Страница:
Пока все деловито выполняли приказ, капитан занялся дополнительными парусами. Усиливавшийся ветер понес «Лунную тень» прочь от догоравшей галеры. Только после этого Норриэйв поднялся на ют, а Лисгар и Хэзлок отправились поднимать паруса на фок-мачте. Терикель закрепила штурвал и прошла к капитану.
– Нам нужно торопиться, – сказал Норриэйв. – Через некоторое время за нами отправят погоню.
– Напротив, сэр. Я думаю, их теперь будут волновать совсем иные проблемы, – покачала головой Терикель, глядя на кильватерную струю, на отблески пожара, на столб дыма, который относило на восток.
Те, кто находился на борту галеры, были поражены случившимся, они решили, что это удар огненного круга, так что гребцы, морские пехотинцы, офицеры и матросы бросались в море, не думая ни о чем ином, кроме как о спасении от пламени. На самом же деле с огнем вполне можно было справиться, если бы на его тушение сразу бросили все силы. Но случилось так, что пламени дали волю, и пожар превратился в смертельную угрозу. Наблюдатели на Гелионе решили, что галера догнала бежавшую шхуну, та и охвачена огнем. Поскольку это был второй пожар посреди открытого моря, никто не понял, что загорелась галера. Все ждали ее триумфального возвращения. Лишь через час выслали второй корабль, чтобы выяснить, почему «Кыгар» не подходит к гавани. К счастью для прыгавших в воду, зубастиков напугало пламя. Они предпочли уйти на глубину, вместо того чтобы полакомиться бултыхающимися в воде людьми. И это дало им шанс на спасение.
К тому времени «Лунная тень», освобожденная от воды в трюме, на всех парусах неслась на запад, а «Кыгар» стал для ее экипажа лишь оранжевой точкой на горизонте. Небо затянули облака, начался мелкий дождь. Норриэйв стоял за штурвалом, а Ровал с кормы всматривался в даль, чтобы заметить первое появление преследователей. Терикель сидела спиной к ограждению.
– Я никогда, никогда не взойду больше на борт корабля после того, как доберусь наконец до Скалтикара, – заявила священница.
– Я сбился со счета, сколько раз ты говорила то же самое, – не оборачиваясь, отозвался Ровал. – Может, сменим тему?
– Вообще-то я намеревался разлить масло перед галерой, – сообщил Норриэйв примерно через час, нарушая общее молчание. – Тот фонтан пламени, который мы видели, получился по чистой случайности.
Вскоре капитан ударил в гонг, призывая всех членов экипажа собраться перед ним.
– Я объявляю, что военное положение на судне закончилось, – провозгласил капитан. – Высокоученая Старейшина, я в вашем распоряжении.
Все поклонились священнице, последовав его примеру. Терикель прокашлялась:
– Если у вас в дальнейшем будут возникать подобные творческие, новаторские идеи, капитан, попрошу сохранить их при себе, – она взглянула в глаза Норриэйву. – Устраивать такие эксперименты на корабле слишком опасно. Подводные сражения пока еще превосходят технические возможности нашего мира.
– Но мы ведь сумели воспользоваться преимуществами ситуации, не правда ли? – рассмеялся Норриэйв, мотнув головой.
– Вы попросили о помощи дракона, капитан, – заметил Ровал. – в следующий раз нам может не повезти.
– В следующий раз мы можем оказаться на галере, – твердо сказала Терикель. Клянусь богами подлунного мира, я ненавижу море. И после такой ночи мне придется заставлять себя ступить на мост или опуститься в ванну.
Норриэйв ушел вовнутрь, оставив Терикель и Ровала на юте, под дождем. Терикель шагнула вперед и обняла колдуна.
– Когда… когда «Лунная тень» всплыла… – начала она, а затем слова покинули ее.
– Прости, – прошептал он. – Наверное, не стоит так вот демонстрировать нашу близость.
– Я… почему? Почему нет?
– Протокол нашей службы очень строго ограничивает санкционированное сближение с женщинами.
– Ровал, это нелепо! Когда стражники поднимались на борт «Лунной тени», мы полностью разделись и легли в постель!
– Это была военная операция, акт шпионажа. Мы находились на службе и выполняли свой долг.
– Но… Что же… А почему ты бросился обнимать меня, когда «Лунная тень» поднялась из глубины и я выбралась наружу?
– Я беспокоился за тебя. И хотел удостовериться, что ты не получила серьезных повреждений.
Терикель покачала головой. Ровал скрестил руки на груди.
– Кстати, насчет Высокоученой Уэнсомер, – как бы между прочим заговорила Терикель после секундной паузы. – Если с ней все в порядке, ты…
Ровал издал такой звук, словно его кто-то попытался придушить.
– Никогда! – выдавил он с усилием. – Я доставлял ее в постель и раздевал лишь в тех случаях, когда она была смертельно пьяна и могла умереть при очередном рвотном позыве. Даже такое случалось не часто, но… Послушай, она просто мой друг, я забочусь о ней, много раз рисковал ради нее жизнью, но постель? Ну, один раз это все же случилось, но даже воспоминание об этом причиняет мне острую, мучительную боль.
– Так, значит, ты и она…
– Никогда. Как бы ни была умна женщина, она непредсказуема и нестабильна, как заклинание сияния. Но, по крайней мере, ты могла бы отдать должное моему хорошему вкусу.
Несмотря на холодный дождь, соленые брызги и пронизывающий ветер, Терикель почувствовала, как внутри у нее рождается тепло. Но тут она вспомнила, что хотела бы еще кое-что прояснить:
– Ты когда-нибудь обсуждал с Лароном эту его рыцарскую чепуху?
– Я восхищаюсь твердыми принципами Ларона…
– Ну знаешь, Хэзлок передал мне твои слова, сказанные там, на глубине.
Ровал приоткрыл рот, глубоко вздохнул, несколько раз попытался что-то произнести, потом отвернулся и взглянул на волны за бортом. Он всерьез задумался, не стоит ли прыгнуть в них прямо сейчас, но затем решил, что самоконтроль поможет ему справиться с любой ситуацией. Он вспомнил инструкции по поддержанию самодисциплины.
– Ровал, последний, с кем я спала, был Феран Вудбар. Это происходило в капитанской каюте. За кормой осталась Торея, превратившаяся в обгорелую массу стекла и шлака, моя семья, все мои друзья. Мой орден обратились пеплом и дымом, их развеял ветер. Феран готов был заниматься сексом всю ночь напролет, пока не приходил Ларон. Клянусь, после этого я не была ни с одним мужчиной.
– Именно так, моя госпожа, об этом я и говорю, – пробормотал Ровал, испытывая облегчение. – Конечно, я понимаю и уважаю твои чувства…
– Ровал, прошу тебя, заткнись и дай мне закончить.
– Извини.
– С тех пор меня преследует одна мысль. Почему именно Феран должен стать моим последним воспоминанием о мужских объятиях? Он был воплощением похоти, без нежности, без нормального человеческого сочувствия… О нет, я не могу говорить о нем без закипающей ярости. А потом появился ты. Милый, очаровательный, благородный, образованный и такой красивый – особенно когда голова чисто выбрита. Ты казался слишком хорошим, чтобы быть настоящим, но никогда не проявлял ко мне ни малейшего интереса – даже когда мы оказались обнаженными в одной постели. Я полагала, у тебя есть где-то другая женщина, твоя истинная любовь, а может, у тебя просто иные пристрастия. Откуда мне было знать, что ты агент специальной службы? И я понятия не имела обо всех ваших инструкциях насчет отношений с женщинами.
– Я не мог рассказать, ты бы решила, что я морочу голову, – ответил Ровал.
Терикель прижала пальцы к его губам, призывая к молчанию:
– Ровал, я не прошу тебя о серьезных и продолжительных отношениях, но не мог бы ты провести со мной одну или две ночи?
– Моя госпожа, я никогда бы не попросил тебя…
– Я знаю, поэтому я и прошу, черт тебя подери! – вскипела Терикель, ударяя кулаками по ограждению борта. – Ладно, почему я должна на что-то жаловаться? – сказала она уже спокойнее и мягче. Она положила руки на плечи Ровала. – Сейчас ты стоишь здесь, передо мной, и на тебе не лежат какие-то обязательства.
Она подалась вперед и нежно поцеловала его. Ровал почувствовал, как теряет ощущение реальности, когда Терикель провела кончиком языка по его губам.
– Твои руки обнимают меня, – рассмеялась она тихонько.
– Я… прости меня… Я думаю, это не запрещено нашими правилами, моя госпожа.
– Конечно, нет. Но как ты при этом собираешься управлять штурвалом «Лунной тени»?
– О черт!
Закрепив штурвал, они вновь замерли посреди юта, обнявшись и глядя друг на друга. В люке мелькнула и тут же исчезла чья-то голова. Потом донеслись смех, звяканье монет, на мгновение перекрывшие плеск волн и поскрипывание дерева.
– Полагаю, мы только что обеспечили кому-то победу, а кому-то проигрыш в споре, – усмехнулся Ровал.
– Ты заботишься обо мне, ты очаровательный и благородный, – прошептала Терикель.
– Ты – моя принцесса, моя истинная любовь, богиня красоты, мой ангел мудрости. И тебе хватает чувства юмора, чтобы понимать мои шутки. Большинство женщин на это не способны.
Терикель прижалась к нему, плотнее сжимая объятия.
– Это так чудесно. Теперь у меня будут воспоминания намного приятнее, чем связь с этим мерзким Фераном. Ты снял с меня проклятие, изгнал моего демона. Для меня нет в мире никого и ничего дороже тебя.
– Одна только мысль о тебе и Феране, я… Я заболеваю от этого, у меня сдавливает сердце, словно его схватили две ледяных когтистых лапы. Я не показывал своих чувств только потому, что не имел права.
– Неужели ты думаешь, что мне это воспоминание доставляло больше радости? – вздохнула Терикель. – Все дело в шпионаже. Грязная работа. Это не дает покоя, мучит во сне и наяву.
Они снова поцеловались, на бесконечно долгое, как полярный закат, мгновение сливаясь в единое целое. И несмотря на то, что волны раскачивали корабль, палуба то вздымалась, то опускалась, Терикель не ощущала ни малейших признаков морской болезни.
– Думаю, ты мог бы попросить кого-то сменить тебя у штурвала, – произнесла наконец Терикель.
– Полагаю, это можно устроить.
– Тогда я буду ждать тебя в капитанской каюте.
Ровал спустился к остальным мужчинам, с увлечением игравшим в кости, и поманил Хэзлока. Вместе они поднялись на палубу.
– У меня есть основания считать, что ты немного подзаработал на споре обо мне и Терикель, – негромко начал Ровал.
– Высокоученый господин, я же никому не причинил вреда, – зашептал в ответ седой моряк, широко ухмыляясь. – Я же вам только помог, когда передал ей ваши слова, так что…
– Все в порядке, но сейчас тебе придется пойти на ют и заменить меня у штурвала.
– Мне… Что? Ну да, конечно. С удовольствием. Благородный и могущественный господин, моя нижайшая благодарность и глубочайшие извинения. Вы точно уверены, что у нас все в порядке?
Ровал схватил Хэзлока за тощую, но жилистую руку:
– Если бы не деньги…
– А-а… Я ей сказал то же самое, – признал Хэзлок.
Ровал отпустил его, прислонился на мгновение спиной к фок-мачте, прикрыл глаза и рассмеялся. Затем распрямился и поклонился матросу:
– Есть еще надежда в этом мире, если даже ты склонен к романтике, Хэзлок. Если когда-нибудь решишь очаровать красотку в таверне и нужно будет, чтобы кто-нибудь рассказал о твоих доблестных деяниях на море, дай мне знать.
– О! Весьма любезно с вашей стороны. Непременно воспользуюсь этим предложением.
Примерно час Хэзлок в одиночестве стоял на юте, затем к нему присоединился Норриэйв. Снизу время от времени доносились взрывы смеха, возня, стоны.
– Капитан, меня кое-что беспокоит, – признался Хэзлок.
– Может, у меня и есть для тебя ответ, но сперва нужно задать вопрос, – сказал Норриэйв.
– У Ровала большие мускулы, он хорош как принц, вероятно, он сражается лучше, чем любой другой воин во всем мире, и отважнее, чем морской дракон, не так ли?
– Ну, вроде того.
– У Терикель такая фигура, из-за которой богини бы передрались между собой, она красивее любой женщины, которую я когда-либо видел, а судя по тому, что доносится снизу, трахается она ого-го.
– Повтори последнее замечание при Ровале и, скорее всего, в следующее мгновение окажешься в море с переломанной шеей, но пока можешь продолжать.
– Ну, помните, когда все сидели под шлюпкой, мы слушал их разговор, и они говорили, что ценят друг друга за хорошие манеры, за чувство юмора, ну, и все такое?
– Конечно, помню.
– Но они ни слова не сказали о силе, храбрости, красоте и могуществе.
– Это правда.
– Но, капитан… Если я болтаю с красотками, первое, что я им говорю: «Эй, подружка, да ты краше всех, ты просто охренительно хороша собой».
Норриэйв задумчиво потер лоб, мысленно сравнивая Хэзлока и его девиц с Ровалом и Терикель. Он положил ладонь на плечо матроса, а другой рукой указал на простиравшееся впереди море:
– Хэзлок, я, конечно, капитан, но еще и твой давний товарищ.
– Ага.
– Когда мы доберемся до Диомеды – если она еще не превратилась в груду углей, – поверь, тебе следует запомнить мой совет.
– Что за совет?
– Не говори через каждое слово «черт побери» и не произноси вслух «трахаться» и «охренительно».
– А что такого? Почему?
– Поверь мне. Вылей на себя ведро морской воды, побрейся, надень чистую одежду, протри тряпочкой зубы и причеши волосы – причем не той щеткой, который ты драишь палубу! А когда встретишь на берегу женщину, задавай ей вопросы о ней самой. Когда она спросит про тебя, не болтай слишком долго. Постарайся рассмешить ее. И хотя ты паршивый старый пес, но вскоре покажешься своей новой знакомой не менее очаровательным, чем Ровал, и она оценит твои манеры. А после этого пойдет за тобой куда угодно и расстарается не хуже, – Норриэйв указал вниз.
– И это все?
– Ага.
– Ну, черт меня побери… то есть трахни меня… то есть, е… да боже мой!..
– Вот, ты, кажется, ухватил суть.
Два дня спустя на горизонте показался «Мегазоид». Лисгар, Терикель и Ровал перешли на более крупный и устойчивый корабль Все признаки морской болезни у Терикель как рукой сняло. «Лунная тень» следовала в фарватере боевого судна, которое держало курс на побережье Акремы.
Глава 10
– Нам нужно торопиться, – сказал Норриэйв. – Через некоторое время за нами отправят погоню.
– Напротив, сэр. Я думаю, их теперь будут волновать совсем иные проблемы, – покачала головой Терикель, глядя на кильватерную струю, на отблески пожара, на столб дыма, который относило на восток.
Те, кто находился на борту галеры, были поражены случившимся, они решили, что это удар огненного круга, так что гребцы, морские пехотинцы, офицеры и матросы бросались в море, не думая ни о чем ином, кроме как о спасении от пламени. На самом же деле с огнем вполне можно было справиться, если бы на его тушение сразу бросили все силы. Но случилось так, что пламени дали волю, и пожар превратился в смертельную угрозу. Наблюдатели на Гелионе решили, что галера догнала бежавшую шхуну, та и охвачена огнем. Поскольку это был второй пожар посреди открытого моря, никто не понял, что загорелась галера. Все ждали ее триумфального возвращения. Лишь через час выслали второй корабль, чтобы выяснить, почему «Кыгар» не подходит к гавани. К счастью для прыгавших в воду, зубастиков напугало пламя. Они предпочли уйти на глубину, вместо того чтобы полакомиться бултыхающимися в воде людьми. И это дало им шанс на спасение.
К тому времени «Лунная тень», освобожденная от воды в трюме, на всех парусах неслась на запад, а «Кыгар» стал для ее экипажа лишь оранжевой точкой на горизонте. Небо затянули облака, начался мелкий дождь. Норриэйв стоял за штурвалом, а Ровал с кормы всматривался в даль, чтобы заметить первое появление преследователей. Терикель сидела спиной к ограждению.
– Я никогда, никогда не взойду больше на борт корабля после того, как доберусь наконец до Скалтикара, – заявила священница.
– Я сбился со счета, сколько раз ты говорила то же самое, – не оборачиваясь, отозвался Ровал. – Может, сменим тему?
– Вообще-то я намеревался разлить масло перед галерой, – сообщил Норриэйв примерно через час, нарушая общее молчание. – Тот фонтан пламени, который мы видели, получился по чистой случайности.
Вскоре капитан ударил в гонг, призывая всех членов экипажа собраться перед ним.
– Я объявляю, что военное положение на судне закончилось, – провозгласил капитан. – Высокоученая Старейшина, я в вашем распоряжении.
Все поклонились священнице, последовав его примеру. Терикель прокашлялась:
– Если у вас в дальнейшем будут возникать подобные творческие, новаторские идеи, капитан, попрошу сохранить их при себе, – она взглянула в глаза Норриэйву. – Устраивать такие эксперименты на корабле слишком опасно. Подводные сражения пока еще превосходят технические возможности нашего мира.
– Но мы ведь сумели воспользоваться преимуществами ситуации, не правда ли? – рассмеялся Норриэйв, мотнув головой.
– Вы попросили о помощи дракона, капитан, – заметил Ровал. – в следующий раз нам может не повезти.
– В следующий раз мы можем оказаться на галере, – твердо сказала Терикель. Клянусь богами подлунного мира, я ненавижу море. И после такой ночи мне придется заставлять себя ступить на мост или опуститься в ванну.
Норриэйв ушел вовнутрь, оставив Терикель и Ровала на юте, под дождем. Терикель шагнула вперед и обняла колдуна.
– Когда… когда «Лунная тень» всплыла… – начала она, а затем слова покинули ее.
– Прости, – прошептал он. – Наверное, не стоит так вот демонстрировать нашу близость.
– Я… почему? Почему нет?
– Протокол нашей службы очень строго ограничивает санкционированное сближение с женщинами.
– Ровал, это нелепо! Когда стражники поднимались на борт «Лунной тени», мы полностью разделись и легли в постель!
– Это была военная операция, акт шпионажа. Мы находились на службе и выполняли свой долг.
– Но… Что же… А почему ты бросился обнимать меня, когда «Лунная тень» поднялась из глубины и я выбралась наружу?
– Я беспокоился за тебя. И хотел удостовериться, что ты не получила серьезных повреждений.
Терикель покачала головой. Ровал скрестил руки на груди.
– Кстати, насчет Высокоученой Уэнсомер, – как бы между прочим заговорила Терикель после секундной паузы. – Если с ней все в порядке, ты…
Ровал издал такой звук, словно его кто-то попытался придушить.
– Никогда! – выдавил он с усилием. – Я доставлял ее в постель и раздевал лишь в тех случаях, когда она была смертельно пьяна и могла умереть при очередном рвотном позыве. Даже такое случалось не часто, но… Послушай, она просто мой друг, я забочусь о ней, много раз рисковал ради нее жизнью, но постель? Ну, один раз это все же случилось, но даже воспоминание об этом причиняет мне острую, мучительную боль.
– Так, значит, ты и она…
– Никогда. Как бы ни была умна женщина, она непредсказуема и нестабильна, как заклинание сияния. Но, по крайней мере, ты могла бы отдать должное моему хорошему вкусу.
Несмотря на холодный дождь, соленые брызги и пронизывающий ветер, Терикель почувствовала, как внутри у нее рождается тепло. Но тут она вспомнила, что хотела бы еще кое-что прояснить:
– Ты когда-нибудь обсуждал с Лароном эту его рыцарскую чепуху?
– Я восхищаюсь твердыми принципами Ларона…
– Ну знаешь, Хэзлок передал мне твои слова, сказанные там, на глубине.
Ровал приоткрыл рот, глубоко вздохнул, несколько раз попытался что-то произнести, потом отвернулся и взглянул на волны за бортом. Он всерьез задумался, не стоит ли прыгнуть в них прямо сейчас, но затем решил, что самоконтроль поможет ему справиться с любой ситуацией. Он вспомнил инструкции по поддержанию самодисциплины.
– Ровал, последний, с кем я спала, был Феран Вудбар. Это происходило в капитанской каюте. За кормой осталась Торея, превратившаяся в обгорелую массу стекла и шлака, моя семья, все мои друзья. Мой орден обратились пеплом и дымом, их развеял ветер. Феран готов был заниматься сексом всю ночь напролет, пока не приходил Ларон. Клянусь, после этого я не была ни с одним мужчиной.
– Именно так, моя госпожа, об этом я и говорю, – пробормотал Ровал, испытывая облегчение. – Конечно, я понимаю и уважаю твои чувства…
– Ровал, прошу тебя, заткнись и дай мне закончить.
– Извини.
– С тех пор меня преследует одна мысль. Почему именно Феран должен стать моим последним воспоминанием о мужских объятиях? Он был воплощением похоти, без нежности, без нормального человеческого сочувствия… О нет, я не могу говорить о нем без закипающей ярости. А потом появился ты. Милый, очаровательный, благородный, образованный и такой красивый – особенно когда голова чисто выбрита. Ты казался слишком хорошим, чтобы быть настоящим, но никогда не проявлял ко мне ни малейшего интереса – даже когда мы оказались обнаженными в одной постели. Я полагала, у тебя есть где-то другая женщина, твоя истинная любовь, а может, у тебя просто иные пристрастия. Откуда мне было знать, что ты агент специальной службы? И я понятия не имела обо всех ваших инструкциях насчет отношений с женщинами.
– Я не мог рассказать, ты бы решила, что я морочу голову, – ответил Ровал.
Терикель прижала пальцы к его губам, призывая к молчанию:
– Ровал, я не прошу тебя о серьезных и продолжительных отношениях, но не мог бы ты провести со мной одну или две ночи?
– Моя госпожа, я никогда бы не попросил тебя…
– Я знаю, поэтому я и прошу, черт тебя подери! – вскипела Терикель, ударяя кулаками по ограждению борта. – Ладно, почему я должна на что-то жаловаться? – сказала она уже спокойнее и мягче. Она положила руки на плечи Ровала. – Сейчас ты стоишь здесь, передо мной, и на тебе не лежат какие-то обязательства.
Она подалась вперед и нежно поцеловала его. Ровал почувствовал, как теряет ощущение реальности, когда Терикель провела кончиком языка по его губам.
– Твои руки обнимают меня, – рассмеялась она тихонько.
– Я… прости меня… Я думаю, это не запрещено нашими правилами, моя госпожа.
– Конечно, нет. Но как ты при этом собираешься управлять штурвалом «Лунной тени»?
– О черт!
Закрепив штурвал, они вновь замерли посреди юта, обнявшись и глядя друг на друга. В люке мелькнула и тут же исчезла чья-то голова. Потом донеслись смех, звяканье монет, на мгновение перекрывшие плеск волн и поскрипывание дерева.
– Полагаю, мы только что обеспечили кому-то победу, а кому-то проигрыш в споре, – усмехнулся Ровал.
– Ты заботишься обо мне, ты очаровательный и благородный, – прошептала Терикель.
– Ты – моя принцесса, моя истинная любовь, богиня красоты, мой ангел мудрости. И тебе хватает чувства юмора, чтобы понимать мои шутки. Большинство женщин на это не способны.
Терикель прижалась к нему, плотнее сжимая объятия.
– Это так чудесно. Теперь у меня будут воспоминания намного приятнее, чем связь с этим мерзким Фераном. Ты снял с меня проклятие, изгнал моего демона. Для меня нет в мире никого и ничего дороже тебя.
– Одна только мысль о тебе и Феране, я… Я заболеваю от этого, у меня сдавливает сердце, словно его схватили две ледяных когтистых лапы. Я не показывал своих чувств только потому, что не имел права.
– Неужели ты думаешь, что мне это воспоминание доставляло больше радости? – вздохнула Терикель. – Все дело в шпионаже. Грязная работа. Это не дает покоя, мучит во сне и наяву.
Они снова поцеловались, на бесконечно долгое, как полярный закат, мгновение сливаясь в единое целое. И несмотря на то, что волны раскачивали корабль, палуба то вздымалась, то опускалась, Терикель не ощущала ни малейших признаков морской болезни.
– Думаю, ты мог бы попросить кого-то сменить тебя у штурвала, – произнесла наконец Терикель.
– Полагаю, это можно устроить.
– Тогда я буду ждать тебя в капитанской каюте.
Ровал спустился к остальным мужчинам, с увлечением игравшим в кости, и поманил Хэзлока. Вместе они поднялись на палубу.
– У меня есть основания считать, что ты немного подзаработал на споре обо мне и Терикель, – негромко начал Ровал.
– Высокоученый господин, я же никому не причинил вреда, – зашептал в ответ седой моряк, широко ухмыляясь. – Я же вам только помог, когда передал ей ваши слова, так что…
– Все в порядке, но сейчас тебе придется пойти на ют и заменить меня у штурвала.
– Мне… Что? Ну да, конечно. С удовольствием. Благородный и могущественный господин, моя нижайшая благодарность и глубочайшие извинения. Вы точно уверены, что у нас все в порядке?
Ровал схватил Хэзлока за тощую, но жилистую руку:
– Если бы не деньги…
– А-а… Я ей сказал то же самое, – признал Хэзлок.
Ровал отпустил его, прислонился на мгновение спиной к фок-мачте, прикрыл глаза и рассмеялся. Затем распрямился и поклонился матросу:
– Есть еще надежда в этом мире, если даже ты склонен к романтике, Хэзлок. Если когда-нибудь решишь очаровать красотку в таверне и нужно будет, чтобы кто-нибудь рассказал о твоих доблестных деяниях на море, дай мне знать.
– О! Весьма любезно с вашей стороны. Непременно воспользуюсь этим предложением.
Примерно час Хэзлок в одиночестве стоял на юте, затем к нему присоединился Норриэйв. Снизу время от времени доносились взрывы смеха, возня, стоны.
– Капитан, меня кое-что беспокоит, – признался Хэзлок.
– Может, у меня и есть для тебя ответ, но сперва нужно задать вопрос, – сказал Норриэйв.
– У Ровала большие мускулы, он хорош как принц, вероятно, он сражается лучше, чем любой другой воин во всем мире, и отважнее, чем морской дракон, не так ли?
– Ну, вроде того.
– У Терикель такая фигура, из-за которой богини бы передрались между собой, она красивее любой женщины, которую я когда-либо видел, а судя по тому, что доносится снизу, трахается она ого-го.
– Повтори последнее замечание при Ровале и, скорее всего, в следующее мгновение окажешься в море с переломанной шеей, но пока можешь продолжать.
– Ну, помните, когда все сидели под шлюпкой, мы слушал их разговор, и они говорили, что ценят друг друга за хорошие манеры, за чувство юмора, ну, и все такое?
– Конечно, помню.
– Но они ни слова не сказали о силе, храбрости, красоте и могуществе.
– Это правда.
– Но, капитан… Если я болтаю с красотками, первое, что я им говорю: «Эй, подружка, да ты краше всех, ты просто охренительно хороша собой».
Норриэйв задумчиво потер лоб, мысленно сравнивая Хэзлока и его девиц с Ровалом и Терикель. Он положил ладонь на плечо матроса, а другой рукой указал на простиравшееся впереди море:
– Хэзлок, я, конечно, капитан, но еще и твой давний товарищ.
– Ага.
– Когда мы доберемся до Диомеды – если она еще не превратилась в груду углей, – поверь, тебе следует запомнить мой совет.
– Что за совет?
– Не говори через каждое слово «черт побери» и не произноси вслух «трахаться» и «охренительно».
– А что такого? Почему?
– Поверь мне. Вылей на себя ведро морской воды, побрейся, надень чистую одежду, протри тряпочкой зубы и причеши волосы – причем не той щеткой, который ты драишь палубу! А когда встретишь на берегу женщину, задавай ей вопросы о ней самой. Когда она спросит про тебя, не болтай слишком долго. Постарайся рассмешить ее. И хотя ты паршивый старый пес, но вскоре покажешься своей новой знакомой не менее очаровательным, чем Ровал, и она оценит твои манеры. А после этого пойдет за тобой куда угодно и расстарается не хуже, – Норриэйв указал вниз.
– И это все?
– Ага.
– Ну, черт меня побери… то есть трахни меня… то есть, е… да боже мой!..
– Вот, ты, кажется, ухватил суть.
Два дня спустя на горизонте показался «Мегазоид». Лисгар, Терикель и Ровал перешли на более крупный и устойчивый корабль Все признаки морской болезни у Терикель как рукой сняло. «Лунная тень» следовала в фарватере боевого судна, которое держало курс на побережье Акремы.
Глава 10
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИОМЕДУ
Над промокшей Диомедой разносились звуки фанфар, объявлявшие, что королева Сайрет и принц Фортерон принимают гостей во дворце. Вскоре три плененных монарха принесли клятву верности правящему дому Диомеды, опустившись на колени перед четой властителей. Стало ясно, что за остальных – принцев и представителей высшей знати их страны – заплатят немалые богатства и целый флот судов в качестве выкупа. Диомеда получит территории, в три раза превышающие прежние пределы. К тому времени, когда Сайрет поймет, что беременна, она превратится в королеву половины побережья восточной Акремы, а в союзе с вернувшим себе престол Виндика королем Друскарлом и императором Саргола ее власть можно будет назвать почти беспредельной. Конечно, все это еще предстоит. Пока же Ларон, Друскарл и Уэнсомер наблюдали за освещенной факелами процессией пленников из числа воинов Альянса. Они медленно шествовали в сторону недавно построенных зданий, находившихся выше уровня наводнения. Вся троица стояла перед окном меньшей башни виллы Уэнсомер, и каждый держал кубок вина.
– Должен сказать, Фортерон не только объективен и хладнокровен, но еще и наделен даром блистательного тактика, – произнес Ларон.
– Меня вытащили из горячей ванны, чтобы назначить подружкой невесты. – Уэнсомер говорила с трудом: горло ее было воспаленным, голова раскалывалась, все тело ломило. Она еще не оправилась от простуды. – Затем мне пришлось полчаса торчать под дождем, пока совершалось бракосочетание, о, и еще надо было все время махать рукой и бросать монеты в толпу.
– Я припрятал небольшую лодку возле реки, – вставил Друскарл. – Если бы вы обеспечили меня продуктами на несколько дней пути и горстью серебра, плавание на север стало бы намного приятнее.
– Итак, ты получил то, что хотел? И не стыдно? – нахмурился Ларон.
– Вряд ли передо мной человек, имеющий особое право разглагольствовать об этике, – парировал Друскарл.
– Если бы не Феран, ты бы сейчас был повелителем Серебряной смерти.
– Я стремился лишь к одному: чтобы она исцелила, восстановив мое тело в изначальном виде.
– Да, ценой чужих жизней. Серебряная смерть освобождает своих носителей только в процессе извержения огненных кругов. А при этом неизбежно гибнут люди.
– И что? Мое исцеление обошлось разрушением маленького островка и смертью десятка осужденных преступников, привязанных к стволам пальмовых деревьев.
– Это чудовищно! Ты купил назад свои гениталии ценой человеческих жизней!
– А чем это отличается от твоей деятельности вампира? Как только начинало урчать в животе, ты отыскивал громилу, сутенера или типа, регулярно избивающего жену и детишек, чтобы вцепиться ему в глотку и напиться крови.
– У меня были моральные соображения, это своего рода филантропическая работа…
– Мгновенное поджаривание десятка убийц и насильников на пустынном островке – то же самое.
– Во имя восстановления гениталий?
– А ты стал бы убивать такое количество негодяев, если бы не нуждался в их крови и жизненной силе? И чем занимался ты в последнее время, уже живой? «О, на этой неделе мне не довелось улучшить человеческое общество. Пойду-ка я и перережу глотки нескольким работорговцам, чтобы мир стал чище и приятнее»!
– Будьте любезны, уймитесь, если вам не трудно, взмолилась Уэнсомер.
– Пусть говорит что хочет, – фыркнул Друскарл. – Я возвращаюсь в Виндик, чтобы занять трон – как повелитель и единый законный претендент.
– Благодаря Серебряной смерти, – язвительно заметил Ларон.
– Благодаря Серебряной смерти ты больше не являешься живым мертвецом и имел глупость проверить свои новые спорности с каждой женщиной, которая…
– Хорошие слова от того, кто еще недавно был евнухом…
– Господа! – воскликнула Уэнсомер, голос ее болезненно сорвался. – Мы все чудовища, но проклят лишь тот, кто не испытывает при этом чувство вины. Друскарл, вот три золотых пагола и немного серебра. Возьми на кухне все, что тебе нужно, только оставь мне повара. И да хранит тебя удача!
Друскарл отправился вниз, а через некоторое время вернулся, чтобы поблагодарить Уэнсомер. Остановившись в дверном проеме, он в последний раз поклонился колдунье и Ларону:
– Благородная и высокоученая дама, я искренне благодарен тебе. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, не забывай: я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги. Ларон, однажды ты можешь оказаться очень мертвым и очень, очень голодным. Если такой день настанет и ты запустишь клыки в чью-то мягкую и сочную шею, вспомни обо мне, о том, что я сказал тебе в этой комнате.
Когда Друскарл ушел, Ларон и Уэнсомер вернулись к окну, за которым все шли и шли под моросящим дождем пленники.
– Что касается меня, если уж суждено мокнуть под дождем, я предпочитаю, чтобы это происходило в Скалтикаре, – заявила Уэнсомер.
– И что же, тамошний дождь приятнее? – поинтересовался Ларон.
– Нет, но в Скалтикаре у меня дом, друзья, коллеги, место преподавателя в академии, и там меня отделяют от матери две тысячи миль. А какие планы у тебя?
– Я должен присматривать за Девять. Возможно, я вернусь к занятиям в местной академии, чтобы достичь следующего уровня посвящения.
– Как девушка?
– Она не приходит в себя.
– Как я и подозревала, вопреки всем надеждам.
– Как ты думаешь, что с ней случилось?
– Девять представляла собой магическую эфирную конструкцию. Серебряная смерть не могла восстановить ее тело, потому что его на самом-то деле никогда не существовало. У магического создания есть лишь подобие жизни. Возможно, эта попытка разрушила саму Серебряную смерть, потому что долгая связь с чуждым миром истощила ее.
Ларон промолчал.
– Я могу лишь еще раз попросить у тебя прощения, – добавила Уэнсомер.
– Что я должен тебе простить? У тебя не было выбора, – удивился Ларон. – Девять была не человеком, а магическим созданием, всего лишь крошечным узелком воспоминаний и мотиваций, способным выучить простые приемы.
– Во имя всего святого, Ларон, я – большой узел воспоминаний, который способен выучить сложные приемы, – выкрикнула она, хватаясь руками за голову. – Как и все мы. Ты, я, Друскарл. Ты нападал на Друскарла, но защищаешь меня, хотя я сделала то же самое.
– Хорошо, хорошо, возможно, я неточно выразился. Он спасал свои гениталии, а ты – весь мир.
Уэнсомер громко чихнула. Шеренга пленников только теперь подходила к концу.
– У Девять был разум ребенка, она не была воином, – сказала Уэнсомер.
Ларон сжал руки, перегнулся через подоконник и вгляделся в темноту. Потом ему пришла в голову новая мысль:
– Уэнсомер, я был порождением мрака и зла, на протяжении веков я питался людьми, но все же пытался оставаться хорошим. Зачастую мне это удавалось. Может, Девять была лишь магическим существом, но она была сложным созданием, и она добровольно пошла на то, чтобы сокрушить Серебряную смерть.
– У Девять не было своей воли, она была выстроена, чтобы служить.
– Орден Метрологов создал ее. Откуда в тебе такая уверенность, что ее конструкция не была достаточно сложной, чтобы обладать собственной волей?
– Ларон, это делает ее смерть еще ужаснее.
– Именно так, но это доказывает, что она была храбрым верным воином, находившимся в твоем подчинении.
Уэнсомер задумалась. Рассуждения Ларона базировались на предположениях, проверить их было нельзя, но логика в них присутствовала. Прав ли он? Она никогда не узнает. Во всяком случае Уэнсомер обращалась с Девять как с разумным и даже очень умным существом.
– Черт тебя побери, вампир, – с досадой воскликнула колдунья.
– Бывший вампир.
– И все же в глубине души я считаю ее ребенком.
– Значит, твоя голова работает правильно, а твоя душа и оба сердца могут записать на память: «Мы были не правы».
– Спасибо, – сказала Уэнсомер. Она снова чихнула, а потом высморкалась. – Ларон, там, в лодке, я была ужасно сердита, наговорила гадостей про Пеллиен, Лавенчи и тебя.
– Да? – с надеждой в голосе спросил Ларон.
– Боюсь, что все это правда.
Ларон покинул дом Уэнсомер и побрел в сторону академии Ивендель. Когда он добрался туда, тело Девять спокойно лежало на кровати, а одна из молодых посвященных читала над ним простейшие заклинания.
– Какие-нибудь изменения, Дориос? – спросил юноша, опускаясь на стул.
– Никакой реакции, но она все еще дышит.
– В таком случае я должен что-то предпринять. Пока есть дыхание, есть надежда.
Дориос ушла. Ларон запер дверь, потом приблизился к кровати. Девять была мертва, перед ним лежало просто тело, без души, без разума. Пустая оболочка. Но даже это тело могло служить вратами в иной мир. Дорогой к Элти. Она могла доставить в Верраль огромный поток знаний. Это станет памятником Девять. Надо решить некоторые проблемы с установкой каналов общения, в частности придумать, что делать с непонятными словами, явлениями и устройствами. Но все это была рутина, не более того. Элти, очевидно, не понимала, что происходит, когда попадает в сумрак. А кто знает, о чем ей рассказывал тот элементал, который выдавал себя за призрака?
Несколько минут Ларон сидел, переводя дыхание, и внезапно понял: Элти говорила ему – «тип, чересчур сосредоточенный на своих проблемах, ученый или естествоиспытатель с ограниченными социальными навыками… слишком серьезно относите самому себе…»
Веландер.
Но Веландер мертва. Он сам видел ее смерть.
Ларон попытался во всех подробностях припомнить тот день руинах Ларментеля. Когда он шел по сумрачному миру, элементалы рвали кого-то на части. И это существо назвало его по имени. Веландер? Суккуб похитил ее тело, оставив беззащитной посреди хищников… Так что представляла собой ее душа? Воспоминания, жизненный опыт, личностные моменты, эфирная энергия и способности удерживать связь с телом. Хищники-элементалы должно быть, высосали из нее почти всю энергию, саму ткань жизни, но что же осталось? Жизнь без жизненной силы?
«Нечто вроде расплывчатого пузыря, зацепившегося за тонкую оранжевую нить». Ларон достал медальон, висевший на шее, под рубашкой, и открыл его. Он щелкнул ногтем по куску зеленоватого стекла. Вот он – источник оранжевой нити, видимой в эфирном, сумрачном мире. Ларон так никогда и не присматривался к этому фрагменту. Он был так занят, что поместил стекло в медальон, не изучив его как следует. Наверное, Веландер нашла этот якорь и вцепилась в него, когда хищники бросили останки. Неужели она все еще там?
Ларон снял с безжизненного тела девушки шарф, окутывавший голову, и пригляделся к венцу со сферой-оракулом, надетому уже много месяцев назад. Установки магической конструкции не изменились, но в этом не было ничего странного. Произвести изменения мог либо он сам, либо Девять, а он велел ей не прикасаться к необычному головному убору.
Ларон колебался. В определенном смысле он даже не хотел знать всю правду. А что, если он ошибается? Или того хуже: что, если Веландер тогда выжила, но теперь уже растаяла до конца? Проведя несколько линий на полу, он произнес слова силы, подготовившись к переходу в эфирный мир. Он оставил тело, ощущая боль. В странном, сумрачном пространстве он видел силуэты и огни десятков магических устройств, контуры магических стражей и вестников, перемещавшихся неподалеку. Его не удивила плотность магии вокруг, в конце концов, он находился в академии Ивендель. Но он точно знал, что искать. Прямая оранжевая ось, тонкая линия, не толще паутинки. Ларон шел медленно, пробиваясь между фейерверками искр и сплетением щупалец, словно попал под дождь разноцветных, мерцающих камней. Ему пришлось потратить некоторое время на поиск оранжевой нити, потому что она сильно поблекла. Исходящее от нее свечение было скорее воспоминанием об оси, чем настоящей эфирной конструкцией.
– Должен сказать, Фортерон не только объективен и хладнокровен, но еще и наделен даром блистательного тактика, – произнес Ларон.
– Меня вытащили из горячей ванны, чтобы назначить подружкой невесты. – Уэнсомер говорила с трудом: горло ее было воспаленным, голова раскалывалась, все тело ломило. Она еще не оправилась от простуды. – Затем мне пришлось полчаса торчать под дождем, пока совершалось бракосочетание, о, и еще надо было все время махать рукой и бросать монеты в толпу.
– Я припрятал небольшую лодку возле реки, – вставил Друскарл. – Если бы вы обеспечили меня продуктами на несколько дней пути и горстью серебра, плавание на север стало бы намного приятнее.
– Итак, ты получил то, что хотел? И не стыдно? – нахмурился Ларон.
– Вряд ли передо мной человек, имеющий особое право разглагольствовать об этике, – парировал Друскарл.
– Если бы не Феран, ты бы сейчас был повелителем Серебряной смерти.
– Я стремился лишь к одному: чтобы она исцелила, восстановив мое тело в изначальном виде.
– Да, ценой чужих жизней. Серебряная смерть освобождает своих носителей только в процессе извержения огненных кругов. А при этом неизбежно гибнут люди.
– И что? Мое исцеление обошлось разрушением маленького островка и смертью десятка осужденных преступников, привязанных к стволам пальмовых деревьев.
– Это чудовищно! Ты купил назад свои гениталии ценой человеческих жизней!
– А чем это отличается от твоей деятельности вампира? Как только начинало урчать в животе, ты отыскивал громилу, сутенера или типа, регулярно избивающего жену и детишек, чтобы вцепиться ему в глотку и напиться крови.
– У меня были моральные соображения, это своего рода филантропическая работа…
– Мгновенное поджаривание десятка убийц и насильников на пустынном островке – то же самое.
– Во имя восстановления гениталий?
– А ты стал бы убивать такое количество негодяев, если бы не нуждался в их крови и жизненной силе? И чем занимался ты в последнее время, уже живой? «О, на этой неделе мне не довелось улучшить человеческое общество. Пойду-ка я и перережу глотки нескольким работорговцам, чтобы мир стал чище и приятнее»!
– Будьте любезны, уймитесь, если вам не трудно, взмолилась Уэнсомер.
– Пусть говорит что хочет, – фыркнул Друскарл. – Я возвращаюсь в Виндик, чтобы занять трон – как повелитель и единый законный претендент.
– Благодаря Серебряной смерти, – язвительно заметил Ларон.
– Благодаря Серебряной смерти ты больше не являешься живым мертвецом и имел глупость проверить свои новые спорности с каждой женщиной, которая…
– Хорошие слова от того, кто еще недавно был евнухом…
– Господа! – воскликнула Уэнсомер, голос ее болезненно сорвался. – Мы все чудовища, но проклят лишь тот, кто не испытывает при этом чувство вины. Друскарл, вот три золотых пагола и немного серебра. Возьми на кухне все, что тебе нужно, только оставь мне повара. И да хранит тебя удача!
Друскарл отправился вниз, а через некоторое время вернулся, чтобы поблагодарить Уэнсомер. Остановившись в дверном проеме, он в последний раз поклонился колдунье и Ларону:
– Благородная и высокоученая дама, я искренне благодарен тебе. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, не забывай: я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги. Ларон, однажды ты можешь оказаться очень мертвым и очень, очень голодным. Если такой день настанет и ты запустишь клыки в чью-то мягкую и сочную шею, вспомни обо мне, о том, что я сказал тебе в этой комнате.
Когда Друскарл ушел, Ларон и Уэнсомер вернулись к окну, за которым все шли и шли под моросящим дождем пленники.
– Что касается меня, если уж суждено мокнуть под дождем, я предпочитаю, чтобы это происходило в Скалтикаре, – заявила Уэнсомер.
– И что же, тамошний дождь приятнее? – поинтересовался Ларон.
– Нет, но в Скалтикаре у меня дом, друзья, коллеги, место преподавателя в академии, и там меня отделяют от матери две тысячи миль. А какие планы у тебя?
– Я должен присматривать за Девять. Возможно, я вернусь к занятиям в местной академии, чтобы достичь следующего уровня посвящения.
– Как девушка?
– Она не приходит в себя.
– Как я и подозревала, вопреки всем надеждам.
– Как ты думаешь, что с ней случилось?
– Девять представляла собой магическую эфирную конструкцию. Серебряная смерть не могла восстановить ее тело, потому что его на самом-то деле никогда не существовало. У магического создания есть лишь подобие жизни. Возможно, эта попытка разрушила саму Серебряную смерть, потому что долгая связь с чуждым миром истощила ее.
Ларон промолчал.
– Я могу лишь еще раз попросить у тебя прощения, – добавила Уэнсомер.
– Что я должен тебе простить? У тебя не было выбора, – удивился Ларон. – Девять была не человеком, а магическим созданием, всего лишь крошечным узелком воспоминаний и мотиваций, способным выучить простые приемы.
– Во имя всего святого, Ларон, я – большой узел воспоминаний, который способен выучить сложные приемы, – выкрикнула она, хватаясь руками за голову. – Как и все мы. Ты, я, Друскарл. Ты нападал на Друскарла, но защищаешь меня, хотя я сделала то же самое.
– Хорошо, хорошо, возможно, я неточно выразился. Он спасал свои гениталии, а ты – весь мир.
Уэнсомер громко чихнула. Шеренга пленников только теперь подходила к концу.
– У Девять был разум ребенка, она не была воином, – сказала Уэнсомер.
Ларон сжал руки, перегнулся через подоконник и вгляделся в темноту. Потом ему пришла в голову новая мысль:
– Уэнсомер, я был порождением мрака и зла, на протяжении веков я питался людьми, но все же пытался оставаться хорошим. Зачастую мне это удавалось. Может, Девять была лишь магическим существом, но она была сложным созданием, и она добровольно пошла на то, чтобы сокрушить Серебряную смерть.
– У Девять не было своей воли, она была выстроена, чтобы служить.
– Орден Метрологов создал ее. Откуда в тебе такая уверенность, что ее конструкция не была достаточно сложной, чтобы обладать собственной волей?
– Ларон, это делает ее смерть еще ужаснее.
– Именно так, но это доказывает, что она была храбрым верным воином, находившимся в твоем подчинении.
Уэнсомер задумалась. Рассуждения Ларона базировались на предположениях, проверить их было нельзя, но логика в них присутствовала. Прав ли он? Она никогда не узнает. Во всяком случае Уэнсомер обращалась с Девять как с разумным и даже очень умным существом.
– Черт тебя побери, вампир, – с досадой воскликнула колдунья.
– Бывший вампир.
– И все же в глубине души я считаю ее ребенком.
– Значит, твоя голова работает правильно, а твоя душа и оба сердца могут записать на память: «Мы были не правы».
– Спасибо, – сказала Уэнсомер. Она снова чихнула, а потом высморкалась. – Ларон, там, в лодке, я была ужасно сердита, наговорила гадостей про Пеллиен, Лавенчи и тебя.
– Да? – с надеждой в голосе спросил Ларон.
– Боюсь, что все это правда.
Ларон покинул дом Уэнсомер и побрел в сторону академии Ивендель. Когда он добрался туда, тело Девять спокойно лежало на кровати, а одна из молодых посвященных читала над ним простейшие заклинания.
– Какие-нибудь изменения, Дориос? – спросил юноша, опускаясь на стул.
– Никакой реакции, но она все еще дышит.
– В таком случае я должен что-то предпринять. Пока есть дыхание, есть надежда.
Дориос ушла. Ларон запер дверь, потом приблизился к кровати. Девять была мертва, перед ним лежало просто тело, без души, без разума. Пустая оболочка. Но даже это тело могло служить вратами в иной мир. Дорогой к Элти. Она могла доставить в Верраль огромный поток знаний. Это станет памятником Девять. Надо решить некоторые проблемы с установкой каналов общения, в частности придумать, что делать с непонятными словами, явлениями и устройствами. Но все это была рутина, не более того. Элти, очевидно, не понимала, что происходит, когда попадает в сумрак. А кто знает, о чем ей рассказывал тот элементал, который выдавал себя за призрака?
Несколько минут Ларон сидел, переводя дыхание, и внезапно понял: Элти говорила ему – «тип, чересчур сосредоточенный на своих проблемах, ученый или естествоиспытатель с ограниченными социальными навыками… слишком серьезно относите самому себе…»
Веландер.
Но Веландер мертва. Он сам видел ее смерть.
Ларон попытался во всех подробностях припомнить тот день руинах Ларментеля. Когда он шел по сумрачному миру, элементалы рвали кого-то на части. И это существо назвало его по имени. Веландер? Суккуб похитил ее тело, оставив беззащитной посреди хищников… Так что представляла собой ее душа? Воспоминания, жизненный опыт, личностные моменты, эфирная энергия и способности удерживать связь с телом. Хищники-элементалы должно быть, высосали из нее почти всю энергию, саму ткань жизни, но что же осталось? Жизнь без жизненной силы?
«Нечто вроде расплывчатого пузыря, зацепившегося за тонкую оранжевую нить». Ларон достал медальон, висевший на шее, под рубашкой, и открыл его. Он щелкнул ногтем по куску зеленоватого стекла. Вот он – источник оранжевой нити, видимой в эфирном, сумрачном мире. Ларон так никогда и не присматривался к этому фрагменту. Он был так занят, что поместил стекло в медальон, не изучив его как следует. Наверное, Веландер нашла этот якорь и вцепилась в него, когда хищники бросили останки. Неужели она все еще там?
Ларон снял с безжизненного тела девушки шарф, окутывавший голову, и пригляделся к венцу со сферой-оракулом, надетому уже много месяцев назад. Установки магической конструкции не изменились, но в этом не было ничего странного. Произвести изменения мог либо он сам, либо Девять, а он велел ей не прикасаться к необычному головному убору.
Ларон колебался. В определенном смысле он даже не хотел знать всю правду. А что, если он ошибается? Или того хуже: что, если Веландер тогда выжила, но теперь уже растаяла до конца? Проведя несколько линий на полу, он произнес слова силы, подготовившись к переходу в эфирный мир. Он оставил тело, ощущая боль. В странном, сумрачном пространстве он видел силуэты и огни десятков магических устройств, контуры магических стражей и вестников, перемещавшихся неподалеку. Его не удивила плотность магии вокруг, в конце концов, он находился в академии Ивендель. Но он точно знал, что искать. Прямая оранжевая ось, тонкая линия, не толще паутинки. Ларон шел медленно, пробиваясь между фейерверками искр и сплетением щупалец, словно попал под дождь разноцветных, мерцающих камней. Ему пришлось потратить некоторое время на поиск оранжевой нити, потому что она сильно поблекла. Исходящее от нее свечение было скорее воспоминанием об оси, чем настоящей эфирной конструкцией.