Страница:
Стремясь усилить влияние государства на хозяйственную жизнь, Диоклетиан много внимания уделял финансовым вопросам и налоговой политике. Суть его налоговой реформы до сих пор не вполне ясна историкам. Вероятно, многие косвенные налоги были заменены прямым поземельно-подушным налогом, взимавшимся в натуральной форме. Христианский автор Лактанций
[6], несколько сгущая краски, писал: «Число сборщиков податей до такой степени превысило количество тех людей, которые обязаны были эти подати платить, что земледельцы, силы которых истощились от неумеренности податей, покидали поля, а обработанные земли превращались в леса… Взимание бесчисленных податей было явлением не то чтобы частым, а просто непрерывным, и невозможно было вынести творившиеся при этом несправедливости».
При Диоклетиане улучшилось денежное обращение, порченая монета была заменена полноценной; в 301 г. издан эдикт, устанавливавший максимальные цены на товары и на оплату труда. Но попытки борьбы со спекуляцией, в частности на зерно, не были эффективны.
Диоклетиан стремился жесткими, хотя иногда и поощрительными, мерами заставить все слои населения трудиться «на общую пользу». Средние землевладельцы из числа декурионов, именуемые теперь куриалами, объединялись в консорции, коллективно отвечая за наложенные на них обязанности, в частности, по сбору налогов. Ремесленники со своими потомками прикреплялись к соответствующей коллегии и не могли ее оставить. Еще более ограничены в своей свободе были колоны, которые позднее, уже при Константине, вообще утратили право переходить с места на место. Эти суровые меры сочетались, однако, в эпоху Диоклетиана с нововведениями, направленными на защиту низших слоев населения: запрещалось отбирать у крестьян за долги орудия труда и рабочий скот, позже был введен запрет на продажу без земли колонов и посаженных на землю рабов и т. п. Диоклетиан стремился к тому, чтобы быть в глазах своих подданных суровым, требовательным, но и по-своему справедливым «господином».
Как отмечал известный историк античности С. Л. Утченко, в эпоху империи принципиально изменился сам характер социальных связей. Полисная шкала ценностей предусматривала непосредственные и «неотчужденные» связи в системе «община-гражданин», то есть связи соучастия. К III в. н. э. сформировалась иная система связей («империя-подданный»), которые можно определить как связи подчинения.
Этого подчинения государство добивалось различными, в том числе и репрессивными, методами. Уже в первые годы правления Диоклетиана было подавлено, правда, не окончательно, движение т. н. багаудов (с конца II века они именуются в источниках «разбойниками»). Согласно легенде, багауды укрепились в римской крепости на р. Марне и совершали набеги на виллы землевладельцев и на слабо защищенные города Галлии. Несколько позднее Максимиан разбил отряды повстанцев в Северной Африке, а благодаря успешным действиям Констанция Хлора была восстановлена власть Рима над отпавшей Британией. При Диоклетиане укрепились позиции империи на Дунае и Рейне, а также в Иберии. Столь же успешными были военные кампании на Востоке – в Армении, Месопотамии, против персов и др. Разваливавшаяся на части Римская держава за 10—15 лет вновь обрела единство и была послушна воле императора и его соправителей.
Отношение Диоклетиана к религии было прагматическим и во многом было обусловлено его политической доктриной. Император стремился придать своей неограниченной власти еще и «божественный» характер. Для достижения этой цели использовались различные средства – от идеологических и пропагандистских (утверждалась преемственная связь Диоклетиана с Юпитером [7], а Максимиана – с Гераклом) до репрессивных. Именно в это время христиан стали подвергать жестоким преследованиям, хотя церковная традиция обычно отодвигает «в глубь веков» (в эпоху Нерона) начало гонений на христиан. С этим вряд ли можно согласиться. В I—II вв. Римская империя была еще могущественной державой, и христианские общины, как и другие религиозные секты, не представляли для нее сколько-нибудь серьезной угрозы. Несомненно, отдельные, порой кровавые, столкновения с ранними сторонниками христианского вероучения имели место, но о целенаправленной политике империи против христиан в I—II вв. говорить не вполне корректно.
Ситуация изменилась к концу III в. Несмотря на множество распространенных в Римской империи культов (часто – восточного происхождения), именно в христианстве власти почувствовали таящуюся для них опасность. Преодолевая все препоны (а, может быть, благодаря им!), христиане сумели тайно создать очень крепкую и жизнеспособную организацию, игнорировать существование которой римские власти уже не могли. Непосредственным поводом для преследования христиан нередко был их отказ участвовать в обряде жертвоприношения. При Диоклетиане были изданы эдикты, согласно которым имущество христианских общин конфисковывалось, а их религиозные книги должны были быть сожжены. Христианские церкви разрушались, а сами христиане должны были отказаться от своих обрядов и принести жертвы римским богам. «Упорствующие» в своих заблуждениях предавались мучительной казни.
Парадоксально, но сам Диоклетиан никакой личной вражды к христианам не испытывал. Сохранившиеся свидетельства позволяют говорить о нем как о достаточно терпимом в вопросах веры человеке, а среди его приближенных было уже немало христиан. Более того: его жена Приска и дочь Валерия сами были христианками (правда, после издания суровых эдиктов их заставили принести жертвы старым богам). Эти факты говорят о том, что политика Диоклетиана в отношении христиан была продиктована превратно понятой государственной целесообразностью, а не сугубо религиозными убеждениями.
Иным человеком был соправитель Диоклетиана Максимиан Геркулий (его прозвище означает «происходящий от Геркулеса [8]»). По-своему неглупый человек, Максимиан отличался грубостью, жестокостью и даже свирепостью. Христиан он люто ненавидел и использовал любой повод, чтобы сурово покарать их. Как пишет Е. В. Федорова, «если Диоклетиана называли отцом золотого века, то Максимиана Геркулия прозвали отцом железного века».
Гораздо снисходительнее относился к христианам Констанций Хлор. По происхождению иллириец, он был провозглашен цезарем в 293 г., а после отречения Диоклетиана и Максимиана в 305 г. стал августом. Римский историк IV в. Евтропий пишет, что Констанций Хлор был мягким и учтивым человеком. Он жил так скромно, что в праздники даже занимал у других серебряную посуду. Получив в управление Галлию, Италию и Африку, Констанций Хлор позже отказался от Италии и Африки. В Галлии он сумел завоевать признательность населения. Кстати, жертв среди христиан при Констанции Хлоре на Западе было гораздо меньше, чем на Востоке, где соправителем Диоклетиана был Галерий.
Древние авторы дают Галерию противоречивую характеристику. Так, Аврелий Виктор пишет: «Галерий был хоть и грубоват, но попросту справедлив и заслуживал похвалы; он имел прекрасную фигуру, был отличный и удачливый воин…» Гораздо критичнее отзывается о нем Лактанций: «Ему была присуща дикость истинного зверя и свирепость, несвойственная римлянам… Внешность Галерия соответствовала его характеру. Он был высок ростом и чрезвычайно тучен. Наконец, голосом, жестами и всем своим видом он всех повергал в страх и ужас». Судя по свидетельствам античных авторов, именно Галерий «подтолкнул» Диоклетиана к тому, чтобы начать массовые репрессии против христиан. Хотя его жена Валерия (дочь Диоклетиана) была христианкой, но сам Галерий не знал пощады в своих владениях, пока судьба не сыграла с ним злую шутку. Заболев неизлечимой болезнью, Галерий, видимо, расценил это как «кару» за свою прежнюю жестокость по отношению к христианам и, уже будучи августом, в 311 г. издал указ о веротерпимости. В нем разрешалось христианам «свободно исповедовать их религию и собираться на их сходки без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы они всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям». Так писал Евсевий в своей «Церковной истории» об этом указе Галерия, предвосхитившем в определенной мере будущие решения Константина Великого. Но этот указ, принятый Галерием незадолго до смерти, несомненно, не имел важных последствий, и гонения на христиан были возобновлены.
Мы напомнили основные события, предшествовавшие утверждению на престоле Диоклетиана, и кратко охарактеризовали его правление и его соправителей. В заключение расскажем о том, как покинул историческую сцену этот незаурядный государственный деятель. Обладая огромной властью, Диоклетиан отрекся от престола, когда никто, казалось, не был в силах на эту власть посягнуть. Хотя и с трудом, он уговорил оставить трон и Максимиана Геркулия, явно не желавшего расставаться с титулом августа. Это случилось 1 мая 305 г., через 20 лет после того, как Диоклетиан объявил о своем намерении править именно два десятилетия. Источники не дают оснований говорить о том, что решение императора сложить с себя верховные полномочия было вызвано какими-то непредвиденными обстоятельствами (чьей-то изменой, раскрывшимся заговором и т. п.). Для историков навсегда останется загадкой, что побудило Диоклетиана отказаться от высшей власти.
Отрекшись от престола, Диоклетиан переехал в Салону (современный г. Сплит). Он жил в великолепном дворце у моря и занимался на досуге разведением цветов и овощей. Конец его жизни был столь же загадочен, как и конец его правления. Если верить Аврелию Виктору, Диоклетиан добровольно покончил с собой (принял яд), так как стал опасаться, что ему готовится позорная насильственная смерть. Это случилось в 313 г., уже в годы правления императора Константина (по другим сведениям – на 2-3 года позже).
В последующие два, если не три, столетия территория Римской империи продолжала быть ареной то несколько затухающей, то до предела обостряющейся борьбы различных сил. В этом сложном и нередко хаотичном противоборстве решающее значение будет иметь столкновение римского общества и его институтов с варварским миром, а, с другой стороны, глубокий конфликт языческой культуры и религии со все более торжествующим христианством. Исход этого конфликта, уже очевидного как реальным, так и вымышленным героям романа Ференца Моры «Золотой саркофаг», предугадать в ту пору было еще трудно. Но современный читатель знает, что этот глубокий кризис римской государственности и, главное, римского духа завершится гибелью античной цивилизации и становлением новой, христианской Европы.
В. С. Савчук
Часть первая
1
При Диоклетиане улучшилось денежное обращение, порченая монета была заменена полноценной; в 301 г. издан эдикт, устанавливавший максимальные цены на товары и на оплату труда. Но попытки борьбы со спекуляцией, в частности на зерно, не были эффективны.
Диоклетиан стремился жесткими, хотя иногда и поощрительными, мерами заставить все слои населения трудиться «на общую пользу». Средние землевладельцы из числа декурионов, именуемые теперь куриалами, объединялись в консорции, коллективно отвечая за наложенные на них обязанности, в частности, по сбору налогов. Ремесленники со своими потомками прикреплялись к соответствующей коллегии и не могли ее оставить. Еще более ограничены в своей свободе были колоны, которые позднее, уже при Константине, вообще утратили право переходить с места на место. Эти суровые меры сочетались, однако, в эпоху Диоклетиана с нововведениями, направленными на защиту низших слоев населения: запрещалось отбирать у крестьян за долги орудия труда и рабочий скот, позже был введен запрет на продажу без земли колонов и посаженных на землю рабов и т. п. Диоклетиан стремился к тому, чтобы быть в глазах своих подданных суровым, требовательным, но и по-своему справедливым «господином».
Как отмечал известный историк античности С. Л. Утченко, в эпоху империи принципиально изменился сам характер социальных связей. Полисная шкала ценностей предусматривала непосредственные и «неотчужденные» связи в системе «община-гражданин», то есть связи соучастия. К III в. н. э. сформировалась иная система связей («империя-подданный»), которые можно определить как связи подчинения.
Этого подчинения государство добивалось различными, в том числе и репрессивными, методами. Уже в первые годы правления Диоклетиана было подавлено, правда, не окончательно, движение т. н. багаудов (с конца II века они именуются в источниках «разбойниками»). Согласно легенде, багауды укрепились в римской крепости на р. Марне и совершали набеги на виллы землевладельцев и на слабо защищенные города Галлии. Несколько позднее Максимиан разбил отряды повстанцев в Северной Африке, а благодаря успешным действиям Констанция Хлора была восстановлена власть Рима над отпавшей Британией. При Диоклетиане укрепились позиции империи на Дунае и Рейне, а также в Иберии. Столь же успешными были военные кампании на Востоке – в Армении, Месопотамии, против персов и др. Разваливавшаяся на части Римская держава за 10—15 лет вновь обрела единство и была послушна воле императора и его соправителей.
Отношение Диоклетиана к религии было прагматическим и во многом было обусловлено его политической доктриной. Император стремился придать своей неограниченной власти еще и «божественный» характер. Для достижения этой цели использовались различные средства – от идеологических и пропагандистских (утверждалась преемственная связь Диоклетиана с Юпитером [7], а Максимиана – с Гераклом) до репрессивных. Именно в это время христиан стали подвергать жестоким преследованиям, хотя церковная традиция обычно отодвигает «в глубь веков» (в эпоху Нерона) начало гонений на христиан. С этим вряд ли можно согласиться. В I—II вв. Римская империя была еще могущественной державой, и христианские общины, как и другие религиозные секты, не представляли для нее сколько-нибудь серьезной угрозы. Несомненно, отдельные, порой кровавые, столкновения с ранними сторонниками христианского вероучения имели место, но о целенаправленной политике империи против христиан в I—II вв. говорить не вполне корректно.
Ситуация изменилась к концу III в. Несмотря на множество распространенных в Римской империи культов (часто – восточного происхождения), именно в христианстве власти почувствовали таящуюся для них опасность. Преодолевая все препоны (а, может быть, благодаря им!), христиане сумели тайно создать очень крепкую и жизнеспособную организацию, игнорировать существование которой римские власти уже не могли. Непосредственным поводом для преследования христиан нередко был их отказ участвовать в обряде жертвоприношения. При Диоклетиане были изданы эдикты, согласно которым имущество христианских общин конфисковывалось, а их религиозные книги должны были быть сожжены. Христианские церкви разрушались, а сами христиане должны были отказаться от своих обрядов и принести жертвы римским богам. «Упорствующие» в своих заблуждениях предавались мучительной казни.
Парадоксально, но сам Диоклетиан никакой личной вражды к христианам не испытывал. Сохранившиеся свидетельства позволяют говорить о нем как о достаточно терпимом в вопросах веры человеке, а среди его приближенных было уже немало христиан. Более того: его жена Приска и дочь Валерия сами были христианками (правда, после издания суровых эдиктов их заставили принести жертвы старым богам). Эти факты говорят о том, что политика Диоклетиана в отношении христиан была продиктована превратно понятой государственной целесообразностью, а не сугубо религиозными убеждениями.
Иным человеком был соправитель Диоклетиана Максимиан Геркулий (его прозвище означает «происходящий от Геркулеса [8]»). По-своему неглупый человек, Максимиан отличался грубостью, жестокостью и даже свирепостью. Христиан он люто ненавидел и использовал любой повод, чтобы сурово покарать их. Как пишет Е. В. Федорова, «если Диоклетиана называли отцом золотого века, то Максимиана Геркулия прозвали отцом железного века».
Гораздо снисходительнее относился к христианам Констанций Хлор. По происхождению иллириец, он был провозглашен цезарем в 293 г., а после отречения Диоклетиана и Максимиана в 305 г. стал августом. Римский историк IV в. Евтропий пишет, что Констанций Хлор был мягким и учтивым человеком. Он жил так скромно, что в праздники даже занимал у других серебряную посуду. Получив в управление Галлию, Италию и Африку, Констанций Хлор позже отказался от Италии и Африки. В Галлии он сумел завоевать признательность населения. Кстати, жертв среди христиан при Констанции Хлоре на Западе было гораздо меньше, чем на Востоке, где соправителем Диоклетиана был Галерий.
Древние авторы дают Галерию противоречивую характеристику. Так, Аврелий Виктор пишет: «Галерий был хоть и грубоват, но попросту справедлив и заслуживал похвалы; он имел прекрасную фигуру, был отличный и удачливый воин…» Гораздо критичнее отзывается о нем Лактанций: «Ему была присуща дикость истинного зверя и свирепость, несвойственная римлянам… Внешность Галерия соответствовала его характеру. Он был высок ростом и чрезвычайно тучен. Наконец, голосом, жестами и всем своим видом он всех повергал в страх и ужас». Судя по свидетельствам античных авторов, именно Галерий «подтолкнул» Диоклетиана к тому, чтобы начать массовые репрессии против христиан. Хотя его жена Валерия (дочь Диоклетиана) была христианкой, но сам Галерий не знал пощады в своих владениях, пока судьба не сыграла с ним злую шутку. Заболев неизлечимой болезнью, Галерий, видимо, расценил это как «кару» за свою прежнюю жестокость по отношению к христианам и, уже будучи августом, в 311 г. издал указ о веротерпимости. В нем разрешалось христианам «свободно исповедовать их религию и собираться на их сходки без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы они всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям». Так писал Евсевий в своей «Церковной истории» об этом указе Галерия, предвосхитившем в определенной мере будущие решения Константина Великого. Но этот указ, принятый Галерием незадолго до смерти, несомненно, не имел важных последствий, и гонения на христиан были возобновлены.
Мы напомнили основные события, предшествовавшие утверждению на престоле Диоклетиана, и кратко охарактеризовали его правление и его соправителей. В заключение расскажем о том, как покинул историческую сцену этот незаурядный государственный деятель. Обладая огромной властью, Диоклетиан отрекся от престола, когда никто, казалось, не был в силах на эту власть посягнуть. Хотя и с трудом, он уговорил оставить трон и Максимиана Геркулия, явно не желавшего расставаться с титулом августа. Это случилось 1 мая 305 г., через 20 лет после того, как Диоклетиан объявил о своем намерении править именно два десятилетия. Источники не дают оснований говорить о том, что решение императора сложить с себя верховные полномочия было вызвано какими-то непредвиденными обстоятельствами (чьей-то изменой, раскрывшимся заговором и т. п.). Для историков навсегда останется загадкой, что побудило Диоклетиана отказаться от высшей власти.
Отрекшись от престола, Диоклетиан переехал в Салону (современный г. Сплит). Он жил в великолепном дворце у моря и занимался на досуге разведением цветов и овощей. Конец его жизни был столь же загадочен, как и конец его правления. Если верить Аврелию Виктору, Диоклетиан добровольно покончил с собой (принял яд), так как стал опасаться, что ему готовится позорная насильственная смерть. Это случилось в 313 г., уже в годы правления императора Константина (по другим сведениям – на 2-3 года позже).
В последующие два, если не три, столетия территория Римской империи продолжала быть ареной то несколько затухающей, то до предела обостряющейся борьбы различных сил. В этом сложном и нередко хаотичном противоборстве решающее значение будет иметь столкновение римского общества и его институтов с варварским миром, а, с другой стороны, глубокий конфликт языческой культуры и религии со все более торжествующим христианством. Исход этого конфликта, уже очевидного как реальным, так и вымышленным героям романа Ференца Моры «Золотой саркофаг», предугадать в ту пору было еще трудно. Но современный читатель знает, что этот глубокий кризис римской государственности и, главное, римского духа завершится гибелью античной цивилизации и становлением новой, христианской Европы.
В. С. Савчук
Часть первая
Антиохия или книга о политике
1
Даже мраморные стены императорского дворца едва не сомлели в этот знойный сирийский полдень. Дворцовую стражу одолел сон: в такую изнурительную жару можно было не бояться сполошных наездов. Трое воинов-киприотов лежали навзничь в короткой тени колоннады и громко храпели. Два копьеносца-араба клевали носом, сидя на корточках, как у себя в пустыне.
Против дворца осел глодал кору миртов в священной роще Юноны. Хозяин осла сидел на нижней ступени дворцовой лестницы, прислонясь спиной к мешку с дынями, и тоже спал. Единственное свое одеяние – кожаный фартук до колен, он сдвинул пониже, открыв мухам потную волосатую грудь. Время от времени он нещадно скреб ее ногтями, и тогда мухи перелетали на серое от пыли лицо. Судя по всему, крестьянин забрел сюда, ища тихого местечка в шумной столице Востока. Ему, как видно, было невдомек, что место, облюбованное им для отдыха, – неприкосновенная святыня.
В портале дворца, позади стражи, появился павлин с растопыренными крыльями. Священную птицу Юноны мучила жажда: широко раскрывая клюв, она озиралась по сторонам, где бы напиться. Безуспешно попробовав взлететь на цоколь статуи бога Януса [9], где воробьи чистили перышки, павлин повернул обратно и скрылся за порфировыми колоннами портика.
Всюду его встречала сонная тишина; у дверей класса павлин остановился, прислушиваясь к звукам человеческих голосов.
Урок ученикам нового набора давал сухопарый старичок Нонн, самый усердный нотарий великой императорской канцелярии. Воспитание придворной молодежи было делом магистратуры дворцовых служб, но сейчас там все смешалось. Большая часть двора осталась при императоре в Никомидии. В Антиохию вместе с императрицей еще весной приехало лишь несколько сот придворных. Предполагалось, что вскоре на совещание имперского совета – священного консистория – прибудет сюда и сам император. Но проходил месяц за месяцем, а император не приезжал, отчего магистра дворцовых служб в Никомидии и его заместителя в Антиохии все время лихорадило. Такое разъединение дворцового персонала всех выбило из колеи: например, в буфетной специалисту по разделке птицы уже не раз приходилось готовить к столу жареную свинину. Людей перемещали из одной службы в другую. Вот почему нотарию поручили временно взять на себя обучение молодежи. Правда, это дело не могло попасть в более надежные руки, поскольку Нонн, хоть и служил в отделе прошений, придворный устав знал назубок. Не вздорная прихоть, а разумная предусмотрительность побудила нотария взяться за изучение придворных правил. Он рассчитывал, и вполне дальновидно, что эти знания помогут ему добиться места в магистратуре дворцовых служб, а со временем получить в управление хозяйство одного из дворцов.
Сейчас Нонн разъяснял скучающим ученикам положение о рангах и титулах, переводя их с гортанным сирийским акцентом на греческий. Вопреки повелению Диоклетиана считать общегосударственным языком латынь, в восточной части империи язык эллинов имел куда большее применение.
– Итак, повторим правила придворной сообразности… Не безобразничай, Ферокс!.. Думаешь, что ты еще в Германии, среди зубров? Кому-кому, а тебе, сыну счастливца, удостоенного величайшей чести быть смотрителем псарни Его Божественности, полагается знать, что при дворе нельзя чесаться, как варвару, всей пятерней, а надо лишь слегка поскрести в волосах последней фалангой указательного пальца левой руки. Вот так: смотри!
Подавленный смех разогнал дремоту подростков: на голове у нотария не было ни единого волоска. Нонн одобрительно закивал головой:
– Правильно: придворный должен улыбаться только уголком рта… Итак, на чем мы остановились, Пирарг?
Юный грек с озорными глазами ответил, хмуря лоб:
– На волосах Вашей Весомости.
Теперь никто не мог удержаться от смеха. Сухопарый старикашка негодующе всплеснул руками.
– Ты глуп, как беотиец! По возвращении в Никомидию я тотчас порекомендую Его Степенности протектору отослать тебя домой, свиней пасти… Неужели трудно запомнить, что Вашей Весомостью полагается называть придворных служителей?.. Имейте в виду, что титулы и ранги разработаны самим Божественным Повелителем, и тот, кто путает их, непременно подлежит порке.
Ученики притихли. Преподаватель на кафедре самодовольно откинулся назад и продолжал излагать новые установления о титулах.
– А теперь скажите, как по Положению следует называть меня?
– Ваша Разумность! – прокричали хором слушатели. Нотарий удовлетворенно кивнул своей птичьей головкой и поднял левую руку.
– Пойдем дальше… Рассмотрим систему высших авторитетов – основу основ Римской империи. Прежде всего – Божественнейший Повелитель!
Сильно вытянув шею, он склонил голову и помолчал.
– Это Гай Аврелий Валерий Диоклетиан, величаемый еще Юпитерственным, во-первых, потому, что он ведет свое происхождение прямо от отца богов, и, во-вторых, потому, что он правит смертными, так же как Юпитер – бессмертными. Он – старший император, первый август, или коротко – Властелин, Повелитель. За ним следует второй август, божественный Марк Аврелий Валерий Максимиан, называемый еще Геркулием, поскольку происходит он от божественного героя Геркулеса. И если Диоклетиан – разум, то Максимиан – рука; что Юпитер задумает, то Геркулес совершит.
Обожание, положенное второму августу, было выражено несколько менее глубоким наклоном птичьей головки и несколько более коротким молчанием.
– Августы избрали в соправители по цезарю. Август Максимиан…
Учитель запнулся. Поймав себя на грубой оговорке, он опасливо оглядел аудиторию. К счастью, никто не заметил нарушения субординации, и нотарий, ловко маскируя свое замешательство кашлем, продолжал:
– Август Диоклетиан поделил восточную часть империи с цезарем Гаем Валерием Галерием, в то время как август западной империи Максимиан избрал себе в цезари Флавия Валерия Констанция. Цезари – приемные сыновья и зятья августов и потому величаются Божественными. Члены их семей называются нобилиссимами. Адорация, то есть приветственное коленопреклонение, полагается, собственно, только Божественному Императору. Однако он, по своей безграничной снисходительности, позволяет приветствовать так и соправителей, считая их причастными к его божественным деяниям. Но если строго придерживаться высочайшего повеления, то те, кого боги удостоят счастья лицезреть второго августа или цезарей, должны приветствовать их троекратным поклоном, подымая вверх правую руку с вытянутой ладонью. Что касается нобилиссимов…
Что именно касается нобилиссимов, на этом уроке осталось невыясненным.
В класс с громким криком ворвался перепуганный павлин. На хвосте у него повисла белокурая девочка; одной рукой она вцепилась в роскошные павлиньи перья, а в другой у нее был медовый пряник. Золотые сандалийки и ярко-красная оторочка маленькой туники, оставляющей открытыми пухленькие ручки, говорили о том, что ребенок этот – из семьи божественных. Впрочем, павлин, то ли сознавая и собственную божественность, то ли опасаясь за свой хвост, повел себя невиданно храбро и даже дерзко. Он бесцеремонно повалил нобилиссиму наземь, выхватил у нее пряник и удрал. Нобилиссима испуганно завизжала, высоко задирая ножки, и размазывая слезы по нарумяненным, согласно моде, щекам.
Нотарий поспешил к девочке и, совсем забыв о полагающемся нобилиссиме приветствии, попытался поднять ее. Но девочка решительно запротестовала:
– Минина! Минина!
Нонн растерянно потер подбородок. В голове его вихрем пронеслись все параграфы придворного церемониала, но, к величайшему стыду своему, он должен был признать, что творение сие не свободно от пробелов, так как не содержит никаких указаний о том, как нужно обращаться с трехлетней нобилиссимой, которой так срочно понадобилась нянька. Он не нашел другого выхода, как закричать, вторя ребенку.
– Минервина! Минервина!
Из олеандровой аллеи выбежала девушка. Золотой ключ на поясе означал, что она служит при дворе августа Максимиана. Просиявшие юноши встретили стройную румяную девушку покашливанием и шарканьем ног.
– Вот красавица! – щелкнув языком, прошептал грек соседу. – Она достойна баюкать настоящую богиню!
Белокурый фракиец усмехнулся:
– Вероятно, наоборот: бог баюкает няню… конечно, не в колыбели.
– Как это?
– Очень просто. Принцепс Константин. Я не раз видел их вместе.
– Ну так что же? Что тут особенного? Кто не знает, что девчонка – его невеста? Да вообще… они, в самом деле, женятся то на одной, то на другой, как боги.
– А ты на его месте разве не согласился бы объявить своей невестой девчурку, у которой такая красавица няня? Ставлю два сестерция – сейчас появится сам принцепс.
– Что ж… Видно, отцовская кровь заговорила. Отец его в этом возрасте тоже к смертным снисходил. Первая его жена – из прислуг. Кажется, в Наиссе он приглядел ее. Но потом властелин приказал ему жениться на дочери Максимиана, и он ее прогнал.
Фракиец зашептал чуть слышно:
– Что ты мне рассказываешь! Я ведь сам из Наисса [10], мы с Еленой Флавией земляки. Она и вправду была служанкой. Мой старик тоже когда-то ее обхаживал.
– Хороша была собой?
– Да и теперь недурна.
– Она жива?
– Что ей делается! Живет себе в Наиссе. Там ее все называют белой женой. Если б не седина, она и теперь звалась бы по-прежнему – Еленой Прекрасной.
– Чудно как-то: она – белая и муж ее – беловолосый цезарь. Ведь Констанций Хлор тоже седой.
– Они и поседели-то в одну ночь. Когда повелитель приказал им разойтись…
Между шепчущимися появилась лохматая голова Ферокса.
– Не болтайте о таких вещах! Неужто не знаете, почему жене Галерия пришлось разогнать свой двор? Цезарь приказал утопить трех придворных дам, шушукавшихся о том, что им будто бы случилось видеть, как плакала его жена.
– Это совсем другое дело, – отмахнулся Пирарг. – Констанций – белый цезарь, а Галерий – красный.
Но и он почел за лучшее прикусить язык, хотя к разговору их никто не прислушивался. Все следили за отчаянной борьбой бедной Минервины с расходившейся девочкой. Капризная нобилиссима каталась по полу. Упустив павлиний хвост, она принялась изо всех сил брыкаться, норовя сбросить с ног золотые сандалийки.
Няня, стоя перед ней на коленях, пыталась успокоить девочку. Потом схватила дрыгающую ногами нобилиссиму в охапку, и крикнула, чуть не плача от злости:
– Да замолчишь ты, наконец, гадкий лягушонок!
Нонн содрогнулся от явного оскорбления ее величества, да еще в присутствии сорока свидетелей. За словами, видимо, последовало бы оскорбление нобилиссимы действием, если б со стороны олеандровой аллеи не послышался ласковый мужской голос:
– Фаустелла! Что с тобой, милая?
Девочка сразу умолкла и с открытым ртом уставилась на дверь. Вошел высокий, широкоплечий, стройный молодой человек в простой одежде военного трибуна. Только большой медальон императора на золотой цепи говорил о том, что командир этот – из семьи цезаря.
Константин, сын Констанция Хлора и отверженной Елены, отвечал на приветствия дружелюбными кивками.
– В такую жару лучше всего на Оронте [11]. Отвел бы ты, старая кряква, утят своих на воду, – добродушно сказал он согнувшемуся в три погибели нотарию, ласково глядя на молодую няню, между тем как девочка у нее на руках тянулась к его медальону.
– Возьми меня, возьми! Хочу к тебе!
– Пойдем, милая, пойдем, моя невесточка, – с нежностью сказал он и, беря ребенка на руки, будто нечаянно погладил руку няни.
– К няне это относится или к малютке? – язвительно шепнул грек фракийцу.
Ученики зашумели: на дозорной башне часовой прокричал полдень, и отовсюду послышались шаги. Нонн, однако, снова взобрался на кафедру.
– Мы должны подытожить сегодняшний урок, – вяло протянул он.
Нотарий, конечно, видел, что его никто не слушает, но даже в глазах подростков не хотел казаться нерадивым на службе придворной гармонии, обеспечивающей устойчивость всего мира.
– Итак, у нас четыре властителя, как четыре времени года, четыре стороны или части света, или же солнце, месяц, утренняя и вечерняя звезды, или же четыре божественных коня в квадриге Аполлона [12]. И подобно семи планетам – семь Сиятельств, а именно: первый – старший служитель, то есть страж священной императорской опочивальни, второй – его заместитель, третий – министр внутренних дел, четвертый – управляющий императорским дворцом, пятый – министр финансов и, наконец, два главнокомандующих – пехотой и кавалерией. Все они – члены священного консистория и на белых парадных тогах имеют широкую пурпурную кайму, а на черных башмаках – серебряные пряжки в форме полумесяца. Превосходительства – патриции и правители провинций – носят такие же башмаки, но кайма на их тогах чуть уже. Славнейшими именуют верховных государственных жрецов. Славными – всех сенаторов. Судьи – Опытнейшие, камергеры – Отличнейшие, независимо от того; восседают они в канцелярии или усердствуют по дворцовому хозяйству. И, наконец, декурионы в провинциях. С тех пор как на них возложен сбор налогов, декурионов полагается называть Уважаемыми.
Затем Его Разумность – нотарий перечислил важнейшие обращения, подчеркнув, что вообще для желающих преуспевать не так опасно завысить титул на две ступени, как занизить хоть на одну, но самое лучшее в точности соблюдать предусмотренное титулование. Кого полагается называть Ваша Широкость, тот, конечно, не обидится, если его нечаянно назовут Ваша Высокость. Но Его Весомость, несомненно, оскорбится, если назвать его Ваша Легковесность.
– Божественный Диоклетиан покорил все народы мира, однако величайшая историческая заслуга его в том, что он, разработав строгую систему званий и степеней, вывел Римскую империю из вековой путаницы, вызывавшейся отсутствием закрепленных титулов, что, в свою очередь, приводило к неустойчивости авторитетов.
С улицы послышался глухой рев, так что до остальных установленных законом авторитетов дело не дошло. Нонн подумал, что привезли таврских медведей. Их заказал через особого курьера долженствующий прибыть из Сирмия цезарь Гаперий, чтобы показать на них могучую силу своих рук. Отнюдь не отличаясь отвагой, нотарий любил, однако, испытывать острые ощущения, находясь в безопасном месте. Прервав урок, он тотчас направился к выходу, окруженный учениками.
Против дворца осел глодал кору миртов в священной роще Юноны. Хозяин осла сидел на нижней ступени дворцовой лестницы, прислонясь спиной к мешку с дынями, и тоже спал. Единственное свое одеяние – кожаный фартук до колен, он сдвинул пониже, открыв мухам потную волосатую грудь. Время от времени он нещадно скреб ее ногтями, и тогда мухи перелетали на серое от пыли лицо. Судя по всему, крестьянин забрел сюда, ища тихого местечка в шумной столице Востока. Ему, как видно, было невдомек, что место, облюбованное им для отдыха, – неприкосновенная святыня.
В портале дворца, позади стражи, появился павлин с растопыренными крыльями. Священную птицу Юноны мучила жажда: широко раскрывая клюв, она озиралась по сторонам, где бы напиться. Безуспешно попробовав взлететь на цоколь статуи бога Януса [9], где воробьи чистили перышки, павлин повернул обратно и скрылся за порфировыми колоннами портика.
Всюду его встречала сонная тишина; у дверей класса павлин остановился, прислушиваясь к звукам человеческих голосов.
Урок ученикам нового набора давал сухопарый старичок Нонн, самый усердный нотарий великой императорской канцелярии. Воспитание придворной молодежи было делом магистратуры дворцовых служб, но сейчас там все смешалось. Большая часть двора осталась при императоре в Никомидии. В Антиохию вместе с императрицей еще весной приехало лишь несколько сот придворных. Предполагалось, что вскоре на совещание имперского совета – священного консистория – прибудет сюда и сам император. Но проходил месяц за месяцем, а император не приезжал, отчего магистра дворцовых служб в Никомидии и его заместителя в Антиохии все время лихорадило. Такое разъединение дворцового персонала всех выбило из колеи: например, в буфетной специалисту по разделке птицы уже не раз приходилось готовить к столу жареную свинину. Людей перемещали из одной службы в другую. Вот почему нотарию поручили временно взять на себя обучение молодежи. Правда, это дело не могло попасть в более надежные руки, поскольку Нонн, хоть и служил в отделе прошений, придворный устав знал назубок. Не вздорная прихоть, а разумная предусмотрительность побудила нотария взяться за изучение придворных правил. Он рассчитывал, и вполне дальновидно, что эти знания помогут ему добиться места в магистратуре дворцовых служб, а со временем получить в управление хозяйство одного из дворцов.
Сейчас Нонн разъяснял скучающим ученикам положение о рангах и титулах, переводя их с гортанным сирийским акцентом на греческий. Вопреки повелению Диоклетиана считать общегосударственным языком латынь, в восточной части империи язык эллинов имел куда большее применение.
– Итак, повторим правила придворной сообразности… Не безобразничай, Ферокс!.. Думаешь, что ты еще в Германии, среди зубров? Кому-кому, а тебе, сыну счастливца, удостоенного величайшей чести быть смотрителем псарни Его Божественности, полагается знать, что при дворе нельзя чесаться, как варвару, всей пятерней, а надо лишь слегка поскрести в волосах последней фалангой указательного пальца левой руки. Вот так: смотри!
Подавленный смех разогнал дремоту подростков: на голове у нотария не было ни единого волоска. Нонн одобрительно закивал головой:
– Правильно: придворный должен улыбаться только уголком рта… Итак, на чем мы остановились, Пирарг?
Юный грек с озорными глазами ответил, хмуря лоб:
– На волосах Вашей Весомости.
Теперь никто не мог удержаться от смеха. Сухопарый старикашка негодующе всплеснул руками.
– Ты глуп, как беотиец! По возвращении в Никомидию я тотчас порекомендую Его Степенности протектору отослать тебя домой, свиней пасти… Неужели трудно запомнить, что Вашей Весомостью полагается называть придворных служителей?.. Имейте в виду, что титулы и ранги разработаны самим Божественным Повелителем, и тот, кто путает их, непременно подлежит порке.
Ученики притихли. Преподаватель на кафедре самодовольно откинулся назад и продолжал излагать новые установления о титулах.
– А теперь скажите, как по Положению следует называть меня?
– Ваша Разумность! – прокричали хором слушатели. Нотарий удовлетворенно кивнул своей птичьей головкой и поднял левую руку.
– Пойдем дальше… Рассмотрим систему высших авторитетов – основу основ Римской империи. Прежде всего – Божественнейший Повелитель!
Сильно вытянув шею, он склонил голову и помолчал.
– Это Гай Аврелий Валерий Диоклетиан, величаемый еще Юпитерственным, во-первых, потому, что он ведет свое происхождение прямо от отца богов, и, во-вторых, потому, что он правит смертными, так же как Юпитер – бессмертными. Он – старший император, первый август, или коротко – Властелин, Повелитель. За ним следует второй август, божественный Марк Аврелий Валерий Максимиан, называемый еще Геркулием, поскольку происходит он от божественного героя Геркулеса. И если Диоклетиан – разум, то Максимиан – рука; что Юпитер задумает, то Геркулес совершит.
Обожание, положенное второму августу, было выражено несколько менее глубоким наклоном птичьей головки и несколько более коротким молчанием.
– Августы избрали в соправители по цезарю. Август Максимиан…
Учитель запнулся. Поймав себя на грубой оговорке, он опасливо оглядел аудиторию. К счастью, никто не заметил нарушения субординации, и нотарий, ловко маскируя свое замешательство кашлем, продолжал:
– Август Диоклетиан поделил восточную часть империи с цезарем Гаем Валерием Галерием, в то время как август западной империи Максимиан избрал себе в цезари Флавия Валерия Констанция. Цезари – приемные сыновья и зятья августов и потому величаются Божественными. Члены их семей называются нобилиссимами. Адорация, то есть приветственное коленопреклонение, полагается, собственно, только Божественному Императору. Однако он, по своей безграничной снисходительности, позволяет приветствовать так и соправителей, считая их причастными к его божественным деяниям. Но если строго придерживаться высочайшего повеления, то те, кого боги удостоят счастья лицезреть второго августа или цезарей, должны приветствовать их троекратным поклоном, подымая вверх правую руку с вытянутой ладонью. Что касается нобилиссимов…
Что именно касается нобилиссимов, на этом уроке осталось невыясненным.
В класс с громким криком ворвался перепуганный павлин. На хвосте у него повисла белокурая девочка; одной рукой она вцепилась в роскошные павлиньи перья, а в другой у нее был медовый пряник. Золотые сандалийки и ярко-красная оторочка маленькой туники, оставляющей открытыми пухленькие ручки, говорили о том, что ребенок этот – из семьи божественных. Впрочем, павлин, то ли сознавая и собственную божественность, то ли опасаясь за свой хвост, повел себя невиданно храбро и даже дерзко. Он бесцеремонно повалил нобилиссиму наземь, выхватил у нее пряник и удрал. Нобилиссима испуганно завизжала, высоко задирая ножки, и размазывая слезы по нарумяненным, согласно моде, щекам.
Нотарий поспешил к девочке и, совсем забыв о полагающемся нобилиссиме приветствии, попытался поднять ее. Но девочка решительно запротестовала:
– Минина! Минина!
Нонн растерянно потер подбородок. В голове его вихрем пронеслись все параграфы придворного церемониала, но, к величайшему стыду своему, он должен был признать, что творение сие не свободно от пробелов, так как не содержит никаких указаний о том, как нужно обращаться с трехлетней нобилиссимой, которой так срочно понадобилась нянька. Он не нашел другого выхода, как закричать, вторя ребенку.
– Минервина! Минервина!
Из олеандровой аллеи выбежала девушка. Золотой ключ на поясе означал, что она служит при дворе августа Максимиана. Просиявшие юноши встретили стройную румяную девушку покашливанием и шарканьем ног.
– Вот красавица! – щелкнув языком, прошептал грек соседу. – Она достойна баюкать настоящую богиню!
Белокурый фракиец усмехнулся:
– Вероятно, наоборот: бог баюкает няню… конечно, не в колыбели.
– Как это?
– Очень просто. Принцепс Константин. Я не раз видел их вместе.
– Ну так что же? Что тут особенного? Кто не знает, что девчонка – его невеста? Да вообще… они, в самом деле, женятся то на одной, то на другой, как боги.
– А ты на его месте разве не согласился бы объявить своей невестой девчурку, у которой такая красавица няня? Ставлю два сестерция – сейчас появится сам принцепс.
– Что ж… Видно, отцовская кровь заговорила. Отец его в этом возрасте тоже к смертным снисходил. Первая его жена – из прислуг. Кажется, в Наиссе он приглядел ее. Но потом властелин приказал ему жениться на дочери Максимиана, и он ее прогнал.
Фракиец зашептал чуть слышно:
– Что ты мне рассказываешь! Я ведь сам из Наисса [10], мы с Еленой Флавией земляки. Она и вправду была служанкой. Мой старик тоже когда-то ее обхаживал.
– Хороша была собой?
– Да и теперь недурна.
– Она жива?
– Что ей делается! Живет себе в Наиссе. Там ее все называют белой женой. Если б не седина, она и теперь звалась бы по-прежнему – Еленой Прекрасной.
– Чудно как-то: она – белая и муж ее – беловолосый цезарь. Ведь Констанций Хлор тоже седой.
– Они и поседели-то в одну ночь. Когда повелитель приказал им разойтись…
Между шепчущимися появилась лохматая голова Ферокса.
– Не болтайте о таких вещах! Неужто не знаете, почему жене Галерия пришлось разогнать свой двор? Цезарь приказал утопить трех придворных дам, шушукавшихся о том, что им будто бы случилось видеть, как плакала его жена.
– Это совсем другое дело, – отмахнулся Пирарг. – Констанций – белый цезарь, а Галерий – красный.
Но и он почел за лучшее прикусить язык, хотя к разговору их никто не прислушивался. Все следили за отчаянной борьбой бедной Минервины с расходившейся девочкой. Капризная нобилиссима каталась по полу. Упустив павлиний хвост, она принялась изо всех сил брыкаться, норовя сбросить с ног золотые сандалийки.
Няня, стоя перед ней на коленях, пыталась успокоить девочку. Потом схватила дрыгающую ногами нобилиссиму в охапку, и крикнула, чуть не плача от злости:
– Да замолчишь ты, наконец, гадкий лягушонок!
Нонн содрогнулся от явного оскорбления ее величества, да еще в присутствии сорока свидетелей. За словами, видимо, последовало бы оскорбление нобилиссимы действием, если б со стороны олеандровой аллеи не послышался ласковый мужской голос:
– Фаустелла! Что с тобой, милая?
Девочка сразу умолкла и с открытым ртом уставилась на дверь. Вошел высокий, широкоплечий, стройный молодой человек в простой одежде военного трибуна. Только большой медальон императора на золотой цепи говорил о том, что командир этот – из семьи цезаря.
Константин, сын Констанция Хлора и отверженной Елены, отвечал на приветствия дружелюбными кивками.
– В такую жару лучше всего на Оронте [11]. Отвел бы ты, старая кряква, утят своих на воду, – добродушно сказал он согнувшемуся в три погибели нотарию, ласково глядя на молодую няню, между тем как девочка у нее на руках тянулась к его медальону.
– Возьми меня, возьми! Хочу к тебе!
– Пойдем, милая, пойдем, моя невесточка, – с нежностью сказал он и, беря ребенка на руки, будто нечаянно погладил руку няни.
– К няне это относится или к малютке? – язвительно шепнул грек фракийцу.
Ученики зашумели: на дозорной башне часовой прокричал полдень, и отовсюду послышались шаги. Нонн, однако, снова взобрался на кафедру.
– Мы должны подытожить сегодняшний урок, – вяло протянул он.
Нотарий, конечно, видел, что его никто не слушает, но даже в глазах подростков не хотел казаться нерадивым на службе придворной гармонии, обеспечивающей устойчивость всего мира.
– Итак, у нас четыре властителя, как четыре времени года, четыре стороны или части света, или же солнце, месяц, утренняя и вечерняя звезды, или же четыре божественных коня в квадриге Аполлона [12]. И подобно семи планетам – семь Сиятельств, а именно: первый – старший служитель, то есть страж священной императорской опочивальни, второй – его заместитель, третий – министр внутренних дел, четвертый – управляющий императорским дворцом, пятый – министр финансов и, наконец, два главнокомандующих – пехотой и кавалерией. Все они – члены священного консистория и на белых парадных тогах имеют широкую пурпурную кайму, а на черных башмаках – серебряные пряжки в форме полумесяца. Превосходительства – патриции и правители провинций – носят такие же башмаки, но кайма на их тогах чуть уже. Славнейшими именуют верховных государственных жрецов. Славными – всех сенаторов. Судьи – Опытнейшие, камергеры – Отличнейшие, независимо от того; восседают они в канцелярии или усердствуют по дворцовому хозяйству. И, наконец, декурионы в провинциях. С тех пор как на них возложен сбор налогов, декурионов полагается называть Уважаемыми.
Затем Его Разумность – нотарий перечислил важнейшие обращения, подчеркнув, что вообще для желающих преуспевать не так опасно завысить титул на две ступени, как занизить хоть на одну, но самое лучшее в точности соблюдать предусмотренное титулование. Кого полагается называть Ваша Широкость, тот, конечно, не обидится, если его нечаянно назовут Ваша Высокость. Но Его Весомость, несомненно, оскорбится, если назвать его Ваша Легковесность.
– Божественный Диоклетиан покорил все народы мира, однако величайшая историческая заслуга его в том, что он, разработав строгую систему званий и степеней, вывел Римскую империю из вековой путаницы, вызывавшейся отсутствием закрепленных титулов, что, в свою очередь, приводило к неустойчивости авторитетов.
С улицы послышался глухой рев, так что до остальных установленных законом авторитетов дело не дошло. Нонн подумал, что привезли таврских медведей. Их заказал через особого курьера долженствующий прибыть из Сирмия цезарь Гаперий, чтобы показать на них могучую силу своих рук. Отнюдь не отличаясь отвагой, нотарий любил, однако, испытывать острые ощущения, находясь в безопасном месте. Прервав урок, он тотчас направился к выходу, окруженный учениками.