Неизвестен Автор. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

   – Я при матушке была, а за посудой она смотрела, – оправдывалась Юйсяо, указывая на Сяоюй.
   – Ведь я к супруге У Старшего за чаем ходила. Это ты с кувшином оставалась. Куда ж он исчез? – допытывалась, в свою очередь, Сяоюй. – У тебя мозги, случайно, не покосились, не опустились в зад, а? А то вон как ты раздалась!
   – Но сегодня на пиру были только свои! – заметила Юэнян. – Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.
   – Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу,– заявила Юйсяо.
   Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.
   – Что за шум? – спросил он.
   Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.
   – Ну, поищите спокойно, не торопясь, – посоветовал Симэнь. – К чему же зря крик подымать?
   – Да как же тут молчать?! – вставила Цзиньлянь. – Мы, небось, не Ван Миллионщик [8], чтобы спокойно глядеть, как после каждого пира серебро исчезает. Стерпишь пропажу одну, другую, а там увидишь и мошну пустую.
   Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.
   Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.
   – Вот и кувшин отыскался! – сразу воскликнула Юйсяо.
   – Где ж ты его нашла? – спросила Юэнян у Инчунь.
   Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.
   – А где сейчас Циньтун, рабское отродье? – спросила Юэнян.
   – Сегодня его черед ночевать на Львиной, – объяснил Дайань. – Он уже ушел.
   Цзиньлянь усмехнулась.
   – Ты что смеешься? – спросил Симэнь.
   – Циньтун из слуг сестрицы Ли, – заговорила Цзиньлянь. – Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.
   Симэнь рассвирепел и, вытаращив глаза, обернулся к Цзиньлянь.
   – Ты так говоришь, будто сестрице Ли этот кувшин приглянулся. А если так, то незачем и приставать, зачем переполох затевать?
   Цзиньлянь густо зарделась.
   – Всем известно, что у сестры Ли денег хватает, – сказала она и, разгневанная, отошла в сторону.
   Чэнь Цзинцзи позвал Симэня посмотреть подарки, которые доставили посыльные от бывшего гаремного смотрителя Лю, ныне смотрителя казенных гончарен [9].
   Цзиньлянь стояла в сторонке с Мэн Юйлоу и продолжала ворчать:
   – Вот насильники-грабители собрались! Чтоб им провалиться! Того и гляди, на тот свет отправят. А этот, как заимел чадо, будто престолонаследника на свет произвел. Взглянет, словно божество какое взором своим удостаивает. И доброго-то слова от него не услышишь. Выпучит глазищи свои поганые – кажется, так бы всех и сожрал. А у сестрицы деньги водятся. Кто не знает! Вот погляди, даст волю слугам и служанкам, до того обнаглеют, шашни заведут, начнут дом грабить, а ты, выходит, молчи, да?!
   Симэнь, наконец, поднялся и направился в дальние покои.
   – Чего ж ты стоишь? – спросила Юйлоу. – Он ведь к тебе пошел.
   – Скажешь тоже! – отозвалась Цзиньлянь. – Ему там по душе, где его сокровище. Он и сам говорил. А у нас, бездетных, – одна тоска да скука.
   Вошла Чуньмэй.
   – Я же говорила, он к тебе пошел, а ты не верила, – сказала Юйлоу. – Видишь, Чуньмэй за тобой пришла.
   Она позвала Чуньмэй, и они стали ее расспрашивать.
   – Я к Юйсяо за платком иду, – объяснила Чуньмэй. – Она у меня платок брала.
   – А батюшка куда направился? – поинтересовалась Юйлоу.
   – К матушке Шестой, – сказала горничная.
   Цзиньлянь так и вздрогнула, будто ей к сердцу огонь подсунули.
   – Ах, негодяй проклятый! – заругалась она. – Пусть отныне и на веки вечные к порогу моему не подходит! Ногу свихнет, все равно не впущу да еще пинка дам арестанту, чтоб все кости себе переломал!
   – Ну, что ты, сестрица, так страшно его ругаешь? – недоумевала Юйлоу.
   – Не знаешь ты еще этого ничтожного насильника, – говорила Цзиньлянь. – Он труслив и жалок, как мышь, ничтожество, три вершка. Все мы его жены. Чего особенного, если у одной в мочевом пузыре семя вызрело?! Так ли уж надо ее возвышать, а других унижать, в грязь втаптывать?
   Да,

 
Как буре платаны без счета валить,
Вот так посторонним о деле судить.
 

   Не будем больше говорить, как бесилась Цзиньлянь.
   Расскажем пока о Симэне. В передней зале он увидел посыльного от Великого придворного смотрителя Сюэ [10], который поднес жбан рисовой водки, тушу барана, два куска золотой парчи, блюдо персиков долголетия, блюдо лапши – символа долгоденствия – и другие яства. Подарки были посланы, чтобы поздравить Симэня с днем рождения и вступлением на пост. Симэнь щедро одарил посыльного и направился в дальние покои.
   Певички Ли Гуйцзе и У Иньэр собирались домой.
   – Поживите у нас еще денек-другой, – оставлял их Симэнь. – Двадцать восьмого я приглашаю почтенного господина Чжоу, командующего войсками; господина Ся, судебного надзирателя; военного коменданта господина Цзина, управлявшего императорским имением его превосходительство Сюэ и смотрителя гончарен его превосходительство Лю. Будут и актеры. Мне хотелось бы, чтобы вы угощали гостей вином.
   – Если вы оставляете нас, то мы должны послать кого-то домой сказать матушке, – пояснила Гуйцзе. – А то она будет волноваться.
   Носильщики паланкинов были отпущены, но не о том пойдет речь.
   На другой день Симэнь распорядился украсить большую залу парчовыми ширмами и шелковыми занавесами, расставить столы и приготовиться к приему, а сам следил за отправкой приглашений знатным гостям. На днях Симэнь побывал у смотрителя гончарен его превосходительства Лю, где познакомился с его превосходительством Сюэ, и тот прислал ему свои подарки. Симэнь в ответ направил обоим приглашения. Занимать гостей должны были Ин Боцзюэ и Се Сида. Оба дружка, по-праздничному одетые, явились рано, и Симэнь проводил их на крытую галерею, где им подали чай.
   – Скажи, брат, кто будет нынче на пиру? – спросил Ин Боцзюэ.
   – Будут их превосходительства Лю и Сюэ, главнокомандующий почтенный Чжоу, военный комендант Цзин Наньцзян, мой коллега судебный надзиратель Ся, командующий ополчением полководец Чжан, тысяцкий Фань, шурины У Старший и У Второй. Сосед Цяо сообщил, что не придет. Так что всего несколько человек с вами вместе.
   Прибыли шурины У Старший и У Второй. Поклонившись присутствующим, они сели за стол, на котором вскоре появилось вино и закуски.
   После угощения Ин Боцзюэ обратился к Симэню:
   – Не сможем ли мы, брат, полюбоваться твоим сыном, которому исполнился ровно месяц?
   – Его и гостьи очень хотели поглядеть, – отвечал Симэнь, – но жена просила не выносить – простудить боялась, а кормилица уверяла, что ничего с ним не случится. Тогда кормилица завернула его в одеяльце, принесла в комнату жены и всем показывала.
   – Тогда и моя жена удостоилась любезного приглашения, – сказал Ин Боцзюэ, – хотела прийти, да, как на грех, у нее открылся давний недуг. С постели никак не могла подняться. Так она огорчалась! Прошу тебя, батюшка, пока гости не пришли, поговори с хозяюшкой, попроси вынести младенца. Уж сделай нам такое одолжение!
   Симэнь велел передать в дальние покои, чтобы как следует завернули ребенка да не испугали.
   – Скажи матушке, – наказывал он, – дядя У Старший и дядя У Второй, мол, пришли, а дядя Ин и дядя Се пожелали видеть младенца.
   Юэнян велела кормилице Жуи как следует завернуть Гуаньгэ в красное шелковое одеяльце и донести до крытой галереи. Потом Дайань взял у нее ребенка. Гости внимательно разглядывали Гуаньгэ, одетого в ярко-красную атласную с начесом распашонку. У него было белое личико, алые губы и выглядел он вполне здоровым. Восхищенные гости на все лады расхваливали младенца. Боцзюэ и Сида достали из рукавов по узорчатому атласному нагрудничку с миниатюрной серебряной подвеской. Ин Боцзюэ протянул еще моток разноцветных ниток с нанизанными на нем деньгами долголетия [11]– жалким десятком медяков – и велел Дайаню получше укрыть ребенка, чтобы не напугать невзначай.
   – Что за осанка! И с каким достоинством держится, а! – восклицал Боцзюэ. – Носить ему шелковую шапку чиновника, право, носить! На роду написано.
   Обрадованный похвалами Симэнь поклонился в знак благодарности за благие подарки.
   – К чему эти благодарности, брат? – остановил его Боцзюэ. – Это мы в спешке захватили скромные знаки внимания.
   Тем временем объявили о прибытии их превосходительств Лю и Сюэ. Симэнь поспешно накинул на себя халат и бросился к парадным воротам. Именитые гости ожидали в паланкинах, каждый из которых несли по четверо носильщиков. Оба они были одеты в расшитые драконами халаты [12]. Их сопровождал целый отряд стражников, над головами которых поблескивали украшенные кистями пики. Окриками они разгоняли зевак и очищали дорогу.
   Немного погодя прибыли столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин, судебный надзиратель Ся и другие военные чины. Их сопровождала охрана с дубинками. Над головами у них колыхались большие опахала. Воины криками отгоняли зевак. За ними тянулась свита провожатых. Когда они приблизились к воротам, их окружила целая толпа одетых в черное адъютантов. Во дворе гремели барабаны, звучали флейты и свирели.
   Когда все вошли в приемную залу, перед бывшими дворцовыми смотрителями Лю и Сюэ предстали двенадцать столов. Помещение было отделано бархатом и парчой, в золотых вазах красовались цветы. На полу лежали пестрые парчовые ковры.
   Симэнь поднял кубок и пригласил гостей занять свои места.
   – Здесь присутствуют более почтенные господа, – говорили Лю и Сюэ, отказываясь сесть первыми.
   – Достопочтеннейшие и добродетельнейшие господа придворные смотрители! – обратился к ним столичный воевода Чжоу. – Как говорится, кого при дворе чтут, того и князьям предпочтут [13]. Милости просим, ваши превосходительства, занять почетные места! Это так естественно, что даже не может быть никаких сомнений.
   После недолгих уговоров Сюэ заявил:
   – Если господа так настаивают, брат Лю, я не могу больше ставить хозяина в затруднительное положение. Давай сядем!
   Присутствующие низко поклонились и вздохнули облегченно. Смотритель Лю занял возвышенное место слева, а смотритель Сюэ – справа. Оба разложили на коленях салфетки, позади них встали слуги с опахалами. За ними расселись и остальные. Рядом сидел столичный воевода Чжоу, далее – военный комендант Цзин и остальные гости.
   Со двора доносились звуки свирели, грянула музыка. Славный в тот день был пир.
   Только поглядите:

 
Редкие блюда!
Диковинные яства!
Фрукты – о, чудо!
Несметные богатства!
 

   После того как вино пять раз обошло гостей и трижды подавали супы, повар объявил о предстоящем блюде – жареном гусе, и придворный смотритель Лю наградил его пятью цянями серебра.
   Появился актер-распорядитель и, опустившись на колени, развернул перед гостями красный свиток, на котором было начертано:
   «Следующий номер – сценка-фарс».
   Вышел актер-слуга [14].
   Актер:

 
Коль справедливы на земле законы,
Сияет Небо удовлетворенно.
Чиновники ведут себя достойно –
Не бедствует народ, живет спокойно.
Коль жены здравомыслие являют,
Тогда и горя их мужья не знают.
Чем дети благонравней и послушней,
Тем их отцы щедрее и радушней.
 

     Я не кто-нибудь. Я – посыльный [15]в высоком присутственном месте. Под моим началом полно плутов-болванов. Вчера купил я на рынке ширму со стихами «Беседка Тэнского князя». Стал везде расспрашивать и разузнавать. Написал их, говорят, танский отрок, всего в три чи ростом, Ван Бо на императорском экзамене [16]. Только, сказывают, кисть опустит, и готово сочинение – большой учености человек. Одно слово – талант. Вот и попрошу-ка я подручного, пусть отыщет его да ко мне приведет. Надо же с таким человеком повидаться, а? Эй, подручный!
   Подручный:
     На каждый хозяина зов отвечу сто раз «готов». Что изволите приказать, господин посыльный?
   Посыльный:
     Прочел я вчера на ширме «Беседка Тэнского князя». Уж больно стихи хороши. Слыхал, будто написал их на императорском экзамене Ван Бо – танский отрок, ростом в три чи, не больше. Так вот, даю тебе мерку. Ступай приведи его ко мне, да поторапливайся! Приведешь – цянь в награду получишь, не приведешь – пощады не жди! Двадцать палок всыплю!
   Подручный:
     Есть, ваше благородие!(Уходит). Ну и остолоп этот посыльный! Ван Бо при Танах жил. Почитай, тыщу лет с гаком назад. Где ж это я его разыскивать-то буду?! Ну да ладно! Пойду к монастырю. Вот там, вдали, идет ученейший кандидат-сюцай. Придется к нему обратиться. Не вы, господин учитель, тот самый академик Ван Бо, трех чи ростом, который написал «Беседка Тэнского князя»?
   Сюцай:
     (смеется, в сторону). Академик Ван Бо жил при династии Тан. Откуда ж ему теперь взяться?! А не разыграть мне его?(говорит, обращаясь к подручному): Да, я и есть тот самый Ван Бо. Я и написал про Беседку Тэнского князя. Вот послушай, я почитаю:

 
Наньчаном звали округ в старину,
Теперь Хунду – его столица.
Повозка и Крыло – из звезд граница.
Отсюда светоносный луч стрельнул
В созвездия Коровы и Ковша [17].
Здесь люди-удальцы, земля здесь хороша –
У Чэня на полу Сюй Жу [18]уснул [19].
 

   Подручный:
     Начальник дал мне вот эту мерку. Ростом, говорит, чтобы не выше трех чи. Если хоть на палец выше, не приглашать. А ты вон какой! Разве ты подойдешь?
   Сюцай:
    Не беда! Все достигается деяниями человеческими. Вон, посмотри-ка, еще один Ван Бо идет.(Сюцай прикидывается карликом и продолжает): Ну-ка, примерь!(Еще больше горбится.)
   Подручный (смеется):
     Как раз подошел!
   Сюцай:
     Только помни одно условие: для твоего начальника, стало быть, главное – мерка.
   Подручный и сюцай идут вместе. Приблизились к дверям, за которыми сидит посыльный.
   Подручный (наказывает сюцаю):
     Обожди у дверей.
   Сюцай:
     Значит, самое главное – мерка. Иди доложи начальнику. Я обожду.
   Посыльный:
     Академика Ван Бо привел?
   Подручный:
     Так точно! Ждет у дверей.
   Посыльный:
    Послушай! Прием устроим у средней залы, среди кустов и сосен. Приготовь чаю, мяса и закусок!(Замечает вошедшего.) А вот и сам академик Ван Бо. Увидеться с прославленным человеком – значит насладиться счастьем в трех жизнях [20].(Кланяется.)
   Сюцай (в замешательстве):
     Где мерка?
   Посыльный (продолжает приветственную речь):
     С древних времен и поныне столь редки подобные встречи. Одно дело – слышать о человеке, другое – его видеть. И вот сегодня мне посчастливилось лицезреть вас, и это превосходит все, что я о вас слыхал, бью вам челом.(Снова отвешивает поклон.)
   Сюцай (в замешательстве):
     Где же мерка?
   Подручный прячется.
   Посыльный:
     Знаю, необъятны ваши познания и огромна ваша память. Драконы и змеи рождаются под вашей кистью. Вы – истинный талант! И ваш покорный слуга преклоняется перед талантом. Я жажду общения с вами, как алчущий мечтает об утоляющем напитке, как в жару молят о прохладе.
   Сюцай (выпаливает, не в силах стоять в согбенном состоянии):
     Как здоровье вашего батюшки и вашей матушки? Как себя чувствуют старшие и младшие сестры? Все живы и здоровы?
   Посыльный:
     Все здоровы и чувствуют себя отлично.
   Сюцай:
     Ах ты, сучий сын, мать твою! Раз у тебя все – от мала до велика –чувствуют себя отлично, так дай и мне распрямить спину.
   Да,

 
Груз на бедрах весит перламутровый,
Тяжкой яшмою руки опутаны…
Голова после праздника мутная,
Шум в ушах, не смолкающий сутками…
 

   Гости за столом рассмеялись. Особенно понравился фарс гаремному смотрителю Сюэ. Он позвал лицедеев и наградил их ляном серебра. Они поклонились, благодарные за внимание.
   Появились певцы Ли Мин и У Хуэй с инструментами. Один – с цитрой, другой – с лютней. Столичный воевода Чжоу поднял руку и обратился к бывшим придворным Лю и Сюэ:
   – Ваши превосходительства! Просим заказать песню!
   – Будьте добры, заказывайте, господа, первыми! – ответил Лю.
   – Не скромничайте, ваше превосходительство! – упрашивал воевода Чжоу.– Ваше первое слово!
   – Спойте «Грущу, как жизнь плывущая во сне проходит» [21], – обращаясь к певцам, сказал смотритель Лю.
   – Ваше превосходительство! – поднялся Чжоу. – Это романс печальный, об уходе из мира, а мы отмечаем счастливые дни в жизни почтенного господина Симэня. В день рождения такие не поются.
   – А вы знаете арию «Хоть я и не сановник в пурпуре, а правлю красавицами из шести дворцов»? – спросил у певцов Лю.
   – Это из драмы «Чэнь Линь с коробкой помады и белил» [22], – заметил Чжоу, – а мы собрались сюда поздравить хозяина. Нет, такая ария не подойдет.
   – Давайте я закажу. Позовите-ка мне певцов, – заявил Сюэ. – Помните романс на мотив «Ликуют небеса»? Вот этот: «Подумай, самое тяжкое в жизни – разлука»?
   – Ваше превосходительство, – громко рассмеялся надзиратель Ся, – вы предлагаете песнь о расставании. Тем более сегодня не подходит.
   – Мы, придворные, – сказал Сюэ, – знаем одно – как угодить Его Величеству. Неведома нам прелесть романсов и арий. Пусть поют, что им по душе.
   Судебный надзиратель Ся, как представитель придворной стражи, лицо, призванное своим авторитетом вершить правосудие, приказал певцам:
   – Спойте из «Тринадцати напевов» [23]. Сегодня его сиятельство Симэнь вступает в должность, празднует свое рождение и рождение сына, а потому надо спеть именно эту арию.
   – Как – рождение сына? – спросил Сюэ.
   – В этот день, ваше превосходительство, – объяснял Чжоу, – сыну почтенного господина Симэня исполнился ровно месяц со дня его рождения, и мы, сослуживцы, поднесли ему свои скромные дары.
   – В самом деле?! – воскликнул Сюэ и обратился к Лю: – Завтра же, брат Лю, надо будет послать подарки.
   – Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – уговаривал их благодарный Симэнь. – Достоин ли вашего внимания какой-то отпрыск вашего ничтожного ученика?!
   Симэнь позвал Дайаня и велел ему вызвать У Иньэр и Ли Гуйцзе. Ярко разряженные певицы вышли, колыхаясь, словно цветущие ветки. Они выпрямились, как воткнутые в подсвечник свечи, а потом, отвесив четыре земных поклона, взяли кувшины и стали наполнять вином кубки. Певцы спели несколько новых романсов. И с таким мастерством владели они голосами, что мелодия плавно лилась, наполняя собою всю залу. Пир, казалось, происходил средь букетов цветов на узорной парче и продолжался вплоть до первой ночной стражи.
   Первым поднялся дворцовый смотритель евнух Сюэ.
   – Я, во-первых, чрезвычайно признателен за столь радушный прием; во-вторых, за возможность присутствовать на радостном торжестве, где, сам того не замечая, задержался до наступления столь позднего часа, – рассыпался в благодарностях Сюэ. – Мне очень прискорбно, но я должен откланяться.
   – Прошу прошения за такой скромный прием, – говорил, в свою очередь, Симэнь. – Вы осчастливили меня своим блистательным прибытием, осветили мою хижину сиянием роскоши и блеска. Продлите хоть немножко мою радость, посидите еще чуть-чуть, чтобы я мог сполна вкусить удовольствие быть в вашем обществе.
   – Нас глубоко печалит расставанье, но мы больше не в силах вкусить яств и выпить даже чарку, – говорили остальные гости, вставая с мест и низко кланяясь.
   Симэнь попытался удержать гостей, но ему пришлось вместе с шурином У Старшим и У Вторым проводить их до ворот. Во дворе гремела музыка, ярко освещали путь фонари. Процессию гостей окружала свита стражников, которые окликами расчищали путь.
   Да,

 
Сколько удовольствий и забав!
Краток день – он пролетел стремглав.
Фонари высокие горят,
Паланкины вытянулись в ряд.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН.

 

ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ.

 

   Толстенная сума – вот знатности основа,
   В чины пролезший богатей – совсем не ново.
   В постах высоких создают себе опору,
   Карабкаются вверх – и катятся под гору.
   Никто не хочет со злодеями родниться,
   Но не посмеет с сильными браниться.
   Не лучше ль усмирить порывы страсти?
   Над Небом человек не знает власти.

 
   Так вот, в тот вечер гости разошлись. Симэнь оставил шуринов У Старшего и У Второго, Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы и актеры пошли закусить.
   – Завтра опять приходите, – наказал им Симэнь. – Уездные правители прибудут, так что оденьтесь как полагается. Награду получите за все сразу.
   – Постараемся, – отвечали актеры. – Оденемся в новые платья чиновного покроя.
   После угощения с вином они отвесили хозяину земной поклон и удалились.
   Через некоторое время появились Ли Гуйцзе и У Иньэр.
   – Уж поздно, батюшка, – сказали они, улыбаясь. – За нами паланкины прибыли. Мы домой собираемся.
   – Дети мои! – обратился к певицам Ин Боцзюэ. – Как вы своенравны! Неужели вы не споете господам шуринам? Домой еще успеете.
   – Хорошо тебе разглагольствовать! – заявила Гуйцзе. – А мы два дня домой не показывались. Мамаша, должно быть, все глаза проглядела.
   – Это с чего же? – удивился Ин Боцзюэ. – Боится, от сливы кусочек откусят, а [1]?
   – Ладно! – вмешался Симэнь. – Пусть идут. Им и так за день-то досталось. А нам Ли Мин и У Хуэй споют. Вас накормили? – спросил он певиц.
   – Только что, у матушки Старшей, – ответила Гуйцзе.
   Певички отвесили земные поклоны и собрались уходить.
   – Послезавтра сами приходите, – наказывал Симэнь, – да еще двух с собой приводите. Может, Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. У меня будут родные и друзья.
   – Везет вам, потаскушки! – вставил Боцзюэ. – Мало – самих зовут, да и других приглашать поручают. Еще и на посредничестве дают поживиться.
   – К прилипалам ты себя вроде бы не причисляешь, а откуда же тебе все известно?! – изумилась Гуйцзе.
   Певицы со смехом удалились.
   – Скажи, брат, кого ты намерен послезавтра принимать? – спросил Боцзюэ.
   – Почтенного Цяо приглашу, обоих шуринов, Хуа Старшего, свояка Шэня и всех вас, друзей-побратимов. Весело будет!
   – Сколько мы тебе, брат, надоедали! – заметил Боцзюэ. – Мы вдвоем тогда уж пораньше придем. Поможем гостей принимать.
   – Тронут вашей заботой, – ответил Симэнь.
   Появились с инструментами в руках Ли Мин и У Хуэй. Когда они спели несколько куплетов, шурин У Старший и остальные стали собираться домой, но о том вечере говорить больше не будем.
   На другой день Симэнь пригласил всех четверых уездных начальников [2], которые еще до этого прислали свои подарки, поздравив Симэня с рождением сына.
   В тот день первым прибыл придворный смотритель евнух Сюэ. Симэнь провел его в крытую галерею, куда был подан чай.
   – Брат Лю прислал подарки? – поинтересовался гость.
   – Да, его превосходительство прислали свои подарки, – отвечал Симэнь.
   Через некоторое время Сюэ попросил показать младенца.
   – Хочу пожелать ему долгоденствия, – сказал он.
   Симэнь не мог отказать и велел Дайаню передать просьбу в дальние покои.
   Вскоре у садовой калитки появилась кормилица с завернутым Гуаньгэ в руках. Дайань взял у нее ребенка.
   – Какой прелестный ребенок! – восклицал восхищенный Сюэ. – Слуги, подите сюда!
   Тотчас же появились двое одетых в темное платье слуг, внесших четырехугольный золоченый ящик. Из него были извлечены две коробки, в которых лежали подарки: кусок лучшего огненно-красного атласа [3]; четыре серебряных с позолотой монеты с выгравированными знаками: «счастье», «долголетие», «процветание», «благополучие»; ярко разрисованный, крапленый золотом барабанчик с изображением божества долголетия Шоусина и в два ляна весом серебряный амулет, символизирующий восемь драгоценностей [4].
   – У меня, бедного дворцового смотрителя, не нашлось ничего иного, – говорил Сюэ. – Пришлось поднести для забавы младенцу вот эти скромные безделки.
   Симэнь с поклоном благодарил Сюэ:
   – Весьма вам признателен, ваше превосходительство! Простите за причиненное беспокойство.
   Гуаньгэ отнесли в дом, но не о том пойдет речь.
   После чаю к гостям был вынесен стол восьми бессмертных [5], на котором стояли двенадцать блюд с легкими закусками и свежий рис. Только они немного закусили, в дверях появился слуга и доложил о прибытии почтенных правителей уезда. Симэнь поспешно поправил халат и шапку и вышел их встретить у ворот. Уездный правитель Ли Датянь, его помощник Цянь Сычэн, архивариус Жэнь Тингуй и секретарь Ся Гунцзи вручили свои визитные карточки, а потом, проследовав в залу, обменялись приветствиями с хозяином. На встречу с ними вышел и придворный смотритель Сюэ. Прибывшие предложили ему занять почетное место. Среди гостей находился и ученый Шан. Когда все заняли свои места, подали чай.