– Зачем? Я хочу убедиться в том, что Урбс отправит колонну назад, в Приют. Что в последнее мгновение он не передумает и не погрузится снова на машины.
– А он как раз и отправляет.
И в самом деле: Урбс отошел от ветеранов, приблизился к Вернеру и доктору Курье. Поговорили немного. Затем остающиеся подошли к машине. Уселись. Машина двинулась, микроавтобусы и «Мерседес» – за нею.
– Ну вот, – сказал Милов. – Теперь можно. Так зачем вам понадобилось агентство?
– Должны же мы улететь.
– Улетим завтра.
– Завтра будет, чего доброго, поздно. Впрочем, вы правы: агентство нам не поможет. Есть, однако, другой выход.
– Не хотите ли вы сказать, что собираетесь заказать самолет до Москвы? – сыронизировал Милов.
– Как раз такая возможность у меня есть, – ответил Докинг серьезно. – Идемте, воспользуемся аппаратом в машине – пока ее еще не забрали…
– Кого вы собираетесь просить?
– Пришла наконец пора позвонить Фэрклоту.
– Зачем?
– Закажем самолет через него.
– Сергей Симонович?
– Я. А, это вы, Отец здоровья… Рад вас слышать.
– Я по поводу вашей просьбы.
– Слушаю с интересом.
– Клиника дала согласие. Завтра у них будут ткани. Попросили историю болезни.
– Дайте им обязательно.
– Подобрали. И пациента тоже.
– Очень вам благодарен.
На этом разговор закончился. Мерцалов вызвал секретаря.
– Что там по поводу клиники? Контролируете получение любых грузов?
– Контролировать нечего, Сергей Симонович. Вывозят последний мусор, а ввозить – на ввозили ничего.
– Смотрите, не дай бог – пропустите что-нибудь.
– Что вы, товарищ генерал. Лучшие люди…
– Лучшие мне понадобятся завтра в аэропорту.
Самолет казался побывавшим под прессом – таким он был плоским, прижатым к бетону взлетно-посадочной полосы военного аэродрома – неподалеку от аэропорта Майруби.
Командир самолета встретил их у машины.
– Капитан Докинг?
– Это я.
– Могу я попросить ваши документы, сэр?
– Пожалуйста.
Командир внимательно просмотрел удостоверение, залитое в пластик.
– Мне сказали, что вторым должен быть мистер Милф.
– Это я, – сказал Милов.
Командир улыбнулся:
– Простите, но я никак не могу принять вас за него. Начать с того, что мистер Милф – белый… А я еще способен отличить белое от черного.
Милов усмехнулся:
– Можно подумать, что вы с ним встречались.
– Такая возможность допускается.
Милов вгляделся в летчика.
– Погодите… О! Вы правы – мы уже однажды летали с вами.
– Да снимите маску, Милф! – посоветовал Докинг. – Здесь нам больше нечего бояться.
– А я думал, что вы американец, – сказал Милов командиру самолета.
– Это машина Военно-воздушных сил США, вы правы. Но нас попросили выручить вас: у Англии не нашлось своего самолета в этом регионе – я имею в виду самолет с такими качествами, как вот этот.
– Приятно слышать, – сказал Милов, – что дружеская помощь – еще не пустые слова в этом мире.
– Бывает, конечно, всяко… Однако, мистер Милф, прежде чем я возьму вас на борт, должен выставить одно серьезное условие.
– Готов выслушать. И если оно…
– О, надеюсь, оно вас не стеснит. Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что на этот раз мне не придется из-за вас взрывать машину в воздухе.
– С удовольствием обещаю, – улыбнулся Милов.
– Тогда прошу.
– Вы уверены, командир, что мы догоним рейсовый самолет?
Летчик усмехнулся:
– Мы успеем прилететь, позавтракать и выспаться до их прибытия.
– Итак, курс на Москву, – сказал Докинг. И первым полез в кабину, расположенную так близко к грунту, что трап не был нужен.
Глава двенадцатая
...«Франкфуртер Альгемайне»:
«Как сообщает наш московский корреспондент, здесь в скором времени ожидается открытие клиники известного фонда «Лазарет», в которой ежедневно будет проводиться до пятидесяти операций по замене больных человеческих органов здоровыми. Такие клиники вот уже несколько лет функционируют во многих странах Европы, а также в Канаде и Японии. Это событие означает, что Россия продолжает успешное продвижение в ряды наиболее развитых стран не только в промышленном отношении, но и в деле охраны здоровья своего населения. Немецкая колония в России уже заявила о своем желании закрепить за собою некоторое количество кроватей в новой клинике, в оборудовании которой принимали активное участие виднейшие немецкие фирмы».
– Товарищ генерал, новости от Берфитта.
– Докладывайте.
– Он заказал автобус. Большой. Интуристовский. В Шереметьево, и оттуда – до клиники.
– На сколько?
– Автобус к гостинице – через час, там Берфитт сядет и в аэропорт они должны прибыть за четверть часа до прилета борта из Майруби.
– Наши силы?
– Все там – кроме группы у клиники.
– Очень хорошо. Где Милов и этот – все забываю – Докинг?
– Тут, в нашей столовой – завтракают.
– Скажите им – пусть побыстрее заканчивают. Собираемся.
– Слушаюсь.
– Да, вот еще. Надворов улетел?
– Так точно.
– Один?
– Нет. Повез с собой того… нашего задержанного, как его…
– Загорского?
– Так… – пробормотал Мерцалов. – Ладно. Идите.
Оставшись один, он снял трубку.
– Соедините с начальником военного аэродрома… – он назвал номер. Обождал немного. Ему ответили. Мерцалов спросил:
– Вы уже приняли американский борт? Машина ВВС США? Прекрасно. И где они? Выехали в Москву? А кто их встречал?
Услышанный ответ, видимо, его несколько озадачил: брови поднялись чуть ли не до козырька только что надетой фуражки.
– Ах, даже так?.. Ну ладно. Благодарю. Услуга за мной.
Положил трубку и перезвонил: отдал несколько распоряжений. Потом приказал подать машину, вышел из кабинета, спустился, сел и уехал в Шереметьево.
* * *
Надворов и в самом деле высадился в аэропорту Элисты. Вместе с Загорским. Перед тем как выйти, снял с него наручники. Роялист с удовольствием растер кисти рук. И, почувствовав свободу, заворчал:
– Что, ради этого надо было тащить меня сюда? Теперь мне отсюда добираться до Москвы – в мои годы… Да и дорого…
– Ничего, доберетесь, – ответил Надворов сухо. – Скажите спасибо и на этом. А то ведь ломалось вам крепко – и за старое в том числе. Ага, вон и мои встречающие появились…
И в самом деле – от вокзала шла уже группа людей.
– Ну, – сказал Надворов, – до встречи, Роялист. Теперь иди. Свободен.
– Век бы вас не видать, – сказал Роялист. И пошел.
Он отошел шагов на десять, когда Надворов вынул пистолет и выстрелил ему в спину. Роялист не успел понять, что его убили.
Встречавшим Надворов сказал:
– Хотел тут провести с ним следственный эксперимент – он несколько лет назад тут делал дела, хотя у вас этих данных может и не быть – ими мы занимались. Да вот решил сбежать, дурачок. Придется теперь отчитываться за него в Москве. Так что спасибо за встречу, но я сразу же возвращаюсь. Ждите меня завтра.
Обсуждать происшедшее не стали. Выразили сожаление и тут же устроили на отлетавший в столицу самолет.
На военном аэродроме, едва выйдя из самолета, Милов сразу нашел глазами встречавших, приветливо помахал рукой: люди были издавна знакомые. Они неторопливо шли от машин, въехавших на летное поле, чуть ли не на самую ВПП. Когда они подошли поближе – вытянулся перед тем, что шел первым:
– Здравия желаю…
– Географ, – перебил тот, предупреждая возможность быть названным по должности и званию. – С прибытием, Турист. Как долетели?
– Все о'кей.
– Сразу: надо сделать что-нибудь срочно?
– Да, – сказал Милов. Извлек из сумки амулет покойного укротителя. Протянул. – Желательно определить, что это за штука. У меня предположения есть, но уверенности нет. А она нужна буквально через час.
Географ глянул через плечо. Сразу приблизился один из его спутников. Взял амулет. Глянул. Кивнул. Подмигнув Милову, усмехнулся:
– Ну как не порадеть родному человечку…
И взмахом руки подозвал свою машину. Сел. Машина рванула с места. Географ, проводив ее взглядом, повернулся к Милову:
– А это капитан Докинг, Британская Служба? Не ошибаюсь?
– Он самый. Мы с ним сейчас будем держаться вместе. Хотя проблемы у нас разные, но они – в узелке.
– Хорошо. Куда сейчас?
– В Шереметьево. Мы их обогнали, но не очень намного.
– Ладно. Увидишь Мерцалова – не вздумай только передавать от меня привет. Обидится: он у нас генерал самолюбивый, скажет, что должны были сразу ввести его в курс. А ни к чему было.
– Да я ведь вовсе не его сотрудник, – сказал Милов. – Я отставной козы барабанщик.
– Ты ударник, – поправил Географ. – В большом оркестре, который старается – и обязан – играть совершенно бесшумно. Вот так-то.
Говорили они, конечно, по-русски, и шедший тут же Докинг ни слова не понимал.
– Капитан пусть садится вон в ту. А ты – ко мне. По дороге расскажешь поподробнее.
– Вы только не потеряйте его по дороге.
– Ну что ты, – сказал Географ. – Мы не так воспитаны.
В машине Милов рассказал все подробно. Заканчивая, сказал:
– К сожалению, человека, с которым должен был контактировать, я так и не встретил. Разминулись. Была односторонняя связь: две записки с той стороны. И только. Кто же это все-таки был?
– А к чему тебе это? – ответил Географ. – Конечно, в нашем ремесле ты – любитель, но столько-то должен понимать: лишние знания несут только лишние печали. Или как там было?
– В этом роде, – сказал Милов и больше спрашивать ни о чем не стал.
Берфитт вошел в зал, куда должны были прийти прилетавшие из Майруби пассажиры. Огляделся наметанным глазом. Ничего необычного не было, отсутствовали характерные для Служб всех стран крепкие мужчины, которых Берфитт привык узнавать в любой одежде. Здесь их не было. Значит, можно было рассчитывать на благополучный исход. Но – расслабляться никак нельзя было до самого конца. Зато появился Менотти, человек тоже весьма опытный. Судя по его поведению, чувствовал он себя непринужденно, и это тоже являлось признаком того, что никакой опасности сию минуту тут не существовало.
Прозвучало объявление: самолет приземлился. В воздухе никаких происшествий не случилось. Еще один камень с души. Ведь если бы у русских возникли подозрения, они могли ну хотя бы посадить машину на любом из провинциальных аэродромов, и там обыскать все и вся, сам аэроплан разобрать до последнего винтика. Это же их самолет. Но ему дали спокойно сесть.
Берфитт отошел подальше от того отсека, где прилетевшие из Майруби должны были получать свой багаж. Он старался не смотреть в ту сторону; да, собственно, это и не нужно было: он хорошо умел видеть боковым зрением. Зато отсюда было лучше всего наблюдать за ближней частью зала – и вовремя отреагировать, если там вдруг начнется какое-то подозрительное движение. Стягивание людей с разных концов к одному центру… А к багажному отделению все той же фланирующей походкой направился Менотти. Если сейчас к нему вдруг подойдут, остановят…
Но ничего подобного не происходило.
И вот они показались, наконец! Как и полагалось – чернокожие ветераны сделовали парами за молодой женщиной с фотоаппаратом на груди. Мисс Кальдер, надо отдать ей должное, держалась отлично. Не лишне будет подумать об увеличении ее вознаграждения: такие люди, как она, смогут еще не раз пригодиться… Где же Урбс? Вот он: замыкает колонну. Молодец: не шарит глазами по залу в поисках кого-то – уверен, что его встретят. А встретить их должен не кто иной, как Менотти. Где он? Берфитт повел глазами. Ага: стоит правильно, ждет, когда прилетевшие минуют таможню. Интересно, как будет проходить досмотр? Свой человек тут обещал, что все будет сделано быстро. Хотя никакой контрабанды ветераны, разумеется, не везут. Ни с собой, ни на себе…
Берфитт усмехнулся; но только мысленно. Внешне он оставался спокойным, тяжеловесным, едва ли не дремлющим.
Мисс Кальдер прошла досмотр первой. Сумка ее была небольшой и очень легкой. Ее, правда, попросили раскрыть, но ограничились весьма поверхностным осмотром. Выйдя за барьер, она остановилась, повернулась лицом к ветеранам и – могло показаться – решила их сфотографировать. Но как раз в тот миг первая пара тяжело тронулась с места. Самую малость запнувшись перед тем, как разойтись, ветераны направились к двум соседним столам. Одновременно подняли сумки. Одновременно поставили на стол. Мисс Кальдер приблизилась к ним. Что-то объяснила сперва одному таможеннику, потом другому. И сама раскрыла сумки – одну, вторую. «Хорошо действует», – снова подумал Берфитт.
Сумки осмотрели внимательнее, чем у мисс Кальдер; но там, естественно, ничего не нашли – ничего там и не было. И собаки, тренированные, как знал Берфитт, на обнаружение наркотиков, равнодушно прошли мимо.
Тронулась вторая пара…
– Товарищ генерал…
Мерцалов, вместе с Миловым и Докингом, наблюдали за происходившим у таможенников на экране; в зале они не показывались, сидели в милицейских апартаментах.
– Ну, что там еще?
– Новые гости подъехали. Из Тирийского посольства. На дипломатической машине.
– Это неспроста. Смотреть в оба! Если попробуют контактировать с кем-то из прилетевших – слышать, что будет говориться, и все видеть!
Грибовский, не отрывавшийся от экрана, прервал Мерцалова:
– Есть! Есть контакт…
Действительно, уже и на экране было видно, как один из тирийских дипломатов подошел к таможенному барьеру в сопровождении еще одного человека. Обменявшись несколькими словами, предъявил какой-то документ и вошел за барьер.
– Сергей Симонович! Это же…
– Вижу, – ответил Мерцалов мрачно. – Знаю. Вопросы потом.
Дипломат между тем подошел к человеку, замыкавшему колонну ветеранов.
– Это Урбс, – вполголоса, словно боясь быть услышанным, проговорил Милов. – Начальник того Приюта, главный организатор переброски… Ах, черт! Да вы посмотрите…
Восклицание это относилось к действиям Урбса: тот отдал дипломату объемистый картонный ящик, еще не прошедший, естественно, досмотра. После чего тириец направился к другому выходу, которым обычно пользовались люди с дипломатическим иммунитетом.
– Уверен, что это будет обозначено, как дипломатическая почта, – проговорил Докинг, ни к кому в частности не обращаясь.
– Милов! По объему – может там быть тот груз?
– Пожалуй… Пожалуй, да.
– Под самым носом… Сукины дети!
Остановить, обыскать – значило вызвать едва ли не международный конфликт. На это у Мерцалова полномочий не было. И он колебался. Но люди с картонным ящиком еще не успели выйти из зала, как он решился. Схватил телефонную трубку.
– Седов? Мерцалов. Сейчас из Шереметьева в Москву пойдет машина Тирийского посольства. С дипломатическим номером. Задерживать ее для проверки нет оснований – чревато последствиями. Конечно, если она попадет в какое-то ДТП… тогда уже милиция в своих правах. Ну, скажем, кто-нибудь врубится ей в багажник, деликатно столкнет с дороги… Если, не дай бог, такое случится, у них там такой ящик есть, картонный, фруктового типа – интересно было бы установить, что в нем… Рад, что ты понимаешь. Я тут, в Шереметьеве. В случае чего – звони по нашему номеру.
Он положил трубку.
– Еще не вечер, – пробормотал себе под нос. И уже громче спросил у Милова: – Это что – весь их багаж?
– Весь, – угрюмо ответил тот. – Эти вот сумки – и все. Не считая того ящика. С этим они и в самолет садились.
– А не может быть так, что вы ошиблись в расчетах?
– Все может быть…
Докинг пробормотал – голосом воришки, пойманного с поличным:
– Они действительно не везут с собою ничего. Но может быть – их груз, контейнеры с тканями, был погружен и укрыт в самолете заранее, и выгружать его они будут тоже потом и не здесь – может быть, механики…
– Поищем и там, – сказал Мерцалов.
– Груз заметный: контейнеры с человеческими органами. Они выглядят, как…
– Знаем, как выглядят, – сказал Мерцалов, щеголяя произношением.
– Скандала не будет? – спросил Милов. – Они там в Ксении народ обидчивый.
– Примем меры. Скажем: есть сообщение, что в самолете – бомба. Они рады будут сами показать все на свете.
– Остроумно, – сказал Милов. – Только ничего мы там не найдем.
– Значит, по-твоему, груза все-таки не было?
– Отчего же. Был. Но они только что его выгрузили. На наших глазах.
Докинг только пожал плечами. Мерцалов сделал вид, что ничего не слышал. А может, и слышал, но не понял. Так ему было спокойнее.
Пара белья, еще один – запасной – камуфляжный костюм, резервные солдатские башмаки, сандалии – вот и все, что содержалось в любой из ветеранских дорожных сумок. И ничего сверх: ни сигарет, не говоря уже о бутылке чего-нибудь, укрепляющего дух, ни колоды карт – или, скажем, игральных костей для скрашивания бесконечного инвалидного досуга; ни бритвы или мыльницы, зубной щетки…
Один из таможенников не утерпел, чтобы не поинтересоваться:
– У них что же – и бороды не растут? Хоть бы у одного нашлась бритва.
– Мы их бреем, – охотно ответила мисс Кальдер. – Они сами просто не в состоянии. Вы посмотрите на них внимательно: они ведь и ногами с трудом двигают.
– Да, война… – сочувственно произнес инспектор.
– Вы еще не знаете, что такое африканская война, – ответила мисс Кальдер. – Гражданская. Где нет никаких законов.
Инспектор лишь вздохнул.
– Представляю, каково вам возиться с ними. Это не очень опасно? Все-таки, женщинам всегда труднее, а эти парни у вас какие-то мрачные.
Мисс Кальдер успокоила:
– Нет, они вообще-то очень тихие. Они сейчас скорее растения, чем люди. Живут чисто физиологически.
– Как же вы это выдерживаете?
– Мы должны быть гуманными, – строго сказала мисс Кальдер.
– Да, разумеется. Ну, что же, у вас все в порядке. Желаю успеха.
И таможенник проводил последнюю прошедшую досмотр пару печальным взглядом. За соседним столом в это время закончили досматривать Урбса. У него, разумеется, и бритва была, и зубная щетка. Но ничего такого, что было бы запрещено к ввозу в страну. Были и деньги; но очень немного. Инспектор деликатно не стал спрашивать приезжего по этому поводу, но Урбс объяснил сам:
– У нашего учреждения имеется счет в банке в этом городе. Так что необходимыми средствами мы обеспечены.
– Очень рад, – вежливо сказал таможенник. – А вы не скажете, что это у вас за консервы?
Банка была металлическая, литровая.
– Ананас, ломтиками. Обожаю…
– Да, вкусная вещь. Вы позволите?..
И, не дожидаясь согласия, протянул банку подошедшему чиновнику:
– Просмотри – на всякий случай…
Урбс улыбнулся:
– Собственно, я не собирался есть их сейчас. Но если вы настаиваете…
– Нимало. Съедите, когда будет желание, – ответил таможенник.
«Хорош бы я был, если…» – подумал Урбс.
Банка вновь оказалась на столе. Принесший ее сказал лишь:
– Соответствует.
Целость ее не была нарушена.
– Все в порядке, – проговорил инспектор, ставя штамп.
Надворов приземлился во Внукове. Пересел на заранее вызванный служебный вертолет. И приказал везти в Шереметьево. Глянул на часы и понял, что успеет вовремя.
– Болтуны, – сердито сказал Мерцалов. Они в помещении милиции слышали все эти разговоры до последнего слова. – Тем не менее, ясно: они не везут с собой ни-че-го. Вот так-то, господа хорошие. Так что, Милов, твоя правда: пустой номер. Мне вот только что доложили сообщение по интерполовской сети: где-то в Данзании взяли группу с тканями – в контейнерах. Старым способом перевозили. Так что вряд ли тут будут какие-то сюрпризы.
– Наверное, все увезено тирийцами, – предположил Докинг.
Милов вообще ничего не ответил; могло показаться, что он этих слов вовсе и не слышал. Он смотрел на экран монитора так, словно сейчас показывали самый лихой детектив. А к уху прижимал телефонную трубку: только что ему позвонили от Географа, и теперь внимательно слушал то, что ему объясняли. Потом ответил собеседнику на том конце провода:
– Это там было, я просто не сумел взять – такие были обстоятельства. На животных, да. А другие… видел и держал в руках. И сейчас же позвоню, узнаю результат. Скорее всего, это именно те штуки и есть. Приемные антенны.
Он набрал номер Евы в Штатах. Ему необходима была информация. И через минуту Ева сняла трубку.
– Слушаю. О, это ты, Дан? Как я рада… Где ты? Дома? Прекрасно. Я начала уже волноваться. Все благополучно?
– Об этом потом. Я сейчас на службе. И звоню по делу. Ты помнишь, тогда увезла с собой стимулятор из леса… Я просил тебя показать его специалистам. Ты сделала?
– Ах, ты вот о чем. А я-то подумала…
– Я позвоню тебе сегодня же вечером из дому, тогда поговорим по душам. А сейчас, повторяю, я на работе…
– Понимаю. Хорошо, буду ждать. О той штуке: я показала ее. Это не сердечный стимулятор, а совсем другая конструкция, оказывается. Мне объяснили, что это очень недавняя разработка, совершенно секретная, они не понимают, как она могла туда попасть…
– Об этом еще подумаем. И для чего же она служит?
– Она дает возможность управлять человеком при его отключенном сознании. Или подавленном. При помощи специального генератора определенных частот. Такие генераторы тоже существуют, но на рынке они никогда не появлялись.
– Выходит, появились – на черном рынке. Хорошо, это мне и нужно было знать. Большое тебе спасибо, и – до вечера.
Он положил трубку, жалея, что не было времени поговорить побольше за казенный счет. И снова повернулся к экрану.
А на экране были лишь ветераны; двадцать пар, словно мальчики из детского сада, только, в отличие от детей, смирные и равнодушные ко всему окружающему. Они ритмично и тяжело шагали к выходу. Девушка – впереди. Урбс – сзади. Раз – два. Раз – два…
– Что она их – на каждом шагу фотографирует? – вопрос этот Мерцалов задал, похоже, самому себе как раз в тот миг, когда девушка, повернувшись лицом к следовавшей за нею колонне, в очередной раз шевельнула рычажком своей камеры, что висела у нее на груди.
Колонна остановилась – совершенно одновременно, словно по неслышной команде.
– Вот дрессировка… – снова пробормотал Мерцалов. Ему всегда легче думалось, если мысли озвучивались, тут же становились словами.
«Дрессировка, да, – подумал услышавший это ворчание Милов. – Цирк. И аппарат на груди укротителя. Он может походить на фотоаппарат, а может – на какой-то экзотический талисман. И звери синхронно выполняют движения.
Потом выстрел – укротитель падает – и носороги застывают, совершенно обездвижев.
Укротитель тоже все время держал руки на своем талисмане…»
Милов закрыл глаза, чтобы изображение не мешало думать. Собственно, он все понял намного раньше – когда увидел, как ветераны садились в самолет. А сейчас оставалось лишь четко сформулировать выводы.
О чем тогда говорили, а он подслушал?
Было два аппарата; один украл кто-то сбежавший. И что-то там упоминалось относительно укротителя зверей…
– Ты что – уснул, старый анархист?
Это Мерцалов потревожил раздумья. Милов лишь досадливо мотнул головой.
– Потерпи, скоро все тут закончится – для нас полным провалом. Вот тогда сможешь спать хоть неделю, хоть месяц подряд – никто тебя не побеспокоит…
На дисплее встретились Урбс и господин, что из поликлиники. Пожали руки, поулыбались, обменялись несколькими словами. И колонна снова тронулась.
Как раз в тот миг, когда девица в очередной раз прикоснулась к своей камере.
Берфитт обождал, пока Банкир, как бы случайно дрейфуя по залу, не оказался в двух шагах от него. Но поворачиваться к подошедшему не стал. Сказал как бы в пространство – благо, в это время никого больше по соседству не оказалось:
– Все благополучно?
Банкир ответил:
– Тирию будут атаковать. Вот-вот.
Он тоже смотрел в другую сторону.
– На здоровье, – сказал Берфитт. – Так и нужно было. А в остальном?
– Надеюсь, что все в порядке. Хорошо, что я успел вернуться – меня, как назло, послали в провинцию. А вы – не пора ли вам уехать?
– Я посмотрю, как они усядутся в автобус. И, может быть, с ними и уеду – если не будет никаких осложнений.
Банкир кивнул.
– Встретимся вечером, по условию.
И они неспешно разошлись в разные стороны.
«БМВ» тирийского посольства ходко катил по шоссе. Полдороги до Москвы уже проехали.
Тяжелый, донельзя обшарпанный грузовик неожиданно вырвался с боковой дороги. Преимущественное право проезда было у тирийца, но шофер «Камаза» почему-то не счел нужным уступить. Ему понадобилось сразу же встать в левый ряд: быть может, он собирался сделать левый поворот или развернуться; разрешающий этот маневр знак виднелся в полусотне метров впереди.
Водитель посольской машины принял, насколько мог, влево, стремясь уступить дорогу. Но его возможности были крайне ограничены: левее была уже полоса встречного движения, и навстречу как раз шла полицейская машина на большой скорости.
Грузовик все-таки вмазался в «БМВ», но, к счастью, вскользь; пострадал в основном багажник: крышка его распахнулась, ящик выпал на дорогу. Водитель посольского автомобиля встал на тормоза. Полицейская машина с визгом шин уже разворачивалась позади. Грузовик сдал назад – рассчитывал, похоже, удрать; но один из полицейских уже вскочил на подножку, и шофер предпочел, видимо, не усугублять своей вины.
Пассажиры легковой машины отделались испугом. Пострадала машина; но хуже всего пришлось ящику: при ударе о дорогу он раскрылся, насколько банок покатилось по асфальту. Обычных консервных банок.
Когда пассажиры выбрались из «БМВ», милиционеры – их было двое – уже заканчивали собирать банки; третий возился возле них с каким-то прибором. Четвертый – всего их оказалось четверо – уже готовился составлять протокол.