– А если не найду?
– Замети все чисто.
– Это как?
– Купи зажигалку за двадцать пять центов… И чтобы ничего не осталось. Теперь понял?
– Все ясно.
– Сделаешь – доложишь.
Перед тем, как идти в операционную палату, он вызвал начальника охраны.
– Ты с этим говорил недоделком?
– С пигмеем? Попробовал.
– И что он?
– Не хочет разговаривать. Молчит. Да я вам сразу сказал: бесполезно. Он с нами работать не станет.
– А до него дошло, что в случае чего…
– Он вовсе не дурак. Все понимает.
– Тогда кончай с ним. И подготовь парочку контейнеров – из тех, в которых мы раньше отправляли.
– Попозже. Когда будут отходы, с ними вместе и упрячем. Только надо будет и его… разделать. Сами займетесь?
– Еще этого только не хватало… – поморщившись, пробормотал Урбс. Вздохнул.
– Ладно. У меня две операции, после них подашь его.
– Слушаюсь. Мы что, по-старому будем работать? Не засветимся?
– Не должны. Иди. Пока все, – сказал Урбс и кивнул.
Ему еще предстояло вымыться и переодеться для операции. Конечно, с этими пациентами можно было бы обойтись и без таких тонкостей. Но Урбс привык выполнять правила. В отличие от законов, соблюдать которые не собирался.
Билеты на борт, вылетавший в Карачи, уже начали регистрировать. Ева крепко держала Милова за руку, словно боялась потерять его – на сей раз навсегда. Он обнял ее за плечи, но в этом движении она ощутила какую-то рассеянность, что ли. Это было обидно.
– Все по-мужски, да? – сказала она, и в ее голосе Милов почувствовал холодок.
– О чем ты, прекрасная женщина?
– О тебе. Весь пыл твой остался там… в машине. И я тебе уже безразлична.
– Господи, глупости какие, – сказал он и поцеловал ее. Ева мотнула головой:
– Из милости – не надо.
– При чем тут «из милости»… Просто задумался. Прости. Больше не буду.
Она не стала уточнять, чего именно он больше не будет. Знала, что человека в таком возрасте уже не переделаешь: надо или брать его таким, каков есть, или не брать вообще. Может быть, не брать? Она решила подумать об этом позже.
– Все в порядке, – сказала она, – не обращай внимания. Знаешь же, что мне всегда не по себе в такие минуты… Ладно. А твой самолет когда?
– М-м… Еще не знаю.
– Ты же взял билет на моих глазах!
– Right. Но боюсь, что сейчас придется его сдать.
– Ага! Вот почему ты так любезничал с кассиршей…
– Ева, господи! Что только тебе приходит в голову.
– Найди более правдоподобное объяснение.
– Этот циркач. Дрессировщик.
– Вероятнее всего, он уже мертв. Да и какое тебе дело? Ты не из этой полиции.
– Что-то там было не так. Слишком этот его разбитый талисман напоминал электронную схему. Сейчас я точно припоминаю: плоские обломки с блестящими точками… Словно расколотая плата.
– Да тебе-то что?
– Откровенно говоря, сам не знаю. Но если удастся, попытаюсь найти его квартиру. Вероятнее всего он, как и все подобные артисты, живет в своем трейлере, а в других перевозит носорогов.
– Не живет. Жил. И перевозил.
– Ты права, конечно.
– Но где бы он ни жил, что тебе до него? Не терпится заняться расследованием убийства в стране, где ты не имеешь на это никакого права?
– Нет, убийством пусть занимаются власти, не собираюсь отнимать у них хлеб. Но что-то заставляет меня поинтересоваться…
– Твоя хваленая интуиция?
– Я к ней отношусь достаточно серьезно.
– Знаю. Извини. Все равно, мне тебя не переубедить – бесполезно… Но прошу тебя: не забывай, что мне очень хочется увидеть тебя еще раз, и еще, и еще – живым и здоровым. А тебе уже не двадцать лет…
– Есть очень много лет, которых мне «уже не». Но что-то делать я еще не разучился. Успокойся: лезть на рожон я не собираюсь.
Эти слова он произнес по-русски, и она не очень поняла.
– Куда ты не собираешься лезть?
– Не собираюсь нарываться на неприятности.
– Обещай!
– Я имею в виду – излишние. Послушай, а ведь посадка уже заканчивается. Боюсь, что тебе надо поторопиться.
– Поцелуй меня.
Милов не заставил ее повторять.
Он подождал еще – до той поры, когда далеко за громадными стеклами второго этажа пронесся, все ускоряясь, 737-й и уже на пределе видимости круто пошел вверх по невидимому склону; небесный скалолаз. Лишь убедившись, что взлет прошел благополучно, Милов покинул аэропорт, на стоянке расплатился и сел в машину, выехал, свернул к городу, метров через пятьсот съехал в дозволенном месте на обочину и вылез. Обошел джип кругом, словно оглядывая, можно ли в таком виде въезжать в город, на самом же деле следя, не остановится ли случайно еще кто-нибудь в поле его зрения, спереди или сзади – все равно. Не заметил. Снова уселся. Включил контроль. Было чисто; за время стоянки никто не подсунул «жучка». Позади солнце зацепилось за горизонт; еще несколько минут – и упадет тропическая темнота. Он врубил скорость и поехал, предварительно установив на компьютере цель: все тот же цирк, представление в котором сегодня завершилось не совсем обычно.
Он вел машину спокойно, но по мере приближения к городу, а затем и в самом городе уже, чувствовал, как все больше овладевает им рабочее настроение, иными словами – готовность сталкиваться с неожиданностями и справляться с ними. В последний раз он пережил такое состояние совсем недавно: во время бегства из Приюта Ветеранов. Именно там начались неясности, которые продолжаются и продолжались до сих пор, понемногу увеличиваясь в счете.
«Ну, что ж, это – нормально».
* * *
Цирковой караван располагался, как оказалось, совсем недалеко от шатра – на обширной забетонированной площадке, обнесенной высоким и прочным бетонным же забором, да еще с проволокой наверху. Ничего удивительного в этом не было: цирковой купол был предназначен лишь для представлений, в нем не было конюшен, зверинца и других помещений, необходимых при работе с животными. Не так уж редко среди них появлялись серьезные хищники, и забор предназначался не для того, чтобы предохранить их от похитителей, но наоборот – обезопасить людей от какого-нибудь, ухитрившегося выскользнуть на свободу леопарда. Не смог бы беглец преодолеть и ворота, хотя и не бетонные, но не менее крепкие и массивные.
Перемахнуть через такое заграждение, даже имея при себе весь нужный для этого снаряд, Милову вряд ли удалось бы. Будь он годиков на десять-пятнадцать помоложе… Но и тогда подобная эскапада вряд ли закончилась бы успешно. Площадка была хорошо освещена и между расположенными городком трейлерами то и дело проходили люди: до сна было еще далеко. Милов, впрочем, и не собирался штурмовать крепость с негодными средствами. Везде, где можно было, он старался действовать в рамках официальности, не выходя за рамки закона, что было совершенно естественно для полицейского.
Оставив машину на стоянке перед цирком, он, ни от кого не скрываясь, направился к воротам. Предъявил полученное по факсу удостоверение Интерпола и был почти сразу пропущен. Его не спросили о цели визита: похоже, здесь, как и во всем мире, полиция предпочитала задавать вопросы, но не отвечать на них.
Милов воспользовался этим своим правом и спросил, где располагался трейлер дрессировщика. Ему объяснили.
– Но только полиция там уже была.
– Знаю, – кратко ответил он и двинулся в указанном направлении.
Он прошел по главному проходу, потом свернул, как было указано, налево и двинулся по второму проходу, параллельному. Вскоре он увидел нужный ему трейлер; дверь его была опечатана. Иного Милов и не ожидал. Он прошел дальше; следующие два, той же окраски и с той же размашистой надписью «Morgan's Marvellous Rhinos», предназначались явно для рогатых артистов. Задние двери первого фургона были приоткрыты. Милов осторожно заглянул. Там было пусто. Интересно. Видимо, с животными в отсутствие дрессировщика никто так и не смог справиться. Что же, они до сих пор топчутся на манеже? Или их просто пристрелили, усыпили – короче говоря, избавились? Были ли у Моргана (фамилия, решил Милов сразу, явно не принадлежала дрессировщику от рождения) ассистенты? Шоферы? Даже если он сам водил свой трейлер, то самое малое еще двое должны были обслуживать фургоны. Где они сейчас? Дают показания в полиции, либо сидят в ближайшей пивной, пытаясь понять, что же им теперь делать?
Ладно, водители сейчас были не самое главное. Милов вернулся к жилому трейлеру. Поднялся по металлическим ступенькам. Ножом осторожно отковырнул печать – она повисла на шнурке. Печать была пластиковой, массивной, добротной. Дверь оказалась запертой. Большая сумка Милова осталась в машине, но малую он предусмотрительно захватил с собой; набор отмычек был именно в ней. Милов даже не стал оглядываться, не видит ли его кто-нибудь: вел себя, как человек, имеющий полное право на все подобные действия. Замок оказался простеньким. На всякий случай дверь за собой Милов запер. Через окошки в помещение попадал тусклый свет с площадки; пока этого было достаточно, но Милов на всякий случай приготовил фонарик. Когда глаза привыкли к полумраку, он огляделся. Спальный диванчик. Шкаф. Стол. Маленький сейф. Плита и стенные шкафчики, большой газовый баллон.
«О’кей. Начнем осмотр».
Милов начал со шкафа; там находилось то, что и полагалось – два костюма, несколько джинсов, рубашки, белье и еще один, видимо, полный комплект артистического наряда. Туфли, сапоги. Все. Милов перешел к столу. Здесь пришлось воспользоваться фонариком. Бумаги были главным образом деловые: копии контрактов, счета за продовольствие для людей и животных, старый авиационный билет. Милов, бегло глянув на него, нахмурился, сунул билет в карман. В другом ящике хранилась только большая «беретта» и коробка патронов. Милов поколебался; пистолетов у него было целых два, был и автомат – все в джипе, в тайнике. Но и бросить такое добро он не мог, сердце не позволяло. Он сунул пистолет за пояс, патроны – в малую сумку. С сейфом пришлось повозиться подольше, но в конце концов и он уступил. В металлическом ящике оказались несколько писем, немного денег – триста долларов двадцатками и полсотни фунтов; оставлять деньги всегда жалко, но взять их было невозможно: сейчас Милов был, конечно, взломщиком, но вором – нет. Сейчас он запрет сейф, и тогда…
Он не закончил ни мысли, ни действия. Насторожился. Мягко, на цыпочках, отошел к газовому баллону, пригнулся, рука сама вытащила «беретту» из-за пояса. Судя по звукам, кто-то пытался отворить заднюю дверь трейлера. Не пошел нормальным путем – значит, не хотел быть замеченным, со стороны торца было и темнее, и следующая машина загораживала. Мгновение Милов думал. Интересно было, конечно, однако совершенно ни к чему было сейчас попадать в любую историю, будь то даже простая драка. Может, конечно, лезет просто любитель поживиться – из здешних, знающий, что хозяин его не остановит. Но может быть и… Нет, лучше понаблюдать со стороны.
С задней дверью все ковырялись. Воспользовавшись этим, Милов подкрался к той, в которую вошел сам, беззвучно отпер, приотворил чуть, выглянул одним глазом: тихо и пустынно. Он выскользнул, закрыл за собой дверцу, запирать не стал – некогда было, да и незачем, – на четвереньках пересек проход и оказался под чьим-то трейлером, стоявшим напротив. Отсюда он решил понаблюдать.
Несколько минут все было тихо; света вломившийся не зажигал, и действовал, похоже, по тому же сценарию, что и Милов. Потом послышался глухой удар. Представив себе обстановку, Милов решил, что вор, не пытаясь вскрыть сейф, решил захватить его с собой, не удержал в руках и был вынужден почти смаху опустить его на пол. Ну что же, нормальный ворюга. Задерживать его Милов не собирался – его уже интересовало другое.
Он вылез из-под чужого трейлера с другой стороны, выпрямился, отряхнул колени и пошел. Сориентировавшись, изменил направление. Оказалось, что площадка, как и окружавший ее забор, в одном месте примыкала к куполу и там были ворота, через которые, как и следовало ожидать, в цирк попадали артисты. Носороги, в частности. Раз в фургонах их нет, то нельзя упускать возможность заглянуть на арену.
Ворота, против ожидания, оказались не запертыми, и Милову пришло в голову, что таким путем – через пластиковый шатер – можно было проникнуть на трейлерную площадку значительно проще, чем через ворота даже с необходимыми документами.
Под куполом было тихо и темно, однако Милов до поры не включал фонарика: попасть отсюда на арену можно было прямым путем, никуда не сворачивая. Он шел медленно, осторожно, держа в одной руке фонарик, а в другой на всякий случай пистолет; заметно усиливающийся запах подсказывал ему, что он идет верно.
Они и на самом деле оказались тут – все четыре носорога. Только теперь они уже не переминались с ноги на ногу и бока их более не вздымались от дыхания. Четыре тяжеленных туши лежали у края манежа. Все они были мертвы, и Милов не без грусти подумал, что иного пути у циркового люда, наверное, и не оставалось. Возможно, во время выступления животные вели себя так послушно потому, что были чем-то наркотизированы, но когда действие препарата пришло бы к концу, никто не в состоянии был предсказать, что они могли бы натворить.
Только теперь Милов включил фонарик, до предела приблизив его к голове ближайшего носорога. Он знал, что именно хотел увидеть, и не ошибся, память не подвела его: плотно вжатый в песок неподъемно тяжелой носорожьей головой, самым краешком своим отблескивал тот самый амулет, что находился на груди укротителя во время выполнения номера. Достать его было очень трудно даже сейчас. Пришлось, вытащив нож, подкапываться под щеку и потом бережно вытаскивать блестящую штучку. Милову показалось при этом, что носорог укоризненно взглянул на него видным отсюда глазом, но это лишь показалось, разумеется, просто свет фонарика на миг отразился в глазном яблоке.
Сейчас, разумеется, не время было, но Милов не удержался от искушения разглядеть эту вещь повнимательнее. Да, как он и предполагал, она лишь внешне смахивала на амулет, на самом же деле то был электронный прибор.
«Прибор для работы с носорогами? Любопытно… Если с его помощью на животных оказывалось какое-то влияние, если это передатчик сигналов, то должны существовать и какие-то приемники. Где они? Металлический наконечник, увенчивающий рог, – шар, как бы делающий острое природное оружие менее опасным. Допустим. А еще что? Так, от него идет проволочка. Уходит в череп носорога. Было бы интересно выяснить, к чему она там присоединена».
Пытаться проникнуть внутрь носорожьего черепа при помощи одного лишь ножа было бесполезно, даже если бы в распоряжении было достаточно времени. Милов же чувствовал, что нужно торопиться, хотя сам не понимал, почему.
Он хотел снять металлический шар с рога, однако украшение было насажено прочно. Все то же ощущение убегающего времени заставило его отказаться от этого намерения. Бережно уложив приборчик в малую сумку, Милов выключил фонарик и направился не к выходу, а к тому месту, откуда они с Евой выбрались после представления.
Чтобы найти его, никак не обойтись было без фонарика. По привычке, Милов держал его чуть поодаль, отведя руку. Поэтому первая пуля ударила в песок. Вторая же – туда, где находилась грудь Милова долю секунды тому назад. Однако за это мгновение он успел, перекатившись, оказаться уже в другом месте и замер, вытянув руку с пистолетом, вглядываясь и вслушиваясь. Он успел даже упрекнуть себя в том, что не услышал первого выстрела, и высоко оценил глушитель, каким обладал стрелок.
В свою очередь, и тот притаился, выжидая неосторожного движения Милова. Он явно был настроен серьезно, по пустякам не стреляют в незнакомых. Подумав так, Милов тоже настроился по-деловому. В него стреляли, и это сразу же убедило его в том, что он ухватился за краешек чего-то, еще непонятного, но очень важного.
Он был терпелив и мог бы пролежать, подстерегая противника, хоть до самого утра, но понимал, что с рассветом здесь снова покажется полиция. Встреча с ней на этот раз помешала бы плану, который начал уже складываться в его сознании; противника же, быть может, это как раз устроило бы.
Милов сосредоточился; он знал, что если противник не слишком хитер, то уже через пару минут Милов найдет то место, где залег стрелок, даже не видя и не слыша его. Способность эта, развитая упражнениями, уже раз-другой выручала его. Правда, было это уже давненько. Но ничего другого сейчас он сделать просто не мог.
Однако ему не пришлось использовать это свое умение.
Снаружи – с той стороны, где находилась площадка с трейлерами, – послышался взрыв. И сторона шатра, обращенная туда, заметно посветлела: пластик пропускал свет, хотя и немного.
Стрелок обладал меньшей выдержкой, чем Милов, и при этом грохоте он чуть приподнял голову.
Пистолет у Милова был чужой, неизвестно как пристрелянный. Но он решил рискнуть. И нажал спуск практически в то же мгновение, когда уловил слабое движение рядом с крайним из лежавших носорогов.
Выстрелив, он снова переместился. Но ответа оттуда не последовало. Тогда он осторожно пополз в том направлении. Но тут же остановился: вдалеке были слышны сирены пожарных, а может быть, и полицейских машин. Пламя за шатром все разрасталось, кричали люди.
Было бы очень интересно вплотную познакомиться со стрелявшим. Но и на это времени уже не было.
Милов встал. Отряхнулся. Подобрал свой разбитый фонарик. И поспешил к выходу – не во двор, а на улицу.
Но и отсюда можно было видеть, что пожар занялся нешуточный. Милов вспомнил газовый баллон в трейлере дрессировщика. И подумал, что кто-то очень активно старался замести все следы.
Дело становилось все горячее. Но вовсе не понятнее.
Милов добрался до своей машины как раз тогда, когда пожарные – они подоспели первыми – въезжали на площадку через широко распахнутые ворота.
Сам же он завел мотор, двинул рычаг и поехал в противоположном направлении, мечтая о ванне и мягкой постели.
Уехать, однако, ему удалось недалеко. Воющая полицейская машина стремительно обогнала его и перегородила дорогу. Не сработай компьютер, Милов, возможно, не успел бы затормозить. В следующее мгновение противоположная дверца распахнулась и полицейский направил на Милова пистолет:
– Руки на руль! Сидеть тихо!
Милов повиновался. Полицейский уселся рядом, продолжая держать его на мушке.
– Поезжайте за нашей машиной. И ведите себя разумно.
– Ничего другого не остается, – пробормотал Милов и перевел рычаг.
Урбс снова, устав ждать, позвонил в Майруби. Долго ждал ответа. Но никто так и не снял трубки.
Глава седьмая
...«Нью Йорк Таймс»:
«Перестрелка на Индийско-Пакистанской границе. Как сообщило из Карачи местное отделение АП, этой ночью на участке индийско-пакистанской границы западнее Биканера произошла схватка между группой неизвестных, пытавшихся пересечь границу с территории Индии, и индийскими пограничниками. В стычке было применено стрелковое оружие, а также гранатометы и ранцевые огнеметы. Прорывавшаяся на запад группа была поддержана огнем с пакистанской стороны. Однако прибывшая на место происшествия группа сил поддержания порядка ООН, в составе которой входило подразделение войск США, помогла навести порядок. Группа нарушителей границы отступила в глубину индийской территории и рассеялась. Представитель индийских властей заявил корреспонденту АП, что он не видит причин связывать происшествие с пресловутым бета-углеродом, и что предположения о нахождении этого материала на территории Индии ни на каких реальных фактах не основано».
C самого утра Мерцалов позвонил на квартиру, где всю ночь шла работа.
– Как наш клиент? – спросил он без предисловий.
Уже по тому, как на том конце линии помедлили, он понял: результатов пока что никаких. Это подтвердил и ответ:
– Глухо пока что.
– Как ведет себя?
– Спокоен совершенно.
– Грозит, пробует взять горлом?
– Ничего похожего. Поглядывает на нас снисходительно и с некоторой даже жалостью, но разговаривать вообще отказывается. Кажется, однако, что на самом деле изрядно волнуется.
– Но что-то же сказал?
– Можно сказать, мечется из стороны в сторону. То разговаривает, как с урками, требует встречи с авторитетами. То перескакивает на другие рельсы и вот только что потребовал вызвать милицейского начальника. Заявил, что без него отвечать ни на один вопрос не станет.
– Милицейского начальника? Любопытно. А кого именно, не сказал?
– Нет. Сказал только, что ниже, чем с полковником, разговаривать не станет.
– Ну, давайте подробнее. Документы при нем обнаружили?
– Так точно.
– Какие? Российские?
– Да, наши. Документы подлинные. Загорский Петр Стефанович. Живет в Москве постоянно.
– Как же он получил номер в «Империуме»?
– Еще не выяснено. Однако установили, что он был в отъезде и вчера прибыл из Великих Лук. Поездом. Прямо с вокзала приехал в отель.
– А он что говорит по этому поводу? Почему поехал в гостиницу, а не домой?
– Мы его еще не спрашивали. Потому что блатным его документы не нужны, спросить его – значит, засветиться, как милиционерам. А похоже, сейчас он больше боится блатных.
– Ну, пока пусть еще потомится. Работайте. При малейшем сдвиге звони. Да, вот что: мне его фотография нужна немедленно. У вас там аппарат есть? Ну тот, который сразу снимки выдает, как он называется, запамятовал. Ага, «Поляроид». Щелкните его, но аккуратно, чтобы он этого не заметил. И сразу карточку мне сюда. А лучше – две-три. Жду.
Положив трубку, Мерцалов задумался: «С этим типом справиться будет не так-то легко. Во всяком случае, с позиций закона. По сути дела, он с поличным не взят. Нашли вырубленного и связанного в чужом номере – так тут он скорее жертва, чем преступник. Оружия при нем никакого, даже перочинного ножика не было. Я, допустим, могу предположить, что оружия не было потому, что оно у него всегда с собой – ребро ладони, или кулак, или, на худой конец, хотя бы десять пальцев, но только никто, нигде и никогда это оружием не признает… Как оказался в гостинице, если живет тут же, в городе? Ну, тут можно сочинить и наговорить сорок бочек арестантов, и возразить ему будет трудно. То, что нам известно – это не для суда, это пока чисто оперативный материал, который засвечивать нельзя. Так что если он разберется в ситуации и сообразит, что мы не урки, то займет оборону непробиваемую и сможет хоть десять лет защищаться. А интересный это ход: понадобился ему большой милицейский начальник… – Мерцалов покачал головой. – Интересно, не ложится ли это требование в одну обойму с самим фактом, что о приезде Докинга в Москву кому-то стало известно? Ну-ка, прикинем. Кто об этом вообще мог знать? Во-первых, в аэропорту, из пассажирских списков. Это вероятно. Во-вторых, если кто-то его специально ожидал – в это не очень-то верится. И в-третьих, знали, безусловно, здесь, в этой конторе, начиная с бюро пропусков и кончая моим секретарем и мною самим. И Надворовым, конечно. Ну, себя с Надворовым я отметаю сразу. Но насчет остальных надо подумать. Пусть Надворов сам этим и займется…»
Он позвонил заместителю, отдал распоряжение. Полковник принял указание, но без особого воодушевления.
– Не верится мне, Сергей Симонович, что у нас кто-то такой завелся.
– Информация, тем не менее, утекла. Вот и наделай шороху, чтоб хотя бы в будущем поостереглись. Это ведь не обязательно умысел, кто-то мог просто по глупости где-то болтануть: нас, мол, иностранец посетил… Ну, сам понимаешь.
– Сделаю, Сергей Симонович.
После этого разговора Мерцалов снова вернулся к мыслям о задержанном: «Надо, чтобы его опознали в гостинице. Выяснить, в каком номере он размещен, а скорее всего он там все-таки остановился по липовым документам, может быть, иностранным, вряд ли он стал бы рисковать и идти в отель нелегально, возраст уже не тот, да и то, что о нем известно, указывает на вариант с официальным поселением. Если так, то его липа заначена где-то в номере или в его окрестностях. Вот если мы эти корки найдем, тогда можно сделать и неплохой милицейский вариант. А пока не нашли, пусть он, сомневаясь, все же склоняется к мысли, что взяли его конкуренты. Для него это сейчас даже страшнее: потому что тем судебные доказательства не нужны, те могут и просто по подозрению поставить на перья… Ну, что же: тут пока не остается ничего иного, как ждать».
Он снял трубку, вызвал одного из немногих сотрудников, что находились сейчас в Конторе.
– Созвонись с квартирой, договорись, где встретишься поблизости от них, чтобы никому времени зря не терять. Возьмешь снимки. В «Империуме» по ним опознаешь человека, предположительно их постояльца. Осмотришь его номер очень внимательно. В первую очередь мне нужны его документы – иностранного подданного. Ну, и все остальное, что покажется интересным. Но документы обязательно. Если же его никто там не признает, ладно, будем думать дальше…
Мерцалов так ушел в размышления, что когда резко, требовательно зазвонил телефон, он не сразу сообразил, что это международный, хотя рука автоматически и сняла нужную трубку. И обращенные к нему слова тоже уяснил не сразу, вместо ответа рявкнув:
– Эй там, говорите по-людски! – и только тогда спохватился: – Oh, I'm sorry. Mister Faircloth? Have do you do, mister Faircloth.
Фэрклот, похоже, фыркнул в трубку – видимо, неожиданный прием его так позабавил, что не смог сдержаться. Но заговорил спокойно, как всегда:
– Генерал, не хочу вмешиваться в ваши дела, но поскольку этот случай определенным образом затрагивает и нас… Есть ли у вас что-либо новое об этом… ну, назовем это покушением на жизнь нашего работника?