Михайличенко Елизавета. И/е_рус.олим

покрывало не нагадит, но только потому, что на диван не запрыгнет. Вот,
пусть он им будет для комплекта -- к зеленому автомобилю и к их незрелому
чувству юмора.
Кстати, если крокодил им где-нибудь нагадит (а он нагадит!), то у него
перед мордой уже ручонкой не помашешь!
Тошно. Словно проглотил длинный женский волос и все продолжаю его
глотать, и продолжаю, и давлюсь... а оно все шипит, и шипит, как будто этот
бесконечный волос протягивается через уши, через мозг, как будто он оживает,
и извивается, и шипит... Как будто мозг проглотил червяка. В голове что-то
неудобоваримое. Несварение мозга. Заворот мозгов, дивертикул... что? Мать
моя кошка, что это такое? Надо посмотреть в Гугле... Что это -- Гугл?.. Все,
я, наверное, умру. Или превращусь в вампира, как у Копполы... У кого?!...
Заползу под старую, ржавую, обездвиженную машину, превратившуюся уже в
сарай -- там хранит рухлядь сумасшедшая старушка из дома напротив,
страдающая старческой деменцией... а-а-а-а, я не знаю этих слов и не хочу
знать!.. Закрою глаза и прекращу сопротивляться. Надо забыться, умереть,
уснуть, лишь бы прекратилось шипение.
Скринсейвер мира тут же померк...
... А когда очнулся, шипение, наговоренное хозяином, продолжалось и
продолжалось. Вокруг шуршало, скрипело, потрескивало, одновременно работал
гигантский харддиск, скрипел ржавыми пружинами вселенский диван,
раскачивалась на подагрических суставах вечность, разминал окаменевшие лапы
сфинкс, потрескивали в огне, как вши, мудрые книги всех времен, словно мир
наш вступил в Лаг ба-Омер, да и остался там навсегда, сжигая все, вплоть до
последней рукописи.
И я был в центре происходящего, творилось что-то новое, страшное,
вокруг меня. И я не мог выдержать это спокойно, я был охвачен ужасом, потому
что мир изменился. Сразу. Резко. И мне было в нем плохо. Очень плохо.
Изменилось все. Может быть, потому что изменили меня? И восприятие мое
пошатнулось, как сосна на лесоповале под пилой зэка, дрогнуло, перед тем,
как рухнуть. Что такое "зэка"? Я был котом. Перестал ли я им быть?
Кастрация? Нет! Нет! Я опустил голову, зажмурился и медленно открыл глаза.
Нет, слава Городу. Яйца целы. С остальным я справлюсь. Я заболел. Но я
здоров. Болезнь есть, но она -- вокруг. Меня взяли за шкирку и швырнули
внутрь заболевшего мира. И он шипит, как проколотое колесо. Как спущенный
шарик, который мечется по воздуху перед тем, как умереть. И скоро шкурка его
шлепнется у моих лап. И еще словно далекое урчание слышится, хищное,
голодное. Кошачье, как будто. Я знаю ЧЬЕ это урчание, но боюсь даже
догадываться...
Да что же это такое, в самом деле, что за эксперименты в области духа и
плоти, что за невидимые электроды впились в мое маленькое сознание,
раздирая, расщепляя и размножая его до бесконечности? Что это за виварий
творится вокруг? С расползшимися змеями и шамкающими невидимками? А? О,
Город мой, Город, я влип, я, кажется, смертельно и бесповоротно влип. Меня
перегнали из сущности в сущность, как самогон. Ну почему же именно я,
почему? Я ведь всего-то обгадил хозяйское покрывало, я не хотел ничего
такого, я не заслужил быть котом отпущения, я не достоин этого страха и
величия, помилуй меня, мой Город. Я недостоин всей этой информации, которая
течет в меня, как расплавленный свинец в глотку пленника. Я не выдержу всего
этого знания. Оно мне на фиг не надооооооооо!!! Отпусти, слышишь? Отпусти
мою шкирку, мой Город! ОТПУСТИ МЕНЯ!!!

Давид

Я въехал в Иерусалимский лес по кривой улочке Цветов очарования. Ночью
дорога казалась заброшенной, от сложной игры ночных теней на ней появилось
много несуществующих рытвин и ухабов. А вот лес, наоборот, казался
настоящим, а не парковой зоной внутри города. Он начинался внезапно,
обступал сразу и заявлял права на тебя.
Проехал несколько сот метров и решил, что достаточно -- одиночества и
лунного света здесь было даже слишком много. Ночью иерусалимцы не гуляют по
лесам, а кучкуются по барам, в центре Города. Я выключил фары -- на всякий
случай, чтобы не выманить никого из темноты. Все равно не смогу никому
ответить, зачем ночью в лесу сжигаю чужое загаженное покрывало. Не смогу
убедить, что это не сокрытие следов преступления. Я и себе это объяснить не
мог. Как не мог объяснить, зачем я вытащил из мусорного контейнера у дома
обгаженное Котом покрывало.
Скорее всего, я пытался нащупать еще одно звено в цепи начавшихся
превращений. Мне казалось, что, может быть, я смогу приманить огнем что-то.
Важное. Вернее, не огнем, а дымом от этого покрывала, ставшего уже не просто
тряпкой, а плащаницей, но не в том смысле, а в другом. Чушь, конечно. Но...
но я, все-таки, решил это сделать. Спать все равно не хочется, а завтра
утром не идти на работу, да мало ли чем это можно себе объяснить. Впрочем,
единственное в чем мне с собой легко -- я не всегда обязан себе что-то
объяснять. Я как-то незаметно договорился сам с собой искать объяснение
всему в мире, кроме собственных поступков. Это можно назвать как угодно, но
ведь можно же считать и высшей степенью доверия самому себе. Да, с некоторых
пор я себе доверяю. Но остается еще один вопрос -- странный, если не
страшный -- доверяю ли я при этом СЕБЕ?
Мне немного мешало, что лес наш -- рукотворный. Деревья хоть и хвойные,
но нечастые. И растут на склоне. А склон поднимается к военному кладбищу. Ну
да ладно, может это и хорошо. Еще и ночь была ясной, поэтому я надеялся
сделать все быстро -- собрать немного веток и сжечь покрывало. Все-таки его
надо сжечь. Скорее всего, оно обладало какой-то способностью к провокации.
Чем-то оно провоцирует преступать дозволенное. Кот знал, что гадить в доме,
где живет, нельзя. Но он преступил. И было бы слишком примитивно видеть в
покрывале только... покрывало.
Я решил спуститься вниз по склону и устроить сожжение подальше от
дороги и кладбища. Стало холодно, а куртку я не взял и поэтому пока накинул
покрывало на плечи. Оно пахло стиральным порошком. Странно, что его
постирали, а потом все-таки выкинули так поспешно.
Пару раз я споткнулся и чуть не упал, в этом не было ничего
удивительного. Удивительным было другое -- впереди возник неясный живой свет
и невнятный шум. И я решил проверить что это. В такую ночь, при таких
обстоятельствах стоило все проверять. Кроме того, я почему-то не боялся.
Возможно, это покрывало придавало мне дерзости.
Когда я направился к свету, стало ясно что и мне навстречу кто-то шумно
движется. Но я и здесь не испугался и не боялся, пока не увидел. Оба были
огромными, в таких же бордовых, как мое покрывало, плащах, один -- в жутком
рогатом шлеме, с повязкой на лице. Лицо второго закрывал капюшон, а в руках
он сжимал молот, размеры которого говорили о нечеловеческой силе этого
существа. Первый же легко поигрывал двуручным мечом. Я увидел их и не знал,
что подумать. И тогда мне стало страшно, я решил, что или схожу с ума, или
что-то уже началось, и я не успел.
Мы остановились и стали вглядываться друг в друга. Я уже решил бежать,
но тут тот, что с мечом, сказал второму на вычурном архаичном иврите:
-- Брат мой! Не кажется ли тебе, что не зря проделали мы путь этот
долгий? Ибо, клянусь своим поражающим ложь мечом Аннобелом, это тот самый
неуловимый Гелиадский призрак, выпущенный из могилы Силуанским отшельником,
да будет благословенна его память.
-- Амен,-- сдержанно сказал второй, а потом дико захохотал, размахивая
своим огромным полутонным молотом, как игрушкой.
Я решил бежать. Сделал шаг в тень.
-- Не пытайся скрыться, призрак из Гелиада! -- тихо и угрюмо сказал
тот, что с мечом.-- Что вызвало тебя сюда, в эту ночь, в это время? Отвечай,
а мы взвесим твой ответ на весах наших представлений о добре и зле.
Врать не имело смысла. Если это были мои болезненные представления,
глюки, то они все равно знали обо мне больше, чем я сам. А если это было то,
для чего я сюда пришел, то значит я опоздал, и все началось само собой, и
знаний обо мне у них тоже предостаточно. Поэтому я ответил, как есть:
-- Я пришел сюда, чтобы сжечь этот кусок материи, в который я завернут.
Оба они молча смотрели на покрывало. Потом меченосец с сомнением
спросил:
-- Зачем? Ты хотел нас предать?
Как было мне понять на какой они стороне? Каждый должен быть готов к
битве за то, что ему дорого. Биться с железом против железа. Меткостью
против меткости. Мастерством против мастерства. Умом против ума. Хитростью
против хитрости. Махаться мечами, двигать шахматные фигурки. Теперь я понял
свою ошибку. Я всегда наивно считал, что битва должна происходить в понятном
обоим противникам контексте. Но как мог я бороться теперь, не зная даже не с
кем, а для чего. Самое тягостное сражение то, которое происходит в
непонимании.
-- Я не хотел вас предать,-- честно сказал я.-- Я всего лишь хотел
предать огню этот кусок материи, покрывающий меня, как прежде -- диван.
Извините за двусмысленность.
-- Это не кусок материи, презренный призрак! -- возмутился монах,
ставший вдруг и серьезным, и вдохновенным.-- Это наш знак. Это наше багровое
знамя. Это тайная смесь нашей крови с нашей землей. Это то, что должно
внушить трепет нашим врагам и заставляет сердца наших друзей биться в
надежде. Ты понял?
-- Нет,-- честно ответил я.
-- Ты честен,-- задумчиво произнес рыцарь.-- Это, скорее, плохо, потому
что должно свидетельствовать о глупости. Но ты не глуп. А значит, ты --
подл. И тебя должен допросить тот, кто знает больше нас.
-- Тот, кто знает больше нас -- никому ничего не должен,-- зачем-то
возразил я. Мне становилось все очевиднее, что надо уносить ноги. Но мои
намерения были ясны и им.
-- Даже не вздумай пытаться бежать,-- предупредил меня монах.-- Даже в
мыслях не держи эту возможность -- бежать. Иначе, клянусь мощами святого
Самсона, я вобью тебя своим молотом в землю по самые брови, на радость
червям! А теперь ответь нам. Зачем ты хотел сжечь плащ?
О, Господи! Я бы сам хотел знать это.
-- У меня были веские основания считать это покрывало источником зла.
Во всяком случае, оно добавляет дерзости для нарушения запретов. Я почти
уверен, что исчезновение его может вызвать какие-то положительные сдвиги.
-- Хммм,-- покивал рыцарь и со значением посмотрел на монаха.--
Добавляет дерзости? Я думаю, мы нашли именно то, что всем нам так необходимо
этой ночью. Призрак, ты пойдешь с нами к Магистру. И он решит твою судьбу. И
судьбу всех, кто связан с твоей судьбой, ибо судьбы не любят одиночества,
они зреют как виноград среди себеподобных.
Они повели меня туда, куда я и направлялся -- к мерцающему свету.
Рыцарь шел впереди, монах сзади. Бежать я не мог. Думать тоже. Я даже не
удивился, когда мы вскоре оказались перед большими деревянными воротами,
которых никогда не было, да и быть не могло в этом ручном городском лесу.
-- Стража! -- гаркнул рыцарь.
И тут же разные голоса подхватили его крик: "Стража! Стража!" и унесли
вдаль. С разных сторон тьмы началось какое-то движение, а ворота медленно
раскрылись. Меня втолкнули внутрь.
Костер. Вокруг -- фигуры в бордовых плащах. В закопченном огромном
котле булькало какое-то варево и расточало мясной пряный запах. Этот такой
явственный и "заземленный" запах вернул мне здравый смысл. Прежде всего, я
не был в плену у собственного воображения. Вообразить такой запах я просто
не сумел бы. А кроме того, все происходившее было реальнее, чем казалось.
Откуда бы не явились эти "бордовые", они находились в нашем мире и нуждались
в нормальной еде. И это было хорошо -- в любую игру, даже неизвестную,
лучше, все-таки, играть на своем поле.
Они не обращали на меня внимания, но это было слишком демонстративно, и
я чувствовал, что на самом деле все за мной следят.
Рыцарь встал у костра, обвел всех взглядом и приказал:
-- Сообщите Магистру -- мы нашли Гелиадского призрака и не дали
свершиться измене!
Если бы вокруг горели софиты, я был бы уверен, что просто снимается
кино. Но сколько я не смотрел по сторонам, пытаясь обнаружить хоть какие-то
признаки киносъемки, ничего я не увидел. Единственным источником
искусственного света был этот костер и несколько факелов. И все происходящее
в живом мерцании огня, представлялось такой реальностью, в которую подмешали
щепотку неизвестного порошка, смущающего разум, но пробуждающего
подсознание. Оно расправляло свои мокрые новорожденные перепончатые
крылышки, просушивая их у костра, а я был как уже ненужный хитиновый кокон,
пребывал в странном оцепенении, наблюдая и понимая, что мне нужно преодолеть
собственное бездействие.
Магистр возник между мной и костром. Черной глыбой высился он надо
мной. Я пытался заглянуть ему в лицо до тех пор, пока не понял, что
заглядывать некуда. Но глаза его я видел. Они блестели, как ртуть. А голос
Магистра шел от земли, был гулким и отдавался вибрацией в костях. Громко или
тихо со мной говорили, я не понял. И Магистр сказал:
-- Зачем ты?
Но я-то знал про себя только против чего я. И не ответил. А он сказал:
-- Не отвечай. Ответ нужен не мне.
И тогда я все-таки ответил:
-- Я боюсь отвечать.
Потому что я очень боялся брать на себя ответственность. Я чувствовал,
что слаб. Кроме того, ведь я знал, что еще могу прикрываться неведением. Я
еще не был избран, я еще был одним из всех, безликой толпой. Я не был
посвящен. Я не дал обет, не принял присягу, не заключил завет. Я еще не был
должен никому. Но я уже был должен себе. И я это знал. Знал это и Магистр.
-- Страж, не Принявший Обет! -- обратился он ко мне.
Я перестал притворяться и послушно отозвался:
-- Я!
А он даже словно рассмеялся этому и потребовал:
-- Выбирай!
-- Между чем и чем?
-- Не между.
-- А как?
-- Из всего.
Я зря надеялся на подсказку. Мне придется делать выбор самому, не зная
-- прав я или нет, ошибка или верный ход, руководствоваться только
собственным чувством правильности поступка, что не всегда делает его
правильным.
-- А если я выберу свободу?
-- Тогда ты получишь свободу. За счет других.
-- А что я могу получить не за счет других?
-- Ничего.
Это звучало угрожающе. Получалось, что отказавшись от свободы за счет
других, я обрек себя на несвободу. Я даже начал чувствовать, как чужая воля
ощупывает мои понятия и представления, неторопливо определяя слабые места. Я
должен был скинуть это парализующее влияние. Что бы вокруг не происходило --
реальность, болезнь, чья-то злая шутка, чья-то чужая игра, порождение чужой
воли, это было -- чужое. А следовательно, не мое. И надо было избавиться от
этого.
Я закрыл глаза и за несколько секунд сумел достичь максимальной
внутренней концентрации. А ведь обычно мне для этого требовалось не меньше
четверти часа. Не открывая глаз, я понял, что уже способен действовать. В
данном случае действовать -- означало бежать.
Бежать. Я понял, что нужно не раздумывать, не пытаться перехитрить
неведомое сознание, это все очевидная реакция и ведет к неудаче. Надо было
довериться животному инстинкту преследуемой добычи. И просто бежать.
Я чуть приоткрыл глаза и заметил, как Магистр медленно протягивает к
моему плечу... руку, лапу? Что бы это ни было -- черное, бесформенное,
мягкое, я ясно увидел ртутный блеск четырех хищных львиных когтей. Ужас не
парализовал, а пробудил меня.
Я зажмурился, отвернулся от огня и побежал. Раздался такой шум, как на
стадионе, когда забивают гол. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы
увернуться от ствола дерева. Я понятия не имел, как преодолею крепостную
стену. Кто-то прыгнул сзади на меня, я изо всех сил ударил его локтем, и он
свалился, цепляясь за плащ, то есть за покрывало, и стащил его с меня.
Бежать стало легче, словно это покрывало пыталось удержать меня и предать
врагам.
Голоса сразу же стали удаляться. Вдруг я увидел свою машину. Мне бы
задуматься, как она оказалась внутри крепостной стены, но у меня возникла
надежда, что это я каким-то чудом оказался по ту сторону происходящего.
Только набрав скорость, я заметил, что не включил фары. Но лишь вырвавшись
из леса понял, что мне все-таки смогли помешать, и я не исполнил, что должен
был. А теперь было совершенно понятно, что должен! Иначе зачем было мешать
сжечь в ночном лесу засранное покрывало!..
Уснуть я и не пытался. Включил телевизор, просто чтобы наполнить
комнату голосами. На экран даже не смотрел -- после произошедшего в лесу, я
не способен был проникнуть ни в один телевизионный видеоряд, а просто
скользил по плоским цветным теням и вспоминал... Нет! Вспоминать тоже
невозможно -- слишком это было близко, слишком било по нервам.
Подсел к компьютеру. Совершать обход своих обычных библиотечных и
философских сайтов не было никакого желания. Все равно не помогло бы. Я был
неспособен сконцентрироваться. Нужно было что-то новое, другое. И у меня это
было, потому что я взял у их привычные линки. Хорошо, что взял, правильно.
Я нашел их записку, когда уже испугался, что потерял ее. "Курилка"?
Дым, смрад. А покрывало я так и не сжег. Нет, не то. "Тенета"? Этого только
не хватало. И так запутался. "Лимб"? Да, пожалуй.
Я набрал адрес "Лимба" и сразу увидел, что Кот опередил меня. Обнаружив
его присутствие, я принял его как доказательство правильности своего
предположения. Аллерген уже развалился в Интернете, как на хозяйском диване
и даже начал точить когти. Странным мне показалось лишь то, что будучи
Городским Котом, он не начал с иерусалимских проблем, а сразу полез в
мировую паутину, словно патиной покрывшую воображаемый глобус. Впрочем, это
же Иерусалим. Здесь решается судьба всего.
Но почему Аллерген такой руссколитературный? Что это еще за
реинкарнация Зеева Жаботинского, в самом деле! Или он на многих сайтах
одновременно? Неважно. Мне дан именно этот адрес, эта часть виртуального
пространства. Это как если бы на бастионе меня поставили перед бойницей --
следить за угрозой именно в своем поле зрения, а я бы начал метаться от
одной бойницы к другой. Но что я должен заметить?
Вот время его появления в гостевой. И что он подразумевает под рыбой в
тесте? С тестом более-менее ясно, хотя бы на первом уровне. Это телесная
оболочка. Но что означает заключаемая в нее рыба? Закрытая чешуей трепещущая
душа? Нет, в тесте рыба с уже очищенной чешуей! Рыба -- это что-то из
глубины... глубины подсознания. Это влажный сон, вытащенный за губу на сушу,
где песок, солнечный свет и ветер. И как правильно смещен акцент! Не душа
или подсознание в человеке, а сам человек, как гарнир приложенный к душе и
подсознанию.
Я снова прав! Вот что отвечает Глас Народа -- Аллергену, то есть не
ему, а какому-то Незнайке, но сразу вслед за записью Кота:
-- Чья душа жирнее РЕШАЮ Я! ПОАЛ? Больше дурацких вопросов не задавай,
плиз, неохота время тратить на ответы!
Тут обозначаются сразу три направления. Примерно одинаковой важности:
ожирение душ наших, кому принадлежит право на Решение и когда закончится
время для вопросов. Но зато ясно, что рыба -- не подсознание, а душа.
Впрочем, это и так можно было понять.
Если нас начнут карать, то наверное в людоедском порядке начнут с
наиболее "упитанных", с тех, чьи души заплыли жиром. А право на Решение Кот
теперь заберет себе -- это очевидно. Даже если ему и не захотят отдавать,
все равно заберет, не удержат. А ведь когда-то я боялся получить это право.
Почему же я не радуюсь? А когда кончится время для вопросов -- это ведь тоже
вопрос, только продлевающий это время, или исчерпывающий -- вот что понять
бы. А вот как отвечает Кот:
-- Самая жирная душа, дорогие, у простипом!
Он начинает с первого направления. Но только что это значит? Это
неприятное слово "простипом"? Впрочем, понятно что. Простипом -- прости и
помоги. Так он обозвал тех, кто не желает заставлять свою душу работать, не
тренирует ее, не напрягает, а в любой ситуации рассчитывает на чужую
душевность. Что другие души простят ему все и помогут. Просто очевидно, что
самые жирные и заплывшие масляные души -- именно у таких простипом. А ведь и
я несколько раз, поступив неправильно, просил помощи и прощения, хотя мог
справиться и сам. Несколько раз я просил прощения и помощи только у людей, а
сколько раз у...

Подросток явился на рассвете и проснулся только к обеду, вскоре после
родителей.
-- Ну, расскажи подробно, как все прошло? -- спросило старшее
поколение. Под заботливостью скрывался хищный писательский интерес к LARP-у
-- новому для понятию, таящему в себе кучу сюжетных и прочих возможностей.
Ролевая игра в реальности, подразумевающая фантазийный сюжет, настоящие
костюмы, интересных персонажей.
С расцарапанной, но довольной физиономией подросток зафонтанировал
впечатлениями:
-- Аль а кефак! Смешно было. Юваль переоделся в араба, пошел к дороге.
А там ехала как раз полиция. Они увидели Юваля, потребовали документы. А там
фамилия -- Портновский. Мы оборжались.
-- А как вы полиции объяснили, что вообще делаете в лесу ночью?
-- С трудом. Да они все равно не поняли, уехали с такими лицами...
Сказали, что еще вернутся -- проверить. Но не приезжали. А Боаз сварил на
костре настоящий венгерский гуляш по средневековому рецепту. Очень было
вкусно.
-- А что с твоим мечом? Его допустили к игре? Безопасным признали?
-- Да, все нормально. Я его успел покрасить таким серебряным. Отличный
меч вышел. Ему даже имя дали -- Аннобел. Красиво, да?
-- А как вы там бегали в темноте? Там же переломать руки-ноги можно.
-- Ну, так и бегали. Луна была. И факелы еще. Я с Тирошем в паре ходил.
А, вот еще было смешно. Мы должны были найти призрака. И ошиблись -- поймали
какого-то идиота, который оказывается вообще был не наш. То есть, он был из
наших, в общем -- из ваших. Говорил с ошибками и русским акцентом.
-- И что? Какой кошмар!
-- Да ничего, нормально. Смешно вышло. То есть, нам было смешно. Он сам
виноват -- закутался в бордовый плащ, как все наши. Ну мы и ошиблись.
Заставили его идти в лагерь.
-- А чего он не убежал?
-- Его Тирош сразу запугал. Он себе такой жуткий молот сделал. Из
пенопласта. Тоже серебряный. Как настоящий. Так Тирош помахал этим молотом
одной рукой. И сказал, что если тот убежит, вобьет в землю по самые брови.
-- Вот вы гады, все-таки. Ну и что этот мужик?
-- Да что, потом все-таки убежал. Уже из лагеря. Мы решили, что его
Магистр должен допросить.
-- А кто у нас Магистр?
-- Сонья. Вы ее не знаете, она из Тель-Авива. Мелкая такая, писклявая.
Мы ее Магистром назначили, потому что никто не хотел, он же все время в
лагере сидит. Так приводим этого мужика. А Сонья как раз в туалет ушла. Пока
ее звали, псих вдруг как рванул! Я его только за плащ схватить и успел, но
он его как сбросит! И удрал, в общем. А, плащ был точно как наше покрывало.
Ну очень похож. Э, а где оно?

4. КРАСНЫЙ КОТ

Кот

Почему я? А потому. За грехи предков. За заслуги потомков. За то, что
много жрал и сладко спал. За то, что я рыжий. Или КРАСНЫЙ?
Про Красного Кота я впервые услышал от матери. Странная она была кошка.
Ни дикая, ни домашняя. Иная. Тоже рыжая, но в белых "носочках". Они мне
тогда казались замечательно красивыми. А она их стеснялась. И как-то
сказала, что из-за них не может ничего достичь. Значит, она мечтала быть
Красным Котом. Верила в это, хотя ни разу, никогда ничего с ней или около
нее не случалось такого. Ни намека. Из-за этих носочков она придумала себе
другую миссию -- творить Красных Котов. Да, конечно. Нерыжих самцов она к
себе не подпускала. И меня любила больше всех, а полностью рыжим в нашем
помете был только я. От остальных она спешила отделаться, а меня оставила
при себе, не отпускала, как не делают. Надо мной все уже смеялись, мне было
стыдно ходить за ее хвостом. Но мне было так интересно с ней! Наши дальние
прогулки, ее рассказы обо всем, что встречалось на пути. Ни одна кошка не
знала про Иерусалим столько, сколько моя мать! И всегда, во всех рассказах,
маячил смутный образ Красного Кота.
Но на самом деле -- Красный Лев -- вот что занимало все мысли матери,
что сопровождало ее всю жизнь и всегда волновало одинаково сильно. Она
видела его присутствие, вернее, намеки на его скорый приход в простых, даже
обыденных и примитивных вещах. Я не понимал, как может красный всплеск
заката над бордовой черепицей быть Знаком. И когда я смеялся над ее
суевериями, она легонько хватала меня зубами за шкирку и насмешливо
говорила, что я еще пойму однажды что к чему. Пойму, потому что я --
настоящий Красный. Без единой нерыжей шерстинки. Однажды, еще в раннем
детстве, когда она вылизывала меня, она вдруг переполошилась и страшно
занервничала -- ей показалось, что она обнаружила неправильный волосок,
белый. Но это просто налипла шерстинка от другого котенка.
Она рассказала мне, что я не первый безупречно рыжий котенок, рожденный
ею. Был еще один. И она даже, не смотря на неопытность, смогла уберечь его
жизнь. Но не смогла правильно воспитать его. Как она это называла, он
получился "слишком беззаветным". Красный Лев должен возникнуть из многих
Красных Котов, когда они сольются в Единое. А старший брат не хотел делить
Свершение с другими, которых к тому же надо было найти, ждать, учить.
Которые при его жизни могли просто не появиться в достаточном количестве.
Никто точно не знает, сколько Красных Котов должно быть в котерии для
Воплощения в Красного Льва. Теперь я могу прикинуть, что... хотя... кто
знает. Таких, как старший брат, могло бы хватить и нескольких. Старший брат
сумел приручить какого-то культуриста, поселился у него и подъедал хозяйские