Маккаммон Роберт. Песня Свон

   Свон улыбнулась, хотя труп в углу заставлял ее вздрагивать.
   - Конечно, - сказала она. - Я тоже так думаю.
   Расти взмахнул своей худой рукой в воздухе перед лицом Свон. Она увидела, как между его пальцами внезапно появился красный шарик, и потом другой шарик вырос между его большим пальцем и указательным. Он взял по шарику каждую руку и начал подбрасывать их в воздух, перебрасывая из руки в руку.
   - Кажется, мы еще что-то забыли, не так ли? - спросил он ее, и пока когда шарики были в воздухе, он протянул правую руку к уху Свон. Она услышала мягкое "поп", и его рука вернулась с третьим красным шариком. Он стал жонглировать всеми тремя. - Вот так. Хочешь, я найду у тебя еще что-нибудь?
   Она потрогала свое ухо.
   - Как вы это делаете?
   - Магия, - объяснил он. Он засунул один шарик в рот, потом второй, затем третий. Его пустая рука помахала в воздухе, и Свон видела, как горло Расти расширилось, когда он проглатывал шарики. - Очень вкусно, - сказал он. - Хочешь их попробовать? - он предложил ей ладонь: на ней были три красных шарика.
   - Но я же видела, как ты съел их! - воскликнула Свон.
   - Да, съел. А это еще три. Это то, чем я утоляю свой голод, понимаешь. "Греви Трейн" и волшебные шарики. - Его улыбка дрогнула, начала стираться. Его глаза взглянули на труп, и он опустил три шарика в карман. - Ладно, - сказал он, - я думаю, для одного дня магии достаточно.
   - Вы великолепны, - сказал Джош. - Итак, вы клоун, маг и жонглер. А что вы еще можете?
   - О, я принимал участие в езде на полудиких лошадях в родео. - Он снял бархатный пиджак и повесил его, как будто укладывая старого друга в кровать. - Был клоуном на родео. Был на карнавале поваром, готовящим быстрые блюда. Однажды работал на ранчо крупного рогатого скота. Знаток всех профессий, но ни в одной не мастер, я так полагаю. Но при этом я всегда любил магию. Венгерский маг по имени Фабриозо взял меня под свое покровительство, когда мне было шестнадцать, и научил меня мастерству. Сказал, что у меня такие руки, с которыми можно или лазить по карманам, или вытаскивать мечты из воздуха. - В глазах Расти плясал свет. - Этот Фабриозо был не просто магом, скажу я вам, да! Он разговаривал с духами и они, уверяю вас, отвечали ему и делали то, что он им говорил!
   - Это тоже магия? - Свон дотронулась до деревянного ящичка с резными ящерицами.
   - Это был ящичек с фокусами Фабриозо. Теперь я храню в нем мой грим и другие вещи. Фабриозо привез его от какого-то мага из Стамбула. Знаете, где это? В Турции. А тот маг привез его из Китая, и потому я считаю, что он имеет свою историю.
   - Как Плакса, - сказала Свон, и подняла ивовый прут.
   - Плакса? Это вы так называете эту иву?
   - Одна женщина... - Джош заколебался. Потеря Леоны Скелтон была еще слишком свежа. - Одна очень необычная женщина дала это Свон.
   - А этот волшебный пиджак дал вам Фабриозо? - спросила Свон.
   - Нет. Я купил его в магазине для магов Оклахома Сити. Но он дал мне ящичек и другие вещи. - Он отпер и открыл резной ящик. Внутри были банки, карандаши для бровей и лоскутки, покрытые пятнами тысяч различных цветов. Он порылся на дне. - Фабриозо сказал, что это появилось в комплекте с ящиком, значит оно наверняка оттуда, откуда и ящик. Вот оно. - Он вытащил руку.
   В ней было простое овальное зеркало в черной оправе с потертой черной ручкой. На нем было только одно украшение: там, где ручка прикреплялась к зеркалу, были две черные маски, глядящие в разные стороны. Стекло было дымчатого цвета, с полосками и пятнами.
   - Фабриозо пользовался им, накладывая сценический грим. - В голосе Расти была благоговейная нота. - Он говорил, что оно показывает более правдивую картину, чем любое другое, в которые он когда-либо смотрелся. Я им не пользуюсь - зеркало стало слишком тусклым. - Он протянул его Свон, и она взяла его за ручку. Зеркало было таким же светлым как бисквит из взбитого молока.
   - Фабриозо было девяносто, когда он умер, и он рассказал мне, что зеркало у него появилось, когда ему было семнадцать. Держу пари, что ему лет двести.
   - О! - Что-то настолько старое было выше понимания Свон. Она вглядывалась в зеркало, но могла только очень смутно разглядеть свое лицо, как будто через пелену тумана. Но даже и так ожоговые отметины все еще раздражали ее, и на ее лице было так много пыли, что она подумала, что сама похожа на клоуна. И она не собиралась привыкать к тому, что у нее нет волос. Она пригляделась внимательнее. На ее лбу появились два таких же странных, похожих на бородавки пятна, какие она заметила на лбу Леоны. Они всегда были там или только появились?
   - Я думаю, Фабриозо был тщеславен, - предположил Расти. - Я часто заставал его смотрящимся в зеркало, и к тому же он обычно держал его на вытянутой руке, вот так, - он вытянул свою руку и обратил ладонь к лицу, как если бы она была зеркалом.
   Свон тоже вытянула руку. Зеркало отражало левую часть ее лица и левое плечо. Разобрать можно было только очертания ее головы.
   - Я не могу видеть себя как...
   В зеркале произошло какое-то движение. Быстрое движение. И не ее.
   Лицо с одним глазом посередине, рот зиял там, где должен бы быть нос, а кожа такая же желтая, как высохший пергамент, выросло из-за ее левого плеча, словно прокаженная луна.
   Свон уронила зеркало. Оно ударилось об пол, и она быстро повернулась налево.
   Там никого не было. Конечно.
   - Свон? - Расти поднялся на ноги. - Что случилось?
   Джош поставил подсвечник со свечой в сторону и положил руку на плечо Свон. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как колотится ее сердце. Что-то очень напугало ее. Он наклонился и поднял зеркало, ожидая, что оно разлетелось на куски, но оно было целым. Глядя в стекло, он почувствовал отвращение от своего собственного лица, но задержался на нем достаточно долго, чтобы увидеть четыре новые бородавки на подбородке. Он протянул зеркало обратно Расти.
   - Хорошо, что оно не разбилось. Если бы разбилось, нам бы семь лет не везло.
   - Я видел, как Фабриозо ронял его сотню раз. Однажды он швырнул его со всей силы на бетонный пол. Оно даже не треснуло. Понимаете, он говорил мне, что это волшебное зеркало - только по-настоящему он, видимо, не знал, в чем именно, потому что он никогда не говорил мне, _п_о_ч_е_м_у_ оно волшебное. - Расти пожал плечами. - По-моему, так это просто старое дымчатое стекло, но так как оно было в комплекте с ящиком, я решил хранить его в нем. - Он обратил внимание на Свон, которая все еще напряженно смотрела на зеркало. - Не беспокойся. Я же говорю, оно не бьющееся. Черт, да оно прочнее пластика! - Он положил зеркало на стол.
   - С тобой все в порядке? - спросил Джош.
   Она кивнула. Кем бы ни было то чудовище, которое она видела позади себя в зеркале, она не собиралась снова смотреть на него. Но все же, чье это было лицо, там, в глубине зеркала?
   - Да, - ответила она, и заставила свой голос звучать так, будто это было правдой.
   Расти разжег огонь в печке, а потом Джош помог ему оттащить труп на цирковое кладбище. Убийца лаял, следуя за ними по пятам.
   И их не было, Свон снова подошла к зеркалу. Оно притягивало ее, совсем как карты Таро Леоны.
   Она медленно взяла его и, держа на вытянутой руке, направила его на левое плечо, так, как раньше.
   Но лица чудовища не было. Ничего не было. Свон повернула зеркало вправо. Снова ничего.
   Ей очень не хватало Леоны, и она подумала о карте Дьявола из Таро. То лицо, с ужасным глазом посередине и ртом, похожим на вход в Ад, напомнило ей изображение на той карте.
   - Ох, Леона, - прошептала Свон, - почему ты нас покинула?
   В зеркале промелькнуло быстрое красное мерцание, почти вспышка, и сразу же исчезло. Свон посмотрела через плечо. Позади нее была плита, и за ее дверцей трещали красные языки пламени.
   Она снова вгляделась в зеркало. В нем была лишь темнота, и она поняла, что оно вовсе не направлено на плиту.
   Маленькая точка рубиново-красного света снова вспыхнула и стала расти. Другие цвета замерцали как далекие огни: изумрудно-зеленый, чистейший белый, глубокий как полночь синий. Цвета усилились, сливаясь в маленькое, пульсирующее кольцо, про которое Свон сначала подумала, что оно плывет по воздуху. Но в следующий момент она поняла, что может различить неопределенную, смутную фигуру, держащую это светящееся кольцо, но она не смогла бы сказать, было ли это мужчиной или женщиной. Она так хотелось обернуться, но не сделала этого, потому что понимала, что сзади нет ничего, кроме стены. Нет, это только вид только в волшебном зеркале - но что это значит?
   Казалось, что эта фигура идет, утомленно, но решительно, как будто он или она знает, что длинное путешествие близиться к завершению. Свон почувствовала, что эта фигура прошла долгий путь и находится от нее очень далеко - может быть, даже не в этом штате. На долю секунды она смогла различить черты лица, и ей показалось, что это было лицо пожилой женщины, но потом оно снова стало неясным, и Свон не могла бы сказать, так ли это. Казалось, что эта фигура ищет что-то, стараясь сделать так, чтобы кольцо было ярче, и возле нее, должно быть, были другие фигуры, но снова Свон не могла различить их из дымки.
   Эта фигура и сверкающий многоцветный круг начали угасать, и Свон смотрела до тех пор, пока он не уменьшился до пламени далекой свечи, потом мигнул, как падающая звезда, и пропал.
   - Вернись, - прошептала она. - Пожалуйста, вернись.
   Но видение не возвращалось. Свон направила зеркало чуть левее от себя. За ее плечом возвышалась лошадь-скелет, а на лошади сидел всадник из костей, весь измазанный в запекшейся крови, а в его руке скелета была коса, которую он поднял для смертельного удара с плеча...
   Свон повернулась.
   Она была одна. Совсем одна.
   Ее трясло, и она положила зеркало на стол стеклом вниз. Для нее, пожалуй, на сегодня было достаточно магии.
   "Все изменилось теперь", - вспомнила она слова Леоны. - "Все, что было, погибло. Должно быть, сейчас весь мир такой же, как Салливан: все разрушено, все изменилось, превратилось во что-то совсем другое".
   Ей была необходима помощь Леоны, чтобы собрать эти новые кусочки составной картинки-загадки, но Леона ушла. Теперь остались только она и Джош, и Расти Витерс, если он тоже решит идти с нами, куда бы мы ни направлялись.
   Но что означали эти видения в волшебном зеркале? - изумлялась она. Было ли это что-то, что произойдет, или что могло бы случиться?
   Она решила держать эти видения пока при себе до тех пор, пока не увидит такое же снова. Она еще не знала, достаточно ли хорош Расти Витерс, хотя выглядел он вполне нормальным.
   Когда Джош и Расти вернулись, Джош спросил Расти, не могут ли они остаться на несколько дней, распределили воду и "Греви Трейн" - и Свон сморщила нос, но ее живот заурчал.
   - И куда же вы вдвоем направляетесь? - поинтересовался Расти.
   - Еще не знаю. У нас есть лошадь с сильной спиной и самая прожорливая чертова собачонка, какую вы когда-либо видели, и я полагаю, мы будем продолжать идти, пока не найдем достаточно хорошее место, чтобы остаться.
   - Это, возможно, надолго. Вы же не знаете, что у вас впереди.
   - Зато я знаю, что у нас позади. То, что впереди, не может быть намного хуже.
   - Вы лишь надеетесь на это, - сказал Расти.
   - Да. - Он взглянул на Свон. "Сохраните дитя", думал он. Он собирался выполнять эту свою обязанность не только потому, что повиновался приказу, но и потому, что любил этого ребенка и сделал бы все от него зависящее, чтобы она наверняка была в безопасности, что бы ни случилось впереди. А впереди, понимал он, может быть прогулка через сам Ад.
   - Я предпочел бы присоединиться к вам, если вы не возражаете, - решил Расти. - Все, что у меня есть - это одежда, которая на мне, мой волшебный пиджак, этот ящичек и зеркало. Я не думаю, что есть какой-то смысл оставаться здесь, не так ли?
   - Никакого! - сказал Джош.
   Расти посмотрел в затянутое пленкой окно.
   - Господи, я надеюсь, что я проживу достаточно долго, чтобы снова увидеть, как восходит солнце, и снова иметь возможность отравлять себя сигаретами.
   Джош рассмеялся, и Расти тоже хихикнул. Свон улыбнулась, но ее улыбка быстро исчезла.
   Она чувствовала, что претерпела сильные изменения от маленькой девочки, которая вместе с матерью вошла в магазинчик Поу-Поу Бриггса. Третьего ноября ей исполнится десять лет, но уже сейчас она чувствовала себя по-настоящему старой - словно бы ей было по меньшей мере тридцать. И при этом она так мало знала! - думала она. До того самого плохого дня ее мир был ограничен мотелями, трейлерами и маленькими грязными домишками. На что же был похож весь остальной мир? заинтересовалась она. И что осталось от него теперь, когда тот плохой день наступил и прошел?
   "Мир будет существовать, пусть и измененным", - сказала Леона. - "О, Господь заставил мир сильно завертеться. Он наделил многих людей здравым смыслом и душой, - людей, таких же, как ты, может быть".
   И разговаривая, и просто сидя, она думала о Поу-Поу Бриггсе. Там тогда произошло кое-что, о чем она не хотела слишком много думать, но сейчас она хотела узнать, что же это значило. Она не чувствовала ничего особенного. Она просто ощущала себя уставшей, разбитой и пыльной, и когда она позволила своим мыслям обратиться к маме, все, что она хотела потом сделать - это упасть и заплакать. Но она так не сделала.
   Свон хотела больше знать обо всем - научиться лучше читать, если можно будет найти книги; задавать вопросы и учиться слушать, учиться думать и находить причины для всего. Но ни в коем случае она не хотела вырасти, потому что она боялась мира взрослых; для нее взрослый - это был забияка с жирным животом и слабым желудком, который затаптывал ее садики прежде, чем они успевали разрастись.
   Нет, решила Свон. Я хочу оставаться такой, какая есть, и никто не затопчет меня, а если попытается, то просто насажает себе множество шипов.
   Расти смотрел на ребенка, пока помешивал разогревающийся обед из собачьей еды; он заметил, что она в глубокой сосредоточенности.
   - Пенни за твои мысли, - сказал он, и щелкнул пальцами правой руки, извлекая между большим пальцем и указательным монету, которую уже прятал в руке. Он кинул ее Свон, и она поймала ее. Она увидела, что это не пенни. Это был медный жетон размером с четвертак, и на нем над улыбающимся лицом клоуна было написано: "Цирк Райделла".
   Свон заколебалась, посмотрела на Джоша, а потом обратно на Расти. Наконец решилась сказать:
   - Я думаю... о завтра.
   И Джош сидел, прислонившись спиной к стене, слушая пронзительный вой ветра и надеясь, что они как-нибудь все же смогут преодолеть жестокий коридор многих "завтра", который простирается перед ними.
   46. ХРИСТИАНИН В "КАДИЛЛАКЕ"
   Гимназия Высшей школы Хоумвуда стала госпиталем, и персонал Красного Креста и Армии США доставил сюда, которые обеспечивали электрификацию.
   Изможденный врач Красного Креста Эйшельбаум провел Сестру и Торсона через лабиринт людей, лежавших на койках и на матрасах на полу. Сестра прижимала к себе дорожную сумку; она не отходила от нее далее чем на пять футов за последние три дня, с тех пор, как их ружейные выстрелы услышала группа часовых. Горячие кукурузные лепешки, рис и кофе, от которого поднимался пар, показались Сестре языческими деликатесами.
   Ее привели в одноместную палату в здании, помеченном "Новоприбывшие" и вверили медсестре в белом костюме и маске, которая раздела ее и приложила к телу счетчик Гейгера. Медсестра отпрыгнула назад на три фута, когда счетчик зашкалило. Сестру натерли какой-то белой крупнозернистой пудрой, но счетчик по-прежнему кудахтал, как гневная курица. Еще с полдесятка чисток опустили показания счетчика в приемлемые границы, но когда медсестра сказала:
   - Мы должны избавиться от этого, - и взялась за дорожную сумку. Сестра схватила ее за шею сзади и спросила, хочет ли она еще жить.
   Два доктора Красного Креста и пара армейских офицеров, походивших бы на бойскаутов, если бы не синевато-багровые ожоги на лицах, не смогли отнять сумку у Сестры, и наконец доктор Эйшельбаум убрал руки и крикнул:
   - Тогда хоть почистите эту чертову сумку!
   Дорожную сумку терли несколько раз, и порошок щедро насыпали поверх ее содержимого.
   - Только держите эту проклятую сумку закрытой, леди! - кипятился Эйшельбаум. Одна сторона его лица была покрыта синими ожогами, и он не мог видеть одним глазом. - Если я хоть раз увижу ее открытой, она попадет в печь для сжигания мусора!
   Обоим, Сестре и Полу Торсону, выдали мешковатые белые комбинезоны. Большинство остальных носили так же и резиновую обувь, но Эйшельбаум сообщил им, что запасы "антирадиационной обуви" закончились несколькими днями раньше.
   Доктор Эйшельбаум намазал субстанцией, похожей на вазелин, ожоги на ее лице, и пристально осмотрел больной участок кожи как раз под подбородком, похожий на струп, окруженный четырьмя маленькими, похожими на бородавки припухлостями. Он обнаружил еще две бородавки возле нижней челюсти под ее левым ухом, и седьмую прямо в уголке ее левого глаза. Он поведал ей, что около шестидесяти пяти процентов выживших имеют такие отметины - очень вероятно, что это рак кожи, но он ничего не может с этим поделать. Срезание их скальпелем, сказал он ей, только заставляет их расти еще больше - и сердито указал на черную струпообразную отметину, расползшуюся по его собственному подбородку. Самое необычное в этих отметинах то, сказал он, что они появляются только на лице или вблизи лица; ему не попадалось ни одного ниже шеи, или на руках, ногах или какой-либо другой области кожи, подвергавшейся воздействию излучения.
   Импровизированная больница была заполнена жертвами ожогов, людьми с лучевой болезнью и людьми в шоке и депрессии. Больные с более тяжелым состоянием содержались в школьных аудиториях, сообщил ей Эйшельбаум, и выживаемость в среднем была около 99%. Наиболее серьезной проблемой были самоубийства, ибо по мере того как шли дни, люди, казалось, понимали все больше о размерах катастрофы и, по словам доктора Эйшельбаума, число людей, которых находили повесившимися на деревьях, возрастало.
   На следующий день Сестра посетила в общественную библиотеку Хоумвуда и обнаружила это здание покинутым, большинство книг исчезло: их использовали для поддержания огня, который сохранял людям жизнь. Полки были распилены, столы и стулья подготовлены к тому, чтобы их сжигать. Заглянув в один из проходов, где полки с книгами уцелели, Сестра обнаружила, что смотрит на антирадиационную обувь женщины, которая взобралась на лестницу-стремянку и повесилась на арматуре освещения.
   Но среди груды энциклопедий она нашла то, что искала: книги по истории Америки, "Ежегодник фермера" и некоторые другие издания, которые пожалели сжигать. В них она и отыскала полезное для себя.
   - Вот он, - сказал доктор Эйшельбаум, лавируя между несколькими последними койками к той, где лежал Арти Виско. Арти сидел, прислонясь к подушке; между его койкой и соседней слева стоял передвижной столик, и он был поглощен игрой в покер с молодым черным мужчиной, чье лицо было покрыто белыми треугольными ожогами, такими аккуратными, что казалось, будто они отпечатаны на его коже.
   - Привет! - сказал Арти, ухмыляясь Сестре и Полу, когда они подошли. - У меня "полный дом"! - Он перевернул свои карты, и черный мужчина сказал: - Черт! Ты мошенничаешь, парень! - но раскошелился на несколько зубочисток из кучки на его стороне подноса.
   - Посмотрите на это! - Арти задрал свою рубаху и показал им тугую ленту, стягивающую его ребра. - Робот даже предложил поиграть в крестики-нолики на моем животе!
   - Робот? - спросила Сестра, и молодой чернокожий поднял палец, снимая воображаемую шляпу.
   - Как вы сегодня? - спросил Арти доктор. - Медсестра взяла у вас анализ мочи?
   - Конечно, да! - сказал Робот, и присвистнул. - У этого малышки такой член, что наверное достал бы отсюда до Филли!
   - Здесь не особо секретничают, - объяснил Арти Сестре, пытаясь сохранить достоинство. - Они берут анализы прямо перед всеми.
   - Любая из женщин, работающих здесь, видит, что у тебя есть, дурак, и они будут на коленях молиться за тебя!
   - О Господи! - Арти застонал в смущении. - Ты заткнешься?
   - Ты выглядишь гораздо лучше, - сказала Сестра.
   Его тело не было теперь серым и болезненным, и хотя лицо представляло из себя бесформенную массу из бинтов и синевато-багровых и алых ожоговых рубцов - келоидов, как называл их доктор Эйшельбаум, - ей все же показалось, что щеки у него здорового цвета.
   - О, да, я все время хорошею! На днях собираюсь посмотреться в зеркало и увидеть снова улыбающегося Кэри Гранта!
   - Здесь нет зеркал, дурак, - напомнил ему Робот. - Все зеркала разбиты.
   - Арти прекрасно реагирует на пенициллин, который мы вводим ему. Благодаренье Богу, что он у нас есть, иначе большинство этих людей умерло бы от инфекций, - сказал доктор Эйшельбаум. - Он еще не вполне оправился, но думаю, что с ним все будет в порядке.
   - А что с парнем Бьюкенен? И с Моной Рамзи? - спросил Пол.
   - Я проверю список, но не думаю, что кто-нибудь из них в тяжелом состоянии. - Он обвел взглядом зал и покачал головой. - Здесь так много народу, я не могу быть осведомленным обо всех. - Его взгляд вернулся к Полу. - Если бы у нас была вакцина, я бы назначил каждому из вас прививку против бешенства, но у нас ее нет, поэтому я и не могу. Вам остается только надеяться, что ни один из волков не был бешеным.
   - Эй, док? - спросил Арти. - Как вы думаете, когда я смогу отсюда выйти?
   - Как минимум через четыре или пять дней. Но зачем? Вы планируете куда-то направится?
   - Да, - ответил Арти, не задумываясь. - В Детройт.
   Доктор поднял голову так, что здоровый глаз строго уставился на Арти Виско.
   - Детройт, - повторил он. - Я слышал, Детройт был одним из первых городов, по которым ударили. Мне очень жаль, но я не думаю, что Детройт еще существует.
   - Может быть, и нет. Но именно туда я собираюсь. Там мой дом, моя жена. Господи, да я вырос в Детройте. Разрушен он или нет, я вернусь туда и найду, что от него осталось.
   - Наверное, то же самое с Филли, - сказал Робот тихо. - В Филли остался только пепел.
   - Я должен пойти домой, - сказал Арти, его голос был непоколебим. Там моя жена. - Он взглянул на Сестру. - Я видел ее, вы знаете. Я видел ее в стеклянном кольце, и она выглядела совершенно так же, как когда была подростком. Может быть, это что-нибудь значит - может быть, я должен верить в то, что дойду до Детройта, найду ее. Вы собираетесь идти со мной, не так ли?
   Сестра промолчала. Потом она слабо улыбнулась и сказала:
   - Нет, Арти. Я не могу. Я должна идти в другое место.
   Он нахмурился.
   - Куда?
   - Я тоже кое-что видела в стеклянном кольце, и я должна пойти и выяснить, что это значит. Я обязана сделать это, точно также, как ты должен идти в Детройт.
   - Я не знаю, о какой чертовщине вы говорите, - сказал доктор Эйшельбаум, - но куда же вы собираетесь идти?
   - Канзас. - Сестра увидела, что пустой глаз доктора моргнул. - Город называется Матисон. Он есть на дорожном атласе Рэнда Макнелли.
   Она нарушила приказ доктора и открыла свою сумку на достаточно долгое время для того, чтобы запихнуть в нее дорожный атлас вслед за посыпанным порошком стеклянным кольцом.
   - Вы знаете, как далеко отсюда до Канзаса? Как вы собираетесь попасть туда? Пешком?
   - Именно так.
   - Кажется, вы не совсем понимаете ситуацию, - спокойно сказал доктор. Сестра узнала тот же тон, которым к ней обращались врачи в психиатрической лечебнице. - Первая волна ядерных ракет поразила все главные города в нашей стране, - объяснил он. - Вторая волна ударила по базам ВВС и военно-морским базам. Третья волна ударила по самым маленьким городам и по селам. Затем четвертая волна разбила все остальное, что еще не сгорело. Как я слышал, на пятьдесят миль от этого места на восток и на запад простирается пустыня. Здесь нет ничего, кроме руин, мертвых людей и людей, которые жалеют, что не мертвы. И вы хотите идти в Канзас? Это бессмысленно. Радиация убьет вас прежде, чем вы пройдете сотню миль.
   - Я пережила взрыв в Манхэттене. Так же как и Арти. Как же радиация уже не убила нас?
   - Некоторые люди способны выдерживать большую дозу. Это счастливая случайность. Но это не значит, что вы можете продолжать впитывать радиацию и вам от этого ничего не будет.
   - Доктор, если бы мне было суждено умереть от радиации, от меня остались бы кости к сегодняшнему дню. А воздух полон этого дерьма везде и вы знаете это так же хорошо, как и я! Эта дрянь повсюду!
   - Да, ветер разносит ее, - признал он. - Но вы хотите пойти прямиком обратно в сверхзараженную зону! Я не понимаю ваших причин стремиться туда.
   - Конечно же, не понимаете, - сказала она. - И не сможете понять. Так что не тратьте лишних слов; я собираюсь здесь немного отдохнуть, а потом уйду.
   Доктор Эйшельбаум снова начал протестовать, потом увидел решимость во взгляде женщины и понял, что уговаривать бессмысленно. Все же в его характере было оставлять за собой последнее слово: