– В чем же дело? – спросил он, насупившись. Берфитт не забыл, что для ускорения процесса и поощрения другой стороны некоторые средства были уже истрачены, и вполне обоснованно полагал, что если какая-то работа оплачена, то она должна быть выполнена. На деле же получалось вовсе не так.
Губернаторский чиновник лишь развел руками:
– К сожалению, в последние дни наш парламент принял некоторые новые документы относительно отчуждения земель в стокилометровой зоне вокруг столицы. Видимо, причина в том, что слишком много мест отдыха, которыми раньше пользовалось общество, теперь перешло или грозит перейти в собственность различных компаний и частных лиц. Это вызвало немалые протесты населения, к которому депутаты вынуждены прислушиваться…
Что всякий парламент есть болезненная язва, Берфитт и без того знал. Но что придется сталкиваться с парламентскими интригами и в России, где настоящий парламентаризм только-только вылез из пеленок, Берфитт, откровенно говоря, не ожидал. И высказался по этому поводу со всею резкостью, какая проявлялась у него далеко не часто. Губернаторский чиновник лишь вздохнул:
– К сожалению, тут бессилен не только я, тут и губернатор при всем желании не мог бы ничем помочь.
– Что же получается: такого рода сделки становятся вообще невозможными? Но это же совершенная глупость…
– Нет, разумеется, вопрос так не стоит. Но многое теперь будет зависеть от мотивов, по которым объект приобретается…
– Я полагаю, что с этой точки зрения мы находимся в привилегированном положении: наши цели совершенно гуманны, мы стремимся лишь помочь людям, много пострадавшим в жизни, а вовсе не собираемся создавать какие-то увеселительные заведения или доходные предприятия!..
– Совершенно верно. Поэтому я и не сомневаюсь в том, что в конечном итоге вы получите желаемое.
– Но почему же вы не объяснили это тем, от кого зависит…
– Поверьте, я пытался. Однако я в данном случае не та персона. Вы это отлично понимаете. В моей власти – подготовить документацию и сделать так, чтобы не возникало никаких препятствий на нижних уровнях. С этим я справился, можете быть уверены. Но разговаривать наверху придется вам самому: вы для них – лицо авторитетное, вы распоряжаетесь кредитом, вы уполномочены вести все и всяческие переговоры…
Берфитт сердито посопел носом.
– Ну, допустим, это так и есть… Но, боюсь, это приведет к новым затяжкам и проволочкам. Я уже знаю, каково это – добиваться приема у ваших руководителей…
Чиновник едва заметно усмехнулся.
– Думаю, что в нашем случае это вам не грозит. Потому что мы, включая самого губернатора, весьма заинтересованы в этой сделке. Скажу вам конфиденциально: у нас сейчас некоторые осложнения с финансами, это не такая уж редкость, но труднее всего справляться с такими неурядицами летом, когда люди отдыхают, и нужно платить им отпускные деньги, а многим – еще и деньги на лечение… Как раз в данный момент у нас этих денег нет, и нет источника, где мы могли бы их получить достаточно быстро и безболезненно. У нас были свои надежды, но они, к сожалению, не оправдались – что-то помешало…
Помощник губернатора выразительно поглядел на Берфитта, как бы стараясь без слов передать тому уверенность в том, что помешавшим был именно этот самый чиновник, и никто другой.
– Таким образом, если вы пообещаете произвести расчеты по сделке незамедлительно и в полном объеме – уверен, что все завершится быстро и ко взаимному удовлетворению.
Берфитт поднял брови:
– То есть, насколько я понял, мне следует доказать, что в моем распоряжении сейчас имеются необходимые средства?
– И это, разумеется, а также и то, что вы уполномочены этими средствами распоряжаться в полном объеме.
– Sheet. Само собой, я имею средства – и наделен правами.
– Тут недостаточно слов…
– Я и не собираюсь ограничиваться словами. Я смогу показать выписку из расчетного счета фонда «Призрение», а также доверенность фонда на ведение дел, выданную именно мне, и никому другому.
– Больше ничего от вас и не потребуется, сэр.
– Кому я должен показать все это? Кто может решить вопрос?
– Один из заместителей председателя Земельной палаты при президенте.
– Как мне связаться с ним?
– О, я попытаюсь сделать это тут же, в вашем присутствии…
И чиновник с некоторой даже осторожностью снял трубку одного из телефонов на маленьком столике. Набрал номер.
– Приемная господина Грибовского? Это из губернаторства Московской области, старший референт Селянин. По поводу визита господина… м-м… господина Берфитта. Это сделка относительно продажи земельного участка со всеми постройками в Липках, с целью основания приюта для инвалидов войн… для ветеранов, да. Бер-фитт, два «т». Господин Грибовский в курсе, но выразил желание самому переговорить с полномочным представителем покупателя…
Он умолк, ожидая. Минуты две царило молчание. Берфитт стал уже нетерпеливо постукивать пальцами по светлой полировке стола, когда Селянин заговорил снова:
– Завтра в девять тридцать или послезавтра в пятнадцать? Одну секунду, я сейчас выясню…
– Завтра, – сказал Берфитт быстро, не ожидая вопроса.
Селянин прикрыл микрофон ладонью:
– Вы успеете получить нужное вам в банке?
– Да. Я поеду туда немедленно.
«Это ведь не русский банк», – хотел было он добавить, но сдержался. Не следует понапрасну обижать людей, от которых что-то зависит.
Селянин понимающе кивнул.
– Завтра в девять тридцать мистер Берфитт будет у вас. Разумеется, я объясню ему, как добраться… Что? Сопутствовать ему?
Он снова закрыл микрофон.
– Там хотят, чтобы я был с вами…
– Отчего же нет? Буду только рад.
– Я приеду вместе с ним, – сказал Селянин в трубку. – Спасибо, и всего вам доброго.
Он положил трубку.
– Видите, как все устраивается… Теперь нам осталось лишь договориться, встретимся ли мы прямо на месте, или у вас есть иной вариант?
Берфитт уже успел решить этот вопрос.
– К чему лишние сложности? В девять утра буду ждать вас в холле моей гостиницы. Мы доберемся за полчаса?
– Простите, какой гостиницы?
– «Империум», разумеется.
– О, оттуда – доберемся, это там почти рядом.
– Вот и прекрасно. Итак, в девять часов я жду вас.
И, видя, что Селянин глядит на него достаточно выразительно, добавил:
– Как вы понимаете, дополнительные услуги требуют и дополнительного вознаграждения. Но, естественно, лишь в случае полного успеха.
– Да, – сказал Селянин, вставая, чтобы проводить гостя до двери. – Я это понимаю.
– Ну вот, – сказал Милов. – Отсюда можно попытаться позвонить, если у них и в самом деле имеется международный телефон.
– Непохоже, – Докинг критически оглядел строение, перед которым они остановились: дощатую хибару, на которой одна только вывеска свидетельствовала о том, что она имеет какое-то отношение к почтовой службе. – Однако, попробуем – чем мы рискуем?
– Идите, – сказал Милов. – Я побуду около машины. Если там найдется что-нибудь прохладительное, захватите и на мою долю.
Докинг кивнул. Милов откинулся на спинку сиденья, расслабился, отдыхая. Дорога была утомительной, а едва начавшийся день обещал быть таким же жарким, как и предыдущий. Впрочем, других здесь, надо думать, и не бывало, во всяком случае, в это время года.
Вокруг было тихо. Люди, у которых имелось какое-то занятие, наверняка давно уже были на своих местах – мотыжили посевы, к примеру; проезжая, Милов видел их на полях, когда окружавшие дорогу насаждения редели и расступались. Из окошек неказистых хибарок, нередко просто соломенных (у таких, впрочем, никаких окон и не было), когда появилась машина, выглянуло несколько любопытствующих лиц, однако, не опознав, наверное, знакомых, они почти сразу скрылись. Кучка мальчишек, в основном бесштанного возраста, находилась неподалеку; ребятишки глазели на машину, но близко не подходили – наверное, не научились еще попрошайничать, цивилизация не успела донести сюда это свое достижение. Впрочем, когда послышался звук другого мотора, глаза наблюдавших мгновенно повернулись в ту сторону, откуда появился новый экипаж. Милов на всякий случай напрягся, привыкнув ожидать всяческих неожиданностей. Их, однако, не последовало – машина, микроавтобус японской постройки, неторопливо прошуршала мимо, переваливаясь на рытвинах. Милов невольно заметил, что экипаж этот был оснащен черными – тонированными – стеклами, и увидеть, кто в ней ехал или что везли, не было возможности. Он и не старался, впрочем. Мало ли кто едет… Микроавтобус миновал то место, где стоял джип, на секунду-другую замедлил ход, словно собираясь остановиться, – Милов даже успел дружелюбно помахать рукой проезжавшим, – но тут же рявкнул мотором, прибавив газ, и покатил быстрее. Милов провожал машину взглядом. На выезде из городка – на самом деле это была скорее слегка расширенная деревня, – микроавтобус еще прибавил скорости и вскоре скрылся за кустарником, там, где дорога делала очередной поворот. Милов зевнул и закрыл глаза. Хотелось спать, и не просто абы как, но по-человечески, нормально, на чистой постели, не урывками по полчаса-часу, но основательно, без перерыва, минуток шестьсот или в этом роде. Но такой возможности в ближайшей перспективе не предвиделось.
Скрипнула дверь почтовой конторы, вышел Докинг, неся в пальцах четыре бутылочки кока-колы; лицо его было невеселым. Его провожал до самой машины чернокожий в шортах и рубашке, но в форменной фуражке на голове – наверное, здешний почтмейстер. Он улыбался, но глаза его были глубоко равнодушными; наверное, улыбка просто входила в число его служебных обязанностей, за которые ему, надо полагать, платили.
– Спасибо, – проговорил Милов, принимая бутылки. – Судя по вашему лицу, экспедиция завершилась неудачей?
Докинг нехотя усмехнулся:
– Отсюда позвонить даже в соседнюю деревню можно только от мэра – а международной связи даже у него, конечно, нет. Здесь еще не очень понимают, что это такое, и что такое – другие страны…
– Счастливые люди, – проговорил Милов, пожав плечами. Он заранее был уверен в таком результате. – Ну, что же, звонок придется отложить…
– Боюсь, что очень надолго. – Докинг уселся на свое место рядом с водителем: свою вахту за рулем он уже отсидел. – Не ехать же ради этого в столицу…
– Думаю, что этого не понадобится: спутниковый телефон, как я помню, есть в том самом Приюте, куда мы держим путь.
– И они, разумеется, с радостью нам его предоставят?
– Ну, это уже зависит от нашей ловкости…
– Нас ожидает блестящее будущее, несомненно. А сейчас чего мы еще ждем? Вы засыпаете, Милф?
– Нет. Размышляю.
– Есть повод?
– Сколько угодно. Пока вы там запасались пойлом…
– Кстати, не откладывайте питье: оно и так теплое, а здесь того и гляди вскипит…
– Спасибо за совет. Откройте, если не трудно – будем считать это нашим утренним кофе. Да, так пока вы там были, мимо проехала машина. Микроавтобус.
– Да?
– Такие я видел в приюте.
– Такие или именно эту?
– Если бы я мог это сказать! Но не исключено, что она именно оттуда. Нам ведь не так уж далеко осталось…
– Допустим. И что же?
– Если в ней ехали люди из Приюта, то они могли опознать – меня, или мой джип, или нас обоих вместе.
– Надеюсь, что этого не произошло.
– Я всегда предполагаю худшее. Однако нет худа без добра.
– Именно?
– Вас-то они не видели.
– Очень хорошо.
– Так что все представительство, когда оно потребуется, ляжет на вас.
– Ну, что же, – сказал Докинг. – Это еще не самое страшное… Да вы собираетесь трогаться с места, или мы делаем большой привал?
Милов допил, бросил бутылочку на заднее сиденье, вытер губы и включил наконец мотор.
Нет, все было сделано совершенно правильно.
К такому выводу пришел Урбс, когда ветеранов уложили туда, где им и полагалось быть после того, как они отличились в бою – на их койки, и это, неверное, им понравилось, хотя они, как обычно, ничем своих эмоций не проявили. Ровным, тяжелым шагом промаршировали по коридору, подошли каждый к своему ложу, замерли на несколько секунд, синхронно повернулись, столь же синхронно улеглись и словно умерли; только редкое – пять-шесть вдохов-выдохов в минуту – движение грудной клетки показывало, что они в полном порядке и чувствуют себя совершенно нормально. Конечно, такая сдержанность посторонним могла бы показаться по меньшей мере странной: именно ветераны выиграли схватку с нападавшими бандитами, и естественным было бы после такой передряги некоторое возбуждение – воспоминания о самых острых эпизодах, переживания и еще раз переживания… Эти же люди были, казалось, совершенно равнодушны ко всему, что закончилось лишь недавно, и не обменялись ни словом. Впрочем, их голосов никто давно уже не слышал. Да, быть может, постороннего это удивило бы, но здесь, в Приюте, все давно отвыкли удивляться. Урбс, пройдясь по палатам, остался доволен тем, что увидел. Было уже поздно, от усталости и волнений главу Приюта клонило ко сну, но он, не позволяя себе преждевременно расслабиться, снова обошел территорию по внутреннему периметру и по внешнему, за забором, проверил охрану. Все были на своих местах, несли службу исправно. Только после этого он направился в свое жилье. Кое-как вымылся – что-то не ладилось с подачей воды – и улегся спать, запретив будить себя без крайней нужды.
Тем не менее, его не без труда растолкали достаточно рано, где-то часов после девяти.
– Ну, что там – конец света? – рыкнул он, еще не раскрывая глаз.
– Простите, шеф. Вернер вернулся.
Вернера сразу же после возвращения из парка Урбс послал в Уширомбо, где по какому-то капризу природы находился гараж, а при нем – склад запчастей. У одного из автобусиков «тойота» возникла скверная вибрация в заднем мосту, а машины следовало содержать в полном порядке, учитывая тот путь, какой им предстояло пройти в ближайшем будущем. Вернер и должен был привезти – договорились по телефону – новый задний мост; поставить его можно было своими силами.
– Ну, вернулся. Куда же ему было деваться? Могли бы дать мне поспать и еще часик-другой…
– Он говорит – у него срочное сообщение…
– Отчего же не пришел сам?
– Дает какие-то инструкции охране.
– О, дьявол!..
Видимо, и в самом деле надо было подниматься. Урбс зевнул, нашарил шорты, валявшиеся на кресле, натянул, крепко потер ладонью лицо, просыпаясь окончательно.
– Ну, где он там?
Он вышел, невольно содрогнувшись (так и не привык за много лет) от каждый раз неожиданного, как взрыв, солнечного натиска. Вернер уже спешил ему навстречу, отражая свет своими защитными очками.
– Ну, что там такое стряслось? Мост привезли? – спросил Урбс, не стараясь скрыть раздражения.
– Мост? А, да, конечно… Шеф, боюсь, у нас тут спокойной жизни не получится.
– Так. Ну, все по порядку. Способен?
– Я встретил Милфа, шеф.
– Милф? Какой, к чертям, Милф? Постой, постой… Тот? Что сбежал?
– Другого я не знаю.
– Где?
– В Бахарамуло.
– Он что, смерти ищет?
– Может, и так. Только чьей?
– Тьфу… То был точно он?
– И на все той же его машине. На бешеном джипе.
– Один?
– Насколько мы успели разглядеть – один. Но ручаться не могу. Он сидел в ней перед почтовой конторой – возможно, туда зашел кто-то, ехавший с ним.
– Опять та красотка?
– Скорее всего, так.
– Одного не понимаю: он все еще жив?
– Не мертвее нас с вами.
– А почему? Ты же был там! Ты проезжал мимо!..
– Виноват, шеф. Я уже стал тормозить, хотел достать его гранатой. Но гранат с собой не оказалось. Кто мог знать…
– Стрелять! Стрелять надо было!
– Он был в той машине, шеф, я же сказал. Я ее хорошо помню. Простой пулей ее не проймешь. Зато он понял бы, что засветился… Я подумал, что так будет лучше: он-то не знает, что это наша «тойота»…
– Ну, может быть, ты и прав. М-да, новости твои не из приятных. То есть, если он тут один – ну, пусть вдвоем – то не страшно: пусть только попробует сюда сунуться. Но я боюсь, что он сейчас – только разведчик, и его задача – навести на нас какие-то серьезные силы… Берфитт уверял, что нейтрализовал Милфа надолго, но, видно, не так-то уж просто это оказалось. Раз он вывернулся, значит, его в этих краях кто-то серьезно поддерживает. Нет, это мне не нравится, Вернер, никак не… Ты предупредил охрану? Что сказал?
– Едва завидят – стрелять без предупреждения.
– Вряд ли они помнят его в лицо.
– Его – нет. Помнят машину. По виду, да и по номеру тоже. Египетский номер.
– Ты уверен?
– Как сейчас помню.
– Тогда – или сейчас?
– Тогда. Ну… и сейчас, конечно, тоже.
(Стыдно показалось признаться, что сейчас, опешив немного от неожиданного зрелища: Милф в своей проклятой колымаге, он просто не смотрел на номер машины, да и ни к чему это было).
– Хорошо. Тогда вот что. Подними подсменных охранников. Ничего, отоспятся, когда это дело кончится. Пусть идут по дорогам, по тропам… Как ты думаешь: если бы он ехал прямо сюда, то на каком расстоянии…
– Тогда, шеф, он был бы уже здесь.
– Но у него, конечно, хватило ума не делать этого. Поэтому что он сделает в первую очередь, что делает, может быть, именно сейчас? Ищет – или уже нашел – место, где укрыть машину прежде, чем направиться сюда…
– Думаете, он все-таки покажется здесь?
– А что еще может его тут интересовать? Прежде, чем послать сигнал тем, кто его сюда направил, он должен убедиться в том, что здесь не ждут никаких неприятностей, что мы живем тихо и спокойно или, наоборот, что мы готовы к неожиданностям; в зависимости от этого, его хозяева изберут и образ действия…
– Шеф… Вы не думаете, что этот его интерес может быть связан с нашим… новым грузом?
Урбс покачал головой:
– Не думаю. Вспомни: он появился здесь не только до того, как прибыл груз, но и до того, как мы вообще о нем узнали – прежде, чем приехал Берфитт! Нет, думаю, новый груз тут ни при чем. Да и последние новости… Ты не слушал радио?
– В дороге? Нет.
– Ну вот, а я слышал. Те, кто ищет, по-прежнему уверены, что груз находится где-то чуть ли не в Гималаях. Но, конечно, это вовсе не значит, что если они наткнутся на новый груз, то пройдут мимо. Итак, пусть охрана… да и свободные санитары тоже – пусть они найдут место, где он спрячет свой крейсер. И уж на этот раз мы его не упустим.
– Вы хотите, чтобы они шли пешком? Или дать им машины?
– Никаких машин! Только ножками. Да не по дорогам, а рядом с ними. Потому что Милф-то со своей девицей будет настороже! Кстати, по девице тоже можно опознать его – это примета не худшая, чем машина…
– Да, шеф. Это верно.
– Займись этим. А я подумаю, что следует сделать тут – на случай, если все-таки появятся какие-то представители властей. Меньше всего я хочу вступать в бой с ними…
– Представители власти – здесь? Сейчас? Право же, шеф…
– Согласен, шансов на это немного, но это могут быть и какие-то международные силы – нас ведь травят, как дичь. Разумеется, мы не пустим их и на порог, если у них не будет соответствующих полномочий. Но боюсь, что все будет оформлено по закону. Что касается ветеранов, то тут нам ничто не грозит, они – надежный щит, но только в случае, если не найдут ничего противозаконного. Значит, они не должны будут найти. Вот с этим я и хочу разобраться.
– А то, что вы нарезали из того пигмея, сжечь?
– На этот запах сюда сбежится вся округа! Да и кроме того, стал бы ты жечь наличные деньги?
– Я бы крепко подумал, конечно. Однако ради спасения жизни…
– Ну, так вопрос не стоит.
– Это приятно слышать. Я могу идти?
– Не то слово, Вернер. Бежать. И они тоже. Пусть не воображают, что на воскресной прогулке. Пусть побегают. А чтобы они двигали ногами повеселее, объявите: заметивший первым машину или одного из ездоков, не говорю уже обоих, получит вознаграждение: три тысячи.
– Вот как? Тогда я сам готов возглавить поиск…
– Нет, возвращайся побыстрее: без тебя не заменят задний мост, а кто знает – машины могут нам понадобиться раньше, чем мы предполагали…
– Понял вас, шеф. Сделаю все как можно быстрее.
Селянин из губернаторства оказался человеком пунктуальным, и это приятно удивило Берфитта, который приготовился было ожидать, и уже заранее стал нервничать. Однако чиновник не подвел. Берфитт предложил вызвать машину, но Селянин сказал, что пешком они доберутся быстрее.
И в самом деле, машины в центре Москвы двигались, как и полагается в современном большом городе, пунктиром: пятьдесят метров движения – и чуть ли не полчаса ожидания. Пешком же они добрались вовремя и могли себе позволить неторопливо подняться на шестнадцатый этаж одного из ставших уже старомодными зданий на улице Новый Арбат и доложить о своем приходе.
Их приняли немедленно. Вице-председатель Земельной палаты оказался очень похожим на любого чиновника такого ранга – английского, немецкого, американского: темный костюм, белоснежный воротничок, мягкие манеры, очки в модной оправе и косой пробор в волосах. По дороге Берфитт предупредил Селянина, что рассчитывает на него, как на переводчика. Тот с готовностью согласился, однако надобности в переводе не возникло: вице-председатель говорил по-английски, как уроженец Островов, и Берфитт в самом начале беседы не преминул сделать комплимент по этому поводу.
– Оксфорд, – кратко объяснил вице-председатель.
– О!
– К сожалению, должен сразу перейти к делу: я стеснен временем. В одиннадцать часов должен быть на заседании правительства – наш шеф сейчас в Вашингтоне. Поэтому приступим. Я внимательно ознакомился с вашим делом. Замысел мне нравится. Человеколюбие – нам его очень часто еще не хватает, и мы искренне радуемся, когда кто-то предпринимает серьезные действия в этом направлении. Конечно, нас еще более радовало бы, если бы такой проект выдвинул кто-нибудь из наших, но у нас нет еще столь серьезных и авторитетных организаций, как фонд «Призрение»… Да, я ознакомился, естественно, с доступной нам информацией по этому фонду.
– Следует ли понимать это так, что вы намерены поддержать нас?
– Безусловно. Меня интересуют лишь некоторые детали, ради которых я, собственно, и попросил вас заглянуть к нам.
– Готов ответить на любой вопрос – в пределах, разумеется, моей компетенции.
– О, успокойтесь, я не собираюсь спрашивать вас о мелочах. Меня интересуют, так сказать, вопросы общего плана. Сейчас я расскажу вам, как все это мне представляется, а вы будете поправлять меня, когда мои представления не совпадут с действительным положением дел.
– Ну, вряд ли вы способны ошибаться…
– Благодарю за высокое мнение… Итак, предположим, мы дали разрешение, вы уладили все денежные проблемы с губернаторством…
– Тут не будет никаких затруднений.
– Мы на это и рассчитываем, безусловно. Намерены ли вы вести в Липках какие-то строительные работы? Снос, строительство, достройка, перестройка…
– Во всяком случае, в ближайшие годы такой необходимости, по моему убеждению, не возникнет. Я внимательно осмотрел и участок, и строения; они нас вполне устраивают.
– Внутреннее переоборудование?
– В очень небольших пределах. Мы добавим несколько кроватей, и переоборудуем несколько помещений для медицинских нужд. Один из коттеджей займет персонал.
– Вы пригласите персонал из-за границы? Спрашиваю потому, что мы, как и весь мир, заинтересованы в рабочих местах.
– Видимо, начинать нам придется с некоторым количеством наших весьма опытных работников; одновременно будем готовить – уже для постоянной работы – работников из ваших соотечественников.
– Хорошо, это нас устраивает. Наконец, вы уже все наладили и весь персонал, как говорится, стоит по местам. Дальше: вы заселяете ваш Приют ветеранами?
– С вашего позволения – не Приют, а Пристань Ветеранов. Наши дома в Европе носят такие названия. Приюты – это в развивающихся странах…
– Вижу, вы доброго мнения о моей стране. Благодарю вас. Но вы не ответили…
– Я отвечаю. Тут та же ситуация, что и с работниками. Видите ли, наши ветераны не просто участники былых сражений. Это люди, пострадавшие тяжко и необратимо, лишенные помощи, участия, тепла, не имеющие родных, близких… Все, что люди могут еще дать им – возможность тихо, спокойно, без забот дожить свой – краткий, увы – век под небом мирной страны. Вы понимаете, мы выработали как бы свой рейтинг, но отсчет там идет в обратном порядке: на первых местах – те, у кого сумма обстоятельств хуже, чем у прочих. Вы понимаете?
– Разумеется.
– Так вот, боюсь, что если мы начнем сравнивать положение ветеранов в вашей стране и, скажем, в некоторых африканских государствах, где все еще нередки междоусобные войны, а нравы и обычаи, к сожалению, далеко не всегда достаточно гуманны, то такое сопоставление будет, так сказать, не в пользу ваших ветеранов, которых, кстати сказать, уже очень немного: у вас довольно давно не было никаких вооруженных конфликтов. У вас они обеспечены, во всяком случае, по нашим данным, гораздо лучше, чем те, о ком я только что говорил. Не так ли?
– Полагаю, что в этом отношении нам уже не приходится краснеть, – ответил вице-председатель.
– В таком случае, вас не удивит, если я скажу, что пациентами нашего учреждения будут в основном африканцы. Но вас это не должно задевать, ведь, по сути, вы таким образом принимаете участие в мировом гуманистическом движении…