Неизвестен Автор. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

   Пинъэр поспешила было поклониться Сюээ, но ее удержала хозяйка.
   – Не утруждайте себя, сударыня. Достаточно и обычного приветствия.
   Когда женщины поздоровались, хозяйка пригласила Пинъэр в спальню и велела горничным подать чай, а в гостиной накрыть стол. Немного погодя в жаровню подбросили угля. На столе заискрилось вино и появились закуски. Госпожа У Старшая, матушка Пань и Ли Пинъэр заняли почетные места для гостей. Юэнян с Цзяоэр исполняли обязанности хозяек, сбоку сели Юйлоу и Цзиньлянь. Сюээ, не смея задерживаться, ушла распоряжаться на кухню.
   Пинъэр охотно пила со всеми, кто ей подносил. Это заметила Юэнян и сама наполнила всем чарки, попросив Цзяоэр, а за ней и всех по порядку выпить с гостьей.
   – Вы теперь так далеко от нас уехали, госпожа Хуа, что нас ожидают больше разлуки, нежели встречи, – чтобы поддержать разговор, заметила Юэнян и полушутя добавила: – Мы очень о вас скучаем, а вы так бессердечны – даже не обещаете нас навещать.
   – Госпожа Хуа и сегодня вряд ли пришла бы, не будь рождения Пятой, – вставила Юйлоу.
   – Дорогие мои! – говорила Пинъэр. – Вы так ко мне добры. Я бы с удовольствием вас навещала, но у меня траур, и дома некого оставить. Всего пять седмиц минуло с кончины мужа… Мне казалось, что госпожа Пятая обидится, только поэтому и пришла. – И, обратившись к У Юэнян, спросила: – А когда ваше рождение, сударыня?
   – До моего еще нескоро, – ответила Юэнян.
   – Госпожа Старшая родилась пятнадцатого в восьмой луне, – уточнила Цзиньлянь. – Обязательно приходите.
   – Конечно, приду, вне сомнения.
   – Не уходите, – упрашивала гостью Юйлоу. – Оставайтесь, у нас переночуете.
   – Да мне и самой хотелось бы с вами посидеть и поговорить. Но мы только что переехали. Без мужа дом опустел, а за задней стеной сад императорского родственника Цяо – такая глушь! И лисы швыряют кирпичи и черепицу [11]. По ночам так жутко становится! Было у нас двое слуг – старший ушел. Только вот Тяньфу у передних ворот поставлен, а сзади ни души. Спасибо, матушка Фэн, свой человек, то и дело заходит. То мне постирает, то служанкам туфли сошьет.
   – Сколько же матушке Фэн лет? – спросила Юэнян. – Какая добрая старушка! Ее хвалят, а она слова не проронит.
   – Уж пятьдесят шесть, в год собаки родилась. Детей у нее нет, сватает, я ей кое-что из одежды даю – тем и живет. Со смертью мужа я ее к себе взяла, чтоб повеселее было. Она у меня со служанками на одном кане спит.
   – Ну и чудесно! – вставила бойкая на язык Цзиньлянь. – Вот матушка Фэн и подомовничает, а вы у нас переночуете. Хозяина у вас нет, отчет давать некому.
   – Послушайте меня, сударыня, – посоветовала Юйлоу. – Матушка Фэн пусть домой возвращается в паланкине, а сами у нас останьтесь.
   Ли Пинъэр улыбнулась и ничего не сказала. Пока они вели разговоры, вино обошло несколько кругов. Первой откланялась матушка Пань. Вслед за матерью ушла и Цзиньлянь.
   Ли Цзяоэр наполнила большой кубок до самых краев и предложила его гостье.
   – С меня достаточно, – поблагодарила ее Пинъэр.
   – Когда госпожа Старшая и госпожа Третья вас угощали, вы почему-то не противились, а я поднесла, отказываетесь, – не унималась Цзяоэр. – Значит, не хотите меня уважить.
   – Дорогая моя госпожа Вторая! – умоляла гостья. – Честно говорю, я больше не могу.
   – Ну уж осушите последний кубок, сударыня, – попросила Юэнян. – Больше неволить не будем.
   Пинъэр взяла кубок и, поставив его перед собой, продолжала беседовать с хозяйками.
   – А твоя госпожа что там делает? – спросила Юйлоу стоявшую в сторонке Чуньмэй. – Ступай позови ее. И матушку Пань тоже. Скажи, Старшая госпожа просит выпить чарку с госпожой Хуа.
   Чуньмэй вышла, но скоро вернулась.
   – У матушки Пань все тело ломит, спать легла, а моя госпожа пудрится. Сейчас придет.
   – Где ж это видано, чтобы хозяйка гостей бросала, а? – заметила Юэнян. – Извольте радоваться… к себе ушла. Сколько раз на дню можно пудриться! Как ни хватись, все пудрится да румянится. Всем бы хороша, а ведет себя как ребенок.
   В это время появилась Цзиньлянь. Одета она была в цвета алоэ кофту из шаньсийского шелка, которую украшали дикие утки с ветками тростника в клювах. Стоячий атласный воротничок, расшитый по краю цветами, блистал белизною. На кофте выделялись пуговицы в виде хризантем с сидящими на них золотыми пчелками. На отделанной тесьмою юбке с подвесками был изображен вздымающий волны морской конек. Из-под юбки виднелись ярко-красные атласные туфли на высокой белой подошве и пестрые штаны. На голове покачивались сапфировые подвески и сверкал жемчужный ободок. Она нарядилась как Юйлоу. Только Юэнян была в ярко-красной атласной кофте с прозрачным бирюзовым шарфом и в зеленой шелковой юбке. Ее высокую прическу держал отороченный соболем ободок.
   Разодетая Цзиньлянь, слегка покачиваясь, приблизилась к столу. Юйлоу сразу заметила у нее золотую шпильку со знаком долголетия.
   – Хороша ж ты, голубушка! – пошутила Юйлоу. – Этим днем тебя на свет произвели, а ты прячешься, гостей бросаешь! Кто тебя только воспитывал?
   Цзиньлянь рассмеялась и шутки ради толкнула Юйлоу.
   – Гляди, разошлась! – продолжала Юйлоу. – А ну-ка, поднеси чарочку госпоже Хуа.
   – Я с госпожой Третьей пила, – возразила Пинъэр. – С меня хватит.
   – То не в счет, – сказала Цзиньлянь. – Выпейте, что я поднесу.
   Цзиньлянь засучила рукава и стала наливать большой кубок. Пинъэр отказалась пить и поставила кубок на стол.
   Из спальни вышли госпожа У Старшая и сопровождавшая ее Юэнян.
   – А где же матушка Пань? – спросили они.
   – Она легла. У нее тело ломит, – объяснила Цзиньлянь. – Звала – не идет.
   – Это вы, сударыня, подарили ей ко дню рождения шпильку? – спросила гостью Юэнян, заметив у Цзиньлянь золотую, со знаком долголетия, шпильку. – Какая работа! Где вы такие заказывали? И нам бы надо заказать.
   – Если вам нравятся, сударыня, – сказала Пинъэр, – я вам подарю. У меня есть еще несколько пар. Таких здесь не найти. Их только придворные ювелиры изготовляют. Это мой покойный родственник привез.
   – Я пошутила, – ответила Юэнян. – Нас вон сколько сестер. Всех не одаришь.
   Пока они пировали и веселились, солнце стало клониться к западу. Из спальни Сюээ появилась тетушка Фэн. На лице ее от хмельного играл румянец.
   – Домой собираешься? – торопила она Пинъэр. – Пойду носилки приготовлю.
   – Оставайтесь, госпожа Хуа, – просила Юэнян. – А тетушка Фэн пусть в паланкине возвращается.
   – Дом пустует. Лучше как-нибудь в другой раз погощу.
   – Какая вы настойчивая, сударыня, – вмешалась Юйлоу. – Не хотите нас уважить? Почему бы вам не отослать паланкин? Будь с нами хозяин, он вас никуда бы не пустил.
   Наконец хозяйкам удалось уговорить Пинъэр.
   – Вы меня так упрашиваете, – сказала она, отдавая ключи тетушке Фэн, – что мне даже неудобно стало перед вами, сударыни. – И, обернувшись к старой Фэн, наказала: – Отправляйся в паланкине, а завтра за мной приедешь. Смотрите, заприте как следует ворота. Вели Инчунь, – зашептала она на ухо, – отпереть в спальне расписанный золотом сундук. Там из коробочки пусть достанет четыре пары шпилек со знаком долголетия, а ты мне их завтра захвати, ладно? Я их сударыням поднесу.
   Тетушка Фэн кивнула головой и попрощалась с Юэнян. Хозяйка предложила ей пропустить чарочку.
   – Я у госпожи Четвертой выпила и закусила. Завтра рано утром прибуду, – ответила Фэн и, на все лады поблагодарив хозяйку, ушла, но не о том пойдет речь.
   Ли Пинъэр от вина отказалась, и Юэнян пригласила ее наверх выпить чаю в компании госпожи У Старшей.
   Неожиданно слуга Дайань внес свернутый ковер, а за ним, отдернув занавес, вошел Симэнь и воскликнул:
   – Кого я вижу! У нас госпожа Хуа!
   Пинъэр тут же встала. Они обменялись приветствиями. Юэнян велела Юйсяо раздеть хозяина.
   – Сегодня в загородном монастыре Нефритового императора служили панихиду по случаю дня рождения Патриарха [12], – обращаясь к супруге У Старшего и Пинъэр, объяснял Симэнь. – И в этом году как раз подошла моя очередь ее заказывать. Если б не было полуденной трапезы, я бы давно приехал, а то потом пришлось идти в келью к настоятелю отцу У Даочжэню, там со счетами долго провозились. Вот и задержался допоздна. – И, обратившись к Пинъэр, спросил: – А вы, сударыня, у нас останетесь?
   – Уж мы ее так упрашивали, – сказала Юйлоу, – никак не хочет.
   – Я об одном беспокоюсь – дома никого нет.
   – Напрасно волнуетесь! – заверил ее Симэнь. – Ночная охрана теперь усилена и бояться нечего. А что случится, я его сиятельству Чжоу напишу – сразу примет меры. Что ж это у вас такой унылый вид, сударыня? Вас вином угощали?
   – Как ни упрашивали госпожу, никак не хочет чарку выпить, – сказала Юйлоу.
   – Эх вы, и упросить не можете! Погодите, я сам поднесу. Увидите, сколько еще выпьет!
   – Мне больше не выпить, – говорила Пинъэр, но уходить не собиралась.
   Симэнь велел заново накрыть стол. Вскоре появились ожидавшие приезда хозяина кушанья, овощи, фрукты и деликатесы.
   Госпожа У от вина отказалась и, воспользовавшись случаем, удалилась в спальню Цзяоэр. Пинъэр села на почетное место. Симэнь пододвинул стул и занял место хозяина. Юэнян устроилась на кане и протянула ноги к жаровне. Цзиньлянь и Юйлоу разместились сбоку. Когда все уселись, наполнили чарки – не малые, а большие – серебряные с разводами. Чарка за чаркой и, как говорится, за чаем свидятся, за вином сойдутся. У Пинъэр уже опустились брови, и едва поднимались веки.
   Да,

 
Весенним персиком алеет цвет ланит,
И страстью огненной красотки взор манит.
 

   Юэнян заметила, как сразу сблизились Симэнь и Пинъэр. Их разговор становился все откровеннее, и Юэнян пошла проведать сноху, оставив их втроем. Они пили до третьей стражи. У Пинъэр слипались глаза. Она не могла стоять на ногах и, держась за Цзиньлянь, вышла по нужде, Симэнь качаясь, побрел в комнату, где сидела Юэнян.
   – Где она ночевать будет? – спросил он хозяйку.
   – Кого поздравить пришла, у той и заночует.
   – А мне к кому идти?
   – Иди куда хочешь. А может, с ней останешься?
   – Как можно?! – засмеялся Симэнь, и велел Сяоюй помочь ему раздеться. –Я тут лягу.
   – Как тебе не стыдно! – заругалась Юэнян. – А где же невестушка ляжет? Лучше меня на грех не наводи!
   – Ну, ладно, ладно, – успокоил ее Симэнь. – Я к Юйлоу пойду.
   Он отправился к Юйлоу, а Цзиньлянь повела Пинъэр к себе, где они легли рядом с матушкой Пань.
   Утром Пинъэр присела около зеркала и занялась прической. Чуньмэй подала ей воды умыться и помогла одеться. Горничная была очень смышлена и расторопна, и Пинъэр сразу догадалась, что Симэнь имел с ней близкие отношения. Гостья подарила ей головные украшения. Чуньмэй сейчас же показала их Цзиньлянь.
   – Сколько мы вам хлопот причинили! – благодарила гостью Цзиньлянь.
   – Ну что вы! Ваше счастье, что у вас такая милая горничная.
   Утром Цзиньлянь провела Пинъэр и матушку Пань в сад, наказав Чуньмэй открыть калитку. Они осмотрели весь сад.
   – Когда господин Симэнь собирается приступить к перестройке? – спросила Пинъэр, приметив появившуюся в задней стене небольшую дверцу.
   – Геоманта уже приглашали [13]. Должно быть, во второй луне приступит, – отвечала Цзиньлянь. – После земляных работ начнется постройка. Ваш бывший дом и наш соединятся. Впереди насыплют искусственную гору, соорудят крытую галерею, а дальше разобьют большой парк, в глубине которого будет выситься терем Любования цветами. Он соединится с моим флигелем.
   Рассказ Цзиньлянь запал в душу Пинъэр. Появилась Сяоюй. Ее послала Юэнян пригласить всех к чаю. Вошли в главное здание. Рядом с Юэнян сидели в ожидании гостьи Цзяоэр, Юйлоу и госпожа У Старшая.
   Во время чаепития со сладостями появилась тетушка Фэн. Ее пригласили за стол. Она вынула из рукава старый платок, в который были завернуты четыре парных золотых шпильки со знаками долголетия на каждой и протянула их Пинъэр, а та поднесла сначала Юэнян, а за ней Цзяоэр, Юйлоу и Сюээ. Каждая получила по две шпильки.
   – Мы вас прямо-таки разорили, сударыня, – говорила благодарная Юэнян. – Мне даже неловко принимать такой подарок.
   – Что вы, дорогая моя! – успокоила ее Пинъэр. – Подумаешь, редкость какая! Так, безделушки.
   Юэнян и остальные поблагодарили Пинъэр поклоном, а затем каждая украсила ими свою прическу.
   – Знаете, что я хотела вам сказать, сударыня? – начала Юэнян. – В праздник фонарей [14]у вашего дома будет, наверно, очень весело и оживленно. Когда мы пойдем любоваться фонарями, хотелось бы к вам заглянуть, сударыня. Не откажите, пожалуйста.
   – Что вы! Приму вас с распростертыми объятьями.
   – Старшая госпожа не знает, – заметила Цзиньлянь, – а мы слыхали, что пятнадцатого ваш день рождения, сударыня.
   – Ах, вот оно что! – воскликнула Юэнян. – В таком случае мы все без исключения придем пожелать вам долгих лет.
   – Я, конечно, с большой радостью приму вас, сударыни, – Пинъэр улыбнулась. – Только изволите ли вы снизойти? Ведь живу я теперь так скромно, и дом довольно тесный.
   Покончив с завтраком, принялись за вино и закуски. Они и не заметили, как солнце стало склоняться к западу, и прибыл паланкин. Пинъэр распрощалась с хозяйками и стала собираться. Ее опять не отпускали. У ворот она попросила вызвать Симэня, чтобы попрощаться с ним.
   – Он с утра отбыл на проводы помощника правителя уезда, – объяснила Юэнян.
   После бесчисленных комплиментов и взаимных благодарностей Пинъэр, наконец, отбыла домой.

 
Да, обходительными быть
при первой встрече все способны.
Приходится с людьми пожить,
чтобы узнать, добры они иль злобны.
 

   Если хотите узнать, что было потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

КРАСАВИЦЫ ПИРУЮТ В ТЕРЕМЕ ЛЮБОВАНИЯ ЛУНОЙ.

 

ГУЛЯКИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ».

 

   Солнце на западе скрылось –
   всходит луна на востоке…
   Словно бы ветром несомы,
   мчатся шальные лета.
   Только что радовал взоры
   юноша розовощекий,
   Жизнь промелькнула бесследно,
   и отцвела красота.
   Стоит ли тратить впустую
   годы, что так преходящи,
   Денег шальных домогаться,
   славы летучей искать!..
   А не мудрее ли было б
   милую видеть почаще
   Или в веселом квартале
   дивных красоток ласкать?

 
   Да, быстро летело время. Вот и настал пятнадцатый день первой луны. Накануне Симэнь Цин отправил к Ли Пинъэр слугу Дайаня, который вручил ей четыре блюда яств, два – хлебцов долголетия, блюдо лапши [1], жбан вина и платье из плотного, отделанного золотом, шелка. На визитной карточке значилось имя У Юэнян: «С поклоном и благими пожеланиями от Симэнь, урожденной У». Когда прибыл Дайань, Пинъэр была занята утренним туалетом. Она позвала слугу в спальню и сказала:
   – Я уж и так беспокоила госпожу Старшую и вот из-за дня рождения опять доставляю хлопоты.
   – Господа просили передать вам, сударыня, эти скромные знаки внимания, – сказал Дайань.
   Пинъэр наказала Инчунь накрыть в гостиной маленький стол и угостить Дайаня чаем и сладостями. Перед уходом она дала ему два цяня серебра и лиловый с отливом шелковый платок.
   – Передай хозяйке, – сказала она, – я пошлю тетушку Фэн с приглашениями осчастливить меня завтра своим присутствием.
   Дайань склонился в земном полоне и ушел. Носильщиков, доставивших корзины с подарками, Пинъэр наградила сотней медяков. Через некоторое время она вручила тетушке Фэн шкатулку и велела отнести ее женам Симэня. В шкатулке лежали приглашения на пятнадцатое число для У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Сунь Сюээ. Пинъэр приложила записочку Симэнь Цину с просьбой прийти к ней вечером на свидание, которую приказала передать тайком.
   На другой день жены Симэня, кроме Сюээ, которую Юэнян заставила домовничать, разоделись в яркие парчовые наряды и, сопровождаемые Лайсином, Лайанем, Дайанем и Хуатуном, двинулись в паланкинах на Львиную любоваться фонарным карнавалом и поздравить с рождением Ли Пинъэр.
   Недавно купленный дом Пинъэр состоял из обширного здания по фасаду и трех построек вглубь. Близ улицы возвышался терем. У больших ворот по обеим сторонам располагались просторные флигели с гостевыми, а немного поодаль, за ними, просторная трехкомнатная спальня и кухня.
   Еще дальше вглубь раскинулся пустырь, простиравшийся вплоть до сада императорского родственника Цяо.
   Зная, что гостьи будут любоваться фонарями, Пинъэр расставила столы и ширмы во флигеле и украсила его множеством цветных фонариков.
   После взаимных приветствий в приемной хозяйка пригласила женщин в большую гостиную, расположенную сзади, где угостила чаем, но об этом рассказывать подробно нет надобности.
   К обеду в гостиной накрыли четыре столика. Пирующих услаждали пением и игрою на музыкальных инструментах две приглашенные певицы – Дун Цзяоэр и Хань Цзиньчуань. После пятого тоста и третьей смены блюд Пинъэр пригласила всех подняться в терем и полюбоваться фонарным карнавалом. Там тоже был накрыт стол. Из-под стрехи спускался занавес из пятнистого бамбука, кругом висели разноцветные фонарики.
   На Юэнян были соболья накидка, ярко-красная, отделанная цветами кофта и изумрудная атласная юбка, остальные были в белых шелковых кофтах и голубых атласных юбках. Они нарядились в расшитые золотом безрукавки разного цвета: Цзяоэр – в коричневую, Юйлоу – зеленую, а Цзиньлянь – красную. Их прически украшали жемчуга, цветы из перьев зимородка, шпильки-фениксы и множество разноцветных подвесок-фонариков. Облокотившись на подоконник, они устремили взоры вниз.
   Народу собралось видимо-невидимо, и царило необыкновенное оживление. Прямо на улице стояли десятки увешанных горящими фонарями арок. У каждого дома шла бойкая торговля. Алые кофты смешались с зелеными халатами – яркими нарядами блистали гуляющие мужчины и женщины. Раздавался грохот повозок и экипажей. Горой до самого неба высилась украшенная фонарями и потешными огнями громадная пирамида. Красиво было на празднике фонарей!
   Только поглядите:
     Двое драконов, камень обвивая, ведут игру в воде. Журавль одинокий, зарею освещенный, парит высоко в облаках. Вот фонарь – золотая лилия, а это – яшмовый терем – как россыпь жемчуга сверкает. Фонари кувшинка и лотос – целая группа расшитой парчи. Фонарь-гортензия блистает белизной, фонарь-снежинка искрится и парит. Фонарь-сюцай [2]кланяться не перестает – помнит заповедь Конфуция и Мэн-цзы [3]. Фонарь-жена – покорности и кротости пример – как Мэн Цзян [4]верна и непорочна. Фонарь-монах буддийский изображает Юэмина, прильнувшего к Люцуй [5]. Фонарь-загробный судья – сидит Чжун Куй [6]рядом с сестрицей. Злых духов заклиная, машет опахалом перовым фонарь-шаманка. Фонарь Лю Хай [7]– за спиною желтая жаба величайшую ценность шутя играючи глотает. Фонарь-верблюд и лев зеленый [8]– редчайшие диковинки один везет, другой оскалил пасть, ревет. Шалит, кривляется фонарь-мартышка, а белый слон несет сокровище [9]ценою в десяток городов. Фонарь-краб в чистых водах клешнями шевелит, а сом усатый спокойно заглатывает ряску, разевая громадную пасть. Ночные бабочки – одна другой пестрее. Серебристая ива красуется, переливаясь. Плывут шары, парами вьются расшитые ленты. Гуськом тянутся роскошные знамена, экипажи. Пляшут рыбки и драконы. Семеро истинносущных [10]и пятеро старцев [11]подносят сокровенное писанье. Везут дань ко дворцу инородцы и Юга, и Востока. Рядами идут, оглушая толпу, барабанщики сельских общин. Коробейники со всех концов стекаются сюда. Свое уменье, ловкость показать сошлись затейники и скоморохи. Кружат там и тут передвижные фонари. Вверх-вниз снуют висячие фонарики. На перламутровой ширме раскинулись Пэнлайские сады [12]. На восток полюбуйтесь – рябит в глазах от золота и небесной сини резных по лаку инкрустированных лож. На запад обратите взор – фонарь-подвески и фонарь-узор переливаются словно цветастая парча. На севере – предметы старины, безделки. На юге – курильницы, вазы, картины. Вот баричи глазеют через барьер – там игра в мяч в самом разгаре. Вон в тереме высоком блистают пышностью нарядов важные дамы из знатных домов. Не счесть гадателей – их как звезд мириады. Скопились громадные толпы вокруг их палаток – всяк хочет судьбу разузнать. Ждет каждого, конечно – рассвет и увяданье. А там, на возвышеньи, отбивая такт, поют романсы, арии актеры. Тут, ударяя в бубенцы, монах бродячий ведет рассказ о Сюаньцзане [13]. А сколько сбыто новогодних пирожков, сладостей! Торгуют бойко весны красою – буйно цветущей сливой мэй. Все ветками ее украсили себя. Колышет ветер шпильки и подвески. В прическах, как солнце, золото горит. Парчовые шатры Ши Чуна [14]красуются на ширмах. Жемчуг занавесок с цветами сливы и луной поспорит яркой белизною. Не описать всей прелести горы фонарной! Такое торжество сулит год сытый и веселый [15].
   Юэнян поглядела немного на праздничную сутолоку и вместе с Цзяоэр села за стол. Но Цзиньлянь, Юйлоу и певички, облокотившись на подоконник, продолжали смотреть вниз. Цзиньлянь засучила белые шелковые рукава, из-под которых показывались ее тонкие, как перо молодого лука, пальчики с шестью золотыми, в виде семечек, перстнями, и наполовину высунулась на улицу, выставляя напоказ свою раззолоченную безрукавку. Она грызла тыквенные семечки и плевалась шелухой прямо на прохожих, не переставая хихикать и подсмеиваться вместе с Юйлоу.
   – Поди-ка погляди, сестрица, – обращалась она к Юэнян, тыкая пальцем, – вон у того дома под стрехой как красиво колышутся два фонаря-астры! – Немного погодя Цзиньлянь позвала Цзяоэр: – Глянь-ка напротив! Видишь, у ворот подставка, а на ней как интересно развешаны фонари: впереди большая рыба, а за ней рыбешки, черепашки и крабы. – Еще через некоторое время она кликнула Юйлоу: – Смотри-смотри! Фонарь-старуха и фонарь-старик.
   Тут налетел ветер и порвал снизу фонарь-старуху. Цзиньлянь, не удержавшись, так громко рассмеялась, что привлекла внимание прохожих.
   Они подняли головы, сгрудились – не пройдешь, не пробьешься – настоящая давка. В шумной толпе нашлись гуляки-лоботрясы, которые, указывая на Цзиньлянь, начали гадать.
   – Наверняка, из богатого дома, – заметил один.
   – Должно быть, наложница какого-нибудь родовитого вельможи на карнавал пожаловала, – поддакнул другой. – Вырядилась как придворная дама.
   – Да это публичная девка, не видите, что ли? Петь пригласили.
   – Не угадали вы! А я знаю, кто она, – заявил протиснувшийся вперед. – Говорите, певица? Тогда кто же остальные? Сейчас все объясню. Те двое не из простых – жены Владыки ада, наложницы Полководца пяти путей – того самого, кто лавку лекарственных трав против управы держит, чиновников ссужает, – его милости Симэня жены. Так что не очень расходитесь! Наверно со старшей женой пришли на фонари любоваться. Ту, в зеленой безрукавке, не знаю, а в красной, с цветами в волосах, ну точь-в-точь жена торговца лепешками У Старшего. Когда тот застал ее с Симэнем в чайной у старухи Ван, Симэнь убил его пинком в живот, а ее себе в жены взял. Вернулся потом из столицы деверь ее У Сун, на него в суд подал, да по ошибке Доносчика Ли порешил. Тут-то его Симэнь и упек на каторгу. Года два не видать было, а нынче вон как похорошела!
   – Разойдись! – закричал еще один говорун. – Ну, чего пристали!
   Юэнян заметила внизу большую толпу и велела Цзиньлянь с Цзяоэр сесть за стол да послушать романсы, которые по случаю праздника фонарей исполняли певицы. Немного погодя Юэнян встала из-за стола.
   – Я больше чарки не в силах выпить. Мы с Цзяоэр откланяемся первыми, а вы, – Юэнян обратилась к Цзиньлянь и Юйлоу, – останьтесь, уважьте госпожу Хуа. Муж ушел, и я беспокоюсь. Дома одни служанки.
   Пинъэр никак не хотела отпускать Юэнян.
   – Сударыня, дорогая! – упрашивала она. – Наверное, я чем-нибудь не угодила. В такой праздник вы даже не дотронулись до еды, уходите раньше, чем зажигают свет. Если и отлучился господин Симэнь, вам беспокоиться нечего – служанки остались. Вот взойдет луна, и я провожу вас.
   – Нет, сударыня, – говорила Юэнян, – я ведь не могу много пить. Пусть сестрицы вместо меня с вами побудут.
   – Вы не можете, но госпожа Вторая тоже ни чарки не осушила, – настаивала Пинъэр. – Где ж это видано! Я у вас чарку за чаркой пила, не отказываясь. Вы мне не прощали, а когда снизошли в мое унылое жилище, где я не могу угостить вас ничем особенным, вы не желаете меня уважить.
   С этими словами она поднесла Цзяоэр большой серебряный кубок и сказала:
   – Выпейте сударыня! Госпожу Старшую не угощаю – знаю, что она не может, а потому подношу маленькую чарочку. – И Пинъэр протянула чарочку Юэнян. – А вы, госпожа Вторая, осушите большую.
   Юэнян одарила каждую певицу двумя цянями серебра и, дождавшись когда Цзяоэр допила вино, встала из-за стола.
   – Мы уходим, – сказала она Цзиньлянь и Юйлоу, – а за вами слуг с фонарями пришлем. Долго не засиживайтесь. Дом пустой.
   Юйлоу кивнула в знак согласия. Пинъэр проводила Юэнян и Цзяоэр до ворот, где они сели в паланкины, а сама вернулась в терем к Юйлоу и Цзиньлянь.