Страница:
Начальник хмыкнул и обменялся с доктором понимающим взглядом, затем кивнул.
– Хорошо, принимается, – произнес Максимов. – Включим ваше предложение в пункт «Особые условия контракта».
– Секретный пункт, прошу учесть. – Рауль поднял палец. – Чего будет он стоить, если каждая секретарша вашей конторы сможет с ним ознакомиться?
– Ладно, ладно, – проворчал ботаник. – Возни с вами, мсье, словно с больным кербером. Так вы согласны или нет, наконец? Полагаю, мсье Обри не будет возражать, если Р. Эндьета останется под его надзором, в то время как некий М. Хастич отправится в Петровск.
– Это не такой уж пустяк, как вы думаете, – проворчал хозяин. – Вам повезло, сэр, что в соглашении учтена подобная реакция добровольца, а мне предоставлены соответствующие полномочия. Анонимность, черт побери! – Выдвинув консоль своего терминала, выдержанную в тонах интерьера, он настучал на клавиатуре несколько символов и вновь обратился к Раулю: – Запомните, что у вас не будет не только прошлого имени, но и всего остального, что вы заимели за всю жизнь – ни трудового стажа, ни образования. Ну, разве что страховка, без нее вы и шагу не сделаете. Доктор сказал, фрагмент генетического кода у вас будет немного отличаться от «эндьетовского», после опыта и внесете его в кредитку. И наконец, бессрочный счет в Национальном Банке Эккарта, все как у полноценного гражданина. Понятно? Кстати, пока не забыл, процедура оформления будет стоить вам тысячу крон, – ухмыльнулся тюремщик. – Конечно, они пойдут на дальнейшее развитие пенитенциарной системы Эккарта, – цинично добавил он.
Рауль мысленно чертыхнулся, но делать было нечего. За пределами тюрьмы, если ничто не помешает, он сможет быстро компенсировать потерю денег. И это гораздо лучше, чем оповещать «антиповцев» и Вешкина о своем досрочном освобождении. Рауль кивнул.
– Да, – встрял Максимов, – это верно, генетический код добровольцев после опыта… м-м… претерпевает некоторые изменения. Совсем неопасные для здоровья.
Рауль понял только то, что хотел понять – никакой полный тест не сможет выявить идентичность Эндьеты и Хастича. Что уж говорить об экспресс-анализе, который проводится процессором кредитки?
– Надеюсь, у меня будет хоть какая-то семья? – озаботился он.
Несколько минут Обри хмуро всматривался в экран, чего-то ожидая, и наконец сказал:
– Походящая по возрасту семейная пара по фамилии Хастич живет в Армстронге. – Он еще немного повозился с манипулятором. – Предупреждаю, что не смогу внести запись в архивные реестры жителей Армстронга и вашего Эль-Фернандо, потому что они хранятся на изолированных от сети носителях. Но семья у вас теперь имеется. – Из принтера вылез листок, заполненный текстовой информацией и четырьмя плоскими копиями голограмм. Начальник тюрьмы откинулся в кресле и вперил в Рауля усталый взгляд. – Изучите информацию на досуге. Имейте в виду, на запрос в Департамент народонаселения любой интересующийся получит односложный ответ: Милан Хастич зарегистрирован и реально существует. Но только до 21-го августа 47-го года, после чего наш мифический персонаж умрет, а Рауль Эндьета будет выпущен из заключения. Годится?
Рауль несколько секунд делал вид, будто раздумывает над предложением – и при этом не уверен, стоит ли его принимать.
– Мне вернут мои вещи? – спросил он.
– О Господи! – воскликнул Обри. – У мне я еще не было такого привередливого кандидата. Может, вам и лицензию на оружие выправить? Старая ведь все равно потеряет силу.
– Было бы замечательно, – улыбнулся Рауль.
– Кстати, не вздумайте эти полгода появляться в Армстронге, а то разоблачат, – буркнул Обри и налил в стакан шипучки. – Департамент и так страдает от ушлых газетчиков.
– Точно, и наш институт тоже, – поддакнул Максимов и поднялся. – Представляю, сколько будет шума в местной прессе! А может, и столичной тоже. Ну-с, мсье, вперед. Ваши требования и так порядком задержали вылет. Нас ждут великие дела!
– Где я слышал эту фразу? – сказал Рауль и хмуро улыбнулся.
Практически весь путь из Окружной тюрьмы до Петровска Рауль проделал в бессознательном состоянии. Максимов объяснил введение в вену какого-то вещества тем, что это необходимо для подготовки организма Рауля к будущим «испытаниям». Однако сам доброволец считал, что таким образом институт сэкономил на охране. Оставлять преступника, несколько дней умело скрывавшегося от поимки, наедине с доктором и водителем флаера было бы неразумно.
Таким образом, по прибытии в институт, когда Рауля растолкали и принудили идти своим ходом, ноги отказывались нести его онемевшее тело, и пришлось задействовать санитаров.
В районе Петровска было заметно теплее, чем на самом севере страны, и арестантская одежда не ощущалась как что-то чуждое местному климату. В рассветном воздухе, подернутом сырым туманом, просматривались двух– и трехэтажные корпуса научного городка, смахивавшие на коттеджи нуворишей – вот только архитектурных излишеств вроде башенок, эстакад и панно на них не было. На табличке, висевшей при входе в один из корпусов, Рауль успел разглядеть: «Петровский филиал Ботанического института Фонда исследований Эккарта». Значит, его не надули.
Новое жилище Рауля, к его огорчению, отличалось еще большим аскетизмом, чем камера в Окружной тюрьме. В нем не имелось ни терминала, ни персонального санузла. Кровать же походила на стол в операционной, так много различных шлангов, датчиков и щупов вилось вокруг нее. А одну из стен в комнате занимала галерея экранов, каждый из которых норовил показать какой-нибудь физиологический параметр тела, стоило только прилечь отдохнуть. Когда Рауль пожаловался Максимову на бедность комнаты, тот лишь пообещал, что курс реабилитации пройдет в более комфортных условиях.
Сама лаборатория, как выяснил Рауль в первый же день пребывания в институте, изучала проблемы «эволюционной модификации генетической структуры органических тканей первобытных жителей Эккарта под воздействием химического состава почвы Петровского природного заповедника в результате нетрадиционного вертикального погребения тела». Рауль даже не пытался запомнить такое нагромождение терминов, просто отметил для себя, что его лично каким-то образом собираются подвергать химическому «воздействию». Против незначительной модификации своих клеток он не особенно возражал, тем более избежать ее было невозможно.
Несколько раз в коридоре здания, покидать которое ему запрещалось, Раулю попадались странные типы с отсутствующими взглядами. Казалось, что их лицевые мышцы утратили связь с эмоциональными центрами мозга, а мимика отмерла за ненадобностью. На Рауля они не обращали никакого внимания, хотя санитаров явно слышали и точно выполняли их инструкции. В общем, они напоминали пациентов психиатрической лечебницы. Рауль на второй день высказал тревогу по этому поводу, но доктор заявил:
– Это временное явление, и большая часть пациентов уже вполне здорова. К тому же все они провели в… условиях опыта по несколько месяцев. А вы подписались только на один.
Медикаментозная подготовка тем временем продолжалась, и уже на второй день после прибытия в институт Рауль заметил за собой, что его непрерывно тянет лечь и уснуть – неважно, где. Работала с ним усталая женщина средних лет, отдаленно похожая на Сусанну, и Рауль невольно доверял ей.
– Как вы себя чувствуете, господин Хастич? – ежечасно спрашивала она, хотя знала все параметры функционирования его организма по показаниям аппаратуры.
12 марта доброволец еще сопротивлялся, тупо глядя в телевизор, но на третий день пребывания в лаборатории не смог открыть глаза, когда услышал шум открываемой двери. Рауль не ощущал собственного тела, как будто оно лежало, словно бесчувственный кусок мяса, а сам он висел над ним в воздухе.
– Мадам Южина, пациент готов? – расслышал Рауль далекий, заинтересованный голос Максимова. Какое-то время слышалась приглушенная возня с проводами, ощущались тычки в бок и оттягивание века – мир остался невидим – затем она ответила:
– Все параметры близки к расчетным, доктор. Осталось ввести тизерцин, и можете работать.
– Остальные препараты вводились согласно графику?
– Разумеется, доктор.
– Какие-либо отклонения от стандартной реакции организма?
– Идеальный отклик, сэр. Вы нашли лучшего в Эккарте добровольца.
Последние, еще остававшиеся ниточки, привязывавшие сознание Рауля к действительности, стали одна за другой рваться, позволяя его духу соединиться с тем особым эфирным ветром, что пропитывал атмосферу Петровского заповедника – тем ветром, ощутить который никакой, даже самый чувствительный человек, оставаясь замкнутым в границах своего тела, не мог. Сейчас Рауль особенно ясно «понимал» это. И в то же время его организм, физическое хранилище души, метался на невидимых волнах, истекавших из почвы, не в силах преодолеть разделявшее их пространство. Так, словно жаждущий, наклоняясь к воде, никак не может дотянуться до нее губами – неразрывные путы держат его за шею, стесняя дыхание.
«Спасите!» – хотелось крикнуть ему, но сделать это было нечем – ни языка, ни даже рта у него не было.
Но вдруг внешняя, могучая сила, способная повелевать физическими телами в пространстве, будто услышав немой призыв, стала двигать его по волнам эфира. Они бились о его дух, взбаламучивая слежавшийся в самых глухих уголках сознания песок убеждений и взвихривая тину понятий, ломая каркасы поведенческих схем и подтачивая сваи этики.
Все ближе и ближе несло его к сладкому омуту эфирной энергии, разверзшей свой теплый зев ему навстречу, текла его тяжкая, обременительная для сознания оболочка, и настал момент, когда цель путешествия была достигнута. Подобно поплавку, под действием тянущей рыбьей силы окунающемуся в водную стихию, он, влекомый притяжением древней мощи земли, нырнул в ее толщу, пустил корни-зонды, питаясь ее соками. И замер в покое, растворяя в них собственную, никчемную и грязную корку человеческих мыслей и чувств.
Часть 2
– Хорошо, принимается, – произнес Максимов. – Включим ваше предложение в пункт «Особые условия контракта».
– Секретный пункт, прошу учесть. – Рауль поднял палец. – Чего будет он стоить, если каждая секретарша вашей конторы сможет с ним ознакомиться?
– Ладно, ладно, – проворчал ботаник. – Возни с вами, мсье, словно с больным кербером. Так вы согласны или нет, наконец? Полагаю, мсье Обри не будет возражать, если Р. Эндьета останется под его надзором, в то время как некий М. Хастич отправится в Петровск.
– Это не такой уж пустяк, как вы думаете, – проворчал хозяин. – Вам повезло, сэр, что в соглашении учтена подобная реакция добровольца, а мне предоставлены соответствующие полномочия. Анонимность, черт побери! – Выдвинув консоль своего терминала, выдержанную в тонах интерьера, он настучал на клавиатуре несколько символов и вновь обратился к Раулю: – Запомните, что у вас не будет не только прошлого имени, но и всего остального, что вы заимели за всю жизнь – ни трудового стажа, ни образования. Ну, разве что страховка, без нее вы и шагу не сделаете. Доктор сказал, фрагмент генетического кода у вас будет немного отличаться от «эндьетовского», после опыта и внесете его в кредитку. И наконец, бессрочный счет в Национальном Банке Эккарта, все как у полноценного гражданина. Понятно? Кстати, пока не забыл, процедура оформления будет стоить вам тысячу крон, – ухмыльнулся тюремщик. – Конечно, они пойдут на дальнейшее развитие пенитенциарной системы Эккарта, – цинично добавил он.
Рауль мысленно чертыхнулся, но делать было нечего. За пределами тюрьмы, если ничто не помешает, он сможет быстро компенсировать потерю денег. И это гораздо лучше, чем оповещать «антиповцев» и Вешкина о своем досрочном освобождении. Рауль кивнул.
– Да, – встрял Максимов, – это верно, генетический код добровольцев после опыта… м-м… претерпевает некоторые изменения. Совсем неопасные для здоровья.
Рауль понял только то, что хотел понять – никакой полный тест не сможет выявить идентичность Эндьеты и Хастича. Что уж говорить об экспресс-анализе, который проводится процессором кредитки?
– Надеюсь, у меня будет хоть какая-то семья? – озаботился он.
Несколько минут Обри хмуро всматривался в экран, чего-то ожидая, и наконец сказал:
– Походящая по возрасту семейная пара по фамилии Хастич живет в Армстронге. – Он еще немного повозился с манипулятором. – Предупреждаю, что не смогу внести запись в архивные реестры жителей Армстронга и вашего Эль-Фернандо, потому что они хранятся на изолированных от сети носителях. Но семья у вас теперь имеется. – Из принтера вылез листок, заполненный текстовой информацией и четырьмя плоскими копиями голограмм. Начальник тюрьмы откинулся в кресле и вперил в Рауля усталый взгляд. – Изучите информацию на досуге. Имейте в виду, на запрос в Департамент народонаселения любой интересующийся получит односложный ответ: Милан Хастич зарегистрирован и реально существует. Но только до 21-го августа 47-го года, после чего наш мифический персонаж умрет, а Рауль Эндьета будет выпущен из заключения. Годится?
Рауль несколько секунд делал вид, будто раздумывает над предложением – и при этом не уверен, стоит ли его принимать.
– Мне вернут мои вещи? – спросил он.
– О Господи! – воскликнул Обри. – У мне я еще не было такого привередливого кандидата. Может, вам и лицензию на оружие выправить? Старая ведь все равно потеряет силу.
– Было бы замечательно, – улыбнулся Рауль.
– Кстати, не вздумайте эти полгода появляться в Армстронге, а то разоблачат, – буркнул Обри и налил в стакан шипучки. – Департамент и так страдает от ушлых газетчиков.
– Точно, и наш институт тоже, – поддакнул Максимов и поднялся. – Представляю, сколько будет шума в местной прессе! А может, и столичной тоже. Ну-с, мсье, вперед. Ваши требования и так порядком задержали вылет. Нас ждут великие дела!
– Где я слышал эту фразу? – сказал Рауль и хмуро улыбнулся.
Лицо учитывается как исключенное из агентурного аппарата в следующих случаях:
1) смерть (к материалам личного дела приобщается официальный документ, подтверждающий факт смерти, или рапорт, объясняющий отсутствие указанного документа);
2) уведомление одной из сторон о намерении досрочно прекратить сотрудничество (контракт считается прекращенным через 10 суток после уведомления);
3) окончание срока контракта, если стороны не выказали намерения продлить контракт за 7 суток до его истечения;
4) уход на пенсию по условиям контракта;
5) двурушничество или умышленная дезинформация;
6) грубое нарушение требований конспирации;
7) систематическое уклонение от выполнения контрактных обязательств, иные нарушения условий контракта;
8) длительная болезнь данного лица (свыше 1 года);
9) перевод в доверенное лицо;
10) прочие обстоятельства, делающие невозможным конфиденциальное использования данного лица.
Исключение указанных в настоящем пункте лиц из действующего агентурного аппарата производится на основании заключения об исключении агента, резидента, содержателя явочного помещения, конспиративной квартиры (приложение 11), которое утверждается руководителем органа внутренних дел, уполномоченным на осуществление оперативной деятельности.
Агент, связь с которым временно приостановлена (сроком до 2 лет), с учета не снимается.«Инструкция о порядке регистрации дел агентурного аппарата»
Практически весь путь из Окружной тюрьмы до Петровска Рауль проделал в бессознательном состоянии. Максимов объяснил введение в вену какого-то вещества тем, что это необходимо для подготовки организма Рауля к будущим «испытаниям». Однако сам доброволец считал, что таким образом институт сэкономил на охране. Оставлять преступника, несколько дней умело скрывавшегося от поимки, наедине с доктором и водителем флаера было бы неразумно.
Таким образом, по прибытии в институт, когда Рауля растолкали и принудили идти своим ходом, ноги отказывались нести его онемевшее тело, и пришлось задействовать санитаров.
В районе Петровска было заметно теплее, чем на самом севере страны, и арестантская одежда не ощущалась как что-то чуждое местному климату. В рассветном воздухе, подернутом сырым туманом, просматривались двух– и трехэтажные корпуса научного городка, смахивавшие на коттеджи нуворишей – вот только архитектурных излишеств вроде башенок, эстакад и панно на них не было. На табличке, висевшей при входе в один из корпусов, Рауль успел разглядеть: «Петровский филиал Ботанического института Фонда исследований Эккарта». Значит, его не надули.
Новое жилище Рауля, к его огорчению, отличалось еще большим аскетизмом, чем камера в Окружной тюрьме. В нем не имелось ни терминала, ни персонального санузла. Кровать же походила на стол в операционной, так много различных шлангов, датчиков и щупов вилось вокруг нее. А одну из стен в комнате занимала галерея экранов, каждый из которых норовил показать какой-нибудь физиологический параметр тела, стоило только прилечь отдохнуть. Когда Рауль пожаловался Максимову на бедность комнаты, тот лишь пообещал, что курс реабилитации пройдет в более комфортных условиях.
Сама лаборатория, как выяснил Рауль в первый же день пребывания в институте, изучала проблемы «эволюционной модификации генетической структуры органических тканей первобытных жителей Эккарта под воздействием химического состава почвы Петровского природного заповедника в результате нетрадиционного вертикального погребения тела». Рауль даже не пытался запомнить такое нагромождение терминов, просто отметил для себя, что его лично каким-то образом собираются подвергать химическому «воздействию». Против незначительной модификации своих клеток он не особенно возражал, тем более избежать ее было невозможно.
Несколько раз в коридоре здания, покидать которое ему запрещалось, Раулю попадались странные типы с отсутствующими взглядами. Казалось, что их лицевые мышцы утратили связь с эмоциональными центрами мозга, а мимика отмерла за ненадобностью. На Рауля они не обращали никакого внимания, хотя санитаров явно слышали и точно выполняли их инструкции. В общем, они напоминали пациентов психиатрической лечебницы. Рауль на второй день высказал тревогу по этому поводу, но доктор заявил:
– Это временное явление, и большая часть пациентов уже вполне здорова. К тому же все они провели в… условиях опыта по несколько месяцев. А вы подписались только на один.
Медикаментозная подготовка тем временем продолжалась, и уже на второй день после прибытия в институт Рауль заметил за собой, что его непрерывно тянет лечь и уснуть – неважно, где. Работала с ним усталая женщина средних лет, отдаленно похожая на Сусанну, и Рауль невольно доверял ей.
– Как вы себя чувствуете, господин Хастич? – ежечасно спрашивала она, хотя знала все параметры функционирования его организма по показаниям аппаратуры.
12 марта доброволец еще сопротивлялся, тупо глядя в телевизор, но на третий день пребывания в лаборатории не смог открыть глаза, когда услышал шум открываемой двери. Рауль не ощущал собственного тела, как будто оно лежало, словно бесчувственный кусок мяса, а сам он висел над ним в воздухе.
– Мадам Южина, пациент готов? – расслышал Рауль далекий, заинтересованный голос Максимова. Какое-то время слышалась приглушенная возня с проводами, ощущались тычки в бок и оттягивание века – мир остался невидим – затем она ответила:
– Все параметры близки к расчетным, доктор. Осталось ввести тизерцин, и можете работать.
– Остальные препараты вводились согласно графику?
– Разумеется, доктор.
– Какие-либо отклонения от стандартной реакции организма?
– Идеальный отклик, сэр. Вы нашли лучшего в Эккарте добровольца.
Последние, еще остававшиеся ниточки, привязывавшие сознание Рауля к действительности, стали одна за другой рваться, позволяя его духу соединиться с тем особым эфирным ветром, что пропитывал атмосферу Петровского заповедника – тем ветром, ощутить который никакой, даже самый чувствительный человек, оставаясь замкнутым в границах своего тела, не мог. Сейчас Рауль особенно ясно «понимал» это. И в то же время его организм, физическое хранилище души, метался на невидимых волнах, истекавших из почвы, не в силах преодолеть разделявшее их пространство. Так, словно жаждущий, наклоняясь к воде, никак не может дотянуться до нее губами – неразрывные путы держат его за шею, стесняя дыхание.
«Спасите!» – хотелось крикнуть ему, но сделать это было нечем – ни языка, ни даже рта у него не было.
Но вдруг внешняя, могучая сила, способная повелевать физическими телами в пространстве, будто услышав немой призыв, стала двигать его по волнам эфира. Они бились о его дух, взбаламучивая слежавшийся в самых глухих уголках сознания песок убеждений и взвихривая тину понятий, ломая каркасы поведенческих схем и подтачивая сваи этики.
Все ближе и ближе несло его к сладкому омуту эфирной энергии, разверзшей свой теплый зев ему навстречу, текла его тяжкая, обременительная для сознания оболочка, и настал момент, когда цель путешествия была достигнута. Подобно поплавку, под действием тянущей рыбьей силы окунающемуся в водную стихию, он, влекомый притяжением древней мощи земли, нырнул в ее толщу, пустил корни-зонды, питаясь ее соками. И замер в покое, растворяя в них собственную, никчемную и грязную корку человеческих мыслей и чувств.
Часть 2
Надвинув на глаза темные очки, Милан Хастич вышел из длинного здания космопорта – как раз напротив оживленной стоянки флаеров и каботажных дилижансов, что торопливо заполнялись пассажирами нордстремского челнока. Многие желали сэкономить хотя бы на перелете в столицу. Утреннее солнце пекло незащищенную кожу лица и рук. Середина июня – самое жаркое время года в столице, с экватора задувают раскаленные северные ветры, напрочь подавляющие вялый бриз с океана.
И расположение порта только усугубляет обстановку: чтобы уберечь постройки от штормов и торнадо, частенько бороздящих южный океан Эккарта, место было выбрано так, что дыхание воды не ощущалось вовсе. Над искусственным холмом, вытянувшимся с запада на восток, сновали вперед и назад частные машины, почти касаясь днищами верхушек деревьев. «Братья меньшие», – тепло подумал о растениях Милан и шагнул со ступеней вниз, к стоянке.
Оставалось решить, в какую сторону направиться, налево или направо. Чтобы добраться до Форт-Нуэво, достаточно было пролететь двести километров на запад, вдоль берега. Если же поставить целью Гагарин, придется миновать Валхаллу, причем не поперек, по кратчайшему пути, а по окружной дороге над океаном. И еще неизвестно, где получится быстрее, поскольку летом над акваторией валхалльского порта не протолкнуться в гуще туристических дилижансов, частных флаеров, рекламных цеппелинов и грузовиков, перетаскивающих товары с одного берега на другой, минуя и без того оживленные районы города.
В аэрокосме у Милана было достаточно времени, чтобы внимательно посмотреть фильм о столице и ее окрестностях.
– Куда желаете, сэр? – накинулся на него молодой парнишка, выглядывая из окна четырехместного флаера. Таксисту удалось пристроить свою далеко не престижную машину у самого ограждения.
– Кондиционер есть?
– Обижаете! – Парень схватил потертый рычаг, и задняя дверца приглашающе поднялась, пару раз дернувшись и скрипнув.
– Когда у меня была собственная «Магма» 36 года выпуска, я следил за ней намного лучше, – проговорил Милан, протискиваясь на заднее сиденье и бросая сумку рядом с собой, чтобы не лазить в багажник.
– О! – восхитился водитель. – Моя поновее будет, да все некогда причесать ее да подлатать. – Он ловко вывернулся из затора, образованного сразу несколькими садящимися машинами, и вырулил на короткий отрезок воздушной дороги между двумя светофорами. Тот впадал в трассу Валхалла – Уиннер сразу за холмом. – Да и денег, признаться, много надо. Один только двигатель сколько стоит! У вас какой был?
– «Красный ЯР».
– Зверь! А я все еще на родном летаю, того и гляди течь откроется. Мне приятель посоветовал счетчик Гейгера поставить, как нейтроны полетят, он и защелкает. Верно? Вам куда, сэр?
– Давай в Валхаллу, поближе к воде. «Солнечный Берег», думаю, будет в самый раз.
В челноке он уделил знакомству с гостиничным сервисом столицы минут десять, тогда же и остановил свой выбор на этом средней руки отеле. Он располагался в достаточно тихом и непрестижном с точки зрения рядового туриста районе. Но Милана интересовали прежде всего не достопримечательности, а скрытая от гостей столицы жизнь города. Около старых доков, как заброшенных, так и превращенных в музеи, склады и офисы компаний, он насчитал самое большее количество любопытных названий, когда изучал электронную карту юридических адресов. Многие из фирм занимались ремонтом и обслуживанием разнообразной техники, здесь же имелось и мелкое отделение «Антипова», куда он собирался обратиться с предложением своих услуг.
Когда-то, еще до того, как аэрокосмические корпорации освоили здесь производство челноков и грузовых флаеров, первые переселенцы и товар перевозились по Эккарту на судах, наскоро сляпанных на государственной верфи. И поныне сохранились некоторые из построенных тогда морских монстров, но сейчас они в основном неспешно курсировали по Насе, снабжая комплектующими буровиков и прочих первопроходцев Восточного округа.
Еще примерно полчаса, находясь в челноке, Милан изучал два листка с доступной информацией о своей новой семье. Мать у него оказалась эфиопкой, а отец – выходцем из клана сербов, бежавших от мусульманского засилья в Европе. У них, кроме Милана, уже было двое детей – парень с физиономией мулата и совсем черная девчонка, копия мамаши. Оба учились в колледже, но на разных факультетах. В общем, третий ребенок с белой кожей не мог помешать счастью этой дружной семьи и наверняка порадовал бы старого серба, доведись ему познакомиться с Миланом. «Отец» недавно вышел на пенсию, а до того служил проводником у редких туристов. Он таскал их на охоту в сельву и заодно, по лицензии местной мэрии, присматривал за микроэкологией пары гектаров окрестного леса. Затвердив имена далеких родственников, Милан свернул бумагу и спрятал на самое дно саквояжа, в малоприметный кармашек.
Кроме того, он успел отправить Максимову на его личный электронный адрес краткий отчет о своем состоянии, снятый со специальных часов с датчиком на тыльной стороне корпуса, а также сбросить на банковский сервер копию кредитки. На всякий случай он решил делать это как можно чаще, хотя бы раз в неделю. Милан Хастич не должен был исчезнуть раньше срока, если карточка вдруг потеряется – а доверить Департаменту народонаселения поиск в архивах и ее восстановление было бы слишком рискованно.
– Вы заказали в «Солнечном Береге» номер? – полюбопытствовал водитель, не забывая вертеть головой: при таком интенсивном движении целиком полагаться только на бортовые экраны и автоматику не стоило. Парень попросту снял оптическую защиту с окон, и теперь кондиционер тарахтел и надрывался, компенсируя жар светила. Не помогали даже распахнутые вентиляционные отверстия. Вместе с ветром в салон проникали малоприятные запахи старого бетона и горячего пластика, морской соли и тухлых водорослей, налипших на сваи набережной и стены доков. – Это весьма популярное у коммерсантов место.
– А я думал, они ломятся в «Новый Йорк», – пробормотал Милан.
– Если бы! Трясутся над каждой кроной. А разодеты как нефтяные бароны! По вам-то не скажешь, мистер, что вы шибко богатый, – добавил он, покосившись в зеркало на пассажира. – А мне и эта гостиница не по карману. – Парень счел нужным закончить свой пассаж самоуничижительной репликой, сглаживая невинную бестактность. – Снимаю комнатушку в развилке дельты.
– Там самое дешевое жилье в городе? – уточнил Милан.
Он опять представил, как выглядит со стороны – неизменно жесткое, будто одеревеневшее лицо со зловещими зеркалами черных очков и грубые очертания голого, подернутого короткой щетиной черепа.
– Пожалуй, – с готовностью поддакнул водитель.
Воздушное движение стало полегче – от перекрестка вело сразу несколько дорог, устремлявшихся к различным районам Валхаллы. Открывшись в гуще высотных зданий, ослепительно засверкали на солнце отдельные рукава дельты, которую образовала Наса при впадении в океан. Им даже удавалось поспорить силой блеска с куполами могучего Собора Исайи Эккартского, воздвигнутого на искусственном острове к десятилетию колонизации страны. Сейчас именно эти купола, да еще куски растрепанной зеркальной обшивки зданий, кое-где сохранившиеся от модного в 30-е годы архитектурного стиля «космач», подавляли рекламу. Как ни тужились сонмы компаний привлечь внимание, пуская в небо транспаранты, панно и цеппелины, глаз словно сам собой стремился к храму и воде.
Водитель кинул флаер в малозаметный отросток дороги и погрузился в мешанину высотных зданий, ловко отыскивая дорогу. В открытые окна ворвалась какофония слоганов и целых песен, прославляющих товары – отечественные и импортные, завезенные с Земли. Последние, впрочем, всегда облекались в местные, колоритные одежки: по традиции эккартяне любят все свое, доморощенное.
Сбоку мелькнула мощная, покрытая трещинами стена древнего дока, в котором Милан зорко подметил потертую баржу со скромной вывеской «Полпинты на полубаке». Флаер скользнул влево и тотчас с шипением выпустил из маневровых сопел остатки пара, опускаясь на открытую трехуровневую стоянку. Тут незаметно притулилась десятиэтажная гостиница «Солнечный Берег». Примыкая к тыльному боку «Корпоративного Центра Эккарта», она стояла между складом и доком, отгороженная от вонючего моря старой портовой зоной.
После слов водителя Милан догадывался, что возле гостиницы будут роиться толпы мелких и солидных коммерсантов, зачем-либо прибывших в Валхаллу. И все же их количество поразило его. Оставалось лишь рассчитывать на то, что большая часть из них еще плетется в каботажном дилижансе, который вряд ли завернет именно в эту точку города.
– Не получится поселиться здесь – поглядите плакаты на стене, – посоветовал водитель. – Может, один целый найдется, который ночью приклеили.
Сверху уже сигналили, и таксист поспешно, так и не выпустив колеса, вылетел обратно в бело-синее небо, а кредитка Милана опустела на тридцать крон. По забранной матовым пластиком эстакаде он прошел к гостинице и наткнулся на такую же точно арку, как в нордстремском космопорте. Запнувшись, Милан остановился.
– Что же вы? – вежливо спросил охранник. – Что-то необычное в саквояже?
«Я сам необычный», – подумал Милан. Еще в Нордстреме он добрую минуту проторчал на контроле, пока его не просветили с ног до головы, пытаясь отыскать источник сильного магнитного поля. Только благодаря справке доктора Максимова, которую тот скинул на карточку Милана, его все-таки пропустили на челнок.
«Пора придумать что-нибудь компенсирующее», – так размышлял Милан, когда через несколько минут спускался на первый этаж. На лестнице он успел пару раз отделаться от предупредительных носильщиков – ведь в сумке у него лежал только запасной комплект белья, ноутбук, «Лама», бритва и вчерашний выпуск «Новой Скандинавии», купленный им перед отлетом из Нордстрема.
– Мне нужен номер на одного человека, – сказал он, останавливаясь у стойки свободного в этот момент администратора.
– Карточку, пожалуйста. – Спустя несколько секунд он поднял на гостя бесстрастный взгляд. – Сожалею, но на вас не оформлен заказ, сударь. – Вновь склонившись к терминалу, он пролистал списки постояльцев и развел руками. – Ближайшая дата, когда вы сможете поселиться у нас – 17 июня.
– Через неделю? – уточнил Милан.
– Именно. Извините.
Подхватив сумку, Милан покинул прохладный холл через непрерывно крутящуюся дверь и в раздумье остановился поодаль, хмуро рассматривая счастливцев, догадавшихся забронировать номер заранее. На ближайшей бетонной стене он увидел множество обрывков, когда-то бывших рекламными плакатами, и направился к ним.
Как и предсказывал водитель флаера, среди этого рванья он вскоре обнаружил один почти целый листок. На нем была красочная голограмма необыкновенно солнечной комнаты, увешанной постерами, с обширной кроватью. Реклама выглядела так, словно была вырвана из журнала под названием «Интерьер».
Милан прочитал внизу адрес: «96-я авеню, 32, спросить Вику». В этот момент проворный человек со скребком подскочил к стене и принялся остервенело отдирать плакат со стены. «Спасибо, сэр, за помощь… Клеят тут всякие», – пробормотал он и столь же стремительно скрылся в служебной двери гостиницы. Кажется, этот тип специально караулил момент, когда неудачливый претендент на номер найдет целое объявление, чтобы моментально уничтожить рекламу. «Зачем они этим занимаются, если клиентов и так полно?» – удивился гость столицы.
– Машина, сударь? – раздалось сверху. Милан поднял голову, увидел в паре метров над собой желтый флаер с шашечками на днище и махнул рукой, призывая водителя снизиться.
– 96-я авеню, – бросил он, забравшись в салон. – 32.
– А, Вика… – Человек за штурвалом ухмыльнулся и стремительно обогнул здание КЦЭ, вырулив на оживленную трассу. Он направил флаер на восток, в сторону взошедшего солнца, которое тут же затопило кабину резким сиянием.
Справа, в провале улицы, на секунду открылась набережная и тут же пропала, закрытая пластобетонными громадами офисов. Через несколько минут сумасшедшего полета по скоростной трассе, не заставленной через каждый километр светофорами и почти свободной от рекламных цеппелинов, машина притормозила, снизилась и вплыла в узкий переулок, образованный двумя одинаковыми домами типично складского типа, без окон. Их крыши были сплошь заставлены такими древними и разбитыми флаерами, что было удивительно наблюдать, как некоторые из них взлетают и садятся. Владельцы обезьянами карабкались по пожарным лестницам вверх и вниз.
И расположение порта только усугубляет обстановку: чтобы уберечь постройки от штормов и торнадо, частенько бороздящих южный океан Эккарта, место было выбрано так, что дыхание воды не ощущалось вовсе. Над искусственным холмом, вытянувшимся с запада на восток, сновали вперед и назад частные машины, почти касаясь днищами верхушек деревьев. «Братья меньшие», – тепло подумал о растениях Милан и шагнул со ступеней вниз, к стоянке.
Оставалось решить, в какую сторону направиться, налево или направо. Чтобы добраться до Форт-Нуэво, достаточно было пролететь двести километров на запад, вдоль берега. Если же поставить целью Гагарин, придется миновать Валхаллу, причем не поперек, по кратчайшему пути, а по окружной дороге над океаном. И еще неизвестно, где получится быстрее, поскольку летом над акваторией валхалльского порта не протолкнуться в гуще туристических дилижансов, частных флаеров, рекламных цеппелинов и грузовиков, перетаскивающих товары с одного берега на другой, минуя и без того оживленные районы города.
В аэрокосме у Милана было достаточно времени, чтобы внимательно посмотреть фильм о столице и ее окрестностях.
– Куда желаете, сэр? – накинулся на него молодой парнишка, выглядывая из окна четырехместного флаера. Таксисту удалось пристроить свою далеко не престижную машину у самого ограждения.
– Кондиционер есть?
– Обижаете! – Парень схватил потертый рычаг, и задняя дверца приглашающе поднялась, пару раз дернувшись и скрипнув.
– Когда у меня была собственная «Магма» 36 года выпуска, я следил за ней намного лучше, – проговорил Милан, протискиваясь на заднее сиденье и бросая сумку рядом с собой, чтобы не лазить в багажник.
– О! – восхитился водитель. – Моя поновее будет, да все некогда причесать ее да подлатать. – Он ловко вывернулся из затора, образованного сразу несколькими садящимися машинами, и вырулил на короткий отрезок воздушной дороги между двумя светофорами. Тот впадал в трассу Валхалла – Уиннер сразу за холмом. – Да и денег, признаться, много надо. Один только двигатель сколько стоит! У вас какой был?
– «Красный ЯР».
– Зверь! А я все еще на родном летаю, того и гляди течь откроется. Мне приятель посоветовал счетчик Гейгера поставить, как нейтроны полетят, он и защелкает. Верно? Вам куда, сэр?
– Давай в Валхаллу, поближе к воде. «Солнечный Берег», думаю, будет в самый раз.
В челноке он уделил знакомству с гостиничным сервисом столицы минут десять, тогда же и остановил свой выбор на этом средней руки отеле. Он располагался в достаточно тихом и непрестижном с точки зрения рядового туриста районе. Но Милана интересовали прежде всего не достопримечательности, а скрытая от гостей столицы жизнь города. Около старых доков, как заброшенных, так и превращенных в музеи, склады и офисы компаний, он насчитал самое большее количество любопытных названий, когда изучал электронную карту юридических адресов. Многие из фирм занимались ремонтом и обслуживанием разнообразной техники, здесь же имелось и мелкое отделение «Антипова», куда он собирался обратиться с предложением своих услуг.
Когда-то, еще до того, как аэрокосмические корпорации освоили здесь производство челноков и грузовых флаеров, первые переселенцы и товар перевозились по Эккарту на судах, наскоро сляпанных на государственной верфи. И поныне сохранились некоторые из построенных тогда морских монстров, но сейчас они в основном неспешно курсировали по Насе, снабжая комплектующими буровиков и прочих первопроходцев Восточного округа.
Еще примерно полчаса, находясь в челноке, Милан изучал два листка с доступной информацией о своей новой семье. Мать у него оказалась эфиопкой, а отец – выходцем из клана сербов, бежавших от мусульманского засилья в Европе. У них, кроме Милана, уже было двое детей – парень с физиономией мулата и совсем черная девчонка, копия мамаши. Оба учились в колледже, но на разных факультетах. В общем, третий ребенок с белой кожей не мог помешать счастью этой дружной семьи и наверняка порадовал бы старого серба, доведись ему познакомиться с Миланом. «Отец» недавно вышел на пенсию, а до того служил проводником у редких туристов. Он таскал их на охоту в сельву и заодно, по лицензии местной мэрии, присматривал за микроэкологией пары гектаров окрестного леса. Затвердив имена далеких родственников, Милан свернул бумагу и спрятал на самое дно саквояжа, в малоприметный кармашек.
Кроме того, он успел отправить Максимову на его личный электронный адрес краткий отчет о своем состоянии, снятый со специальных часов с датчиком на тыльной стороне корпуса, а также сбросить на банковский сервер копию кредитки. На всякий случай он решил делать это как можно чаще, хотя бы раз в неделю. Милан Хастич не должен был исчезнуть раньше срока, если карточка вдруг потеряется – а доверить Департаменту народонаселения поиск в архивах и ее восстановление было бы слишком рискованно.
– Вы заказали в «Солнечном Береге» номер? – полюбопытствовал водитель, не забывая вертеть головой: при таком интенсивном движении целиком полагаться только на бортовые экраны и автоматику не стоило. Парень попросту снял оптическую защиту с окон, и теперь кондиционер тарахтел и надрывался, компенсируя жар светила. Не помогали даже распахнутые вентиляционные отверстия. Вместе с ветром в салон проникали малоприятные запахи старого бетона и горячего пластика, морской соли и тухлых водорослей, налипших на сваи набережной и стены доков. – Это весьма популярное у коммерсантов место.
– А я думал, они ломятся в «Новый Йорк», – пробормотал Милан.
– Если бы! Трясутся над каждой кроной. А разодеты как нефтяные бароны! По вам-то не скажешь, мистер, что вы шибко богатый, – добавил он, покосившись в зеркало на пассажира. – А мне и эта гостиница не по карману. – Парень счел нужным закончить свой пассаж самоуничижительной репликой, сглаживая невинную бестактность. – Снимаю комнатушку в развилке дельты.
– Там самое дешевое жилье в городе? – уточнил Милан.
Он опять представил, как выглядит со стороны – неизменно жесткое, будто одеревеневшее лицо со зловещими зеркалами черных очков и грубые очертания голого, подернутого короткой щетиной черепа.
– Пожалуй, – с готовностью поддакнул водитель.
Воздушное движение стало полегче – от перекрестка вело сразу несколько дорог, устремлявшихся к различным районам Валхаллы. Открывшись в гуще высотных зданий, ослепительно засверкали на солнце отдельные рукава дельты, которую образовала Наса при впадении в океан. Им даже удавалось поспорить силой блеска с куполами могучего Собора Исайи Эккартского, воздвигнутого на искусственном острове к десятилетию колонизации страны. Сейчас именно эти купола, да еще куски растрепанной зеркальной обшивки зданий, кое-где сохранившиеся от модного в 30-е годы архитектурного стиля «космач», подавляли рекламу. Как ни тужились сонмы компаний привлечь внимание, пуская в небо транспаранты, панно и цеппелины, глаз словно сам собой стремился к храму и воде.
За бортом – штормит
Мы продолжаем следить за приключениями известного исследователя Эккарта Петра Пастухова. Как некоторые знают, сейчас он со своей яхтой «Третий бульк» находится на широте 50 градусов севернее экватора, в 4 тысячах километрах к востоку от Нордстрема, и продолжает удаляться от освоенных территорий Северного округа. 12 июня Петр предпринял попытку самостоятельно подняться на мачту, чтобы устранить досадную неисправность.
Путешественнику удалось достичь высоты 11 метров над палубой – именно там находится первая краспица. Он закрепил блок и завел страховочный фал. Но подниматься в этот же день до уровня третьей краспицы, то есть на высоту 30 метров, где вышел из строя такелаж (заклинило основной парус), Пастухов не решился: приближалась гроза, и волны выросли до 7 метров. Это обычное дело для того района океана, в котором плывет Петр, из-за наличия мощного холодного течения, направленного по дуге от полюса к юго-востоку. Свирепо раскачивающаяся мачта угрожала сбросить капитана в море, но он, конечно, удержался и уже сейчас готовится к новому штурму.«Первопоселенец Эккарта»
Водитель кинул флаер в малозаметный отросток дороги и погрузился в мешанину высотных зданий, ловко отыскивая дорогу. В открытые окна ворвалась какофония слоганов и целых песен, прославляющих товары – отечественные и импортные, завезенные с Земли. Последние, впрочем, всегда облекались в местные, колоритные одежки: по традиции эккартяне любят все свое, доморощенное.
Сбоку мелькнула мощная, покрытая трещинами стена древнего дока, в котором Милан зорко подметил потертую баржу со скромной вывеской «Полпинты на полубаке». Флаер скользнул влево и тотчас с шипением выпустил из маневровых сопел остатки пара, опускаясь на открытую трехуровневую стоянку. Тут незаметно притулилась десятиэтажная гостиница «Солнечный Берег». Примыкая к тыльному боку «Корпоративного Центра Эккарта», она стояла между складом и доком, отгороженная от вонючего моря старой портовой зоной.
После слов водителя Милан догадывался, что возле гостиницы будут роиться толпы мелких и солидных коммерсантов, зачем-либо прибывших в Валхаллу. И все же их количество поразило его. Оставалось лишь рассчитывать на то, что большая часть из них еще плетется в каботажном дилижансе, который вряд ли завернет именно в эту точку города.
– Не получится поселиться здесь – поглядите плакаты на стене, – посоветовал водитель. – Может, один целый найдется, который ночью приклеили.
Сверху уже сигналили, и таксист поспешно, так и не выпустив колеса, вылетел обратно в бело-синее небо, а кредитка Милана опустела на тридцать крон. По забранной матовым пластиком эстакаде он прошел к гостинице и наткнулся на такую же точно арку, как в нордстремском космопорте. Запнувшись, Милан остановился.
– Что же вы? – вежливо спросил охранник. – Что-то необычное в саквояже?
«Я сам необычный», – подумал Милан. Еще в Нордстреме он добрую минуту проторчал на контроле, пока его не просветили с ног до головы, пытаясь отыскать источник сильного магнитного поля. Только благодаря справке доктора Максимова, которую тот скинул на карточку Милана, его все-таки пропустили на челнок.
«Пора придумать что-нибудь компенсирующее», – так размышлял Милан, когда через несколько минут спускался на первый этаж. На лестнице он успел пару раз отделаться от предупредительных носильщиков – ведь в сумке у него лежал только запасной комплект белья, ноутбук, «Лама», бритва и вчерашний выпуск «Новой Скандинавии», купленный им перед отлетом из Нордстрема.
– Мне нужен номер на одного человека, – сказал он, останавливаясь у стойки свободного в этот момент администратора.
– Карточку, пожалуйста. – Спустя несколько секунд он поднял на гостя бесстрастный взгляд. – Сожалею, но на вас не оформлен заказ, сударь. – Вновь склонившись к терминалу, он пролистал списки постояльцев и развел руками. – Ближайшая дата, когда вы сможете поселиться у нас – 17 июня.
– Через неделю? – уточнил Милан.
– Именно. Извините.
Подхватив сумку, Милан покинул прохладный холл через непрерывно крутящуюся дверь и в раздумье остановился поодаль, хмуро рассматривая счастливцев, догадавшихся забронировать номер заранее. На ближайшей бетонной стене он увидел множество обрывков, когда-то бывших рекламными плакатами, и направился к ним.
Как и предсказывал водитель флаера, среди этого рванья он вскоре обнаружил один почти целый листок. На нем была красочная голограмма необыкновенно солнечной комнаты, увешанной постерами, с обширной кроватью. Реклама выглядела так, словно была вырвана из журнала под названием «Интерьер».
Милан прочитал внизу адрес: «96-я авеню, 32, спросить Вику». В этот момент проворный человек со скребком подскочил к стене и принялся остервенело отдирать плакат со стены. «Спасибо, сэр, за помощь… Клеят тут всякие», – пробормотал он и столь же стремительно скрылся в служебной двери гостиницы. Кажется, этот тип специально караулил момент, когда неудачливый претендент на номер найдет целое объявление, чтобы моментально уничтожить рекламу. «Зачем они этим занимаются, если клиентов и так полно?» – удивился гость столицы.
– Машина, сударь? – раздалось сверху. Милан поднял голову, увидел в паре метров над собой желтый флаер с шашечками на днище и махнул рукой, призывая водителя снизиться.
– 96-я авеню, – бросил он, забравшись в салон. – 32.
– А, Вика… – Человек за штурвалом ухмыльнулся и стремительно обогнул здание КЦЭ, вырулив на оживленную трассу. Он направил флаер на восток, в сторону взошедшего солнца, которое тут же затопило кабину резким сиянием.
Справа, в провале улицы, на секунду открылась набережная и тут же пропала, закрытая пластобетонными громадами офисов. Через несколько минут сумасшедшего полета по скоростной трассе, не заставленной через каждый километр светофорами и почти свободной от рекламных цеппелинов, машина притормозила, снизилась и вплыла в узкий переулок, образованный двумя одинаковыми домами типично складского типа, без окон. Их крыши были сплошь заставлены такими древними и разбитыми флаерами, что было удивительно наблюдать, как некоторые из них взлетают и садятся. Владельцы обезьянами карабкались по пожарным лестницам вверх и вниз.