Поуп Майкл. Королевский корсар

   Каллифорд отрицательно покачал головой:
   — Поздно. Время потеряно.
   Хант к нему радостно присоединился:
   — Да, теперь уже точно не уйти, джентльмены, мы на расстоянии пушечного выстрела. Надо ложиться в дрейф и сдаваться, если мы не хотим попасть сегодня рыбам на завтрак.
   Мэй подтвердил правоту его слов относительно расстояния, разделяющего корабли. Залп из двух кормовых орудий, произведенный им со всем свойственным ему умением, превратил бушприт французского красавца в щепы и заставил на мгновение взлететь в воздух золотого ангела. Он взмыл, сияя в солнечных лучах, замер в горнем полете на мгновение и, неловко перевернувшись, рухнул в зеленую воду. Потемневшую то ли от горя, то ли от того, что на нее отбросило свою тень пороховое облако.
   — По-моему, со сдачей тоже ничего не получится, джентльмены, — мрачно усмехнулся Каллифорд.
   — Старина Уильям — лучший канонир двух океанов.
   Херст и Хант сделались белее собственных париков. Кто-то из них ядовито прошептал:
   — Все Уильямы — недоумки.
   А дело между тем шло своим порядком. Каждый был занят делом. Парусные команды носились вверх-вниз по вантам, палубные давили на вымбовки, выбирая канаты и страхуя концы, канониры катали по желобам ядра, отчего в глубине корабельного тела стоял гул, как в недрах Везувия.
   Над головами четырех бездействующих офицеров спешно и споро натягивалась специальная сеть, призванная защитить палубу от обломков рангоутного дерева, которые во время артиллерийского боя летят сверху и могут послужить причиной многих бед.
   Француз, используя преимущество в скорости, пытался выйти на параллельный курс, чтобы пустить в дело свои жуткие бортовые батареи. Рулевой «Блаженного Уильяма» все больше и больше перекладывал руль направо, оставляя для вражеского обстрела лишь одну корму. Как потом выяснилось, никто ему не отдавал такого приказа, он действовал исходя из своих собственных соображений и на основании многолетнего опыта.
   Действовал он правильно.
   В бою на параллельных курсах у «Блаженного» не было никаких шансов.
   Впрочем, немного их было и при той тактике, которую, фактически инстинктивно, применил «Блаженный Уильям».
   Да, Мэй был хорош на своей небольшой кормовой батарее, он хорошо попортил размалеванную золотом физиономию франтоватого гиганта.
   Да, залпы бортовых пушек в основном проходили даром, ядра месили воду у бортов «Блаженного», доставляя ему минимальный вред.
   Но так не могло продолжаться долго.
   Французы начали пристреливаться.
   Одно ядро сшибло кормовой фонарь. Второе снесло балкон на втором этаже. О стеклах в окнах кают и говорить нечего, они сверкающим градом сыпались в морскую пучину.
   Наибольшие результаты принес третий залп. Одно из ядер влетело в большую каюту и там свирепо разорвалось. Палуба с такой силой дернулась под ногами офицеров, все еще стоящих на квартердеке, что они в одно мгновение распластались на ней.
   Разные мысли пришли в их головы, но все они были пессимистическими. Рассчитывать на успешное продолжение плавания не приходилось.
   Помимо неприятных мыслей имели место неприятные травмы. Кто-то разбил колено, кто-то рассек лоб. Но самое неприятное было не в этих повреждениях, а в том, что из-за них они лишились фантастического зрелища.
   Французский гигант как бы приподнялся над водой, замер и вдруг из всех окон и портов кормовой части выпустил мощные струи порохового пара. Потом задрожал всем мощным деревянным телом и лопнул.
   В клубящейся дымовой горе были различимы хлопья сорванных парусов, вставшие на дыбы реи, нелепые человеческие фигурки и еще более нелепые части пушек.
   Все это долго, очень долго по меркам взрыва, секунды три, а то и четыре, висело в воздухе и наконец начало рушиться вниз.
   Каллифорд, Берджесс и Хант с Херстом увидели только окончание пышного, но краткого представления.
   Они долго, опять-таки не менее четырех секунд, молчали, а потом Каллифорд сказал:
   — Пороховой погреб.
   Случилось то, что возможно лишь в одной попытке из сотен тысяч. Ядро, посланное одной из пушек кудесника Мэя, нашло путь к пороховым залежам победоносного француза.
   Глотнув воды всеми своими открытыми трюмами, он быстро шел ко дну.
   Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться спустить шлюпки. Оставалась только одна возможность спастись — немедленно прыгать с гибнущей плавучей руины в воду и стремительно отплывать от громадного водоворота, который вот-вот образуется на месте идущего ко дну корабля.
   И в этот момент перед растерянно молчащими офицерами возник их капитан.
   Он сиял, хотя физиономия у него была перемазана, камзол разорван, а открытая грудь исцарапана.
   — Я был убежден, что мы победим, — весело крикнул он, — а вы, джентльмены, хотели сдаваться.
   Не только джентльмены, собиравшиеся сдаваться, но и те, что предпочитали бежать, чувствовали себя неловко.
   Каллифорд, угрюмо сопя ноздрями, обратился с вопросом к капитану, и в этом вопросе было выражено общее мнение всей офицерской четверки:
   — Что прикажете, сэр?
   Капитан Кидд озабоченно огляделся:
   — Знаете что, спустите там несколько шлюпок, что ли. Пусть пособирают пловцов этих.
   Каллифорд сделал знак боцману, и тот, дунув в свой свисток три раза, бросился к левому борту выполнять приказание.
   Офицеры продолжали стоять в позе людей, готовых немедленно выполнить любое приказание.
   Кидд задумчиво поскреб грязными пальцами небритую щеку и смущенно спросил:
   — Знаете, джентльмены, я бы хотел спросить у вас, а нынешней ночью не произошло ли чего-нибудь необычного с нашим кораблем, а?
   Каллифорд, не удержавшись, усмехнулся.
   Хант поправил локон парика.
   Херст вежливо сообщил:
   — Имел место шторм, сэр.
   Кидд понимающе кивнул:
   — То есть мне не приснилось, будто я играл в карты…
   — Нет, сэр, вам ничего не приснилось. Вас выбросило из кресла, и вы рухнули на стол.
   Кидд осторожно потрогал затылок:
   — Неудачно выбросило.
   — По всей видимости, так, сэр.
   Первый помощник, дождавшись окончания этого увлекательного расследования, повторил свой давешний вопрос:
   — Какие будут приказания, сэр?
   Капитан Кидд ответил не сразу, сначала он полюбовался зрелищем гибнущего и уже почти погибшего противника, потом еще раз потрогал шишку на затылке.
   — Один шторм и один бой — по-моему, этого достаточно для одного плавания, не правда ли, джентльмены?
   Джентльмены ответили в том смысле, что да, вполне достаточно.
   Уже через час, заделав свои мелкие пробоины и усадив на палубе четыре дюжины пленных и мокрых французов, «Блаженный Уильям» лег на желанный обратный курс.
   Едва неизменно победоносный капитан вошел в свою печально знакомую комнату в таверне, за ним следом тут же проник все тот же слуга от Плантов.
   И опять с письмом.
 
   «БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
   (продолжение)
   «Если честь девушки является для Вас пустым звуком, если нежные чувства, источаемые благородным сердцем, для Вас лишь повод для насмешки, если Вы малодушно не верите в то, что возможно истинное, непорочное единение двух душ, если Вам не знакома высокая бескорыстная жажда, стремление посвятить свою жизнь красоте и истине, то не читайте далее этого послания».
   Уильям Кидд испытывал жажду и поспешил ее немедленно утолить с помощью кружки эля, доставленной ему услужливым самбо.
   Утолив жажду, он тем не менее продолжил интригующее чтение.
   Ниже писалось:
   «Моя сестра — существо нежное, воздушное, однако при этом жертвенное, способное отдать всю свою жизнь человеку, который стал бы избранником ее сердца.
   Трудно, признаю, трудно найти ключи от тайны, что заключена в сердце, источающем столь возвышенные устремления. Но значит ли это, что надобно опустить руки и совершенно отказаться от поисков?!
   Мое убеждение твердо и незыблемо — нет!
   Мое убеждение — надобно искать, и эти святые поиски будут вознаграждены так, как только могут быть вознаграждены усилия человеческие на этом свете.
   В иные моменты жизни воздержанность есть малодушие.
   Вы вольны в обретении счастья, и если Вы выбираете счастье, то любые Ваши прегрешения в таком случае невольны.
   Истинные движения души заранее освящены Богом.
   Помните об этом.
   И помните о том, что душа, начавшая проникаться преданностью к Вам, есть суть Ваша совесть.
   P.S. В ранний утренний час, когда большая часть мира еще покоится в объятиях сновидений, легче всего увидеть истинную суть вещей.
   Убеждена, Вы помните о месте и часе».
   Уильям выпил еще эля.
   Выпил и начал ходить по комнате, размышляя над прочитанным.
   Первое, он заключил, что автор второго послания и первого — разные люди.
   Что оба эти человека — женщины.
   Что обе они предпочитают утреннюю пору любой другой.
   Но главное, понятое Киддом, заключалось в мысли, что ходить ему на это утреннее свидание ни в коем случае не надо.
   Он привел себя в порядок, облачился в лучший свой камзол и отправился с докладом в дом губернатора.
   На улицах Порт-Элизабет он с новой силой ощутил свою популярность. На него восторженно показывали пальцами, в его честь поднимали стаканы и бросали вверх шляпы. Негры, мулаты и самбо шли за ним маленькими стайками, о чем-то шушукаясь. Проститутки его не задирали, помня о драматической судьбе Либы. Эта местная королева любви, кстати, покончила со своим веселым, рискованным и богопротивным ремеслом. Она пошла в услужение к протестантскому священнику отцу Прайму. Одевалась строго, сделалась богобоязненна и работяща.
   Правда, злые языки утверждали, что она встала на этот путь не потому, что ощутила шевеление души у себя в груди, а из-за того, что потеряла возможность обнажать свою грудь.
   Между прочим, популярность капитана Кидда теперь сочеталась с уважением. Это выражалось в том, что никто не лез к нему с фамильярностями, никто не смел хлопнуть его по плечу, и лишь самые старшие офицеры и самые высокопоставленные граждане могли позволить себе пригласить его на стаканчик малаги или на партию в триктрак.
   В губернаторском особняке помимо хозяина он застал хозяйского сына, молодого, честного, трудолюбивого, толкового, но крайне неудачливого лейтенанта.
   Был там и майор Плант, встреча с которым не стала для капитана радостным событием.
   Синьор Галиани, зашедший к губернатору с кратким визитом, решил остаться обедать, чтобы поближе присмотреться к новому морскому гению.
   Доклад капитана Кидда произвел огромное впечатление.
   И майор, и синьор Галиани, да и сам губернатор были людьми видавшими виды, удивить их было трудно.
   Кидд их удивил.
   Когда он изложил им план, которого решил придерживаться в бою с французом, они невольно переглянулись.
   — Судите сами, джентльмены, уклониться от столкновения мы не могли, шторм истрепал наши паруса и все такое, сражаться мы тоже не имели возможности, это было очевидно. У нас пушек мало, и по мощности они уступали французским. У них же пушек полно, как овец на лугах Йоркшира.
   Капитан отхлебнул темного вина из хрустального бокала и чему-то в своих мыслях улыбнулся.
   — Оставалось одно — сдаваться, но сдаваться, джентльмены, мне совершенно не хотелось.
   Все сидевшие за столом тоже отхлебнули.
   — И тут я понял, у нас есть выход. Надо взорвать их пороховой погреб, и они взлетят на воздух.
   — Прекрасный план! — сказал деликатный синьор Галиани, понимая, что никто больше не в силах вымолвить ни слова.
   — Канонир у меня изумительный, и зовут его как меня, Уильям. Я сказал ему: Уильям, давай взорвем их пороховой погреб. Взорвем точным попаданием. Он согласился.
   В этот вечер в еще нескольких домах шло обсуждение недавнего фантастического боя.
   Например, в дальней темной комнатке одной из таверн в самом грязном конце порта. Туда старались не заходить патрули, там стоял вечно удушливый, тошнотворный запах испорченной рыбы, там, прижавшись спинами к дощатой стене, сидели негры в белых бумажных штанах и, жуя какую-то наркотическую пакость, гундосили бесконечную, бессмысленную песню, из которой впоследствии суждено было родиться то ли блюзу, то ли рэгги.
   При свете толстых, громко потрескивающих свечей сидели, собравшись в кружок, офицеры «Блаженного Уильяма» и плели сеть заговора.
   — Ему опять повезло, но, дьявол меня разрази, человеку не может везти вечно!
   — Однажды он влезет в историю, из которой не сможет выбраться, это и морскому ежу понятно.
   — Он пойдет на Дно и потащит нас всех за собой!
   Несмотря на все эти решительные высказывания, несмотря на все те страхи, что внушало офицерам поведение Кидда, они не готовы были сделать последний шаг. К этому шагу их подталкивал самый решительный — Каллифорд. Шаг этот заключался в том, чтобы избавиться от блаженного капитана «Блаженного Уильяма» и вернуться в прежнюю, привычную колею жизни.
   И Мэй и Берджесс сомневались. Сомневались и многие другие члены команды. Кое-кто вообще перестал доверять Каллифорду после того случая у Сан-Хуана, когда он показал, что ради достижения своих целей готов пожертвовать половиной команды, например бросив ее на берегу.
   Были и такие, кто сомневался в успехе подобного предприятия по, так сказать, мистическим причинам. Мыслимое ли дело — два раза пытались вырваться, и неизменно судьба невероятным стечением обстоятельств возвращала все на круги своя. Так надо ли в третий раз ее испытывать?
   И наконец, самую большую группу составляли считающие, что от добра добра не ищут. Зачем бежать со службу, которая складывается так неплохо. Все положенные по соглашению деньги команде выплачиваются. На прежние сбережения лорд Хардуэй лапу свою накладывать не стал, хотя возможность такую имел. На дворе война, не безопаснее ли провести ее в компании из десяти кораблей невисской эскадры, чем в одиночестве в бурных волнах военного времени?
   Была бы конкретная цель, ради которой имеет смысл рискнуть, тогда другое дело.
   Отворив маленькую закопченную дверь в глубине комнатки, Каллифорд ввел в полутемное помещение человека, закутанного в плащ.
   — А теперь вы послушаете этого человека. Когда плащ был сброшен, собравшиеся офицеры увидели перед собою небезызвестного Базира, Раздался тихий вздох разочарования. От этого омусульманенного индуса никто не ждал никаких полезных откровений. Жил он на положении ссыльного на острове, вел образ жизни настолько тихий, что он мог показаться таинственным. Английские власти настолько свыклись с фактом его существования, что почти перестали его замечать. Да и он сам все делал для того, чтобы не бросаться в глаза. Горячительных напитков внутрь не употреблял, женщинами не интересовался. Или хорошо скрывал, что интересуется.
   Но, как выясняется, он не оставил намерений изменить свою судьбу, закончить жизнь на маленьком островке в чужом океане ему не хотелось.
   Однажды, столкнувшись как бы случайно с Робертом Каллифордом возле рыбной лавки в дальнем конце набережной, он шепнул бывшему пирату, что желал бы с ним поговорить.
   Каллифорд не забыл человека со звездой во лбу, но острота размышлений о нем притупилась. Старший помощник догадывался, что этот тип располагает какими-то тайными и полезными сведениями, но, не имея возможности вытащить их из него, потерял к ним острый интерес. Бесполезно мечтать о бочке с золотом, лежащей на морском дне.
   И вот теперь он сам.
   — Поговорить?
   Базир испуганно оглянулся:
   — Только не здесь.
   — Разумеется. Но где?
   Встретились в той самой комнате, где впоследствии проходило совещание офицеров «Блаженного».
   Базир, даром что восточный человек, начал с места в карьер:
   — Я собираюсь покинуть остров.
   — Ты испрашиваешь у меня разрешения? — не удержался от пошлой шутки Каллифорд
   Мусульманин и не подумал обижаться:
   — Я хочу, чтобы ты мне помог.
   — Ни больше ни меньше?
   — Я хорошо заплачу.
   Каллифорд немного помолчал, что-то вычисляя в уме, потом сказал:
   — Плати.
   — Сейчас у меня нет денег.
   — Так и знал. Ты попросишь отвезти тебя в Сурат, а награду я получу из казны Великого Могола, да?
   — Деньги ближе.
   — Где?
   — На Мадагаскаре.
   На языке у Каллифорда вертелось еще одно ядовитое замечание, и даже не одно, но он сдержался.
   — Говори.
   Базир оглянулся.
   — Да никого нет, говори.
   — Я видел, куда капитан Леруа спрятал деньги.
   — Какие деньги?
   Базир снова оглянулся.
   — Те, что французы нашли на «Порт-Ройяле».
   — Он же поделил их вместе с членами команды?!
   — Только половину или около того. Вторую половину он как капитан взял себе и унес в лес. Там спрятал.
   — Ему никто не попытался помешать?
   — В это время все как раз делили то, что осталось.
   Каллифорд почувствовал, что они подходят к самому интересному.
   — И никто не попытался за ним проследить?
   Базир выразительно посмотрел на собеседника.
   — Значит, ты проследил? Что же ты видел?
   — Все.
   Старший помощник нервно усмехнулся:
   — Все — это ничего!
   — Все — это все.
   — Не будем препираться. Ответь: ты видел, куда Леруа зарыл ящик?
   — Да.
   — Кто еще это видел?
   — Негр и Кидд, они сопровождали капитана.
   — То есть дикари никакого золота не получили?
   Базир отрицательно покачал головой:
   — Нет. Ты ведь искал, и хорошо искал, но ничего не нашел, правда?
   Каллифорд задумчиво кивнул.
   — Негра убил Леруа…
   — Да, это так.
   — Значит, только Кидд…
   — И я.
   — Значит, только два человека знают, где зарыт ящик.
   — В твоем тоне я чувствую недоверие. Что тебе кажется сомнительным в моем рассказе, спрашивай!
   — Спрошу, спрошу.
   — Я весь внимание.
   Каллифорд взял со стола глиняный кувшин и встряхнул, проверяя, есть ли в нем жидкость. Кувшин был пуст.
   — Ты хочешь выпить?
   — Да.
   — Но тут некого послать за вином. Мы одни.
   — Дьявол с ним, с этим вином.
   — Магомет держится того же мнения.
   — Кто? А-а… Ты вот что мне скажи, как тебе удалось выследить их. Ведь ты был пленником, тебя должны были охранять?
   Базир улыбнулся:
   — Я же сказал тебе, они начали делить деньги. Человек за этим занятием становится глух, нем…
   — Ладно. Тогда скажи мне, почему, когда ты увидел место, где спрятан ящик, ты не затаился на острове, в зарослях, тебя вряд ли стали бы искать. Ты бы мог завладеть всеми деньгами сам.
   Базир снова улыбнулся. Вопросы бывшего пирата не казались ему страшными.
   — И что бы я с ними делал в джунглях среди дикарей? Эти люди принадлежат к племени сакалава, они очень дики и не знают, что такое деньги. И потом, кто их знает, не захотели бы они меня съесть. Или назначить своим богом, как Кидда, что ненамного лучше.
   Каллифорд сардонически похмыкал, объяснения мусульманина казались ему убедительными.
   — Значит, ты хочешь, чтобы я помог тебе бежать с острова, отвез на Мадагаскар, а ты за это отдашь мне деньги. Или, может быть, ты хочешь часть?
   Пришел черед Базира хмыкать.
   — Разве я похож на полоумного?
   — Не сказал бы.
   — Так вот, мне не нужны деньги, ни часть, ни все.
   — Что же тебе нужно?
   — Человек. Один.
   Каллифорд снова напрягся, разговор, ставший абсолютно прозрачным, вдруг снова подошел к омуту.
   — Человек. Нет ничего ничтожнее человека, если вдуматься. Но иногда человек — это не так мало, как кажется.
   Базир сидя поклонился.
   — Блеск твоего ума достоин всяческого восхваления. Убежден, он засверкает еще ярче, когда я сообщу тебе имя этого человека.
   — Сообщи.
   — Уильям Кидд.
   Старший помощник ждал чего-то в этом роде. Более того, он был убежден, что услышит именно это имя, но все же не смог скрыть удивления.
   — Зачем тебе Кидд? Только не говори, что он тебе дорог, как брат, что ты сроднился с ним душами, когда сидел в трюме моего корабля.
   — Я не скажу этого.
   — Тогда мне приходит на ум вот что: Кидд владеет какой-то такой тайной, по сравнению с которой золото капитана Леруа — это ничтожнейшая из мелочей.
   Базир пожал плечами:
   — Рассуди, какой тайной может обладать этот ничтожнейший из смертных. Если бы он и знал что-нибудь ценное, он давно бы уже разболтал. Он любит выпить, а у пьяного вино говорит вместо языка.
   Каллифорду трудно было не согласиться с этим замечанием, он неуверенно кивнул.
   — Но все же мне хотелось бы знать, зачем тебе нужен Уильям Кидд.
   — Не напрягайся, ничего удивительного ты не услышишь. Просто дело в том, что я хочу вернуться домой. Деньги капитана Леруа — это плата за то, что ты меня довезешь.
   — А Кидд?! Он тут при чем?!
   — Это совсем просто. Кидд — единственный человек, который был свидетелем нападения французов на «Порт-Ройял». Я хочу не просто вернуться домой, но и остаться жить после того, как меня допросят при дворе Аурангзеба. Великий Могол ужасен в гневе, но справедлив и невинных не карает.
   Старший помощник молчал.
   — Тебе тоже выгодно, чтобы Кидд достался мне.
   — Почему это?
   — Капитаном «Блаженного Уильяма», несомненно, станешь ты, зачем тебе на борту присутствие бывшего капитана?
   — Я могу его повесить.
   — Не думаю, что команда тебя поддержит. Кидд — не оборванец из портовой таверны, он офицер британского королевского флота. Накинув петлю ему на шею, в конце концов накидываешь петлю на шею себе. А так у тебя будет возможность все свалить на меня. В бегстве корабля виноват Кидд, в бегстве Кидда виноват Базир, разве это плохой план?
   И Берджесс и Мэй сказали, что план хорош. Они готовы поговорить с людьми. Ящик с золотыми монетами — сильный аргумент в споре о том, как должна сложиться дальнейшая судьба «Блаженного Уильяма».
   — Неплохо было бы этот план дополнить, — неожиданно сказал главный канонир.
   Все вопросительно на него посмотрели.
   — Нам надо запутать следы.
   — Как?
   — Пусть они думают, что мы отправились не на Мадагаскар, а куда-нибудь на север.
   — В Нью-Йорк! — воскликнул Берджесс. — Сегодня я намекну своей подружке о том, что собираюсь там побывать.
 
   «БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
   (продолжение)
   В отсутствие лорда Хардуэя полковник Маллин был главным военным начальником на острове. Хант и Херст стояли перед ним навытяжку, одной рукой придерживая шляпы, другой — шпаги. Сразу по возвращении из плавания они явились с докладом к тому, кто их в это плавание направил.
   Двери из кабинета полковника были открыты на большую веранду, нависавшую над склоном холма, поросшего маквисами и фиангами и спускавшегося прямо к обрывистому в этом месте морскому берегу.
   На веранде, на острове и на всем Карибском море царила ночь. Душноватая, наполненная бесчисленными цикадовыми трелями, украшенная огромными, как бы чуть маслянистыми звездами.
   Прямо между створками висела громадная, напряженно светящаяся, с полупрозрачными краями луна.
   Полковника красоты тропической природы не интересовали.
   Он прохаживался вокруг длинного овального стола, заваленного, как и положено штабному столу, картами и. уставленного бутылками и подсвечниками. Полковник любил во время работы пропустить другой-третий стаканчик рома. Полыхающая физиономия свидетельствовала, что этой ночью он своим привычкам изменять не стал.
   Опершись пухлыми ладонями о край стола, Маллин сказал:
   — Продолжайте, Херст.
   — Мы сыграли с ним в триктрак не менее сотни партий.
   — Только в триктрак?
   — Точно так, сэр.
   — Вы предлагали ему другие игры?
   — Да, сэр. Но другие игры ему, по-моему, неизвестны. Ни баккара, ни антрес, ни…
   — Понятно.
   — Надобно отметить еще вот что. Из этих ста партий Кидд у нас не выиграл ни одной.
   Полковник направил в сторону своего офицера недоверчиво сверлящий взгляд.
   — Ни одной? Из ста?!
   — Точно так, сэр. Ни я, ни лейтенант Хант не считаем себя особенно умелыми игроками, сэр.
   — Может быть, он специально изображал из себя простачка, чтобы потом…
   — Мы играли не на деньги, в такой тактике не было бы никакого смысла.
   Полковник покрутил за горлышко пустую бутылку. Появившийся бесшумно камердинер заменил ее на полную,
   — Чем еще кроме триктрака вы занимались?
   Тут начал отвечать Хант:
   — Он рассказывал нам о своей прежней жизни. О юношеских годах, о своей семье. Судя по всему, он не считался в семье путным парнем. Отец его владел несколькими фермами, но к хозяйству Кидда не подпускал. Таким образом, он бил баклуши до сорока лет.
   Полковник хмыкнул:
   — Такое и в лондонском семействе встретишь не часто.
   — Точно так, сэр. Кидда отправили со старшим братом в Бристоль. Брат умер от простуды, а Уильям попал в лапы ловкому французу по имени Леруа.
   Полковник поднял руку:
   — Остальная часть истории мне известна. Меня интересует сейчас другое: есть ли в словах этого джентльмена хоть одно слово правды?
   Хант и Херст одновременно пожали плечами и переглянулись, вздохнув.
   — Что же вы молчите?
   — Трудно ответить на ваш вопрос как-то определенно, сэр. Он был так искренен в своих рассказах.
   — Похоже, он старался завоевать наше расположение. Мне показалось, что он не слишком хорош со своими офицерами.
   — Он что, говорил, будто им не доверяет?
   Оба лейтенанта отрицательно покачали головами.
   — Он ничего компрометирующего ни о ком из своих подчиненных не говорил.
   Маллин медленно налил себе рома. Медленно, не отрывая губ от края бокала, выпил стакан до дна.