Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- Следующая »
- Последняя >>
Все рассмеялись.
– Ишь, лысая карга [11], – заворчала Цзиньлянь, – нас шестерых приплела. Если такой постельничий смелости наберется, пусть только попробует к нам в спальни заглянуть, пес плешивый, мы ему задницу так наломаем!
С тем Цзиньлянь, Юйлоу и Пинъэр пошли к воротам поглядеть, не покажется ли Симэнь.
– И где он в такой снег пропадает? – гадала Юйлоу.
– Да скорее всего у потаскухи Гуйцзе, – проговорила Цзиньлянь.
– После погрома? – удивилась Юйлоу. – Не может быть! Зол он на нее. Зарекался, не пойдет больше. Давай об заклад биться – нет его там.
– По рукам! – подхватила Цзиньлянь. – Сестрица Ли, будешь свидетелем. Я говорю: он сейчас у Гуйцзе. Позавчера он избил потаскуху, вчера к нам Ли Мин, черепашье отродье, заходил выведать как и что, а нынче с утра Ин и Се ходатаями пожаловали. Они-то его туда и затащили. Тут, по-моему, все старая сводня с потаскухой обмозговали. Им только его заполучить да прощение вымолить. А там и у жаровни разгорячить нетрудно будет и под полог заманить. Но до каких же пор они его держать собираются, а? Может быть, он сегодня вообще не придет. А ты сиди, жди его, Старшая!
– Тогда б он слугу прислал предупредить, – заметила Юйлоу.
Тем временем мимо проходил уличный торговец семечками. Пока они покупали тыквенные семечки, с восточной стороны неожиданно показался Симэнь верхом на лошади. Женщины тотчас же скрылись за воротами.
– Ступай посмотри, кто там у ворот стоит, – послал Симэнь вперед Дайаня.
– Это матушка Третья, матушка Пятая и матушка Шестая семечки покупают,– доложил слуга, подавшись на несколько шагов вперед.
Возле дома Симэнь Цин спешился и проследовал к задним малым воротам. Юйлоу и Пинъэр поспешили сказать о приезде хозяина Юэнян. Цзиньлянь же спряталась в тени за белым экраном. Когда Симэнь проходил мимо экрана, она выскочила прямо на него.
– Как ты меня напугала, негодница! – упрекнул ее Симэнь. – А что вы у ворот делали?
– И ты еще спрашиваешь! – обрушилась на него Цзиньлянь. – А где ты пропадал до этаких пор? Заставил жен у ворот дожидаться.
Симэнь Цин вошел в дом. В покоях Юэнян был накрыт стол и расставлены как полагается закуски и вино. Юйсяо держала кувшин, а дочь Симэня подносила чарки. Первую она поднесла Симэню, потом обнесла всех остальных. Когда все заняли свои места, Чуньмэй и Инчунь усладили пирующих музыкой и пением.
Вскоре со стола все убрали, а потом накрыли вновь – в честь Мэн Юйлоу. Появилось сорок блюд всевозможных редких яств, множество изделий из фруктов. Из кувшинов струился дивный аромат, в кубках радугой играло вино. Пировали до первой стражи. Будучи почетной гостьей, невестка У выпила немного и удалилась в заднюю комнату, а Юэнян и остальные жены в компании Симэнь Цина играли на пальцах, в домино и составляли по очереди рифмованные строфы.
– Раз моя очередь, – сказала Юэнян, – давайте составлять строфы по напеву и сверять с костями домино. Объявляется напев, вынимаются две кости и декламируется двустишие из «Западного флигеля» [12]. Кто вынет названную в двустишии кость, пьет чарку.
Она стала доставать кости и объявила:
– Напев «Шестая госпожа»:
Следующим сидел Симэнь Цин.
– «Красавица Юй», – объявил он напев:
За ним настала очередь Ли Цзяоэр.
– «Цветок нарцисса», – объявила она:
Взялась Цзиньлянь.
– «Почтенный Бао», – объявила она напев:
За ней шла Пинъэр.
– «Прямого, честного люблю», – объявила она:
Подошла очередь Сунь Сюээ.
– «Юнец конопатый», – объявила она:
Наконец, взялась Юйлоу.
– «Помню чары твои», – объявила она:
– Матушке Третьей поднеси, – распорядилась хозяйка и обернулась к Юйлоу: – Тебе следовало бы три больших кубка выпить. Ведь у тебя под боком будет жених. Допивайте чарки, – поторопила она остальных, – давайте проводим их в спальню.
– Не смеем ослушаться! – поддержала ее Цзиньлянь.
Юйлоу сгорала от стыда. Когда опустели чарки, всей компанией проводили Симэня к Юйлоу в спальню. Она пригласила их посидеть, но никто не стал задерживаться.
– Доброй ночи, детки мои! – шутила над Юйлоу Цзиньлянь. – Мать завтра тебя проведать придет, дочка. Смотри, не капризничай! – Цзиньлянь обернулась к Юэнян и продолжала: – Дочка-то у меня уж больно молода. Вы уж, свашенька, не очень строго с нее взыскивайте, как мать прошу.
– Перекисшим уксусом [16]ты подправляешь, девка! – отвечала Юйлоу. – Я с тобой завтра поговорю.
– Когда сваха по лестнице поднимается, мы, матери, как на иголках сидим, – не унималась Цзиньлянь.
– Ну что ж ты, дочка, посидела бы со мной немножко, – продолжала Юйлоу.
– Мы тебе не ровня, не родня–твоему забору двоюродный плетень,– ответила Цзиньлянь и пошла вместе с Пинъэр и падчерицей.
У малых ворот Пинъэр поскользнулась и упала.
– Ты, сестрица, как слепая плетешься, а бугорок попался – падаешь, – с укоризной заметила Цзиньлянь. – Вот и веди тебя! Я-то с тобой ногой в снег угодила и туфельки запачкала.
– У самых ворот и снег оставили, – услышав их разговор, проворчала Юэнян. – Не раз слугам наказывала. Нет, так и не убрали, рабские отродья! Тут только и падать! – Она кликнула Сяоюй: – Ступай фонарь принеси! Проводишь матушку Пятую и матушку Шестую.
– Смотри-ка, – обратился Симэнь к Юйлоу, – сама в грязи вымазалась, негодница, и к другим навязывается. Упрекает, ей, мол, туфли выпачкали. Мелет языком, а они ей ни слова. Вот негодница! И вчера тоже ни с того ни с сего запели «Месяц медовый их вновь посетил». Это она, наверное, их подговорила.
– А что она хотела этим сказать? – спросила Юйлоу.
– Да то, что, мол, Старшая сама на примирение напросилась, нарочно, мол, вслух молилась, чтоб я услыхал. В общем, ночного свидания захотела, вот что, – пояснил Симэнь.
– Ведь Пятая все песни знает, не то что мы.
– Эх, не знаешь ты, как эта негодница всех подстрекает!
С этими словами они легли, но не о том пойдет речь.
Вернемся к Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В разговоре, пока они шли, Цзиньлянь все время называла Пинъэр то «сестрица Ли», то «госпожа Хуа». Когда подошли к внутренним воротам, падчерица повернула к себе в боковой флигель, а Сяоюй с фонарем проводила обеих женщин в садик. Цзиньлянь захмелела и держалась за Пинъэр.
– Пьяная я, – говорила она. – Ты уж меня доведи до спальни как-нибудь.
– Да ты совсем трезвая, – уговаривала ее Пинъэр.
Они добрались, наконец, до спальни Цзиньлянь и отпустили Сяоюй. Цзиньлянь оставила Пинъэр выпить чаю.
– А ведь тебе тогда у нас не бывать бы, правда? – говорила Цзиньлянь. – А благодаря кому в дом вошла, а? А сейчас все мы, сестры, по узкой дощечке идем. Чего я из-за тебя натерпелась тогда! Чего только на меня за глаза ни наговаривали! Но добрая у меня душа – Небо тому свидетель.
– Знаю, сестрица, скольких хлопот тебе это стоило. Никогда не забуду твоей доброты и милости.
– Я тебе и говорю, чтоб не забывала.
Чуньмэй подала чай. Вскоре Пинъэр простилась с Цзиньлянь, и та осталась одна, но не о том пойдет речь.
Да,
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
И на другой день невестка У, золовка Ян и матушка Пань поздравляли Мэн Юйлоу с днем рождения. Юэнян пировала с гостями в заднем зале. Но на этом мы их и оставим.
Тем временем вот что случилось в доме Симэня. У слуги Лайвана от чахотки умерла жена, и Юэнян женила его на дочери гробовщика Сун Жэня. Вначале ее продали в служанки судье Цаю, но она чем-то провинилась и ее просватали за повара Цзян Цуна. Симэнь Цин часто посылал Лайвана за поваром, и Лайван бывал у Цзян Цуна дома и утром и вечером, встречался и с его женой. Они, случалось, выпивали, флиртовали, а потом и совсем сблизились.
Однажды Цзян Цун не поделил с напарником какие-то деньги, и, подвыпив, они затеяли драку. Напарник пырнул Цзян Цуна ножом, и тот рухнул замертво на пол. Убийца скрылся, а жена Цзяна стала просить Лайвана поговорить с Симэнь Цином, чтобы тот от ее имени заявил властям да подговорил помощника правителя разыскать преступника и осудить на смерть, что явилось бы возмездием за убийство Цзян Цуна.
Лайван впоследствии скрыл это от хозяйки, сказав лишь, что молодая вдова – большая мастерица-рукодельница. Юэнян выделила пять лянов серебром, две перемены нарядов, четыре куска синего и красного холста да кой-какие украшения и женила на ней Лайвана. Молодую звали Цзиньлянь. Юэнян сочла неудобным появление второй Цзиньлянь и дала ей имя Хуэйлянь. Родилась Хуэйлянь в год под знаком лошади. Ей исполнилось двадцать четыре [1]. Она была двумя годами моложе Цзиньлянь. Приятное матового цвета лицо, не полна и не худа, не низка, не высока, а ножки даже немного меньше, чем у Цзиньлянь. Сметливая и прыткая, она ловко приноравливалась к любым переменам. Умела белиться и румяниться, красиво одеваться и возбуждать своим щегольством окружающих. Одним словом, настоящая мастерица соблазнять чужих мужей и разрушать семейные устои. Если сказать о ее способностях, то она, бывало:
– Накрой для хозяина отдельный стол, – наказала хозяйка Юйсяо.
Симэнь Цин из-за дверной занавески поглядывал на Хуэйлянь. Одетая в красную шелковую кофту на застежке и лиловую тафтяную юбку, она наполняла чарки вином.
– Кто это в красной кофте? – нарочно спросил хозяин Юйсяо.
– Это Хуэйлянь, новая жена Лайвана, – отвечала горничная.
– А почему к красной кофте лиловая юбка? – спросил Симэнь. – Какой странный вид! Скажи госпоже, чтоб дала ей юбку другого цвета [2].
– Она и эту-то у меня одолжила, – заметила Юйсяо.
Кончился пир в честь Юйлоу. Как-то Юэнян была на дне рождения у соседки в доме богача Цяо. Симэнь вернулся домой после обеда и был навеселе. У задних ворот ему встретилась Хуэйлянь. Он обнял ее и поцеловал.
– Дитя мое! – шептал он. – Если не будешь противиться, дам тебе украшения и одежды, какие только пожелаешь.
Хуэйлянь, не говоря ни слова, оттолкнула Симэня и убежала, а он вернулся в покои Юэнян и велел Юйсяо вынуть кусок голубого атласа.
– Ты вот что ей скажи, – наказывал Симэнь. – Хозяин, мол, заметил вчера на пиру, что ты была в красной кофте и лиловой юбке. Одно, мол, к другому не идет, и вид у тебя был странный. Скажи еще: эту лиловую юбку ты, мол, у меня одолжила, вот хозяин и велел передать тебе на юбку атласу.
Хуэйлянь развернула кусок.
– Сошью из него юбку, – сказала она, разглядывая атлас, на бледно-голубом поле которого красовались узор «радость встречи» и цветы четырех времен года [3]. – А хозяйка спросит, что ей ответить?
– Не волнуйся, – успокоила ее Юйсяо. – Хозяин ей сам все объяснит. Говорит, если ты противиться не будешь, он тебе все купит, чего только ни пожелаешь. Он хочет с тобой встретиться сегодня, пока хозяйки нет. Согласна?
Хуэйлянь засмеялась, но промолчала.
– А когда хозяин прийти собирается? – наконец спросила она. – Я у себя буду ждать.
– Хозяин говорит, у тебя неудобно. Могут слуги увидеть. Ты незаметно пройди под горку в грот, – учила Юйсяо. – Там нет никого, там и встретитесь.
– А вдруг госпожа Пятая или госпожа Шестая увидят? Хорошо ли? – сомневалась Хуэйлянь.
– Не бойся! Госпожа Пятая с госпожой Третьей играют в шашки у госпожи Шестой.
Свиданье было назначено, и Юйсяо пошла сказать Симэню. Она сторожила их у дверей, а тем временем к Цзиньлянь вбежала горничная Сяолуань и предупредила Юйлоу о возвращении хозяина. Женщины бросили шашки и разошлись. Удалилась в дальние покои Юйлоу, а за ней, напудрившись, и Цзиньлянь. У малых ворот Цзиньлянь заметила Сяоюй. Та стояла у двери, ведущей в покои Юэнян.
– Где хозяин? – спросила Цзиньлянь.
Сяоюй жестом указала в глубь сада. Цзиньлянь поняла, в чем дело, и направилась прямо к горке. У садовой калитки ей повстречалась Юйсяо, и, подумав, что именно с ней спутался Симэнь, Цзиньлянь решительно шагнула в сад.
– Не входите, – преградила ей путь испуганная Юйсяо. – Там хозяин…
– Испугалась я твоего хозяина, сучье твое отродье! – заругалась Цзиньлянь и, очутившись в саду, начала обыскивать каждый уголок. Когда она приблизилась к гроту Весны под горкой, любовники только-только кончили сраженье. Заслышав шаги, Хуэйлянь торопливо поправила платье и выбежала наружу.
– Что ты тут делаешь, вонючка проклятая? – спросила Цзиньлянь.
– Хуатуна искала, – отозвалась Хуэйлянь, густо краснея, и бросилась прочь.
Цзиньлянь вбежала в грот. Симэнь одевался.
– Бесстыдник! – ругалась Цзиньлянь. – Вот ты как себя ведешь со служанками! И это средь бела дня! Так бы уши и отодрала шлюхе, да та сбежала. Значит, она тебя искала. Ты, выходит, и есть Хуатун? Когда с ней спутался? Правду говори! А то Старшая придет, все расскажу. Не будь я Цзиньлянь, если морду ей не набью. Будет у меня ходить, как свинья, заплывшая. Чай, думал, пока мы шашками заняты, я со своей мишенью поиграю? Да только от глаз матери не скроются твои проделки!
– Да потише ты, негодница, – засмеялся Симэнь. – Раскричалась, хочешь, чтобы все слыхали? Первый раз с ней встретился. Сущую правду говорю.
– Первый или второй, – не унималась Цзиньлянь, – не верю я ни единому твоему слову. Если уж тебя эта шлюха, рабское отродье, прельстила, вдвоем-то вы тут набаламутите. Смотри, брюхатой не сделай. Тогда на себя пеняй, узнаю, вам обоим покажу.
Симэнь, смеясь, вышел из грота. В дальних покоях Цзиньлянь услышала разговор служанок.
– Слыхала, – говорила одна, – едва хозяин воротился, наказал Юйсяо кусок голубого атласа в платок завернуть. В передние покои понесла, а кому, не знаю.
Цзиньлянь сразу поняла, кому хозяин подарил атлас, но ничего не сказала Юйлоу.
Сун Хуэйлянь теперь целыми днями не отходила от Цзиньлянь: то готовила отвар, то шила туфельки, а то подсаживалась к ней, чтобы помочь обыграть в шашки Пинъэр. Симэнь Цин, как и раньше, не упускал случая развлечься с Хуэйлянь, дарил ей потихоньку одежды и платки, головные украшения и ароматный чай. Серебро она теперь считала лянами, покупала искусственные цветы, помаду и пудру. Мало-помалу стала совсем непохожей на прежнюю Хуэйлянь, и это бросалось всем в глаза.
– Хуэйлянь хорошо готовит, – как-то сказал хозяйке Симэнь и велел ей больше не ходить на общую кухню.
Хуэйлянь стала служить в маленькой кухоньке Юэнян, готовила ей закуски и заваривала чай, а также вышивала, но говорить об этом подробно нет надобности.
Послушай, дорогой читатель! Никогда хозяин не должен заводить шашни со служанками или женами слуг, потому что рано или поздно это нарушит положение старшего и младшего, приведет к обману и изменам, и не справиться тогда с упадком нравов.
О том же свидетельствуют стихи:
– Чего это вы прячетесь? – спросил он. – Ведь это дядя Ин! А ну-ка, поклонитесь ему, как полагается.
Хозяин и гость обменялись приветствиями и сели. Симэнь велел служанкам отвесить Ину низкий поклон, что они и сделали. Ин Боцзюэ поспешно встал и начал расхваливать служанок:
– Тебе, брат, счастье подвалило, – обратился он к Симэню. – Гляди, какие у тебя красавицы выросли! Одна другой краше. Нежны, как молодой лучок. Вот прелесть! А дядя Ин второпях-то с собой ничего не взял, с пустыми руками явился. Ладно, помада за мной.
Певицы удалились. Появился Чэнь Цзинцзи и, отвесив поклон, сел рядом.
– Отчего это так поздно? – спросил Симэнь.
– Всего и не расскажешь, – начал Ин Боцзюэ. – Старшая дочь разболелась. Сегодня ей чуть получше. Жена так волновалась! Домой ее взял. Пусть немного развеется. Вот с ней и провозился. То Ин Бао за носилками послал, то надо было кое-что купить. Вот до сих пор и мотался.
– Заставил меня ждать, – упрекнул Симэнь. – Ну, давай поедим, а потом и пойдем.
Симэнь велел слуге сказать, чтобы подали завтрак. Ли Мин заметил Ин Боцзюэ и опустился на одно колено.
– Ли Мин! – воскликнул Боцзюэ. – Давненько тебя не видал!
– Меня господин Сюй с северной окраины зазвал, у него и пробыл несколько дней, – объяснил певец.
Тем временем слуги накрыли стол и принесли завтрак. Тут было четыре блюда солений и десять блюд зелени, а также четыре блюда горячих закусок: вареные ножки, жареные голубята, паровые блины с салатной горчицей и пельмени с куриной начинкой. В оправленных серебром чашках дымился рис, красовались блюда с кедровыми орехами и каштанами, плодовыми косточками, корицей и сахаром. Симэнь Цин завтракал в компании с Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Принесли маленькие серебряные чарки и наполнили их чжэцзянским вином. Каждый выпил по три чарки и кувшин был еще больше, чем наполовину полон, но Симэнь велел Хуатуну унести его вместе со столом.
– Отнеси во флигель и доешьте вместе с Ли Мином, – распорядился он и стал одеваться.
Они верхом отбыли на похороны помощника областного правителя Шана, а Ли Мин остался в западном флигеле доедать блюда. Между тем, после отъезда Симэня, Юйсяо, Ланьсян и остальные девушки еще поиграли немного на инструментах, потом начали дурачиться и забрели в восточный флигель к Симэнь Старшей.
Чуньмэй с ними не пошла. Она осталась с Ли Мином заняться игрою на лютне. Широкие рукава ниспадали ей на руки, и подвыпивший Ли Мин стал невольно пожимать их, припадая к певице.
– Ах ты, негодяй проклятый! – в гневе закричала Чуньмэй. – Как ты смеешь руки мои лапать? Заигрывать со мной вздумал? Жить тебе надоело? Ты что, не знаешь, кто я такая? Разъелся на отборных-то харчах, жир в тебе заиграл, негодяй. Ишь, за руки хватать вздумал! Не там клад ищешь, негодяй! Поди, сперва разузнай, а уж потом копай! Надо же, руки жмет! Погоди, придет хозяин, все скажу. Стрелой отсюда вылетишь. Думаешь, кроме тебя и учителей не найдется? Да таких негодяев в веселых домах хоть пруд пруди. Уберешься, меньше вони будет.
Так ругалась Чуньмэй, что Ли Мин понял – не до жиру, быть бы живу. Прихватил он свои пожитки и ушел.
Да,
Цзиньлянь между тем играла в шашки с Юйлоу и Пинъэр. Тут же была и Сун Хуэйлянь.
– Кого ты ругаешь, негодница? – заслышав брань, спросила Цзиньлянь. – Кто тебя так взвинтил?
– Известно кто! – отвечала в сердцах Чуньмэй. – Ли Мин, подлец несносный. Перед уходом хозяин ему, как порядочному, кушанья оставил, а тут еще Юйсяо с Ланьсян возню затеяли, давай перед ним дурачиться, его и взбудоражили, а сами во флигель к молодой госпоже убежали. Смотрит – нет никого, и как меня что есть силы за руку схватит! А сам пьяный, подлец. Глядит на меня, зубоскалит. Думает, ему прощу. А я как пошла его отчитывать, он пожитки в охапку и был таков. Жаль, не влепила ему пощечину! Знай, подлец, к кому пристаешь. Я тебе не девка какая-нибудь, с которой любые штучки вольно проделывать. Я ему, бесстыжему, так морду намою!
– Смотри, ты вся побледнела! – сказала Цзиньлянь. – Провалились твои занятия, выгнать надо этого подлеца, и дело с концом. Нечего ему на пении деньги наживать! С какой это стати, спрашивается, он с моей служанкой будет заигрывать?! Знаю, из подлеца порок так наружу и прет.
– Несладко ему придется, – заметила Чуньмэй. – Правда, он брат госпожи Второй. Только неужели она вступится, зло затаит? Достанется мне тогда, а?
– Сама посуди, – рассуждала Сун Хуэйлянь. – Раз ты в дом учителем нанялся, нельзя с девушками заигрывать. Тебе деньги платят, тебя содержат. Значит, обязан, как к родителям, относиться. Вон целыми днями ведь ешь да чаи распиваешь.
– Мало того, – вмешалась Цзиньлянь. – Ему еще деньги давай, подлецу. Пять лянов в месяц вынь да положь. Плохо ты кончишь! Спроси-ка во всем доме, кто из слуг храбрости наберется перед хозяином зубоскалить да шутки шутить, а? Хорошо, если только отругает, а то хозяину под руку попадешь – выпорет. Тогда глаза перестанешь пялить, подлец несчастный! Знал хозяйскую ласку, познаешь и таску! А ты где была? – спросила она Чуньмэй. – Зачем там рассиживалась после ухода батюшки, а? Сама ему дала повод заигрывать?
– Да я из-за подружек задержалась, – отвечала Чуньмэй. – Они там разбаловались.
– А где они сейчас? – спросила Юйлоу.
– У молодой госпожи.
– Пойду посмотрю, – сказала Юйлоу и вышла.
За ней через некоторое время удалилась и Пинъэр, чтобы послать служанку за Инчунь.
Под вечер, когда вернулся Симэнь Цин, Цзиньлянь подробно рассказала ему о случившемся. Хозяин наказал Лайсину не пускать Ли Мина в дом. Певец больше не смел показываться.
– Ишь, лысая карга [11], – заворчала Цзиньлянь, – нас шестерых приплела. Если такой постельничий смелости наберется, пусть только попробует к нам в спальни заглянуть, пес плешивый, мы ему задницу так наломаем!
С тем Цзиньлянь, Юйлоу и Пинъэр пошли к воротам поглядеть, не покажется ли Симэнь.
– И где он в такой снег пропадает? – гадала Юйлоу.
– Да скорее всего у потаскухи Гуйцзе, – проговорила Цзиньлянь.
– После погрома? – удивилась Юйлоу. – Не может быть! Зол он на нее. Зарекался, не пойдет больше. Давай об заклад биться – нет его там.
– По рукам! – подхватила Цзиньлянь. – Сестрица Ли, будешь свидетелем. Я говорю: он сейчас у Гуйцзе. Позавчера он избил потаскуху, вчера к нам Ли Мин, черепашье отродье, заходил выведать как и что, а нынче с утра Ин и Се ходатаями пожаловали. Они-то его туда и затащили. Тут, по-моему, все старая сводня с потаскухой обмозговали. Им только его заполучить да прощение вымолить. А там и у жаровни разгорячить нетрудно будет и под полог заманить. Но до каких же пор они его держать собираются, а? Может быть, он сегодня вообще не придет. А ты сиди, жди его, Старшая!
– Тогда б он слугу прислал предупредить, – заметила Юйлоу.
Тем временем мимо проходил уличный торговец семечками. Пока они покупали тыквенные семечки, с восточной стороны неожиданно показался Симэнь верхом на лошади. Женщины тотчас же скрылись за воротами.
– Ступай посмотри, кто там у ворот стоит, – послал Симэнь вперед Дайаня.
– Это матушка Третья, матушка Пятая и матушка Шестая семечки покупают,– доложил слуга, подавшись на несколько шагов вперед.
Возле дома Симэнь Цин спешился и проследовал к задним малым воротам. Юйлоу и Пинъэр поспешили сказать о приезде хозяина Юэнян. Цзиньлянь же спряталась в тени за белым экраном. Когда Симэнь проходил мимо экрана, она выскочила прямо на него.
– Как ты меня напугала, негодница! – упрекнул ее Симэнь. – А что вы у ворот делали?
– И ты еще спрашиваешь! – обрушилась на него Цзиньлянь. – А где ты пропадал до этаких пор? Заставил жен у ворот дожидаться.
Симэнь Цин вошел в дом. В покоях Юэнян был накрыт стол и расставлены как полагается закуски и вино. Юйсяо держала кувшин, а дочь Симэня подносила чарки. Первую она поднесла Симэню, потом обнесла всех остальных. Когда все заняли свои места, Чуньмэй и Инчунь усладили пирующих музыкой и пением.
Вскоре со стола все убрали, а потом накрыли вновь – в честь Мэн Юйлоу. Появилось сорок блюд всевозможных редких яств, множество изделий из фруктов. Из кувшинов струился дивный аромат, в кубках радугой играло вино. Пировали до первой стражи. Будучи почетной гостьей, невестка У выпила немного и удалилась в заднюю комнату, а Юэнян и остальные жены в компании Симэнь Цина играли на пальцах, в домино и составляли по очереди рифмованные строфы.
– Раз моя очередь, – сказала Юэнян, – давайте составлять строфы по напеву и сверять с костями домино. Объявляется напев, вынимаются две кости и декламируется двустишие из «Западного флигеля» [12]. Кто вынет названную в двустишии кость, пьет чарку.
Она стала доставать кости и объявила:
– Напев «Шестая госпожа»:
Кости не сошлись.
Опьянев, Ян Гуйфэй [13]
обронила с подвескою восемь жемчужин,
В куст белеющих роз
ток волос ее черных погружен.
Следующим сидел Симэнь Цин.
– «Красавица Юй», – объявил он напев:
Симэнь вынул кость «главный полководец», и ему налили чарку вина.
В бою меж Хань и Чу [14]верховный командир погиб.
И только слышно: потрясает небо гонгов гимн.
За ним настала очередь Ли Цзяоэр.
– «Цветок нарцисса», – объявила она:
Не сошлось.
В персиковой роще у ручья бабочек спугнула пара,
И помада лепестков сделала всю землю алой.
Взялась Цзиньлянь.
– «Почтенный Бао», – объявила она напев:
Цзиньлянь вынула кость «три – пять» и осушила чарку.
Три правила, пять принципов [15]нарушив,
старик под куст залез.
Его спросили: воровства иль блудодейства
в тебя вселился бес?
За ней шла Пинъэр.
– «Прямого, честного люблю», – объявила она:
Кости опять не сошлись.
От весенней луны я всю ночь не спала,
Взаперти замерла, словно Вдовья скала.
Подошла очередь Сунь Сюээ.
– «Юнец конопатый», – объявила она:
И опять не сошлись кости.
Словно гусь бестолковый в силки угодил,
Будто феникс заклеван был воронов стаей,
Жизнь идет чередой беспросветных годин,
И напасти меня настигают.
Наконец, взялась Юйлоу.
– «Помню чары твои», – объявила она:
Юйлоу вынула четверку – кумач густой, и Юэнян, закрывая игру, велела Сяоюй наполнить чарку.
Опьянев, берусь рукою
за густой кумач перил,
Под весеннею луною
сладостно в любви парить.
– Матушке Третьей поднеси, – распорядилась хозяйка и обернулась к Юйлоу: – Тебе следовало бы три больших кубка выпить. Ведь у тебя под боком будет жених. Допивайте чарки, – поторопила она остальных, – давайте проводим их в спальню.
– Не смеем ослушаться! – поддержала ее Цзиньлянь.
Юйлоу сгорала от стыда. Когда опустели чарки, всей компанией проводили Симэня к Юйлоу в спальню. Она пригласила их посидеть, но никто не стал задерживаться.
– Доброй ночи, детки мои! – шутила над Юйлоу Цзиньлянь. – Мать завтра тебя проведать придет, дочка. Смотри, не капризничай! – Цзиньлянь обернулась к Юэнян и продолжала: – Дочка-то у меня уж больно молода. Вы уж, свашенька, не очень строго с нее взыскивайте, как мать прошу.
– Перекисшим уксусом [16]ты подправляешь, девка! – отвечала Юйлоу. – Я с тобой завтра поговорю.
– Когда сваха по лестнице поднимается, мы, матери, как на иголках сидим, – не унималась Цзиньлянь.
– Ну что ж ты, дочка, посидела бы со мной немножко, – продолжала Юйлоу.
– Мы тебе не ровня, не родня–твоему забору двоюродный плетень,– ответила Цзиньлянь и пошла вместе с Пинъэр и падчерицей.
У малых ворот Пинъэр поскользнулась и упала.
– Ты, сестрица, как слепая плетешься, а бугорок попался – падаешь, – с укоризной заметила Цзиньлянь. – Вот и веди тебя! Я-то с тобой ногой в снег угодила и туфельки запачкала.
– У самых ворот и снег оставили, – услышав их разговор, проворчала Юэнян. – Не раз слугам наказывала. Нет, так и не убрали, рабские отродья! Тут только и падать! – Она кликнула Сяоюй: – Ступай фонарь принеси! Проводишь матушку Пятую и матушку Шестую.
– Смотри-ка, – обратился Симэнь к Юйлоу, – сама в грязи вымазалась, негодница, и к другим навязывается. Упрекает, ей, мол, туфли выпачкали. Мелет языком, а они ей ни слова. Вот негодница! И вчера тоже ни с того ни с сего запели «Месяц медовый их вновь посетил». Это она, наверное, их подговорила.
– А что она хотела этим сказать? – спросила Юйлоу.
– Да то, что, мол, Старшая сама на примирение напросилась, нарочно, мол, вслух молилась, чтоб я услыхал. В общем, ночного свидания захотела, вот что, – пояснил Симэнь.
– Ведь Пятая все песни знает, не то что мы.
– Эх, не знаешь ты, как эта негодница всех подстрекает!
С этими словами они легли, но не о том пойдет речь.
Вернемся к Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В разговоре, пока они шли, Цзиньлянь все время называла Пинъэр то «сестрица Ли», то «госпожа Хуа». Когда подошли к внутренним воротам, падчерица повернула к себе в боковой флигель, а Сяоюй с фонарем проводила обеих женщин в садик. Цзиньлянь захмелела и держалась за Пинъэр.
– Пьяная я, – говорила она. – Ты уж меня доведи до спальни как-нибудь.
– Да ты совсем трезвая, – уговаривала ее Пинъэр.
Они добрались, наконец, до спальни Цзиньлянь и отпустили Сяоюй. Цзиньлянь оставила Пинъэр выпить чаю.
– А ведь тебе тогда у нас не бывать бы, правда? – говорила Цзиньлянь. – А благодаря кому в дом вошла, а? А сейчас все мы, сестры, по узкой дощечке идем. Чего я из-за тебя натерпелась тогда! Чего только на меня за глаза ни наговаривали! Но добрая у меня душа – Небо тому свидетель.
– Знаю, сестрица, скольких хлопот тебе это стоило. Никогда не забуду твоей доброты и милости.
– Я тебе и говорю, чтоб не забывала.
Чуньмэй подала чай. Вскоре Пинъэр простилась с Цзиньлянь, и та осталась одна, но не о том пойдет речь.
Да,
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Если б знать заранее – не было б потерь,
Стебелек невзрачный – словно дуб теперь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
СИМЭНЬ ЦИН ТАЙКОМ УВЛЕКАЕТ ЖЕНУ ЛАЙВАНА.
ЧУНЬМЭЙ В ОТКРЫТУЮ РУГАЕТ ЛИ МИНА.
Ловкачу за хитрость достается,
упрекают увальня за лень;
Богача вседневно точит зависть,
а бедняк унижен, что ни день;
Злобный человек – всегда упрямец,
если добрый – значит, размазня;
Коли ты прилежен – значит, жаден,
а расчетлив – скряге ты родня;
Откровенен ты и простодушен –
дураком набитым назовут;
Если ж и смышлен ты и проворен –
скажут про тебя: коварный плут.
Вот и посудите: есть ли в мире
тот, что всем и каждому хорош?
Или избегать будут соседи,
иль не будут ставить ни во грош.
И на другой день невестка У, золовка Ян и матушка Пань поздравляли Мэн Юйлоу с днем рождения. Юэнян пировала с гостями в заднем зале. Но на этом мы их и оставим.
Тем временем вот что случилось в доме Симэня. У слуги Лайвана от чахотки умерла жена, и Юэнян женила его на дочери гробовщика Сун Жэня. Вначале ее продали в служанки судье Цаю, но она чем-то провинилась и ее просватали за повара Цзян Цуна. Симэнь Цин часто посылал Лайвана за поваром, и Лайван бывал у Цзян Цуна дома и утром и вечером, встречался и с его женой. Они, случалось, выпивали, флиртовали, а потом и совсем сблизились.
Однажды Цзян Цун не поделил с напарником какие-то деньги, и, подвыпив, они затеяли драку. Напарник пырнул Цзян Цуна ножом, и тот рухнул замертво на пол. Убийца скрылся, а жена Цзяна стала просить Лайвана поговорить с Симэнь Цином, чтобы тот от ее имени заявил властям да подговорил помощника правителя разыскать преступника и осудить на смерть, что явилось бы возмездием за убийство Цзян Цуна.
Лайван впоследствии скрыл это от хозяйки, сказав лишь, что молодая вдова – большая мастерица-рукодельница. Юэнян выделила пять лянов серебром, две перемены нарядов, четыре куска синего и красного холста да кой-какие украшения и женила на ней Лайвана. Молодую звали Цзиньлянь. Юэнян сочла неудобным появление второй Цзиньлянь и дала ей имя Хуэйлянь. Родилась Хуэйлянь в год под знаком лошади. Ей исполнилось двадцать четыре [1]. Она была двумя годами моложе Цзиньлянь. Приятное матового цвета лицо, не полна и не худа, не низка, не высока, а ножки даже немного меньше, чем у Цзиньлянь. Сметливая и прыткая, она ловко приноравливалась к любым переменам. Умела белиться и румяниться, красиво одеваться и возбуждать своим щегольством окружающих. Одним словом, настоящая мастерица соблазнять чужих мужей и разрушать семейные устои. Если сказать о ее способностях, то она, бывало:
Первое время Сун Хуэйлянь ничем не выделялась. Как и остальные жены слуг трудилась у котлов, но такое занятие было ей, похоже, не по душе. Прошел месяц с небольшим, и она начала подражать Юйлоу, Цзиньлянь и остальным хозяйкам. Сделала пышную, с высоким пучком прическу, уложила на висках локоны, чем сразу обратила на себя внимание Симэня, когда подавала чай. И вот у хозяина созрел план. Он выделил Лайвану пятьсот лянов серебра и послал его в Ханчжоу закупить одежды для своих домашних на все сезоны, а также заказать расшитые змеями и драконами парадные парчовые халаты, которые предназначались в подарок государеву наставнику Цай Цзину ко дню его рождения. Поездка сухим путем должна была занять добрых полгода. Лайван отбыл в середине одиннадцатой луны, и теперь Симэнь Цин мог спокойно развлекаться с его женой. Тут подошел день рождения Мэн Юйлоу. Симэнь сидел дома, когда Юэнян и остальные пировали в задней зале.
К воротам беззаботно прислонясь,
С прохожих не спускает хитрых глаз,
Красуется да ноготки кусает
И без нужды наряд свой поправляет,
Поет, болтает ножкою бесстыдно…
Когда ж людей поблизости не видно,
Красотка у открытого окна,
Истомою весеннею полна,
Сидит – ни шить, ни петь она не хочет,
То все молчит, а то вдруг захохочет.
– Накрой для хозяина отдельный стол, – наказала хозяйка Юйсяо.
Симэнь Цин из-за дверной занавески поглядывал на Хуэйлянь. Одетая в красную шелковую кофту на застежке и лиловую тафтяную юбку, она наполняла чарки вином.
– Кто это в красной кофте? – нарочно спросил хозяин Юйсяо.
– Это Хуэйлянь, новая жена Лайвана, – отвечала горничная.
– А почему к красной кофте лиловая юбка? – спросил Симэнь. – Какой странный вид! Скажи госпоже, чтоб дала ей юбку другого цвета [2].
– Она и эту-то у меня одолжила, – заметила Юйсяо.
Кончился пир в честь Юйлоу. Как-то Юэнян была на дне рождения у соседки в доме богача Цяо. Симэнь вернулся домой после обеда и был навеселе. У задних ворот ему встретилась Хуэйлянь. Он обнял ее и поцеловал.
– Дитя мое! – шептал он. – Если не будешь противиться, дам тебе украшения и одежды, какие только пожелаешь.
Хуэйлянь, не говоря ни слова, оттолкнула Симэня и убежала, а он вернулся в покои Юэнян и велел Юйсяо вынуть кусок голубого атласа.
– Ты вот что ей скажи, – наказывал Симэнь. – Хозяин, мол, заметил вчера на пиру, что ты была в красной кофте и лиловой юбке. Одно, мол, к другому не идет, и вид у тебя был странный. Скажи еще: эту лиловую юбку ты, мол, у меня одолжила, вот хозяин и велел передать тебе на юбку атласу.
Хуэйлянь развернула кусок.
– Сошью из него юбку, – сказала она, разглядывая атлас, на бледно-голубом поле которого красовались узор «радость встречи» и цветы четырех времен года [3]. – А хозяйка спросит, что ей ответить?
– Не волнуйся, – успокоила ее Юйсяо. – Хозяин ей сам все объяснит. Говорит, если ты противиться не будешь, он тебе все купит, чего только ни пожелаешь. Он хочет с тобой встретиться сегодня, пока хозяйки нет. Согласна?
Хуэйлянь засмеялась, но промолчала.
– А когда хозяин прийти собирается? – наконец спросила она. – Я у себя буду ждать.
– Хозяин говорит, у тебя неудобно. Могут слуги увидеть. Ты незаметно пройди под горку в грот, – учила Юйсяо. – Там нет никого, там и встретитесь.
– А вдруг госпожа Пятая или госпожа Шестая увидят? Хорошо ли? – сомневалась Хуэйлянь.
– Не бойся! Госпожа Пятая с госпожой Третьей играют в шашки у госпожи Шестой.
Свиданье было назначено, и Юйсяо пошла сказать Симэню. Она сторожила их у дверей, а тем временем к Цзиньлянь вбежала горничная Сяолуань и предупредила Юйлоу о возвращении хозяина. Женщины бросили шашки и разошлись. Удалилась в дальние покои Юйлоу, а за ней, напудрившись, и Цзиньлянь. У малых ворот Цзиньлянь заметила Сяоюй. Та стояла у двери, ведущей в покои Юэнян.
– Где хозяин? – спросила Цзиньлянь.
Сяоюй жестом указала в глубь сада. Цзиньлянь поняла, в чем дело, и направилась прямо к горке. У садовой калитки ей повстречалась Юйсяо, и, подумав, что именно с ней спутался Симэнь, Цзиньлянь решительно шагнула в сад.
– Не входите, – преградила ей путь испуганная Юйсяо. – Там хозяин…
– Испугалась я твоего хозяина, сучье твое отродье! – заругалась Цзиньлянь и, очутившись в саду, начала обыскивать каждый уголок. Когда она приблизилась к гроту Весны под горкой, любовники только-только кончили сраженье. Заслышав шаги, Хуэйлянь торопливо поправила платье и выбежала наружу.
– Что ты тут делаешь, вонючка проклятая? – спросила Цзиньлянь.
– Хуатуна искала, – отозвалась Хуэйлянь, густо краснея, и бросилась прочь.
Цзиньлянь вбежала в грот. Симэнь одевался.
– Бесстыдник! – ругалась Цзиньлянь. – Вот ты как себя ведешь со служанками! И это средь бела дня! Так бы уши и отодрала шлюхе, да та сбежала. Значит, она тебя искала. Ты, выходит, и есть Хуатун? Когда с ней спутался? Правду говори! А то Старшая придет, все расскажу. Не будь я Цзиньлянь, если морду ей не набью. Будет у меня ходить, как свинья, заплывшая. Чай, думал, пока мы шашками заняты, я со своей мишенью поиграю? Да только от глаз матери не скроются твои проделки!
– Да потише ты, негодница, – засмеялся Симэнь. – Раскричалась, хочешь, чтобы все слыхали? Первый раз с ней встретился. Сущую правду говорю.
– Первый или второй, – не унималась Цзиньлянь, – не верю я ни единому твоему слову. Если уж тебя эта шлюха, рабское отродье, прельстила, вдвоем-то вы тут набаламутите. Смотри, брюхатой не сделай. Тогда на себя пеняй, узнаю, вам обоим покажу.
Симэнь, смеясь, вышел из грота. В дальних покоях Цзиньлянь услышала разговор служанок.
– Слыхала, – говорила одна, – едва хозяин воротился, наказал Юйсяо кусок голубого атласа в платок завернуть. В передние покои понесла, а кому, не знаю.
Цзиньлянь сразу поняла, кому хозяин подарил атлас, но ничего не сказала Юйлоу.
Сун Хуэйлянь теперь целыми днями не отходила от Цзиньлянь: то готовила отвар, то шила туфельки, а то подсаживалась к ней, чтобы помочь обыграть в шашки Пинъэр. Симэнь Цин, как и раньше, не упускал случая развлечься с Хуэйлянь, дарил ей потихоньку одежды и платки, головные украшения и ароматный чай. Серебро она теперь считала лянами, покупала искусственные цветы, помаду и пудру. Мало-помалу стала совсем непохожей на прежнюю Хуэйлянь, и это бросалось всем в глаза.
– Хуэйлянь хорошо готовит, – как-то сказал хозяйке Симэнь и велел ей больше не ходить на общую кухню.
Хуэйлянь стала служить в маленькой кухоньке Юэнян, готовила ей закуски и заваривала чай, а также вышивала, но говорить об этом подробно нет надобности.
Послушай, дорогой читатель! Никогда хозяин не должен заводить шашни со служанками или женами слуг, потому что рано или поздно это нарушит положение старшего и младшего, приведет к обману и изменам, и не справиться тогда с упадком нравов.
О том же свидетельствуют стихи:
Однажды, было это восьмого числа в двенадцатой луне, Симэнь встал рано. Он уговорился с Ин Боцзюэ пойти на похороны помощника областного правителя Шана и велел слугам вывести двух лошадей. В большой зале, окруженный жаровнями, сидел он в ожидании своего друга, но тот все не появлялся. Прибыл Ли Мин, и тогда наряженные Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян и Инчунь запели и заиграли, внимая учителю. К Симэню подсел Чэнь Цзинцзи, и между ними завязался разговор. Не успели спеть третью песню о цветущей сливе-мэй, как показался Ин Боцзюэ, сопровождаемый Ин Бао, который нес под мышкой свернутый ковер. Певицы собрались уходить, но их удержал Симэнь.
Распутник Симэнь Цин достоинство утратил,
Ничто ему теперь вражда соперниц-жен.
Супругу Юэнян жестоко бросил он,
С женой слуги предался подлой страсти.
– Чего это вы прячетесь? – спросил он. – Ведь это дядя Ин! А ну-ка, поклонитесь ему, как полагается.
Хозяин и гость обменялись приветствиями и сели. Симэнь велел служанкам отвесить Ину низкий поклон, что они и сделали. Ин Боцзюэ поспешно встал и начал расхваливать служанок:
– Тебе, брат, счастье подвалило, – обратился он к Симэню. – Гляди, какие у тебя красавицы выросли! Одна другой краше. Нежны, как молодой лучок. Вот прелесть! А дядя Ин второпях-то с собой ничего не взял, с пустыми руками явился. Ладно, помада за мной.
Певицы удалились. Появился Чэнь Цзинцзи и, отвесив поклон, сел рядом.
– Отчего это так поздно? – спросил Симэнь.
– Всего и не расскажешь, – начал Ин Боцзюэ. – Старшая дочь разболелась. Сегодня ей чуть получше. Жена так волновалась! Домой ее взял. Пусть немного развеется. Вот с ней и провозился. То Ин Бао за носилками послал, то надо было кое-что купить. Вот до сих пор и мотался.
– Заставил меня ждать, – упрекнул Симэнь. – Ну, давай поедим, а потом и пойдем.
Симэнь велел слуге сказать, чтобы подали завтрак. Ли Мин заметил Ин Боцзюэ и опустился на одно колено.
– Ли Мин! – воскликнул Боцзюэ. – Давненько тебя не видал!
– Меня господин Сюй с северной окраины зазвал, у него и пробыл несколько дней, – объяснил певец.
Тем временем слуги накрыли стол и принесли завтрак. Тут было четыре блюда солений и десять блюд зелени, а также четыре блюда горячих закусок: вареные ножки, жареные голубята, паровые блины с салатной горчицей и пельмени с куриной начинкой. В оправленных серебром чашках дымился рис, красовались блюда с кедровыми орехами и каштанами, плодовыми косточками, корицей и сахаром. Симэнь Цин завтракал в компании с Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Принесли маленькие серебряные чарки и наполнили их чжэцзянским вином. Каждый выпил по три чарки и кувшин был еще больше, чем наполовину полон, но Симэнь велел Хуатуну унести его вместе со столом.
– Отнеси во флигель и доешьте вместе с Ли Мином, – распорядился он и стал одеваться.
Они верхом отбыли на похороны помощника областного правителя Шана, а Ли Мин остался в западном флигеле доедать блюда. Между тем, после отъезда Симэня, Юйсяо, Ланьсян и остальные девушки еще поиграли немного на инструментах, потом начали дурачиться и забрели в восточный флигель к Симэнь Старшей.
Чуньмэй с ними не пошла. Она осталась с Ли Мином заняться игрою на лютне. Широкие рукава ниспадали ей на руки, и подвыпивший Ли Мин стал невольно пожимать их, припадая к певице.
– Ах ты, негодяй проклятый! – в гневе закричала Чуньмэй. – Как ты смеешь руки мои лапать? Заигрывать со мной вздумал? Жить тебе надоело? Ты что, не знаешь, кто я такая? Разъелся на отборных-то харчах, жир в тебе заиграл, негодяй. Ишь, за руки хватать вздумал! Не там клад ищешь, негодяй! Поди, сперва разузнай, а уж потом копай! Надо же, руки жмет! Погоди, придет хозяин, все скажу. Стрелой отсюда вылетишь. Думаешь, кроме тебя и учителей не найдется? Да таких негодяев в веселых домах хоть пруд пруди. Уберешься, меньше вони будет.
Так ругалась Чуньмэй, что Ли Мин понял – не до жиру, быть бы живу. Прихватил он свои пожитки и ушел.
Да,
Напуганный Ли Мин убежал, а рассвирепевшая Чуньмэй пошла прямо в дальние покои.
Руки эти оказались судьбоносны,
Шалость обернув бедою злостной.
Цзиньлянь между тем играла в шашки с Юйлоу и Пинъэр. Тут же была и Сун Хуэйлянь.
– Кого ты ругаешь, негодница? – заслышав брань, спросила Цзиньлянь. – Кто тебя так взвинтил?
– Известно кто! – отвечала в сердцах Чуньмэй. – Ли Мин, подлец несносный. Перед уходом хозяин ему, как порядочному, кушанья оставил, а тут еще Юйсяо с Ланьсян возню затеяли, давай перед ним дурачиться, его и взбудоражили, а сами во флигель к молодой госпоже убежали. Смотрит – нет никого, и как меня что есть силы за руку схватит! А сам пьяный, подлец. Глядит на меня, зубоскалит. Думает, ему прощу. А я как пошла его отчитывать, он пожитки в охапку и был таков. Жаль, не влепила ему пощечину! Знай, подлец, к кому пристаешь. Я тебе не девка какая-нибудь, с которой любые штучки вольно проделывать. Я ему, бесстыжему, так морду намою!
– Смотри, ты вся побледнела! – сказала Цзиньлянь. – Провалились твои занятия, выгнать надо этого подлеца, и дело с концом. Нечего ему на пении деньги наживать! С какой это стати, спрашивается, он с моей служанкой будет заигрывать?! Знаю, из подлеца порок так наружу и прет.
– Несладко ему придется, – заметила Чуньмэй. – Правда, он брат госпожи Второй. Только неужели она вступится, зло затаит? Достанется мне тогда, а?
– Сама посуди, – рассуждала Сун Хуэйлянь. – Раз ты в дом учителем нанялся, нельзя с девушками заигрывать. Тебе деньги платят, тебя содержат. Значит, обязан, как к родителям, относиться. Вон целыми днями ведь ешь да чаи распиваешь.
– Мало того, – вмешалась Цзиньлянь. – Ему еще деньги давай, подлецу. Пять лянов в месяц вынь да положь. Плохо ты кончишь! Спроси-ка во всем доме, кто из слуг храбрости наберется перед хозяином зубоскалить да шутки шутить, а? Хорошо, если только отругает, а то хозяину под руку попадешь – выпорет. Тогда глаза перестанешь пялить, подлец несчастный! Знал хозяйскую ласку, познаешь и таску! А ты где была? – спросила она Чуньмэй. – Зачем там рассиживалась после ухода батюшки, а? Сама ему дала повод заигрывать?
– Да я из-за подружек задержалась, – отвечала Чуньмэй. – Они там разбаловались.
– А где они сейчас? – спросила Юйлоу.
– У молодой госпожи.
– Пойду посмотрю, – сказала Юйлоу и вышла.
За ней через некоторое время удалилась и Пинъэр, чтобы послать служанку за Инчунь.
Под вечер, когда вернулся Симэнь Цин, Цзиньлянь подробно рассказала ему о случившемся. Хозяин наказал Лайсину не пускать Ли Мина в дом. Певец больше не смел показываться.