Маккаммон Роберт. Неисповедимый путь

   Рот пытался сложить серые губы в слова:
   - Билли, - раздался ужасный жалобный скулеж, - скажи им, где я, Билли... скажи им, где я...
   Горло Билли разорвал вой, и он как бешеный краб начал карабкаться по ступенькам погреба. Он слышал, как за ним двигался и перекатывался уголь, будто бы собирающийся за ним в погоню. В передней он упал и с сумасшедшей скоростью поднялся, слыша, как дом наполняет крик, похожий на звук выпускающего пар чайника. Билли выскочил на террасу и побежал, побежал, побежал, забыв свои учебники на ступенях, забыв все, кроме ужаса, находящегося в подвале Букеров, и крича всю дорогу до дома.
   9
   Джон тихонько приоткрыл дверь спальни и заглянул вовнутрь. Мальчик все еще лежал свернувшись под одеялом и зарывшись лицом в подушку, но по крайней мере он перестал издавать эти ужасные всхлипывающие звуки. Билли плакал почти уже час с тех пор, как вернулся из школы, опоздав на двадцать минут. Джон думал, что никогда не забудет белое как мел лицо сына с отпечатанным на нем выражением ужаса.
   Они отвели его в спальню, где ему было более удобно, чем на его кровати, и там он успокоился. Пока Джон смотрел на сына, Билли дрожал под одеялом и бормотал что-то похожее на "угол, в углу". Джон вошел в спальню, поправил на Билли одеяло, поскольку решил, что ему холодно, и тут увидел, что глаза сына широко открыты и неподвижно глядят в угол комнаты.
   Джон присел на край кровати.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил он тихонько.
   Джон потрогал лоб Билли, хотя Рамона сказала ему, что лихорадки нет и непохоже, что Билли болен физически. Они раздевали его и проверяли все тело в поисках змеиного укуса, зная, как он любит лазить по самым темным уголкам леса, но ничего не нашли.
   - Расскажешь, что случилось?
   Билли отрицательно потряс головой.
   - Твоя мама уже накрывает к ужину. Ты голоден?
   Мальчик прошептал что-то похожее на "Баттерфингер".
   - А? Хочешь конфету? У нас есть сладкий картофель, подойдет? - Билли не ответил, а стал смотреть прямо перед собой с такой напряженностью, что Джону стало не по себе. Он сжал плечо мальчика под одеялом и сказал:
   - Когда ты захочешь рассказать, я тебя выслушаю.
   Джон встал с постели уверенный, что Билли наступил в лесу на змею и в следующий раз будет более осмотрительным, и пошел на кухню, где Рамона готовила на отапливаемой дровами печке. Кухня была залита предвечерним солнцем, и в ней стоял запах свежих овощей, идущий из разнокалиберных кастрюль, стоящих на печке.
   - Ему лучше? - спросила Рамона.
   - Он немного успокоился. Что он говорил, когда прибежал?
   - Ничего. Он не мог говорить, а только всхлипывал. Я только успела схватить его и обнять, а тут и ты пришел с поля.
   - Да, - мрачно произнес Джон. - Я видел его лицо. Выгоревшая на солнце бумага - и та имеет более темный цвет. Я не могу себе представить, во что такое он мог вляпаться.
   Он вздохнул и взъерошил волосы.
   - Я думаю, он должен немного поспать. Когда он будет в состоянии говорить, то даст нам знать.
   - Да. Знаешь, что он хочет? "Баттерфингер", черт побери! - Он остановился, смотря, как жена достает из буфета тарелки и расставляет их на обеденном столе, а затем пошарил в карманах и достал несколько монет. Может, съездить в магазин, пока он не закрылся, и купить ему парочку? Может, ему станет полегче. Идет?
   Рамона согласно кивнула головой.
   - Я накрою на стол через десять минут.
   Джон вытащил из кармана ключи от машины и вышел. Рамона продолжала стоять у печки, пока не услышала шум отъезжающей машины. Затем она сняла кастрюли с конфорок, попробовала кукурузные лепешки и поспешила в спальню, на ходу вытирая мозолистые руки о фартук. Она остановилась у кровати и взглянула на сына глазами, сверкающими как полированный янтарь.
   - Билли, - тихо позвала она.
   Он дернулся, но не ответил. Рамона коснулась ладонью его щеки.
   - Билли, нам нужно поговорить. Быстро, пока не вернулся отец.
   - Нет... - всхлипнул тот, прижавшись лицом к подушке.
   - Я хочу знать, куда ты ходил. Я хочу знать, что произошло. Билли, пожалуйста, посмотри на меня.
   Несколько секунд спустя он повернул голову так, чтобы видеть мать уголком распухшего от слез глаза. Его все еще сотрясало от рыданий, которые он не мог остановить.
   - Я думаю, что ты пошел туда, куда твой папа запретил тебе ходить. Да? Я думаю, ты ходил в дом Букеров. - Мальчик напрягся. - Если не вовнутрь, то очень близко от него. Правильно?
   Билли дрожал, схватившись руками за покрывало. Слезы снова потекли у него из глаз, словно внутри них прорвалась плотина. В отчаянии он проговорил сквозь слезы:
   - Я не хотел ходить туда, я обещал, что не буду! Я не плохой! Но я слышал... я слышал... я слышал... это в подвале, и я... я захотел посмотреть, что там такое, а там... там... ужасно!
   Его лицо мучительно перекосилось, и Рамона, обняв его, чтобы успокоить, почувствовала, как бешено стучит его сердце. Но ей необходимо было разобраться в случившемся до того, как вернется Джон, и поэтому она продолжила расспросы.
   - Что ты видел?
   - Нет! Не могу... не могу сказать. Пожалуйста, не спрашивай.
   - Что-то в подвале?
   Билли содрогнулся. Видение, возникшее в его мозгу, было сплошным гадким кошмаром, обрушившемся на него как мокрая гнилая тряпка.
   - Ничего я не видел!
   Рамона взяла его за плечи и внимательно поглядела в заплаканные глаза.
   - Твой папа через несколько минут вернется. В душе он добрый человек, Билли, и я люблю в нем эту доброту, но я хочу, чтобы ты запомнил вот что: твой папа напуган, и он не воспринимает то, что боится, потому что не понимает этого. Он любит нас; он любит тебя больше всего на свете, и я люблю тебя так, как ты и не догадываешься. А сейчас ты должен довериться мне, сынок. Это... то, что ты видел, разговаривало с тобой?
   Взгляд Билли остекленел. Он с усилием утвердительно качнул головой, и из его полуоткрытого рта на одеяло потекла струйка слюны.
   - Я так и думала, - тихо проговорила Рамона. Ее глаза сияли, но вместе с тем на ее лице была видна глубокая озабоченность и ожидание скорой беды. Он всего лишь маленький мальчик, подумала она, он еще недостаточно крепок! Она прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.
   - Я люблю тебя, - сказала она сыну. - Я всегда буду рядом с тобой, когда в этом будет необходимость...
   Гудок парового свистка лесопилки и стук входной двери слились в единое целое, заставив их вздрогнуть.
   - Ужин еще не остыл? - с порога спросил Джон.
   Рамона поцеловала сына в щеку и уложила его голову обратно на подушку; Билли снова свернулся клубком и уставился невидящим взглядом в стену. Шок, подумала она. Я тоже была в таком состоянии, когда это случилось со мной в первый раз. За ним надо присматривать несколько дней.
   Когда Рамона подняла глаза, Джон стоял в двери. В правой руке он держал два "Баттерфингера", а левой опирался на косяк. Рамона понимала, что это игра ее воображения и, возможно, тусклого вечернего света, но ей показалось, что пока он ездил в город, то постарел на десять лет. Его глаза выглядели больными. На его губах промелькнула усталая улыбка, когда он подошел к кровати и предложил Билли конфеты.
   - Получай, сынок. Тебе лучше?
   Билли с благодарностью взял конфеты несмотря на то, что был не голоден и не понимал, с чего это отец купил ему их.
   - У тебя лицо как пуфик, - сказал Джон. - Наверное, ты в лесу не туда свернул и увидел змею, а? - и не дожидаясь, пока Билли ответит, добавил: Ну, ладно. В следующий раз смотри под ноги. Не надо пугать до полусмерти бедную маленькую гремучку.
   Первый раз за день на губах Билли появилась слабая улыбка. С ним будет все нормально, подумала Рамона.
   - Я пойду накрывать на стол, - сказала она, тихонько коснулась щеки сына, и прошла в холл мимо Джона, который неожиданно отпрянул от нее, как от зачумленной.
   Когда Рамона повернула на кухню, то увидела лежащую на стуле стопку пыльных учебников.
   10
   Как только жемчужно-белый "Кадиллак" выпуска пятьдесят восьмого года, сияя навощенными дверьми и выступающими словно хвост марсианского звездолета задними килями, въехал на подъездную дорогу к отелю "Татвайлер" в центре Бирмингема, по мраморным ступеням к нему сразу же заспешил пожилой швейцар-негр в темно-красной униформе и фуражке, пытаясь угадать, кто расположился на заднем сиденье шикарного лимузина. Проработав более двадцати лет в "Татвайлере" - лучшем отеле Алабамы - он привык к знаменитостям и с первого взгляда на "Кадди" понял, что за тонированными стеклами автомобиля сидит, по его выражению, "американский сахар". Он заметил блестящий хромированный орнамент на капоте в виде двух сплетенных молящихся рук. Сойдя на тротуар, он протянул свою слабую руку, желая помочь пассажиру выйти.
   Однако не успел он коснуться ручки, как дверь словно по волшебству распахнулась и из машины высунулся гигантских размеров мужчина в ярко-желтом костюме, ослепительно белой рубашке и белом шелковом галстуке. Мужчина выпрямился во все свои шесть с лишним футов, и его грудь стала напоминать желтую стену.
   - Великолепное утро, не правда ли? - пророкотал мужчина. На его высокий лоб падали пряди светлых волнистых волос. Его приятное лицо имело квадратные очертания, что придавало ему сходство со Щелкунчиком, готовым крушить орехи великолепными белыми зубами.
   - Да, сэр, конечно, - согласно кивнул швейцар своей серой курчавой головой, заметив, что пешеходы на двадцатой улице стали оглядываться, загипнотизированные силой, исходившей от голоса мужчины.
   Заметив, что он стал центром внимания, мужчина засветился как солнце в июньский день и сказал, обращаясь к водителю "Кадиллака", молодому парню в льняном костюме:
   - Припаркуйте ее за углом.
   Длинный прилизанный автомобиль как ленивый лев съехал с тротуара.
   - Да, сэр, хороший день, - повторил швейцар, не в силах оторвать взгляд от этого ослепительного костюма.
   Мужчина ухмыльнулся и полез во внутренний карман плаща, переброшенного через руку. Швейцар тоже ухмыльнулся - "американский сахар!" - и подался вперед с готовым сорваться с губ "благодарю вас, сэр". В его руку вложили бумагу, а затем гигант, преодолев в два шага мраморную лестницу, как золотой локомотив, скрылся в дверях. Швейцар, будто отброшенный этим локомотивом, отступил на два шага, а затем принялся разглядывать то, что сжимал в руке. Это был небольшой буклетик, озаглавленный "Грех разрушил Римскую Империю". Поперек титульного листа красными чернилами стояла роспись: "Дж.Дж.Фальконер".
   В полумраке пышного кожано-деревянного интерьера "Татвайлера" Джимми Джеда Фальконера встретил молодой адвокат Генри Брэгг, одетый в серый костюм. Они пожали друг другу руки и встали посреди обширного вестибюля, разговаривая о состоянии погоды, фермерстве и прочих пустяках.
   - Наверху все готово, Генри? - спросил Фальконер.
   - Да, сэр. С минуту на минуту ожидаем Форреста.
   - Лимонад? - Фальконер поднял свои густые светлые брови.
   - Да, мистер Фальконер. Я уже заказал, - ответил Генри.
   Они вошли в лифт, и сидящая в нем на стуле женщина цвета кофе с молоком вежливо улыбнувшись повернула латунную ручку, увозя их на пятый этаж.
   - Вы не привезли с собой в этот раз жену и сына? - спросил Генри, нацепив на нос очки в черной роговой оправе. Он только год назад окончил Правовую школу Алабамского университета и еще сохранил с тех пор идиотский фасон прически, однако во всем остальном он был умным молодым человеком с бдительными голубыми глазами, которые редко пропускали жульничество. Сейчас он был польщен тем, что Дж.Дж.Фальконер запомнил его по совместной работе прошлой весной.
   - Не-а. Камилла и Уэйн остались дома. Да, скажу я тебе, управляться с Уэйном - это почти то же, что отстоять у станка полный рабочий день, - он засмеялся. - Парень бегает со скоростью гончей.
   Номер на пятом этаже, выходящий окнами на Двадцатую улицу, был обставлен как офис. В нем стояло несколько столов, телефоны и шкафы для бумаг. Здесь же, в стороне от рабочих столов, была оборудована импровизированная приемная, вмещавшая несколько удобных стульев, кофейный столик, и длинную софу, обрамленную медными светильниками. Рядом с софой стоял мольберт, а на стене висел большой флаг Конфедерации.
   Коренастый мужчина с жидкими каштановыми волосами, одетый в светло-голубую рубашку с короткими рукавами и монограммой "Дж.Х." на нагрудном кармане, оторвался от разбросанных на одном из столов бумаг и улыбаясь поднялся навстречу вошедшим.
   Фальконер пожал ему руку.
   - Рад видеть тебя, Джордж. Как семья?
   - Просто прекрасно. А как Камилла и Уэйн?
   - Одна очаровательна как никогда, а другой растет как на дрожжах. Теперь я вижу, кто лучший работник в этой конторе.
   Он похлопал Джорджа Ходжеса по плечу, бросив косой взгляд на Генри, с лица которого исчезла мимолетная улыбка.
   - Что у тебя для меня?
   Ходжес пододвинул к нему пару папок.
   - Предварительный бюджет. Налоговая ведомость на тридцать первое марта. Сумма уплаченных за последние три года налогов. Расход на 30% выше, чем на это же время в апреле прошлого года.
   Фальконер бросил на спинку стула плащ, тяжело опустился на софу и принялся изучать документы организации.
   - Я гляжу, в прошлом и позапрошлом апрелях мы имели значительные пожертвования от "Петерсон Констракшн", а в этом году их в списке нет. В чем дело?
   Он в упор взглянул на своего менеджера.
   - Мы связывались с ними дважды, приглашали старика Петерсона на обед на прошлой неделе, - объяснил Ходжес затачивая карандаш. - Похоже, его сын в этом году имеет в их фирме больший вес, а он считает, что палаточные проповеди... ну, старомодны, что ли. Компании необходимо снизить налоги, но...
   - Ага, мне кажется, что в данном конкретном случае мы лаем не на то дерево, не так ли? Господь любит щедрого дарителя, однако он берет в любом случае и в любом размере, если это способствует распространению слова. Фальконер улыбнулся, а за ним улыбнулись и остальные. - Вероятно, нам стоит поговорить с младшим Петерсоном. Я позвоню ему сам. Джордж, дайте мне его домашний телефон, хорошо?
   - Мистер Фальконер, - сказал Брэгг присев на один из стульев, - мне кажется - мне это только кажется! - что Петерсон попал в самую точку.
   Ходжес напрягся и взглянул на Брэгга. Фальконер медленно поднял голову, оторвав взгляд от документа, который просматривал, и его голубовато-зеленые глаза блеснули.
   Брэгг смущенно заерзал, ощутив холод как от прикосновения ко льду.
   - Я просто... хотел обратить внимание на то, что в результате моих исследований я обнаружил, что большинство удачливых евангелистов перенесли акцент с радио и уличных проповедей на телевидение. Я думаю, что телевидение обещает в течении следующего десятилетия стать могучей социальной силой, и считаю, что с вашей стороны было бы мудрее...
   Фальконер внезапно расхохотался.
   - Послушай-ка своего молодого ученого, Джордж! - Он закашлялся. - Мне не надо напоминать тебе, мальчик, насколько хорошо у тебя варит котелок, он подался вперед, и с его лица внезапно исчезла улыбка, а в глазах появилась сталь. - Я вот что тебе хочу сказать, Генри. Мой папа был задрипанным баптистским проповедником. Ты знаешь, что означает слово "задрипанный"? - Его рот искривился грубой усмешкой. - Ты вышел из обеспеченной семьи, и я не думаю, что ты понимаешь, что такое быть голодным. Моя мама от забот к двадцати пяти годам превратилась в старуху. Мы все время были в дороге, как бродяги. Это были тяжелые дни, Генри. Великая Депрессия, по всему Югу никто не мог найти работу, поскольку все было закрыто.
   На несколько секунд Фальконер задержал взгляд на флаге Конфедерации, и его глаза потемнели.
   - Однажды кто-то увидел нас на дороге и дал нам для житья старую потрепанную палатку. Для нас, Генри, это был шикарный особняк. Мы разбили лагерь на обочине дороги, мой папа смастерил из досок крест и прибил к дереву плакат с надписью "КАЖДУЮ НОЧЬ ПАЛАТОЧНЫЕ ПРОПОВЕДИ ПРЕПОДОБНОГО ФАЛЬКОНЕРА! ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ!" Он проповедовал бродягам, которые двигались по дороге в Бирмингем в поисках работы. Он также был и хорошим священником, однако что-то под пологом этой палатки вкладывало в его душу серу и огонь; он изгнал Дьявола из стольких мужчин и женщин, что Ад не успевал вербовать новых. Люди восхваляли Бога, а демоны разлетались как ошпаренные. Незадолго до смерти моего отца работы у него было столько, что он уже не справлялся. Сотни людей искали его день и ночь. Поэтому я стал помогать ему, а затем продолжил его дело.
   Фальконер смерил взглядом Брэгга.
   - Я стал использовать радио-шоу лет десять или около того назад. Да, это было хорошо, но как быть тем, у кого нет радио? Что делать тем, у кого нет телевизора? Разве они не заслуживают быть приближенными к Богу? Знаешь, сколько людей протянули руки к Иисусу прошлым летом, Генри? Минимум пятьдесят за ночь, пять раз в неделю с мая по август! Так, Джордж?
   - Совершенно верно, Джи-Джи.
   - Ты многообещающий молодой человек, - обратился Фальконер к адвокату. - Мне кажется, что у тебя на уме идея экспансии. Правильно? Порвать региональные связи и выйти на общегосударственный уровень? Это прекрасно, как раз за такие идеи я тебе и плачу. О, да, все правильно, в конце концов так и будет, однако у меня в крови спесь! - Он усмехнулся. С Иисусом в сердце и спесью в крови вы можете победить Сатану одной левой!
   В дверь постучали, и в комнату вошел портье с тележкой, на которой стояли одноразовые стаканчики и кувшин холодного лимонада. Портье разлил лимонад и удалился, сжимая в руке религиозный буклетик.
   Фальконер хлебнул холодную жидкость.
   - Здорово прочищает мозги, - сказал он и добавил: - Похоже, мистер Форрест забыл о нас?
   - Я разговаривал с ним утром, Джи-Джи, - ответил Ходжес. - Он сказал, что у него с утра неотложная встреча, но он будет здесь сразу же, как освободится.
   Фальконер хмыкнул и принялся за газету алабамских баптистов.
   Ходжес открыл папку и стал разбирать стопку писем и прошений - "писем фанатов к Богу", как называл их Джи-Джи, - присланных со всего штата, и в каждом из них приглашение "Крестовому походу Фальконера" посетить их город этим летом.
   - Петиция из Гроу-хилла, подписанная более, чем сотней людей, сообщил он Фальконеру. - Большинство также прислали и пожертвования.
   - Господь не сидит без дела, - прокомментировал Фальконер листая газету.
   - А вот тоже интересное письмо, - Ходжес развернул его на столе перед собой. Линованная бумага в некоторых местах была покрыта пятнами, похожими на пятна от жевательного табака. - Послание из города Готорна...
   Фальконер оторвался от газеты.
   - Это примерно в пятнадцати милях от Файета и наверное менее чем в десяти от моего дома если по прямой. Что в нем?
   - Письмо от некоего Ли Сейера, - продолжил Ходжес. - Похоже, что с начала февраля город остался без священника, и они с тех пор ограничиваются воскресными чтениями Библии. Когда мы последний раз гастролировали по соседству с вашим родным городом, Джи-Джи?
   - Года четыре назад или больше, кажется, - нахмурился Фальконер. Без священника, а? Вероятно, они уже истосковались по направляющей руке. Он не пишет, что стало со священником?
   - Да, он говорит, что священник заболел и уехал из города, чтобы сменить климат. Кроме того, Сейер пишет, что побывал на проповеди Фальконера в Тускалузе в прошлом году и спрашивает, не могли бы мы посетить Готорн этим летом.
   - От моего города до Готорна практически рукой подать, - пробормотал Фальконер. - Может подъехать народ из Окмэна, Пэттон-Джанкшна, Берри, дюжины других мелких городишек. Может, настало время побывать дома, а? Возьми на заметку это письмо, Джордж, и давай попробуем найти место в расписании.
   Открылась дверь, и в комнату нервно улыбаясь вошел тощий мужчина средних лет в мешковатом коричневом костюме. В одной руке у него был пузатый портфель, а другой он сжимал папку, с какими обычно ходят художники.
   - Прошу прощения за опоздание, - извинился вошедший. - Встреча в офисе затянулась на час...
   - Закрой дверь, а то здесь сквозняк. - Фальконер приветственно помахал рукой и поднялся на ноги. - Посмотрим, что твои рекламщики подготовили для нас в этом году.
   Форрест бочком прошел к мольберту, поставил портфель на пол и поставил папку на мольберт так, чтобы всем было видно. Под мышками у Форреста проступали темные круги.
   - Жара сегодня, да? Должно быть, лето будет жарким. Могу я... э-э?.. - он сделал движение в сторону тележки с лимонадом, и когда Фальконер утвердительно кивнул головой, налил себе стакан. - Я думаю, вам понравится то, что мы сделали в этом году, Джи-Джи.
   - Посмотрим.
   Форрест поставил наполовину опустошенный стакан на кофейный столик, глубоко вздохнул и, раскрыв папку, развернул три модели плакатов.
   Рукописные буквы возвещали: "СЕГОДНЯ НОЧЬЮ! ТОЛЬКО ОДНУ НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ ДЖЕДА ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Под надписью размещалась глянцевая фотография Фальконера, стоящего на подиуме с поднятыми в пламенном призывном жесте руками.
   На втором плакате Фальконер стоял около книжного шкафа, обрамленный с двух сторон флагами Соединенных Штатов и Конфедерации. Он протягивал в направлении камеры Библию и на его лице сияла широкая улыбка.
   Ниже простыми печатными буквами была нанесена надпись: "ВЕЛИЧАЙШИЙ ЕВАНГЕЛИСТ ЮГА ДЖИММИ ДЖЕД ФАЛЬКОНЕР! ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! ПРИХОДИТЕ И СТАНЬТЕ БЛИЖЕ К БОГУ!"
   Третий плакат представлял собой сплошной рисунок, изображающий Фальконера, поднявшего вверх разведенные руки в умиротворяющем жесте. Внизу на рисунок накладывались белые буквы: "ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ ДЖЕДА ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Фальконер подошел к мольберту.
   - Этот рисунок просто замечателен, - сказал он. - Да, мне нравится вот это. Действительно нравится! С такой рекламой сбрасываешь с себя десяток лет, не правда ли?
   Форрест улыбнулся и согласно кивнул головой. Он достал трубку из шиповника и кисет и наполнил одно из другого. Прикурив со второй попытки, он выпустил клуб дыма.
   - Я рад, что он вам понравился, - проговорил он с облегчением.
   - Но, - подчеркнул Фальконер тихим голосом, - что касается текста и шрифта, то больше всего мне нравится надпись на среднем плакате.
   - О, нет проблем, мы можем совместить их в любой желаемой вами комбинации.
   Фальконер подошел еще ближе, пока не оказался в нескольких дюймах от своей фотографии.
   - Это то, что мне нужно. Этот плакат говорит. Мне нужно пять тысяч копий, но с той, другой надписью и шрифтом. Это нужно сделать к концу этого месяца.
   Форрест прочистил горло.
   - Ну... я думаю, что это немного затруднительно. Но мы справимся с этим, нет проблем.
   - Прекрасно. - Фальконер сияя отвернулся от плаката и вытащил трубку изо рта Форреста как соску у младенца. - Я не терплю опозданий, мистер Форрест. И я в очередной раз напоминаю вам, что я не терплю запаха дьявольского сорняка.
   В его глазах что-то ярко блеснуло. С лица Форреста исчезла напряженная улыбка, когда Фальконер опустил трубку в стакан с лимонадом. Раздалось легкое шипение, и табак погас.
   - Курение вредно для вашего здоровья, - тихо произнес Фальконер, будто разговаривая с набедокурившим ребенком, - но полезно для Дьявола.
   Он оставил "виновника" в стакане, потрепал Форреста по плечу и снова стал любоваться плакатом.
   Зазвонил один из телефонов. Трубку снял Ходжес.
   - "Крестовый поход Фальконера". О, привет, Кемми, как у тебя... да, конечно, секундочка. - Он протянул трубку Фальконеру. - Джи-Джи, это Камилла.
   - Скажи, что я перезвоню ей, Джордж.
   - Похоже, она чем-то встревожена.
   Фальконер сделал паузу, а затем двумя широкими шагами подошел к телефону.
   - Привет, дорогая. Чем могу помочь? - он увидел, как Форрест убрал плакаты с мольберта и вынул из стакана намокшую трубку. - Что-что? Дорогая, плохо слышно. Повтори снова. Я еле тебя слышу. - Его лицо вытянулось. - Тоби? Когда? Сильные повреждения? Я же предупреждал тебя, что эта его охота за автомобилями до добра не доведет! Хорошо, успокойся... попроси Уэйна помочь. Погрузите Тоби в трейлер и отвезите к доктору Консайдайну. Он лучший ветеринар в округе Файет, и он не откажет тебе... - он остановился на полуслове и стал слушать. Его рот открывался и закрывался как у вытащенной на берег рыбы.
   - ЧТО? - прошептал он таким слабым голосом, что трое мужчин, находящихся в комнате, с удивлением переглянулись. Они никогда не видели Дж.Дж.Фальконера в подавленном настроении.
   - Нет, - прошептал он. - Нет, Кемми, этого не может быть. Ты ошибаешься. - По мере того, как он слушал, его лицо начало бледнеть. - Я не... знаю, что делать... Ты абсолютно уверена? - Он бросил взгляд на мужчин, его мясистые руки готовы были переломить телефонную трубку пополам. - Уэйн с тобой? Хорошо, тогда слушай меня внимательно. Это не мое дело, просто слушай. Отвезите пса в ветеринарку и пусть его всего проверят. Не говори никому кроме доктора Консайдайна и еще скажи ему, что я просил сохранить это в тайне, пока я не переговорю с ним. Поняла? А теперь успокойся! Я буду дома через пару часов, выезжаю сразу, как только освобожусь. Ты точно в этом уверена? - Он помолчал, глубоко вздохнул и произнес: - Ну, ладно. Целую тебя. Пока.
   Фальконер положил трубку.
   - Что-нибудь случилось, Джи-Джи? - спросил Ходжес.
   - Тоби, - тихо ответил Фальконер глядя в окно на окружающие дома, солнечный свет полоскал его лицо.
   - Моя собака. Ее сбил на шоссе грузовик.