Страница:
Васильева: Да.
Гособвинитель Юркин: Что вы можете сказать по обстоятельствам 1972 года, т. е. по данным избиений вашим отцом зятя. Причину, последствия и так далее.
Васильева: Ну, отец с матерью приехали…
Гособвинитель Юркин: Т. е. вы начали с того, что Васильев…
Васильева: В гости приехали они.
Гособвинитель Юркин: Т. е. Васильев — это ваш муж был?
Васильева: Да.
Гособвинитель Юркин: Как его звали?
Васильева: Владимир Васильевич.
Гособвинитель Юркин: Владимир Васильевич. Вы когда в брак-то с ним вступили?
Васильева: В 1970 году.
Гособвинитель Юркин: А когда процесс был?
Васильева: В 1973 году.
Гособвинитель Юркин: А как вы жили?
Васильева: Ну, он с первых дней пьянствовал. Вот это только. Больше ничего от него не имела. Это только.
Гособвинитель Юркин: В настоящее время он скончался. Отчего он скончался?
Васильева: Он в автомобильную катастрофу попал. В Цивильск поехали с водителем из учебного комбината, лоб в лоб столкнулись и насмерть. И водитель, и он. За водкой поехали. Тогда проблемы с водкой были.
Гособвинитель Юркин: В каком году это было?
Васильева: В 85-м.
Гособвинитель Юркин: В 85-м. С 73-го года брак расторгли, вместе не проживали?
Васильева: Нет.
Гособвинитель Юркин: Пожалуйста, по поводу конфликта.
Васильева: Был очень злой отец на него из-за меня. Он приехал, они разбирались.
Гособвинитель Юркин: Из-за чего?
Васильева: И картошку выкопал, когда жара была. Кушать нечего стало. Все. Вместе сажали с родственниками. Он ходил, пьянствовал, продал. Вот это, видимо, разозлило. Разбирались они.
Гособвинитель Юркин: Ну, а кто сообщил об этом?
Васильева: Я же матери сказала.
Гособвинитель Юркин: Ну, вы попросили отца избить его?
Васильева: Нет, нет. Никто не просил его издеваться.
Гособвинитель Юркин: В один из дней приехал отец.
Васильева: Приехал отец. Злой очень был.
Гособвинитель Юркин: С кем он приехал?
Васильева: С мамой приехали, но они в гости приехали.
Гособвинитель Юркин: Дальше.
Васильева: Не хотели ничего там бить. Он сам пошел с табуреткой на отца.
Гособвинитель Юркин: Васильев?
Васильева: Угу.
Гособвинитель Юркин: А отец?
Васильева: Отец сдачу дал и хотел увезти его. Посадил в коляску мотоцикла и увез. В милицию хотел сдать по пути.
Гособвинитель Юркин: А кто избивал? Драка обоюдная была?
Васильева: Обоюдная.
Гособвинитель Юркин: И Васильев бил, и отец ваш бил?
Васильева: Да, да. Но по пути там он оставил его. В милицию не стал.
Гособвинитель Юркин: А как в коляску посадил?
Васильева: Спокойно в коляску посадил.
Гособвинитель Юркин: Связывал?
Васильева: Нет, нет. Никто не связывал.
Гособвинитель Юркин: С кем уехал он?
Васильева: Отец, мать поехали.
Гособвинитель Юркин: Отец с матерью и Васильевым уехали. А куда они уехали?
Васильева: Домой. Но по пути они хотели его в милицию сдать. Потом передумал отец, оставил его на дороге же.
Гособвинитель Юркин: А вам откуда стало известно, что на дороге оставил?
Васильева: Ну, на другой день позвонили, сказали.
Гособвинитель Юркин: Отец звонил?
Васильева: Да.
Гособвинитель Юркин: И что сказал?
Васильева: Ну, что в больнице. Забрали его с дороги.
Гособвинитель Юркин: Кроме отца, кто-нибудь избивал?
Васильева: Нет. Никого не было там. Мать она только плакала. Мать не будет такие вещи делать.
Гособвинитель Юркин: А вы?
Васильева: Я дома осталась.
Гособвинитель Юркин: Вы дома?
Васильева: А зачем буду бить его? Женщина.
Гособвинитель Юркин: А отец впоследствии, родители не рассказывали, что произошло в лесопосадке?
Васильева: Ну, там же оставили его. Ничего не делали ему.
Гособвинитель Юркин: Не били его?
Васильева: Не били. Пьяный же он был. Оставили.
Гособвинитель Юркин: Пьяный был. Вам знаком этот лист?
Васильева: Да, в почтовых ящиках. Все это было потом.
Гособвинитель Юркин: А где это было?
Васильева: Во всех почтовых ящиках.
Гособвинитель Юркин: У вас тоже?
Васильева: Да. Вот по всему городу распространяли. По всем деревням.
Гособвинитель Юркин: В Новочебоксарске тоже?
Васильева: В Новочебоксарске тоже. Угу.
Гособвинитель Юркин: Читали?
Васильева: Ну, конечно, читала. Ага.
Гособвинитель Юркин: Какое у вас отношение?
Васильева: Ну, там сплошная клевета.
Гособвинитель Юркин: В чем заключается?
Васильева: Почти убили, написано. Никто не убивал его.
Гособвинитель Юркин: Написано, что к ответственности не привлекли мать, хотя она была соучастницей преступления.
Васильева: Ой-ой. Нет, это неправда. Мать мухи не обидит. Мать не такая была. Отец-то уж рассердился за дочь. Мать — нет.
Гособвинитель Юркин: Данные в статье соответствуют…
Васильева: Нет, не соответствуют нисколько. Сплошная ложь.
Гособвинитель Юркин: Ну, как вы считаете, неприятно все это?
Васильева: Конечно. Напрасно пишут. Морально это очень тяжело. Такую вещь зачем писать напрасно?
Гособвинитель Юркин: И что здесь неправду пишут в статье?
Васильева: Неправду, неправду. Мне потом врачи говорили, что там можно было вполне, если б я это сумела поговорить, там не было никаких осложнений у мужа.
Гособвинитель Юркин: А о чем поговорить было нужно?
Васильева: Ну, там это раздули все. Лежал он!
Гособвинитель Юркин: В статье раздули?
Васильева: В статье раздули, что этот случай раздули. Там таких серьезных травм не было у мужа. Он после этого 13 лет жил. Там пишут, почти что убили его. Также пишут, почти в лесопосадке убили.
Гособвинитель Юркин: 15 лет жил.
Васильева: 13 лет жил после этого.
Гособвинитель Юркин: Он в больнице лежал?
Васильева: Нет. Так же пьянствовал. Продолжал в том же духе. Завхозом работал в учебном комбинате.
Гособвинитель Юркин: Какие-то последствия?
Васильева: Никаких последствий. 13 лет еще жил.
Гособвинитель Юркин: Инвалидом стал?
Васильева: Нет, не инвалид. Никакой не инвалид.
Гособвинитель Юркин: Лечился, наверное?
Васильева: Нет. Только пил, не лечился.
Адвокат Шарапов: А вот когда отца судили, вы там присутствовали на суде?
Васильева: Да.
Адвокат Шарапов: Давали тоже показания?
Васильева: Да.
Адвокат Шарапов: Т. е. суд там разобрался.
Адвокат Коток: А для чего, как вы думаете, был написан этот листок?
Васильева: Ну, не знаю, очернить, наверное.
Адвокат Коток: Кого?
Васильева: Ну, братишку, наверное.
Адвокат Ильин: Вот вы в суде присутствовали, показания вашего мужа слышали? То, что в ходе следствия прочли?
Васильева: Ой, я сейчас не помню, не помню.
Допрос свидетеля защиты Герасимова Николая Николаевича.
Моляков: Уважаемый Николай Николаевич, у меня к вам вопрос, который я собирался задать всем остальным депутатам, принимавшим участие в этих событиях. Расскажите, пожалуйста, о событиях, развернувшихся в помещении, в котором было размещено индивидуальное частное предприятие Лошакова Виктора Григорьевича, в конце ноября 2003 года в ходе выборной кампании кандидата в депутаты Государственной Думы. Что произошло в тот вечер и какое участие в этом принимали вы, иные лица?
Н. Н. Герасимов: Значит, я там был, в этом заведении, два раза в тот день. Это, значит, там, где работал Лошаков. Занимается полиграфической деятельностью. Я буду рассказывать о последнем разе, когда я был.
Значит, мы поехали туда с Дома юстиции, депутаты Госсовета Егоров Анатолий Алексеевич, Павлов Олег Александрович, депутат городского Собрания Солдатов Владислав Дмитриевич. Когда мы туда приехали, там был сам начальник Калининского РОВД Глухов, я, к сожалению, имя-отчество забыл. И, значит, они хотели оборудование, на котором работал Лошаков, отобрать в связи с тем, что якобы листовки Молякова Игоря Юрьевича являются средством массовой информации.
Ну, я, значит, подошел, а я прошу прощения у здесь сидящих, тоже был адвокат Ильин. Я долго не стал, просто подошел и сказал: ребята, здесь без прокурора не обойтись. Вот. Я позвонил в прокуратуру Чувашской Республики. Я времени не знал, я там был примерно часа в 4–5. я спрашивал: мне, пожалуйста, дежурного прокурора. Мне сказали, что его пока нет на месте. Тогда я взял машину и поехал в прокуратуру республики. Приехал туда, спрашиваю. Нет, говорят, еще не пришел. Он будет после пяти, после 17 часов. Я так понял, что здесь сам прокурор на месте. Поднимаюсь в приемную, представился, буквально через пять минут я был у прокурора республики Зайцева Сергея Петровича, который в настоящее время работает прокурором Санкт-Петербурга.
Я зашел буквально на 3–4 минуты, объяснил ситуацию, говорю, что работники Калининского РОВД во главе с начальником хотят вот такие действия произвести. И я сказал, что если что-нибудь произойдет неординарное, то вина будет на вас и на мне, потому что я вас не смог убедить.
После нашего разговора он вызвал своего заместителя, дал указание, сказал, что все, через некоторое время там будет прокурор.
Потом, после этого, я уехал туда. Туда через некоторое время приехал прокурор Калининского района Григорьев. И после этого, после долгих дискуссий мы все-таки оттуда разошлись.
И я еще могу добавить, что, когда ходили в администрацию Калининского района вместе с Лошаковым (тогда я у него работал юристом), он мне сказал: пойдем, пожалуйста, вместе. Я пошел. Его, я уж не помню, пригласили к кому-то, того человека, того сотрудника Калининского РОВД не было.
Потом мы зашли (не зашли, а просто встретили женщину), сказали: вот такое дело. Она сказала: пойдемте ко мне. Я ее фамилии не помню, но помню, что она была в звании подполковника.
Потом зашли к ней, посидели, Лошаков стал спрашивать, насчет чего вызывали. Она ничего не ответила. Я представился как депутат.
Адвокат Шарапов начинает громко говорить по мобильному телефону, а Н. Н. Герасимов делает ему замечание.
Адвокат Шарапов после этого замечания выходит из зала судебного заседания.
Н. Н. Герасимов: Ну, в общем, так получилось, что она проводила нас в приемную к начальнику РОВД Глухову. Мы там долго разговаривали, почти ни о чем, но потом он показал мне бумажку, в которой было якобы освидетельствование, что листовки Молякова являются средством массовой информации. И такую же бумагу я видел у прокурора Григорьева.
Моляков: И что удалось отстоять?
Н. Н. Герасимов: Ну, там действительно все были депутаты, многие были с юридическим образованием. Да, еще, прошу прощения, был член ЦИКа Андреев Виталий Михайлович. Мы там отстояли, работники, прокурор ушел. Сотрудники Калининского РОВД освободили помещение. И только после этого мы уехали домой.
Адвокат Коток: А вот вы были участником штаба. С Моляковым Игорем Юрьевичем вам часто приходилось встречаться?
Н. Н. Герасимов: Часто — не часто, но, когда я был членом, вернее, работником штаба, поэтому приходилось часто встречаться. Нечасто, но вот обсуждали некоторые вопросы, действия.
Адвокат Коток: Вот вы «Сладкую сказку о Федоровых» читали?
Н. Н. Герасимов: По правде говоря, нет.
Гособвинитель Юркин: А в типографию вы по чьей просьбе приехали?
Н. Н. Герасимов: По просьбе Лошакова. Я уже повторяюсь. В тот день я три раза по его просьбе встречался. Один раз был в РОВД, а потом два раза в его помещении.
Гособвинитель Юркин: А на каком основании?
Н. Н. Герасимов: Ну, я же говорю, что я в то время у него юристом работал. Юридические вопросы решал.
Гособвинитель Юркин: А вот за содержание агитационных листов, как вы думаете, кто должен нести ответственность?
Н. Н. Герасимов: Честно говоря, я не понял вашего вопроса. Кто должен следить. Я просто скажу, как у меня это было, когда я был кандидатом. У меня были доверенные лица. Пару листовок я сам отслеживал. А потом я доверился, они мне все заказывали, кто-то за финансы отвечал, кто-то за печать.
Гособвинитель Юркин: А кто за достоверность информации?
Н. Н. Герасимов: Это вам, наверное, лучше знать.
Гособвинитель Юркин: Ну, вот я вам…
Н. Н. Герасимов: Я вам ответил.
Гособвинитель Юркин: А как вы считаете?
Н. Н. Герасимов: Ну, вот я вам свое мнение…
Гособвинитель Юркин: Ну, вот у вас есть информационный лист, есть автор. В статье автор не указан. В то же время написано, что от первого лица, и подписано: информационный листок кандидата. Кто же распространял информацию?
Н. Н. Герасимов: Во-первых, я не читал, а во-вторых, это, может быть, кто-то «подлянку» хотел сделать? Очень много такого было. Во время выборов депутатов Госсовета Чувашской Республики Егоров Анатолий Алексеевич был кандидатом. На его участке распространили такую листовку, что он там с бородой, бандит, тоже так же, со всеми данными.
Гособвинитель Юркин: Но подписано-то Моляковым!
Н. Н. Герасимов: Это вот я вам ответил на ваш вопрос.
Гособвинитель Юркин: Вот вы узнаете, что в вашем агитационном материале есть материал и он не соответствует действительности. Какие ваши действия?
Н. Н. Герасимов: Никак я не могу понять! Может, действительно, до меня долго доходит. Не могу понять! Я свое мнение здесь высказывать не собираюсь. Я выводов даже делать не буду!
Адвокат Глухов: Вы действительно заставляете свидетеля делать выводы.
Н. Н. Герасимов: Я же вам сказал, что я несу ответственность за свои листовки. Я свои агитлистки почти сам выпускал, потом нашел человека, я туда и не смотрел.
Гособвинитель Юркин: Ну вот, отдельное лицо выпустило агитационный листок. Вот вы прочитали его и увидели, что там сведения не соответствуют действительности. Ваши действия какие?
Н. Н. Герасимов: У меня таких действий не было, поэтому я отвечать не могу.
Гособвинитель Юркин: А если бы были?
Н. Н. Герасимов: Если-если! Я не могу сказать! Если бы, да кабы, да я не знаю, я не пойму, что вам отвечать! По существу.
Гособвинитель Юркин: Вы за свои отвечаете, а другой кандидат пусть отвечает за свои.
Н. Н. Герасимов: Не надо меня это самое. У меня как было, так я и рассказал. У меня было так: два агитлистка я почти сам выпускал, а остальные потом доверенные лица мне выпускали.
Гособвинитель Юркин: Если лист выпускает ваше доверенное лицо…
Н. Н. Герасимов: Это законом не возбраняется. Я поэтому здесь. Смотрю, они хорошо мне помогли. Они сами выпускали. Я только давал направление, как лучше написать. Сами сочиняли, сами набирали, сами печатали, сами заказывали.
Гособвинитель Юркин: А что ж вы до конца не доводили?
Н. Н. Герасимов: У меня просто на это времени не было.
Адвокат Глухов: Здесь нет конкретных вопросов. Здесь есть только одни предположения.
Н. Н. Герасимов: Я прошу прощения, если действительно дело… До свидания.
Показания потерпевшего Федорова Николая Васильевича.
Судья разъясняет права Федорову.
Судья: Знаком ли вам гражданин, который рядом с вами (показывает на Молякова)?
Федоров: Знаком.
Гособвинитель Юркин: Николай Васильевич! Вам информационные листки за подписью Молякова знакомы?
Федоров: Да, я их помню. И думаю, что на всю жизнь, к сожалению, запомню.
Гособвинитель Юркин: По поводу данных листов с заявлениями вы обращались?
Федоров: Я помню, что обращался в прокуратуру республики. Я перед вами говорю. Только что срочно приехал с работы. Говорю с такой оговоркой, обращался на одну тему, как это на моей памяти осталось. Обращался два раза на одну тему. Тема одна и каждый раз была связана с очень тяжелыми переживаниями моими личными и переживаниями моих родных и близких, соратников и родственников в связи с очень оскорбительными публикациями в адрес моих покойных родителей: отца, Федорова Василия Федоровича, и матери, Федоровой Анфисы Никитичны.
Я думаю, мы все люди, и поэтому я хотел бы обозначить свою такую личностную позицию. Я не просто человек, который обладает эмоциями, но еще и президент республики. Как человек, каждый из нас понимает, когда лично тебя оскорбляют, то ты сам можешь защититься от этих оскорблений, но когда оскорбляют покойных вообще, что вообще-то не принято по всем правилам, у всех народов, мне кажется.
Это еще более для нравственного человека, способного переживать очень тяжело и больно, но плюс еще, когда, как в данном случае, оскорбляют таких близких, родителей, покойных родителей, я уж не говорю о том, что с трудной судьбой, фронтовика, мать, которая родила и вырастила пятерых детей, это вдвойне, втройне, просто в тысячу раз тяжелее, когда слышишь, что оскорбляют усопших.
И поэтому одни публикации были, за которые осужден подсудимый больше в адрес отца и меня. Я обращался в прокуратуру. И второй раз я обращался в прокуратуру с просьбой дать оценку тому, что опубликовано по тому случаю, потрясшего меня удивления — это уже в адрес матери, покойной матери в том, что она там совершила какие-то страшные преступления.
Поэтому я обратился к прокурору с просьбой рассмотреть и попытаться дать прокурорскую оценку. Не с просьбой осудить там или еще что-то.
Гособвинитель Юркин: Но вы сами-то читали?
Федоров: Да, прочитал эту статью.
Гособвинитель Юркин: Каково ваше мнение, что там неверно, на ваш взгляд?
Федоров: Ну, сейчас я всех деталей не могу вспомнить, потому что и время прошло, и потом, надо иметь в виду, что, наверное, к счастью моему и к несчастью для подсудимого, я чуть-чуть больше занят, и работа не позволяет помнить детали.
Я не перечитывал и не хочу перечитывать эту статью. Ибо это очень сильно ранит человека.
Гособвинитель Юркин: А вот здесь вот указано о том, что…
Федоров: А это не детали. Это я могу сказать. То, что останется на всю жизнь, то, что я сказал. Оттого, что там звучало обвинение, что моя мать покойная, Анфиса Никитична, участвовала в совершении преступления с убийством или с покушением на убийство и что она соучастница преступления, страшного преступления. И, конечно, когда я прочитал это, ну, моему удивлению, это мягко сказано, не было предела, потому что казалось, что обо всем этом уже было написано этим автором. А тут акцентировано, еще раз про мою мать, выделяя ее роль и то, что она самостоятельно уже активная участница совершения особо тяжкого преступления.
Вот так же это было, как и в первый раз. Те же страшные переживания, когда все валится из рук, когда не знаешь, что делать. Бессилие. Так это. Состояние бессилия, потому что, если бы я не был президентом, вот кто-то оскорбил бы меня, понятно. Но мы же мужчины еще к тому же. Если бы я не был обременен властью, конечно, я бы поговорил с этим, с позволения сказать, субъектом. Так по-мужски, как принято. Все-таки это срабатывает, знаете, мы же все имеем плюсы и минусы в характере.
Но в данном случае я не могу так вести себя, хотя вроде и сильный, спортивный там и так далее, но вот возникает такое эмоциональное, сердечное… Вот… А дальше, а дальше, знаете, как на это посмотрят люди — тысячи, сотни тысяч людей, которые прочитали. Как на это посмотрит дочка моя, жена.
Я попытался спрятать эту газету, не показать дома, а потом супруга, видя, что я вот так переживаю, видя, что что-то со мной случилось, сообщила мне, что она читала уже эту газету. И скрывала от меня, что она знает про эту публикацию. Жалея меня, пытается, наверное, скрыть от меня.
А потом, я помню, сестра моя, Елизавета Васильевна, она живет в Новочебоксарске, ну, работает в разных местах по совместительству, насколько я знаю, по телефону… рыдает… уже на следующий день, я уж не помню, примерно в то время, рыдает и спрашивает: «Что мне делать?», — ну, как к брату обращается ко мне. — «Что мне делать?» — рыдает.
Ну, я не знаю, чем помочь, потому что она понимает или как дочь переживает очень сильно. Так что это было очень тяжелое испытание, когда нужно было победить в себе эмоции, переживания и как-то прийти в себя. Нужно было найти силы.
Мне, как сыну матери, честь которой нехорошо затронута этой публикацией.
Гособвинитель Юркин: Вы когда обратились в прокуратуру, то указали, что статья написана непосредственно Моляковым. Почему вы решили, что автор статьи Моляков? Почему я спрашиваю, потому что сама статья — она не подписана, нет автора.
Федоров: Ну, наверное, первая причина связана с тем, что, мне кажется, ни у кого в общественном мнении, а я был в плену общественного мнения, не было сомнения, что это вот изобретение данного гражданина, Молякова. И более того, я могу вспомнить, наверное, такой сюжет, думаю, что я не ошибаюсь, мне докладывали как президенту, то ли министр печати, то ли руководитель администрации, что в связи с юридическими сложностями, либо с типографскими сложностями, гражданин Моляков начинает издавать свою личную листовку. Это позволяет то ли что-то обходить, то ли что-то не оформлять. Т. е. эта листовка, она не требовала какого-то оформления, какое требует обычное средство массовой информации, если я не ошибаюсь, мне докладывали об этом.
И говорили, что Моляков теперь занимается самиздатом. Это первое. А второе, более содержательное, вторая причина была содержательная — ну, я знаю, спросила судья уважаемая, знаю ли я гражданина, который находится слева от меня, нет ли у меня неприязненных отношений с ним. Нет, никаких неприязненных отношений, и это, наверное, философски — я достаточно философски отношусь и к жизни, и к людям, и к поступкам их. Это, наверное, уникально, что я говорю так. Просто прошу извинить меня гражданина Молякова. Мне просто кажется, что это несчастный человек, и этого несчастного человека я знаю по духу, чувствую… это не то, но очень знаю хорошо. Т. е. все, что звучало, все, что писал много раз в разные годы. И когда он писал на эти темы, т. е. моих покойных родителей, то, конечно, это его перо. Поэтому, когда читаешь, в силу формальных причин, которые существенны вообще и по философии и для юристов, как мы знаем, форма существенна. Здесь было понятно, что это его стиль, его дух, его эмоции, его, как бы я сказал, неприязнь. Мне так кажется, может, я заблуждаюсь, неприязнь какая-то генетическая или еще какая просто ко мне. Я очень сожалею, что я не смог как гражданин, как президент республики помочь ему преодолеть вот эту неприязнь, которая доходит у него, как мне кажется, до какого-то, на мой взгляд, ненормального состояния генетической ненависти. Не только ко мне, еще и к моим родителям. Поэтому я и говорю, что это несчастье вообще.
Гособвинитель Юркин: Николай Васильевич! Как вам кажется, должен ли нести ответственность кандидат вот за те материалы, которые размещены в его агитационном листке?
Федоров: Вообще, в рамках общечеловеческой морали, если человек что-то говорит о другом человеке, в рамках общечеловеческой морали это тоже в какой-то степени значимо даже для суда. Я думаю, что все мы воспитаны, знаем, что человек должен нести ответственность за свои слова вообще.
Моляков: Очень хорошо! Итак, Николай Васильевич, лично вы видели, как в ваш открытый демократично почтовый ящик лично я вкладывал данный листок?
Федоров: Я отвечал на этот вопрос.
Моляков: Т. е. видели или нет? Я прошу еще раз уточнить.
Судья: Вопрос задавался. Отводится.
Моляков: Хорошо! Лично вы видели, чтобы я в каком-то там месте писал именно эту статью? Лично вы?
Федоров: Я не видел вас за столом пишущим ни данную статью и не видел ни разу вас, чтобы вы сидели за столом. Я лично вас не видел. И писали статьи.
Моляков: То есть. И эту статью вы тоже не видели, что я писал. Да?
Федоров: Нет, с этим…
Моляков: Хорошо! Вы когда-нибудь слышали о том, что я намереваюсь написать данную статью? Ну, от кого-либо, или лично сами, вы слышали когда-либо?
Федоров: Ну, если вы очень хотите получить ответ, который я могу дать на такой вопрос… Мне говорят всегда в рамках выполнения своих служебных обязанностей органы разные о том, какие гадости можно ожидать в отношении каких персон политических в ходе предвыборных кампаний. Вот такие доклады мне бывают, в рамках выполнения моих служебных обязанностей. И, конечно, о том, что Моляков… Вы спросили вообще о ваших намерениях: догадывался ли я, знаю ли я… Когда мне сообщили, даже принесли первые экземпляры вот этих листовок, сказали, что здесь будет много гадостей от Молякова. Это были официальные доклады соответствующих служб.
Моляков: То есть я уточняю вопрос: лично вы от меня слышали эти гадости, о которых вы упоминаете? Лично от меня?
Федоров: От вас я много чего слышал, очень много чего слышал…
Моляков: Но вот именно по поводу…
Федоров: И по радио, и по телевидению…
Моляков: По поводу материалов, которые изложены в статье?
Федоров: Ну да, поскольку вы уже были участником…
Моляков: Когда это было?
Федоров: Участником публикаций. И я с вами встречался в суде по делу о клевете в адрес моих покойных родителей, и поэтому я слышал, что вы по-своему убеждены и считаете, что делаете правильное дело, разоблачая моих усопших родителей в совершении того, чего они не совершали. То есть мне знакомо по вашему поведению, по результатам встреч с вами, я уж не говорю где-то вообще звучат ваши слова, а в ходе судебного заседания…
Моляков: То есть в ходе первого судебного заседания я именно про эту статью лично вам или вот лично вы слышали, чтобы я в вашем присутствии говорил, что я напишу?
Федоров: От вас лично я не слышал, но…
Моляков: Спасибо, спасибо. Вот мне этот ответ был нужен. Следующий вопрос, Николай Васильевич! Вот у нас здесь есть протокол допроса потерпевшего. От 1 декабря 2003 года. Составленный следователем Толстовым.
Судья: А что там протокол?
Гособвинитель Юркин: Что вы можете сказать по обстоятельствам 1972 года, т. е. по данным избиений вашим отцом зятя. Причину, последствия и так далее.
Васильева: Ну, отец с матерью приехали…
Гособвинитель Юркин: Т. е. вы начали с того, что Васильев…
Васильева: В гости приехали они.
Гособвинитель Юркин: Т. е. Васильев — это ваш муж был?
Васильева: Да.
Гособвинитель Юркин: Как его звали?
Васильева: Владимир Васильевич.
Гособвинитель Юркин: Владимир Васильевич. Вы когда в брак-то с ним вступили?
Васильева: В 1970 году.
Гособвинитель Юркин: А когда процесс был?
Васильева: В 1973 году.
Гособвинитель Юркин: А как вы жили?
Васильева: Ну, он с первых дней пьянствовал. Вот это только. Больше ничего от него не имела. Это только.
Гособвинитель Юркин: В настоящее время он скончался. Отчего он скончался?
Васильева: Он в автомобильную катастрофу попал. В Цивильск поехали с водителем из учебного комбината, лоб в лоб столкнулись и насмерть. И водитель, и он. За водкой поехали. Тогда проблемы с водкой были.
Гособвинитель Юркин: В каком году это было?
Васильева: В 85-м.
Гособвинитель Юркин: В 85-м. С 73-го года брак расторгли, вместе не проживали?
Васильева: Нет.
Гособвинитель Юркин: Пожалуйста, по поводу конфликта.
Васильева: Был очень злой отец на него из-за меня. Он приехал, они разбирались.
Гособвинитель Юркин: Из-за чего?
Васильева: И картошку выкопал, когда жара была. Кушать нечего стало. Все. Вместе сажали с родственниками. Он ходил, пьянствовал, продал. Вот это, видимо, разозлило. Разбирались они.
Гособвинитель Юркин: Ну, а кто сообщил об этом?
Васильева: Я же матери сказала.
Гособвинитель Юркин: Ну, вы попросили отца избить его?
Васильева: Нет, нет. Никто не просил его издеваться.
Гособвинитель Юркин: В один из дней приехал отец.
Васильева: Приехал отец. Злой очень был.
Гособвинитель Юркин: С кем он приехал?
Васильева: С мамой приехали, но они в гости приехали.
Гособвинитель Юркин: Дальше.
Васильева: Не хотели ничего там бить. Он сам пошел с табуреткой на отца.
Гособвинитель Юркин: Васильев?
Васильева: Угу.
Гособвинитель Юркин: А отец?
Васильева: Отец сдачу дал и хотел увезти его. Посадил в коляску мотоцикла и увез. В милицию хотел сдать по пути.
Гособвинитель Юркин: А кто избивал? Драка обоюдная была?
Васильева: Обоюдная.
Гособвинитель Юркин: И Васильев бил, и отец ваш бил?
Васильева: Да, да. Но по пути там он оставил его. В милицию не стал.
Гособвинитель Юркин: А как в коляску посадил?
Васильева: Спокойно в коляску посадил.
Гособвинитель Юркин: Связывал?
Васильева: Нет, нет. Никто не связывал.
Гособвинитель Юркин: С кем уехал он?
Васильева: Отец, мать поехали.
Гособвинитель Юркин: Отец с матерью и Васильевым уехали. А куда они уехали?
Васильева: Домой. Но по пути они хотели его в милицию сдать. Потом передумал отец, оставил его на дороге же.
Гособвинитель Юркин: А вам откуда стало известно, что на дороге оставил?
Васильева: Ну, на другой день позвонили, сказали.
Гособвинитель Юркин: Отец звонил?
Васильева: Да.
Гособвинитель Юркин: И что сказал?
Васильева: Ну, что в больнице. Забрали его с дороги.
Гособвинитель Юркин: Кроме отца, кто-нибудь избивал?
Васильева: Нет. Никого не было там. Мать она только плакала. Мать не будет такие вещи делать.
Гособвинитель Юркин: А вы?
Васильева: Я дома осталась.
Гособвинитель Юркин: Вы дома?
Васильева: А зачем буду бить его? Женщина.
Гособвинитель Юркин: А отец впоследствии, родители не рассказывали, что произошло в лесопосадке?
Васильева: Ну, там же оставили его. Ничего не делали ему.
Гособвинитель Юркин: Не били его?
Васильева: Не били. Пьяный же он был. Оставили.
Гособвинитель Юркин: Пьяный был. Вам знаком этот лист?
Васильева: Да, в почтовых ящиках. Все это было потом.
Гособвинитель Юркин: А где это было?
Васильева: Во всех почтовых ящиках.
Гособвинитель Юркин: У вас тоже?
Васильева: Да. Вот по всему городу распространяли. По всем деревням.
Гособвинитель Юркин: В Новочебоксарске тоже?
Васильева: В Новочебоксарске тоже. Угу.
Гособвинитель Юркин: Читали?
Васильева: Ну, конечно, читала. Ага.
Гособвинитель Юркин: Какое у вас отношение?
Васильева: Ну, там сплошная клевета.
Гособвинитель Юркин: В чем заключается?
Васильева: Почти убили, написано. Никто не убивал его.
Гособвинитель Юркин: Написано, что к ответственности не привлекли мать, хотя она была соучастницей преступления.
Васильева: Ой-ой. Нет, это неправда. Мать мухи не обидит. Мать не такая была. Отец-то уж рассердился за дочь. Мать — нет.
Гособвинитель Юркин: Данные в статье соответствуют…
Васильева: Нет, не соответствуют нисколько. Сплошная ложь.
Гособвинитель Юркин: Ну, как вы считаете, неприятно все это?
Васильева: Конечно. Напрасно пишут. Морально это очень тяжело. Такую вещь зачем писать напрасно?
Гособвинитель Юркин: И что здесь неправду пишут в статье?
Васильева: Неправду, неправду. Мне потом врачи говорили, что там можно было вполне, если б я это сумела поговорить, там не было никаких осложнений у мужа.
Гособвинитель Юркин: А о чем поговорить было нужно?
Васильева: Ну, там это раздули все. Лежал он!
Гособвинитель Юркин: В статье раздули?
Васильева: В статье раздули, что этот случай раздули. Там таких серьезных травм не было у мужа. Он после этого 13 лет жил. Там пишут, почти что убили его. Также пишут, почти в лесопосадке убили.
Гособвинитель Юркин: 15 лет жил.
Васильева: 13 лет жил после этого.
Гособвинитель Юркин: Он в больнице лежал?
Васильева: Нет. Так же пьянствовал. Продолжал в том же духе. Завхозом работал в учебном комбинате.
Гособвинитель Юркин: Какие-то последствия?
Васильева: Никаких последствий. 13 лет еще жил.
Гособвинитель Юркин: Инвалидом стал?
Васильева: Нет, не инвалид. Никакой не инвалид.
Гособвинитель Юркин: Лечился, наверное?
Васильева: Нет. Только пил, не лечился.
Адвокат Шарапов: А вот когда отца судили, вы там присутствовали на суде?
Васильева: Да.
Адвокат Шарапов: Давали тоже показания?
Васильева: Да.
Адвокат Шарапов: Т. е. суд там разобрался.
Адвокат Коток: А для чего, как вы думаете, был написан этот листок?
Васильева: Ну, не знаю, очернить, наверное.
Адвокат Коток: Кого?
Васильева: Ну, братишку, наверное.
Адвокат Ильин: Вот вы в суде присутствовали, показания вашего мужа слышали? То, что в ходе следствия прочли?
Васильева: Ой, я сейчас не помню, не помню.
Допрос свидетеля защиты Герасимова Николая Николаевича.
Моляков: Уважаемый Николай Николаевич, у меня к вам вопрос, который я собирался задать всем остальным депутатам, принимавшим участие в этих событиях. Расскажите, пожалуйста, о событиях, развернувшихся в помещении, в котором было размещено индивидуальное частное предприятие Лошакова Виктора Григорьевича, в конце ноября 2003 года в ходе выборной кампании кандидата в депутаты Государственной Думы. Что произошло в тот вечер и какое участие в этом принимали вы, иные лица?
Н. Н. Герасимов: Значит, я там был, в этом заведении, два раза в тот день. Это, значит, там, где работал Лошаков. Занимается полиграфической деятельностью. Я буду рассказывать о последнем разе, когда я был.
Значит, мы поехали туда с Дома юстиции, депутаты Госсовета Егоров Анатолий Алексеевич, Павлов Олег Александрович, депутат городского Собрания Солдатов Владислав Дмитриевич. Когда мы туда приехали, там был сам начальник Калининского РОВД Глухов, я, к сожалению, имя-отчество забыл. И, значит, они хотели оборудование, на котором работал Лошаков, отобрать в связи с тем, что якобы листовки Молякова Игоря Юрьевича являются средством массовой информации.
Ну, я, значит, подошел, а я прошу прощения у здесь сидящих, тоже был адвокат Ильин. Я долго не стал, просто подошел и сказал: ребята, здесь без прокурора не обойтись. Вот. Я позвонил в прокуратуру Чувашской Республики. Я времени не знал, я там был примерно часа в 4–5. я спрашивал: мне, пожалуйста, дежурного прокурора. Мне сказали, что его пока нет на месте. Тогда я взял машину и поехал в прокуратуру республики. Приехал туда, спрашиваю. Нет, говорят, еще не пришел. Он будет после пяти, после 17 часов. Я так понял, что здесь сам прокурор на месте. Поднимаюсь в приемную, представился, буквально через пять минут я был у прокурора республики Зайцева Сергея Петровича, который в настоящее время работает прокурором Санкт-Петербурга.
Я зашел буквально на 3–4 минуты, объяснил ситуацию, говорю, что работники Калининского РОВД во главе с начальником хотят вот такие действия произвести. И я сказал, что если что-нибудь произойдет неординарное, то вина будет на вас и на мне, потому что я вас не смог убедить.
После нашего разговора он вызвал своего заместителя, дал указание, сказал, что все, через некоторое время там будет прокурор.
Потом, после этого, я уехал туда. Туда через некоторое время приехал прокурор Калининского района Григорьев. И после этого, после долгих дискуссий мы все-таки оттуда разошлись.
И я еще могу добавить, что, когда ходили в администрацию Калининского района вместе с Лошаковым (тогда я у него работал юристом), он мне сказал: пойдем, пожалуйста, вместе. Я пошел. Его, я уж не помню, пригласили к кому-то, того человека, того сотрудника Калининского РОВД не было.
Потом мы зашли (не зашли, а просто встретили женщину), сказали: вот такое дело. Она сказала: пойдемте ко мне. Я ее фамилии не помню, но помню, что она была в звании подполковника.
Потом зашли к ней, посидели, Лошаков стал спрашивать, насчет чего вызывали. Она ничего не ответила. Я представился как депутат.
Адвокат Шарапов начинает громко говорить по мобильному телефону, а Н. Н. Герасимов делает ему замечание.
Адвокат Шарапов после этого замечания выходит из зала судебного заседания.
Н. Н. Герасимов: Ну, в общем, так получилось, что она проводила нас в приемную к начальнику РОВД Глухову. Мы там долго разговаривали, почти ни о чем, но потом он показал мне бумажку, в которой было якобы освидетельствование, что листовки Молякова являются средством массовой информации. И такую же бумагу я видел у прокурора Григорьева.
Моляков: И что удалось отстоять?
Н. Н. Герасимов: Ну, там действительно все были депутаты, многие были с юридическим образованием. Да, еще, прошу прощения, был член ЦИКа Андреев Виталий Михайлович. Мы там отстояли, работники, прокурор ушел. Сотрудники Калининского РОВД освободили помещение. И только после этого мы уехали домой.
Адвокат Коток: А вот вы были участником штаба. С Моляковым Игорем Юрьевичем вам часто приходилось встречаться?
Н. Н. Герасимов: Часто — не часто, но, когда я был членом, вернее, работником штаба, поэтому приходилось часто встречаться. Нечасто, но вот обсуждали некоторые вопросы, действия.
Адвокат Коток: Вот вы «Сладкую сказку о Федоровых» читали?
Н. Н. Герасимов: По правде говоря, нет.
Гособвинитель Юркин: А в типографию вы по чьей просьбе приехали?
Н. Н. Герасимов: По просьбе Лошакова. Я уже повторяюсь. В тот день я три раза по его просьбе встречался. Один раз был в РОВД, а потом два раза в его помещении.
Гособвинитель Юркин: А на каком основании?
Н. Н. Герасимов: Ну, я же говорю, что я в то время у него юристом работал. Юридические вопросы решал.
Гособвинитель Юркин: А вот за содержание агитационных листов, как вы думаете, кто должен нести ответственность?
Н. Н. Герасимов: Честно говоря, я не понял вашего вопроса. Кто должен следить. Я просто скажу, как у меня это было, когда я был кандидатом. У меня были доверенные лица. Пару листовок я сам отслеживал. А потом я доверился, они мне все заказывали, кто-то за финансы отвечал, кто-то за печать.
Гособвинитель Юркин: А кто за достоверность информации?
Н. Н. Герасимов: Это вам, наверное, лучше знать.
Гособвинитель Юркин: Ну, вот я вам…
Н. Н. Герасимов: Я вам ответил.
Гособвинитель Юркин: А как вы считаете?
Н. Н. Герасимов: Ну, вот я вам свое мнение…
Гособвинитель Юркин: Ну, вот у вас есть информационный лист, есть автор. В статье автор не указан. В то же время написано, что от первого лица, и подписано: информационный листок кандидата. Кто же распространял информацию?
Н. Н. Герасимов: Во-первых, я не читал, а во-вторых, это, может быть, кто-то «подлянку» хотел сделать? Очень много такого было. Во время выборов депутатов Госсовета Чувашской Республики Егоров Анатолий Алексеевич был кандидатом. На его участке распространили такую листовку, что он там с бородой, бандит, тоже так же, со всеми данными.
Гособвинитель Юркин: Но подписано-то Моляковым!
Н. Н. Герасимов: Это вот я вам ответил на ваш вопрос.
Гособвинитель Юркин: Вот вы узнаете, что в вашем агитационном материале есть материал и он не соответствует действительности. Какие ваши действия?
Н. Н. Герасимов: Никак я не могу понять! Может, действительно, до меня долго доходит. Не могу понять! Я свое мнение здесь высказывать не собираюсь. Я выводов даже делать не буду!
Адвокат Глухов: Вы действительно заставляете свидетеля делать выводы.
Н. Н. Герасимов: Я же вам сказал, что я несу ответственность за свои листовки. Я свои агитлистки почти сам выпускал, потом нашел человека, я туда и не смотрел.
Гособвинитель Юркин: Ну вот, отдельное лицо выпустило агитационный листок. Вот вы прочитали его и увидели, что там сведения не соответствуют действительности. Ваши действия какие?
Н. Н. Герасимов: У меня таких действий не было, поэтому я отвечать не могу.
Гособвинитель Юркин: А если бы были?
Н. Н. Герасимов: Если-если! Я не могу сказать! Если бы, да кабы, да я не знаю, я не пойму, что вам отвечать! По существу.
Гособвинитель Юркин: Вы за свои отвечаете, а другой кандидат пусть отвечает за свои.
Н. Н. Герасимов: Не надо меня это самое. У меня как было, так я и рассказал. У меня было так: два агитлистка я почти сам выпускал, а остальные потом доверенные лица мне выпускали.
Гособвинитель Юркин: Если лист выпускает ваше доверенное лицо…
Н. Н. Герасимов: Это законом не возбраняется. Я поэтому здесь. Смотрю, они хорошо мне помогли. Они сами выпускали. Я только давал направление, как лучше написать. Сами сочиняли, сами набирали, сами печатали, сами заказывали.
Гособвинитель Юркин: А что ж вы до конца не доводили?
Н. Н. Герасимов: У меня просто на это времени не было.
Адвокат Глухов: Здесь нет конкретных вопросов. Здесь есть только одни предположения.
Н. Н. Герасимов: Я прошу прощения, если действительно дело… До свидания.
Показания потерпевшего Федорова Николая Васильевича.
Судья разъясняет права Федорову.
Судья: Знаком ли вам гражданин, который рядом с вами (показывает на Молякова)?
Федоров: Знаком.
Гособвинитель Юркин: Николай Васильевич! Вам информационные листки за подписью Молякова знакомы?
Федоров: Да, я их помню. И думаю, что на всю жизнь, к сожалению, запомню.
Гособвинитель Юркин: По поводу данных листов с заявлениями вы обращались?
Федоров: Я помню, что обращался в прокуратуру республики. Я перед вами говорю. Только что срочно приехал с работы. Говорю с такой оговоркой, обращался на одну тему, как это на моей памяти осталось. Обращался два раза на одну тему. Тема одна и каждый раз была связана с очень тяжелыми переживаниями моими личными и переживаниями моих родных и близких, соратников и родственников в связи с очень оскорбительными публикациями в адрес моих покойных родителей: отца, Федорова Василия Федоровича, и матери, Федоровой Анфисы Никитичны.
Я думаю, мы все люди, и поэтому я хотел бы обозначить свою такую личностную позицию. Я не просто человек, который обладает эмоциями, но еще и президент республики. Как человек, каждый из нас понимает, когда лично тебя оскорбляют, то ты сам можешь защититься от этих оскорблений, но когда оскорбляют покойных вообще, что вообще-то не принято по всем правилам, у всех народов, мне кажется.
Это еще более для нравственного человека, способного переживать очень тяжело и больно, но плюс еще, когда, как в данном случае, оскорбляют таких близких, родителей, покойных родителей, я уж не говорю о том, что с трудной судьбой, фронтовика, мать, которая родила и вырастила пятерых детей, это вдвойне, втройне, просто в тысячу раз тяжелее, когда слышишь, что оскорбляют усопших.
И поэтому одни публикации были, за которые осужден подсудимый больше в адрес отца и меня. Я обращался в прокуратуру. И второй раз я обращался в прокуратуру с просьбой дать оценку тому, что опубликовано по тому случаю, потрясшего меня удивления — это уже в адрес матери, покойной матери в том, что она там совершила какие-то страшные преступления.
Поэтому я обратился к прокурору с просьбой рассмотреть и попытаться дать прокурорскую оценку. Не с просьбой осудить там или еще что-то.
Гособвинитель Юркин: Но вы сами-то читали?
Федоров: Да, прочитал эту статью.
Гособвинитель Юркин: Каково ваше мнение, что там неверно, на ваш взгляд?
Федоров: Ну, сейчас я всех деталей не могу вспомнить, потому что и время прошло, и потом, надо иметь в виду, что, наверное, к счастью моему и к несчастью для подсудимого, я чуть-чуть больше занят, и работа не позволяет помнить детали.
Я не перечитывал и не хочу перечитывать эту статью. Ибо это очень сильно ранит человека.
Гособвинитель Юркин: А вот здесь вот указано о том, что…
Федоров: А это не детали. Это я могу сказать. То, что останется на всю жизнь, то, что я сказал. Оттого, что там звучало обвинение, что моя мать покойная, Анфиса Никитична, участвовала в совершении преступления с убийством или с покушением на убийство и что она соучастница преступления, страшного преступления. И, конечно, когда я прочитал это, ну, моему удивлению, это мягко сказано, не было предела, потому что казалось, что обо всем этом уже было написано этим автором. А тут акцентировано, еще раз про мою мать, выделяя ее роль и то, что она самостоятельно уже активная участница совершения особо тяжкого преступления.
Вот так же это было, как и в первый раз. Те же страшные переживания, когда все валится из рук, когда не знаешь, что делать. Бессилие. Так это. Состояние бессилия, потому что, если бы я не был президентом, вот кто-то оскорбил бы меня, понятно. Но мы же мужчины еще к тому же. Если бы я не был обременен властью, конечно, я бы поговорил с этим, с позволения сказать, субъектом. Так по-мужски, как принято. Все-таки это срабатывает, знаете, мы же все имеем плюсы и минусы в характере.
Но в данном случае я не могу так вести себя, хотя вроде и сильный, спортивный там и так далее, но вот возникает такое эмоциональное, сердечное… Вот… А дальше, а дальше, знаете, как на это посмотрят люди — тысячи, сотни тысяч людей, которые прочитали. Как на это посмотрит дочка моя, жена.
Я попытался спрятать эту газету, не показать дома, а потом супруга, видя, что я вот так переживаю, видя, что что-то со мной случилось, сообщила мне, что она читала уже эту газету. И скрывала от меня, что она знает про эту публикацию. Жалея меня, пытается, наверное, скрыть от меня.
А потом, я помню, сестра моя, Елизавета Васильевна, она живет в Новочебоксарске, ну, работает в разных местах по совместительству, насколько я знаю, по телефону… рыдает… уже на следующий день, я уж не помню, примерно в то время, рыдает и спрашивает: «Что мне делать?», — ну, как к брату обращается ко мне. — «Что мне делать?» — рыдает.
Ну, я не знаю, чем помочь, потому что она понимает или как дочь переживает очень сильно. Так что это было очень тяжелое испытание, когда нужно было победить в себе эмоции, переживания и как-то прийти в себя. Нужно было найти силы.
Мне, как сыну матери, честь которой нехорошо затронута этой публикацией.
Гособвинитель Юркин: Вы когда обратились в прокуратуру, то указали, что статья написана непосредственно Моляковым. Почему вы решили, что автор статьи Моляков? Почему я спрашиваю, потому что сама статья — она не подписана, нет автора.
Федоров: Ну, наверное, первая причина связана с тем, что, мне кажется, ни у кого в общественном мнении, а я был в плену общественного мнения, не было сомнения, что это вот изобретение данного гражданина, Молякова. И более того, я могу вспомнить, наверное, такой сюжет, думаю, что я не ошибаюсь, мне докладывали как президенту, то ли министр печати, то ли руководитель администрации, что в связи с юридическими сложностями, либо с типографскими сложностями, гражданин Моляков начинает издавать свою личную листовку. Это позволяет то ли что-то обходить, то ли что-то не оформлять. Т. е. эта листовка, она не требовала какого-то оформления, какое требует обычное средство массовой информации, если я не ошибаюсь, мне докладывали об этом.
И говорили, что Моляков теперь занимается самиздатом. Это первое. А второе, более содержательное, вторая причина была содержательная — ну, я знаю, спросила судья уважаемая, знаю ли я гражданина, который находится слева от меня, нет ли у меня неприязненных отношений с ним. Нет, никаких неприязненных отношений, и это, наверное, философски — я достаточно философски отношусь и к жизни, и к людям, и к поступкам их. Это, наверное, уникально, что я говорю так. Просто прошу извинить меня гражданина Молякова. Мне просто кажется, что это несчастный человек, и этого несчастного человека я знаю по духу, чувствую… это не то, но очень знаю хорошо. Т. е. все, что звучало, все, что писал много раз в разные годы. И когда он писал на эти темы, т. е. моих покойных родителей, то, конечно, это его перо. Поэтому, когда читаешь, в силу формальных причин, которые существенны вообще и по философии и для юристов, как мы знаем, форма существенна. Здесь было понятно, что это его стиль, его дух, его эмоции, его, как бы я сказал, неприязнь. Мне так кажется, может, я заблуждаюсь, неприязнь какая-то генетическая или еще какая просто ко мне. Я очень сожалею, что я не смог как гражданин, как президент республики помочь ему преодолеть вот эту неприязнь, которая доходит у него, как мне кажется, до какого-то, на мой взгляд, ненормального состояния генетической ненависти. Не только ко мне, еще и к моим родителям. Поэтому я и говорю, что это несчастье вообще.
Гособвинитель Юркин: Николай Васильевич! Как вам кажется, должен ли нести ответственность кандидат вот за те материалы, которые размещены в его агитационном листке?
Федоров: Вообще, в рамках общечеловеческой морали, если человек что-то говорит о другом человеке, в рамках общечеловеческой морали это тоже в какой-то степени значимо даже для суда. Я думаю, что все мы воспитаны, знаем, что человек должен нести ответственность за свои слова вообще.
Моляков: Очень хорошо! Итак, Николай Васильевич, лично вы видели, как в ваш открытый демократично почтовый ящик лично я вкладывал данный листок?
Федоров: Я отвечал на этот вопрос.
Моляков: Т. е. видели или нет? Я прошу еще раз уточнить.
Судья: Вопрос задавался. Отводится.
Моляков: Хорошо! Лично вы видели, чтобы я в каком-то там месте писал именно эту статью? Лично вы?
Федоров: Я не видел вас за столом пишущим ни данную статью и не видел ни разу вас, чтобы вы сидели за столом. Я лично вас не видел. И писали статьи.
Моляков: То есть. И эту статью вы тоже не видели, что я писал. Да?
Федоров: Нет, с этим…
Моляков: Хорошо! Вы когда-нибудь слышали о том, что я намереваюсь написать данную статью? Ну, от кого-либо, или лично сами, вы слышали когда-либо?
Федоров: Ну, если вы очень хотите получить ответ, который я могу дать на такой вопрос… Мне говорят всегда в рамках выполнения своих служебных обязанностей органы разные о том, какие гадости можно ожидать в отношении каких персон политических в ходе предвыборных кампаний. Вот такие доклады мне бывают, в рамках выполнения моих служебных обязанностей. И, конечно, о том, что Моляков… Вы спросили вообще о ваших намерениях: догадывался ли я, знаю ли я… Когда мне сообщили, даже принесли первые экземпляры вот этих листовок, сказали, что здесь будет много гадостей от Молякова. Это были официальные доклады соответствующих служб.
Моляков: То есть я уточняю вопрос: лично вы от меня слышали эти гадости, о которых вы упоминаете? Лично от меня?
Федоров: От вас я много чего слышал, очень много чего слышал…
Моляков: Но вот именно по поводу…
Федоров: И по радио, и по телевидению…
Моляков: По поводу материалов, которые изложены в статье?
Федоров: Ну да, поскольку вы уже были участником…
Моляков: Когда это было?
Федоров: Участником публикаций. И я с вами встречался в суде по делу о клевете в адрес моих покойных родителей, и поэтому я слышал, что вы по-своему убеждены и считаете, что делаете правильное дело, разоблачая моих усопших родителей в совершении того, чего они не совершали. То есть мне знакомо по вашему поведению, по результатам встреч с вами, я уж не говорю где-то вообще звучат ваши слова, а в ходе судебного заседания…
Моляков: То есть в ходе первого судебного заседания я именно про эту статью лично вам или вот лично вы слышали, чтобы я в вашем присутствии говорил, что я напишу?
Федоров: От вас лично я не слышал, но…
Моляков: Спасибо, спасибо. Вот мне этот ответ был нужен. Следующий вопрос, Николай Васильевич! Вот у нас здесь есть протокол допроса потерпевшего. От 1 декабря 2003 года. Составленный следователем Толстовым.
Судья: А что там протокол?