Поуп Майкл. Королевский корсар

   И ни к какому выводу не пришел.
   — Не имеет значения.
   Камилла усмехнулась:
   — Пусть так. А когда я получу свои деньги?
   — Как только губернатор вернется из Лондона.
   Лицо женщины снова посерело.
   — Речь не шла ни о каком Лондоне. Кидд должен был привезти клад. Вам алмаз, мне деньги.
   Ливингстон вдруг почувствовал страшную усталость. Как выбраться из паутины этой путаницы? Столько всего было наговорено, столько времени прошло с той поры, когда это говорилось! Человек, который выдумывает, должен точно знать, как оно было на самом деле.
   — Я не буду участвовать в вашем балагане, пока не получу то, что мне причитается.
   Ливингстон усмехнулся:
   — А сколько тебе причитается?
   Миссис Джонсон задумалась.
   Клад — это нечто большое и неопределенное. Сказать тут что-нибудь конкретное — это значит прогадать.
   — Мне причитается то, что мне причитается.
   Торговец удовлетворенно кивнул:
   — Согласен.
   Лорд Белломонт также принял Ливингстона в постели. Его спальня была намного мрачнее спальни миссис Джонсон. Стены обиты коричневой тканью с тусклым золотым рисунком, на окнах — темные портьеры, мебель — смесь старого красного дерева с потускневшей бронзой.
   Губернатор страдал от простуды, лоб в испарине, голос севший, глаза немного воспалены.
   Было и еще одно сходство между его спальней и будуаром Камиллы.
   Здесь тоже наличествовал врач.
   Различие было в том, что он занимался своим прямым делом. Лечил. Ливингстон застал тот момент, когда лекарь выходил из губернаторских покоев с медным тазом, забрызганным горячей кровью лорда Белломонта.
   Кровопускание было если не единственным, то самым популярным методом лечения у врачей того времени. Самое смешное, что в большинстве случаев оно действительно приносило облегчение. Особенно людям пожилым.
   — А, — сказал губернатор, увидев гостя. Было непонятно, приветствует он Ливинстона или в чем-то уличает.
   — Рад вас видеть… — У торговца чуть было не сорвалось с губ «в добром здравии», и он быстро закруглил: — милорд.
   Его превосходительство сдвинул шелковый колпак и вытер испарину со лба.
   — Отчего же вы один?
   — Я не один.
   Лорд Белломонт тихонько покашлял, это означало, что он смеется.
   — Говорят, что при сильном жаре у человека может двоиться в глазах. У меня же все уполовинивается.
   Ливингстон понял, что разговор будет неприятным.
   — С вашими глазами все в порядке, милорд.
   — Тогда что-то не в порядке с вашими словами.
   — Кидд в Нью-Йорке, вернее, он на Лонг-Айленде. На моей ферме.
   — Где же камень?
   — Камень у него.
   Губернатор закрыл глаза и на некоторое время погрузился в приятное блаженство.
   — Как он выглядит?
   — Немного постарел, но все такой же рыжий.
   Его превосходительство дернулся. С его головы скатился колпак, обнажая бледную лысину.
   — Вы кого имеете в виду?
   — Простите, милорд. Самого камня я не видел.
   Глаза Белломонта начали медленно вылезать из орбит.
   — То есть?
   — Он мне отказывается его показывать. Он требует, чтобы ему сначала дали излечить жену. Такой был договор.
   — Договор с идиотом, — прорычал губернатор.
   Ливингстон промолчал.
   — Скажите мне, как он объясняет то, что индийским властям стало известно, у кого находится алмаз, и с каким документом в кармане он плавает по морям?
   — Он был поражен этим известием, милорд. Он теряется в догадках.
   Его превосходительство не без борьбы с косной материей водрузил колпак на голову.
   — Впрочем, от этого типа можно было ожидать всякого.
   — Вот именно.
   Больной побелел от злости.
   — Что значит это ваше «вот именно»? Не хотите ли вы сказать, что выбор Кидда на эту роль — моя ошибка?!
   — Ни в коем случае, милорд. Мы никого не должны обвинять. Самый обыкновенный случай виной тому, что камень оказался в руках у такого нескладного человека, как капитан Кидд. Так и надо отвечать всем тем, кто захочет выдвигать претензии по этому поводу.
   — Это я знаю и без вас! Все дело в том, захотят ли на Даунинг-стрит понять эти аргументы.
   — Эти аргументы отражают порядок вещей, джентльмены с Даунинг-стрит должны будут это понять.
   Губернатор опять закрыл глаза.
   Бесшумно вошел слуга в голубой ливрее и белом парике. Он взял из рук его превосходительства мокрое полотенце и положил сухое. Потушил две свечи, начавшие потрескивать, и заменил их новыми. И, так и не издав ни одного звука, вышел.
   — Сегодня же отвезите к нему миссис Джонсон.
   — Слушаюсь, милорд. Но тут есть один нюанс. Губернатор сильно поморщился.
   — Что еще?!
   — Миссис Джонсон хочет деньги получить сразу. Она утверждает, что мы именно так договаривались два года назад.
   — Что, действительно был такой договор?
   Торговец вздохнул:
   — Боюсь, что да, милорд. По версии, которую я ей изложил, Кидд отправлялся не за алмазом, а за так называемым золотом капитана Леруа. Она требует свою долю.
   Лорд Белломонт усмехнулся:
   — Но он же не привез никакого золота.
   — Миссис Джонсон, по-видимому, считает, что это наши проблемы. Она прямо сказала, что, если не получит денег, откажется играть роль умирающей и вообще расстроит всю нашу комбинацию, милорд.
   — Во сколько же она оценивает свою игру?
   Ливингстон пожал плечами.
   — Она просит часть того, размеры чего неизвестны. Признаться, я в затруднении, милорд.
   Больной закрыл глаза, видимо высчитывая, на что могла бы претендовать несговорчивая вдова.
   — Как вы думаете, сто гиней ее бы устроило?
   — Боюсь, милорд, что нет.
   — Это же большие деньги.
   — Это большие деньги, но она хочет еще больших.
   — Сколько же?!
   — Я думаю, полторы тысячи фунтов — это та сумма, за которую она согласится сыграть роль неизлечимо больной.
   Губернатор пришел в такую ярость, что колпак снова свалился с его лысины.
   — Да за такие деньги я могу сыграть роль здорового! Она сошла с ума.
   — Боюсь, что нет, милорд. Она здорова, как никогда. Я ее знаю, она с места не двинется. А без этого Кидд не отдаст камень, как бы мы его ни добивались.
   — А отнять нельзя?
   — Он его прячет, причем так хитро, что мы можем навсегда лишиться камня, попытавшись завладеть им силой.
   Губернатор длинно и громко простонал:
   — Ну, ладно. Пообещайте ей эти деньги.
   — Лучше вместо обещаний, милорд, сразу отвезти деньги. Причем полутора тысяч может и не хватить.
   — Нет уж, постарайтесь, чтобы хватило.
   Ливингстон опустил голову:
   — Я постараюсь.
   — После того как спектакль закончится, возьмите с собой полдюжины солдат и арестуйте нашего путешественника. Я собираюсь его взять с собой, пусть господа министры сами полюбуются на него лишний раз и увидят то, что не захотели увидеть при первой встрече. Они могли тогда побеседовать с ним сами и составить мнение о его достоинствах!
   Лицо торговца сделалось совсем мрачным.
   — Прошу прощения, милорд.
   — Что там еще?
   — Позвольте мне высказать свое мнение.
   — Смотря по какому поводу!
   — Мне кажется, что, поступив подобным образом с Киддом, мы поступим не совсем честно.
   — Что-о?!
   — Прошу прощения, милорд, но вы ведь прекрасно понимаете, что судьба капитана Кидда по прибытии в Лондон будет весьма печальна. Кандалы, суд.
   — А каким образом королевская бумага попала к Великому Моголу? Разве это не достойно наказания?
   — Но ведь не доказано, что это случилось по его упущению.
   Губернатор возился с колпаком так сердито, будто это были аргументы Ливингстона.
   — Чего вы добиваетесь?
   — В конце концов, алмаз будет в наших руках. Кидд сделал то, что обещал. Он не просит денег, он ничего не просит.
   — Еще бы!
   — Я думаю оставить его на своей ферме. Пусть поживет там, пока дело утихнет, а оно утихнет, когда алмаз окажется в руках у посла Аурангзеба.
   — А как быть с деньгами, вложенными в это предприятие?
   — Вложены, насколько я понимаю, были казенные деньги…
   — Что-о?!.
   — Если говорить о ваших личных суммах, то я готов поручиться за капитана Кидда в этих пределах. Вы все получите обратно, включая и те полторы тысячи, что достанутся миссис Джонсон. Не сразу, естественно, в течение года или двух.
   — Не слишком радужная перспектива.
   — Согласен с вами, милорд. Но мне кажется, что господа с Даунинг-стрит будут вам весьма благодарны за возможность избежать большого правительственного скандала, и благодарность эта сильно превысит…
   — А это уже не ваше дело!
   Ливингстон поклонился:
   — Прошу прощения, милорд.
   Губернатор прищурился.
   — Послушайте, а почему вы так хлопочете за этого недоумка? Вы в Нью-Йорке известны как человек, который бесплатно и пальцем не пошевелит.
   — Спасибо за добрые слова, милорд.
   — Не ерничайте. Все-таки скажите, почему. Может, он вам что-то привез. Может, он все-таки разыскал золото Леруа, а?
   Ливингстон медленно развел руками:
   — Увы.
   — Тогда непонятно. А непонятное вызывает подозрение.
   — Если я вам скажу, что он мой друг, это рассеет подозрение, милорд?
   Губернатор вытер обильный пот со лба и вдруг засмеялся. Злорадно, ехидно.
   — Могу я поинтересоваться, к чему относится ваш смех, милорд?
   Торговец был готов вспылить, но оказалось, что его превосходительство смеется не над ним.
   — Я представил себе, как миссис Джонсон будет пробираться к своему нелюбимому муженьку по ночам на сеновал. Ведь вы прячете его на сеновале, да? Почему-то преступников все и всегда прячут на сеновале.
   Уильям Кидд лежал на трухлявой соломе и смотрел вниз сквозь щель в деревянном помосте. Ничего интересного ему видно не было. Крупы коров, коровьи головы. Внизу шла плохо различимая, непрерывная, теплокровная жизнь. Коровы похрапывали, чесались, толкались.
   И пахли.
   Все детство, всю юность и молодость Уильям прожил среди домашних животных. Спал со щенками, возился с телятами. Теперь ему, естественно, казалось, что он вернулся в детство.
   Особенно сильным было это чувство, когда он лежал на остатках прошлогоднего сена, закрыв глаза. Сама ферма мало чем напоминала отцовскую.
   Здесь все было деревянное, неосновательное. Как будто хозяева не были уверены, стоит ли тут селиться навсегда. Кидд-старший сложил ограду своего скотного двора из камня, не говоря уж о самом доме.
   За коровами присматривала небольшая ирландская семья — двое взрослых, двое детей. Они же присматривали и за странным гостем мистера Ливингстона. Люди они были серьезные, чистоплотные и неразговорчивые.
   И исполнительные.
   Мистер Ливингстон посоветовал Кидду не покидать в дневное время сеновала, и они исправно следили за тем, чтобы мистер Смит (для конспирации) строго следовал хозяйскому совету.
   Надо ли говорить, что подобная усидчивость давалась капитану нелегко. Удерживал его только страх попасться в руки властей до того, как он увидится с женой. Простые солдаты не станут вести с ним сложных переговоров, они просто вывернут карманы его полуистлевшего камзола и отберут алмаз.
   Кидд лежал на спине, лежал на животе, лежал на правом боку, потом на левом. Насмотревшись на невнятную жизнь коров и нанюхавшись запахов благородного лугового навоза, он следил за стремительным поведением ласточек сквозь прорехи в соломенной крыше.
   Каждый раз, когда ласточка мелькала в голубой дыре, сердце у него вздрагивало.
   Но где же Камилла?!
   Эта мысль каждые полминуты с ужасом приходила ему в голову.
   Может быть, она так плоха, что…
   Может быть, она в отъезде и поэтому…
   Не ведет ли господин губернатор какую-нибудь скверную игру, и в силу этого…
   Не утонул ли дружище Ливингстон, переправляясь с острова на материк, так что…
   А может, она меня разлюбила?!
   Не хочет видеть!
   Начиная размышлять, Кидд обязательно добирался до этой вызывающей содрогание мысли и всякий же раз от нее мужественно отмахивался.
   Ведь не могло же этого быть на самом деле!
   Он путешествовал два года, он должен был научиться терпеть.
   Не научился.
   Три дня на сеновале дались ему тяжелее, чем два года в корабельной каюте.
   Он проделал несколько отверстий в стенах трухлявой постройки и, перебегая от одного к другому, все старался подсмотреть тот момент, когда появится экипаж, везущий к нему Камиллу
   Ждал он ее появления со всех четырех направлений.
   И со стороны тех старых акаций.
   И со стороны холма, раздвоенного пешеходной тропой.
   И со стороны таинственного ручья, показывающего только один локоть своей забирающейся в тенистые заросли длани.
   На четвертом направлении, западном, стоял фермерский дом. Казалось бы, из него Камилла никак не могла появиться.
   Но он ждал ее и оттуда.
   Распахивается дверь, выскакивает на улицу мальчишка с корзинкой.
   Время завтрака. Пара печеных яиц, кусок оленины и хлеба кусок. Бутылка молока.
   Есть Кидд совершенно не мог, хотя не только понимал, но и чувствовал, что голоден. Организм не отвергал еду, он в ней не нуждался.
   Приняв корзинку, он попробовал очистить яйцо. Но не смог. Руки отбросили его и схватились за карман, проверяя, на месте ли драгоценная добыча.
   На месте.
   Кидд рассмеялся, как если бы камень потерялся, а он его заново нашел.
   Он откинулся на солому и зажмурился, в тысячный раз радуясь тому, какая волшебная встреча с супругой ему предстоит. Виденья мелькали перед его глазами наподобие ласточек и проплывали медленно, наподобие облаков.
   И все они рисовали то, что он желал увидеть, и был уверен, что увидит.
   Скоро. Очень скоро.
   — Сэр, проснитесь, сэр.
   Сын фермера тряс Кидда за плечо.
   Капитан вскинулся:
   — Что такое?
   — К вам пришли, сэр.
   Кидд резко перевернулся на колени, чтобы вслед за этим вскочить на ноги.
   И тут случилась неприятность. Алмаз вылетел из драного кармана и, пару раз подпрыгнув на досках настила, провалился в щель между ними.
   Кидд заныл, как от боли, и кинулся вниз по бревну с прибитыми перекладинами. Оказавшись на первом этаже, он ринулся в толпу коров, сердито их расталкивая.
   Алмаз, легендарный алмаз «Посланец небес», валялся в коровьем навозе и был попираем равнодушными копытами.
   Это ли не трагедия!
   Одновременно с этими отчаянными поисками происходило вот что.
   К ферме, со стороны раздвоенного холма, приближалась странного вида процессия. Впереди шагал, помахивая своей тросточкой, мистер Ливингстон. За ним шестеро дюжих молодцов (грузчиков, нанятых в порту) несли на плечах большие носилки. На носилках, как легко можно догадаться, лежала больная. Замыкал процессию врач.
   Мистер Джонсон. Он был одет не так фривольно, как в спальне миссис Джонсон-Кидд в момент пикантной встречи с мистером Ливингстоном. Никаких ленточных бантов на коленях. Строгий черный кафтан, черная шляпа без признаков пера. На физиономии постное выражение.
   Процессия приближалась к открытым воротам хлева-сеновала.
   Процессия приблизилась. И остановилась прямо у этих ворот, справа и слева от них стояли ирландские ребятишки. Взрослые выйти не сочли возможным, помня строгие наставления хозяина.
   Внимание детей разрывалось между процессией и тем, что происходило в хлеву.
   Там творилось странное. Коровы недовольно мычали и шумно переступали по деревянному полу. У них под ногами ползал плохо различимый человек, шарил руками по настилу и громко ругался.
   — Что он там делает? — спросил доктор, встав рядом с мистером Ливингстоном.
   — Доит, — ответил тот.
   Носильщики вытягивали шеи, в надежде что-нибудь рассмотреть.
   Даже больная осторожно приподнялась.
   Трудно сказать, по какому пути пошло бы развитие событий, если бы Кидду вовремя не сопутствовала удача.
   — Вот он! — раздался истошный крик неподдельной радости, и из ворот вышел победитель.
   Еще сидя наверху, Уильям время от времени задумывался над тем, что, к сожалению, придется предстать ему перед красавицей женой в не самом блестящем обличье. Камзол износился, парик утратился, на щеках щетина.
   Сейчас, когда он был весь, с ног до головы, в навозе, он не думал о такой ерунде. Главное, отыскался камень. Кидд держал его в сложенных ладонях и блаженно улыбался.
   — Я нашел его.
   — Интересно, в каком дерьме ты его прятал до того, как оказался в этом коровнике, — сквозь зубы пробормотал хозяин фермы, а значит, и хозяин навоза.
   Капитан не стал его слушать, он прошествовал мимо друга, мимо доктора, прямо к носилкам.
   Миссис Джонсон начала стонать, как ее учили. Стонала она так ненатурально, что у носильщиков, считавших, что они переносят тяжелобольную, сделались заговорщицкие лица.
   Ливингстон велел им идти к раскидистой липе справа от дома, там стоял верстак, на него и следовало поместить носилки.
   Кидд пошел следом, неся перед собой вытянутые и сложенные ковшом руки.
   Доктор семенил сзади, шепча свою медицинскую чепуху. Мол, миссис Джонсон уже месяц не встает с постели (что было правдой), что все время стонет (также правда), временами теряет сознание (пару раз было и это). Доктор только забыл сказать, что этот месяц в постели миссис Джонсон провела отнюдь не одна.
   Капитан не обращал на него никакого внимания. Он полностью сосредоточился на носилках.
   Носильщики опустили их на верстак и ретировались, подчиняясь энергичным жестам мистера Ливингстона, хотя, конечно, любопытство раздирало их души на части.
   — Мистер Джонсон!
   — А?
   — Вам тоже лучше удалиться, вон туда, к хлеву.
   — Почему это к хлеву?!
   — Можно к дому, а еще правильнее в дом зайти.
   — Но я же должен освидетельствовать…
   — У вас будет для этого время, будет.
   Подойдя сзади к капитану, Ливингстон осторожно спросил, не стоит ли тому очистить себя и платье перед началом ответственной церемонии.
   — Пусть меня обольют водой.
   Сыновья фермера принесли два больших жестяных ведра с водой из ручья.
   — Давай я подержу камень, а ты облейся.
   Кидд отрицательно покачал головой, было понятно, что он скорее умрет, чем выпустит камень из рук до окончания процедуры излечения.
   Пришлось мистеру Ливингстону трудиться самостоятельно. Кидд был выше его ростом. Ведра были тяжелые. Вода не столько омывала Кидда, сколько перекидывалась на новый камзол Ливингстона.
   Одним словом, после помывки капитан краше не стал. Мокрый, но одухотворенный, он приблизился к лежащей с закрытыми глазами мадам. Она старалась не подавать признаков жизни. Для нее это было затруднительно, потому что жизнь так и рвалась из нее.
   Кидд не знал, как должна выглядеть процедура исцеления, что нужно проделать с камнем, чтобы он проявил себя. Он решил довериться собственному опыту. Лучше всего он чувствовал себя, когда держал «Посланца небес» в ладонях. В эти минуты он мог видеть Камиллу и даже разговаривать с ней. Вероятно, сейчас нужно вложить камень ей в руки, и тогда вся священная, целебная сила, заключенная в нем, придет ей на помощь.
   Руки мадам были сложены на животе.
   Капитан наклонился над лежащей и из своих сложенных ладоней в сложенные ладони жены осторожно перелил драгоценную алмазную каплю.
   Миссис Джонсон лежала с плотно закрытыми глазами, как ей велено было по инструкции Ливингстона. Она слышала, как мальчишки принесли воду, на секунду испугалась, подумав, что окатить хотят ее. Успокоилась, когда вода излилась на невидимого мужа. Потом заволновалась снова, когда капитан приблизился к ней. Он так странно пах!
   С него капало!
   Капли были холодные и вонючие!
   Потом его пальцы коснулись ее пальцев.
   Мадам не знала, поскольку этого не знал никто, как именно будет проходить ее исцеление, поэтому лежала без движения. Чувствуя, что Кидд пытается раздвинуть ее ладони, она пошла ему навстречу и получила большой кусок чего-то теплого и липкого.
   Господи!
   Навоз!
   Капитан начал было читать что-то вроде молитвы, но брезгливая Камилла опередила его.
   Она зашипела, вскинулась и отшвырнула грязный камень от себя подальше.
   Со стороны это выглядело так, будто она обожглась.
   Камилла села на носилках и, вытащив платок, начала вытирать руки.
   На лице мокрого, грязного капитана сияла блаженная улыбка.
   Он не ждал такого быстрого результата.
   Камень и действительно оказался волшебным. Но теперь он Уильяма Кидда больше не интересовал. Он валялся в траве, как обыкновенный кусок навоза.
   Совсем по-другому смотрел на вещи торговец Ливингстон. Подбежав, тяжело дыша, он рухнул на колени — не перед чудом свершившегося исцеления, а в стремлении поскорее овладеть баснословным минералом.
   От фермерского дома торопливо шел доктор Джонсон, сопровождаемый любопытными мальчишками. Он должен был нечто засвидетельствовать.
   Но этим количество любопытных не исчерпывалось.
   Из скопища гигантских акаций появился его превосходительство губернатор Нью-Йорка и Массачусетса. Он был не один, за ним следовало не меньше дюжины солдат в красных мундирах, с ружьями наперевес.
   Губернатор появился на месте действия раньше всех и затаился как следует. Он не мог доверить проведение такой ответственной операции столь безответственному человеку, как Ливингстон. И смотреть сквозь пальцы на предполагавшееся торговцем исчезновение Кидда он тоже не собирался.
   — Любимая, ты здорова!
   Капитан встал на колени и протянул к брезгливой супруге грязные ладони.
   — Я здорова, я совсем здорова, только по вашей милости я вся в дерьме.
   — Это не страшно!
   — Зато грязно!
   Кидда не расстраивало и не удивляло, что спасенная им от недуга жена разговаривает с ним таким странным образом.
   Главное — здорова!
   Она сейчас придет в себя.
   И наступит счастье!
   Раздался страшный сдавленный крик.
   Все обернулись в сторону Ливингстона.
   Толстяк стоял на коленях в траве и мял в руках найденный камень.
   В этот момент подошел губернатор со своими солдатами. Горло у него было замотано, у рта он держал платок, пропитанный отваром мяты.
   — Взять! — скомандовал он.
   Команда относилась не к камню, а к Кидду.
   Солдаты были небрезгливы, они тут же подхватили мокро-грязного капитана под руки.
   В этот момент Ливингстон издал второй крик, еще страшнее прежнего.
   — Что с вами? — сквозь платок спросил лорд Белломонт.
   Торговец встал с трудом и, чуть пошатываясь, подошел к капитану и спросил, протягивая к нему раскрытые ладони, на которых лежал «Посланец небес»:
   — Это твой камень?
   Капитан охотно кивнул:
   — Мой.
   — Ты нашел его на Мадагаскаре?
   — Да, и все время держал при себе, никогда не расставался. Он помогал мне беседовать с Камиллой.
   К концу этой речи уже все поняли — тут что-то не так. Губернатор, доктор и миссис Джонсон вытянули шеи в сторону беседующих друзей.
   Ливингстон закрыл глаза, из-под век у него потекли слезы.
   — Что с тобою, дружище?!
   — Это не «Посланец небес».
   — Что ты такое говоришь?!
   — Это вообще не алмаз.
   — Не смейся на до мной!
   — По-моему, это ты надо всеми смеешься.
   — Я не понимаю тебя!
   Ливингстон открыл глаза, в глазах его блестели алмазные слезы.
   — Это горный хрусталь.
   — Что-о?!
   Этот вопрос задал уже губернатор. Он схватил бывший алмаз своим надушенным платком и повернулся к солнцу, чтобы привлечь его к рассмотрению камня.
   Когда он опустил руку и повернулся к Ливингстону, лицо у него было испуганным.
   Все молча ждали его вердикта.
   — Это не алмаз! — было произнесено.
   К этому моменту Кидд пришел в себя:
   — То есть как не алмаз?!
   — Это горный хрусталь, — устало повторил Ливингстон, стараясь не смотреть на друга.
   — Этого не может быть! Он же помог Камилле, мне же говорили, что помочь может только «Посланец небес», вот он и помог! А вы говорите, не алмаз!
   — Уведите его, — тихо приказал губернатор. — Балаган слишком затянулся.
   — Камилла! — закричал уволакиваемый капитан. — Камилла, родная, ты же здорова, скажи им! Скажи!
   Его превосходительство машинально поглядел на миссис Кидд.
   Она усмехнулась и, сделав иронический книксен, сказала:
   — Я здорова.
   Губернатор не оценил присутствия духа, продемонстрированное исцеленной. Он жестко заметил:
   — Напрасно вы так, дорогая. С вами тоже не все еще ясно. А вы, Ливингстон…
   Слов у него не нашлось, он просто сделал жест, чтобы друг капитана следовал за ним.
 
   «ПРИЗ АВАНТЮРИСТА»
   (окончание)
   Губернатор чувствовал себя отвратительно. Голова разламывалась, время от времени бросало в жар, потом начинало морозить. Словом, все признаки жестокой простуды.
   Все порошки и микстуры, прописанные доктором Джонсоном, были бессильны против губернаторского недомогания. Кто придумал, что этот смазливый наглец — лучший врач в Нью-Йорке? — раздраженно думал лорд Белломонт. Миссис Кидд он пользует, вне сомнения, особым, по-своему действенным, способом. Но он не может быть распространен на пациентов мужского пола.
   Его превосходительство ждал появления супруги капитана, и мысли его сами собой собирались вокруг этой фигуры.
   Сейчас только эта развратная тварь могла спасти губернатора.
   Что может быть противнее, чем оказаться в руках хитрой и жадной женщины!
   Каким-то неисповедимым способом он, лорд Белломонт, человек из самых осмотрительных, попал в положение, из которого можно выйти, только держась за подол платья бывшей брестской проститутки.