Макмуллен Шон. Путешествие «Лунной тени»

   – Место, где я живу, находится там, на вершине холма, – сказал Ларон, глядя не на женщину, а вниз, на свои сандалии.
   – А мне нужно в ту сторону, по улице, – быстро ответила она. – Я живу неподалеку.
   – М-да, а моя академия… вон там, – Ларон не нашелся что еще сказать.
   – Может, и так, но моя улица поворачивает и тоже ведет к академии.
   Она развернулась и медленно пошла в свою сторону. Ларон смотрел ей в спину, пытаясь принять решение, но обнаружил, что в голове нет никаких мыслей, словно она вдруг опустела. И тогда он поспешил вслед за женщиной, пока не догнал ее. Они шли молча, пока не добрались до крыльца ее дома. Ларон обратил внимание, что жила она не в квартале красных фонарей, а среди ремесленников и разъездных торговцев.
   Они не обсуждали, заходить ему к ней или нет, это получилось само собой. Пеллиен закрыла за ним дверь и опустила засов. Ларон растерянно остановился, нервно потирая руки, размышляя, что предпринять, и в душе его возникала уверенность, что, когда засов будет поднят, у него не останется ни малейших шансов пройти тесты академии на невинность. Пеллиен чуть прищурила глаза, сняла плащ, а затем потянула тесемки платья. Горловина вновь распахнулась, опускаясь до пояса. От бедер вниз раскрылись прорези. Ларон только безмолвно сглотнул, глядя на нее.
   Внезапно она обернулась к книжным полкам, сделанным из кирпичных стоек и деревянных перекладин, выбрала том «Описания и практические случаи в области сравнительной анатомии». Название книги удивило Ларона, отвлекая его от плотских мыслей.
   – Итак, предполагается, что вплоть до прохождения тестов ты должен блюсти невинность, – начала она, листая страницы и чуть покачивая бедрами, словно отзываясь на мелодию, доступную лишь ее внутреннему слуху. Это было слишком сильным соблазном для Ларона.
   – Да. Собственно говоря, это непременное правило, – кивнул он.
   – И за этим тщательно следят?
   – Ну, не то чтобы очень, но…
   – Но?
   – Есть тесты для девятого уровня посвящения. Их практикуют в академии Ивендель. Чтобы пройти их, надо быть невинным в телесном смысле, иначе не преодолеть испытание.
   – То есть не получить статус колдуна?
   – Да, но мне начинает казаться, что я провалюсь на этом тесте. – пробормотал Ларон. – С твоего позволения, я хотел сказать. Я бы не хотел оскорбить…
   – Ну, – Пеллиен продолжала перелистывать страницы книги словно никак не могла найти нужный фрагмент. – Перед тем как мой отец-торговец пропал в море, а отчим продал меня в публичный дом, я изучала искусство эфирной магии.
   – Потому здесь находятся книги? – уточнил Ларон, прикидывая в уме: были эти труды выставлены на всеобщее обозрение, когда она развлекала клиентов за плату? – Я хотел сказать, они принадлежали твоему отцу?
   – Нет. Я что-то покупала, что-то крала, находила книги среди мусора, но все они посвящены целительству. Если уж я потеряла шанс стать колдуньей, по крайней мере, у меня оставался шанс стать куртизанкой, найти покровителя, поступить во врачебную академию, получить звание медика. Танцы открывают мне дорогу к положению куртизанки. Понимаешь? Все очень просто… ага, вот оно: «Девственность… точно установить весьма трудно… обмен эфирной энергией… теоретическая возможность создания потомства». Так-так. Чего тут только нет! «…источник противоречий… Проблема разрешена Пеппардом Угрюмым в документе, представленном восемьдесят седьмому Совету Соррика. Четыре эксперимента с участием девственных рабов из Тореи и Дакостии показали, что в шести случаях из восьми испытуемые оказались способны пройти тесты на сохранение невинности…» – Пеллиен решительно захлопнула книгу и поставила назад, на полку.
   – Конечно, ты должен знать о восемьдесят седьмом Совете Соррика, Ларон. Его изучают в ордене Метрологов. Мне говорил лб этом дьякон Лисгар.
   Ларону довелось пару веков назад съесть нескольких обитателей Соррика, но воспоминания об этом регионе были смутными, да и посещать заседания Совета ему не доводилось.
   – Ну да так и есть, – он решил блефовать.
   Завороженный Ларон наблюдал, как Пеллиен запускает большие пальщы под ткань платья чуть ниже пояса, как они передвигаются к спине. В зеркале отразилась тонкая полоса красного шелка, сбегавшая вниз между ягодицами. Потом пальцы скользнули вперед собирая другую часть платья ровно посередине живота. Подол свернулся лентой, стекая между ног. Сердце Ларона бешено колотилось, словно готово было выпрыгнуть из груди, устремляясь к чему-то совсем не священному. Наконец она положила руки на талию и прикоснулась к застежке пояса. Неспешно расстегнула его, снимая вместе с поясом и остатки красного шелка. Груди ее напряглись, соски проступили сквозь ткань, а потом произошло нечто странное: груди опустились слишком низко, потом вдруг упали – и появилась вторая пара!
   Пеллиен с улыбкой смотрела на Ларона, ее пальцы оставались на талии, удерживаясь на поясе нижней юбки, а на Ларона горделиво смотрели четыре совершенных по форме груди. «Она из Дакостии, с двойного континента на западе», – подумал Ларон. Четыре груди. Их мужчины имели четыре яйца, вспомнил он когда-то давно прочитанную информацию. А женщина приближалась к нему, она протянула руки вперед, прикасаясь к вырезу его туники, к шее. Она потянула ткань вниз, через плечи, и туника упала на пол. Собрав остатки самообладания, Ларон провел кончиком пальца по ее коже – от шеи вниз, между грудей и дальше, к пупку и застежке пояса. Ларон расстегнул его, и юбка скользнула на пол. Пеллиен развязала шнурки, удерживающие тончайшие шелковые брюки, а потом провела рукой у юноши между ног.
   – О, всего два. Это совершенно меняет дело. Согласно Пеппарду Угрюмому, вступая со мной в связь, ты не потеряешь энергию, как случилось бы в отношениях с женщиной другого происхождения.
   Эта новость была большим облегчением для Ларона, которого весьма заинтересовали результаты исследований Пеппарда Угрюмого. Пеллиен освободилась от немногочисленных остатков одежды, бросив их на пол. Она обвила руками Ларона, и он ответил ей тем же.
   – Прости, – прошептал он.
   – За что? – она чуть отстранилась.
   – За то, что выгляжу на четырнадцать, хотя на самом деле мне семь ст… семнадцать лет.
   – Достопочтенный Ларон, ты еще не настолько опытен, чтобы судить, что может понравиться женщине.
   Она потянула его к кровати и легла, а он упал следом за ней. Весь мир вдруг сфокусировался в ее теле, между ее ног.
   – Мягче, не спеши, время не убегает от нас, – прошептала Пеллиен, а в это время потоки исходящей от нее энергии буквально текли сквозь Ларона. Голубые искры и тонкие струйки эфира летели во все стороны, свивались в сложный рисунок, проникали между телами Ларона и Пеллиен и охватывали контуры бедер, обостряя до предела переживаемые ими чувства.
   Веландер наблюдала через сферу-оракул за происходящим, но переплетенные энергии Ларона и Пеллиен создавали столь сложную картину, что из эфирного мира невозможно было различить детали. Несмотря на то что ее собственные силы были почти на исходе, она сумела дважды послать вовне свое слово-комментарий: «интересно», прозвучавшее в сознании Ларона.
   Теперь она смотрела на любовную сцену с искренним интересом и одобрением. «Вот это действительно красиво», – решила она, а затем попыталась разобраться в причинах, побудивших ее сделать такой вывод. Что-то было между ними особенное. Что мог совершить Ларон как любовник такого, на что был не способен Феран? Веландер рассудила: дело в том, что Ларон, а не математика был ее истинным призванием. Его соблазн и волнение передавались ей и становились ее собственными чувствами. Через него она увидела, каким должен быть секс. Вероятно, она вскоре полностью растворится во мраке, умрет по-настоящему, но если бы ей удалось вернуться к жизни, поклялась себе и Судьбе Веландер, она бы сделала все, чтобы занять особое место в душе Ларона и существовать лишь ради него.
   Часа через два Ларон забежал в таверну Баргемана, чтобы купить для себя и Пеллиен по куску орехового пирога, две порции устриц и пару кувшинов аркендианского кларета. Оставался лишь час до рассвета, когда он подумал, что пора возвращаться академию. Пеллиен заснула, навалившись на него, так что ему пришлось разбудить ее, чтобы встать.
   – Надо бы мне уйти.
   – Почему? – промурлыкала она.
   – Должен приготовить завтрак.
   – Ты ночью съел пятнадцать устриц.
   – Я, может, и священник, но еще и студент.
   – Ах вот что.
   Прозвенел сарголанский гонг, призывавший к молитве, Ларон торопливо поцеловал Пеллиен, уже стоя в дверях. Завтрак в академии всегда начинался сразу после удара гонга.
   – Ты знаешь, где я живу, – прошептала она ему в самое ухо.
   – Но если я приду без предупреждения, ты можешь оказаться не одна. А вдруг твой спутник решит избить меня?
   – У меня нет других любовников; я предпочитаю независимость. Мальчик вроде тебя никогда не захочет обладать мной полностью и безраздельно, не станет принуждать меня стирать его одежду, танцевать перед ним и все такое прочее. Воспринимай это как удобный и необязательный студенческий роман.
   Подходя к академии, Ларон понял, что не испытывает ни малейшего чувства вины за то, что с момента встречи с Пеллиен ни на мгновение не вспомнил о Девять. Он вообще не думал о ней. «Ну что же, по крайней мере, мои чувства к ней основаны на чистом рыцарском почитании, свободном от плотской страсти, от вожделения», – подумал он.
   – Старина Пеппард Угрюмый, – сказал он вслух, легкой походкой ступая по камням мостовой. – Надо будет как-нибудь поставить в твою честь курильницу.
   Пока Ларон и Пеллиен переплетали свои энергетические потоки, сарголанское каботажное судно бросило якорь в заливе Серпа. Ни один другой корабль не встречал там вновь прибывших; на пустынном берегу не видно было ни палатки, ни привала всадников. Ровал ступил на твердую землю, а судно ушло дальше, в путь к порту назначения. Ровал сел на песок, наблюдая за восхождением, а потом заходом Мираль, которую время от времени скрывали от взгляда набегающие облака.
   – Сколько времени пройдет до момента, когда «Лунная тень» вновь поднимется на поверхность? – произнес Ровал в темноту, не меняя позы.
   – При условии, что экипаж состоит из шести человек, мы должны выходить после полуночи, – отозвался голос за его спиной.
   – Шесть. Трое, еще я, значит, два новых моряка, – подсчитал Ровал. – Им можно доверять?
   – Я конечно, не моряк, но обладаю достаточным опытом и доверять можно, – ответила Терикель. – А что касается шестого, он тоже не моряк, но может оказаться достойным доверия.
   Теперь Ровал наконец встал и обернулся. В призрачном свете Мираль он различил пять силуэтов. Один из них стоял на коленях на песке, двое держали над его головой боевые топоры.
   – Мы заметили, как он скользнул в воду и поплыл к берегу, когда ты сходил здесь, – пояснил Норриэйв.
   – Он утверждает, что является членом ордена Метрологов, – добавил Хэзлок.
   Ровал подошел поближе, внимательно вгляделся в лицо молодого человека, стоявшего на коленях. Он был совершенно незнаком ему.
   – Высокоученый мастер, я не хотел никому причинить вред.
   – Люди, которые не хотят причинять вред, обычно не лезут в подобные неприятности, не идут за мной по следу. Кто ты? И кто твой господин?
   – Я дьякон Лисгар из миссии Метрологов в Диомеде. Я учусь в академии госпожи Ивендель и готовлюсь к посвящению. Священник попросил меня идти за тобой, но не…
   – Лжешь! Не осталось в живых ни одного священника из Ордена Метрологов! – воскликнул Хэзлок.
   – Я видел кольцо.
   – Кольцо можно украсть.
   – Пожалуйста, не так быстро, – вмешалась Терикель. – В Диомеде действительно был дьякон по имени Лисгар.
   Лисгар охнул:
   – Старейшина?
   – Как выглядел священник, как его зовут? – спросил Ровал.
   – Достопочтенный Ларон, он выглядит слишком молодо, чтобы…
   – …чтобы быть священником, – закончила за него Терикель. Поздравляю, дьякон Лисгар, считай, что твоя служба не такому уж достопочтенному Ларону закончена. Ты вступаешь в экипаж «Лунной тени».
   – Кстати, всю дорогу от Диомеды он мучился от морской болезни, предупредил Ровал. – А кроме того, у нас есть более важные дела. Эти утесы достаточно высоки. У вас есть то, о чем я просил?
   – Все находится дальше, на пляже, – кивнула Терикель.
   – Мираль снова скрывают облака. Хорошо, давайте начнем пока не стало светло.
   Назначение губернатора Ройлеана считалось самым ничтожным и жалким. Он был направлен в отдаленный, пустынный город, служивший скорее центром сбора торговых пошлин, чем настоящим поселением. Население городка состояло, по большей части, из иностранцев, а не из граждан Сарголана. Все изменилось в связи с подготовкой к войне. Десятки тысяч солдат каждую неделю проходили через этот важнейший перевалочный пункт, и местная экономика буквально расцвела. Никто и вообразить не мог ничего подобного. Кроме солдат в город приходили и представители знати, офицеры, порой даже принцы и родственники императора. Ройлеан постоянно встречал богатых и влиятельных людей, он устанавливал контакты, которые в будущем могли помочь ему сделать карьеру.
   В эту ночь принц Ставец, старший сын императора, тоже прибыл в Баалдер. Он остановился в доме губернатора, и Ройлеан устроил в его честь самый роскошный пир, на который был способен. Впрочем, принц большую часть жизни провел в походах, так что ублажить его было совсем не трудно. Десяток бывших рабынь-танцовщиц развлекали офицеров и других гостей, пока те поглощали обильную, хотя и не слишком изысканную еду. Принц и пять его генералов знакомились с представителями торговых кругов. Губернатор выступал и как распорядитель вечера, и как сановник, время от времени подавая жестами распоряжения своим людям и одновременно беседуя с гостями.
   – Все отлично налажено, – одобрил обстановку принц. – Твои слуги действуют по-военному точно.
   – Да, я и сам полагаю, что мой прежний военный опыт помогает в административном управлении. Я стараюсь управлять этой провинцией, как, ну, скажем, батальоном.
   – Весьма разумно, – кивнул принц.
   – То же и в отношении дома. Я муштрую слуг, каждое утро собираю их для поверки и занятий во дворе.
   – Интересно было бы посмотреть. Мне представляется, что именно таким образом должна быть организована вся империя.
   – Вы так считаете?
   – Да. Твое хозяйство могло бы стать моделью для управления Сарголанской империей. Вероятно, у тебя есть и записи, в которых ведется учет персонала и описана структура деятельности; мне бы хотелось изучить подобные материалы, пока я буду занят подготовкой кампании против торейцев в Диомеде.
   Сердце губернатора ухнуло вниз, он кончиками пальцев отдал очередное распоряжение. Ему оставалось теперь либо умудриться составить нечто похожее на такие записи за одну ночь, либо наутро признать, что управление в его хозяйстве ведется совершенно спонтанно. Он дал своему управляющему сигнал, означающий: «Вызови меня из зала». Хорошо знавший своего господина, тот поспешил к нему и прошептал ему: «Сэр, я шепчу вам очень тихо».
   – Мои нижайшие извинения, ваше высочество, – вкрадчиво произнес губернатор. – Мне необходимо отлучиться и лично решить важный вопрос.
   Все сидевшие за столом обернулись к нему в недоумении и даже с явным осуждением: нельзя покинуть пиршественный зал в присутствии принца. Во всяком случае, именно так он сперва истолковал странное выражение на лицах придворных. А потом губернатор, проведший всю жизнь в провинциальных городах, с ужасом вспомнил, что никто, никто не смеет сам обращаться к особам королевской крови. Ройлеан почувствовал себя марионеткой, за веревочки которой одновременно тянут кукольники разных школ, отдавая противоречивые команды. Что же он наделал! Как мог совершить такую глупость? Никто не покидает по собственной воле общество принца. Надо было дать намек, спровоцировать вопрос высокой персоны, объяснить причины, побуждающие его выйти из зала и просить разрешения на это. Теперь оставалось только выйти вон на негнущихся ногах. Он оскорбил принца крови. Он нарушил протокол. Наверняка следующим назначением станет место губернатора расплавленного континента Торея. Но так трудно уследить за всеми тонкостями протокола, когда привыкаешь общаться с погонщиками верблюдов, виноторговцами, возчиками, ростовщиками, работорговцами, выдающими себя за купцов, специализирующихся по зерну… – работорговцы!
   Когда это слово всплыло в его сознании, губернатор Ройлеан понял, что у него есть шанс вырваться из замкнутого круга, и поспешил к двери. Когда он вернулся в пиршественный зал принцу Сарголана, его история была готова, а план действий уже был запущен.
   – Еще раз прошу прощения, ваше высочество, за то что по смел столь грубым образом покинуть ваше общество, словно я – ничтожный деревенщина, но вопрос действительно чрезвычайной важности.
   Что-то похожее на мрачную усмешку мелькнуло в темных глазах принца.
   – Если дело столь важное, значит, я должен знать о нем, – ответил он. – Не предоставишь ли ты мне самому судить о нем?
   Губернатор больше всего хотел избежать секретности, потому поспешил представить свою оплошность оправданной в глазах всех собравшихся.
   – Ваше высочество, полагаю, об этом деле я могу говорить открыто, при всех. Я не испытываю ни малейших симпатий к торейским захватчикам, но боюсь, у меня есть сомнения относительно смысла всей военной кампании.
   – Сомнения? – воскликнул принц, и в голосе его зазвучала угроза.
   – Ваше высочество, да, сомнения. Я беспокоюсь, что торейцы могут говорить правду о том, что принцессу Сентерри захватили в плен кочевники, а потому искать ее надо не на побережье, а в глубине континента, в больших городах, на рынках, где хозяйничают работорговцы, к северу от пустыни. А поскольку я хотел быть уверенным в своих соображениях, я предпринял широкие поиски, в пределах своих ограниченных средств, разумеется. Я допрашивал каждого погонщика, купца, любого, кто имеет малейшее отношение к работорговле и контактам с кочевниками…
   – Ты получил известие о Сентерри? – принцу уже много раз приносили подобные известия, и все они оказывались ложными.
   – Я получил известие о девушке, которую зовут Сентерри. Она недавно появилась на рынке рабов в Хадьяле. У нее огненно-рыжие волосы, и ее продавали вместе с двумя другими девицами.
   Теперь губернатор уловил в лице принца искренний интерес. Его ближайшее окружение тоже замерло в ожидании. У Сентерри были две служанки, которых, по словам торейцев, тоже похитили кочевники. Это было известно только самым близким к императорской семье лицам, высшей знати.
   – Эта информация нуждается в проверке, необходимо выслать туда вооруженный отряд, – решил принц. – Возьмите десяток солдат и направьте их в Хадьял. Узнайте имена других двух девушек. Миллионы людей слышали имя Сентерри, но никто не знает, как зовут ее служанок. Это проверка для мошенников и глупцов.
   – Мой информатор заявил, что их зовут Перим и Долвиенн.
   На лице принца вдруг появилось такое странное, напряженное выражение, что губернатор Ройлеан на мгновение поднял руки, словно хотел защититься от удара. В зале воцарилась гробовая тишина. Ройлеан затаил дыхание.
   – Губернатор Ройлеан, через четверть часа ты должен быть готов выехать верхом во главе отряда. Вы направляетесь в Хадьял – принц развернулся к своим генералам. – Мне нужно пять тысяч копьеносцев. Мы едем на север, следом за губернатором. Быстро! – Он вскочил с места, резко крутанулся на пятках, снова разворачиваясь к потрясенному губернатору: – Отныне тебя надлежит называть герцогом Ройлеаном, – провозгласил принц. А потом он покинул зал.
   Оказавшись в столовой академии, Ларон несколько раз демонстративно зевнул. Он был последним явившимся к завтраку, и его имя отметили в свитке, но когда он взял поднос и опустился на свое место за столом, он вдруг понял, что от его тела все еще исходит сладковатый аромат Пеллиен. Он осторожно огляделся. За его столом сидели только другие студенты, если не считать Лавенчи, но она находилась на противоположном конце. «Ну, если все они истинные девственники, то не сумеют распознать запах, который от меня исходит», – подумал Ларон. В Диомеде о дакостианцах почти никто не знал. Ларон снова зевнул, на этот раз непритворно. Если он что-то и потерял в компании Пеллиен, так это несколько часов сна. Пожалуй, занятия в этот день будут даваться ему нелегко.
   – Ты что, возжигал благовония за успех на экзаменах? – насмешливо поинтересовалась Лавенчи, проходя мимо него.
   Она относилась к числу преподавателей, но ей пока доверяли лишь проведение практических занятий. У нее было свежее, нежное лицо, но слишком угловатая фигура, белые волосы, собранные в пучок на макушке, и странноватые глаза, типичные для всех альбиносов.
   – Да… Все именно так. Я очень много работал прошлой ночью.
   Студенты за его столом завершали завтрак и собирали посуду и подносы. Ларон одним глотком выпил виноградный сок и закинул в рот пригоршню виноградин. В следующее мгновение он остался за столом в одиночестве, если не считать сидевшего напротив Старракина.
   – Вот уж не ожидал встретить тебя в таверне Баргермана, – заявил виндиканец, решив взять быка за рога.
   Ларон пристально посмотрел на него, но Старракин не опустил глаза.
   – Прошлой ночью я занимался, – твердо и отчетливо произнес бывший вампир.
   – Что? И что же ты изучал? Пакет устриц и два кувшина кларета в компании старой шлюхи?
   Слово «старая» Старракин произнес зря. Для Ларона имело значение только очарование Пеллиен, а вовсе не ее возраст. Конечно, его трудно было определить по внешнему виду. Между двадцатью и сорока, по крайней мере. Но в данном случае на кону была честь. Честь женщины. Честь его любовницы. И Ларон перешел в нападение.
   – Если ты проводишь так много времени в таверне Баргермана, это означает, что ты превышаешь установленную норму расходов, – начал он ровным, подчеркнуто невозмутимым голосом.
   – А у тебя, наверное, есть богатый покровитель, у которого полно золота, – парировал Старракин.
   – О да, очень, очень богатый, – кивнул Ларон. – И щедрый.
   – Пять золотых паголов – и едва ли я смогу припомнить свой визит к Баргерману.
   – Я не делал ничего такого, что стоило бы платы в пять паголов за молчание.
   – Ты ужинал с женщиной. Ты купил два пирога, два кувшина вина.
   – Я был с приятелем-студентом, и мы закусывали, пока штудировали книги.
   – Ха-ха! Морочь голову другим. Бьюсь об заклад, о девственности ты можешь больше не говорить. Богатый покровитель тут же смоется, и до тестов тебя не допустят.
   – Мы с приятелем вчера изучали…
   – Хозяин таверны сказал, что устрицы и вино, которые ты купил…
   – Он лжет! – воскликнул Ларон, невольно привлекая внимание тех, кто еще оставался в столовой, а также тех, кто ушел не слишком далеко.
   – Это ты лжешь, – крикнул в ответ Старракин, твердо намереваясь уничтожить Ларона, раз уж не удалось шантажировать его. – Ты обманул своего покровителя, ты никогда не пройдешь испытание и не станешь колдуном, ты связался со старой, мерзкой шлюхой…
   Ларон резким движением опрокинул поднос в лицо Старракина, а затем поднял стол и обрушил его на голову противника. Тот сумел увернуться от этой атаки, и они покатились по полу, нанося пинки и удары друг другу. Потом им удалось вскочить на ноги, оба замерли в боевой стойке. Старракин был раза в два тяжелее Ларона, поэтому не сомневался в своей победе. Он размахнулся и нанес мощный удар. Ларон перенес вес на правую пятку, отразил удар правой рукой, одновременно схватив левой запястье Старракина, выкрутив ему руку и ударяя левым бедром в живот виндиканца, а в следующее мгновение дернул его руку вниз.
   Старракин на секунду оказался в воздухе, а потом тяжело рухнул на пол позади Ларона. При этом он опрокинул соседний стол, который с грохотом упал рядом. Ларон тут же оказался над поверженным противником и нанес три стремительных удара в лицо, прежде чем один из молодых преподавателей сумел оттащить его в сторону, обхватив сзади и буквально оторвав от земли. Старракин лежал плашмя, оглушенный и растерянный, на его физиономии виднелись следы, предвещавшие появление синяков. Ларон все еще пытался вырваться, изрыгая проклятья, вызывая Старракина на дуэль, предоставляя ему выбор оружия. К этому времени некоторые студенты уж успели вызвать сестру, оказывавшую медицинскую помощь. В зале появилась Пеллиен с сумкой лекарств и инструментов, она энергично протискивалась сквозь толпу, пока внезапно не увидела Ларона.
   – Кажется, они подрались из-за чести какой-то женщины, – пояснила ей Лавенчи громким шепотом.