– Ну, пойдем.
Ева передернула плечами.
– Мне-то зачем?
– Идем, идем. Ты ведь не просто свидетель, ты еще и врач.
– Слушай, это глупо. Они же заставят нас вернуться туда, показать, где мы похоронили убитого…
– Возможно. Но это я сделаю и без тебя.
– Я просто не могу опоздать к сроку: у меня больные!
– Да не волнуйся же! Я сказал: улетишь вовремя… Уж мне эти американцы – помесь ребенка с хронометром!
– Зато вы в Европе – делаете часы, чтобы потом на них всю жизнь не посмотреть ни разу…
Так переговариваясь, они вошли в массивную, охраняемую постовым дверь департамента полиции.
Длинный грузовик с брезентовым тентом, наглухо, несмотря на неспавшую еще жару, затянутым и застегнутым, лениво переваливаясь на неровностях дороги, к наступлению темноты добрался до въезда в Приют Ветеранов. Коротко гуднул и, словно поперхнувшись, смолк. Прошло несколько секунд. Из кабины никто не выходил, из кузова, из-под брезента – тоже; хотя, если прислушаться, под ним что-то непрерывно шевелилось и как бы шептало, иногда слышался короткий, сдавленный стон, тут же прерывавшийся, словно стонущему зажали рот. Потом из проходной показались двое. Один, с автоматом наизготовку, остановился поодаль, другой – то был Урбс – подошел к кабине. Дверца открылась. Сидевший рядом с водителем и Урбс обменялись несколькими словами. Первые фразы были совсем неслышными, но дальше можно было бы расслышать, если бы тот, что остался с автоматом, старался прислушиваться:
– Только восемь? Мало… – промолвил Урбс голосом, не выражавшим удовлетворения.
– Все, что смогли на этот раз. Люди разбегаются…
– А эти кто? Охотники, крестьяне?
– Рыбаки с Виктории. Да еще парочка бродяг…
– С этими бродягами надо быть поосторожнее. В прошлый раз тут у нас один наделал неприятностей… Ну, ладно. Они хоть в кондиции?
– Ну, более или менее.
– Когда же будут остальные?
– Мы постараемся. Дня через три-четыре…
– Это последний срок!
– Мы помним.
– Надеюсь. Хорошо, въезжайте.
Ворота отворились, и грузовик медленно втянулся во внутренний двор. Длина мешала машине развернуться сразу, и водителю пришлось делать это в несколько приемов, пока фургон не остановился наконец тылом почти вплотную к тому входу, что вел в отделение ветеранов.
От крыльца до машины уже выстроился персонал; люди были вооружены не огнестрельным оружием, а длинными ножами. Ворота сомкнули створки, и около них расположилась охрана – четверо с автоматами. Урбс вынул из кобуры на поясе «вальтер».
– Начинайте. По одному.
Приехавший в кабине, тоже вооруженный пистолетом, коротко скомандовал. Звуки прозвучали необычно. Приказ был отдан на суахили – втором официальном языке страны.
Задние шторы тента откинули, опустили борт. Двое крупных парней в маскировочных куртках и таких же шортах спрыгнули на землю и остановились выжидательно; последние лучи солнца играли на их черных лицах. Видимо, кто-то из сопровождения оставался и наверху, в кузове; во всяком случае они, невидимые снаружи, подвели к самому краю платформы еще одного негра, одетого в простую рубашку и испачканные чем-то шорты, руки его были связаны за спиной. Судя по тому, как он передвигал ногами, на них тоже было что-то – не кандалы, разумеется, но нечто, похожее на веревочные путы.
– Быстрее! – поторопил старший машины.
Стоявшие в кузове подтолкнули связанного, и он вывалился, но его, не дав упасть, тут же подхватили и поставили на ноги те двое, что стояли внизу. Тут же подошли два санитара. Схватили под руки. Когда угасающий свет озарил лицо связанного, на нем стали заметны многочисленные кровоподтеки. Подталкивая, санитары помогли ему преодолеть ступеньки и все втроем скрылись за дверью. Из машины в это время уже выталкивали второго.
– Э, стоп! – запротестовал Урбс. – Что это вы мне подсовываете? На кой дьявол мне сдался пигмей? Караван-баши, этот хлам мне ни к чему.
Сопровождавший машину пожал плечами:
– Чем он хуже других? У него все так же устроено…
– Ерунда! Уговор был соблюдать кондицию. Этот не соответствует. За него я не заплачу ни цента. Эй, в сторону его. Хотя… ладно, ведите. Только не кладите вместе с остальными. Потом я разберусь.
Процедура повторилась еще шесть раз. К концу разгрузки весь персонал успел окончательно устать. Сопровождавшие машину подняли борт и задернули тент.
– Восемь, – сказал караван-баши.
– Семь, – поправил Урбс. – Крошка не в счет.
– Вы же его взяли!
– Это не товар. Хотите – могу вернуть его вам сразу же. Только вам придется убирать его самим. Желаете?
Караван-баши махнул рукой:
– Ладно, черт вас побери – возитесь сами…
– Итак, получите за семерых. И еще три места за вами.
– Все будет, как я сказал.
– Идемте в контору.
Сведение счетов заняло немного времени: уже через несколько минут караван-баши вышел и скомандовал своим – снова на суахили. Его люди, торопливо докуривая сигареты, забрались в машину. Сам он обошел ее спереди и сел на свое место. Шофер завел мотор. Во дворе крепко запахло сгоревшим дизтопливом.
– Отворяй! – крикнул Урбс тем, что стояли у ворот.
Так же осторожно, в несколько приемов, водитель развернулся и машина выехала со двора.
– Выучил я их! – удовлетворенно проговорил Урбс. – Ничего не задел даже, а помните, как бывало раньше! Ну что, идемте, посмотрим, как там чувствуют себя наши новые пациенты.
И все, не толпясь, соблюдая порядок, скрылись за дверью. Двое из четверых, охранявших ворота, пересекли двор и вошли туда же. Остальные двое остались; с недавних пор проходная и ворота оберегались удвоенным караулом. Как ни подстраховывайся, а можно было ожидать всяческих неприятностей, нового побега хотя бы.
В своей конторе Урбс опустил жалюзи, включил свет, внимательно оглядел комнату и запер дверь изнутри. Странно было видеть в этом легком строении железную дверь с запорами сейфового типа. Были здесь и настоящие сейфы – два. В одном хранились деньги и кое-какие документы. Урбс проверил, заперто ли хранилище, хотя лишь несколько минут тому назад доставал оттуда деньги для расчета с караван-баши и туда же спрятал полученную расписку. Поморщился: чувствовалась усталость.
«Ничего, – подумал Урбс. – Ничего. До конца контракта досижу здесь. Недолго уже: Берфитт говорил, что товар привезут уже сегодня. Останется только переправить его – работа, по сути, привычная, пусть груз и не тот. А потом – только они меня и увидят. Должен же порядочный человек когда-то отдохнуть по-настоящему, со всем комфортом и сервисом».
Думая о порядочном человеке, он, наверное, имел в виду самого себя.
Из полицейского департамента Милов с Евой вышли в том настроении, в каком выходят из харчевни люди, только что зашедшие и убедившиеся, что все съедено до них – давно и до последней крошки.
Не то, чтобы их встретили плохо. Напротив – очень любезно, а за Евой откровенно ухаживали. Поили ледяной «колой». Но разговор сразу же принял совершенно не тот оборот, на какой рассчитывал Милов. Хотя на прием к начальнику управления полиции Милов, против ожиданий, попал без промедления.
– Colonel, – сказал Милову начальник, отблескивая матово-черным лицом и сверкая белейшими зубами в доброжелательной улыбке. – Просто прекрасно, что вы заехали к нам. Потому что, к вашему сведению, вы находитесь в розыске. Москва ищет вас по всему миру. Наверное, вы очень серьезный преступник, не так ли?
Милов в свою очередь улыбнулся. Выражение лица и тон начальника свидетельствовали о том, что сказанное – не более чем шутка; однако необходимо было понять: сколько же в этой шутке шутки, и сколько серьезного.
– Я очень рад, – продолжал между тем начальник, – что честь найти вас выпала именно на мою долю.
– Наверное, – сказал Милов, – я совершил что-то, очень страшное.
– О, в этом я не сомневаюсь, – сказал начальник и засмеялся. Чувствовалось, что человеку этому очень нравится шутить и смеяться. – Но в чем именно заключается совершенное вами деяние, я пока не знаю. Может быть, вы и есть ужасный похититель, укравший этот самый бета-углерод? Нет? А жаль… Так что вам удалось найти? И где?
Милов изложил суть дела так, как привык: коротко. Начальник выслушал его, более не улыбаясь, а потом сказал:
– Мистер Милф, и вы, мэм… Выслушайте меня внимательно. Если вы туристы в нашей прекрасной стране – иного статуса у вас я не вижу, – то и занимайтесь своим делом: ходите, ездите, любуйтесь городом, совершайте экскурсии в национальные парки… Не пренебрегайте возможностью насладиться Африкой. Мы позаботимся – вас снабдят маршрутными картами, буклетами, всем необходимым. Откроем визу для временного пребывания…
– Мы уже, собственно, посмотрели все, что нас интересовало, – ответил Милов, стараясь оставаться крайне вежливым. – И собираемся уехать домой. Но мы, по сути дела, были свидетелями убийства и сочли своим долгом доложить об этом властям.
– Вот вы это и сделали. Так что можете считать ваш долг выполненным и уехать домой совершенно спокойно. С чистой совестью… А для того, чтобы заниматься какими-то операциями в нашей стране, ваше руководство должно предварительно согласовать все с нами. О вас никто нас не предупреждал, и даже из Москвы ничего подобного не сказали. Так что воспользуйтесь моим советом, colonel, и чем скорее вы ему последуете, тем лучше.
– Но ведь все обстоятельства указывают на то, что это не просто убийство. Человеческие органы, которые мы вам доставили…
– Вы слишком привыкли мерить все европейскими и американскими мерками. Безусловно, если бы подобное преступление произошло здесь, в Майруби, мы бросили бы все силы на его раскрытие. Но в глуши… Знаете ли вы, что там до сих пор встречается каннибализм? А кроме того, постойте, постойте… Где это произошло, вы говорите?
– В национальном парке Кагера.
– Good heavens, но это же вообще не Ксения, это Раинда…
– Разве вы не можете связаться с тамошней полицией?
– Можем, разумеется. Но они, уверяю вас, не удовлетворятся нашим сообщением: они захотят непременно поговорить с вами, причем весьма обстоятельно; и мы будем вынуждены отправить вас в Кигари. В этом случае время вашего возвращения домой определить будет совершенно невозможно… А ведь у вас, наверное, есть еще какие-то дела, которые надо сделать до отъезда. С кем-то встретиться, что-то передать или получить. Я имею в ввиду обмен сувенирами – у приезжающих к нам туристов это обычное дело. Так что стоит ли вам терять время?
И рослый, ослепительно черный полицейский генерал снова обаятельно улыбнулся.
– Устраивает вас такой выход из положения, господа?
– Дан, – сказала Ева. – Пойдем отсюда! Я хочу улететь домой.
– Одну минуту.
И Милов снова повернулся к должностному лицу.
– Мы, к сожалению, не можем принять такого предложения.
– И, я думаю, поступаете совершенно правильно.
– Однако, что нам делать с вещественными доказательствами, которые мы доставили вам?
Полицейский пожал плечами.
– Вы имеете в виду эти… части тела неизвестного происхождения? Я думаю, что самым разумным будет просто выбросить их. Не беспокойтесь, мы сделаем это сами.
– Но только после составления протокола.
– Но дорогой сэр! Мы не собираемся составлять никакого протокола, потому что нет никакого дела, к которому он мог бы относиться. Помилуйте, это же не деньги и не какая-то другая ценность, на которую вам понадобилась бы расписка! Да к тому же я боюсь, что пока мы с вами тут столь приятно беседуем, эта ваша поклажа начала уже припахивать. А мы тут очень серьезно относимся к гигиене. Это Африка, сэр, тут нельзя иначе.
– Ну, что ж, тогда, видимо, мы и в самом деле можем ехать домой с чистой совестью, – проговорил Милов, поднимаясь со стула. – Мы были очень рады встретиться с вами. А что касается этого… мусора, то я уничтожу его сам, чтобы не доставлять вашим людям лишних хлопот.
– И я так же, все мы так же, весьма рады и польщены… Пожалуйста, передайте наши наилучшие пожелания коллегам в Александрии.
– В Александрии?
– Ну-ну, дорогой друг, неужели вы считаете, мы настолько тупы, чтобы не разобрать номер машины из столицы Египта?
– Да, – сказал Милов. – Теперь я понимаю, что высокая репутация, какой пользуется ваша полиция, целиком заслужена.
И он постарался улыбнуться на прощанье не менее обаятельно, чем получалось это у чернокожего собеседника, но у того были такие зубы, что всякая попытка конкурировать была бы обречена на провал.
Перед входом в строение – по обе его стороны – стояла, по шесть с каждого края, дюжина вооруженных парней: охранники Урбса – справа, арабы – слева; автоматы и те, и другие держали так, чтобы в любой миг можно было открыть огонь в любом направлении.
Внутри же того домика, что назывался тут конторой, находилось трое: сам Берфитт, Урбс и в самой середине, у легкого, с алюминиевым каркасом столика, еще один белый, ранее здесь не появлявшийся. А на столе возвышался объемистый металлический контейнер, плотно закрытый, запертый на замок. Ключом от этого замка и поигрывал сейчас неизвестный. Все трое молчали так многозначительно, что безмолвие это казалось торжественным.
Первым нарушил его Берфитт:
– Ну, хорошо. Открывайте.
Неизвестный шевельнулся не сразу; прежде внимательно, словно убеждаясь в том, что Берфитт и являлся именно тем человеком, с которым следовало иметь дело, оглядел хозяина палатки, потом столь же пристально посмотрел на Урбса. Тот даже переступил с ноги на ногу, словно мучимый нетерпением. Наконец, владелец ключа прикоснулся к контейнеру пальцами – осторожно, словно ожидая по меньшей мере удара током.
– Сперва набираете код. Следите внимательно.
Поворачивая лимб, он стал выполнять объявленное действие. Остальные двое напряженно следили, непроизвольно шевеля губами – беззвучно считая едва слышимые щелчки и навеки запоминая каждое число. Всего их было набрано шесть.
– Только после этого вставляете ключ. Запомните: после, а не перед! В случае ошибки последуют неприятности. Это ясно?
Оба слушавших кивнули с таким видом, словно только что им открылась какая-то сложная и неожиданная истина.
– Ни в коем случае не поворачивайте сразу влево: механизм сразу же заблокируется. Это ясно? Один поворот вправо…
Объяснявший тут же так и сделал.
– Ждете сигнала. Это займет приблизительно три секунды.
И действительно, через указанное время коротко, мелодично прозвенело. Словно ожил на мгновение телефон в спальне.
– Вот теперь можно открывать. Когда механизм сработает, загорится вот этот индикатор. Красный непрерывный сигнал. Если сигнал будет мигать, значит, вы сделали что-то не в нужном порядке; тогда придется повторить все сначала, нажав предварительно вот эту пуговку. – Он показал, какую, хотя пуговка и была всего одна. – Если вы ее не нажмете, то через десять секунд сработает механизм уничтожения. После него собрать груз будет практически невозможно, да и не останется поблизости никого, кто смог бы это сделать. Это ясно?
– Ясно, – ответил Берфитт неожиданно хриплым голосом. Откашлялся и на всякий случай подтвердил: – Вполне.
– В таком случае, открываю.
И он повернул ключ влево – один, другой, третий раз. Зажужжало. Защелкало. И ровно загорелась красная лампочка.
– Готово.
Человек откинул крышку контейнера. Под нею оказались плотно уложенные пластиковые кубики с гранью сантиметров в шесть-семь.
– Каждое место весит ровно килограмм. Всего их сорок. Сам контейнер весит двадцать – вместе с подрывным зарядом и батареей. Батареи хватит на месяц даже при непрерывной работе в полной темноте. Находясь на свету, батарея подзаряжается от солнца. Это ясно?
Похоже, что вопрос этот он задавал чисто механически, не ожидая никакого ответа.
– Надо пересчитать, – сказал Берфитт, на сей раз предварительно откашлявшись.
– Непременно.
– Их можно брать просто так… руками?
– Они совершенно безвредны. Старайтесь только не повредить упаковку. Вынимать удобно вот за это ушко – видите, на каждом пакете.
И объяснявший стал показывать, вынимая кубики один за другим и аккуратно раскладывая их на столе, рядом с контейнером. Делая это, он произносил порядковый номер вслух; Берфитт приглушенно повторял, Урбс отмечал, чертя палочки в блокноте.
– …Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять… Сорок. Все.
– Сорок, – эхом подтвердил Берфитт.
– Прошу убедиться в том, что упаковка нигде не нарушена. Осмотрите каждое место, затем передавайте мне, я буду укладывать их обратно в контейнер. Проверяйте оба. Просьба не ронять. Груз очень дорогой. – Он неожиданно усмехнулся. – К сожалению, застраховать его не представлялось возможным.
Берфитт и Урбс на шутку не откликнулись – наверное, именно потому, что знали, во что же оценивается этот груз; в присутствии таких денег – пусть и не физическом – шутить казалось им святотатственным. Берфитт осторожно, словно вазу из тончайшего фарфора, взял первый, ближайший к нему кубик, осмотрел, поворачивая разными гранями, передал Урбсу; тот повторил действия и передал место объяснявшему, после чего оно аккуратно улеглось на дно контейнера, выстланное, как и стенки и внутренность крышки, толстым, ворсистым синтетиком.
Все это делалось неторопливо, тщательно и заняло в общей сложности едва ли не целый час. Наконец последний кубик улегся на место. Берфитт и Урбс одновременно вздохнули с облегчением. Однако, как оказалось, преждевременно.
– Теперь отпирайте вы.
И объяснявший, вынув ключ из запертого уже замка, протянул его Берфитту.
– Но, собственно, я не…
– Так указано. Вы, потом он.
Тренировка заняла еще несколько минут.
– Хорошо, – проговорил, наконец, обучавший. – Если есть вопросы или претензии, я готов выслушать.
Берфитт, проглотив комок, лишь покачал головой. Урбс ответил вслух:
– Нет.
– Подтвердите получение условленного груза в сохранности.
Запустив руку во внутренний карман, он достал плоскую коробочку. Нажал кнопку на ней.
– Приложите пальцы левой руки на отмеченные места.
Берфитт подчинился. Коротко прожужжало.
– Теперь вы.
Урбс проделал ту же операцию.
Сдавший груз человек аккуратно спрятал коробочку в карман.
– Ну, что же еще?.. Желаю удачи. Вряд ли нужно напоминать вам об охране. Если что-нибудь случится, за ваше благополучие я не дам и самого маленького медяка. Счастливо оставаться.
Он вышел из домика первым; не сразу, а сначала выглянув и убедившись в том, что охрана на месте и все благополучно. Кивнул, и шестеро, стоявшие слева, подошли к нему.
– Снимайте остальных, – распорядился он.
Один из шестерых негромко свистнул; вслед за этим из окружающего пространства появилось еще десятка полтора вооруженных молодцев. До сих пор их не было заметно.
– Уходим.
И все они исчезли так же неожиданно, как и появились: без единого звука. Берфитт, Урбс и шестеро охранников еще несколько мгновений стояли молча, словно ожидая, что растаявшие неизвестно где люди в следующий миг появятся снова, но этого не произошло. Тогда Урбс распорядился:
– Охранять Приют по периметру. Появится кто-то посторонний – без промедления уничтожать.
Они с Берфиттом вернулись в контору.
– Ну вот, теперь я почти готов отправиться с легкой душой. Надеюсь на вас, Урбс. В ваших руках теперь наше благосостояние… да не только оно – наши жизни тоже.
И, невольно подражая только что исчезнувшему, спросил:
– Все ясно?
И вот они снова оказались у подъезда.
– Я просто идиот, – сказал Милов хмуро. – Надо было предусмотреть что-то подобное…
– Ну, предусмотрел бы, и что? И почему ты не оставил им эти… эти… Ты что, потащишь это… брр… в Москву? Или еще куда-нибудь?
– Нет, конечно. Но хотя бы для себя составлю… протокол осмотра или что-то в этом роде.
– Если дело только в этом… Я сделала описание. Просто так, по привычке. У меня ведь блокнот с собой.
– Ты молодец.
– И что мне за это будет?
– Будет то, что мы сейчас поедем в агентство, и возьмем тебе билет до Кеннеди… Теперь смогу отправить тебя хоть первым классом.
– На это не рассчитывай и не повторяй: обижусь. Да и все равно обижусь: видно, придется мне улетать одной…
– Поглядим, – сказал Милов. – Пока сплошная загадка. А может, и тебе задержаться, а? По-моему, жизнь становится все интереснее… Понимаешь – у меня такое ощущение, что у этого парня за пазухой все время лежал какой-то камень – и вовсе не маленький…
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, хотя бы эти намеки на встречу с кем-то, на обмен сувенирами – тебе не показалось, что за этим что-то кроется?
– Право, не знаю, я не прислушивалась, мне так хотелось поскорее все это закончить…
– Ну ладно, – проговорил Милов со вздохом. – Поживем – увидим, что за всем этим кроется. Но тем больше оснований здесь задержаться, хотя бы ненадолго. Ничего конкретного, согласен, но чую носом…
– Может быть, тебе следовало все же оформить визу?
– Я уже составил представление об их деятельности: мы потеряли бы весь остаток дня. Провожу тебя – тогда, может быть…
– Ну что же – может, ты и прав. А времени у нас и так мало.
Берфитт недовольно сопел носом. Операционная в Приюте Ветеранов ему просто не нравилась. Он привык к другим условиям, в каких приходилось работать, когда он еще был врачом. Тут было тесно и примитивно. Конечно, вернее всего, ничего другого здесь и не требовалось из-за специфического характера оперируемых. Однако врачебное подсознание работало, и он непроизвольно морщился, сам того не замечая. И когда первого оперируемого положили на стол, невольно оглянулся, взглядом разыскивая анестезиолога. Не нашел. Подняв брови, обратился к доктору Курье:
– Что же с наркозом?
– Он сейчас не нужен, доктор. Мы просто…
И Курье помахал одним пальцем. Берфитт понял не сразу.
– А, да, разумеется. Я и забыл… Но это сейчас. А при первой операции? При вживлении стимуляторов?
– Тогда даем наркоз. Но с этим вполне справляется мисс Кальдер.
Берфитт посмотрел на названную. Та лишь улыбнулась и кивнула. Настоящего анестезиолога здесь, естественно, не было, правда, операционная сестра оказалась неожиданно умелой. Инструменты были не самые современные, однако содержались в порядке, вообще определенный порядок у доктора Курье, надо признать, был. Стерилизатор, конечно, дышал на ладан, но это была вина не доктора, а возраста, какого достиг уже этот аппарат. В нормальной клинике его давно выкинули бы на свалку. Но, в конце концов, если что-то и не совсем так, то на век этих пациентов хватит…
Оперируемый уже спал на столе. Берфитт умело – ремесло не забылось – вскрыл грудную клетку, обнажая легкое. Невольно залюбовался, когда рану осушили:
– Прекрасное легкое.
– Совершенно здоровое, – подтвердил Курье.
– Прямо не хочется трогать.
– Я и не собирался.
– А придется.
Доктор Курье покосился на Берфитта:
– Однако, насколько мне известно…
Берфитт не дал ему договорить.
– Не сомневайтесь, доктор. Ну хорошо, начинаем. Вот так: две доли, вы понимаете? Этого вполне достаточно.
Он объяснял, работая.
– Видите? И сюда прекрасно ложится… Ну, назовем это хотя бы… компонент-два. Теперь уплотняем… Готово. И вот таким образом… Однако хочу вас предупредить: работать придется быстро.
– Боюсь, что это просто невозможно. И, в конце концов, я не уверен, имеете ли вы право здесь так командовать.
– Бояться вам нужно другого, доктор. А прав у меня столько, что я могу уволить вас сию минуту, не сходя с места. Что же вы тогда предпримете, хотел бы я знать?
Доктор Курье хорошо знал здешние порядки. Потому и помолчал. Всего насколько секунд. Потом пробормотал:
– Но восстановительный период затянется дольше, чем намечалось.
– Сделайте все, чтобы к сроку они чувствовали себя прилично.
– Наша методика не рассчитана на такие осложнения. Я, право, в растерянности…
– Пока у вас еще нет причин для этого. Зато если вы не сможете вовремя поставить их на ноги, у вас будет повод не только для растерянности, но и для ощущений куда более глубоких!
Берфитт проговорил это как-то лениво, но очень выразительно.
– Этого вы могли бы и не говорить.
– Repetitio est mater studiorum,[1] – усмехнулся Берфитт. – Et persuadendi.[2] Да, кстати…
Он не закончил: дверь отворилась, показался охранник.
– Шеф просит вас срочно, сэр: вам звонят откуда-то издалека.
– Вот как? – искренне удивился Берфитт. – Иду. Заканчивайте, доктор. И сразу принимайтесь за второго. У нас, как я уже говорил, не так много времени, чтобы создавать для себя щадящий режим. А уж для них и подавно.
Как был, в операционном костюме, он поспешил в контору. Взял трубку. Слышно было хорошо, хотя звонили действительно издалека – из Москвы. Он внимательно слушал, почти не отвечая. Лишь под конец проговорил: «Благодарю. Приму к сведению. Конечно, вы могли бы все-таки… Да ладно, ладно. Нет, планы остаются без изменения. Всего».
– Урбс! – сказал он затем, и в голосе его звучало недовольство. – То у вас убегает негр, то скрываются эти постояльцы, а теперь и еще вот… Прямо какая-то полоса невезений, честное слово, чтобы не сказать хуже. Черт знает, о чем они там думают! Только теперь сообщили, что меня высветили в Москве, а тамошние люди, на которых я надеялся почти как на самого себя, не смогли устранить сыщика. И он исчез! Это нехорошо. А вы как полагаете?