Страница:
– Я боролся исключительно с помощью силы слов. Красный вынудил меня опуститься на колени одиннадцать раз. Он прибег к хладнокровному обману. Белый должен быть объявлен победителем.
Теперь наступила очередь Ларона.
– Красный, твое прошение.
– Я предъявляю претензии моему сопернику, требуя, чтобы он признал свою слабость. Я пять раз заставлял его падать на землю, один раз – коснуться пола, я выиграл в первом туре, действуя на расстоянии от него. Я доказал свою стойкость, выиграв на последнем этапе. Я признаю, что его контроль над словами постепенно нарастал, но чрезмерная уверенность в себе росла еще быстрее, по мере того как он набирал очки. Я воспользовался этим в тот момент, когда мне, казалось бы, грозило неминуемое поражение. Поэтому именно я должен быть назван победителем.
Четверо экзаменаторов вернулись к своим стульям, а глава комиссии посмотрел на таблицу, где велся учет заработанных очков.
– Счет: одиннадцать падений плюс один штраф у белого; пять падений, одно касание и превосходный финальный бросок у красного. Подводя итог, я признаю, что белый превосходит противника по числу падений, в реальной жизни он бы неминуемо погиб еще на первом этапе сражения. Красный изучал особенности более сильного соперника, чтобы потом воспользоваться своими наблюдениями и добиться преимущества. Я объявляю победителем красного. Запишите следующее: белый – одиннадцать падений, один штраф, всего четырнадцать; красный – пять падений, одно касание, финальный бросок, всего пятнадцать. Победитель красный!
Не было ни аплодисментов, ни одобрительных возгласов. Вся пять судей и Аренкель поклонились Ларону, который ответил им таким же церемонным поклоном. Судьи направились к выходу из помещения, а бывший противник тяжело хлопнул Ларона по мокрой от пота спине:
– Отличный бой, – сказал он.
– Спасибо.
– Очень впечатляюще.
– Ты знаешь, что будет дальше?
– Нет. Ты сдал все экзамены, обычно у студентов уходит на подготовку к ним лет пять, не меньше. Некоторые учатся и по десять лет. Ты умеешь защищаться. Это важно. А теперь тебя ждет последний этап. Не испытание, не экзамен. Посвящение. Считается, что пройти обучение и испытания может только девственник.
Аренкель быстро поклонился на прощание и поспешил прочь. Ректор провела Ларона в маленькую комнату, обстановка которой состояла лишь из большого и удобного на вид кресла и скамейки с мягким сидением, с которого свисала дюжина кожаных ремешков. Хрустальный кубок с какой-то непрозрачной синеватой жидкостью держала в руках Лавенчи.
– Выпей, – приказала Ивендель.
Ларон подчинился. Напиток содержал алкоголь. Он был горьковатый и слишком густой, но в то же время обладал легким персиковым ароматом. Лавенчи поставила опустевший кубок на поднос и вышла. Дверь за ней захлопнулась со щелчком, а потом ее заперли снаружи.
– Раздевайся, – сказала Ивендель.
Ларон стянул грязные и пропитанные потом шаровары. Ректор внимательно осмотрела его тощее обнаженное тело, словно оно представляло собой предмет чьей-то старой мебели, не вполне соответствующий ее ожиданиям.
– Ложись сюда, – она указала на скамью.
Ларон лег, и она привязала его ремешками. Ему начали мерещиться зловещие эротические ритуалы, в ходе которых ректор снимала платье и садилась на него сверху. Ничего подобного, однако, не произошло. Она всего лишь отошла в сторону и села в кресло, обхватив подбородок рукой.
– Улетай, – произнесла она неожиданно и вроде бы совсем не к месту.
Но комната вдруг начала вращаться вокруг Ларона, тело которого постепенно немело, а язык одеревенел. Разум его освобождался от мыслей. В нем оставалось одно-единственное слово: «Улетай». Он что-то чувствовал, словно продвигался сквозь теплый воздушный поток, над ним возвышался голубой купол неба, а снизу сияла океанская гладь. Солнце почти достигло зенита. У Ларона по-прежнему были руки, но ноги странным образом изменились, так что могли только совершать плавные движения, управляя его полетом. Он взглянул на руки – вытянувшиеся и похожие на плавники. Огромные, длинные плавники. Он стал перепончатокрылым существом. Осторожно, в качестве испытания, он взмахнул новыми крыльями, нырнул вниз, подскочил кверху, снова дернулся, меняя курс. Получалось весьма неуклюже, и все же это было попыткой настоящего полета.
Ему казалось, что летал он уже полчаса или около того. Становилось непривычно тепло, даже жарко. Неужели необходимо быть таким влажным? Он летит, а не плавает, но перепончатокрылым надо порой опускаться в океанские волны, чтобы охлаждаться и оберегать кожу от пересыхания. Но, с другой стороны, он ведь не был настоящим перепончатокрылым. Но кто же он? Ларон несколько раз энергично взмахнул крыльями и поднялся повыше. Теперь он заметил, что в легких возникло неприятное жжение; ему чудилось, что внутри разгорается пламя. Что же делать? Лететь, пока не умрешь? Он попытался убедить себя, что это лишь аллегория. Вода казалась ему образом вагины, таинственного убежища, а сам он – за исключением крыльев – напоминал по форме фаллос.
Ему показалось, что прошло еще около получаса. У него заболели суставы в основании плавников-крыльев, тело горело в огне, во рту пересохло, у него уже не хватало сил. И тогда он стал падать в воду. На кожу его летели капли. Он спустился еще ниже, задевая волны. Он все еще летел, во всяком случае уверял себя в этом, но легкие превратились в мешок, наполненный расплавленным свинцом, обжигавшим ребра, а спина пересохла как пески пустыни. А продвижение сквозь толщу воды можно считать полетом? Ларон взмахнул плавниками, чтобы набрать скорость, нырнул, затем вырвался к самой поверхности волн – а над ним над водой летела огромная тень, задевавшая брызги, которые поднимал Ларон, поднимаясь в воздух.
Нарастающая паника заставила Ларона рвануться вверх, чтобы спастись от кожистого чудовища. Улетай. Быть съеденным гигантской летучей ящерицей – эта опасность представлялась ему теперь весьма реальной. На мгновение он взглянул на нее, и зрелище заворожило его. Было нечто чудесное, гипнотическое в этой твари, несмотря на то что страх толкал его прочь. Когда ящерица потянулась вверх, следом за ним, Ларон сложил плавники-крылья и нырнул к воде, но в последний момент избежал погружения, а вместо этого полетел дальше, маневрируя между гребнями волн. Огромная, зубастая голова на змеевидной шее нависла над ним, закрыв небо, а затем он выскользнул и двинулся дальше, поднимаясь все выше и выше, в то время как кожистая ящерица врезалась прямиком в шею морского дракона.
Избитый, истекающий кровью, с серьезно надорванным и искривленным крылом, Ларон сделал круг, наблюдая за битвой гигантов, которые вздымали фейерверки брызг. Капли эти холодили кожу, а вскоре ящерица исчезла в глубине океана. Ему надо было лететь дальше. «Это напоминает мне недавнее прошлое, долгое путешествие по морю», – подумал он, чувствуя, как солнце вновь сушит его кожу. Постепенно все его мысли сосредоточивались на одном: чудовищной жажде, скорой гибели, мучительной слабости, бесконечности океана…
Ларон открыл глаза и увидел Ивендель, которая развязывала кожаные ремни. Когда он смог сесть, оказалось, что он совсем истощен и едва не падает, так что Ивендель пришлось поддержать его, пока он не ощутил центр равновесия.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она, а он попытался встать и сделать несколько шагов.
– Мне кажется, что у меня никогда раньше не было ног, госпожа ректор. Что все это значит?
– Ты осваивал основы самоконтроля. В моей академии разработаны особые технические приемы, им можно научиться самостоятельно, без помощи наставника.
– Так я именно этому и учился? – спросил он, вспоминая недавнее обретение нового опыта в общении с Пеллиен, а еще ранее – одинокие сексуальные опыты с собственным, внезапно ожившим телом.
– Лишь в малой степени, – сурово ответила Ивендель.
– Что это значит?
– Твоя девственность частично прочитывалась. Опиши, что ты видел и чувствовал.
Ларон рассказал. Ивендель внимательно, невозмутимо слушала, пока он не закончил повествование.
– Ну что же, ты был прав, море является аналогом секса. Опасности, отвлекающие объекты – это то, чего следует избегать девственнику. Аллегорией истинного пути для девственника является особый объект. В твоем случае это была ящерица.
– Что?
– Ты прекрасно слышал. У тебя не должно было быть страха перед безбрачием, воплощенным в образе ящерицы, потому что у тебя нет иного опыта. Люди, имевшие ранее сексуальные контакты, сразу бросаются в глубину океана, не опасаясь морского дракона. Но это напрямую противоречит приказу лететь.
– Я… я не совсем понимаю. Предполагалось, что меня должны съесть?
– Предполагалось, что тебя съест правильный хищник, то есть ящерица. Ты бы напитал ее тело, как это бывает, когда человек становится членом религиозного или магического ордена, которому он дарует свою силу. Более великое и значительней тело включает тебя, позволяя лететь, а если ты летишь в одиночку, рано или поздно рухнешь от усталости и истощения. Должно быть, ты гораздо ближе подошел к потере невинности, чем то следует согласно правилам обучения и подготовки к посвящению. Но все же ты удержался на самом краю. Имеющие сексуальный опыт окунаются в воду, чтобы освежиться, считая, что действуют во имя сохранения способности к полету. Но команда была ясна: «улетай», а не сохраняй способность к полету. Брызги, которые ты поднимал, касание волн – все это аналогия флирта с океаном без погружения в его пучину. До сих пор никто не совершал полет, оставаясь не съеденным, но ты летел до самого конца, так что ты прошел испытание. Что ты сможешь сделать в следующий раз, когда попытаешься применить на практике полученные навыки, – вот что интересно. Но это уже твое личное дело: чем и с кем ты будешь заниматься.
– Понятно, – кивнул Ларон, испытывая некоторую неловкость. – И в каком статусе меня выпустят из академии?
– Не связанный ни с одним кругом колдун девятого уровня посвящения. Теперь ты научился контролировать свои силы, так что всю оставшуюся жизнь сможешь пользоваться ими. Их нельзя потерять.
– А если бы я не был девственником?
– Я бы заметила. Это всегда очевидно.
– Ого.
Ларон принял к сведению слова ректора и задумался. Его оценивали по каким-то неизвестным стандартам и признали годным. Ему было немного стыдно, в том числе и за огонь, который он запалил перед дверью академии в ту первую ночь. Внезапно все сомнения покинули его.
– Высокоученая госпожа ректор, вы слышали когда-нибудь о Пеппарде Угрюмом?
– Да, он проводил эксперименты по установлению границ девственности.
– С дакостианцами.
– Да. И доказал, что девственность так же легко потерять с дакостианцем, как и с представителем любой иной расы.
Ларон вздрогнул. У него екнуло в желудке.
– А что ты можешь сказать о тех, кто верит, что сохранил девственность, хотя и помнит, как совершил сексуальный акт.
– Как глупые дети, которые думают, что могут избежать потери невинности, если будут совершать прелюбодеяние стоя? Это предстоит установить в ходе следующих экспериментов.
Ларон чувствовал, что его предали, обманули. Единственное, что позволило ему пройти последнее испытание, – вера в то, что технически он оставался девственником, а с девушкой своей расы ему предстоит пережить какой-то совершенно иной опыт.
Внезапно Ивендель остановилась, ее губы чуть приоткрылись. Ларон замер.
– Не хочешь ли ты сказать, что проводил своего рода эксперименты, касающиеся сохранения или потери девственности с некоей дакостианкой? – медленно спросила она.
– Я… я… Почему вы так подумали?
– Твои расспросы.
– Ах это! Ну, я в последнее время заинтересовался анатомическими особенностями дакостианцев. Именно поэтому я так успешно отвечал на экзамене, когда речь зашла об этом предмете.
– Да. Конечно. Кстати, в Диомеде есть на данный момент только одна дакостианка. И она служит сестрой в академии. Не с ней ли ты занимался практической анатомией, когда заглядывал мимоходом в таверну Баргермана, где тебя и видели? И не ее ли честь ты защищал так яростно?
– Я никогда не говорил, что та женщина, за честь которой я вступился, была дакостианкой.
– Я тоже.
Они прошли в другую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Выложенный плиткой бассейн находился в самом ее центре.
– Это что, очередной водный ритуал? – Ларон немного удивился.
Ивендель подтолкнула его, и он шлепнулся в чистую, холодную воду, а в следующее мгновение вынырнул, едва переводя дыхание.
– Это просто омовение. От тебя воняет как от гребца на боевой галере после схватки. Мыло, полотенце, чистая одежда – все это на той скамейке в углу. Воспользуйся этим.
Через четверть часа Ларон был измученным, покрытым синяками, смущенным и растерянным, но чистым. Вошла Пеллиен, которая дала знак идти за ней.
– Никогда раньше никто не сражался за мое доброе имя призналась она. – Может, у меня проблемы с добрым именем?
– Я следую путем чести, – сухо ответил Ларон, а затем добавил: – Значит, Пеппард Угрюмый!
– Ах это! Прости, – кивнула она. – Я не предполагала, что твой статус станут проверять так скоро.
– Но ты знала, что рано или поздно мне это предстоит.
– Ну… э… да.
– Но я верил, что сохранил свою невинность, и это спасло меня.
– В том-то и дело.
– Не могу сказать, что твои слова производят на меня впечатление.
– Ты в любой момент мог сказать «нет»!
– Ага, как мотылек, который может и не лететь на огонь. Только они всегда поступают иначе.
– Прости.
Ларон даже не пытался скрыть гримасу разочарования. Он считал себя оскорбленным. Молча они прошли по коридору. Бок о бок, не глядя друг на друга.
– Ларон, три дня назад, когда я лечила молодого человека в два раза тяжелее и физически сильнее тебя от синяков и ссадин, мне пришлось убеждать себя, что ты вступился за мою честь. Никто раньше не был моим рыцарем, Ларон, и я… я лишь надеюсь, что сексуальный опыт со мной был для тебя таким же сладким, как и для меня. Когда я обрабатывала раны и ушибы Старракина самым жгучим снадобьем, на какой-то один, яркий и прекрасный момент я подумала, что люблю тебя. Понимаешь? Ты заставил меня испытать чувства, которых я не знала и не ожидала.
Они остановились перед дверью. «Все, что она говорит, довольно странно, хотя и романтично. Что она хочет, на самом деле?», – подумал Ларон.
– Когда-нибудь, где-нибудь, прошу тебя, постарайся простить меня за обман, – тихо произнесла Пеллиен.
Ларон нахмурился и плотнее сжал губы.
– Когда-нибудь, – повторил он еще тише. – Где-нибудь.
– Спасибо. Я благодарю Фортуну за то, что удалось исправить нанесенный ущерб.
Она коснулась ладонью шеи Ларона и мягко поцеловала его в губы, а затем прошептала:
– Мой храбрый, доблестный рыцарь.
Отступая в сторону, она сложила пальцы, словно произносила заклятье. «Она говорит искренне», – признал Ларон, испытывая чувство вины за то, что усомнился в ней, – и облегчение, что ему удалось скрыть от нее свои сомнения.
– Высокоученый Ларон, за этой дверью тебя ждет вознаграждение Оно приготовлено в твою честь, – сказала Пеллиен, широко улыбнувшись. – Войди туда и наслаждайся, колдун!
«Никаких трюков, никаких требований, никаких претензий, никакой мольбы, никаких кинжалов, даже заклинаний нет. Вероятно, она действительно говорит искренне».
Он открыл дверь. Столовая была переоборудована и приготовлена к пиру. Все студенты и преподаватели уже собрались там во главе с Ивендель. Когда Ларон вошел, раздались громкие аплодисменты.
– Ларон из Скалтикара, также известный под именем Ларон де Тирллни, ты получаешь посвящение девятого уровня, становишься свободным колдуном, не связанным ни с одним орденом или магическим кругом, прошедшим необходимые испытания, продемонстрировавшим свои знания и навыки, доказавшим свою девственность. Как было всеми признано, из суммы на обучение, которую ты внес в академию, будет выделено пять золотых паголов твоему почтенному противнику, по десять паголов экзаменаторам, пятнадцать паголов главному экзаменатору и двадцать паголов Управлению посвященных Диомеды. Ты согласен?
– Я согласен, – заявил Ларон, потирая ушибленный подбородок.
– Скажи: да или нет.
– Да.
– У регистратора находился твой свиток с подтверждением нового статуса, кольцо и печать. Регистратор?
– Я здесь.
– Свиток содержит твое имя. Печать представляет собой резной цилиндр из зуба морского дракона на кожаном ремешке.
– Будь осторожен в обращении с этим, – предупредил регистратор, недоверчиво глядя на слишком юного на вид колдуна.
– И наконец, кольцо из окаменевшей черной смолы.
– Оно подтверждает твой статус свободного колдуна, – объяснил регистратор.
– А теперь будем есть и пить. Все это в твою честь.
Ларон спрятал свиток в карман, печать повесил на шею, а кольцо надел на палец, после этого взял бокал красного вина.
– Конечно, самое приятное в том, чтобы стать свободным колдуном, – это право нарушить обет безбрачия и преимущества для достижения более высокого положения, – доверительно сообщил ему главный экзаменатор. – Многие тут же начинают пренебрегать прежними ограничениями, безудержно пьют вино и погружаются в разврат.
– Поразительно, – Ларон слегка пожал плечами.
– Да, они затрачивают годы на обучение, труд, а потом – раз! – и все пущено под откос. Женщины… Я… э… не слишком разбираюсь в этой теме. Мужчины пьют вино, ныряют в… океан. Естественно, это случается не со всеми. Я не могу забыть молодую даму, которую напоил до полусмерти приятель по обучению, а потом обесчестил. Это произошло за неделю до экзаменов. Полное безумие, я так считаю. Впрочем, она ничего не помнила о случившемся и была убеждена в своей невинности.
– Удивительно, – отозвался Ларон, про себя отметив, что его история еще необычнее.
– Безусловно, он провалил проверку. Это стоило его родителям целого состояния! Они пытались договориться с руководством академии, но в ответ родители девушки подали иск о возмещении нанесенного ей ущерба в результате злого умысла, который поставил под удар ее пятилетние усилия.
– С его стороны это был необдуманный шаг.
– Именно так. Ну, если вы намерены наслаждаться обретенной свободой, не забывайте об осторожности. В Диомеде начинается эпидемия красной оспы. Все эти моряки и солдаты из Тореи, они виноваты в этом, я уверен. А вы…
– Безбрачие скорее представляется мне спасением, чем бременем.
– О, прекрасно сказано!
В это время из толпы вынырнула Лавенчи. Высокая, тощая девушка-альбинос намазала губы алой помадой. Она показалась ему в этот момент похожей на хищника неизвестной породы. Выглядела она необычно. В свое время она учила его основам заклинаний и правилам поведения мага, затем помогала в овладении контролем эфирной энергии.
– Ларон, должна признаться, не ожидала, что сегодня тебе удастся пройти испытание, – произнесла она звучным, но неприятным голосом. – Если соберешься уходить, можешь взять в моем кабинете свои схемы и записи.
– Но я должен уйти, – заметил Ларон. – Меня ведь исключили.
– О нет. Теперь ты можешь остаться в качестве преподавателя: исключили тебя лишь как студента. Конечно, во многом ты отличаешься от всех других, и это открывает перед тобой возможности особенно глубокого постижения некоторых тем и аспектов эфирной магии.
Серьезность и профессиональная суховатость ее рассуждении удивили Ларона:
– О! Ну, я пока не уверен.
– Пойдем, я отдам твои бумаги. Если решишь оставаться, это не помешает.
Она провела Ларона через маленькую дверцу, потом по узкому коридору на самый верхний этаж здания, буквально под крышу. Отворила заскрипевший засов, но он был заперт и с другой стороны.
– Ах, черт побери, кратчайший путь всегда оказывается самым длинным, – с досадой вздохнула Лавенчи. – Прости, что притащила тебя сюда, представляю, как ты устал.
Она села на низкий кирпичный выступ, заросший мхом. Ларон, который после омовения уже час не присел ни на минуту, с радостью последовал ее примеру. Лавенчи откинулась назад и уставилась в распахнутое чердачное окошко. Небо было затянуто тучами.
– Говорят, что дым и пепел от пожара Тореи надолго изменил погоду, – сказала она задумчиво.
Ларон пригляделся к плотным облакам.
– Ректор Ивендель утверждает, что пепел и дым закрывают солнце, а потому на земле становится холоднее, – ответил он.
– Ты никогда не замечал, как погребальные костры, сигнальные огни и уличные факелы такого большого города, как Диомеда, отражаются в облаках?
Ларон не раз обращал на это внимание. Свет вокруг них был совсем слабым, он не мешал наблюдать за облаками, воспринимать нюансы и оттенки цвета. Через несколько мгновений огромная тень заслонила вид, заполнила все пространство его зрения, а какой-то странный, чересчур крупный рот сомкнулся на его губах, захватив и кончик носа, и только в этот момент он понял, что Лавенчи навалилась на него, вжимая в стену. Он едва мог дышать и потому не заметил, когда она стянула с него штаны уверенными, опытными пальцами. Лавенчи крепко обняла Ларона и прижалась к нему всем телом. Она не раздевалась, лишь подняла юбку. «Наверное, это еще одна часть ритуала посвящения», – подумал Ларон, постепенно увлекаясь происходящим. А Лавенчи точно знала, что делать дальше.
Уэнсомер прибыла на прием довольно поздно. Она выпила бокал вина, закусила маринованной ножкой цыпленка, а потом отыскала в толпе Ивендель.
– Я слышала, что мой протеже получил посвящение, – энергично заговорила она.
– Да, он оставался девственником, – кивнула Ивендель. – Весьма необычно притом, что он именно твой протеже.
– Ну что же, это лишний раз доказывает, что не надо верить всем сомнительным слухам обо мне, – рассмеялась Уэнсомер. – И где он теперь? Я хочу его видеть.
Ивендель указала на маленькую дверцу, ведущую на чердак, и Уэнсомер вздрогнула и распрямилась.
Несколько мгновений спустя сверху донесся пронзительный крик, а потом звон брошенного на каменный пол бокала. Уэнсомер буквально ворвалась назад, в столовую, с грохотом захлопнув дверь, и остановилась, уперев руки в бока. Выражение изумления на ее лицо быстро сменилось гневом.
– Ну знаешь ли, мать, это уже слишком! – прорычала она, глядя прямо в глаза Ивендель.
– Что такое, моя прекрасная дочь? – безмятежно поинтересовалась Ивендель.
– Я опоздала на эту пирушку всего на час и… и…
– Лакомства уже съедены?
Уэнсомер медленно подошла к Ивендель и остановилась в шаге от нее:
– Он был моим протеже!
– И он оставался девственником. Я была озадачена, когда темный эликсир…
Дверь снова хлопнула. Все обернулись и увидели, как в проеме появились Ларон и Лавенчи, которые вовсе не желали столь явного внимания. Собравшиеся разразились аплодисментами.
– Один чертов час, – выдохнула в ярости Уэнсомер. – Вы должны были сделать учетную запись.
– О нет, – поспешил ответить регистратор. – Записи ведет ректор Ивендель.
– Тогда она не была ректором, – уточнил писец.
– Это было в ванной комнате.
– Воспользоваться преимуществом вновь посвященного.
– Вы должны сделать запись.
– В таком случае тридцать один десять.
– Нет, тридцать один двенадцать, за год до рождения…
Голос оборвался. Глаза Уэнсомер сузились. 3113 – это был год ее рождения.
– Те, кто не извлекает уроков из истории, дорого платит, – заявила Ивендель.
– Чума на вас на всех! – рявкнула Уэнсомер.
– Только потому, что некоторые из нас не выплескивают все страсти открыто, не считай, прекрасная дочь, что они лишены чувств. Почему кузнец берет все клещами? Горячее железо или холодное, выглядит оно одинаково.
– Думаю, на сегодня уже хватит горячего железа. У нас есть кое-какие дела, Ларон. Завтра приходи на мою виллу. – С этими словами Уэнсомер развернулась и покинула академию, громко хлопнув входной дверью. Лишь через некоторое время собравшиеся вернулись к прежним оживленным беседам, хотя перешептывание и смешки еще долго раздавались то там, то тут.
Глава 8
Теперь наступила очередь Ларона.
– Красный, твое прошение.
– Я предъявляю претензии моему сопернику, требуя, чтобы он признал свою слабость. Я пять раз заставлял его падать на землю, один раз – коснуться пола, я выиграл в первом туре, действуя на расстоянии от него. Я доказал свою стойкость, выиграв на последнем этапе. Я признаю, что его контроль над словами постепенно нарастал, но чрезмерная уверенность в себе росла еще быстрее, по мере того как он набирал очки. Я воспользовался этим в тот момент, когда мне, казалось бы, грозило неминуемое поражение. Поэтому именно я должен быть назван победителем.
Четверо экзаменаторов вернулись к своим стульям, а глава комиссии посмотрел на таблицу, где велся учет заработанных очков.
– Счет: одиннадцать падений плюс один штраф у белого; пять падений, одно касание и превосходный финальный бросок у красного. Подводя итог, я признаю, что белый превосходит противника по числу падений, в реальной жизни он бы неминуемо погиб еще на первом этапе сражения. Красный изучал особенности более сильного соперника, чтобы потом воспользоваться своими наблюдениями и добиться преимущества. Я объявляю победителем красного. Запишите следующее: белый – одиннадцать падений, один штраф, всего четырнадцать; красный – пять падений, одно касание, финальный бросок, всего пятнадцать. Победитель красный!
Не было ни аплодисментов, ни одобрительных возгласов. Вся пять судей и Аренкель поклонились Ларону, который ответил им таким же церемонным поклоном. Судьи направились к выходу из помещения, а бывший противник тяжело хлопнул Ларона по мокрой от пота спине:
– Отличный бой, – сказал он.
– Спасибо.
– Очень впечатляюще.
– Ты знаешь, что будет дальше?
– Нет. Ты сдал все экзамены, обычно у студентов уходит на подготовку к ним лет пять, не меньше. Некоторые учатся и по десять лет. Ты умеешь защищаться. Это важно. А теперь тебя ждет последний этап. Не испытание, не экзамен. Посвящение. Считается, что пройти обучение и испытания может только девственник.
Аренкель быстро поклонился на прощание и поспешил прочь. Ректор провела Ларона в маленькую комнату, обстановка которой состояла лишь из большого и удобного на вид кресла и скамейки с мягким сидением, с которого свисала дюжина кожаных ремешков. Хрустальный кубок с какой-то непрозрачной синеватой жидкостью держала в руках Лавенчи.
– Выпей, – приказала Ивендель.
Ларон подчинился. Напиток содержал алкоголь. Он был горьковатый и слишком густой, но в то же время обладал легким персиковым ароматом. Лавенчи поставила опустевший кубок на поднос и вышла. Дверь за ней захлопнулась со щелчком, а потом ее заперли снаружи.
– Раздевайся, – сказала Ивендель.
Ларон стянул грязные и пропитанные потом шаровары. Ректор внимательно осмотрела его тощее обнаженное тело, словно оно представляло собой предмет чьей-то старой мебели, не вполне соответствующий ее ожиданиям.
– Ложись сюда, – она указала на скамью.
Ларон лег, и она привязала его ремешками. Ему начали мерещиться зловещие эротические ритуалы, в ходе которых ректор снимала платье и садилась на него сверху. Ничего подобного, однако, не произошло. Она всего лишь отошла в сторону и села в кресло, обхватив подбородок рукой.
– Улетай, – произнесла она неожиданно и вроде бы совсем не к месту.
Но комната вдруг начала вращаться вокруг Ларона, тело которого постепенно немело, а язык одеревенел. Разум его освобождался от мыслей. В нем оставалось одно-единственное слово: «Улетай». Он что-то чувствовал, словно продвигался сквозь теплый воздушный поток, над ним возвышался голубой купол неба, а снизу сияла океанская гладь. Солнце почти достигло зенита. У Ларона по-прежнему были руки, но ноги странным образом изменились, так что могли только совершать плавные движения, управляя его полетом. Он взглянул на руки – вытянувшиеся и похожие на плавники. Огромные, длинные плавники. Он стал перепончатокрылым существом. Осторожно, в качестве испытания, он взмахнул новыми крыльями, нырнул вниз, подскочил кверху, снова дернулся, меняя курс. Получалось весьма неуклюже, и все же это было попыткой настоящего полета.
Ему казалось, что летал он уже полчаса или около того. Становилось непривычно тепло, даже жарко. Неужели необходимо быть таким влажным? Он летит, а не плавает, но перепончатокрылым надо порой опускаться в океанские волны, чтобы охлаждаться и оберегать кожу от пересыхания. Но, с другой стороны, он ведь не был настоящим перепончатокрылым. Но кто же он? Ларон несколько раз энергично взмахнул крыльями и поднялся повыше. Теперь он заметил, что в легких возникло неприятное жжение; ему чудилось, что внутри разгорается пламя. Что же делать? Лететь, пока не умрешь? Он попытался убедить себя, что это лишь аллегория. Вода казалась ему образом вагины, таинственного убежища, а сам он – за исключением крыльев – напоминал по форме фаллос.
Ему показалось, что прошло еще около получаса. У него заболели суставы в основании плавников-крыльев, тело горело в огне, во рту пересохло, у него уже не хватало сил. И тогда он стал падать в воду. На кожу его летели капли. Он спустился еще ниже, задевая волны. Он все еще летел, во всяком случае уверял себя в этом, но легкие превратились в мешок, наполненный расплавленным свинцом, обжигавшим ребра, а спина пересохла как пески пустыни. А продвижение сквозь толщу воды можно считать полетом? Ларон взмахнул плавниками, чтобы набрать скорость, нырнул, затем вырвался к самой поверхности волн – а над ним над водой летела огромная тень, задевавшая брызги, которые поднимал Ларон, поднимаясь в воздух.
Нарастающая паника заставила Ларона рвануться вверх, чтобы спастись от кожистого чудовища. Улетай. Быть съеденным гигантской летучей ящерицей – эта опасность представлялась ему теперь весьма реальной. На мгновение он взглянул на нее, и зрелище заворожило его. Было нечто чудесное, гипнотическое в этой твари, несмотря на то что страх толкал его прочь. Когда ящерица потянулась вверх, следом за ним, Ларон сложил плавники-крылья и нырнул к воде, но в последний момент избежал погружения, а вместо этого полетел дальше, маневрируя между гребнями волн. Огромная, зубастая голова на змеевидной шее нависла над ним, закрыв небо, а затем он выскользнул и двинулся дальше, поднимаясь все выше и выше, в то время как кожистая ящерица врезалась прямиком в шею морского дракона.
Избитый, истекающий кровью, с серьезно надорванным и искривленным крылом, Ларон сделал круг, наблюдая за битвой гигантов, которые вздымали фейерверки брызг. Капли эти холодили кожу, а вскоре ящерица исчезла в глубине океана. Ему надо было лететь дальше. «Это напоминает мне недавнее прошлое, долгое путешествие по морю», – подумал он, чувствуя, как солнце вновь сушит его кожу. Постепенно все его мысли сосредоточивались на одном: чудовищной жажде, скорой гибели, мучительной слабости, бесконечности океана…
Ларон открыл глаза и увидел Ивендель, которая развязывала кожаные ремни. Когда он смог сесть, оказалось, что он совсем истощен и едва не падает, так что Ивендель пришлось поддержать его, пока он не ощутил центр равновесия.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она, а он попытался встать и сделать несколько шагов.
– Мне кажется, что у меня никогда раньше не было ног, госпожа ректор. Что все это значит?
– Ты осваивал основы самоконтроля. В моей академии разработаны особые технические приемы, им можно научиться самостоятельно, без помощи наставника.
– Так я именно этому и учился? – спросил он, вспоминая недавнее обретение нового опыта в общении с Пеллиен, а еще ранее – одинокие сексуальные опыты с собственным, внезапно ожившим телом.
– Лишь в малой степени, – сурово ответила Ивендель.
– Что это значит?
– Твоя девственность частично прочитывалась. Опиши, что ты видел и чувствовал.
Ларон рассказал. Ивендель внимательно, невозмутимо слушала, пока он не закончил повествование.
– Ну что же, ты был прав, море является аналогом секса. Опасности, отвлекающие объекты – это то, чего следует избегать девственнику. Аллегорией истинного пути для девственника является особый объект. В твоем случае это была ящерица.
– Что?
– Ты прекрасно слышал. У тебя не должно было быть страха перед безбрачием, воплощенным в образе ящерицы, потому что у тебя нет иного опыта. Люди, имевшие ранее сексуальные контакты, сразу бросаются в глубину океана, не опасаясь морского дракона. Но это напрямую противоречит приказу лететь.
– Я… я не совсем понимаю. Предполагалось, что меня должны съесть?
– Предполагалось, что тебя съест правильный хищник, то есть ящерица. Ты бы напитал ее тело, как это бывает, когда человек становится членом религиозного или магического ордена, которому он дарует свою силу. Более великое и значительней тело включает тебя, позволяя лететь, а если ты летишь в одиночку, рано или поздно рухнешь от усталости и истощения. Должно быть, ты гораздо ближе подошел к потере невинности, чем то следует согласно правилам обучения и подготовки к посвящению. Но все же ты удержался на самом краю. Имеющие сексуальный опыт окунаются в воду, чтобы освежиться, считая, что действуют во имя сохранения способности к полету. Но команда была ясна: «улетай», а не сохраняй способность к полету. Брызги, которые ты поднимал, касание волн – все это аналогия флирта с океаном без погружения в его пучину. До сих пор никто не совершал полет, оставаясь не съеденным, но ты летел до самого конца, так что ты прошел испытание. Что ты сможешь сделать в следующий раз, когда попытаешься применить на практике полученные навыки, – вот что интересно. Но это уже твое личное дело: чем и с кем ты будешь заниматься.
– Понятно, – кивнул Ларон, испытывая некоторую неловкость. – И в каком статусе меня выпустят из академии?
– Не связанный ни с одним кругом колдун девятого уровня посвящения. Теперь ты научился контролировать свои силы, так что всю оставшуюся жизнь сможешь пользоваться ими. Их нельзя потерять.
– А если бы я не был девственником?
– Я бы заметила. Это всегда очевидно.
– Ого.
Ларон принял к сведению слова ректора и задумался. Его оценивали по каким-то неизвестным стандартам и признали годным. Ему было немного стыдно, в том числе и за огонь, который он запалил перед дверью академии в ту первую ночь. Внезапно все сомнения покинули его.
– Высокоученая госпожа ректор, вы слышали когда-нибудь о Пеппарде Угрюмом?
– Да, он проводил эксперименты по установлению границ девственности.
– С дакостианцами.
– Да. И доказал, что девственность так же легко потерять с дакостианцем, как и с представителем любой иной расы.
Ларон вздрогнул. У него екнуло в желудке.
– А что ты можешь сказать о тех, кто верит, что сохранил девственность, хотя и помнит, как совершил сексуальный акт.
– Как глупые дети, которые думают, что могут избежать потери невинности, если будут совершать прелюбодеяние стоя? Это предстоит установить в ходе следующих экспериментов.
Ларон чувствовал, что его предали, обманули. Единственное, что позволило ему пройти последнее испытание, – вера в то, что технически он оставался девственником, а с девушкой своей расы ему предстоит пережить какой-то совершенно иной опыт.
Внезапно Ивендель остановилась, ее губы чуть приоткрылись. Ларон замер.
– Не хочешь ли ты сказать, что проводил своего рода эксперименты, касающиеся сохранения или потери девственности с некоей дакостианкой? – медленно спросила она.
– Я… я… Почему вы так подумали?
– Твои расспросы.
– Ах это! Ну, я в последнее время заинтересовался анатомическими особенностями дакостианцев. Именно поэтому я так успешно отвечал на экзамене, когда речь зашла об этом предмете.
– Да. Конечно. Кстати, в Диомеде есть на данный момент только одна дакостианка. И она служит сестрой в академии. Не с ней ли ты занимался практической анатомией, когда заглядывал мимоходом в таверну Баргермана, где тебя и видели? И не ее ли честь ты защищал так яростно?
– Я никогда не говорил, что та женщина, за честь которой я вступился, была дакостианкой.
– Я тоже.
Они прошли в другую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Выложенный плиткой бассейн находился в самом ее центре.
– Это что, очередной водный ритуал? – Ларон немного удивился.
Ивендель подтолкнула его, и он шлепнулся в чистую, холодную воду, а в следующее мгновение вынырнул, едва переводя дыхание.
– Это просто омовение. От тебя воняет как от гребца на боевой галере после схватки. Мыло, полотенце, чистая одежда – все это на той скамейке в углу. Воспользуйся этим.
Через четверть часа Ларон был измученным, покрытым синяками, смущенным и растерянным, но чистым. Вошла Пеллиен, которая дала знак идти за ней.
– Никогда раньше никто не сражался за мое доброе имя призналась она. – Может, у меня проблемы с добрым именем?
– Я следую путем чести, – сухо ответил Ларон, а затем добавил: – Значит, Пеппард Угрюмый!
– Ах это! Прости, – кивнула она. – Я не предполагала, что твой статус станут проверять так скоро.
– Но ты знала, что рано или поздно мне это предстоит.
– Ну… э… да.
– Но я верил, что сохранил свою невинность, и это спасло меня.
– В том-то и дело.
– Не могу сказать, что твои слова производят на меня впечатление.
– Ты в любой момент мог сказать «нет»!
– Ага, как мотылек, который может и не лететь на огонь. Только они всегда поступают иначе.
– Прости.
Ларон даже не пытался скрыть гримасу разочарования. Он считал себя оскорбленным. Молча они прошли по коридору. Бок о бок, не глядя друг на друга.
– Ларон, три дня назад, когда я лечила молодого человека в два раза тяжелее и физически сильнее тебя от синяков и ссадин, мне пришлось убеждать себя, что ты вступился за мою честь. Никто раньше не был моим рыцарем, Ларон, и я… я лишь надеюсь, что сексуальный опыт со мной был для тебя таким же сладким, как и для меня. Когда я обрабатывала раны и ушибы Старракина самым жгучим снадобьем, на какой-то один, яркий и прекрасный момент я подумала, что люблю тебя. Понимаешь? Ты заставил меня испытать чувства, которых я не знала и не ожидала.
Они остановились перед дверью. «Все, что она говорит, довольно странно, хотя и романтично. Что она хочет, на самом деле?», – подумал Ларон.
– Когда-нибудь, где-нибудь, прошу тебя, постарайся простить меня за обман, – тихо произнесла Пеллиен.
Ларон нахмурился и плотнее сжал губы.
– Когда-нибудь, – повторил он еще тише. – Где-нибудь.
– Спасибо. Я благодарю Фортуну за то, что удалось исправить нанесенный ущерб.
Она коснулась ладонью шеи Ларона и мягко поцеловала его в губы, а затем прошептала:
– Мой храбрый, доблестный рыцарь.
Отступая в сторону, она сложила пальцы, словно произносила заклятье. «Она говорит искренне», – признал Ларон, испытывая чувство вины за то, что усомнился в ней, – и облегчение, что ему удалось скрыть от нее свои сомнения.
– Высокоученый Ларон, за этой дверью тебя ждет вознаграждение Оно приготовлено в твою честь, – сказала Пеллиен, широко улыбнувшись. – Войди туда и наслаждайся, колдун!
«Никаких трюков, никаких требований, никаких претензий, никакой мольбы, никаких кинжалов, даже заклинаний нет. Вероятно, она действительно говорит искренне».
Он открыл дверь. Столовая была переоборудована и приготовлена к пиру. Все студенты и преподаватели уже собрались там во главе с Ивендель. Когда Ларон вошел, раздались громкие аплодисменты.
– Ларон из Скалтикара, также известный под именем Ларон де Тирллни, ты получаешь посвящение девятого уровня, становишься свободным колдуном, не связанным ни с одним орденом или магическим кругом, прошедшим необходимые испытания, продемонстрировавшим свои знания и навыки, доказавшим свою девственность. Как было всеми признано, из суммы на обучение, которую ты внес в академию, будет выделено пять золотых паголов твоему почтенному противнику, по десять паголов экзаменаторам, пятнадцать паголов главному экзаменатору и двадцать паголов Управлению посвященных Диомеды. Ты согласен?
– Я согласен, – заявил Ларон, потирая ушибленный подбородок.
– Скажи: да или нет.
– Да.
– У регистратора находился твой свиток с подтверждением нового статуса, кольцо и печать. Регистратор?
– Я здесь.
– Свиток содержит твое имя. Печать представляет собой резной цилиндр из зуба морского дракона на кожаном ремешке.
– Будь осторожен в обращении с этим, – предупредил регистратор, недоверчиво глядя на слишком юного на вид колдуна.
– И наконец, кольцо из окаменевшей черной смолы.
– Оно подтверждает твой статус свободного колдуна, – объяснил регистратор.
– А теперь будем есть и пить. Все это в твою честь.
Ларон спрятал свиток в карман, печать повесил на шею, а кольцо надел на палец, после этого взял бокал красного вина.
– Конечно, самое приятное в том, чтобы стать свободным колдуном, – это право нарушить обет безбрачия и преимущества для достижения более высокого положения, – доверительно сообщил ему главный экзаменатор. – Многие тут же начинают пренебрегать прежними ограничениями, безудержно пьют вино и погружаются в разврат.
– Поразительно, – Ларон слегка пожал плечами.
– Да, они затрачивают годы на обучение, труд, а потом – раз! – и все пущено под откос. Женщины… Я… э… не слишком разбираюсь в этой теме. Мужчины пьют вино, ныряют в… океан. Естественно, это случается не со всеми. Я не могу забыть молодую даму, которую напоил до полусмерти приятель по обучению, а потом обесчестил. Это произошло за неделю до экзаменов. Полное безумие, я так считаю. Впрочем, она ничего не помнила о случившемся и была убеждена в своей невинности.
– Удивительно, – отозвался Ларон, про себя отметив, что его история еще необычнее.
– Безусловно, он провалил проверку. Это стоило его родителям целого состояния! Они пытались договориться с руководством академии, но в ответ родители девушки подали иск о возмещении нанесенного ей ущерба в результате злого умысла, который поставил под удар ее пятилетние усилия.
– С его стороны это был необдуманный шаг.
– Именно так. Ну, если вы намерены наслаждаться обретенной свободой, не забывайте об осторожности. В Диомеде начинается эпидемия красной оспы. Все эти моряки и солдаты из Тореи, они виноваты в этом, я уверен. А вы…
– Безбрачие скорее представляется мне спасением, чем бременем.
– О, прекрасно сказано!
В это время из толпы вынырнула Лавенчи. Высокая, тощая девушка-альбинос намазала губы алой помадой. Она показалась ему в этот момент похожей на хищника неизвестной породы. Выглядела она необычно. В свое время она учила его основам заклинаний и правилам поведения мага, затем помогала в овладении контролем эфирной энергии.
– Ларон, должна признаться, не ожидала, что сегодня тебе удастся пройти испытание, – произнесла она звучным, но неприятным голосом. – Если соберешься уходить, можешь взять в моем кабинете свои схемы и записи.
– Но я должен уйти, – заметил Ларон. – Меня ведь исключили.
– О нет. Теперь ты можешь остаться в качестве преподавателя: исключили тебя лишь как студента. Конечно, во многом ты отличаешься от всех других, и это открывает перед тобой возможности особенно глубокого постижения некоторых тем и аспектов эфирной магии.
Серьезность и профессиональная суховатость ее рассуждении удивили Ларона:
– О! Ну, я пока не уверен.
– Пойдем, я отдам твои бумаги. Если решишь оставаться, это не помешает.
Она провела Ларона через маленькую дверцу, потом по узкому коридору на самый верхний этаж здания, буквально под крышу. Отворила заскрипевший засов, но он был заперт и с другой стороны.
– Ах, черт побери, кратчайший путь всегда оказывается самым длинным, – с досадой вздохнула Лавенчи. – Прости, что притащила тебя сюда, представляю, как ты устал.
Она села на низкий кирпичный выступ, заросший мхом. Ларон, который после омовения уже час не присел ни на минуту, с радостью последовал ее примеру. Лавенчи откинулась назад и уставилась в распахнутое чердачное окошко. Небо было затянуто тучами.
– Говорят, что дым и пепел от пожара Тореи надолго изменил погоду, – сказала она задумчиво.
Ларон пригляделся к плотным облакам.
– Ректор Ивендель утверждает, что пепел и дым закрывают солнце, а потому на земле становится холоднее, – ответил он.
– Ты никогда не замечал, как погребальные костры, сигнальные огни и уличные факелы такого большого города, как Диомеда, отражаются в облаках?
Ларон не раз обращал на это внимание. Свет вокруг них был совсем слабым, он не мешал наблюдать за облаками, воспринимать нюансы и оттенки цвета. Через несколько мгновений огромная тень заслонила вид, заполнила все пространство его зрения, а какой-то странный, чересчур крупный рот сомкнулся на его губах, захватив и кончик носа, и только в этот момент он понял, что Лавенчи навалилась на него, вжимая в стену. Он едва мог дышать и потому не заметил, когда она стянула с него штаны уверенными, опытными пальцами. Лавенчи крепко обняла Ларона и прижалась к нему всем телом. Она не раздевалась, лишь подняла юбку. «Наверное, это еще одна часть ритуала посвящения», – подумал Ларон, постепенно увлекаясь происходящим. А Лавенчи точно знала, что делать дальше.
Уэнсомер прибыла на прием довольно поздно. Она выпила бокал вина, закусила маринованной ножкой цыпленка, а потом отыскала в толпе Ивендель.
– Я слышала, что мой протеже получил посвящение, – энергично заговорила она.
– Да, он оставался девственником, – кивнула Ивендель. – Весьма необычно притом, что он именно твой протеже.
– Ну что же, это лишний раз доказывает, что не надо верить всем сомнительным слухам обо мне, – рассмеялась Уэнсомер. – И где он теперь? Я хочу его видеть.
Ивендель указала на маленькую дверцу, ведущую на чердак, и Уэнсомер вздрогнула и распрямилась.
Несколько мгновений спустя сверху донесся пронзительный крик, а потом звон брошенного на каменный пол бокала. Уэнсомер буквально ворвалась назад, в столовую, с грохотом захлопнув дверь, и остановилась, уперев руки в бока. Выражение изумления на ее лицо быстро сменилось гневом.
– Ну знаешь ли, мать, это уже слишком! – прорычала она, глядя прямо в глаза Ивендель.
– Что такое, моя прекрасная дочь? – безмятежно поинтересовалась Ивендель.
– Я опоздала на эту пирушку всего на час и… и…
– Лакомства уже съедены?
Уэнсомер медленно подошла к Ивендель и остановилась в шаге от нее:
– Он был моим протеже!
– И он оставался девственником. Я была озадачена, когда темный эликсир…
Дверь снова хлопнула. Все обернулись и увидели, как в проеме появились Ларон и Лавенчи, которые вовсе не желали столь явного внимания. Собравшиеся разразились аплодисментами.
– Один чертов час, – выдохнула в ярости Уэнсомер. – Вы должны были сделать учетную запись.
– О нет, – поспешил ответить регистратор. – Записи ведет ректор Ивендель.
– Тогда она не была ректором, – уточнил писец.
– Это было в ванной комнате.
– Воспользоваться преимуществом вновь посвященного.
– Вы должны сделать запись.
– В таком случае тридцать один десять.
– Нет, тридцать один двенадцать, за год до рождения…
Голос оборвался. Глаза Уэнсомер сузились. 3113 – это был год ее рождения.
– Те, кто не извлекает уроков из истории, дорого платит, – заявила Ивендель.
– Чума на вас на всех! – рявкнула Уэнсомер.
– Только потому, что некоторые из нас не выплескивают все страсти открыто, не считай, прекрасная дочь, что они лишены чувств. Почему кузнец берет все клещами? Горячее железо или холодное, выглядит оно одинаково.
– Думаю, на сегодня уже хватит горячего железа. У нас есть кое-какие дела, Ларон. Завтра приходи на мою виллу. – С этими словами Уэнсомер развернулась и покинула академию, громко хлопнув входной дверью. Лишь через некоторое время собравшиеся вернулись к прежним оживленным беседам, хотя перешептывание и смешки еще долго раздавались то там, то тут.
Глава 8
ПУТЕШЕСТВИЕ ПОД АРЕСТ
Ларон был полон самых мрачных предчувствий, когда входил в гостиную Уэнсомер. Патронесса была явно разгневана его поведением в академии. Вероятно, она пришла на церемонию его посвящения, чтобы пригласить к себе и подвести определенный итог их долгим и необычным взаимоотношениям. С другой стороны, Лавенчи, как ни странно, казалась ему более подходящей кандидатурой для такого рода общения, в котором они преуспели накануне.
Он сидел спокойно и неподвижно, размышляя о будущем. С одной стороны, существовала Серебряная смерть, а маньяк, одержимый массовыми убийствами, стремился вновь стать повелителем. С другой стороны, его ждала Уэнсомер, и он боялся подумать о том, какие у нее планы на ближайший час и какие виды на новоиспеченного колдуна Акремы. Если предполагается, что у него должно подняться что-то помимо бровей, то есть опасения выставить себя полным дураком. За последние четыре дня он принял участие в драке, дуэли, прошел посвящение, сдал четыре экзамена, провел ночь с Пеллиен и полчаса с преподавательницей Лавенчи, а потом еще полночи с той же особой из академии. Больше всего ему хотелось теперь погрузиться в глубокий сон часов на двенадцать, но так чтобы никто его не тревожил.
Он сидел спокойно и неподвижно, размышляя о будущем. С одной стороны, существовала Серебряная смерть, а маньяк, одержимый массовыми убийствами, стремился вновь стать повелителем. С другой стороны, его ждала Уэнсомер, и он боялся подумать о том, какие у нее планы на ближайший час и какие виды на новоиспеченного колдуна Акремы. Если предполагается, что у него должно подняться что-то помимо бровей, то есть опасения выставить себя полным дураком. За последние четыре дня он принял участие в драке, дуэли, прошел посвящение, сдал четыре экзамена, провел ночь с Пеллиен и полчаса с преподавательницей Лавенчи, а потом еще полночи с той же особой из академии. Больше всего ему хотелось теперь погрузиться в глубокий сон часов на двенадцать, но так чтобы никто его не тревожил.