людям искру или две. Но если бросать слишком много искр, то у может не остаться достаточно их числа, чтобы зажечь огонь, когда в этом действительно возникнет необходимость.
   - Что же с ним может произойти?
   - Он может надломиться под весом Похода, а может найти в себе силы остаться на ногах. Для него это может быть уход от жадных людей, окружающих его со всех сторон. После этого он обнаружит много нового о своем даре исцеления и перестанет каждый день продавать его со сцены. Рамона покачала головой. - Но я все же не думаю, что он покинет "Крестовый поход". Он забрел слишком далеко в темноту.
   У Билли опустились плечи. Встав, пошатываясь, Рамона устало предложила:
   - Нам лучше поспешить домой, пока не стемнело.
   - Нет, не сейчас. Мне нужно... немного побыть одному, подумать. Хорошо?
   Рамона утвердительно кивнула.
   - Сколько тебе будет угодно.
   Ее рука немного задержалась у щеки Билли, а затем она двинулась по направлению к дому.
   - Ты боишься его? - задал ей вслед вопрос Билли.
   - Да, - ответила она. - Что-то внутри него хочет вернуться домой, но он не знает дороги.
   Она двинулась по проселочной дороге к Готорну.
   Билли посмотрел ей вслед, а затем пересек ручей, чтобы затеряться в лесу.
   43
   Под тем же самым непривлекательным октябрьским небом группа мужчин в деловых костюмах медленно шла вдоль окружного общественного бассейна на окраине Файета. Вода в бассейне была спущена, и было заметно, что ему необходима покраска.
   - Я хочу его перестроить, - говорил Уэйн Фальконер О'Брайену, архитектору из Бирмингема, - в форме Креста. Вон там, - он указал на здание концессии, - должна быть церковь. Я хочу, чтобы это была самая большая церковь, какую только видели жители этого штата. А в центре бассейна мне нужен фонтан. С цветными огнями. Вы сможете это сделать?
   О'Брайен пожевал зубочистку и задумчиво кивнул.
   - Думаю, да. Надо быть аккуратными с проводкой. Нежелательно, чтобы кого-нибудь поразило током. Это должно быть визуальным эффектом, да? - Он усмехнулся. - Не поражение электротоком... я имею в виду свет.
   Генри Брэгг и Джордж Ходжес засмеялись. Брэгг был по-прежнему худ и походил на юношу несмотря на то, что седина коснулась его модно постриженных песочно-коричневых волос; как правило он носил синие блайзеры и серые брюки с острыми как лезвие стрелками. Он перевез свою выросшую семью четыре года назад в Файет и стал главным адвокатом "Крестовый поход Фальконера, инкорпорейтид".
   Джордж Ходжес, в противоположность ему, не старился так грациозно. Он стал лыс, за исключением бахромы коричневых волос, а на его лице под влиянием силы тяжести образовались складки. Он был одет в мягкий коричневый костюм, из нагрудного кармана которого торчали ручки.
   - Я хочу, чтобы это была самая большая купель для крещения в мире, сказал Уэйн. Недавно Поход купил бассейн за полтора миллиона долларов. Сюда отовсюду начнут съезжаться люди, желающие быть окрещенными. Конечно, здесь будет и обыкновенное плавание - для молодых христиан - но крещение будет великой вещью. Это будет... как христианский плавательный клуб без платы членских взносов. Там же будут приниматься пожертвования на Мемориал Фальконера... - Голос Уэйна стих. Он смотрел на вышку для ныряния, "Тауэр". Он вспомнил, как когда ему было почти десять и он наконец преодолел свой страх и вскарабкался на нее, чтобы попытаться спрыгнуть. Балансируя на краю, он чувствовал как дрожат его колени... а затем более старшие дети внизу, в бассейне, стали кричать ему: "Прыгай, прыгай, Уэйн, прыгай". Было очень высоко, и отсюда бассейн казался просто листом голубого стекла, которое могло разрезать его на куски. Осторожно спускаясь вниз, он поскользнулся, упал и прикусил губу, а затем, плача, побежал туда, где стоял церковный автобус, подальше от смеха.
   - Это убрать, - тихо сказал Уэйн. - Тауэр. Его убрать в первую очередь.
   - Он находится здесь более двадцати пяти лет, Уэйн, - возразил Джордж Ходжес. - Он стал своего рода символом для этого...
   - Убрать, - сказал ему Уэйн, и Ходжес умолк.
   В дальнем конце бассейна Уэйн неожиданно отпустил Брэгга и О'Брайена. Когда они ушли, Ходжес с тревожным нетерпением стал ждать, что скажет Уэйн. Юноша взглянул на бассейн, достал из кармана маленькую бутылочку и вытряхнул себе в рот таблетку. Его глаза были почти одного цвета с облупившейся краской бассейна.