Платова Виктория. Битва божьих коровок

   - И потом... Я тут у тебя позаимствовал, уж не взыщи...
   Из папки были тотчас же извлечены права Пацюка. И Забелин затряс перед физиономией стажера кусочком ногтя.
   - Ну, откуда это у тебя оказалось, скажи на милость? Некоторое время Пацюк молчал.
   - Подобрал на месте преступления, - наконец разродился он. - В особняке.
   - Вот как, - Забелин досадливо поморщился. - А что же никому об этом не сообщил?
   - Забыл. Не придал значения.
   - Не придал значения? После того, как мы вместе с тобой - заметь - с тобой! - осмотрели тело? Чему же тебя в институте учили?! Уликам значение не придавать?
   Пацюк кобенился, вертелся, как уж на сковородке, не хотел признавать очевидное, - и это стало раздражать Забелина.
   - Кстати, как твоя рука? - бухнул он напоследок тяжелой артиллерией.
   - В каком смысле - рука?
   - У тебя же царапины на ней были, если память мне не изменяет. Ты ещё говорил, что кошка тебя оцарапала.
   - Что-то-не припомню... Про кошку.
   - Ну как же! А Игнатьич сказал, что на кошку это не похоже.
   - А на что похоже?
   - Ну, как тебе сказать. На женщину, когда она бывает чем-то недовольна. Или когда бывает с чем-то не согласна.
   - С чем не согласна?
   Статья 302 УК РФ "Принуждение к даче показаний" тотчас оскалила зубы, и Забелину очень захотелось удержаться. Но он не удержался.
   - С чем она может быть не согласна? Да что ей горло режут.
   Снаряд достиг цели. Волосы Пацюка уже не шипели, а трещали, левый глаз дергался, а правая рука (та самая, с поджившим трезубцем царапины) принялась выбивать бешеную дробь.
   - Вы сумасшедший, Даниил Константинович.
   - Я?
   - Вы и вправду думаете, что это я... Я её убил?
   - Пока что я только опираюсь на факты, которые мне известны. Если ты дашь им другую интерпретацию, буду только счастлив.
   Счастлив он не будет, это так, оборот речи, утешительная глупость для салажонка Пацюка. Счастлив он не будет уже потому, что не будет отомщен. Это точно. Забелин запихнул подальше свои гаденькие корыстные мыслишки и вполне дружелюбно произнес:
   - Под ногтями жертвы обнаружены микрочастички кожи, тебе это известно. Если тебя прижмут к ногтю... О, это я удачно скаламбурил...
   - Мне нужно подумать, - хмуро бросил Пацюк.
   - Я не тороплю. Вот и ладушки.
   Забелин допил остатки каркадэ и дружески улыбнулся Пацюку:
   - Вообще-то я тебя понимаю...
   - Да?
   - Лучшая женщина - мертвая женщина. Ладно, это я так, шучу. Но мне твоя пассия с самого начала не понравилась...
   - Мне нужно кое-что показать вам, шеф.
   Парень явно сломался. Так что "Макаров" не понадобится. Тихушные типы, подобные Пацюку, способны только на преступление из-за страсти. А когда преступление совершено, их можно голыми руками брать. Мухи не обидят.
   - Подъедем в одно место? - спросил у Забелина Пацюк.
   - Какое?
   - Увидите...
   Видя, что шеф колеблется, Пацюк быстро, глотая слова, заговорил:
   - Мы можем поехать не одни. Возьмите кого-нибудь, если опасаетесь. Я не виноват ни в чьей смерти, и у меня есть доказательства.
   Тезис о невиновности не слишком вдохновил Забелина, но на предложение Пацюка он согласился.
   - Хорошо.
   - Я только переоденусь.
   И, не дожидаясь ответа, Пацюк сорвался с места и выбежал из кухни.
   Черт.
   Проклиная собственную нерасторопность (годы аналитической (а попросту - бумажной) работы давали о себе знать), Забелин выкатился следом. И наткнулся на запертую в комнату дверь.
   Такой подлости от стажера Забелин не ожидал и принялся колотить в хлипкую дверь кулаками.
   - Эй, ты что задумал?!
   - Все в порядке, шеф, - раздался из-за дверей голос Пацюка. - Штаны натягиваю.
   - Смотри без глупостей.
   Несколько успокоившийся Забелин приложил ухо к двери - и тотчас же услышал треск открываемого окна. Что за черт... Пятый этаж! Что он задумал?.. Хорошенько навалившись плечом, Забелин высадил дверь и оказался в комнате.
   Окно была распахнуто настежь, а Пацюк... Пацюком в комнате и не пахло.
   У Забелина потемнело в глазах. Холя и лелея свои собственные амбиции и увлекшись игрой в кошкимышки с беднягой стажером, он напрочь забыл о схеме. О схеме, которую предлагала Елена Алексеева всем своим покойным родственникам.
   Убийцу обязательно постигнет участь убитого.
   Одного она уже довела до смерти. Теперь пришел черед Пацюка. А виноват в его смерти будет он, Забелин...
   На полусогнутых ватных ногах следователь подошел к окну и осторожно выглянул в него. Но там, где должно было валяться бездыханное, с переломленным позвоночником тело Пацюка, ничего не было. Девственно-чистый асфальт, слегка сдобренный дождиком.
   Забелин повертел головой, на полкорпуса высунулся наружу и только теперь заметил узкий карниз, идущий прямо под окнами. А на самой оконечности дома - стажера, идущего по карнизу. И прежде чем Забелин успел чтолибо сообразить, тот прыгнул на крышу соседнего - четырехэтажного дома. Только железо загрохотало.
   Тарзан чертов!..
   Бежать за Пацюком было бесполезно. Пока Забелин спустится, пока обогнет дом и выскочит на улицу... А потом снова обогнет дом - уже со стороны улицы... К тому времени Пацюк уже успеет натурализоваться на Каймановых островах...
   Забелин присел на краешек кровати, брезгливо отодвинул кимоно покойницы, пропитанное духами, и взял в руки видеокассету со следами помады.
   Вонг Кар Вай. "Падшие ангелы".
   Вот уж воистину - падшие.
   Он машинально потряс кассету, и из неё выпал листок. Счет из ресторана "Аризона-69". Шестьдесят девять, шестьдесят девять. Это что-то живо напомнило Забелину... Какое-то важное событие из его собственной жизни.
   Ах да. В шестьдесят девятом году тринадцатилетний Даня Забелин поимел первый привод в милицию. За ограбление продуктового ларька в городе Аксай Казахской ССР...
   * * *
   ...Как она могла решиться на это?
   И существуют ли оправдания её поступку? И что скажет Заза?
   Если вообще пустит её домой после того, что она совершила. А если она лишится Зазы - то лишится и Илико. У ребенка не должно быть такой преступной матери...
   - Вам нехорошо? - участливо спросил у Насти рыжий парнишка.
   - Нет, все в порядке.. Спасибо вам...
   - С вас двадцать пятьдесят...
   - Да-да, конечно.
   Настя выложила деньги на стойку, а парень протянул ей её собственное, аккуратно разрезанное обручальное кольцо.
   Выйдя из ювелирной мастерской, Настя присела на лавочку и поднесла к главам вероломную, предательскую руку. На том месте, где ещё десять минут назад красовалась её обручалка, не было ничего. Кроме светлой полоски кожи.
   Тринадцать лет она носила кольцо на пальце; в этом кольце она впервые легла в супружескую постель, в этом кольце был зачат Илико, в этом кольце она возилась и с виноградником, и с теплицами, и с огородом, и с любимой козой Сосико. И с любимыми цветами. Это кольцо стало частью её самой, оно вросло в палец. И - Настя сильно на это надеялась - оно будет сопровождать её до могилы. И опустится туда вместе с ней.
   Но...
   Десять минут назад она хладнокровно избавилась от него. Один взмах ювелирного резака - и все. Акт предательства совершен. Совершен по наущению какой-то взбалмошной бабенки, которую она и не увидит-то больше никогда. Ради какой великой цели она наплевала на свою прошлую жизнь?
   Утерев слезы, Настя вытащила кольцо из кармана. И поцеловала тонкий золотой ободок.
   - Прости...
   Впрочем, все ещё можно исправить. Можно снова спуститься в мастерскую и попросить рыжего, чтобы он починил кольцо. Запаял, залатал, залудил... Вернул все на свои места. И будет так, как раньше...
   Настя сжала кулак.
   "Как раньше" все равно не будет. Хотя бы потому, что брата больше нет в живых. Ты приняла решение, и ты пойдешь до конца.
   Она сунула кольцо в карман и несколько секунд прислушивалась к себе. Странное дело, первые приступы отчаяния и сладкого ужаса по поводу содеянного прошли, и...
   И вдруг она почувствовала себя свободной.
   То есть - абсолютно, безвозвратно, исключительно свободной. Как будто кольцо было тем якорем, который удерживал корабль Настиной жизни в тихой заводи Вознесенского. Корабль, обросший ракушками обязательств и водорослями привязанностей. Она знала только одного мужчину, она знала только один дом, она знала только одну землю... Что толку, что она умеет вязать носки из козьего пуха, варить сыр и сбивать масло?
   И ходить по кругу, как лошадь, привязанная к жерновам.
   А теперь она свободна. Пусть на время, зато без оглядки.
   С ума сойти! Американские горки из областного центра, в котором она последний раз была в возрасте семнадцати лет. Вместе с восьмилетним Кирюшей.
   И все это она делает уже для Кирюши взрослого. И точка.
   ...К вечеру изменения в Настином сознании стали почти необратимыми. Она выпила две банки джинтоника, потом купила себе ещё одну. И чтобы скрыть белую полоску на смуглой коже, она зашла в ювелирный и купила себе кольцо. Вернее, это было даже не кольцо, а серебряный перстень в виде крошечного замка с маленьким фианитомкрышей. Настя надела кольцо на бывший замужний палец, и воротца замка захлопнулись, отрезая её от прошлой жизни.
   А в жизни нынешней ей предстоял визит к Дмитрию Борисовичу Быкову.
   Ровно в девять вечера (раньше беспокоить подлеца-мужа Марина не рекомендовала) Настя остановилась возле длинного двенадцатиэтажного дома у метро "Приморская". Дом был самым обыкновенным, вот только окна верхнего этажа оказались гораздо больше и выше обычных. Там (опять же по рассказам Марины) располагались мастерские художников. Одну из таких мастерских и занимал Дмитрий Быков, оттяпавший себе сначала членство в Союзе художников, а потом и стопятидесятиметровые хоромы на "Приморской".
   Настя критически осмотрела себя в стекле подъездной двери, ещё раз сверилась с адресом на визитке, которую дала ей Марина. И решительно вошла в подъезд.
   Последнюю банку с джин-тоником она допила стоя в лифте, отчего в голове наступила подозрительная легкость и даже бесшабашность. Несколько минут она постояла возле широких металлических дверей с табличкой "ДМИТРИЙ БЫКОВ. ДИЗАЙНЕР", по пунктам вспоминая инструкцию Марины. Инструкция была несложной.
   1. Ничего не объяснять. Подлец обожает внезапные визиты хорошеньких женщин.
   2. Не сразу идти на сближение. Подонок это любит.
   3. Раскрутить его на бабки. Скотина готова платить за женщину при условии, что женщина в результате заплатит и ему. Натурой.
   4. Вести себя цинично и вызывающе. Ублюдок обожает циничных стерв. Сам такой.
   5. Провоцировать его на грязные откровения и самой откровенничать напропалую (на определенные темы, разумеется). Мешок с дерьмом охотно это поддержит.
   6. Выбирать только дорогие рестораны. Чем дороже ресторан, тем дороже женщина. По его, кретинской, шкале ценностей.
   7. Если у недоноска окажется в гостях третье лицо (вне зависимости от пола и возраста) - сразу же переходить к животрепещущей теме группового секса. Это, как правило, чрезвычайно заводит похотливую тварь.
   8. В постели брать инициативу на себя и стар... Список был так ужасен, что, даже и не добравшись до его отвратительного конца, Настя нажала на кнопку. Джин с тоником бурлили у неё в крови, постукивали по барабанным перепонкам и растягивали рот в неопределенной улыбке.
   "Хоть бы в мастерской никого не оказалось!" - взмолилась Настя про себя.
   Но бог не внял молитве, и спустя несколько секунд дверь в мастерскую распахнулась настежь. И на пороге предстал Дмитрий Борисович Быков. Собственной персоной.
   Настя сразу же узнала его, хотя Дмитрий Быков не слишком смахивал на свою фотографию. Он был и неприятнее, и в то же самое время притягательнее, чем снимок. Все было на месте: те же опереточные усики, тот же тонкий нос, тот же вялый подбородок, без всякого стеснения перетекающий в шею. Вот только волосы сейчас не были зализаны, а, наоборот, курчавились и клубились, придавая Быкову некоторое сходство с разжиревшим поэтом Александром Блоком. И все же...
   Что-то такое в нем было. Возможно, это "что-то" исходило от губ, пересохших от самой уважительной жажды в мире: жажды жизни. "Подлец" был наполнен жизнью до краев. Как какой-нибудь римский патриций, обржающий мясо во всех его проявлениях - от жареных быков до молоденьких гетер...
   "Слишком много мяса", - подумала Настя, едва не хлопнувшись в обморок.
   А Дмитрий Борисович Быков прищурил свои и без того узкие рысьи глаза.
   - Вы ко мне? - спросил он, обдав Настю густым винным букетом, из которого она сразу же вычленила "Мукузани", "Вазисубани" и "Токай" пятилетней выдержки.
   Ну, с богом, Настя. Вернее, с чертом... Бог бы не одобрил.
   - Вы ко мне? - снова переспросил Дмитрий Борисович.
   - А вы против? - Памятуя о зубах, которые так высоко оценила несчастная Марина, и о том, что сам Быков выбирает себе круг общения по челюсти, Настя широко улыбнулась.
   - Нет... - Быков ощупал её глазами. - Такая амазонка... Как я могу быть против!
   - Тогда почему я ещё не в квартире?
   Это прозвучало как "почему я ещё не в кровати?", и хозяин страшно оживился. Даже его пижонские усики распушились, и каждый волосок теперь пытался соблазнить Настю самостоятельно.
   - Прошу вас! - Быков изогнулся, пытаясь одновременно втянуть брюхо, и простер руку в сторону мастерской.
   Настя вошла, совершенно неумышленно задев дизайнера плечом.
   ...Мастерская начиналась прямо от порога. Никаких коридоров, никаких прихожих, только сто пятьдесят квадратов впереди. Внушительная площадь.
   Интересно, кто все это убирает?..
   И все-таки сто пятьдесят квадратов имели и выгородки, и укромные закоулки. А все свободное пространство было заставлено светильниками, светильничками, лампами (большими и малыми, напольными и настольными), бра, торшерами, стилизованными стеклянными подсвечниками. И это великолепие так или иначе было связано с Женщиной. Вернее, с женскими формами, иногда довольно откровенными. Такого количества самых разнообразных "ню" с заключенными в них электрическими лампочками Настя, конечно, не видела никогда. Ей даже в голову не могло прийти, что можно поместить два патрона для лампочек в женскую грудь, или в самый центр живота, или в самый низ живота...
   - Оригинальный проект? - спросила Настя, делая ударение на слове "проект".
   - Очень оригинальный, - ответил Быков, делая ударение на слове "оригинальный". - Надеюсь, у вас будет время убедиться.
   - Мне говорили, что вы... опасный человек...
   - И? - Быков плотоядно улыбнулся.
   - И поэтому я здесь, - закончила Настя.
   - Обожаю отважных женщин. - Он улыбнулся ещё плотояднее, но тут же улыбка сползла с его лица. И все потому, что он переместил взгляд на злополучные Настины-Кирюшины ботинки сорок второго размера.
   Он же не любит ластоногих... Как она могла забыть! Стекло, этот такой непрочный материал, диктовало дизайнеру Быкову свои представления о совершенстве: чересчур выступающих частей должно быть как можно меньше, иначе они рискуют разбиться и разрушить гармонию.
   Теперь, глядя на стеклянные объемы, которыми была заполнена мастерская, Настя вдруг неожиданно поняла, откуда растут ноги у столь изысканного вкуса Быкова.
   Ничего выпирающего. Нос не должен быть слишком длинным, а грудь слишком большой, задница не должна отклячиваться сверх меры, а живот соответственно не должен изо всех сил липнуть к позвоночнику. А уж размер ноги...
   Мельком удивившись своему неожиданному прозрению, Настя присела на корточки и принялась расшнуровывать ботинки.
   - Вы полагаете? - строго спросил Быков.
   - А вы - нет?
   Быков молчал, а Настя, повинуясь неизвестно откуда взявшемуся вдохновению, кроме ботинок, сняла ещё и носки. И даже легонько пошевелила пальцами, уставшими от обилия неудобной туалетной бумаги в "гриндерах".
   И только после этого посмотрела на Быкова. Снизу вверх. Он ощупал глазами Настины ступни, нашел размер вполне приемлемым и снова улыбнулся. Теперь уже призывно.
   Что ж, опасность миновала, и теперь можно чуть-чуть расслабиться.
   - Вы очень оригинальная девушка, - сказал Быков. - Жаль, что вас не было под рукой, когда я ещё только собирался жениться.
   - И что бы вы сделали?
   - Женился бы на вас.
   - Вы всем это говорите?
   - Почти всем. - Быков уже прощупывал подходы к игре "завали самку". Кроме своей жены, разумеется.
   - Разумеется. Бедняжка.
   В стенаниях по "бедняжке жене" Быков и Настя прошли большую часть мастерской и оказались за легкой перегородкой в японском стиле. Из-за перегородки негромко звучали грузинские многоголосия, и Настя почувствовала себя в родном загоне. Только на секунду мелькнула жалкая мыслишка о зугдидской и цхалтубской родне Зазы, которая должна была бы вооружиться "русули" и снести голову коварному соблазнителю. А потом побить камнями неверную жену, посмевшую войти в дом к чужому мужчине да ещё раздеться до голых пяток...
   А Заза бы её живьем закопал. Прямо под грядкой с перчиками.
   От того, что расплата возможна, но никогда не наступит и можно безнаказанно творить глупости, Настя едва не рассмеялась.
   - Музыка не мешает? - спросил Быков.
   . - Ну что вы... Это ведь "Кахури алило", не правда ли? Да, это была "Кахури алило". Заза и два Малхаза - зугдидский и цхалтубский - затягивали её после пяти литров просветленного, нежного, как слеза ребенка, "Цоликаури".
   - Правда... - Быков даже не пытался скрыть своего удивления. - Вы разбираетесь в этом?
   - И не только в этом. - Настя тряхнула волосами и изрекла первую пришедшую на ум многозначительную банальность.
   - Очаровательная блондинка, которая знает, что такое грузинское многоголосие... За это стоит выпить. - Быков запустил руку в усики и (по Настиному примеру) тоже изрек первую пришедшую на ум и такую же многозначительную банальность.
   ...За японской перегородкой было довольно просторно. От окна в сторону перегородки шел невысокий подиум с несколькими кубами белого цвета. На них были небрежно наброшены драпировки. А сам подиум, подобно сцене, подсвечивался снизу крошечными софитами. У стены, прямо напротив подиума, располагалось ложе.
   Именно ложе, а не кровать. Не софа, не тахта, не раздвижной диван. Именно ложе - назвать его по-другому язык не поворачивался.
   Низкое ложе, покрытое такими же драпировками, только гораздо более плотными. К ложу почти вплотную примыкал журнальный столик, уставленный самыми разнообразными напитками. А венчали все это гедонистское великолепие белые стеллажи самой причудливой формы. На них расположился музыкальный центр с колонками, пара низеньких ваз, кисти, банки с красками - и женские статуэтки. Статуэтки были сделаны из довольно грубого материала - камень, обожженная глина, терракота, - но именно они придавали белому безмолвию стеллажей удивительно живописный вид. Они - и ещё один светильник.
   Сидящая в позе лотоса обнаженная женщина.
   Посреди комнаты стоял огромных размеров мольберт, призванный, очевидно, подчеркивать творческие метания владельца мастерской.
   - Раз уж мы заговорили о грузинском многоголосии... Предпочитаете "Мукузани"?
   - Предпочитаю "Вазисубани". Если, конечно, оно настоящее, - приподняв бровь, сказала Настя.
   И оглянулась в поисках кресел. Или хотя бы стульев. Или хотя бы самых обыкновенных кухонных табуреток.
   Но ничего подобного в комнате не было. Только ковер на полу, задрапированное ложе и задрапированный подиум. Очевидно, все в этом гнезде разврата очень хорошо продумано. Женщине ничего не остается, кроме как устроиться на полу. Или на подиуме, на огромных кубах с драпировками.
   Или на ложе.
   Быков внимательно наблюдал за Настей: что же она выберет. Интересно, сколько ещё у него таких вот психологических тестов в заначке?
   Настя раздумывала: усесться на ложе - дать повод. Усесться на ковре дать повод. Холя... Чего там скрывать, пройдя босиком по мастерской, она этот повод дала...
   Оставался подиум. И Настя выбрала его. Она подошла к одному из кубов и даже попыталась усесться на него, но тут же потерпела сокрушительное фиаско. Куб оказался из бумаги, плотно натянутой на деревянный каркас.
   Быков захохотал как ненормальный.
   А Настя, лежа на подиуме, среди деревяшек, громко выругалась:
   - Шэни дэда моутхан!..
   Действительно подлец - бедняжка Марина была права. Дешевый трюк в стиле камешка, завернутого в конфетную обертку. В детстве Кирюша рыдал над такими киндер-сюрпризами.
   - И что это значит? - спросила Настя.
   - Это значит, что нельзя сопротивляться неизбежному. - Быков уже отсмеялся, и в голосе его послышались влюбленно-угрожающие нотки.
   Все ясно. Стоит женщине попасть в поле притяжения этого подонка, как он сразу же начинает расставлять волчьи капканы. Даже деспотичный Заза за тринадцать лет супружества не догадался так изощренно её унизить.
   - Вы со всеми это проделываете? - спросила Настя.
   - Почти со всеми. Кроме своей жены, разумеется.
   - Разумеется. Счастливица. - Теперь Настя сместила акценты. Теперь она понимала Марину.
   - Ваш ход. - Быков с любопытством смотрел на Настю.
   Она поднялась и, секунду подумав, принялась крушить оставшиеся три куба. Быков наблюдал за ней в немом изумлении. Закончив погром, Настя как ни в чем не бывало уселась на краешек подиума и посмотрела на Быкова.
   - Так где же мое "Вазисубани"?
   Быков почтительно поднес ей бокал и сказал:
   - Вы мне нравитесь.
   - Вы очень своеобразно это демонстрируете.
   - Вы нравитесь мне настолько, что я даже согласен отложить на время флирт с вами.
   - Неужели? Я этого не переживу.
   - Как вас зовут?
   - Анастасия.
   - Прелестное имя. Что ж, тогда займемся?
   - Чем?! - неожиданно даже для самой себя пискнула Настя. Точно так же пискнула бы в случае опасности Настя прежняя. Та самая, только что приехавшая из Вознесенского. Та самая, которая даже на море купаться не ходила. Та самая, которая ходила по дому, опустив глаза.
   - Работой, дивная моя, работой. Раз вы пришли сюда, значит, согласились на мои условия.
   Что за черт? Какие ещё условия? Какая ещё работа? Может быть, Быков ждет от неё того же, чего ждал лохматый Арик, - вымытых окон, полов и унитаза? Нет, этого просто быть не может. Иначе Марина, даже не присев за столик в "Штандарте", послала бы её куда подальше. А она прекрасно знает сальные вкусы собственного мужа.
   - Кто вам сказал, что я согласилась на ваши условия?
   - Но разве вы... Где я вас подцепил?
   - А вы разве не помните? - Перед Настиными глазами тотчас же всплыли ресторанные россказни Марины о мусульманском фундаментализме. - На вечеринке у Эль-Хамади.
   - В прошлую среду? - неуверенно спросил Быков.
   - В прошлую среду, - подтвердила Настя.
   - Что-то я не... - начал было мямлить Быков, а Настя презрительно подняла бровь.
   Откуда такая нерешительность, милый? Неужели босая натуральная блондинка с загорелой мордой настолько не интересует тебя, что ты готов копаться в своей нетвердой памяти до второго пришествия и выяснять, насколько законно её проникновение в дом?
   Ты меня разочаровываешь.
   - Что-то не так? - наглым тягучим голосом спросила Настя.
   - Нет... Все в порядке. Конечно же, там я вас и видел... Но...
   - Что - "но"?
   - Если бы я действительно видел вас там, то с вечеринки мы бы ушли вместе.
   Это похоже на комплимент. Причем не только даме, но и себе. Очень хорошо.
   - Не думаю, Дмитрий. Я пришла на вечеринку... Скажем так, со спутником.
   Быков снисходительно хохотнул.
   - А вы знаете, для чего существуют вечеринки, прелесть моя?
   - Для чего же?
   - Для того, чтобы приходить с одним спутником, а уходить - совершенно с другим. Иначе клубное движение теряет смысл.
   - Вы так в себе уверены? - не удержалась от шпильки Настя.
   - Но вы же сейчас здесь. Так в чем я не прав?
   Прав, конечно же, прав. Узкое место пройдено, и сейчас нужно закреплять успех. - Я здесь, потому что вы дали мне визитку.
   Настя порылась в карманах и извлекла визитку, переданную ей Мариной. На визитку Быков даже не взглянул.
   - Значит, я дал вам визитку...
   - Вы что-то говорили о работе. - Быков сам подсказал ей ход несколько минут назад. - И о том, что я для неё подхожу.
   - Вы можете раздеться, Настя? И могу ли я так называть вас?
   О боже, только этого не хватало! Если бы на пальце Насти до сих пор было обручальное кольцо, она подскочила бы и бросилась к выходу, не разбирая дороги. Забыв даже ботинки у чужого похотливого мужика. А потом стояла бы где-нибудь в подземном переходе и рыдала бы в голос о своей едва не поруганной чести. Но сейчас место кольца занял перстень с фианитом, и Настя, ужасаясь сама себе, оперативно составила перечень причин, по которым она не может раздеться:
   - загар. Линия загара проходит по плечам, шее и коленям. Все оставшиеся части тела - белее молока, так что выглядеть она будет просто комично;
   - белье. Сатиновый, колом стоящий лифчик с костяными, пожелтевшими от времени пуговицами и кондовые, сочиненные чуть ли не из листового железа трусы. Весь умопомрачительный комплект "Прощай, молодость!" был куплен у продавщицы Лидухи прошлой осенью за десять рублей восемьдесят копеек;
   - заветный кармашек. Не хватало еще, чтобы из неё посыпались трудовые десятки, полтинники и сотенные. К тому же кармашек заколот английской булавкой величиной с крупного майского жука, а это уже совсем ни в какие ворота!..
   Взвесив все "за" и "против", Настя наконец сказала:
   - Называть меня Настей вы, безусловно, можете. Но насчет всего остального - это весьма проблематично.
   - Почему? Ведь в этом и состоит работа... Извините, что не ввел вас в курс дела раньше...